Текст книги "О людях и самолётах 2"

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

И тогда Аладушкин опечалился в сердце своём, ибо полюбил джинна, и комната в общаге без него казалась пустой и мёртвой. Он налил себе «Шпаги» на морошке и, пригорюнившись, стал вспоминать, как им хорошо и весело жилось. Однажды, например, джинн всё-таки соблазнил Аладушкина танцовщицей, но она оказалась какой-то слишком виртуальной, и ни в какое сравнение не шла с официанткой Надюшей, а ещё…

– Господин, ты пьёшь один? – внезапно прозвучало у него за спиной, – прости мою дерзость, но это путь к алкоголизму…

– Джинн!!! – заорал Аладушкин, облившись «Шпагой», – ты вернулся?!!

– Откуда, господин? – удивился джинн, – я и не уходил никуда… Так, отлучился на часок, познакомился на вашем сервере с парой демонов, в «Контру» погоняли под анчаровку.

– Так свет пропадал и компьютер…

– А… – смутился джинн, – было такое. Это к нам бес с подстанции заходил, скучно ему одному, налили мы ему стакан, а его с непривычки и повело, после солярки-то с мазутом… Но сейчас уже всё нормалёк! Что пожелает господин? Может быть, другую танцовщицу? Демоны что-то говорили про Волочкову… А?

Репатрианты

– Товарищ майор, на полсотни втором опять высокое в «Букете» выбивает, – сказал инженер эскадрильи, – только теперь на первом передатчике.

– А раньше на каком выбивало?

– А раньше на третьем. А теперь на первом…

– Сами-то смотрели, нашли чего?

– Никак нет, всё облазили, вроде нормально всё, придётся, наверное, борт в ТЭЧ закатывать.

– Ладно, – нехотя сказал Артемьев, – пошли, сам гляну. Стремянку не убирали?

Около бомбардировщика ревела машина АПА, под самолётом стояли ребристые кожухи, снятые с передатчика и высоковольтного выпрямителя. Артемьев пристроил фуражку на кожух, вздохнул и полез по стремянке. Он понимал, что если инженер эскадрильи и техники ничего не нашли, то ему лезть бессмысленно, но в конечном счёте решение принимать всё равно придётся ему, инженеру полка по РЭБ. На стоянке блуждающий дефект всё равно не найдёшь, придётся закатывать самолёт на неплановый ремонт в ТЭЧ, а может быть, даже вызывать заводскую бригаду. Командир на совещании опять будет расстраиваться по поводу снижения боеготовности и бестолковых РЭБовцев, а зам по ИАС, конечно, скажет, что если отказ будет по вине части, то командировочные заводским будет оплачивать инженер по РЭБ из своего кармана.

За спиной инженера кто-то хихикнул.

«Эта сволочь эскадрильская ещё и хихикает! – обозлился Артемьев, – запустил матчасть, а я за ним разгребать должен, опять жопу по самые плечи раздерут…»

Осторожно, чтобы не удариться об острые углы станций, он протянул руку и щёлкнул выключателем, тускло засветился плафон. За спиной опять хихикнули, теперь громче. Внезапно до Артемьева дошло, что он не может слышать хихиканье инженера эскадрильи: тот остался внизу, а хихикают внутри самолёта. Осторожно переступая на стремянке, он обернулся. На кожухе передатчика сидел человечек и болтал ножками. В руке он держал крошечные бокорезы. Человечек был в техничке, но не в технарском берете на верёвочке, а в шапочке, похожей на тюбетейку. У человечка были огромные совиные глаза и зеленоватая кожа.

Не склонный к употреблению технических жидкостей Артемьев всё-таки напрягся. Особых алкогольных подвигов он за собой, в принципе, не помнил, но, как любой мужик, инстинктивно боялся белой горячки.

– Та-а-к, – протянул он, – ты кто такой?!

– А то ты не видишь! Глаза разуй, – нахально ответил человечек, – я гремлин здешних мест!

– Кто-о?! Ах ты, гадость! Да я тебя сейчас…

– Но-но! Руки не распускай, харя! – огрызнулся гремлин и на всякий случай отодвинулся. – И вообще, гремлина грубой силой не изведёшь!

– А чем изведёшь? – тупо спросил Артемьев.

– Щас, так я тебе и сказал! Книжки читать надо, а не «шпагу» дуть по вечерам!

«Поймаю гаденыша и в керосине утоплю», – пообещал себе Артемьев, но сдержался и миролюбиво спросил:

– И что ты тут делаешь?

