Текст книги "Южнее реки Бенхай"

Автор книги: Михаил Домогацких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Эрхард прибыл в полдень, и до обеда, показывая гостю свое ранчо, Джонсон постарался обсудить большинство намеченных проблем, оставив остальные на послеобеденное время.

Обед был обильным и изысканным. Выйдя из-за стола, хозяева и гости направились в комнату, где уже был сервирован кофе. Едва успели выпить по крошечной рюмке дорогого ликера, как секретарь, тенью скользнувший по толстому ковру, что-то шепнул на ухо президенту.

– Извините, – произнес Джонсон, поднимаясь во весь свой огромный рост над чрезмерно полным и разморенным Эрхардом, – у меня срочный разговор. Прошу вас, господин канцлер, чувствуйте себя как дома, я скоро освобожусь.

И он исчез из комнаты.

– Десять, пятнадцать, сорок минут… Уже не раз подавались к столу все новые напитки, легкая закуска, свежий кофе, а Джонсона все не было. Эрхард стал волноваться: не случилось ли чего-нибудь в мире, что требует от президента Соединенных Штатов активного вмешательства. Леди Джонсон, появившаяся в комнате с обворожительной улыбкой на лице, попыталась занять западногерманского канцлера, но почувствовала, что собеседник не очень внимателен к ней, будто прислушивается к тому, что происходит за стенами чайной комнаты. Она стала расспрашивать канцлера о том, как чувствует себя фрау Эрхард, но канцлер отвечал с неохотой, односложно. Отсутствие Джонсона становилось уже неприличным, граничащим с оскорблением, и Эрхард был недалек от решения дать команду ехать на аэродром, когда с улыбкой, с красными пятнами на лице в комнате появился Джонсон. Он подошел к канцлеру, стоявшему у инкрустированного книжного шкафа, заполненного протоколами конгресса за многие годы.

– Извините, господин канцлер, за мое долгое отсутствие. Только что позвонил генерал Уэстморленд из Сайгона и сообщил о некоторых неприятных вещах. Пришлось в ходе беседы искать выход из создавшегося положения. Такова у нас с вами миссия, господин канцлер, постоянно быть наготове к самым непредвиденным событиям.

Эрхард видел следы волнения и переживаний на лице президента, и обида несколько утихла, хотя, по его мнению, президент мог бы и посвятить его в существо дела. Однако он понимал, что президент сейчас, видимо, не готов обсуждать южновьетнамские дела, поскольку о них еще будет разговор позже.

Вежливо поблагодарив Джонсона, Эрхард сказал, что настало время покинуть гостеприимное ранчо, пора возвратиться в Вашингтон. Весь путь до аэродрома президент и канцлер вели легкий разговор. Президент рас-

сказывал о своем родном штате, о том, как он во имя политической карьеры отказался в свое время от заманчивой перспективы стать владельцем акций процветающей нефтяной компании.

– Я убедился, – говорил президент, – что служение Америке и нашим общим интересам, господин канцлер, доставляет больше удовлетворения, чем занятие даже самым прибыльным бизнесом. Для меня главным делом стало сначала отстаивание в конгрессе интересов родного штата, а теперь – всей Америки на мировой арене.

Эрхард усмехнулся про себя, ничем не выдавая своего скептического отношения к высокопарным словам Джонсона: он знал, что американский президент болезненно неравнодушен к богатству. Но вслух сказал:

– На вас, господин президент, лежат такие тяжкие вериги ответственности перед всем миром, что думать о чем-то другом, помимо своих высоких обязанностей, я полагаю, вам не остается времени, – канцлер Эрхард не знал, что сорок минут, которые он провел, ломая голову над тем, что произошло в мире, потребовались Джонсону для того, чтобы сломить упрямых остинских бизнесменов и добиться от них согласия на контракт, прибавляющий к состоянию президента Соединенных Штатов целый миллион долларов.

