Текст книги "Южнее реки Бенхай"

Автор книги: Михаил Домогацких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

– Если вы связаны с теми людьми, которых называ-

ют Вьетконг, я не могу не сказать, что вы, возможно, выбрали не самый правильный путь. Но, как учит всемогущий Будда, кто не знал заблуждений, тот не узнает истины. Не мне вас осуждать и не мне отказывать вам в помощи. Я дам вам надежного человека, твердого в вере и мудрого в своей доброте. Не спрашиваю, что ему надо делать, вы посвятите его в дело сами. Что еще я могу сделать?

– Сделайте так, чтобы никто, особенно из окружения майора Тхао, не узнал ни о моей просьбе, ни о вашем согласии помочь. Этим сохраним жизнь и себе, и многим нашим людям, о существовании которых мы, может быть, и не подозреваем сейчас.

– Это я вам обещаю. Но можно задать вам один вопрос, Фам Лань?

– Пожалуйста, преподобный.

– Скажите, Нгуен Куок думает так же, как и вы?

Фам Лань не знал, как ответить, чтобы не повредить другу.

– Вы не бойтесь сказать правду, Фам Лань, я все пойму.

– Да. преподобный, – наконец произнес Фам Лань, – Нгуен Куок уже спас жизнь многим людям, хотя сам ходит рядом с опасностью.

– Я догадывался, – сказал настоятель, – но если Нгуен Куок вместе с вами, значит, вы вместе делаете доброе дело. Мой племянник не может поступать плохо.

Через несколько минут настоятель покинул келью, а вместо него пришел довольно молодой человек в желтом одеянии буддийского монаха. Сделав традиционный поклон, он приготовился слушать. Фам Лань заколебался: посвящать в тайну этого служителя Будды или воздержаться.

– Преподобный Дьем, – произнес монах вежливо и тихо, – сказал, что у вас для меня поручение. Не бойтесь довериться мне, – будто разгадав мысли Фам Ланя, произнес он.

И Фам Лань решился. Он рассказал, кого и где надо найти в Фафыонге, что передать. Монах слушал внимательно W, кажется, бесстрастно, только вспыхивающий взгляд, когда Фам Лань говорил, как организовать оборону, говорил, что юному монаху еще далеко до полной отрешенности от суетных дел мира, к которой призывает своих последователей Будда, обещая за это в будущей жизни все доступные блага.

– Вы поняли меня? – спросил Фам Лань, а монах вместо ответа повторил слово в слово все, что говорил Фам Лань: сразу была видна школа усвоения священного писания.

– Будьте осторожны, прсшу вас, – добавил Фам Лань на прощанье. – От вас зависит судьба столь многих людей, что я не пожалел бы собственной жизни для их спасения.

Солнце вот-вот уже должно было взойти, когда Фам Лань попрощался с настоятелем и, взяв на плечи коромысло с двумя корзинами, отправился в сторону гор. Ему тоже предстоял неблизкий и нелегкий путь.

Батаяьон карателей начал свой поход, как и было предусмотрено планом операции. На несколько часов раньше, урча моторами, ушли с базы два «Катерпиллера» с привинченными массивными ножами. По пути к Фафыонгу солдаты проведут тренировочные карательные акции против нескольких мелких деревень. Они опробуют технику в деле, прощупают крестьян, проверят, не скрываются ли у них вьетконговцы.

В маленькую деревеньку под названием Тёмой каратели пришли часов в десять. Было уже жарко.

– Надо же додуматься послать в такую даль пешком! – возмущались солдаты. – От вертолётов деться некуда, а солдат должен топать пешком по этой чертовой жаре.

Джерри Торн, американский советник при вьетнамском батальоне особого назначения, повалился на расстеленные в маленьком дворике недавно сжатые стебли риса и, сделав несколько глотков из алюминиевой фляжки, подозвал к себе американского капрала по прозвищу Бронко-негр, хотя он был настоящим белым, но из-за смуглого лица выходца с Сицилии к нему прилепилась эта кличка, к которой он уже привык.

– Ну, парень, как тебе тут нравится?

– Работа, сэр, неплохая. Где бы я столько заработал, как здесь?

– Это верно, парень. Что-то я тебя раньше не видел па базе, откуда ты привел свою команду?

