Текст книги "Южнее реки Бенхай"

Автор книги: Михаил Домогацких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Генерал улыбнулся.

– Заряд бодрости, видно, был действительно Тфуп-ного калибра, – сказал он. – А у нас здесь происходят события, которые мало вдохновляют, но зато здорово выводят из равновесия.

Генерал Райтсайд, выглядевший всегда элегантно, что подчеркивалось и способностью красиво носить форму, и хорошей прической седоватых, слегка вьющихся волос, вроде бы не положенных американскому генералу, для которого ежик или совсем гладко лежащие короткие волосы были нормой, фирменной стрижкой, – казался усталым, издерганным и нервным.

– Мне кажется, господин генерал, – сказал Смит, – вам не помешал бы отдых где-нибудь на море. Слетайте дней на десять в Гонолулу, в Бангкок, Сингапур или на Тайвань, – мало ли где может приятно отдохнуть американский генерал, на плечах которого лежит такая нелегкая ноша.

– Если вы не возражаете, Юджин, я бы с удовольствием провел недельку в своем собственном доме в Калифорнии. А? – генерал грустно улыбнулся. – Отдайте распоряжение с завтрашнего числа.

Он налил в стаканы виски, положил лед.

– С возвращением, Юджин, – и почти одним глотком выпил. Раньше за ним этого не замечалось. – Так ты говоришь, что мой старый друг Эдвард – сама энергия? – спросил после того, как добавил себе новую порцию виски.

– Да, генерал чрезвычайно активен, весь бурлит, выдвигает один план за другим.

– Он всегда был переполнен идеями, – согласился Райтсайд. – Значит, обещал навестить нас? Это хорошо. Я не напоминал ему о себе, думал: вертится на виду у самого большого начальства, до друзей ли ему? Оказывается, помнит. Хорошо, Юджин, когда в трудную полосу жизни вспоминают друзья. Старайся, мой друг,

иметь побольше друзей, хотя, откровенно скажу, в наше время это непростое дело. По себе знаю, что не всегда помнишь о друзьях и спешишь к ним на помощь.

– Я замечаю у вас минорное настроение, господин генерал. Оно не идет к вашему характеру.

– Что поделать, Юджин? Я, наверное, попал в полосу неудач. Под моим началом большая сила, а я, как затравленный волк, не успеваю отбиваться от наседающих со всех сторон собак. Бомбим предполагаемый или установленный разведкой район скопления противника, а потом получаем от агентов сведения: бомбили пустое место в горном лесу. Мы бросаемся на вертолетах преследовать бандитов, совершивших нападение на автоколонну, а их тоже нет. Были ведь, еще не догорели подорванные на дороге машины, а кто поджег – неизвестно. Будто улетучились вместе с дымом. Поставили на охрану складов южнокорейских десантников. Сплошные головорезы. Но ночью раздается взрыв, охранники убиты, а через пролом стены вытащены десятки единиц оружия. И не винтовки или гранаты, а минометы и тяжелые пулеметы, причем с запасом мин и патронов. Бросаемся на поиски, опрашиваем и казним местных жителей, естественно подозревая их в связях с Вьетконгом, – никакого результата. Захватываем пленных с оружием в руках, а они уверяют, – что – мирные жители, оружие нашли случайно, хотели сдать властям. Уличаем их, используя для этого самую последнюю новинку– портативный детектор лжи, они перестают говорить вообще. Расстреливаем, но так и не получаем никакой информации, – генерал снова одним глотком выпил виски. – А ты говоришь – отдохнуть, Юджин. Одно время мне казалось, а теперь появилось твердое убеждение, что я взялся играть не на том инструменте, на котором умею. Понимаешь, руководить строительством, решать вопросы снабжения – тут я всегда чувствовал себя в своей тарелке. Но когда приходится отвечать за военные операции, да еще в такой непонятной стране, как эта, я начинаю терять присутствие духа. Это не паника, Юджин, это просто нормальная реакция на ненормальную обстановку.