После проводов западногерманского канцлера Джонсон сыграл партию в теннис, посмотрел телевизионную программу принадлежащей ему телестанции и только тогда вспомнил про бумаги Раска. Удобно расположившись за столом, он начал чтение. Сначала думал пробежать их поверхностным взглядом, но скоро понял, что они требуют другого отношения. Раск был, как думал президент, беспощаден. Его прогнозы были неприятны. Они звучали неверием в победу, если не будет решительных перемен в политике.

На узких полосках бумаги президент делал понятные только ему, почти шифрованные-пометки, кому, какие вопросы задать послезавтра, на очередном заседании Совета по вопросам национальной безопасности.

Прошло всего несколько месяцев после совещания в Гонолулу, где все было обсуждено t особой тщательностью, даны четкие рекомендации послу Лоджу, генералу Уэстморленду, сайгонским лидерам, а теперь, оказывается, развитие событий принимает совсем другое направление, чем было намечено.

Вернувшись в Вашингтон, Джонсон отдал распоряжение собрать для него досье о положении в Южном Вьетнаме. Он поручил это сделать Совету по национальной безопасности и Центральному разведывательному управлению. Доклады, которые он получил, были еще более мрачными, чем записка Дина Раска. Джонсон не представлял, что конец прошлого года прошел под знаком поражений американских войск в Южном Вьетнаме. «Значит, – думал он в крайнем раздражении, – и Макнамара, и Рейборн, и сам Дин Раск до сих пор скрывали от меня истинное положение во Вьетнаме. Генерал Уэстморленд оказался неспособным руководить крупными военными операциями. Свои провалы он скрывал, не решался докладывать. Выходит, он еще и трус. Его надо немедленно снимать с поста».

Немного подумав, Джонсон приказал помощнику собрать все донесения Уэстморленда за последние полгода. Президент хотел удостовериться в нечестной игре командующего американскими вооруженными силами во Вьетнаме. Но, ознакомившись с шифровками, Джонсон изменил свое мнение. Он увидел, что каждая из них содержала обстоятельный анализ обстановки, характеристику своих сил и сил противника, доказательства правильности действий американского штаба, инертность командования южновьетнамской армии, неспособность большого числа ее генералов и офицеров заставить солдат воевать по-настоящему. Джонсона поразила цифра, сообщаемая Уэстморлендом: сто девяносто тысяч дезертиров за один только прошедший год. Америка посылала каждый месяц примерно 16 тысяч своих солдат и офицеров, то есть такое количество, какое дезертировало из южновьетнамской армии.

Джонсона восхищала солдатская прямота и смелость Уэстморленда. Он даже подчеркнул слова генерала в одном из донесений: «В течение трех последних месяцев я особенно внимательно наблюдал за боевыми действиями одной южновьетнамской дивизии, расположенной на очень важном участке фронта. Если бы я предполагал, что между южновьетнамской армией и Вьетконгом существует какой-то сговор, то я указал бы на эту дивизию как на участника такого сговора. Дивизия фактически уклоняется от участия в боях против коммунистов. Командир дивизии, по моему убеждению, настроен антиамерикански, хотя открыто и не высказывает этого. По моему мнению, только 3 из 10 южновьетнамских дивизий да небольшое число батальонов особого назначения, подготовленных по образцу американской морской пехоты, едят хлеб недаром. Предлагаю серьезно обсудить с сайгонскими военными властями вопрос об активизации военного участия в борьбе с Вьет-конгом и потребовать от них снятия с постов генералов, неспособных поднять боевую активность и моральное состояние своих частей».

