Текст книги "О людях и самолётах 2"

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Опыт краткой автобиографии

В конце рабочего дня меня вызвал главный конструктор.

– Ты у нас сколько работаешь?

– Два года, Владислав Алексеевич.

– Два года… Так… Угу… – Главный пошуршал бумагами. – Руководство характеризует тебя положительно… Языками владеешь?

– Английским со словарём! – гордо доложил я.

– Ну, это хорошо. Есть предложение, поставить тебя в резерв на должность руководителя делегации. Что скажешь?

Красивое слово «делегация» в нашей фирме означало, что при поставке РЛС на экспорт к покупателю выезжала бригада монтажников во главе с инженером-руководителем, которые были обязаны собрать, настроить и сдать заказчику станцию.

– Ну… не знаю… дело сложное… – начал по-интеллигентски ломаться я, ковыряя паркет кроссовкой, – но приложу все силы…

– Приложишь, а куда ты нах денешься? – согласился главный. – Но надо отслужить два года в армии лейтенантом, такое правило. Служить будешь на наших изделиях, с военкомом я договорюсь.

***

Когда в военкомате я предъявил рапорт с просьбой о призыве на 2 года лейтенантом, начальник отделения долго смотрел на меня, видимо, решая, псих я или глумливый хулиган, и что вызывать – «психиатричку» или милицию? Я же при своих «минус пять» ощущал себя бравым солдатом Швейком, который, как известно, вступил в Первую мировую войну, потрясая костылями, с криком «На Белград!»

Наконец начальник отделения, как нормальный кадровый офицер, решил снять с себя ответственность за выбор и позвонил военкому. Связи нашего главного сработали, военком, оказывается, уже про меня знал, и через неделю я вступил в кабинет начальника войск Связи и РТО [7]7
  РТО – радиотехническое обеспечение полётов.


[Закрыть]ВВС МВО, генерала, с настолько характерной внешностью, что увидев его, я едва сумел подавить смешок.

Сейчас, по прошествии 25 лет, я уже забыл его фамилию, но тогда наш начальник был притчей во языцах благодаря махровому самодурству и сквернословию, редкому даже для генерала. Рядом с генералом сидел направленец, который подал ему моё личное дело и что-то нашептал.

Как я теперь понимаю, в тот день генерал был на редкость благостен и радушен:

– Сам написал рапорт, бля? Это хорошо, нах. Где хочешь служить? Есть два места для «облучённого»: в Туле на учебном аэродроме и в Кубинке, в боевом полку. Выбирай!

– Кубинка, товарищ генерал! – выбрал я, поедая глазами свекольную лысину военачальника.

***

Прошёл год, и в Вооружённых Силах началась очередная аттестация офицерского состава. Многие, хорошо зная манеры и способы решения вопросов нашим генералом, напряглись, а я, поскольку знал, что дембель неизбежен, отнёсся к ней равнодушно, как к очередному военному заскоку вроде хорового пения Гимна Советского Союза.

***

Аттестационная комиссия заседала в кабинете комбата. Когда вызвали меня, я с удовлетворением заметил, что мой «крестный» ничуть не изменился. Листая моё личное дело, он наткнулся на номер ВУСа: [8]8
  ВУС – военно-учётная специальность.


[Закрыть]

– ВУС номер… номер… Старлей, это что за специальность такая долбаная?!

– «Инженер по проверке систем управления оперативно-тактических ракет»! – доложил я.

– Да-а?! И какой же идиот тебя сюда направил?

– Вы, товарищ генерал-майор авиации! – не подумав, брякнул я.

Комиссия оледенела.

– Что-о-о?! – завыл, как непрогретая турбина, генерал, воздвигаясь из-за стола и собираясь одним ударом по уши вогнать в паркет нахального старлея.

В последнюю секунду перед началом расправы генерал опустил глаза, и… увидел в личном деле свою подпись.