Бронко-негр раздвинул в улыбке свой огромный рот с крупными, ослепительно белыми зубами.

– О, сэр, мы неделю назад еще были в дельте Меконга. Там есть где разгуляться. Вьетконговцы просто кишат кишмя, а за каждого убитого платят десять зелененьких. Приходилось трудиться на совесть.

– А к чему это вы у себя на спинах намалевали непристойщину? «Грязная дюжина», – прочитал капитан. – Надо же придумать!

– Ребята придумали, – ответил Бронко-негр. – Работу делаем самую грязную, вот и придумали. Наш взводный, лейтенант Томас Кребс, хотел заставить нас стереть эту надпись, но ребята не послушались. Потом, когда Кребса убило, к нам уж никто не придирался. А вы-то давно тут, сэр? – в свою очередь спросил капрал.

– Э, парень, для меня это уже третья война, и, скажу тебе по секрету, не самая худшая. Мне тоже здесь кое-что перепадает.

– Вы говорите, сэр, третья война. А какая же была первой?

– Первой была в России. Я там тоже на партизан охотился.

– Но мы же с Россией были вместе, как же вы на партизан охотились?

– Это вы, американцы, были вместе, а я – был солдат фюрера. Там нам не повезло. Потом была Корея, а теперь этот Вьетнам. Здесь не снега России, можно развернуться, показать, чего стоит наше умение воевать. На, хлебни, капрал, только не все, оставь мне.

Бронко-негр сделал несколько глотков и вернул фляжку.

– И давно вы тут, сэр?

– Третий срок, капрал, но чувствую, что запас прочности кончается. Раньше сам командовал ротой, а теперь вот советником у обезьяны.

– У кого? – спросил Бронко-негр.

– У майора Тхао. Ненавидит меня, а я его. Наверное, пристрелю в суматохе.

– Вы что, сэр, как можно?

– А никак, пристрелю, и все.

– Зачем же вы вслух-то говорите? Услышат, передадут майору…

– Он и так знает, что я его пристрелю если не сегодня, то завтра.

– Вы, наверное, устали, сэр. Давно в таких переделках?

– Не вылезаю, капрал. Когда приехали на базу, думал: отдохну. А вот видишь, какой отдых. Дядя Сэм – хороший бухгалтер. Он зря денег не платит, все считает,

как бы лишнюю сотню не переплатить. А я уже достаточно заработал, хватит, говорю. Последняя операция. Потом домой. Но обезьяну Тхао пристрелю.

– Он вам чем-нибудь навредил, сэр?

– Навредил? Да я бы его уже давно отправил на тот свет. Просто не нравится. Противно смотреть. Скоро увидишь, капрал, как я с ним разделаюсь.

Он выпил еще виски и стал подниматься.

– Пойдем поразвлекаемся, капрал.

Где-то позади хижин раздалась длинная автоматная очередь, потом еще одна.

– Что там происходит? – крикнул капитан, заметив вьетнамского офицера, командира взвода.

– Кажется, обнаружили Вьетконг.

Капитан бросился туда, откуда снова раздалась очередь. Там уже лежало несколько убитых.

– Кто такие? – спросил он офицера.

– Коммунисты, пытались бежать, прятаться.

– Ну, тогда все правильно, – подвел итог капитан и пошел к расположившемуся на отдых своему отряду.

Он сел, привалившись спиной к кокосовой пальме, надвинул на глаза каску и попытался задремать. Его вывел из себя старческий, умоляющий голос.

– Бинь! – крикнул капитан. – Где ты запропастился?

Переводчик выскочил из хижины, вытирая рот тыльной стороной ладони.

– Опять ковырялся в чужих горшках? – спросил капитан. – Когда-нибудь отравят тебя твои соотечественники, вот увидишь. Что это он скрипит там? – кивнул капитан в сторону старика. – И чего это твои землячки на него уставились?

Переводчик прислушался.

– Пропаганда, сэр. Коммунистическая пропаганда.

Старик с длинным, седым и редким клинышком бороды, с руками, натруженными долгими годами труда на рисовых полях, с лицом, изборожденным морщинами и похожим на кору старого дерева, стоял перед солдатами.