Уэстморленд сообщал об усилившейся активности Вьетконга, получающего большое количество вооружения и техники из России, а также растущей ракетной мощи противовоздушной обороны Северного Вьетнама, оснащенной эффективными ракетами, в результате чего американская авиация несет большие потери, восстанавливать которые, особенно в летном составе, становится все труднее. Как выяснил президент, Уэстморленд настойчиво просил увеличения контингента американских войск, на которые только и можно надеяться в– тяжелой борьбе с Вьетконгом. Он просил также большего количества авиации для нанесения ударов возмездия по Северному Вьетнаму, чтобы он прекратил вмешательство в дела Юга. В связи с просьбой Уэстморленда, поддержанной лидерами Сайгона, вспомнил президент, на последнем совещании в Гонолулу ему была дана широкая свобода действий как на Юге, так и на Севере и обещана посылка новых сухопутных и воздушных частей.

Президент хотя и не совсем отошел от гнева, вызванного фактами неудач, о которых он узнал из доклада Раска и справок разведывательных служб, но настроение его улучшилось. Если генерал Уэстморленд так хорошо понимает свои задачи, обстановку, расстановку сил и перспективы войны, значит, он справится с трудностями, но помощь ему нужна серьезная. Джонсон, не разбираясь в военных вопросах, тем не менее начинал считать себя уже настолько компетентным, что не боялся высказывать собственное мнение по стратегии и тактике войны, маскируя некомпетентность громкими фразами или ссылками на глобальные интересы Америки. Он позвонил Макнамаре и в полушутливой форме стал выговаривать ему за то, что он не информирует президента с достаточной подробностью о том, как развиваются события в Южном Вьетнаме.

Макнамара сразу понял, что президент, видимо, получил чье-то встревожившее его донесение – от ЦРУ или госдепа, – которое, несомненно, остриев своим направлено на Пентагон.

– Господин президент, – сказал Макнамара, – война – это такой неустойчивый фактор, что никто не может сказать, на чью сторону может склониться непостоянная красавица Фортуна. Сегодня проигрыш на поле боя. Кажется, все кончено. А проходит несколько дней, и выясняется, что проигрыш оказывается выигрышем. Это все равно что в политике, в которой вы, господин президент, бесспорно, самый компетентный авторитет, – он сознательно бросил на весы отношений с президентом лесть. – И если вас беспокоить по каждой мелочи, то вам не останется времени на решение более ответственных мировых проблем, а военным просто нечем будет занять себя. Разве не были вы свидетелем событий, которые в корне меняли расстановку сил из-за случайного факта.

– Тут ты прав, Боб, —согласился президент, вспомнив свой собственный взлет после нескольких выстрелов по Джону Кеннеди. – Но все-таки я просил бы тебя найти время и познакомить меня во всех деталях с положением во Вьетнаме и чего нам ждать оттуда в новом году.

– Когда прикажете, господин президент, явиться к вам?

Президент посмотрел на листок, где отмечены неотложные дела на неделю, выискал небольшое «окно» и назначил время.

Президент привык доверять своему военному министру, чувствуя и зная, каким авторитетом и уважением пользуется он в кругах большого бизнеса, связывающего с Макнамарой ежегодное увеличение бюджета на десять миллиардов долларов. На войне во Вьетнаме корпорации увеличивают свои прибыли, и за это они готовы бросить на поддержку администрации Джонсона любые суммы. Это надо иметь в виду, поскольку следующий год будет уже годом президентских выборов. Необходимо будет доказать, что он, Джонсон, лично пользуется поддержкой нации как президент, а не получил этот пост по наследству от Джона Кеннеди.

Джонсон вспомнил, что во Вьетнаме началось совершенствование «линии Макнамары». Ее авторы – корпорации, занятые разработкой и производством электронной аппаратуры военного назначения. Макнамара, ознакомившись с новейшими изобретениями и этой области, принял предложение королей электронной военной техники, а те в знак благодарности назвали район, где устанавливается эта техника, именем министра обороны.

Министр, выступая в Ассоциации американской армии, нарисовал почти фантастическую картину войны в самом недалеком будущем. Он говорил о высокой насыщенности района военных действий самой чувствительной аппаратурой, позволяющей следить за каждым шагом противника. Эта система даст возможность сократить количество солдат, занятых ныне непроизводительно на поле боя. Макнамара не сказал о потерях, но его слова были направлены всей Америке, обеспокоенной этими потерями. Министра поддержал командующий вооруженными силами во Вьетнаме генерал Уэстморленд.