Генеральский визг быстро перешёл в басовитое гудение, полководец от войск связи и РТО опять погрузился в кресло и проворчал:

– Ну ладно, иди, служи. Ракетчик, бля…

Надёжная маскировка

Как-то раз командованию понадобилось проверить маскировку пусковых площадок зенитных ракет. Для этой цели подняли фоторазведчик, обладавший мощнейшей оптикой и нежно любимый инженерно-техническим составом, так как на обслуживание объективов уходило море спирта высшей очистки.

При проявке плёнок, в частности, выяснилось, что на одной пусковой площадке, спрятанной в дремучих зарослях, обнаружен посторонний объект. Более подробное изучение снимка показало, что объектом является человек в трусах. Увеличительное стекло помогло определить, что это не человек, а военнослужащий срочной службы, мирно загорающий на разогретом металле стартового стола. От офицера или прапорщика объект отличался характерным покроем трусов (снимки были черно-белые, поэтому их дивный синий цвет был утрачен).

Когда склейку увидел командир дивизии, он тихим от бешенства голосом приказал вызвать к себе командира зенитно-ракетного дивизиона, а когда тот явился, задал ему полный горечи вопрос:

– Почему военнослужащие вверенного вам дивизиона в служебное время демаскируют объект?

Ознакомившись с вещдоком, командир дивизиона невозмутимо ответил:

– Никак нет, товарищ генерал, они его маскируют!

– ?!!

– А пусть противник думает, что у нас там пляж…

Где ж его взять?

Шяуляй. Штаб отдельного полка ВТА. Сижу в приёмной. Мне нужен командир, но он занят. Дверь его кабинета открыта (стиль работы такой) и видно, что он со своими замами что-то высчитывает по карте. Работа не ладится, и полковники тихо переругиваются.

Рядом со мной помощник начальника штаба по строевой и кадрам (ПНШ) нудно зачитывает по телефону в «верхний» штаб какую-то справку.

ПНШ – личность известная прежде всего клинической глупостью и тем, что фамилию Петров зачем-то изменил на Петровас, за что немедленно получил кличку «Лабас переобутый».

Я стараюсь не слушать, но от въедливого голоса ПНШ нет спасения:

– Налёт часов… Остаток ресурса… Упражнения № … КБП [9]9
  КБП – «Курс боевой подготовки частей ВВС».


[Закрыть]и № … КБП… Подготовлено к полётам в простых метеоусловиях 42 человека, в сложных – 54 человека… Как не может быть? А тут написано… Что? Взлетели в сложных метеоусловиях, а потом стали простые и они сесть не могут? Ну? Не понимаю… Есть…

ПНШ кладёт трубку и долго задумчиво глядит на меня, потом сгребает со стола свои бумажки и направляется в кабинет командира:

– Разрешите, товарищ полковник?

– Чего тебе, э-э-э… Петров?

– Товарищ полковник, я тут в штаб звонил, справку докладывал…

– Ну?

– А они сказали – неправильно… Сказали, положи трубку, найди в штабе умного человека и спроси у него, почему неправильно…

Тут от карты поднимает голову зам командира полка по РЭБ [10]10
  РЭБ – радиоэлектронная борьба, вид боевого обеспечения.


[Закрыть]и, нехорошо глядя на ПНШ, произносит:

– Повтори, что они сказали?

– Найти в штабе умного человека…

– У-у-много?! Тогда нахрена ты сюда-то зашёл?!!

Зловредная мода

На наших солдат иногда находило тихое, безобидное помешательство. Они начинали украшать свою форму одежды. То вдруг становилось модным «ушиваться», и солдаты ушивали бриджи до такой степени, что при попытке сесть у них с треском вываливался «задний мост», то вдруг все, как один, вытаскивали пружины из фуражек, чтобы те стали похожи на белогвардейские «блины». Один воин, помнится, принёс моду вышивать на галстуках цветными нитками герб Советского Союза, и здоровые мужики, шипя и чертыхаясь, вечерами в Ленкомнате занимались рукоделием…

Всё это не представляло угрозы для боеготовности вверенного мне на время дежурства объекта, поэтому я не вмешивался, а иногда даже приносил солдатам нитки дефицитных цветов или мелкие напильники, когда пошла мода выпиливать значки из латуни.