– Что гремлинам положено, то и делаю! Ломаю.

– Так это ты, жаба зелёная, передатчики портишь?! – задохнулся инженер.

– Я, а кто же ещё, – гордо сообщил человечек и щёлкнул бокорезами.

– Или ты спятил, или я… – обречённо сказал Артемьев. – А ну как навернёшься вместе с бортом тысяч с десяти? Ведь ни ушей, ни зубов не останется!

– Не учи учёного! – надулся гремлин, – мы, климовские мужики, ломаем с понятием, нашёл камикадзе!

– Та-ак… Теперь многое становится понятным… – Артемьев ладонью смахнул пот со лба. – И много тут вас таких?

– Ну, много не много, а в каждом самолёте свой гремлин живёт. В РЛС, РСП, РСБН, – гремлин загибал тоненькие пальчики, – ещё кое-где. Работаем, стараемся, как можем! Процесс, хи-хи-хи, идёт.

– Откуда же вы на наши головы, раньше же не было вас вроде?

– Из Грейт Бритн, по ленд-лизу, – пояснил человечек, – жили в Бобруйске, а как алия началась, все репатриировались, а мы не успели

– Чего-о?!

– Того-о! – передразнил гремлин. Сам знаешь, в Бобруйске дивизию разогнали, большинство наших это… ну, воссоединилось, а мы не успели. Потерянное колено, – горько пояснил он.

– Так вас, гремлинов, что, тоже по пятой графе различают?

– А где не?! Таки различают. И куда бедному еврею податься? Я тебя, тебя спрашиваю, морда антисемитская! – взвизгнул человечек. – Я, если хочешь знать, вообще гремлин стоматологии, но работы нет! Не-ту! Уехали все. А у меня семья. Пришлось профессию менять. Знаешь, как трудно?!

– Погоди-погоди, так что получается, гремлины в каждом роде войск есть?

– Есть. Хуже всего тем, кто в танках живёт, танк попробуй, сломай! У артиллеристов шумно, а ещё есть десантные гремлины, но они больные на всю голову, особенно когда выпьют. А что ты хочешь, работа больно нервная. Меня туда звали с повышением, я не пошёл. В бомбардировщике жить лучше, работы много, и руки чистые, авиация!

«Как же избавиться от этого маленького мерзавца?» – лихорадочно соображал Артемьев, и вдруг его осенило.

– Слышь, братан, – неизвестно почему переходя на новорусский язык, сказал Артемьев, – а ты к братве в Израиль хочешь? Могу помочь.

– Мало ли чего я хочу, – пискнул гремлин, – это же у чертей на рогах, пешком что ли мне идти?

– Слушай сюда, – конспиративным шёпотом сказал Артемьев, нагибаясь к гремлину. – Видел на стоянке Ил-76?

– Ну… – недоверчиво протянул гремлин.

– Не нукай на инженера полка, мелочь зелёная! – строго оборвал его Артемьев, – слушай сюда. Завтра этот борт пойдёт в Бейрут с гуманитарным грузом. Собираешь братанов, с утра до предполётной грузитесь и сидите как мыши под веником. Машину не трогать! А то ещё развинтите на запчасти от счастья. В Бейруте выгружаетесь, а там до исторической родины лапой подать, верблюда попутного тормознёте. Только смотри, они через Вену полетят, ещё каких-то еврокомиссаров забирать будут, не сойдите раньше времени. Ну, сечёшь фишку, брателло?

– А ты не врёшь? – подозрительно спросил гремлин, но голосок его предательски дрогнул.

– Да честное офицерское! – забожился Артемьев.

– Соблазнительно… – пробормотал гремлин, – чертовски соблазнительно… Погоди, а что я там буду делать?

– Где?

– В Караганде, блин! На родине исторической.

– Как что?! По специальности работать! Там знаешь, как стоматология развита!

– В стоматологию? Постой-постой, так мне что, из авиации уйти?!

– Ну, не хочешь в стоматологию, в АОИ [62]62
  АОИ – Армия обороны Израиля.


[Закрыть]иди служить, там тоже ВВС есть, или в Эль-Аль [63]63
  Эль-Аль – израильская авиакомпания.


[Закрыть]– в гражданскую авиацию, зато свои кругом, подумай, а?

– Да, прав ты… – грустно сказал гремлин, – хочешь не хочешь, а ехать надо! Самолёт вот только жалко, привык я к нему, он мне уже как родной, – печально сказал гремлин. – А, была, не была! А можно я напоследок гайку отвинчу, а? На память!