– Я вижу будущие районы боевых действий, – с подъемом говорил он, – районами, где мы можем уничтожить все, что мы можем засечь, используя средства мгновенного оповещения и почти мгновенного применения высокосмертоносной мощи. Учитывая, что вероятность поражения цели с первого залпа приближается к абсолютной, а средства обнаружения позволяют– вести постоянное наблюдение за противником, потребность в крупных контингентах живой силы для сдерживания врага будет уменьшаться.

Восторженность Уэстморленда не вязалась с его постоянными просьбами увеличивать именно количество солдат во Вьетнаме, но об этих просьбах Америка не знала. На распаленное воображение генерала охлаждающую струю направил сенатор Брайтсан:

– Единственная проблема с новым так называемым электронным полем боя стоимостью два миллиарда долларов, – сказал он, – о котором так восторженно говорил уважаемый генерал Уэстморленд, состоит в том, что это секретное оружие по-прежнему не может отличать вражеских солдат от мирных граждан, а, как пишут наши и зарубежные газеты, процент их гибели чрезвычайно высок. Не так ли, господин министр?

Макнамару никогда не занимал этот вопрос, ему не было дела до того, сколько гибнет мирных вьетнамцев. Как большинство американских лидеров, он считал, что чем больше, тем лучше. Поэтому на вопрос сенатора он ответил, не задумываясь:

– У нас практически нет представления ни о количестве, ни о характере потерь среди гражданского населения Южного Вьетнама. И не наше дело вести такие подсчеты. Мы пришли во Вьетнам не с благотворительными целями. Сначала нужно навести там порядок, защитить демократию и свободу от коммунистов, а потом будем думать, как помочь тем, кто оказался в орбите войны.

В интервью одному известному американскому журналисту Макнамара, не склонный обычно к саморекламе, не избежал соблазна.

– Вы, журналисты, – сказал он с довольной улыбкой, – пустили в оборот такие термины, как «антипарти-занские войска Макнамары», «линия Макнамары», «бюджет Макнамары». Теперь некоторые люди стали называть даже войну во Вьетнаме «войной Макнамары». Я не возражаю, пусть будет так, хотя я воспринимаю это как простую журналистскую находку. Война во Вьетнаме – это война всей Америки, а не одного Макнамары. Если бы американский народ не жертвовал на нее сбои деньги, Макнамара ничего бы не сделал.

Язвительно отозвалась на это заявление министра обороны газета «Вашингтон пост»: «Макнамара выжал из рекламы собственной персоны все, что только мог. Он умолчал лишь о том, что за последние пять лет он вытащил из кармана американцев пятьдесят миллиардов долларов. И, несмотря на это, небольшая азиатская страна связала нас по рукам и ногам. Сейчас не один человек задает тревожный вопрос: что он сделал с нашими деньгами и что он может сделать с Америкой?!»

Президент Джонсон знал о наскоках на министра обороны, но относился к этому спокойно. В Америке многие стремятся в любом качестве – героем или злодеем – попасть на страницы газет, потому что это – реклама.

– Ну как, Боб, – спросил президент министра обороны, – достается тебе от газетчиков?

– Наша с вами судьба такая, господин президент, – ответил министр. – Делаем святое дело для всех, а отвечаем персонально.