Но один случай обошёлся мне в полведра испорченной крови. Кто-то из прапоров приволок на точку несколько метров списанных строп от тормозных парашютов. Мгновенно вспыхнула эпидемия плетения. Прочнейший строп раздёргивали и плели из него ремешки для ключей, аксельбанты и прочую ерунду.

И вот, как-то раз, накрылся магнетрон в передатчике РЛС. Его замена – дело нехитрое, поэтому я поставил соответствующую задачу оператору. Смуглый боец сверкнул в улыбке белейшими зубами, цапнул магнетрон и, как мартышка, поскакал на бугор, где стояла приёмо-передающая кабина. А я остался ждать внизу, в индикаторной машине. Прошло пять минут. Боец не возвращался. Потом ещё пять. И ещё. Я начал тревожиться. РЛС – штука небезопасная: микроволновое излучение, высокие напряжения (до 40 киловольт!), сильнейшие магниты, мощные сервоприводы… Словом, через 15 минут я полез на бугор.

От увиденного у меня сразу подкосились ноги: из передатчика торчала задница солдата, которая этак конвульсивно подёргивалась… Верхней части тела видно не было.

«Убило! Током!» Я коршуном кинулся на шкаф управления, вырубил все автоматы защиты сети и полез оттаскивать тело.

Оказалось, однако, что тело вылезать из передатчика не желает, при этом придушенно матерится с сильным молдавским акцентом. Удивлённый таким странным поведением поражённого – приварился он, что ли – я сам полез в передатчик, благо он здоровенный. И тут я всё понял.

На шее этого балбеса висела связка ключей на свежесплетённом ремешке. Когда он нагнулся, ключи выпали из-за шиворота и примагнитились. Ни снять, ни, тем более, разорвать ремешок он не мог. Пришлось резать.

Кстати, ключи потом полчаса отдирали от магнита пассатижами…

Боевая химия

В уездном городе Ж* было так много крыс, что сантехники и связисты отказывались спускаться в подземные колодцы. Крысы же, напротив, чувствовали себя в городе вполне непринуждённо, они разучились бегать, по тротуарам и проезжей части перемещались исключительно шагом. Городские кошки чувствовали себя в относительной безопасности только на крышах и заборах, а небольшие собаки жались к ногам хозяев, когда проходящая крысища бросала на них нехороший, оценивающий взгляд.

Городская администрация попыталась обратиться за помощью к местной санэпидстанции, однако выяснилось, что санитарные врачи от схватки уклоняются:

– Мы, это, тараканчиков можем поморить, мышек там, клопиков, а на крыс у нас яда нет, что вы, да и кусаются они очень…

Между тем, крысы превратили городской колхозный рынок в своё ленное владение, каждый день уничтожали кучу продуктов, а какого-то особо ретивого торговца сильно искусали, норовя вцепиться в самое дорогое…

Тогда, отцы города, окончательно отчаявшись и, вспомнив старый лозунг: «Воин Красной Армии, спаси!», обратились к командиру подшефного полка.

Собрали военный совет. Председатель исполкома обрисовал ситуацию, не жалея чёрной краски. Командир полка открыл прения своей любимой фразой:

– Товарищи, есть конкретное предложение: надо что-то делать!

Кто-то из молодых предложил разбомбить канализацию. Штурман полка задумчиво ответил:

– Нет, не получится, люки маленькие, даже с пикирования не попадём…

– А давайте мы в колодцы спустимся и из автоматов крыс постреляем! – азартно выдвинул идею комендант.

Представив последствия крысиного сафари для подземных коммуникаций, городской голова тайком перекрестился и отказался.

Все замолчали.