– Крути, – сказал Артемьев, – вот эту крути, смотри, какая красивая.

Гремлин голыми руками стремительно скрутил гайку, сунул её за щеку, помахал на прощанье ручкой и исчез в гаргроте. [64]64
  Гаргрот – выступ на фюзеляже самолёта, в котором размещаются кабели и трубопроводы.


[Закрыть]

Артемьев вздохнул и полез из самолёта. Внизу его ждал инженер эскадрильи.

– Ну что, товарищ майор? Что-то вы долго…

– Всё, больше не будет выбивать.

– А что было-то? – почтительно поинтересовался инженер.

Артемьев не догадался заранее придумать отказ, поэтому строго посмотрел на подчинённого и сказал:

– Что-что… Матчасть надо лучше учить, вот что! Глуши АПА, борт чехлить.

Он подобрал фуражку и пошёл со стоянки.

***

Утром, контролируя предполётную, Артемьев краем глаза заметил вереницу размытых серых силуэтов, скользящих к Ил-76.

***

Лётная неделя прошла на удивление спокойно. В пятницу вечером Артемьев с баллоном пива уселся в кресло, наслаждаясь честно заработанным уикендом. Ожидая начала хоккея, он включил телевизор. Артемьев сонно пропускал мимо ушей захлёбывающуюся скороговорку дикторши, но вдруг насторожился.

«Пресс-служба Пентагона опубликовала заявление о том, что командование ВВС США отдало приказ о приостановке полётов над всей территорией страны. Причиной явилось резкое повышение аварийности на всех типах летательных аппаратов. К счастью, обошлось без катастроф и жертв. Эксперты пока затрудняются назвать причины этого беспрецедентного явления, начато расследование».

«Хе-хе, – вяло подумал Артемьев, – шейхи керосин им что ли ослиной мочой бодяжат? Теперь и на их улице праздник…»

Пошёл репортаж с какой-то американской авиабазы, Артемьев с любопытством посмотрел на экран и чуть не выронил стакан, подавившись пивом. Он увидел, как из-под стойки шасси В-52 метнулась до боли знакомая размытая серая тень.

«А там-то они откуда?!» – с удивлением подумал он и вдруг рассмеялся. Он налил полный стакан пива, подошёл к экрану и чокнулся.

«Всё правильно, как это я забыл? Пересадка в Вене! Этого я не учёл, но так, пожалуй, будет даже лучше. С приездом, маленький брат!»

Случай на Патриарших

Был тот ранний час, когда город казался нарисованным пастелью, исчезали острые углы зданий, куда-то прятались рекламные щиты и путаница троллейбусных проводов. Свежий ночной ветер вымел из города вечернюю усталость, головную боль, табачный дым, и бензиновый чад. На смену им пришёл запах влажного асфальта и зелени. Город спал крепким предутренним сном. На пустынных бульварах бродили сонные голуби и перемигивались жёлтым светофоры.

В этот волшебный час, когда ночь уже ушла, а утро ещё не вступило в свои права, бронзовый Пушкин неслышно спрыгнул с пьедестала, одним движением надел цилиндр и стремительно пошёл по Тверскому бульвару.

Напротив угрюмой громады нового МХАТа он задержался.

– Поторопитесь, милостивый государь Сергей Александрович, нас ждут!

Поэты свернули на Большую Бронную, миновали отделённый от улицы чугунной решёткой сквер, французскую кондитерскую, какие-то учреждения и вышли на Патриаршие пруды.

Если бы на Патриарших в этот час оказались люди – влюблённые, милицейский патруль или какой-нибудь бродяга – они увидел бы фантастическое, невозможное зрелище. Сквер, окружающий пруд, был заполнен памятниками.

На углу сквера, к киоску с пивом и датскими сосисками был привязан громадный боевой конь Юрия Долгорукого, ещё какие-то бронзовые и каменные ездовые животные. Только что подъехавший маршал Жуков попытался привязать свою лошадь рядом. Княжеский жеребец злобно фыркнул, кося глазом, и начал приплясывать у привязи.

– Ты бы убрал лошадку-то свою, боярин, – прогудел Долгорукий, – а то затопчут ненароком. К маршалу тут же подскочили двое чугунных военных с неизвестных скульптурных групп и увели его лошадь в сторону. Один из них в довоенной форме с почти неразличимым от времени лицом почему-то был выкрашен серебрянкой, а другой нарядно блестел свежей зелёной краской.

