Текст книги "Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация?"
Автор книги: Михаил Маслов
Соавторы: Сергей Зубков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)
22 июня 1941 г. стал самым трагическим днем в истории России. Он стал днем не только величайшей национальной трагедии, но и днем величайшего национального бессилия. Обороноспособность Советского Союза рушилась с ужасающей быстротой. На гигантском фронте от Балтики до Черного моря опрокидывались дивизии и целые фронты. Здесь было все: и беспримерный героизм защитников Бреста, и повальное дезертирство, тотальная потеря связи и управления войсками, казалось, советская власть расписывается в своей полной неспособности защитить Родину.
Никогда еще со времен Рюрика Русь не сталкивалась с врагом такой силы, никогда еще ее судьба не была поставлена на карту в такой степени. За всю более чем тысячелетнюю историю русского государства враг не был столь беспощаден. Ни половцы и печенеги, ни Батый и Мамай, ни Наполеон и многие другие, с кем приходилось сражаться русским ратям и армиям, не стремились одновременно к полному захвату территории, порабощению народа, уничтожению культурных и национальных традиций, не желали отнять у населения родной язык, святыни и память. Нацистская Германия стремилась именно к этому. Великая Отечественная война недаром получила такое имя. Народы, населявшие Советский Союз, 22 июня вступили в битву не за территорию или политическое устройство, не за вождя или идеологию, ставкой было само их существование.
22 июня 1941 г. вермахт приступил к реализации плана «Барбаросса», гитлеровские войска вторглись на территорию Советского Союза. Как в огромном калейдоскопе, в одночасье, появление нового – Восточного—фронта в корне изменило геополитическую ситуацию в мире. Осталось всего две силы, которые еще не бросили свои гири на чаши величайшей войны в истории человечества. Но 22 июня изменило ситуацию не только в Европе, оно стало «рубежом» в отношениях США и Японии [398]398
Bisson T.A. Americas Far Eastern Policy – N.Y., 1945, p. 94.
[Закрыть]. И если Соединенные Штаты знали, на чьей стороне выступят, то Японская империя, несмотря на явные симпатии к Риму и Берлину, окончательного решения не приняла, а время утекало с неимоверной быстротой.
В Вашингтоне важнейшим элементом стратегического мышления в этот период становится предсказание дальнейшего поведения японцев. Большинство аналитиков сходилось на том, что Империя направится на север против СССР. Этого мнения придерживался глава дальневосточного отдела Госдепартамента. Начальник отдела военного планирования штаба ВМС контр-адмирал Тернер стоял на данной точке зрения. Из Китая, от Чан Кайши поступала «достоверная информация» о том, что Токио разорвет пакт о нейтралитете с Москвой и устремится в Сибирь. Достоверность подобных данных и справедливость прогнозов, казалось, подтверждались небывалым ростом Квантунской армии. Япония спешно мобилизовывала новые контингенты резервистов. К июлю количество войск на границе с СССР достигло 850 тысяч человек, против 700-тысячной группировки советских войск.
Умозаключения значительной части американского генералитета тем не менее строились скорее на «кофейной гуще», нежели на анализе объективной реальности. Практически в любой работе, посвященной Пёрл-Харбору или политике Соединенных Штатов в начальный период Второй мировой войны, мы найдем строки о небывалых успехах американской разведки. Успехи действительно были, но значительно более скромные, чем принято считать, в США действительно научились читать дипломатическую переписку Токио, взломали несколько кодов императорских ВМС, могли отслеживать перемещения конкретных кораблей и соединений. Это очень и очень не мало, когда подобная информация правильно систематизируется и адекватно интерпретируется. Исходя из подобных данных можно предсказать, где и когда появится тот или иной корабль, самолет, можно, наконец, с точностью до минуты определить дату начала военных действий. Ключевым в данном вопросе является правильная систематизация, анализ и интерпретация разведывательных данных, но именно этого американским стратегам и не хватало. Разведка в США, как сейчас любят говорить, находилась в стадии системного кризиса. Подробнее о причинах этого кризиса американского разведывательного сообщества речь пойдет ниже в специальной главе настоящего исследования. Сейчас же стоит заострить внимание лишь на том, что политическое и военное руководство страны получало обрывочные данные, которые проливали определенный свет на ситуацию, но не могли прояснить картины в целом.