– Вы – хорошие парни, – говорил он им, – вижу, что вы хорошие парни, только сломали вас, исковеркали вам душу чужие люди. Вы, наверное, зарабатываете неплохо. Верно, ребята?

– Ничего, отец, зарабатываем, – отозвалось сразу несколько солдат. г

I

– Но послушайте меня, старика. Получаете деньги, откладывайте на гроб, чтоб не наваливать потом тяжесть на плечи родителей. Откладывайте деньги и для своих семей. А то убьют или искалечат, кто поможет семьям?

– Что он там мелет, старый пень? – возмутился лейтенант. – А ну, прекрати, старик, свою подлую пропаганду! – крикнул лейтенант.

– Не надо на меня кричать, – спокойно произнес старик, – меня не испугаешь, у меня уже все страшное позади. Знаете, ребята, у меня было двое сыновей. Точно таких же парней, как вы. Хорошие были ребята. Взяли их в армию, а через несколько месяцев они погибли. И сейчас меня некому кормить. Вот посмотрите карточки моих ребят…

Солдаты потянулись к старику, некоторые явно сочувствовали ему.

– Вот вы, вижу, куда-то идете, кого-то убивать будете. А если ваши матери или отцы окажутся там, куда идете, что будете делать, стрелять? Ребята, бросьте вы это дело, позорно это…

Он не успел договорить, как на него налетел майор Тхао:

– Ты что это болтаешь, старик? Кто тебя научил?

– Жизнь меня научила, начальник, кто же еще? Свои были вот такие ребята, а теперь один как перст. Кто вернет мне моих детей?

– Я тебе вот сейчас верну, – майор потянулся к кобуре пистолета, – я тебя научу разговаривать.

Солдаты зароптали.

– И вы с ним заодно? – заорал майор, и его лицо, покрытое шрамами, исказилось, стало безобразным.

– Оставьте его, ребята, – сказал старик, – он забыл, какая мать родила его, какой народ был вокруг пего. Но думайте, когда вам прикажут стрелять в людей, думайте, не в родную ли мать целитесь, не отца ли хотите…

Майор нервно выхватил пистолет и выпустил в старика несколько пуль. Тот ойкнул как-то жалобно и упал на землю, заливая ее кровью. Солдаты повскакали с земли, загалдели, зло глядя на майора, а тот, насупившись, бросил солдатам в лицо:

– Убью! Прихвостни Вьетконга! Выродки! Молчать!

Капитан Джерри Торн, сдвинув на затылок каску,

смотрел с отвращением на все происходящее.

– Он, конечно, прав, обезьяний выродок. С такими подлецами только так разговаривать и надо. Бинь, ты слышишь, они ропщут? В пекло их, в ад! С такими разве воевать? Их всех подряд – на перекладину, – он отвинтил крышку фляжки и сделал два больших глотка, – но эту обезьяну я тоже убью. Понял, Бинь? Убью.

Часть солдат сайгонской армии явно была недовольна, но их быстро успокоили»

– Он прав, этот янки, – говорил командир вьетнамской роты, слышавший капитана, – с такими разве воевать? Всех на перекладину, заодно и его самого туда же.

Лениво, с неохотой строились сайгонские солдаты, чтоб идти дальше.

– Эй, капрал! – крикнул капитан. – Подойди на минуту.

Бронко-негр подошел.

– Будешь в бою – смотри за этим сбродом, дружок, они могут и предать, и убить. Смотри в оба.

– У меня есть свой командир, капитан, – недовольно ответил капрал. – Что творится в вашем приходе, меня не касается, – и пошел к своей «Грязной дюжине», уже двинувшейся в путь.

Километрах в семи от Фафыонга батальон ожидали бульдозеры, вышедшие с базы раньше.

– В чем дело, ребята? – спросил командир сводного карательного отряда майор Коттман.

– Постреливают, сэр, одним пробиваться трудно, нужна ваша поддержка.

– Хорошо, двигайте, мы за вами.

Километра через два один из бульдозеров подорвался на мине. Распустив шарфом но земле гусеницу, он беспомощно буксовал на месте, пока не сполз вниз и не увяз в мокроте поля. Экипаж вылез посмотреть, нельзя ли одеть гусеницу, но по нему открыли огонь с небольшой возвышенности.