Около памятника Крылову, который поленился встать со своего кресла, собрались литераторы. Два Гоголя, один грустный, больной, с длинным носом и нависшими на лицо волосами, а другой упитанный, осанистый, наседали на Маяковского.

– Двое на одного – нечестно! – посмеивался поэт-безбожник.

Тихонько разговаривали Лермонтов, Фадеев и неестественно худой, сутулый Чехов с Камергерского.

Неподалёку, как всегда, шумели большевики. Полтора десятка разномастных Ильичей, мрачный Дзержинский в длиннополой шинели, Киров, Ногин, Калинин. Вожди оживлённо жестикулировали, но в паузах непроизвольно принимали привычные позы, указуя в светлое будущее руками. У некоторых в руке была зажата кепка или шапка.

Со Спиридоновки широким мужским шагом вошла Надежда Константиновна. Заметив её, вожди примолкли. Надувшись, они косились друг на друга – к кому первому подойдёт супруга? Крупская про себя вздохнула и пошла к мужьям, вежливо раскланиваясь на ходу.

На лавочке в нелепой позе застыл Воровский.

– Эк вас, батенька, скрутило, – посочувствовал ему Боткин, – и то, столько лет в такой позе простоять! Давайте я вам хоть массаж сделаю…

– Оставьте, – махнул чугунной рукой Воровский, – какой уж массаж памятнику! На «Серп и молот», видно, пора, на переплавку…

– Эй, а вы кто такие?! – профессионально прищурился Железный Феликс.

– Мы это… пороки, с Болотной площади, – пропищало существо с длинным, как у Буратино, носом и косыми глазками. – Знаете, «Дети, жертвы пороков родителей?»

– Тогда вам, наверное, на Манежную надо, там памятники животным собираются, медведи всякие, уточки, собаки. Знаете, где уродцы Церетели стоят?

– Не-е-е… Они кусаются, ходили уже… Говорят, идите вы к Шемякину! – прогундосило существо в противогазе и галстуке-бабочке.

– Ну тогда – на Новодевичье, там у кладбищенских сбор.

– В прошлом году мы туда и пошли, а там Никита Сергеевич как нас увидел, заругался: «Что?! Опять эти пидорасы?!» Дяденька Дзержинский, не гоните, а? Можно, мы с вами? Мы тихонько, в уголке постоим…

– Ну, что ж, бояре, – зычно произнёс князь Пожарский, выйдя на середину, – все в сборе? На правах старейшего памятника Москвы позвольте открыть наше ежегодное собрание.

– А где государь-император Пётр Алексеевич? – спросил кто-то. – Такой, помнится, видный был, со штурвалом корабельным…

– Не придёт он сегодня, – пояснил его ближайший сосед, князь-анархист Кропоткин, – просил передать, чтобы не ждали. Сказал, будет Церетели ловить. Может, хоть этой ночью повезёт.

– Как же, поймаешь его, он хи-и-трый! – осуждающе произнёс старичок Тимирязев. – Феликсу Эдмундовичу бы поручить…

– Господа, господа, не отвлекайтесь! Солнце уже встаёт, времени в обрез! На повестке дня у нас один вопрос. Памятник Булгакову, Михаилу Афанасьевичу.

– А он кто? – спросила женщина в ватнике и сапогах. Она была с памятника участникам восстания 1905 года на Пресне и слабо разбиралась в литературе.

– Вот, господа-товарищи – неожиданно ехидно заметил кудрявый Блок, повернувшись ко фракции большевиков – эта самая кухарка у вас 70 лет государством и управляла!

– От декадента слышу! – огрызнулась женщина, – вали отсюда! В белом венчике из роз!

Памятники зашумели.

– Тихо, товарищи памятники! – мощным басом перекрыл шум агитатор, горлан и главарь. Давайте быстро закроем вопрос и разойдёмся по пьедесталам!

– А в чем вопрос-то, батюшка? – кряхтя привстал с кресла тучный Крылов. – Может, того, в трактир ещё успеем заглянуть?

– Иван Андреевич, голубчик, побойтесь бога, ну какой трактир? Кругом «Макдональдсы» одни, да и что вы там делать-то станете?

– И то правда, – Крылов опять уселся в кресло.

– Вопрос, господа, очень важный. Все вы слышали о Лужкове.