Рузвельту хватало информации, чтобы понять, что в Токио еще не определились с окончательным выбором. Он наблюдал за колебаниями японцев между северным и южным направлениями экспансии. Президент был «прикован», обречен на временное бездействие, до тех пор, пока Япония не скажет своего слова. 1 июля 1941 г. он сказал министру внутренних дел Г. Икесу: «Японцы ведут между собой отчаянную борьбу, стараясь решить, куда им нужно прыгнуть – атаковать Россию, атаковать южные моря или сесть на забор и ожидать развития событий, относясь к нам более дружественно. Никто не знает, каким будет избранное направление, но нам страшно важно для контроля над Атлантикой сохранить мир на Тихом океане. У меня просто недостаточно военно-морских сил для того, чтобы действовать на обоих направлениях, – каждый малый эпизод в Тихом океане означает уменьшение числа кораблей в Атлантическом океане» [399]399
Уткин А.И. Дипломатия... С. 164.
[Закрыть]. Перед Рузвельтом по-прежнему стояло много неизвестных, и он вполне справедливо считал, что браться за решение задачи пока рановато. Вдобавок ко всему непосредственная угроза Великобритании ослабла, Гитлер, увлеченный походом на Восток, теперь, вне зависимости от развития плана «Барбаросса», не мог нанести удар по Англии раньше мая 1942 г.
Из Вашингтона пристально следили за ходом советско-германской войны. Для Рузвельта было очевидно, что фашистская победа усилит рейх настолько, что перспектива победы англо-американской коалиции станет совершенно призрачной. Худшие опасения подтверждали и многие американские стратеги, они давали СССР «один месяц, и максимум, возможно, три месяца» [400]400
The White House Papers of Harry L. Hopkins. An Intimate History, of Robert E. Sherwood. – London, 1949, V. 3, p. 303.
[Закрыть].
Нашему читателю, воспитанному на идее непобедимости русской армии, на том, что наше Отечество является если не самым сильным в военном отношении, то уж точно входит в тройку лидеров, подобное мнение американских военных образца 1941 г. покажется верхом близорукости, если не глупости. Здесь стоит остановиться немного подробнее. Большинство из нас воспитывалось в сверхдержаве с соответствующей идеологией и пропагандой. Нас приучили думать, что сильнее нашей страны нет и никогда не было. Но это не так. СССР в 1941 г. сверхдержавой не был. Более того, в мировой военной иерархии он занимал далеко не передовые позиции. Репутация русского оружия была крайне низкой – к тому были причины. За последние сто лет (к 1941 г.) Россия проиграла четыре из семи войн (крымская война, русско-японская, Первая мировая, советско-польская). С победоносными же войнами ситуация обстояла не лучше. Русско-турецкая война 1877—1878 гг. велась с заведомо более слабым противником, показала неспособность значительной части русского генералитета командовать и в целом особой славы не принесла. Закончилась же она Берлинским конгрессом – позором русской дипломатии. Следующий в хронологическом порядке успешный для нашей страны военный конфликт – столкновения с японской армией на о. Хасан и р. Халхин-Гол – действительно может быть вписан золотыми буквами на скрижали отечественной боевой славы. Третья—советско-финская война, конечно, закончилась победой СССР, но ценой таких жертв, что ее скорее можно отнести к поражениям. Подведем итог: четыре позорных поражения, одна чистая победа и две победы по очкам – не впечатляющий результат. К сведению, Соединенные Штаты, фактически не имевшие военных традиций и армии, за тот же период разгромили Мексику, наголову разбили Испанию и стали одним из победителей в Первой мировой войне. Говорить об Англии или Франции в данных условиях вообще не приходится.
Итак, СССР не был сверхдержавой. Советский Союз продолжал оставаться во многих отношениях аграрной страной, импортировавшей продукцию тяжелого машиностроения. В военном отношении его оценивали крайне низко, а, учитывая чистку в армии 1937—1938 гг., многие военные аналитики мира вообще списали его со счетов как силу. После блестящих успехов вермахта в Польше, Норвегии, Дании и Франции (последняя действительно была сверхдержавой, а в военном плане считалась сильнейшей) шансы СССР выглядели плачевно. Неудивительно, что большинство военных и политиков в США и Великобритании давали Москве один – три месяца. Рузвельт воспринимал ситуацию несколько иначе, вполне предполагая возможность того, что СССР продержится до октября. Далее природные условия сделают активные военные действия невозможными, и Советский Союз гарантированно протянет до весны – лета 1942 г. Если столкновение между Россией и Германией пойдет по этому сценарию, то вполне вероятны некоторые геополитические изменения, теперь уже в пользу США. Но Рузвельт, с его непонятным для многих русофильством, оказался не самым большим радикалом. Военный министр Стимсон предложил президенту немедленно вступить в войну: «Нам нужно действовать быстро и преодолеть первоначальные трудности, прежде чем Германия высвободит ноги из русской трясины» [401]401
Цит. по: Яковлев Н.Н. Франклин Делано Рузвельт... С. 429.