Юджин Смит вспомнил, что говорил о генерале Райтсайде помощник министра обороны Мактоун: денежный мешок, набитый к тому же какими-то там прописными, что ли, истинами. «Може быть, Юл говорил слишком зло, – думал Смит, – но в смысле военной некомпетентности генерала он, пожалуй, прав. Но не скажешь же об этом генералу, он и сам понимает это».

– Мы, господин генерал, – вслух произнес Юджин, – видимо, должны приучать себя к жизни в такой, а может быть, и в еще более сложной обстановке. Она, по моему мнению, будет развиваться по известному закону физики: действие вызывает соответствующее противодействие.

– Я не хочу заглядывать далеко вперед, Юджин, мне бы управиться с положением сейчас. Но боюсь, надолго меня не хватит.

Через несколько дней после этой встречи Юджин, возвращаясь откуда-то домой, чуть не столкнулся с майором Тхао.

– Здравствуйте, господин полковник, – небрежно козырнув, произнес майор. – А я как раз хотел вас найти. Не посчитайте меня назойливым, но я бы очень просил вас уделить мне минут десять для крайне делового разговора.

– Что ж, – сказал полковник, преодолевая необъяснимое неприятное чувство, – я свободен, можно сейчас же пройти в мое рабочее помещение.

– Мне бы не хотелось, господин полковник, беседовать в помещении, боюсь, что даже здесь у стен есть уши.

– Что вы имеете в виду, майор? – сердито спросил Смит. – Не подозреваете ли вы, что здесь ведется подслушивание разговоров? Здесь проверенный офицерский корпус, и командование полностью доверяет ему.

– Извините, господин полковник, речь идет не об американском командовании, а об агентах Вьетконга. Они здесь всюду, поверьте моему слову.

– Насколько я понимаю, вы прибыли на базу именно для того, чтобы обезареживать противника и его агентов. Не так ли?

– Не надо, господин полковник, делать из меня ответственного за все. Тут есть офицеры ЦРУ, с которыми мы в тесном контакте, действуем по согласованному плану.

– Прекрасно. Чем же я могу помочь вам?

– Дать объективную характеристику некоторым вьетнамским служащим базы, которых вы знаете. Не возникает ли у вас подозрения при общении с ними?

– Это что же, допрос, майор? Вы забываетесь. Я вас однажды, помнится, предупреждал. Если вы еще раз попробуете вести со мной разговор подобным образом, я постараюсь принять меры, которые вряд ли будут для вас приятны.

– Ну что ж, господин полковник, я сделал все, чтобы установить с вами деловые отношения, которые в наших общих интересах. Хочу сообщить вам доверительно, что в школе по воспитанию административных кадров в Вангтау разоблачен агент Вьетконга Нгуен ФаМ Ле. Его опознал один из наших оперативных работников. Кстати, он раньше был здесь, на базе.

Юджин Смит величайшим усилием воли сдержал себя, чтобы ничем не выдать свое состояние: значит, его первое подозрение было правильным.

– Электрик, который работал у нас «а станции? – спокойно спросил он.

– Да, вы его ведь знаете?

– Видел, как вижу и сейчас много вьетнамцев. Между прочим, доверие за доверие – я видел его в школе. Теперь я убежден, что видел именно его. У меня было сомнение, и я попросил майора Диня проверить фамилию. Он сказал, что слушателя с фамилией Нгуен Фам Ле в школе нет.

– Майор Динь оказался жертвой этого агента Вьетконга.

– Каким образом?

– Динь – дилетант в нашем деле. После разговора с вами и сообщения нашего человека он решил самостоятельно вести следствие. Его неумелая затея кончилась тем, что едва не погиб сам, а агенту удалось скрыться.

Полковник Смит понял: или за ним продолжается возмутительная слежка, или картина его. поведения в школе в Вангтау составилась после того, как майор Динь упустил агента Вьетконга, и им самим занялась контрразведка Сайгона, а может быть, и отделение ЦРУ. И хотя Смит внутренне чувствовал себя виноватым за то, что не доверил своему первому чувству, обычно никогда его не подводившему, он был возмущен, что Тхао ведет себя так, будто он хозяин положения, а полковник у него на крючке.