– Так, – подвёл итог дискуссии командир и хлопнул ладонью по столу – других предложений нет? Начхима ко мне!

На следующий день, одуревший от безделья и внеочередных нарядов начхим носился по гарнизону, увлекая спутной струёй [11]11
  Спутная струя – вихри, срывающиеся с крыла летящего самолёта.


[Закрыть]листья и мелкий мусор. Настал его час! Он что-то посчитывал, бормоча про себя и загибая пальцы. С ужасным скрипом открылись двери склада химимущества, и бойцы начали таскать какие-то подозрительные коробки и банки с ехидно ухмыляющимся черепом на крышке.

Для пробы выбрали самый населённый участок коллектора около рынка длиной метров триста. Район боевых действий был тщательно изолирован, пути отхода противника перекрыли. Открыли чугунные люки. В каждую дыру начхим лично плеснул хлорпикрина, [12]12
  Хлорпикрин – жидкость, обладающая сильным слезоточивым действием. В Первую мировую войну использовался в качестве отравляющего вещества, а сейчас в армии его применяют в учебных целях для имитации газовой атаки.


[Закрыть]затем коллектор начали забрасывать шашками, которые начхим почему-то ласково называл «синеглазками». Крышки тут же закрыли. Из люков потянуло зловонием, показался бурый дымок. С блаженной улыбкой на устах начхим прислушивался к писку и возне под ногами. Внезапно из какой-то дыры пулей вылетела ошалевшая крыса. За ней вторая! И третья! Солдаты шарахнулись в разные стороны. Самый глупый попытался заткнуть дырку носком сапога, но тут же отскочил, удивлённо разглядывая прокушенный сапог…

Остатки крысиного воинства бежали, но большая часть всё-таки полегла на поле боя. Начхим с видом победителя отправился выводить из организма токсины.

На следующий день сантехники попытались проникнуть в коллектор, но не тут-то было! Тяжёлый хлорпикрин не желал рассеиваться. Когда начхима спросили, что делать, он глубокомысленно помял похмельную физиономию и ответил:

– Дык, эта, ждать…

На третий день жаркое украинское солнце прибавило запаху из коллектора новые оттенки. Рынок пришлось временно закрыть. Обозлённые сантехники мощными струями воды смывали тела павших.

Но, самое главное, крысы из канализации ушли. Все! Навсегда!

В ближайшие жилые дома.

Бомба для замполита

В Советской армии наиболее зловредной разновидностью работников трибуны были замполиты, окончившие военно-политические училища. В работе авиационной части они не смыслили ровным счётом ничего, поэтому предпочитали заниматься чем умели, то есть распределением квартир, дефицитной мебели, ковров, а также рассмотрением персональных дел членов партии, допустивших отклонения от норм коммунистической морали.

Такое вот чудо свалилось на голову командира вертолётной части, которая выполняла интернациональный долг в Афгане. Старый, «летающий» замполит попал в госпиталь по ранению, и из Москвы прислали свежевыпущенного из военно-политической академии майора за славой и орденами.

Быстро оказалось, что новый замполит – дурак. Неприятно, конечно, но не страшно: дураки в разумной концентрации боеготовность Советской армии, как правило, не снижали. Гораздо хуже было то, что новый замполит оказался дураком с инициативой, осложнённой кипучей энергией. Однажды он предложил в единственный за месяц выходной день провести конференцию под названием «За что я ненавижу империализм?», но его чуть не избили. Обиженный в лучших чувствах «агитатор, горлан и главарь» затаился. В довершение ко всему, он был ещё и трусом.

Как-то раз, душманы умудрились тайком затащить в «зелёнку» [13]13
  «Зелёнка» – местность, покрытая густой растительностью.


[Закрыть]миномёты и обстрелять аэродром. Обалдевшие от такого нахальства артиллеристы, прикрывавшие аэродром, сначала растерялись, но потом опомнились и сумели дать асимметричный ответ. Асимметрия была настолько высока, что прибывшая на место ЧП разведгруппа сумела найти в зелёнке только искорёженную плиту от миномёта, да какие-то тряпки. Вероятно, душманов вместе с коранами, оружием и обмундированием разнесло на молекулы.