Майор Коттман приказал батальону рассредоточиться и готовиться уничтожить противника.

Но противник выбрал слишком удобную позицию, чтобы его можно было легко сбить с нее: слева от шоссе тянулись рисовые поля, а справа, вплоть до предгорья, – неглубокие, но неприятные болота, поросшие суставчатым тростником. Посреди болота поднялась, будто вытолкнутая из его недр, небольшая возвышенность, удобная для круговой обороны. Защитников на ней, видно, было немного, но они так удачно заняли позиции, а огонь был таким метким, что карателям ничего не оставалось, как залечь в болотную жижу и вести больше психологический, чем прицельный огонь. Беспомощно выглядели и мощные бульдозеры со своими «римскими плугами». Одни из них, подорвавшийся на мине, утонув передней частью с широким ножом в рисовом поле, можно было не брать в расчет, а второй, временно оставленный экипажем, занял всю ширину дороги, и его ценность была сейчас лишь в том, что за ним нашли надежное укрытие два десятка солдат. Их положение было, конечно, лучше тех, что залегли в болоте, но зато пользы абсолютно никакой, они даже огонь не могли вести по противнику, лежали или сидели, обмениваясь воспоминаниями или рассказывая всякие случаи из своей боевой жизни. Они не очень страдали из-за оскорбленного самолюбия – триста человек смешанного карательного отряда были остановлены полутора десятками партизан – и ожидали, что в конце концов прилетят когда-то вертолеты, выкурят партизан из их укреплений, вот тогда они покажут, на что способны, а пока можно не спешить подставлять голову под вьетконговские пули.

Сайгонские солдаты вообще смотрели на все равнодушно и даже, кажется, безучастно: американцы затеяли все это, пусть они и расхлебывают кашу. Сами они лезть под огонь и пробираться в сторону ощетинившейся огнем горки не собирались. И хотя майор, укрывшись за деревом, кричал не своим голосом, грозил пистолетом, обещал расстрелять каждого пятого, никого это, кажется, не волновало. Лишь несколько запуганных майором солдат вскакивали время от времени и пытались продвинуться вперед, но или застревали в грязи, или падали, сраженные снайперскими выстрелами. Л когда пуля врезалась в дерево в нескольких сантиметрах от майорской головы, он и сам вроде утихомирился и ждал естественного развития событий, тоже надеясь на американские вертолеты с ракетами.

– Пемню, мы вот так же застряли однажды в дель-Iо Меконга, – привалившись к бульдозеру, рассказы-млл сержант Вернон Кин, – после того как десять часов шли по занятой Вьетконгом территории. Тогда тоже «найперы откуда-то били на выбор. И никто не знал, чья следующая очередь. Но мы шли, не думая об этом. Нас выручали пуленепробиваемые жилеты. Ну, если, конеч-

но, выстрел был не в голову. А потом мы вышли к болоту, и тут началось. Я готов был нырнуть с головой в вонючую жижу того людоедского болота, лишь бы спастись. Я и о змеях тогда забыл думать, а их в таких вот болотах, – кивнул он туда, где, невидимые за бульдозером, лежали те, кому не хватило места в укрытии, – их хватит на всех. Да, – выстрелив с ногтя фильтром сигареты, лениво произнес сержант, – с Вьетконгом шутки плохи, если у тебя нет техники, вот как у нас сейчас.

– И ты думаешь, нам тут долго лежать? – спросил сержанта солдат, сидящий рядом.

– Ты ведь первый раз в такой переделке, Джим, а?

– Первый, сержант.

– Не напусти со страху в штаны, может, еще все обойдется. Если нас не выручат вертолеты, то вьетконговцы, может быть, тоже не нападут на нас сегодня. Они подождут, пока мы полностью завязнем в грязи, и тогда уж точно загонят нас в угол. Вот полетят из нас перья, как будто из курятника, куда забралась лиса.

– И ты думаешь, они решатся напасть на нас?

– В атаку они не пойдут, они нас и так расколошматят, мы же беспомощны, как вон тот дурак бульдозер. Он уткнулся носом в грязь и стоит. А чем мы от него отличаемся? И ты знаешь, Джим, вьетконговцы, может, и не будут убивать нас, просто прострелят одну или обе ноги и заставят лежать, пока не выручат нас с базы. Зато, когда ты вернешься в Штаты, ты будешь рассказывать об этом так, что Пентагону трудно будет сманить во Вьетнам парней, которым ты о нем расскажешь.