– Вот и здесь наблюдается печальная картина, – резко заговорил полковник, – почти каждый ден. ь против базы совершаются диверсионные акты, а ваша служба, майор, хватая людей, которые не имеют к диверсиям отношения, упускает или не находит настоящих вьетконговцев. Генерал крайне недоволен такой работой.

– Мы хватаем, как вы говорите, того, кого надо. Постепенно мы сужаем круг, и думаю, очень скоро наведем порядок, ну хотя бы на базе. Кстати, господин полковник, хочу вас предупредить, чтобы не было потом неожиданностью, в круг наших интересов уже вошли люди, которые пользуются вашим доверием, и я бы советовал вам быть крайне осторожным. Вьетконг беспощаден, а вы часто совершаете продолжительные прогулки в одиночку. И еще одно, господин полковник, чисто служебная просьба: не особенно доверяйте племяннику настоятеля Дьема, да и ему самому.

– А все-таки вам не терпится занести меня в пособники Вьетконга, майор. Опасную игру ведете. Мое терпение может кончиться. Вы просто начинаете мешать моей работе, а это уже повлечет за собой большие неприятности для вас.

– Ну что вы, господин полковник, только мое беспокойство за жизнь старшего офицера армии Соединенных Штатов заставляет меня вести себя таким образом. У меня и в мыслях нет того, о чем вы сейчас сказали. Только забота о наших общих интересах.

Полковник не обнаружил в словах майора ни капли искренности. Больше того, в них звучали ирония и плохо скрытая неприязнь.

Вечером, впервые после возвращения из Сайгона, полковник собрался навестить настоятеля пагоды Пурпурных облаков. Случайно встретившись с генералом, Смит сообщил ему об этом.

– Будьте осторожны, Юджин, сейчас здесь творится черт знает что, кажется, кругом бродят эти проклятые вьеткснговцы, еще подстрелят, – но полковник заверил его, что будет бдителен и не даст себя ухлопать.

Настоятель Дьем, видимо, заметил, как Смит вошел в ворота, и встретил его у входа в жилой придел пагоды.

– Давно, очень давно не появлялись вы у нас, господин полковник, – он повел его в самую лучшую комнату, в которой Юджин бывал и раньше, но теперь комната преобразилась.

Пол комнаты был застлан толстой, скрадывающей звуки джутовой циновкой. По четырем сторонам красиво инкрустированного перламутром столика стояли низкие кресла из старого красного дерева. В их спинки были врезаны квадратные пластины серого мрамора, на которых самой природой были созданы удивительные картины. Стоило немного приглядеться, чтоб увидеть, как на белесом предвечернем небе кучерявятся, бегут темные дождевые облака, а внизу застыли горы, покрытые чернеющим лесом, террасами спускавшимся к широкой реке, стремительными изломами прыгающей по каменным водопадам. На другом кресле словно окутанные густым утренним туманом, а потому несколько расплывчатыми виделись две человеческие фигуры, поднимающиеся в гору. Над ними, пробиваясь сквозь облака, едва виднелся круг блеклого солнца. На третьем кресле низкое вечернее солнце, заглянувшее в проем двери, высветило и окрасило в розовый цвет деревенский пейзаж с тремя квадратами рисовых полей, а чуть в отдалении можно было различить в раннем вечернем сумраке отдельные домики горного селения.

Словно зачарованный смотрел Юджин на эти нерукотворные картины.

– Почему же вы раньше мне не показали эту красоту, преподобный Дьем? – с долей обиды в голосе произнес полковник.

– Красоту создают глаза зрителя, уважаемый господин полковник. А эту красоту, – сказал настоятель, – всего несколько дней назад доставили сюда из дома моего дяди.

– Ему стала не нужна эта прелесть? – спросил Юджин.

– Да, господин полковник. После того как ваш самолет разбомбил его дом, дяде уже ничего стало не нужно, только небольшой кусочек земли на семейном кладбище…

– Простите меня, преподобный, – искренне произнес полковник.