– Слышали, слышали, – неодобрительно зашумели памятники, – ещё как слышали, в кепке такой, градостроитель…

– Градостроитель у них Ресин – наставительно заметил князь. – В его честь даже архитектурный стиль назвали – «Ресинский ампир».

– Так вот, господа и гм… товарищи памятники. Градоначальник Лужков решил поставить на Патриарших прудах, вот здесь, на этом самом месте, памятник Булгакову.

– Ну и что? Нам же поставили, ничего, стоим, столицу украшаем.

– Так в этом всё дело! Они хотят здесь ещё и примус поставить, как символ сил зла!

– А почему это примус олицетворяет силы зла? – удивился Маяковский.

– Никто этого не знает. Но примус определённо будет. И ещё Иешуа посередине пруда. И сам Булгаков.

– Чертовщина какая-то!

– Верно изволите подметить, чертовщина. У господина Булгакова всё на чертовщине построено. Но мы сейчас не об этом. Москва есть Третий Рим. А четвёртому не бывать! Невместно, господа памятники, чтобы среди нас и примус поставили. Мало нам чудищ на Поклонной горе да у стены Кремлёвской, так теперь ещё и это!

Памятники зашумели.

Вперёд пробился плечистый, неопределённо одетый мужик. В руках он держал здоровенный булыжник.

– Я от имени пресненского пролетариата – мрачно доложил он. – Мы тут с товарищами посовещались и есть мнение…

– Господи, господи, опять вы за своё! Окаянные! Церкви сносили, колокола разбивали, а на пьедесталы трактора да паровозы ставить стали! Антихристы! Проклинаю! – завопил неопознанный памятник, по виду монашествующий.

– Товаг`ищи! – От группы вождей отделился один из Ильичей. – У фг`акции большевиков есть пг`едложение! – Вождь азартно размахивал пудовой кепкой. Памятники помельче и выполненные из хрупких материалов опасливо сторонились.

– Не будем забывать, что мы всё-таки памятники, а, следовательно, не сможем помешать установке этого, с позволения сказать, мемориала. Вот товаг`ищ с Красной Пресни – Ильич показал на рабочего – предлагает встать на путь индивидуального террора. Это неправильный, эсеровский подход! Удивляюсь, как это товарищ Шадр догадался лепить пг`есненского пг`олетария с эсера!

Мы, большевики, пг`едлагаем сменить тактику! Раз нельзя помешать, следует отомстить, обрушить на виновных тяжёлую руку пг`олетарского гнева! Нужно сделать так, чтобы господин Церетели изваял скульптурный портрет самого Лужкова. Чиновники, конечно, постараются установить его в самом людном месте, чтобы угодить шефу.

– Ну а мы, – тут бронзовый лик вождя лукаво прищурился, – мы тем временем постараемся договориться с голубями!

И тут памятникам было явлено чудо. Утренний воздух внезапно сгустился, и из него возник господин в добротном костюме, с ниточным пробором и моноклем в правом глазу.

Он с весёлым изумлением осмотрел собравшихся и громко сказал:

– Не волнуйтесь, господа, никакого примуса не будет, будьте благонадёжны!

– Откуда вы знаете? – спросил кто-то из задних рядов.

Господин снова засмеялся:

– Я писатель мистический!

Он поднял руку и над Патриаршими внезапно потемнело. С грохотом с неба рванула синяя молния и хлынул ливень, совершенно невозможный в это время года. Потоки воды понеслись к пруду, увлекая за собой листья и вчерашний мусор, заливая пустые столики плавучего ресторанчика.

Через четверть часа грозовая туча ушла мимо дома авиаконструктора Поликарпова, бывшего дома Тарасова на Спиридоновке, а ныне института Африки, и дальше, над стенами и куполами Новодевичьего – на запад.

А на Патриарших опять было пусто, только чугунный Крылов всё так же дремал в своём кресле. Начинался новый день, полный суеты и скучных хлопот.

Конец Третьей эпохи

(Рассказ-шутка по мотивам любимых книг)

– Тьма сгущается, силы врага растут, а наши – истаивают, лиходейские твари выходят из сумрака, энтропия нарастает…

При слове «энтропия» ясное небо надо Дольном замглилось.

– Это же тёмный язык физиков, Гэндальф Серый, негоже ему звучать здесь! – нахмурился Элронд.

– Не перебивай мага, Элронд сын Эарендила, плохо кончится, родной! – огрызнулся Гэндальф. – Над всем Среднеземьем безоблачное небо! Ну, пока безоблачное. Собственно, по этому поводу я и собрал здесь представителей всех демократических народов, надо обменяться.