– А ты помнишь, Вернон, – обратился к сержанту другой солдат, – как мы в Хаузянге плавали?

– Еще бы! Ты тогда здорово накупался, а, Стив?

– И накупался, и нахлебался досыта, особенно когда провалился по пояс. Пытаюсь вырваться и чувствую, что застрял, не могу освободиться. Ну, думаю, конец. А тут лейтенант кричит: огонь, огонь! Какой огонь, когда я чувствую, что скоро захлебнусь. Всю жизнь я смертельно боюсь змей, а тогда вижу, извивается, плывет прямо на меня такая небольшая, но, знаю, страшная змея, а ничего не могу сделать, тону, все глубже засасывает меня. Ну, думаю, Стив, отходился по сухому, вот сейчас ужалит – и конец. Смотрю, змея проплыла рядом, я ее только взглядом проводил. А облегчения не почувствовал, все равно, вижу, конец приближается. И тут вдруг вертолеты. Одни начали бомбить Вьетконг, а другие сели прямо на дорогу, чтобы забрать раненых. Санитары вытащили меня из трясины, осмотрели и говорят: «Ну, парень, благодари судьбу, что не захлебнулся. Иди-ка, отомсти Вьетконгу». А я весь в грязи, вонючий от болотной жижи, посмотрел на них и ответил так, что у них челюсти отвалились. Рванул я к вертолету, забрался в его брюхо и сижу, не верю, что жив остался. Они хотели меня вышвырнуть, говорят, воевать надо, в вертолете место только для раненых. «Хватит!» – крикнул я чистюлям и только тогда заметил, что мои ботинки против змей остались в болоте, видно, соскочили с ног, когда меня вытаскивали. Они опять свое: выходи и выходи. Тогда я поднялся, снял с пояса гранату и говорю: «Еще одно слово – ия взорву этот летающий гроб к чертовой матери». Они замахали руками: дескать, сиди, сума-сшедший, сиди. А я и двигаться не мог уже больше. Но зато знал, что вытолкнуть меня из вертолета можно было только мертвым. Дай-ка сигарету, Вернон.

Солдат закурил с видимым удовольствием, осмотрелся, прислушался и выстрелил, просто так, наугад.

– Ты знаешь, Вернон, – сказал он, – сдается мне, что мы попали не в лучшую ситуацию, чем там, в Хау-ччиге.

– Посидим – увидим, Стив. Ты не новичок, не дрожи.

Стив не ответил, он вспомнил свою первую операцию против Вьетконга, его тогда в патруль назначили. Несытный был. Приемами борьбы всякими владел, мог орудовать лопатой, прикладом, кулаками. Но в дело шел первый раз. Долго, помнит, они шли, все будто вымерло кругом. Несколько часов несли службу, и наконец сержант сказал, что пора возвращаться в деревню, где их должен подобрать «джип». Темень была – глаз выколи. И туман еще с болот. Сизый, мерзкий, в горле першило. Ни одного огонька в деревне: или крестьяне керосин экономили, или все ушли под крылышко к дьяволу. Долго они ждали машину, потом узнали, шофер куклюй ^[23]пил с солдатами на краю деревни. Отругали его и поехали на базу. Мост по пути попался, днем ехали – вроде и не заметили его. Подступ к нему загорожен колючей проволокой. Растащили проволочное заграждение и поехали.

– Будем надеяться, что сейчас мост охраняют правильные парни и не обстреляют, – сказал сержант. Он имел в виду, что мост охраняют сайгонские солдаты.

Стив спросил тогда:

– А как мы узнаем, что они правильные? Может, мост уже коммунисты захватили.

– Ну, это очень просто, – ответил спокойно сержант, – если тебя или меня убьют, значит, мост действительно захватили коммунисты.

Сержант во Вьетнаме уже второй срок и все знал. Он прочитал целую лекцию, пока ехали до базы.