– Вы лично тут ни при чем, – всегда доброе, как требует вера, лицо настоятеля сделалось грустным, заметнее стали на нем морщины.

– Это произошло где-то рядом с базой, преподобный?

– Нет, в соседней провинции. Но что говорить об этом? Судьба человека заранее предопределена небом, и нет смысла искать объяснения случившемуся. Я рад вас видеть, господин полковник. И если вы не побрезгуете нами, мы приглашаем на трапезу поминовения моего дяди, который прожил долгую и безупречную жизнь.

Если небо пожелает, он воплотится в новой жизни в доброго человека. Сейчас все будет готово. Вы не возражаете; если вместе с нами сядут за стол мой племянник и бедный господин Лань, который когда-то учился у моего дяди и был его самым лучшим учеником.

Полковник поблагодарил за приглашение побыть на трапезе поминовения, а что касается того, кто будет за столом, добавил он, то скорее всего другие имеют больше основания возражать против его присутствия, чем он.

Скоро Куок и господин Лань, оказавшийся тем самым торговцем рыбой, которого полковник не раз видел на базе со своей ношей, заставили столик ароматно пахнувшими блюдами: клейкий рис с орехами, секрет буддийской кухни – соевый сыр, приготовленный в виде мясной котлеты, который трудно было отличить по вкусу от настоящего куска мяса, длинная, почти прозрачная лапша с древесными грибами и рыбным соусом ны-ок мамом, наконец, редкостный по вкусу рыбный суп, может быть, из тех же золотистых карпов, которые приносил бродячий торговец на базу.

Торговец оказался хорошим собеседником. Он рассказал, что ему приходится видеть в деревнях, как нелегко жить народу в постоянном страхе перед гибелью, – уж очень сильны последнее время бомбежки.

– Вы, наверное, слышали, господин Лань, – ответил на это полковник, – что Вьетконг ведет крайне опасную политику, он терроризирует население, нападает на американские базы, не подчиняется правительству.

– Да, господин полковник, только при чем же здесь крестьяне, которые ни о каком Вьетконге и понятия не имеют?

– Наше командование направляет акции возмездия только против тех, кто поддерживает Вьетконг, помогает ему. Только против них.

– А вот мой учитель, дядя преподобного настоятеля этой пагоды, всю жизнь преподавал литературу и философию, а его тоже убили.

– Это печально, но в пожаре, который стараются разжечь в вашей стране коммунисты, горят и, к сожалению, будут, наверное, сгорать и невинные. Печальная необходимость войны…

– Я, господин полковник, – вступил в разговор настоятель, – боюсь за пагоду, если у вас есть силы, помогите спасти ее вместе с немногочисленными обитателями, которым некуда уйти отсюда.

– А что грозит пагоде, преподобный Дьем, она же никому не мешает?

– Беспредельная злоба майора Тхао, господин полковник. Он опять заявлялся сюда и был очень сердит. Кричал, что здесь живут не последователи Будды, а пособники коммунистов, и грозил сровнять с землей пагоду, а заодно и прилегающие к ней деревни. Чем мы ему так не нравимся – не знаю.

– Ненависть, говорят у нас, не самый лучший спутник в жизни, господин полковник… Вы попробуйте вот эту рыбу, попробуйте, – сказал Фам Лань, пододвигая чашку с рыбой, зажаренной до хрустящей корочки. – Ну, как? Я же говорил. А насчет майора Тхао уже ходят в деревнях страшные рассказы. И мне, господин полковник, неприятно бывает слышать, когда говорят, что жечь и убивать его заставляют американские командиры.

– Это ложь, господин Лань, если вы наш друг – опровергайте этот недобрый вымысел, – сказал полковник, отметив про себя, что торговец рыбой не связывает разбой майора Тхао с американским командованием.