– А чего обмениваться-то? – влез Боромир, – Белый совет, орки какие-то кольца волшебные, голова пухнет! Дать по нему кувалдой, и всех дел! А то можно в Торгсин снести, поднимемся нехило!

– Дал один такой, шерсть на носу, – проворчал в бороду Гимли, – отскочила ему кувалда в лоб, хорошая была кувалда, теперь таких не делают.

– А с мужиком-то что дальше было? – заинтересовался Мерри, который пролез на совет без спроса.

– Ну как что? – ответил гном, – после гномьей кувалды по лбу одна дорога, на Заокраинный Запад!

– А ну, тихо! – прикрикнул Гэндальф. – Хватит уже Фродо с Сэмом кольца в Мордор таскать, могут и не дойти, мало ли… Мы пойдём иным путём!

Захваченные странным порывом, эльфы, хоббиты, гномы и люди встали с мест. Над Дольном впервые в истории Среднеземья прозвучали бурные, продолжительные аплодисменты.

– Присаживайтесь, товарищи, – демократично сказал Гэндальф. – Позвольте, я изложу тезисы. Есть мнение, – тут он кивнул в сторону Валинора, – что самостоятельно мы проблему кольца не разрешим. Мы должны призвать Героя из иных пластов бытия. Только он сможет победить Врага.

– А ты сможешь наколдовать такого героя, а, Гэндальф? Вот здорово! – захлопал в ладоши Мерри.

– Кольцо сможет, – ответил Гэндальф. – А я ему помогу. Для того, чтобы победить зло, надо использовать силы зла.

– Ты что, наденешь кольцо? – удивился Мерри, – ты же говорил, что светлым нельзя…

– Туковская дурость! – стукнул посохом Гэндальф – конечно, нельзя! Кольцо будет резонатором моей белой магии, положим его в фокус магического зеркала!

– Чем-чем кольцо будет? – не унимался Мерри.

– Когда учебник физики на полке рядом с «Властелином колец» стоять будет, почитай, – отмахнулся Гэндальф, – не всё ж тебе по журналам с эльфийской порнухой лазать!

***

Для призывания героя быстренько осушили бассейн, на дно Гэндальф каминными щипцами уложил кольцо, а сам встал у бортика. Любопытные толпились за спиной мага – мало ли, вдруг заклинание отрикошетит или ещё что…

Гэндальф сосредоточился и что-то беззвучно прошептал. В бассейне начал сгущаться синеватый туман. Внезапно из тумана выступил здоровенный полуголый мужик с длинными черными волосами. За левым плечом виднелась рукоятка меча-двуручника, обмотанная кожаными ремешками. Мужик обвёл присутствующих льдистым взглядом синих глаз, прорычал: «Кр-ром!» и поволок меч из-за спины.

– Нет-нет, – поспешно сказал Гэндальф, – это не то!

Полуголый тут же заместился мужиком одетым, но с длинными белыми волосами. За спиной беловолосого виднелись уже два меча. Беловолосый обвёл присутствующих недобрым взором глаз с вертикальным змеиным зрачком и поволок мечи из-за спины.

– Да что ты будешь делать! – досадливо пробормотал Гэндальф, делая левой рукой колдовской пасс.

Третий мужик оказался с одним мечом, но в пижонской алой мантии и почему-то с красными, как у кролика, глазами. Он тоже не подошёл.

Четвёртый был похож на первого: такой же здоровый, с двумя мечами, длинные черные волосы были прихвачены золотым обручем с большим зелёным камнем.

– Послушай, Гэндальф, – недовольно сказал Элронд, – если ты собрался всю фэнтези перебирать, то имей в виду, что пока доберёшься хотя бы до середины, Ородруин погаснет, а Саурон помрёт от старости.

– Что за привычка, говорить под заклинание! Лучше помогай: год на переломе, Боргильд в созвездии Реммират…

Элронд почесал за острым ухом:

– Боргильд… Что ты мне про Боргильд… А вектор магистратум какой?

– Ну, брат, – сказал Гэндальф, – это ты сам должен…

Желающих спорить с магом больше не нашлось, и Гэндальф повернулся к бассейну. Опять замелькали тени: громадный бородатый мужичина в сетчатой кольчуге, с мечом, по всей видимости, кладенцом, и в шеломе, зверского вида тип с челюстью как у крокодила и с красным огнём в правой глазнице, сутулый усатый человек вовсе без оружия в сером френче, какие-то типы в латах, со странным оружием, один почему-то синий, с хвостом и луком в руках… Внезапно Гэндальф воскликнул:

– Стоять! Вот оно! – и прыгнул в бассейн.