– Понимаешь, парень, – говорил сержант, – есть учебники, как отличить врага от своего. Но к нашему врагу не подходит ни один признак. Тут врагом может быть крестьянин, который днем по колена в воде работает на рисовом поле; продавец магазина, улыбающийся тебе, когда ты покупаешь у него какую-нибудь ерунду; учитель, который так старательно произносит английские фразы. А может быть и часовой, который охраняет мост в нашей зоне. Опасность, парень, нас подстерегает везде, даже в учебном лагере, где мы готовим вьетнамцев к войне. Мы не знаем, кого забрали в армию добровольно, а кого силой. Конечно, в конце концов их всех проверят, отсеют и будут учить в лагере, держа за колючей проволокой. Недавно рота рекрутов из корпуса самообороны, закончив учебу и получив оружие, целиком ушла к красным. Предварительно удушив ненадежных офицеров.

Надолго поселился тогда страх в душе у Стива, но постепенно он освобождался от него, потому что видел: страх – самый опасный враг. Выжить можно, конечно, и трусливому, но смелому это удается чаще. Потом он уже притерпелся, привык, сам теперь новичков обучает так же, как его когда-то обучали другие.

– А меня война сразу оглушила, как оглушают быка на бойне в Чикаго, – услышал Вернон голос Мясника Била.

Мясником его прозвали не только потому, что он работал на чикагских бойнях, но и за дела во Вьетнаме. Допрашивать ли пленных особым способом, расстреливать ли, когда, ничего не добившись, надо было все-таки освобождаться от них, усмирить ли деревенских жителей, тут с Билом поспорить немногие могли. Вот и приклеили ему кличку Мясник. Здоровый, с огромными ручищами, заросшими рыжими волосами, с постоянно красными глазами, будто сошел с рекламы чикагских боен.

– Знал ведь, что война – это когда видишь убитых. Но чтобы познакомиться с ней так, как я, надо специально, что ли, подстроить.

– Что же такое случилось, что до сих пор ты, кажется, оглядываешься, а?

– И верно, оглядываюсь. Иногда ночью, бывает, увижу сон и вскакиваю.

– Расскажи, пока живы.

– Видишь ли, я прилетел в Гонолулу, чтобы оттуда– во Вьетнам. Всякие там бумаги, расписки, знакомства– целых пять дней заняли. Вечерами – мы уже перезнакомились друг с другом – обычно заваливались в какой-нибудь недорогой кабак и провожали последние дни мирной жизни. На второй вечер к нашей компании подсел парень. Вся куртка в орденских ленточках. Мы, конечно, восхищаемся, просим рассказать о войне.

«Война, – сказал он нам, – как лотерея или лошадиные скачки: повезет – выиграешь, не повезет – рви свой несчастливый билет и бросай в урну. Я вот пока вытягиваю счастливые номера». Он был пулеметчиком на «Гончем» ^[24]. Говорил, что на счету у него сотни солдат Вьетконга. Когда, говорил, поднимается в воздух, палец со спускового крючка не снимает. Хвалился: гильзами от патронов, которыми стрелял по Вьетконгу, можно улицу вымостить. Я на него смотрел глазами шире стакана. Через пару дней тот парень улетел во Вьетнам, кончился его короткий отпуск. Почти следом за ним и мы покинули Гонолулу. В Сайгоне я не задержался, сразу попал на чертову базу в Кантхо. Увидел там столько самолетов и вертолетов, что подумал: ну, Бил, с какими надежными крыльями тебе нечего бояться, они защитят. А через два дня нашу роту подняли по тревоге, и мы рванули сначала на машинах, – а потом бегом к месту, где горели два наших вертолета. Они свалились друг от друга метрах в двухстах. Один лежал на спине, задрав лыжи, а второй на боку – в грязи на рисовом ноле. У второго вертолета я и увидел того парня из Гонолулу. На этот раз спусковой крючок нажал кто-то раньше, чем мой знакомый. У вертолета было сильно распорото брюхо, будто кто рубил топором бычью тушу, пропеллер обломан. А рядом лежал тот парень. Я нагнулся, сердце у него еще билось, но из разорванного пулей горла хлестала кровь, а он тянулся рукой к ране, шевелил пальцами, будто силился что-то сказать, но был уже без сознания. Мы его подняли и понесли к дороге. До нее было метров сто. Тащим, чуть не по колена в грязи утопаем, а когда донесли до сухого места, он уже был мертв. Кровь из горла больше не текла, видно, вся вышла. Вместе с жизнью. Мне стало страшно, вечером не мог ужинать, тошнило. Думал, никогда не привыкну к ужасу, который увидел. Ничего, привык.