Пострадавших на аэродроме не оказалось, за исключением замполита: его легко контузило сорвавшимся со стены стендом «Твои ордена, комсомол». В результате небогатый умом политрабочий совсем поглупел, а, кроме того, правый глаз стал моргать у него в три раза чаще левого. Надеясь избавиться от надоедливого комиссара, командир предложил ему отправиться на лечение в Союз. Замполит намекнул, в свою очередь, что предпочёл бы получить орден и остаться. От такой наглости командир временно потерял дар речи, но выражение его лица замполит сумел истолковать верно, и убыл в указанном направлении.

Отчаявшись стать героем, политрабочий взялся искоренять мерзость прелюбодейства. Он стал выслеживать офицеров и писать командиру закладные записки, подробно перечисляя, кто из лётчиков какую телефонистку вёл к себе в бунгало. Каждый вечер замполит прятался в густых кустах, окружающих дорожку в жилую зону и сидел там дотемна, тайком покуривая и кряхтя от неудобной позы. Ночью он писал изобличающие рапорта, утром относил их в штаб и с чувством выполненного долга отправлялся спать.

Наконец, офицерам это надоело, и план мести был разработан.

Субботним вечером группа лётчиков с барышнями из штаба шла в жилую зону. Увидев такое вопиющее нарушение Морального кодекса строителя коммунизма, замполит потерял бдительность и шумно завозился в кустах, пытаясь разглядеть лица.

Заметив, долгожданное шевеление в кустах, один из лётчиков закричал: «Ложись, духи!!!» и прицельно метнул в кусты две имитационные гранаты. Рванули взрывы, одновременно с ними из кустов, как фазан, вылетел до смерти перепуганный и сильно испачканный замполит и с воплем: «Я сво-о-й!!!» кинулся прочь.

Когда утром о происшествии доложили командиру, он просветлел лицом и вызвал начальника штаба.

– Васильич, слышал уже про бомбиста-то нашего? Ага, ну, я так и думал. Вот что, спланируй-ка для всего личного состава части практические занятия по метанию ручных гранат. Так… Да, поэскадрильно, в течение недели.

– Есть, товарищ командир. А ответственным кого?

– Ну, – усмехнулся командир,– кандидатура у нас одна. Я думаю, ему будет приятно…

Душман

Перед русским человеком в жарких странах всегда стоит проблема: пить или не пить? Что страшней: вьетнамская лихорадка, индийская дизентерия, афганский гепатит или интернациональный цирроз печени, бессмысленный и беспощадный? Каждый решал эту проблему по-своему, исходя из принципа наименьшего зла…

В тот вечер инженеры вертолётной части готовились к очередной санации внутренних органов. В ближайшей афганской лавочке была закуплена отвратительная местная водка, дежурный по столу «оружейник» [14]14
  «Оружейник» – инженер по авиационному вооружению.


[Закрыть]открывал консервы и расставлял нурсики. Нурсиками назывались пластмассовые колпачки от неуправляемых реактивных снарядов – НУРС. По вместимости и устойчивости на столе они вполне заменяли обычные стаканы, при падении на пол не разбивались, а, главное, их можно было не мыть. Использованную посуду просто выбрасывали, а после очередных полётов «на применение» приносили новую.

Как всегда, «на огонёк» заглянул особист.

– Нурсик примешь? – привычно спросил дежурный и потянулся за бутылкой.

– Не-а. – «Контрик» [15]15
  «Контрики» – кличка военных контрразведчиков.


[Закрыть]взял из рук оружейника бутылку, зачем-то понюхал горлышко, поморщился и поставил на стол.

