Текст книги "Южнее реки Бенхай"

Автор книги: Михаил Домогацких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Полковник приехал в Манилу в костюме, сшитом у лучшего портного. Легкая, но достаточно плотная ткань элегантно облегала его крупную фигуру, и только заметно выделяющаяся кобура под мышкой несколько нарушала гармонию: казалось, что портной перекосил левую сторону пиджака.

Оказавшись уже который раз в Маниле, Лэнсдейл восстановил прежние связи и завел новые. Он работал как одержимый. Ночи напролет проходили в дружеских попойках, кажется не очень действовавших на крепкого Лэнсдейла, но зато помогавших узнавать много интересного. На одном из званых раундов полковника познакомили с человеком, которого рекомендовали как будущего лидера страны. Когда назвали имя, Лэнсдейл вспомнил сведения из небольшого досье на него. Как свидетельствовали бумаги, его новый знакомый уже давно оказывал услуги разведке Соединенных Штатов, но числился в разряде мелких агентов. Однако, узнав поближе этого человека, так и рвущегося к выполнению любых поручений, Лэнсдейл понял, какого надежного и перспективного агента он получил.

Поэтому с именем нового друга была связана вторая часть его плана: посадить во главе правительства своего человека. Есть сложившееся мнение, что для политического деятеля крайне неудобно, если его будут считать марионеткой разведывательного управления. «В этом, конечно, есть неудобство, – думал будущий лидер, – но зато какие выгоды сулит ему дружба с мощной организацией». Сначала Лэнсдейл, пустив в оборот связи и деньги, сделал его депутатом парламента. Это уже был солидный трамплин, с которого можно далеко видеть и рассчитывать полет. У депутата появились более широкие возможности получать и передавать информацию об интересующих Лэнсдейла людях. ЦРУ не оставалось в долгу. По его команде американские газеты стали все чаще писать о мудрости и конструктивных предложениях выдающейся личности в истории Филиппин. Его портреты все чаще мелькали в документальной кинохронике и на экранах телевизоров. И филиппинцев, и американцев приучали к новой звезде на политическом горизонте. Филиппинцев – чтобы они уверовали в его значение, американцев – чтобы они отчетливее понимали, что Америка дружит только с выдающимися личностями.

Когда были объявлены президентские выборы, Лэнсдейл развернулся вовсю. Сам и с помощью бойких на перо помощников он сочинял статьи в газеты, предвыборные листовки, броские лозунги, чтобы доказать филиппинцам, плохо разбирающимся в политике соперничающих группировок, в достоинствах выдвинутых кандидатов, что у них один выбор – голосовать за «народ-

ного кумира». Вокруг его имени создавались легенды, его всячески превозносили, умалчивая только об одном: о том, что, даже баллотируясь в президенты, он продолжал передавать американской разведке сведения о руководителях повстанцев. Верные ему агенты, оплачиваемые из американского фонда, выманивали повстанцев якобы на конспиративные встречи, после которых честные, но доверчивые люди исчезали бесследно.

Избранник ЦРУ стал президентом и на первой же конфиденциальной встрече с Лэнсдейлом выразил ему благодарность и – теперь уже как президент – заверил, что Соединенные Штаты могут рассчитывать на его помощь и сотрудничество.

После того как практически угасло пламя национально-освободительного движения, а во главе беспокойного государства, раздираемого противоречиями и вооруженной борьбой, был поставлен свой человек, раз-ведуправление приступило к осуществлению третьей части своего плана, в котором снова немалая роль принадлежала человеку из ЦРУ. Он ездил с визитом к своим друзьям-президентам, они тоже заглядывали к нему и уезжали с щедрыми подарками. В глубоких тайниках американской политики зрели новые замыслы и ковалось оружие для их претворения в жизнь. Весной 1954 года в Маниле был подписан договор о создании военного блока Юго-Восточной Азии, ставшего краеугольным камнем антикоммунистической политики США и их ближайших союзников в обширном регионе. Символично, что договор был подписан в Маниле: американцы как бы демонстрировали эту страну, где сильная рука, опирающаяся на помощь США, сумела покончить с коммунистическим восстанием. Неизвестно, как далеко пошел бы новый президент, если бы не авиационная катастрофа в 1957 году, которая, как поговаривали, и случилась потому, что ресурсы его были выработаны и он начинал воображать, что своего величия достиг благодаря своим личным качествам.