Бил еще закурил сигарету, взял ее у кого-то из соседей.

– А парень был, видно, не промах, – проговорил он, после того как жадно затянулся дымом. – Его уже в ящике в Штаты отправили, а письма все шли, от девчонок. А две даже сообщали, что скоро станут матерями. Вот бы попал парень в переплет, если бы не пуля Вьетконга. Представляю себе его положение, – и Бил захохотал громовыми раскатами, которые оборвались с появлением шестерки вертолетов.

Кто-то из офицеров передавал экипажам, где следует бомбить. Вертолеты развернулись, полетели вдоль дороги, потом зависли, будто осматриваясь, и пошли двумя шеренгами по три в каждой и стали бить ракетами по высотке. Старый французский бетонный дот, в кото ром, может, и сидели снайперы, раскололся, как яичная скорлупа, наверное, вертолетчики влепили в него целую серию ракет «воздух – земля». Затем они начали сбрасывать на высотку бомбы. Они рвались кучно. Солдаты, еще недавно прижатые к земле огнем или скрывающиеся за бульдозером, высыпали на дорогу, потрясали автоматами, радовались поддержке с воздуха.

Вертолеты ушли на базу. Батальон стал вытягиваться в колонну вслед за ожившим и двинувшимся вперед бульдозером. Ни одного выстрела не раздалось с высотки, наверное, ее защитники погибли, если не успели скрыться в лесу.

Крайние дома деревни Фафыонг оказались пусты. Солдаты рассыпались по домам.

– Лейтенант, – кричал кто-то из «Грязной дюжины», – тут какая-то тетка с ребенком. Что с ней делать?

– Позови кого-нибудь из группы майора Тхао и допроси. Может, она скажет, куда сбежали ее односельчане.

Раздавались одиночные выстрелы, слышались крики и ругань, уже загорелись первые дома.

– Лейтенант, что делать с теткой? Она молчит.

– У тебя что, автомата нет? – закричал лейтенант. – Учить тебя надо? Сейчас поучу.

Простучала автоматная очередь, а потом взвилось пламя над хижиной, где сидела женщина с ребенком.

Из маленького, тесного сарая вытащили старика. Может, он спал и ничего не слышал, а может, не убежал с остальными, надеялся спрятаться.

Майор Тхао подошел к старику, не соображавшему, что происходит вокруг, и ткнул пистолетом в спину. Старик ойкнул.

– Ну, говори, где прячутся вьетконговцы? – рявкнул майор.

– Я ничего не знаю, господин. Никого не знаю.

– Не скули, говори, если хочешь жить. Да поживей, мне некогда с тобой возиться. Где твои сыновья?

– Не знаю, господин. В армию забрали, а где сейчас – не знаю.

– У Вьетконга воюют, старик, а? – т– Не знаю, господин, кто этот Вьетконг, они мне не пишут.

– Красным помогал? Рассказывай!

– Не знаю, господин, я такой старый, что ничего не знаю. Простите, господин.

– Лам! – крикнул майор.

Подскочил мордастый парень в гимнастерке с нашивкой СЗНТ ^[25].

– Слушаю, господин майор.

– Убери эту старую развалину. Погрей его хорошенько.

Мордастый парень затолкал старика снова в сарай, подпер дверь валявшейся на земле бамбуковой лестницей и поджег с нескольких сторон. Старик стал метаться, стучать в дверь, но мордастый Лам длинной очередью прбшил его сквозь плетеную дверь и побежал в ту сторону, куда удалялись солдаты его роты.