– Я и так стараюсь. Но ведь сам майор говорит, что не затем пришла сюда Америка, чтобы плодить коммунистов. Не за то, говорит, она платит мне деньги, чтобы я смотрел сквозь пальцы на пособников Вьетконга. И хватает в деревнях всех подряд, на кого укажет какой-нибудь обозленный на односельчан человек. Потом схваченные пропадают без следа…

Полковник почувствовал, что засиделся слишком долго. На улице уже было темно, и возвращаться было действительно небезопасно.

– Я опять буду вашим провожатым, господин полковник, если не возражаете, – предложил Нгуен Куок. – Хотя у меня нет никакого оружия для охраны, но одно то, что нас будет двое, уже легче.

Они попрощались с настоятелем и торговцем рыбой и вышли за стену, окружавшую пагоду. Метров через пятьсот полковник вдруг резко повернулся в сторону, передернул затвор пистолета и стал всматриваться в темноту.

– Что такое, господин полковник? – тревожно спросил Нгуен Куок.

– Мне показалось, что кто-то следует за нами.

Они постояли немного, но – ни шороха, ни звука.

– Скажите, Куок, – спросил полковник, – вы знали Нгуен Фам Ле?

– Это который сбежал с базы, что ли? – ничем не выдавая охватившего волнения, произнес Нгуен Куок.

– Да, который сбежал, потому что был причастен к нападению на базу и, как полагает майор Тхао, был агентом Вьетконга.

– Знал его, конечно, как и остальных вьетнамцев на базе. Но что он из Вьетконга, он ведь никому не говорил, а на лбу у него не написано.

– А вы дружили с ним?

– Это слова майора Тхао, господин полковник, или ваше предположение?

– Не обижайтесь, Нгуен Куок, вы работаете на базе, вас могут привлечь к допросам, потому что Нгуен Фам Ле, ранив вьетнамского майора в Вангтау, скрылся. Его опознал там один человек, который работал раньше на базе.

– Спасибо, господин полковник, за предупреждение. Поскольку я не виноват, то мне бояться нечего. Но если майор Тхао возьмет для допроса, то… – Нгуен Куок остановился и прислушался, потому что ему тоже показалось, вроде что-то звякнуло металлическое. Он постоял, но снова кругом была тишина… – если для допроса возьмет майор Тхао, – продолжил он мысль, – то можно прощаться с жизнью. У него невиновных не бывает. Но, как говорят у нас, по двум дорогам сразу не пойдешь, и поэтому мне только остается ждать: что будет, то будет.

Он только кончил говорить, как откуда-то сбоку раздалась короткая автоматная очередь. Пули просвистели совсем рядом. Полковник почувствовал, что одна из них пролетела в каких-нибудь миллиметрах от него, поскольку да щеке оказалось что-то вроде легкого ожога.

– Кто-то охотится за вами, господин полковник, – сказал Нгуен Куок.

– Почему за мной, а не за вами?

– Не так я велик и заметен, чтобы кому-то понадобился.

– Вы считаете, что я мешаю кому-то? – спросил Юджин.

– Думаю, что так и есть, господин полковник.

– Вьетконгу? Его агентам? Местным крестьянам?

Вряд ли.

– Но кто же тогда? – допытывался полковник.

– Не знаю, боюсь бросать тень, но майор Тхао опять просил меня внимательно следить за вами и ловить каждое слово.

– Хорошо! – сказал полковник, – Мое терпенье не может быть беспредельным.

Больше вплоть до своей комнаты он не произнес ни слова, хотя внутри у него все кипело от возмущения. Однако, почитав немного и успокоившись, он стал судить более трезво: ничего он не может предпринять против майора Тхао. Ведь именно майор предупреждал его об опасности. И зачем майору Тхао убивать американского офицера? Только за то, что он однажды одернул и поставил его на место? Нет, это чепуха. А если Вьетконг? Тогда действительно надо быть осторожнее. Он полежал еще немного, мысленно проигрывая разные жизненные ситуации, и заснул.