Президент в течение целого часа слушал Макнамару, не перебивая вопросами. Это был доклад, выверенный до последней цифры, с серьезным обоснованием каждого шага, который будет сделан во Вьетнаме. Министр подтвердил крупные потери, по сказал, что война и не бывает без них. Он предложил, согласившись с послом и генералом Уэстморлендом, серьезно заняться укреплением режима в Сайгоне. Это пойдет на пользу самой Америке. Если сайгонские войска будут лучше воевать, американские потери уменьшатся. Но остается еще очень важная задача – сломить Ханой. На усиление его противовоздушной обороны надо ответить еще более массированными ударами с воздуха. По каждому объекту и каждой движущейся по дороге машине. На юге надо укрепить оборону стратегических баз, особенно Фусань, находящейся в самом уязвимом месте, на стыке границ Вьетнама и Лаоса.

Когда Макнамара, кончив докладывать, собрал свои записки в папку, президент все еще сидел в глубокой задумчивости. Что-то тревожило его, несмотря на оптимистические выводы и прогнозы министра обороны. Наконец он поднял голову, едва заметная, будто смущенная улыбка тронула тонкие губы.

– Я думаю, Боб, тебе самому необходимо слетать во Вьетнам, поговорить с этими сайгонскими парнями со всей откровенностью и прямотой. Указать каждому то место, которое мы для него отводим. Побывайте у нашего друга Фрэнсиса. Я получил от него очень мрачное письмо. Помогите ему. По-моему, в непосредственной близости от базы Фрэнсиса проходит «линия Макнамары», не так ли? – спросил Джонсон, бросив хитрый взгляд на министра.

– Так, господин президент. Но не думайте, что это я сам придумал название.

– Но и не возражал, Боб. Верно? – одарив Макнамару улыбкой, сказал президент. – Однако это налагает на тебя большую ответственность за линию. Постарайся, чтобы ее не сломали. Фрэнсис пишет, что Вьетконг подбирается к ней и даже выводит из строя отдельные участки. Нельзя рисковать двумя миллиардами долларов, Боб.

– Понимаю, господин президент, – согласился Макнамара. – В самое ближайшее время побываю во Вьетнаме и сделаю все, что необходимо. Мне кажется, господин президент, что после выборов обстановка в Сайгоне нормализуется, исчезнут распри и сайгонские парни, как вы говорите, начнут действовать целеустремленней. Я постараюсь внушить им вашу мысль. Но остается еще один вопрос, господин президент: надо вырвать у конгресса несколько миллиардов дополнительно для закупки самолетов, особенно последних конструкций. Уэстморленд прав, когда доказывает, что надо дать ему больше войск. Вьетконг стал силой, с которой надо считаться. Для наших парней эта война слишком напряженна. Они, как говорят химики, живут и действуют во враждебной среде. Каждый их шаг сопряжен с преодолением непредвиденных трудностей. Земля, вода, лес, люди, сам воздух таят постоянную опасность. Солдаты ломаются в этих условиях. Участились случаи серьезных психических расстройств у солдат. Надо бы сократить срок их пребывания там, но у нас нет возможности менять целиком дивизии. Придется искать другие пути: предоставлять почаще короткие отпуска, прибавить денежное вознаграждение. Это тоже требует дополнительных ассигнований. Но главное – усиление технической мощи, прежде всего самолетами.

– Конгресс потребует объяснений, Боб, ты это знаешь. Тебе надо будет подготовить убедительный документ конгрессу, чтобы даже самые ярые наши противники поняли, перед какой проблемой мы стоим во Вьетнаме.

– Этим мы займемся немедленно, господин президент.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Американская военная машина начинала все чаще буксовать на полях Вьетнама. Рушились стратегические расчеты командования, проваливались тактические планы, росли потери в живой силе и технике. Особенно в технике.

Начиная по приказу президента Джонсона открытое нападение на Вьетнам, военное командование рассчитывало психологически подавить противника авиационной мощью. Но уже из первого налета на базу не вернулись восемь «скайхоков» и «скайрейдеров». И хотя никто из высоких генералов не видел в этом ничего особенного, командование воздушных сил было удивлено: оно думало, что противник будет парализован и окажется неспособным пустить в ход противовоздушные средства.