На дне, удивлённо озираясь, сидел ничем не примечательный человек в пятнистой одежде. Оружия человек при себе не имел.

– Глянь, Колоброд, – сказал Фродо, – вроде, из ваших, из следопытов.

Человек, обращаясь к Гэндальфу, что-то спросил. Маг поморщился и легонько стукнул пришельца посохом по макушке. Глаза незнакомца на миг разъехались, а потом он на чистом эльфийском произнёс:

– Умоляю, скажите, какой это город?

– Однако! – сказал бездушный Боромир.

– Я не пьян, – хрипло ответил незнакомец, – я болен, со мной что-то случилось, я болен… Где я? Какой это город?

– Ну, Дольн…

Незнакомец тихо вздохнул и печально сказал:

– Шизофрения, как и было сказано…

– Ты здоров, – внушительно произнёс Гэндальф, – то есть, по крайней мере, духом здоров, расширенную печень, понятно, не считаем. Ты в Среднеземье, а это – Дольн.

– А ты – Гэндальф? – догадался неизвестный.

– Да, Гэндальф Серый, – приосанился маг.

– Верю. Настоящий маг, прямо как у Профессора. А то в кино тебя какой-то пид… ну то есть гей играет. И Леголаса – тоже.

– Да, – нахмурился Гэндальф, – с Джексоном мы обязательно разберёмся, но позже, а пока…

– Погоди-погоди, – перебил мага пришелец, – ух ты, здорово… и агент Смит, ну, то есть я хотел сказать, Элронд здесь, и Гимли сын Глоина, и… А Арвен где?

– Известно где, макияж никак закончить никак не может, – пояснил Арагорн, – попозже подойдёт, и вообще, не отвлекайся, времени у нас в обрез.

Когда все расселись за столом, Гэндальф откашлялся и сказал:

– Я вызвал тебя сюда, чтобы сообщить пренеприятное известие…

– Знаю-знаю, – непочтительно перебил его незнакомец, – у вас проблемы с Сауроном. С первоисточником я знаком, но я-то тут причём?

– Если будешь поменьше перебивать, я быстрее дойду до сути дела, – сварливо ответил Гэндальф.

Пришелец знаком показал, что будет молчать, достал из кармана коробочку, сунул что-то в рот и поджёг. Потянуло трубочным зельем, все, кроме экологически продвинутых эльфов, тоже закурили.

– Фродо, – сказал Гэндальф, – покажи кольцо.

Хоббит неохотно вытянул из-за пазухи цепочку и положил на стол.

– Ага, – сказал незнакомец, – понятно. Сила Саурона в яйце, то есть в кольце. Ну так отнесите его в Мордор и бросьте в Ородруин, в чём проблема-то?

– Понимаешь, Фродо с Сэмом в этот раз могут его не донести. И тогда тьма поглотит Среднеземье…

– Как это не донести? В книге же написано, что донесли и бросили…

– Литературный мир поливариантен, – вздохнул Гэндальф. – Ну как тебе объяснить? Про дерево логических возможностей слышал?

– В академии учил…

– Это упрощает. Вот и представь: книга – это исходная точка, корень дерева. Каждый новый перевод – отдельная ветвь. Вот есть, скажем, муравьёвский перевод. Есть кистяковский. В одном живут хоббиты, в другом полурослики, а в третьем – вообще невысоклики. Каждый такой перевод – отдельная большая ветка.

– А чей перевод лучший? – заинтересовался пришелец.

– Григорьевой и Грушецкого, – твёрдо ответил Гэндальф, – мы сейчас в нём. А есть ещё фильмы, мультики всякие, даже комиксы. Когда человек открывает книгу, на дереве вырастает новый листок…

– А если книгу перестают читать и забывают?

– Дерево засыхает… – грустно сказал Гэндальф, – но это не наш случай. Пойми, что вызвав тебя, мы создали на дереве логических возможностей новую ветку, и теперь её рост будет зависеть только от нас и от тебя, герой из иного мира. Кстати, позволь узнать твоё имя.

– Майор Васильев… Сергей. Сергей Дмитриевич, то есть…

– Так вот, товарищ майор Васильев, будущее Среднеземья теперь зависит от тебя. Моя магия говорит, что ты тот, кто нам нужен.