Разбудили его взрывы. По стенам комнаты прыгали багровые отсветы пламени. Он вскочил, выглянул в окно, которое было обращено на стоянку самолетов, и с ужасом увидел три гигантских факела, от которых растекалась горящая река. В ярком свете угрожающего пламени маячили то вырастающие до невероятных размеров, то сникающие фигуры людей. Потом заревели противопожарные сирены – и мощные машины, заряженные пенистым составом, помчались к самолетам, мигая вращающимися синими лампочками.

Полковник Смит и выскочившие на улицу офицеры и солдаты пытались определить, откуда идет обстрел базы. Тяжелые вертолеты, по три в каждом из четырех звеньев, поднялись с базы и взяли курс в сторону гор: оттуда летели мины крупнокалиберных минометов. Вертолеты шли давно выработанным строем: один, летевший впереди, включал мощные прожекторы, освещая огромное пространство, а два других в это время сбрасывали бомбы. Потом позиции менялись. Противник, если его обнаруживали, был виден не хуже, чем днем: бомбить и атаковать ракетами с помощью лазерных прицелов не составляло труда. Только обнаруживать удавалось далеко не всегда, и чаще бомбы и ракеты выпускались по первой попавшейся деревеньке, которая впредь именовалась в донесениях как разгромленная база Вьетконга…

А в полдень прилетел генерал Эдвард Лэнсдейл. Он успокоил вконец расстроенного своего друга Фрэнсиса

Райтсайда и занялся кропотливым изучением обстановки. Скоро ему стало ясно, что противник удачно использует и рельеф местности, и леса, вплотную подходящие к базе, и безусловную помощь Вьетконгу со стороны местного населения.

– Будем вести борьбу с Вьетконгом по-новому, – говорил генерал Лэнсдейл на совещании офицеров базы. – Я запросил командование прислать сюда четыре транспортных самолета специального назначения, предназначенных распылять сильнейшие препараты химической войны – оранжевый, белый, голубой. Они отличаются друг от друга не только цветом, но и воздействием на все живое. Мы должны нанести врагу такие удары, которые поставят его на колени. И в первую очередь мы лишим его продовольствия. Мы вытравим, выжжем рисовые поля, с которых Вьетконг получает продовольствие, снимем лиственный покров с леса, и он покажет нам, где прячется противник. Перед изобретением компании «Доу кэмикл» спасует любой враг. Препараты прошли серьезное испытание на специальных плантациях и теперь поступили на вооружение к нам.

Лэнсдейл говорил восторженно, будто речь шла не о сильнейших ядах, способных уничтожить все живое на земле, а о произведениях искусства. Он рассказывал, лишь изредка заглядывая в небольшую книжечку, видимо инструкцию, полученную от «Доу кэмикл», – как гибнет маниок, клубни которого выручают вьетнамских крестьян во время неурожая риса, как мгновенно погибает сладкий картофель – батат, как, сопротивляясь, уродуясь, распухая до невероятных размеров, бьются за жизнь кукуруза и кокосовые пальмы, как теряют свои вкусовые и ароматные качества бананы, хотя после опрыскивания ядами плоды вырастают до чудовищной величины. Гевея, настоящее золотое дерево, источающая каучуковое молоко, хлопчатник, бамбук и манго – ничто не может сопротивляться этой силе.

– Даже рис, если его обработать во время цветения, – говорил спокойно генерал, – наиболее стойкий злак, семена которого дают ростки, пролежав в могильниках сотни лет, погибает, как после сильного тайфуна.

Он еще долго расписывал могучую силу уничтожения, заключенную в белом, голубом и оранжевом порошках, изобретенных лучшими умами Америки.

– Против деревень, жители которых помогают Вьетконгу, мы тоже применим новинку, она уже, думаю, на подходе – «римский плуг».