Три года, проведенные на Филиппинах, а потом два года во Вьетнаме, где Лэнсдейл делал все, чтобы вытравить начисто оттуда французское влияние и укрепить позиции Америки, принесли Лэнсдейлу славу первоклассного работника Центрального разведывательного управления, пост офицера для выполнения особо важных поручений. Близко сталкивавшийся с Лэнсдейлом на узких перекрестках борьбы за влияние во Вьетнаме,

глава ударной группы французской разведки и контрразведки составил на него свое собственное досье. В нем есть такая запись: «Руководитель «громил» из ЦРУ Эдвард Лэнсдейл с его страстью к подпольным действиям – холодное, бесчеловечное чудовище, которое идет на все, отбрасывая в сторону угрызения совести ради достижения цели». Не очень почитавшие Лэнсдейла офицеры постарались, чтобы характеристика, данная руководителем разведслужбы дружественной страны, стала известна в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли. Они сообщили об этом в надежде навредить Лэнсдейлу, но глубоко ошиблись. Это лишь помогло «железному Эду» получить генеральские погоны. Трудно предсказать, куда повела бы нить судьбы Лэнсдейла, достигшего высокого положения и авторитета, если бы не неожиданный для всех его уход в отставку. Даже самые осведомленные офицеры ЦРУ, сколько ни старались, так и не смогли разгадать эту тайну.

Про Лэнсдейла вспомнил Генри Кэбот Лодж в августе 1964 года, второй раз занявший пост посла в Сайгоне после событий в Тонкинском заливе.

Оказавшись в своей резиденции на тихой улочке неподалеку от президентского дворца, Кэбот Лодж понял, как изменилась ситуация во Вьетнаме с тех пор, когда он работал здесь при Зьеме. Он судил об этом даже по резиденции, которую соорудил себе его предшественник. Красивая двухэтажная вилла с обширным холлом, изысканными спальнями и удобными кабинетами, изумрудным ковром зелени перед ней как будто была специально создана для спокойной работы, приема знатных гостей, хорошего отдыха. Но, ступив несколько шагов в сторону из большой приемной, где постоянно дежурил вооруженный офицер, посол увидел громоздкое безвкусное сооружение, словно нарочно воздвигнутое здесь, чтобы оскорбить его эстетические чувства. Сопровождавший посла офицер охраны, заметив гримасу на холеном лице Лоджа, посчитал нужным вмешаться:

– Это, экселенс, бомбоубежище из самого лучшего бетона, армированного сталью. Только прямое попадание бомбы с самолета В-52 может нанести ему повреждение, но таких бомб и самолетов у Вьетконга нет.

– А это что? – спросил Лодж, увидев во дворе домик с решетками на окнах, сквозь которые неслись слова спора или ругани.

– Здесь, господин посол, размещается взвод морских пехотинцев вашей личной охраны. Сейчас, знаете, Вьетконг наглеет. Ни в ком из вьетнамцев нельзя быть уверенным. Каждый из них может оказаться связанным с бандитами.

«Вот до чего дожили! – сердито подумал Лодж. – Нет, так дальше продолжаться не может. Заразу надо душить». И тут он вспомнил своего друга Лэнсдейла, которого ценил за острый ум, смелость мышления и преданность идеалам Америки.

Бригадный генерал Эдвард Лэнсдейл по пути в Сайгон остановился в Гонолулу, где встречался с командованием 7-го американского флота, готовящегося к переброске крупных контингентов войск в порты Вьетнама. Командование флота окружило генерала вниманием в надежде узнать от него, куда дуют ветры в Вашингтоне. Генерал же со своей стороны думал получить информацию о том, какова обстановка на азиатском театре военных действий, какой она выглядит не из вашингтонских кабинетов, а с капитанского мостика авианосца или эсминца.