В феврале следующего года американцы за один день потеряли над Северным Вьетнамом 22 реактивных самолета, один из которых пилотировал Роберт Шумейкер. Это был его последний вылет, после которого он должен был вернуться в Штаты, поскольку прошел отбор в отряд космонавтов. Через два месяца после этого – 4 апреля – на палубы авианосцев и на аэродромы Южного Вьетнама не вернулось 57 реактивных самолетов, сбитых в воздушном бою и огнем зенитной артиллерии. В доведенном до совершенства самолете «Ф-8Е– 922» был сбит один из известных летчиков Америки Коллинс Хайнг, отмеченный геройским званием за войну в Корее. Это был двухтысячный самолет ВВС США, сбитый над Вьетнамом.

Военные требовали новых эскадрилий, а президент новых ассигнований. Выступая в конгрессе США, президент пытался патетическими фразами действовать на чувства законодателей.

– Без преимущества авиации, – говорил он с трибуны конгресса, – американские солдаты являются всего лишь «мучными принцами», связанной, задушенной и бессильной добычей для вооруженного перочинным ножом карлика желтой расы.

Президент приподнимался на носках, чуть не по пояс возвышаясь над трибуной.

– Неужели могучий, владеющий всем арсеналом технических средств американский народ, – спрашивал он у конгрессменов, – позволит, чтобы его сыновья, отстаивающие идеалы нашей демократии в джунглях и болотах Вьетнама, гибли из-за того, что мы, избранники народа, пожалеем денег для их боевой экипировки?

Конгресс, конечно, утвердил увеличенные ассигнования Пентагону, но потребовал от него представить обстоятельный доклад о причинах больших потерь самолетов и летчиков. Заместитель командующего ВВС генерал Хаммер с группой высших офицеров получил задание подготовить такую бумагу.

– Вам, генерал, – инструктировал генерала министр обороны, – надлежит составить такой документ, чтобы конгрессмены сами внесли предложение об увеличении ассигнований для приобретения самолетов.

– В каком направлении мне действовать, сэр? – спросил генерал.

– Конгрессменам надо показать, что Америка фактически одна воюет против всего коммунистического мира, помогающего Вьетнаму. Приводите любые цифры, берите их хоть с потолка, хоть с неба, генерал, но бейте, доказывайте, что наш военный бюджет – это бюджет поражения, а не победы. Вьетнам – это испытание нашей мощи, и мы должны выдержать испытание.

– На какие источники мне опираться, сэр?

Макнамара недовольно нахмурился. Он не любил, когда подчиненные не понимали его с полуслова.

– Я вам сказал: на любые, – сердито буркнул он. – Полагаю, у вас достаточно фантазии, генерал, чтобы не задавать таких вопросов. Для того чтобы ваш доклад звучал убедительнее, слетайте сами во Вьетнам, если давно там не были.

– Хорошо, сэр, я это сделаю, хотя на многие вопросы о потерях может ответить любой офицер, связанный с военными акциями против Ханоя. И ответ простой: у противника появилась мощная и эффективная противовоздушная оборона. Но самое главное, господин министр, мне кажется, дело заключается в том, что наша авиация была плохо подготовлена для войны во Вьетнаме.

Макнамара резко вскинул голову, оторвав взгляд от стола, на котором он старательно рассматривал какое-то пятнышко, чтобы не смотреть в глаза генералу, давая столь неприличное поручение.

– И это говорите вы, Стив? – удивленно спросил министр. – Вы – герой войны в Корее, награжденный Америкой самыми высшими отличиями, человек, о котором мне говорят, что лучше вас никто не знает авиацию? Откуда у вас такой вывод? В чем же, по вашему мнению, заключается плохая готовность наших ВВС для войны во Вьетнаме?