– Сегодня шифровку получили,– кисло пояснил он, – духи стали в спиртное китайский яд добавлять. Ни вкуса, ни запаха у него нет, а человек выпьет, и часа через 3-4 жмурится. В страшных мучениях,– подумав, добавил ученик Железного Феликса. – Так что я не буду, и вам не советую. Ну, я пошёл.

Инженеры переглянулись. С одной стороны, шифровку можно было бы посчитать очередной уткой партийно-политических органов, направленной на повышение трезвости офицерских рядов и, соответственно, забыть, но, с другой, то, что горький пьяница особист отказался от халявной выпивки, настораживало.

– Что будем делать-то, мужики? – спросил нетерпеливый «радист», – может, выльем её нахрен?

– Не суетись! Это всегда успеется, – одёрнул его степенный «оружейник», – надо, чтобы кто-то попробовал!

– Ага, ты, например!

– Дурак ты переученный, как и все радисты! Ни ты, ни я пробовать не будем. Пить будет Душман!

– Сдурел?!

Душман сидел тут же, прислушиваясь к разговору.

В Афгане в домиках офицерского состава обычно держали собак, а вот у инженеров жил кот. Откуда он взялся, никто не помнил, также доподлинно было неизвестно, наш ли это советский кот или афганский засланец, но маленького ободранного котёнка пожалели, и через 3 месяца он превратился в громадного, неестественных размеров кошака. Характер имел угрюмый и подозрительный, жрал исключительно рыбные консервы, а хозяином считал инженера по радио, у которого спал в ногах. Любимым местом Душмана были перила ДОСа, где он целыми днями дремал в тени. Крысы и ящерицы быстро научились обходить его охотничьи владения стороной, а на людей кот внимания не обращал. Зато стоило в пределах прямой видимости появиться какой-нибудь неопытной собаке, как Душман просыпался. Пару минут он следил за нарушителем, надуваясь злобой, и затем с противным шипением бросался на врага, норовя зацепить лапой по морде. Мяуканья Душмана не слышал никто и никогда.

Прикинув кошачью массу, на донышко нурсика налили водку, влили её в пасть подопытному и тут же пододвинули банку с любимой рыбой. Душман пару раз злобно фыркнул, но водку проглотил и принялся закусывать. Через 10 минут вторая пошла у него значительно легче. Побродив по комнате, кот улёгся на свой матрасик и захрапел.

– Значит, и нам можно! Наливай, что ли! – облегчённо промолвил «оружейник».

***

Утренние сумерки огласились истошным кошачьим воплем. Офицеры вскочили с коек. «Сработало!!! Отравили! Кто следующий?!» – с ужасом думал каждый.

Толкаясь в дверях, собутыльники вывалились в коридор. На тумбочке стоял «титан», из неплотно закрытого крана капала вода. Рядом сидел отравленный и жутко завывал.

Его мучил утренний сушняк.

Интересное кино

Был у меня приятель, кинооператор. Настоящий кинооператор, ВГИК окончил, работал на «Мосфильме». Да что-то у него там не заладилось: то ли с режиссёром концепциями стал меряться, то ли водку любил больше, чем положено творческому человеку, словом, пришлось ему уволиться. На несколько лет я его потерял из виду, а тут вдруг встретил в одном солидном военном учреждении. На радостях отправились в бар, и вот что он мне рассказал.

«Сначала, когда с «Мосфильма» я ушёл, расстраивался сильно, пил недели две.… Потом как-то утром к зеркалу подхожу – батюшки-светы! – Чистый гоблин! Рожа кривая, небритая, глаз не видно, а на щеке – меня это больше всего убило – пуговица от подушки отпечаталась. Нет, думаю, хватит! Тем более, и деньги кончились. Надо работу искать. А что я умею? Только кино снимать, не грузчиком же в овощной магазин идти. Походил-походил, нет работы. На киностудии не берут, видать, в кадры звонок уже прошёл, грузчиком, оказывается, тоже только по протекции можно устроиться. Совсем меня тоска заела, от запоя спасает только то, что денег нет. И тут в пивнушке с одним мужиком познакомился, он-то мне работу и предложил.