– Мы рады, господин генерал, – поднимая бокал вина, сказал адмирал Дэвидсон, – что ваше превосходительство решило почтить нас своим посещением, и просим вас чувствовать себя у нас не гостем, а хозяином. За ваше здоровье, Эд, – перешел с официального тона адмирал, друживший с генералом еще в филиппинский период жизни. – Офицерам Соединенных Штатов хорошо известно имя генерала Лэнсдейла, стоявшего у истоков многих важных операций по подавлению коммунистического бунта. Надеемся, что ваша миссия во Вьетнаме будет не менее успешной, чем все предыдущие. За ваше здоровье!

– Спасибо за добрые пожелания, Боб, мой старый дружище. Как я рад, что мы снова действуем вместе, – ответил Лэнсдейл, – рад, что вижу здесь мужественных моряков, стоящих на далеко выдвинутом рубеже Америки, несущей сейчас нелегкое, но почетное бремя помощи друзьям, сражающимся за идеалы свободы и демократии.

Постепенно с торжественными тостами было покончено, начался просто вечер в офицерском клубе, и адмирал Роберт Дэвидсон пригласил гостя к себе домой. Богатая вилла стояла на самом берегу океана, пряталась под кокосовыми пальмами. В открытое окно адмиральского кабинета вливался свежий живительный морской воздух и глухой шум волн, накатывающихся на берег. Отсюда хорошо была видна база с громадами военных судов, расположенная в дугообразной удобной бухте. Генерал подошел к окну поближе, посмотрел на бухту, окаймленную тысячами пунктирных точек электрических лампочек, и спросил:

– Значит, Боб, вся трагедия произошла именно здесь?

– Да, Эд. На дне этой бухты нашли могилу многие сотни американских моряков. Мне повезло, мой эсминец в те трагические часы был в открытом море, он выполнял патрульную службу. Когда мы вернулись в Пёрл-Харбор, мне показалось, что я попал на другую планету, а вернее всего, в Севастополь, где дрались тогда русские ребята. Кинохронику с советского фронта нам тогда показывали раза два в неделю.

– Ну что ж, Боб, можно сказать, мы с русскими снова встречаемся, но теперь уже по разную сторону баррикад.

– Не понимаю тебя, Эд. О чем ты?

– Видишь ли, Боб, идеология коммунизма пошла, как цунами, распространяться после русской революции в семнадцатом году. С тех пор, где бы мы ни сражались – на Филиппинах, в Корее, а теперь во Вьетнаме, – мы пожинаем плоды урожая, посеянного русскими в то далекое время. Поверь, Боб, дружище, что нам еще предстоят схватки с русскими. И моя цель – помочь Америке останавливать коммунизм всюду, где он будет обнаружен. Сейчас он стал самым опасным во Вьетнаме. Что ты думаешь сам-то о положении во Вьетнаме?

– Я не знаю точно, как там в джунглях обстоят дела, но то, чем мы заняты сейчас, Эд, по-моему, грозит большими неприятностями.

Адмирал закурил традиционную трубку, предложил гостю сигару.

– Капитан эсминца «Мэддокс», прежде чем предстать перед комиссией конгресса, доложил мне, что произошло у него в Тонкинском заливе. Ты меня знаешь, Эд, я не привык говорить одно, а думать другое. Тем более со старыми друзьями. Тебе на кажется, Эд, что мы просовываем голову слишком далеко? Так ее могут прихлопнуть. Ты ведь сам говорил, что вьетнамцам подают руки помощи и русские, и китайцы…