Генерал пожалел, что так опрометчиво и резко высказал свое категорическое мнение, о котором, впрочем, давно знали в штабе ВВС. Стивенсон Хаммер был известен среди офицеров штаба как человек, который имеет свое собственное мнение, не всегда совпадающее с общепринятым. На всех оперативных совещаниях, когда разбирался ход воздушной войны во Вьетнаме, он высказывался резко, оценки давал крайние, предложения выдвигал часто спорные, категоричные. Его выступления были интересны, придавали дискуссиям не рутинный характер полного согласия е мнением высокого начальства, а обостряли их и вызывали повышенное внимание, особенно молодой прослойки офицерского состава. Генерал сам понимал, что запальчивость выступлений вредит ему, вызывает па третьем этаже Пентагона не всегда благожелательное отношение. Но он ничего не мог поделать с собой. Вот и сейчас, зная, что министр, прежде чем поручить какое то ответственное задание, будет интересоваться его мнением, дал себе слово не говорить ничего лишнего, но не сдержался. Он, правда, видел, что Макнамара не столько раздражен, сколько удивлен и заинтригован, а это уже совсем другое состояние человека. С таким можно говорить более откровенно, и он, лишенный предубеждения, может легче понять, о чем идет речь. Хаммер не думал, что Макнамара, выслушав его, изменит твердо установившиеся тактические и стратегические планы воздушной войны, – в этих вопросах никто из военных Макнамару не считал авторитетом. Его высоко ценили как человека с Уолл-стрит, способного оказать давление на кого следует, чтобы военная машина не делала сбоя из-за нехватки ассигнований. Большой бизнес доверял Макнамаре, зная, что он всегда будет на его стороне.

– Я уже давно говорю, сэр, – выдержав небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями и лучше ответить влиятельному человеку, начал генерал Хаммер, – что наша стратегия воздушной войны во Вьетнаме становится ущербной. Мы продолжаем придерживаться тех же тактических приемов, что и в Корее, но обстановка во Вьетнаме складывается по-другому.

– Попробуйте нарисовать мне картину, чтобы я увидел разницу, – попросил Макнамара, и на его лице появилась то ли гримаса недовольства, то ли улыбка поддержки, – там и там перед нами была и есть одна задача– сокрушить красных. В чем же разница, Стив?

– Прежде всего, во Вьетнаме против нас фактически два фронта – Северный и Южный. В Корее мы воевали на одном фронте. Мы уничтожали военный потенциал северной части Кореи, а заодно живую силу противника, главным образом китайцев. Если первую задачу мы практически выполнили, то вторая требовала более длительного времени и, наверное, других видов оружия.

– Как вас понимать, Стив?

– Просто, сэр. Китайское командование могло послать в Корею в десять раз больше своих дивизий, оно не считалось с жертвами. Недостаток знания в теории современной войны оно пыталось восполнить количеством живой силы. Из тех миллионов, которые населяют Китай, Пекину нетрудно было бросить в костер два, три, пять, десять миллионов человек. Отсутствие современной техники, особенно авиации, делало эти миллионы беззащитными перед нашей воздушной мощыо. Потери в авиации были невелики, и в основном наши парни гибли в воздушных боях с летчиками, которые охраняли небо Китая. Во Вьетнаме другая обстановка. Во-первых, все мощнее противовоздушная оборона. Русские ракеты чертовски неприятная штука, сэр. И вьетнамские летчики, обучавшиеся главным образом в России, не дают спуска нашим парням. Мы несем слишком большие потери, и даже трудно сказать, какие из них дороже – в технике или в людях.

– Арифметика простая, Стив, – заметил Макнамара, – современный самолет стоит от трех до шести миллионов долларов.

– Это верно, – согласился Хаммер, а затем сразу как бы перешел в наступление: – Но самолет можно построить новый. А сбитый летчик, на подготовку которого уходит около восьмисот тысяч долларов, теряется навсегда. Скоро мы начнем выскребать наши запасы пилотов из штаба и учебных центров. За последние два года мы потеряли почти полторы тысячи лучших летчиков, штурманов, радистов. А те, которые еще летают; работают на износ. Летчики не могут летать все время на боевые задания. Им нужен отдых, сэр. Очень нужен, сэр, поверьте моему опыту. Уставший летчик – легкая добыча для противника, потому что он перестает чувствовать машину, слабее реагирует на опасность.