Эта новинка была хорошо известна полковнику Смиту. Он видел «римский плуг» в действии на одной из военных строек еще у себя в Америке. Полуторатонный нож бульдозера, заточенный до бритвенной остроты, используется для выравнивания местности, отведенной под какой-то объект. Во Вьетнаме американские военные инженеры приспособили его для уничтожения лесов вокруг военных баз, джунглей, где, как они полагали, укрываются партизаны. Мощный трактор «Катерпиллер» крушит тяжелым выступом на конце ножа даже очень толстые деревья. Но особенно эффективным оказался «римский плуг» для работы в обреченных деревнях. Он проходил по ним с удивительной легкостью, валя и подминая под себя скромные хижины, дворовые постройки, колодцы, возделанные участки земли, будь на них рис, банановая плантация или фруктовые деревья. Позади оставалась ровная, хорошо прикатанная земля, будто никогда не плодоносившая.

После нескольких совещаний офицеров специальных Отрядов, подготовленных не для участия в боях, а лишь в карательных походах против ненадежных селений, – непременным участником таких совещаний у генерала Лэнсдейла был и майор Тхао, – определился план операции «Феникс», который предусматривал усмирение деревень вокруг базы. Отвечая на чей-то вопрос, не слишком ли крута мера: во имя того чтобы лишить риса двадцать или пусть даже тридцать тысяч партизан, обрекать на голод сотни тысяч крестьян, – Лэнсдейл со всей свойственной ему бескомпромиссностью ответил:

– Мы никогда не одержим победы в этой стране, если будем думать о вещах, лежащих вне нашего стремления победить. Когда-то римляне посыпали почву в Карфагене солью, чтобы остановить ее плодородие и сломить сопротивление карфагенян. Мы применим для победы над вьетнамскими карфагенянами средства в тысячу раз эффективнее римской соли и покажем всем, что Америку не остановят никакие препятствия военного или морального характера.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Фам Лань, получив сообщение с базы, что готовится карательная акция против ряда деревень и отрядов сил освобождения, причем с применением самых сильнодей-

ствующих дефолиантов, оказался в тупике. Связной из штаба придет только через четыре дня, а операция, намеченная на послезавтра, заставляла действовать быстро. Он должен был предупредить своих людей, что общине Фафыонг, насчитывающей две с лишним тысячи жителей, грозит смертельная опасность. Необходимо принять какие-то меры, организовать самооборону, остановить карателей на подступах к общине и дать им бой. Если не удастся заставить их отступить, то хотя бы дать понять, что не на легкую прогулку посылают их, а на самую настоящую смерть. Дорогу, особенно ту ее часть, которая проходит по заболоченной и лесистой местности, надо оборудовать ловушками, самодельными минами, самострелами. У подпольщиков общины есть десятка три винтовок, их надо пустить в ход, задержать карателей, а потом увести жителей в горы.

Но до Фафыонга – тридцать километров, если он сам отправится туда, он не сумеет предупредить подразделения, находящиеся в лесных лагерях, на которые уже намечена атака ядами. Если батальоны не поменяют место дислокации, они могут понести тяжелые потери, и тогда все преимущества – психологические преимущества над противником, начинающим верить в, неуловимость партизан, будут потеряны. «Что же делать?»– мучительно раздумывал Фан Лань, пытаясь найти выход из трудного положения. Мысль, уже давно не дававшая ему покоя, начинала снова биться в голове: надо открыться настоятелю Дьему и попросить у него помощи. Не все же думать ему о будущей жизни, надо подумать и о людях, живущих сегодня.

Был четвертый час утра, скоро настоятель начнет спою утреннюю молитву. Надо перехватить его после молитвы и объясниться.

Через час, выходя из алтаря Благодетельной Куа-нэм, перед которой он возжег курительные палочки, чтобы ароматный запах дыма привел богиню в благосклонное настроение и обратил ее взор на тех, кто молит ее позаботиться о них в будущей жизни, преподобий Дьем встретил Фам Ланя.

– Что вас печалит, уважаемый Фам Лань? – спро-ил настоятель.

– Меня, как и вас, преподобный, волнуют человеческие судьбы, но мне хочется, чтобы люди, ожидая блаженства в будущей жизни, были немного счастливее в этой.