– Про китайцев, Боб, пока не говори. Да, они помогают вьетнамцам. Но самые высокие чиновники в Пекине ведут дело так, чтобы и мы завязли поглубже, и вьетнамцы не смогли бы выйти из войны. Тут хитрый расчет: воевать до последнего вьетнамца, чтобы потом вернуть себе земли, которыми Китай когда-то владел по праву завоевателя. Но предупреждаю, Боб, то, что скажу сейчас, это только для тебя. Пощади тебя бог, если произойдет утечка информации. Недавно один парень, старый друг самого Мао, побывал в Китае. Он там, в Пекине, – желанный гость. Ему было поручено узнать, чего можно ожидать от китайцев, если мы начнем более широкие военные операции против Вьетнама. Ты знаешь, что ему сказали? «Если, говорят, военные действия не перекинутся на территорию Китая, то у нас не будет оснований для войны с американцами». Сноу, так зовут того парня, что завел дружбу с китайцами, еще спросил: «Но ведь в Корею вы послали миллионы добровольцев?» – «Именно урок Кореи заставляет нас действовать более осмотрительно, учитывать свои собственные интересы». Так что про Китай можно пока не говорить.

– А если это ловушка? Коварство китайцев может обойтись нам дорого.

– Вот в этом-то и есть коварство: делать вид, что помогают вьетнамцам разгромить американцев, а на самом деле помогают выпускать кровь из своих друзей. Ты думаешь, в Вашингтоне не было сомневающихся? Еще сколько! Но ЦРУ подсказало очень мудрый план. В течение нескольких недель наши самолеты бомбили северные районы Вьетнама прямо у китайской границы. Бомбы были мощные, их осколки летели через границу, даже будто что-то разрушили. Китайцы промолчали, дали понять, что свое слово держат. Молчат и сейчас, когда мы бомбим Ханой и Хайфон, – а это всего в десяти – пятнадцати минутах от китайской границы и в часе полета от ближайшего китайского аэродрома.

– Хорошо, – не успокаивался адмирал, – китайцы не пойдут на прямые военные инциденты с нами. А русские?

Лэнсдейл улыбнулся.

– Ты представляешь, какое расстояние отделяет Россию от Вьетнама? Полсвета! Да, они помогают Вьетнаму. Иначе наши самолеты не падали бы на землю. Между русскими и вьетнамцами лежит Китай. Не уверен, не берусь предсказывать с точностью, но мой опыт дает мне основание думать, что настанет такое время,

когда китайцы будут играть на этом. Тут, Боб, могут возникнуть самые неожиданные ситуации.

– И все-таки, Эд, опасное дело затевать большую войну так далеко от дома. Сколько гробов с нашими парнями мы отправляем в Штаты каждый месяц!

– Ничего не поделаешь, Боб, – сказал Лэнсдейл, сделав большой глоток виски, – коммунизм, если его не остановить, очень скоро окажется у наших дверей. Вот уже Куба рядом, а там, глядишь, и другие соседи за ней последуют. Душить надо эту опасность, душить! – стукнув кулаком по столу, произнес генерал. – Президент Джонсон острее понимает эту обстановку, чем его предшественник.

– Не слишком ли быстро начинаем мы забывать о том, что сделал Джон Кеннеди, Эд? Я питал и питаю к нему искреннее уважение. Он был храбрым моряком, когда шла война на Тихом океане.

– Роль даже храброго моряка и роль президента, Боб, – назидательно произнес Лэнсдейл, – история оценивает с разных позиций. Они для нее, как, впрочем, и для современности, стоят на разных ступеньках лестницы. Ты уж не обижайся за своего коллегу, Боб, но президент Кеннеди слишком много возлагал на более мягкие, пути решения неразрешимых проблем. Почему он не ударил по Кубе, когда стало известно, что там базируются русские ракеты? Почему он не добился от русских больших уступок? Почему он позволил, чтобы русские свободно себя чувствовали на Кубе, рядом с нами?

– Но мы еще ближе стоим к русским в Европе и Японии, – попытался возразить адмирал.

Генерал резко повернулся на каблуках и чуть не столкнулся с адмиралом.

– Прими мой дружеский совет, Боб: никогда таких мыслей не высказывай при посторонних. Я твой друг, но такие рассуждения опасны в нынешнее время. Ну ладно, дружище, мне пора и отдохнуть, завтра трудный перелет в Сайгон.