Фафыонг горела всю ночь. Большинство жителей ее скрылись в лесу, а кто отказался или не мог уходить, большей частью погибли. Солдаты нашли в деревне достаточно самогона, еды и веселились до полуночи, а потом как убитые свалились где попало. Офицерам с трудом удалось найти несколько трезвых солдат, чтобы собрать раненых и убитых в результате стычки, происшедшей на другом конце деревни. Бойцы из отряда самообороны остановили карателей, которые собрались преследовать жителей Фафыонга, убегавших из своих домов в леса. Бронко-негр, руководивший этой операцией, нашел среди убитых капитана Джерри Торна. Пуля вошла ему в затылок. «Видно, – подумал тогда Бронко-негр, – вьетнамский майор Тхао оказался более предусмотрительным». Он никому не сказал ни о своем разговоре с капитаном, ни о его угрозах, которые слышали многие, в том числе и майор Тхао, ни о своих подозрениях. «Пусть разбираются те, кому это положено, – решил он, – а то и самому можно схлопотать такую же пулю».

Утром на деревенской площади стали приземляться вертолеты и отвозить солдат на базу. Еще не пришедшие в норму после ночного разгула американские солдаты искали какое-то развлечение. Нгуен Куок боялся попасться кому-нибудь на глаза – американцам или вьетнамцам майора Тхао: могут пристрелить ради забавы.

Вечером на огромной черной доске, установленной вблизи казарм, аккуратный писарь из отряда майора Тхао, то и дело заглядывая в бумажку, полученную из штаба базы, выводил: эскадрилья № 196 обработала гербицидами «белый» и «оранжевый» шесть тысяч акров джунглей, в которых была база Вьетконга. Сводный американо-вьетнамский батальон специального назначения ликвидировал 76 вьетконговцев в селеньях Тёмой и Фафыонг, сжег несколько десятков домов, хозяева которых заподозрены в связях с партизанами.

Старик, женщина с ребенком и все остальные убитые вошли в сводку уничтоженных вьетконговцев.

Через два дня к военному врачу базы обратился за помощью капитан Пеннигтон с жалобой на недомогание, сильное раздражение кожи и частые головокружения. Капитан летал на огромном транспортном самолете С-123, оборудованном для распыления ядовитого порошка «оранжевый». На борту его самолета во всю дли-

ну фюзеляжа была выведена яркая оранжевая надпись: «Только мы можем избавить от лесов».

Врач внимательно осмотрел капитана, проверил давление, пульс. Потом открыл сейф, полистал небольшую брошюру.

– Скажите, капитан, – спросил он наконец, – вы случайно не попадали в зону действия самолетов с дефолиантами?

– Что значит – не попадал? Мой самолет предназначен именно для распыления дефолиантов над джунглями, в которых укрывается Вьетконг.

– Так, понятно. А вы сами не чувствовали, как подверглись опылению?

– Нет, не чувствовал Нет, погодите. Когда я заходил на цель и стал снижаться, я почувствовал себя немного неприятно оттого, что вошел в полосу, обработанную первым самолетом. Я еще подумал, что зря спустился слишком низко. Но какое это имеет отношение, доктор, к моему – самочувствию? Я устал, не выношу этой жары. Дайте мне какое-нибудь лекарство и дня три отдыха от полетов.

– Боюсь, капитан, что дело Серьезнее, чем вам кажется. Думаю, да вы и не отрицаете сами, что вдыхали «оранжевый».

– Ну и что? Это же какие-то молекулы.

– Это особенно опасно, капитан. Молекулярный яд быстро входит в кровь, а мы имеем дело именно с ядом, механизм действия которого еще не совсем ясен. Может, и ничего не случится, но могут быть и неприятности в будущем.

Капитан рассмеялся.

– Вы слишком серьезно воспринимаете мое простое, можно сказать, рядовое недомогание.

– Нет, капитан, я воспринимаю так, как должен воспринимать врач. Вы женаты, капитан?

– Да, женат. Но, доктор, в чем дело?

– У вас есть дети, капитан? – не отвечая на вопрос офицера, спросил врач.

– Нет, мы еще не успели с Кэрри обзавестись детьми, мы только недавно поженились. Но, доктор…

– Я бы советовал вам, капитан, пока не заводить детей, – не дав договорить Пеннингтону, строго сказал врач, – могут быть нежелательные результаты.

По-моему, вы занимаетесь распространением враждебных идей, доктор. И я должен сообщить об этом высокому начальству.

– Ваше дело, капитан, если не хотите слушать совета врача. Вам необходимо лечь в клинику, где займутся вымыванием ядов из организма. Это единственное, что я вам могу рекомендовать сегодня. Что будет через пятнадцать лет, я не знаю…