Работал он в конторе, которая занималась испытаниями всякой авиационной техники, и вот эти самые испытания, оказывается, тоже на плёнку надо снимать. Ну, выбора у меня никакого не было, выпили ещё по кружке, я репу для вида поморщил, да и согласился.

Сначала я там себя чувствовал дурак-дураком. Ну, представь, подходит ко мне утром местный микробосс и говорит:

– Мы с вами, Владислав, будем сегодня снимать изделие Х-90МД!!! – а сам мне в лицо заглядывает, восторг, значит, хочет увидеть, – так вы уж постарайтесь, голубчик, только чтобы роллероны обязательно было видно! Непременно, чтоб роллероны! А я стою и думаю про себя: какое оно, это Х-90: большое, в ангаре стоит, или наоборот, маленькое, на столе в лаборатории и не заметишь с первого раза, какие мне объективы-то брать? Да ещё роллероны эти… Потом, конечно, привык. Даже нравиться стало. На «Мосфильме» ведь как? Там что ни режиссёр, то, непременно, гений. Один, помню, на съёмках ни минуты спокойно посидеть не мог, все по павильону бегает-бегает, а потом вдруг себя за голову схватит, да как закричит: «Боже! Как я гениален!». Да… А здесь – дело другое. План на день смотришь, а там: «Изделие 065-2МР, вид сверху» или «Изделие Стрела-5. Вид со снятой крышкой». Красота! И никакой тебе сверхзадачи, проникновения в образ и прочей дряни. Покойников и то трудней, наверное, снимать.

Но тут уволился у нас оператор, который вёл воздушные съёмки, и начальство подъехало ко мне: дескать, давай, проходи медкомиссию, ты человек молодой, здоровый, будешь летать – и денег больше и пенсия раньше. Ладно, – говорю, – согласен, родни у меня нет, если что, считайте меня коммунистом. Посмотрели на меня, как на придурка, но, люди вежливые, ничего не сказали. Правда, в «бегунке» у меня почему-то первым психиатр оказался, а не терапевт, но, может, случайно…

И вот – первая командировка. Снимать нужно было дозаправку в воздухе. Прилетели на Украину, к «дальникам». Оказывается, есть такой город: Узин, я-то про него раньше и не знал.… Гарнизон у них хороший, гостиница там, столовая, все честь-по-чести. И тут майор из местных мне и говорит: «Пойдёмте, мол, с экипажем вас познакомлю». Пошли. Сидят они в комнате предполётной подготовки, карты какие-то схемы кругом, на стенах плакаты «Действия экипажа в особых случаях», а из-под самой большой карты роспись «сочинки» выглядывает.

– Познакомьтесь, товарищи, это оператор из Москвы, Владислав Сергеевич, он с вами завтра на дозаправку полетит, прошу любить и жаловать. А мне пора!

Стали знакомиться. Сказать, что это были здоровые мужики, значит не сказать ничего. Я с моим ростом 1.80 ощущал себя недомерком. У них, помнится, ещё присказка такая была: «Я тебя что, в истребитель что ли заталкиваю?». В истребитель никто из них точно бы не уместился.

Сидят они, меня разглядывают, а я перед ними стою. Ну и чтобы неловкость сгладить, я им предлагаю, мол, заходите ко мне вечером в гостиницу, мы там за знакомство по чуть-чуть, или перед полётом нельзя? Они переглянулись, а командир и спрашивает:

– А вы в первый раз летите?

– В первый…

– Не только можно, – серьёзно так отвечает командир, – но и нужно, чтобы стресс снять, потому что полет у нас завтра будет не только трудный и где-то даже и опасный. Вечером мы к вам зайдём. А пока штурман вам поможет обмундирование подобрать, расскажет, как парашютом пользоваться, ну, и вообще… Иваныч, обеспечь!

Пошли мы на склад АТИ. [16]16
  АТИ – авиационное техническое имущество.