По пути в отель «Хилтон-интернэшнл» Лэнсдейл подумал, что старый друг Боб, кажется, отстал от жизни. Хороший был когда-то офицер, с ним приятно было выпить и поболтать. А теперь что-то начинают его донимать опасные мысли. Когда ожидаются серьезные схватки с враждебным миром, маленькая червоточина

/ может разъесть здоровое дерево. Конечно, человек он знающий, полезный.

Месяц спустя в Сайгоне Лэнсдейл узнал, что адмирал Роберт Дэвидсон выбыл из штаба военно-морских сил. Что-то неприятное шевельнулось у Лэнсдейла в душе: не повлияла ли на судьбу друга информация, посланная им в Вашингтон? Но скоро новые события захватили генерала, и он начисто забыл об угрызениях совести и о причинах, которые их вызвали.

В Сайгоне Лэнсдейл, как когда-то на Филиппинах, потерял счет часам работы, встречам, поездкам, беседам с офицерами военной миссии, с высшими военными чинами сайгонской армии. Бывая в частях, в районах, где Вьетконг владеет боевой инициативой, он хорошо прочувствовал опасность, перед которой оказался Сайгон. Без сильной поддержки Америки ему не продержаться долго. Очень дальновидны и правы были те, кто внушил президенту Джонсону мысль о необходимости продемонстрировать во Вьетнаме нашу силу, сделал вывод генерал.

Во второй декаде сентября посол пригласил в отель «Рекс», где жили офицеры США, нескольких генералов для дружеской деловой беседы. Из окон роскошного но-мера-кабинета была хорошо видна панорама восточной части Сайгона, площадь перед гостиницей «Каравелла», широкая лента реки, заставленная боевыми и транспортными судами, разместившимися под самыми окнами отеля «Мажестик». С другой стороны – он знал – находился президентский дворец, окруженный высокой оградой с массивными воротами, неподалеку от которого было здание с вертолетами на плоской крыше, где размещались офицеры военно-воздушных сил.

Генерал из штаба американского командования рассказал, что экспедиционный корпус скоро начнет расти, и это потребует больших организационных разработок по его размещению и снабжению. Конечно, чтобы довести его численность до четверти миллиона человек, как предусматривается планом первой очереди, потребуется время, может быть около года. Тогда, если поднять боеспособность четырехсоттысячной сайгонской армии, можно будет планировать крупные операции по подавлению партизанского движения. Но проблем будет много. Особенно – связанных с взаимоотношением между двумя армиями и разграничением боевых обязанностей, падающих на каждую из них.

Генерал Фрэнсис Райтсайд наклонился к сидевшему рядом’ Лэнсдейлу:

– Ты уже побывал на всех фронтовых участках, Эд, а ко мне пока так и не заглянул. Забыл старого друга?

– Что ты, Фрэнсис, но у тебя, как я знаю, сейчас горячая пора строительства, не хочется отрывать от дела. Да и у самого такой на плечах груз, только бы справиться. Я сейчас прикидываю, с чем придется иметь нам дело, когда от мелких, ничего не дающих стычек с противником мы перейдем к настоящей войне с Вьетконгом. Генерал прав, что появятся такие проблемы, о которых мы и не подозреваем сейчас.

По плану во Вьетнам первым эшелоном должны перебрасываться отборные дивизии, в которых офицерский корпус имел богатый опыт корейской войны. 1-я и 3-я дивизии морской пехоты, 1-я и 25-я пехотные и 1-я воздушно-десантная дивизии по праву считались цветом и гордостью вооруженных сил США. Они обстоятельно готовились для войны в джунглях. Никто точно не знал, где скорее всего они потребуются – в Латинской ли Америке, бурлящей, как хорошо разогретый котел, на Филиппинских ли островах, где, несмотря на наступившее затишье, мог вспыхнуть опасный очаг сопротивления, или во Вьетнаме, который для Соединенных Штатов был самым больным местом. Отобранные для Вьетнама дивизии всегда рассматривались в качестве главной ударной силы.