– Люди стали слишком горды, забывают, что есть силы, которых им никогда не одолеть. Мудрое небо постоянно напоминает им об этом, а они часто остаются глухи к этим напоминаниям. Вот почему, уважаемый Фам Лань, когда небо хочет показать человеку, как он самонадеян и горд, не считаясь с высшим разумом, оно посылает на землю всю мощь своих стихийных сил, чтобы он убедился в своей слабости, – настоятель был настроен на философский лад, но Фам Лань не мог сейчас поддержать такую беседу.

– Человеку грозят не только стихийные бедствия, но и страдания другого рода, – сухо ответил Фам Лань.

– Молиться надо людям больше. Молитва, если ее услышит небо, принесет успокоение и унесет горести и заботы.

– Люди, о которых я думаю, преподобный, уже не смогут оградить себя молитвой от злых сил. Они обречены, если будут в неведении и не примут мер, чтобы защититься от грозящей опасности.

– Я не очень хорошо понимаю вас, уважаемый Фам Лань. Может быть, вы не будете так загадочны? Давайте пройдем в мою келью, выпьем по чашечке чая, и вы расскажете все, что вас заботит и тревожит. Чай открывает двери для взаимопонимания, – сказал настоятель, вводя гостя в комнату.

Настоятель подбросил в очаг сухих дров, огонь стал веселее, заплясали тени по стенам и потолку, потянуло сухим жаром. По комнате расплылся тонкий аромат цветочного чая, который так хорошо умел приготовить мудрый Дьем, познавший, кажется, все секреты этого далеко не простого таинства.

– Так что же вас заботит, уважаемый Фам Лань? – спросил настоятель, когда маленькие, на три-четыре глотка, чашечки были пусты.

– Преподобный Дьем, – начал Фам Лань, – вы ведь знаете общину Фафыонг?

– Как же мне ее не знать, если там живут многие наши родственники.

– Вот потому-то я прошу вас выслушать меня со всем вниманием и, если сможете, помочь.

– Что будет в моих силах – сделаю, – пообещал Дьем.

– У меня нет времени и возможности отправиться в Фафыонг и предупредить жителей общины, что над ними нависла опасность. Через два дня с нашей базы в Фафыонг отправится смешанный американо-вьетнамский карательный отряд, чтобы наказать общину якобы за помощь Вьетконгу. Вы можете себе представить, преподобный, что там будет, если вьетнамскую часть карателей поведет майор Тхао.

– О святое небо! – воскликнул настоятель пагоды. – Откуда вам это известно, уважаемый Фам Лань?

– У меня есть друзья на базе, они и сообщили. Скажу еще, преподобный: в Фафыонг отправятся специальные машины для разрушения домов, американцы называют их «римский плуг». Не знаю, что это такое, но говорят, что когда машина проезжает по джунглям, то сзади остается укатанная дорога, а что останется после крестьянских домов, догадаться нетрудно.

– Что же я могу сделать в таком положении, Фам Лань?

– Найти мне подходящего человека, которого я пошлю в Фафыонг к верным людям предупредить, что им надо делать. Я бы пошел сам, но я должен отправиться еще в одно место, над которым висит еще более тяжелый и острый топор.

– Что же может быть тяжелее того, что уготовано Фафыонгу?

– Яды, преподобный Дьем, страшные яды.

– Вы хотите сказать, что американцы будут травить людей?

– Они будут травить лес, в котором укрываются честные люди, не согласные ни с ними, ни с сайгонскимн мастями.

– То есть те, кого они называют Вьетконгом?

– Так они называют этих смелых людей.

– Но как же вы пойдете к Вьетконгу, если вы никого там не знаете, если вас там могут убить?

– Кто вам сказал это?

– Слышу разговоры других и делаю вывод. На то мне дан разум, уважаемый Фам Лань.

– Не бойтесь за меня, преподобный, никто меня не тронет, но зато я помогу спастись людям от страшной и мучительной смерти.

– Что ж, я не осуждаю вас. Риск во имя спасения другого зачтется на небе.

– Меня сейчас заботят земные дела больше, чем будущие небесные, преподобный Дьем. Так что же вы мне ответите?