– Поня-я-ятно… – протянул Васильев, стряхивая пепел в эльфийскую вазу. – Точнее, нет, непонятно, – а я-то как сюда попал?

– Чтобы перенести тебя сюда, мы воспользовались магией кольца.

– А… обратно?

– Когда кольцо будет уничтожено, его сила истает, и ты вернёшься в тот мир, из которого попал к нам сюда.

– А если мы его того… не уничтожим? – спросил Васильев.

– Это вариант обсудим после! – туманно ответил Гэндальф. – Ждём плодотворной дебютной идеи.

– Ну-у… – задумался Васильев, – вопрос серьёзный… Хотя… Слушай, Гэндальф, а если Саурона грохнуть, кольцо исчезнет?

– Как же ты его грохнешь, он же Дух Стихий, дитя Илуватара? А вообще, да, они неразрывно связаны. Исчезнет Враг – распадётся кольцо. Распадётся кольцо – Саурон развоплотится до конца времён. Только вот убить Саурона непросто, даже Исилдуру удалось у него только палец отсечь… А я не Исилдур, да и ты тоже…

– Так-так-так… Есть мысль! А скажи, ты из моего мира, кроме меня, ещё кое-что перенести можешь?

– Вес какой? – деловито спросил Гэндальф, извлекая из-под мантии логарифмическую линейку. На обратной стороне красовалась надпись «Made in Valinor. For staff only».

– Ну-у-у… – задумался Васильев, – тонн сорок будет.

– Что такое «тонн сорок»? Система СИ в фэнтези не используется! – сказал Гэндальф.

– Елефанта четыре… И ещё на пару хоботков по мелочи…

Гэндальф что-то подсчитал, шевеля губами, и сказал:

– Должно получиться. Рассказывай, что придумал.

– Подробно не могу, у вас допуска нет, и вообще вы иностранцы. Но никакой душара, будь он хоть трижды Майа, этой штуки не выдержит, гарантирую. Только вот что… В Мордоре потом долго ничего расти не будет, и вообще…

– Там и сейчас ничего не растёт! – хмыкнул Арагорн, – это вообще не проблема.

– На сельское хозяйство бросим Сарумана! – веско сказал Гэндальф. Как не справившегося. Из Политбюро… то есть Белого совета, мы его вывели. Пусть теперь Мордорщину поднимает. Ещё что?

– Надо будет в Мордор одну штуку отнести, поближе к Тёмному замку, радиомаяк называется.

– Фродо, Сэм, собирайтесь! – приказал Гэндальф.

– Опять идти? – заныл Фродо, – уже вся шерсть на лапах вылезла…

– Не ной! Ты хоббит или где? – прикрикнул на него Бильбо. – Мысленно я с тобой!

– Цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи! – хлопнул ладонями по столу Гэндальф. – Элронд, как насчёт ужина?

***

– С-с-с, наша прелес-с-сть, мы хотим его, да-с, – шипел Горлум. Он скакал на трёх лапах, удерживая в четвертой коробочку, которую он вытащил ночью из мешка спящего Фродо.

– Кольца нет-с, поэтому мы возьмём вот это, оно наш-ш-ше, это подарочек на день рождения, у Смеагорла сегодня день рождения, у него всегда день рождения, когда он что-то хочет-с-с… Мы унесём эту вещь к корням гор и будем любоватьс-с-ся ей, горлум-горлум, а может, продадим её в Гондоре, злым, нехорошим гондорцам, у них такие с-с-трашные, светлые мечи, но Смеагорл не боится их, потому что у него сокровище! Смеагорл прода-с-ст сокровище, и будет каждый день есть рыбу, сладкую рыбу, горлум-горлум!

Внезапно ему на плечо легла тяжёлая лапа. Горлум взвизгнул и обернулся. Перед ним стояли два орка в грязных мундирах с нашивкой «Первая патрульно-постовая хтоника Мордорского гарнизона». Тот, что повыше, щёлкнул полосатым бичом и прорычал:

– Документики предъявляем, гражданин! Отметка о временной регистрации в Мордоре есть? Пр-ридётся прр-ройти!

***

Саурон задумчиво разглядывал лежащую перед ним коробочку. Заклятия познания результата не давали, в коробочке теплилась какая-то странная жизнь, но кто или что её создало, Враг не понимал. На крышке коробочке тлел зелёный огонёк.