– Тут я перед вами пасую, генерал, – изобразив на лице подобие улыбки, сказал Макнамара. – Но скажите, почему современные, усовершенствованные, хорошо вооруженные машины оказываются, как вы говорите, малоэффективными?

– Я изложил это, господин министр, в обстоятельной докладной на имя командующего ВВС, – сказал Хаммер, испытывая неудобство, зная, что командующий, как обещал, доложил Макнамаре, но министр не помнит о существе проблемы или еще не ознакомился с запиской, а если ознакомился, то забыл, о чем в ней речь. Вполне возможно, конечно, и то, что он хочет услышать особую точку зрения из первых уст. – Думаю, что в ближайшие дни вы получите от командующего мои соображения, – схитрил генерал, – а сейчас я вам изложу их конспективно. Я понимаю, как трудно у вас со временем, сэр.

– Когда речь идет о вопросах, имеющих отношение к судьбам Америки, Стив, нам не пристало ссылаться на занятость. Я слушаю вас. И можно не конспективно.

Беседа начинала приобретать для генерала неожиданное направление. Он рассчитывал, что министр даст несколько определенных тезисов, не вдаваясь ни в какие узкоспециальные проблемы воздушной войны, – министру обороны, пришедшему в Пентагон из большого бизнеса, не обязательно знать все ее тонкости. Но то, что он проявил неподдельный интерес, вдохновляло Хаммера.

– Когда я сказал, сэр, что наша авиация была плохо подготовлена для военных действий, я имел в виду прежде всего консервативность нашего мышления.

– Кого вы включаете в этот круг консерваторов? – полушутливо-полусерьезно спросил Макнамара.

– В первую очередь самого себя, а затем уже других военно-авиационных начальников, сэр.

Макнамара впервые весело, непринужденно рассмеялся:

– Я и не знал, Стив, что вы так беспощадны даже к самому себе.

– Что вы, сэр! Так научила жизнь, а вернее, война во Вьетнаме.

– Понимаю, Стив. Но все-таки в чем же был ваш консерватизм?

– Планируя подавление противника в соответствии с новым курсом, мы исходили из того, что необходимо сосредоточить крупные силы авиации для нанесения стратегических воздушных ударов, чтобы в короткое время поразить важнейшие объекты военного и экономического потенциала противника.

– Я не вижу в этом ни ошибки, ни консерватизма, Стив. Разве это не основная наша задача?

– Конечно, основная, но нам надо было сделать очень большую поправку на Вьетнам.

– Что вы имеете в виду?

– Мы были, если говорить откровенно, застигнуты врасплох особенностью северовьетнамского поля сражения. Стратегическая авиация оказалась крупнокалиберной пушкой, стреляющей в мишень для винтовки. Сравнительно крупные объекты – электростанции, порты, мосты, ну просто, наконец, большие города – не так густо расположены на земле Вьетнама. Основными целями авиации оказались объекты небольшого размера, рассеянные по равнине и в горных районах. Мы направляли и направляем большое число самолетов на бомбежку какого-нибудь парома, бамбукового моста или нескольких велосипедистов с грузами. И летчики идут на задание, ругаются, протестуют, дают нелестные оценки нашей военной мысли, но летят и сбрасывают на тот проклятый бамбуковый мостик десятки, а иногда и сотни бомб. Разносят его в щепки, доставляют назад хорошо отснятую кинопленку, на которой устрашающе и убедительно выглядит наша воздушная мощь. Часть этой пленки, самая страшная, что ли, показывается па экранах населению. И наши зрители аплодируют, гордятся своими героическими летчиками. А по правилам, сэр, нас надо отстранять за такое руководство войной.