Вслед за этими частями во Вьетнам будут доставлены на кораблях 7-го флота, по воздушному мосту, связывающему крупнейшие военные порты США с Сайгоном, а также на транспортных судах другие части полевой армии и специальных подразделений. В Объединенном комитете начальников штабов хорошо знали, что 4-я и 9-я дивизии и 199-я бригада имеют несколько худшую подготовку, потому что программа их обучения не была рассчитана ни на войну в джунглях, ни на действия в каких-то особых, экстремальных условиях. Уровень их боевой подготовки и даже экипировка больше соответствовали участию в боевых операциях в традиционных районах, вроде Западной Европы. Правда, они учились вести бои в горах – печальный опыт сражения с фашистскими войсками в Арденнах, где англо-амери-канские соединения зимой 1945 года оказались перед перспективой уничтожения, заставлял иметь контингент солдат, умеющих ориентироваться в тяжелой обстановке. Если бы в январе сорок пятого года в ответ на слезную просьбу Черчилля Советское Верховное командование не начало раньше времени хорошо разработанную, но требовавшую еще нескольких недель подготовки операцию, то войска союзников могли испытать горный вариант Дюнкерка ^[7].

В штабах шли жаркие споры: сколько направлять войск во Вьетнам? Были такие мнения, что достаточно послать одну такую дивизию, как 1-я воздушно-десантная, носившая по старой традиции название кавалерийской, чтобы решить все проблемы. В самом деле, на вооружении этой дивизии было 450 вертолетов. Она могла огненным ураганом смести все вьетконговские отряды.

– А две такие дивизии, – говорили сторонники этой идеи, – могут вообще навсегда усмирить Вьетнам.

– Да, первая дивизия имеет все виды огневой мощи, какие только могла дать военная промышленность Америки, – говорили противники. – Но неудача «вертолетной войны» подтверждает тот факт, что не все можно сделать с помощью техники. Нужны солдаты. Обычные солдаты с автоматами в руках, чтобы занимать территорию, проводить карательные акции, выжигать и истреблять очаги сопротивления.

Генерал Лэнсдейл был сторонником этой идеи.

Значительно позже он станет свидетелем шокового состояния специалистов «технической войны», когда 1-я воздушно-десантная дивизия окажется слишком громоздкой, неповоротливой, несмотря на наличие четырех с половиной сот вертолетов. Она будет нести тяжелые потери при мизерных результатах. Именно генерал Лэнсдейл, которому бригады десантников будут помогать проводить в жизнь план умиротворения южновьетнамских деревень, выскажет решительное мнение о необходимости менять тактику антипартизанской войны и переходить к использованию боевых частей менее громоздких, чем дивизия, с легким снаряжением, чтобы они имели возможность для маневра и не были привязаны к вертолетам.

– Скажите, господин генерал, – спросил Лэнсдейл, – штаб уже имеет какой-то план «умиротворения» при совершенно новых обстоятельствах, я имею в виду наличие крупных контингентов наших войск?

– Только в общих чертах. Но мы думаем, что соответствующие штабы и управления в Вашингтоне дадут нам указания, когда контингенты, о которых вы говорите, будут доставлены на эту землю.

– Насколько я понял, у вас уже есть предварительный состав частей? Значит, уже можно постепенно прикидывать, какие из них использовать для целей «умиротворения», а какие для прямой борьбы с Вьеткон-гом?

– Боюсь, что нам пока трудно заняться этим, не поступило соответствующих инструкций. Но одно нам ясно – действовать надо будет новыми методами, поскольку прежние себя не оправдали.

Лэнсдейл понял, что этот шар пущен в его сторону: несколько лет назад он был чуть ли не единолично ответственным за план усмирения вьетнамской сельской местности.

На помощь Лэнсдейлу пришел сам посол.