[Закрыть]А я про себя думаю, сколько же мне водки брать, чтобы этих бегемотов-то напоить?

Вечером экипаж в полном составе прибыл в гостиницу. Трёхлитровую банку спирта и закуску, правда, принесли с собой. Но и водка моя тоже не пропала.

Утром просыпаюсь и ощущаю в себе какое-то томление, переходящее в вялость в членах и сморщенность во всем организме. Доктор полковой на предполётной мне давление померил, головой покачал и кислородную маску суёт: «Подыши пока, полегче будет», а командиру и говорит: «Вы бы ребята, всё-таки поосторожнее, без привычки ведь человек…».

На Ту-95, понятно, для оператора место не предусмотрено, поэтому посадили меня на резиновый транспортёр за пилотскими креслами. Я ещё удивился, что это за штука? Оказалось, для аварийного покидания самолёта. Надо по очереди ложиться на этот транспортёр, а он подвозит к люку. Кстати, люк этот выходит в нишу для передней стойки шасси, так что при покидании шасси должно быть выпущено.

Взлетели. Тесно, неудобно, шумно очень, да ещё мне шевелиться запретили, чтобы ненароком чего не нажать. Минут через десять у меня руки-ноги затекать стали, а тут ещё тряска. На Ту-95 трясёт не так, как, скажем, на вертолёте. Там вибрация постоянная, а здесь она волнами гуляет от носа к хвосту, от хвоста к носу. И вот сидишь, а тебя периодически трясти начинает, как в лихорадке, потом проходит, потом опять…

Но когда облака пробили, я про все забыл! Такой красоты никогда не видел: небо ярчайшего синего цвета, огромное, глубокое, солнце сияет, и вот уже самолёта под задом как бы и нет, а летишь наподобие орла в эфирных потоках…

И я уже тянусь за кинокамерой, чтобы все это великолепие заснять и заодно своё имя увековечить в истории мировой кинематографии, и вдруг слышу в СПУ: [17]17
  СПУ – самолётное переговорное устройство.


[Закрыть]

– Эй, наука, не спишь? Справа десять танкер!

И точно. Вон он, Ил-78. Земли не видно, мы выше облаков летим, и поэтому кажется, что танкер как бы висит в небе, лампочки на нем разноцветные горят, как на ёлке, даже на шланге, который из танкера полез, тоже красная лампа мигает.

Тут наш командир за штурвал покрепче взялся и командует:

– Экипаж, внимание!

Стали мы к танкеру подходить, а я с кинокамерой между креслами раскорячился и снимаю. А зрелище, я тебе скажу, дух захватывает! Ту-95 самолёт здоровенный, но когда мы стали к танкеру подходить, ощущение такое, как будто на горбатом «Запорожце» под задний мост КрАЗа на полном ходу заезжаешь. Ну, думаю, тормознёт он сейчас на светофоре, от нас даже соплей не останется…

– Есть сцепка! Перекачка пошла!

Номер, как в цирке: висят в небе два здоровых сарая, да ещё верёвкой связаны, а ну, порвётся! Минута, вторая, пять, десять…

– Закончили работу! Расцепка!

Наш бомбёр начал потихоньку отставать, и тут из шланга танкера вырвался здоровенный радужный пузырь и понёсся прямиком на остекление нашей кабины. Я, как его увидел, дар речи потерял, командира за плечо хватаю и ору:

– А-а-а, там э-э-то!!!

А командир ко мне голову поворачивает и спокойно так:

– Ну все, кранты!

У меня аж ноги отнялись. Ну, думаю, отлетался, сталинский сокол, да удачно как, в первом же вылете… Между тем, шар долетает до нас, ударяется об остекление и разлетается мельчайшей пылью. Командир опять поворачивается и, увидев мои глаза на пол-лица, смеётся:

– А, это танкер остатки керосина из шланга выбросил, я в том смысле, что камеру можно выключать, домой идём…»