– Мы можем и должны, – сказал он, – приступить к осуществлению широкомасштабного плана умиротворения, но на другой основе и с другими силами. Наши операции будут носить всеобъемлющий характер воздействия на противника – и оружием и силой наших идей. И я думаю, что вы, господин генерал, – обратился он к Лэнсдейлу, – прибыли сюда, чтобы оказать нам конкретную помощь. Мы знаем, как богат у вас опыт противоповстанческой борьбы, который, мы надеемся, возьмут на вооружение все наши части. Но вплотную мы подойдем к решению сложной проблемы на более поздней стадии. Скажите, господин Райтсайд, – продолжал посол, – как у вас идут дела? Мы возлагаем большие надежды на вашу базу, создающуюся в самом беспокойном районе. Не район, а сгусток нервных окончаний.

– Строительство идет успешно, господин посол, сооружается жилье, наземные и подземные склады, идет монтаж генераторов электростанции, заканчивается подготовка еще двух взлетно-посадочных полос, которые будут принимать тяжелые транспортные самолеты. Инженерное управление министерства обороны четко контролирует поставку нам всего необходимого, и поэтому, господин посол, у нас нет сомнений, что база войдет в строй без задержки.

– Это очень хорошо, – сказал посол.

Он произнес довольно пространную речь, нарисовав такую благополучную картину, что все присутствующие должны были бы подумать о ненужности посылки сюда четвертьмиллионной армии, если бы они не знали истинного положения вещей.

Довольный встречей, посол пригласил всех ее участников на вечерний прием к себе в резиденцию.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Главнокомандующий войсками сил национального освобождения, отодвинув в сторону бумаги, над которыми сидел все это раннее утро, поднялся и вышел на маленькую веранду, окружавшую домик, спрятавшийся в густой зелени. Солнце только-только поднялось над землей. Широкие банановые листья, еще хранящие прохладу ночи, были покрыты мелкими капельками росы. Раскинувшаяся крона старого мангового дерева была наполнена птичьими голосами – высокими, переливающимися, свиристящими. Один голос даже напоминал человеческий хохот, правда приглушенный, будто человек, боясь своим смехом помешать кому-то, закрывал рот ладонью. Из всего этого разноголосого гомона генерал отчетливо выделял непрекращающийся, сливающийся в одну монотонную мелодию треск цикад. Он посмотрел на небо сквозь густую зелень листвы и улыбнулся: цикады, как всегда, не ошибались, предсказывая жаркий день. Впрочем, здесь, в тропиках, это предсказать нетрудно.

Генерал прошелся по скрипучему бамбуковому настилу веранды. Который день, слушая звуки этого музыкального хора, он никак не мог вспомнить, где еще слышал такую музыку. Что было связано с ней – беспокойное или тревожное? У генерала была хорошая память, но иногда она вроде бы подводила. Как вот теперь. Из-за этого скрипящего настила он и выходил-то ранним утром на веранду. Днем, когда здесь было многолюдно, половицы переставали скрипеть, а может, он переставал обращать на них внимание. А ранним утром он не мог отделаться от чувства, что где-то уже слышал точно такой же звук, и он был связан с каким-то важным событием. Генерал хотел отмахнуться от назойливой мысли, но вдруг резко остановился, энергично потер ладонью широкий лоб и тихо рассмеялся. Вспомнил! Два года назад он плыл на лодке к месту, выбранному для размещения штаба народно-освободительных сил. Было предрассветное время. Матово блестела речушка, протекающая по территории вблизи военной базы противника. Тогда тоже оглушительно трещали цикады в кронах деревьев, растущих по берегам. И так же, как высохшие половинки расщепленного бамбука на веранде, будто вздыхая, скрипели лодочные уключины. Он еще спросил сопровождавших его товарищей, не привлечет ли скрип уключин внимание вражеского дозора. Но местные товарищи сказали, что, во-первых, все дозорные в такое время спят, а во-вторых, в этом нет ничего особенного: деревенские рыбаки выехали на промысел. Генерал посмотрел на себя и остался доволен. На нем была простая одежда крестьянина юга, на шее – летний клетчатый шарф, на голове – видавшая виды шляпа из пальмовых листьев, на ногах тапочки, в каких ходит почти все сельское население Вьетнама.

Генерал вспомнил родное село в провинции Нгеан, где он не был уже целую вечность. Если бы он заявился туда сейчас, он никого не удивил бы своим видом. Может быть, сверстники, с которыми он участвовал в знаменитом крестьянском восстании, стали бы расспрашивать, где он пропадал все эти тридцать с лишним лет. Глядя на него, они, конечно, догадались бы, что ему пришлось в жизни многое испытать. Густая седина, морщины на широком крестьянском лице, натруженные руки в ссадинах. И вряд ли бы они поверили, если бы узнали, что он стал крупным военачальником, знающим пену и победам, и неудачам.

Медленно и спокойно плыла лодка. Генерал сидел задумавшись. Сколько же за последние месяцы оставил он позаДи километров? Он вспоминал последний вечер в Ханое, свое прощание с президентом Хо Ши Мином. Маленький домик над прудом, крошечный рабочий кабинет президента со стопками книг на краешке стола, тапочки, оставленные у порога, старенькая пишущая машинка, низенький чайный столик… И голос президента:

– Мы с тобой уже многое повидали на этом свете, мой старый друг. Многое, о чем мы мечтали, сбылось. Мы победили в революции. Но тебе могу сказать, как болит у меня сердце, когда я думаю о нашей расколотой Родине. Ты едешь руководить борьбой за освобождение нашего Юга. Ты первым увидишь над ним зарю свободы. Как бы я хотел быть на твоем месте.

– У вас, президент Хо, будет возможность увидеть Юг свободным, а Вьетнам единым. И город вашего имени, – сказал генерал. – Ведь еще двадцать лет назад мы решили назвать Сайгон вашим именем.

– Ты только представь, – сказал Хо Ши Мин, – прошло уже больше пятидесяти лет, как я уехал из Сайгона, а кажется, что это было вчера. Сколько же событий, печальных и радостных, пережили все мы, а? Теперь мы уже поставили перед собой главную задачу – победить в борьбе и объединить Вьетнам. Хватит ли для этого моих жизненных сил? – вот в чем вопрос.

– Ну что вы, президент Хо, вам теперь жить да жить.

– Хорошие слова говоришь, – прервал генерала президент, – но один мудрец еще тысячу лет назад сказал. что во все времена было так, что человек редко доживает до семидесяти лет. А мне, как ты знаешь, перевалило за эту гору, уже семьдесят второй. Тут уж ничего не поделаешь, хотя очень хотелось бы дожить до того светлого дня. Постарайся приблизить его, друг мой.

Президент обнял генерала, потом похлопал по плечу и, улыбнувшись, – добрая примета, когда с улыбкой провожают в дорогу, – повел его к выходу.

– Будь осторожен, мой друг. Береги себя и своих солдат.

Генерал чувствовал тихую грусть и радость. Ему подумалось, как вместе с президентом пройдут они когда-нибудь по улицам Сайгона…

Никому не дано в этом мире бросить взгляд сквозь время и узнать, что случится в будущем. Через шесть лет на перевале Иен Нгыа – Лошадиное седло – в провинции Куангчи генерал погибнет от осколка американской бомбы, а через два года после него уйдет из жизни президент Хо Ши Мин, оставив боевым соратникам свою мечту и боевое задание: освободить Юг и объединить Родину.

Как-то сразу погрузневшей походкой генерал прошел по веранде, думая о делах наступающего дня, и, хотя бамбуковый настил все так же скрипуче пел под ногами, он уже, задумавшись, ничего не замечал. Вошел в комнату, остановился перед топографической картой. За каждым значком, нанесенным на нее, он видел селенья, реки, дамбы, аэродромы и укрепленные позиции противника. Опытным глазом военачальника он оценивал позиции свои и вражеские, видел их достоинства и недостатки.

Легкая дверца комнаты чуть слышно скрипнула, генерал оторвался от карты и увидел вошедшего – стройного, подтянутого человека с тонкими чертами лица, с седым ежиком волос – председателя Национального фронта освобождения.