[Закрыть]. Видимо, этот призыв попал на благодатную почву, ведь основную задачу Рузвельт видел в уничтожении нацизма: «Мы должны уничтожить Гитлера, – говорил президент, – или он уничтожит нас» [402]402
Цит. по: Тавровская Г.М. К вопросу о создании антигитлеровской коалиции// ВИ, 1957. № 12. С. 79.
[Закрыть]. Но спешить он не собирался, следовало выждать, по крайней мере, до осени, когда ситуация прояснится. В то же время президент понимал, что необходимо помогать Москве (пусть Гитлер завязнет окончательно) и не допустить удара в спину – удержать Японию от нападения на дальневосточные советские территории. Ему необходимо было балансировать на краю пропасти, временно сохраняя мир на Тихом океане.
Он как-то сказал в разговоре с сыном следующее: «Ты представь себе, что это футбольный матч... А мы, скажем, резервные игроки, сидящие на скамье. В данный момент основные игроки – это русские, китайцы и в меньшей степени – англичане. Нам предназначена роль... игроков, которые вступят в игру в решающий момент... Еще до того, как наши форварды выдохнутся, мы вступим в игру, чтобы забить решающий гол. Мы придем со свежими силами. Если мы правильно выберем момент, наши форварды еще не слишком устанут...» [403]403
Рузвельт Э. Его глазами. М., 2003. С. 87—88.
[Закрыть]
22 июня премьер-министр Черчилль выступил с обращением, в котором говорил о безоговорочной помощи СССР в его борьбе с Германией. 24 июня Рузвельт заявил, что Соединенные Штаты предоставят необходимую Советскому Союзу помощь. В американских банках были разморожены советские активы и кредиты [404]404
Советские фонды и кредиты в США были заморожены в связи с советско-финской войной. См.: The New York Times, 25.6.1941.
[Закрыть]. Фактически оба англо-саксонских лидера говорили о союзе с Россией. То было недвусмысленное предупреждение и для Японии, что в случае нападения на СССР она может столкнуться с коалицией из трех государств.
Пользуясь ситуацией, в Белом доме решили предпринять ряд активных мер, так, 4 июля в Исландию были посланы 4 000 морпехов, а несколько позже было принято решение о эскортировании американских и исландских судов в Северной Атлантике. Это еще нельзя трактовать как объявление войны Германии, но то, что это было прямое нарушение международного морского права, отрицать нельзя. Недаром еще в мае известный изоляционист сенатор-республиканец Тафт заявлял, что целью Рузвельта является, «не спрашивая народ, все больше и больше толкать ход развития к войне» [405]405
The New York Times, 28.5.1941
[Закрыть]. Но президент уже знал о наметившихся переменах в американском обществе. Сентябрьский опрос общественного мнения показал, что 67 процентов респондентов считают возможным и нужным начало войны с Японией, чтобы не дать последней еще более усилиться.
Балансируя в столь сложной ситуации, президент заверял Японию в стремлении к мирному урегулированию. Закрывал глаза на невыполнение многими фирмами эмбарго – торговля с Японией, в том числе и стратегическим сырьем, продолжалась. Он вызывал серьезное раздражение в Лондоне своими мирными инициативами. Черчилль-то надеялся, что американцы ведут дело к конфликту с Токио и станут действительными союзниками хотя бы в Азии. Но в Вашингтоне мыслили иными категориями, нежели под бомбами в Лондоне. Рузвельту был нужен мир на границе СССР и Японии – возможно, даже ценой войны, но не ранее поздней осени 1941 г. Он занял крайне сложную двойственную позицию, решив создать военную угрозу на южном фланге Японской империи. Американский флот пошел на прямую провокацию (прямо по Макколуму), два американских крейсера забрались во внутреннее Японское море, неподалеку от о. Сикоку – это было прямое нарушение границы и международного морского права. Корабли «Солт-Лейк-Сити» и «Нортемптон» совершали визит доброй воли в Австралию. Интересно, что в официальной хронологии событий военно-морского флота США за 1941 г. не указано, откуда и когда, а также под чьим командованием вышли эти крейсера. Известно лишь, что 5 августа они прибыли в Австралию.
В американских архивах сохранился интересный документ – официальный протест морского министерства Японии послу США Д. Грю: «В ночь на 31 июля 1941 г. соединения японского флота на якорной стоянке в бухте Сукумо обнаружили шум винтов, приближающийся к каналу Буиго с востока. Эсминцы охранения японского флота обнаружили (видимо, шум) и заметили два затемненных крейсера, которые исчезли в южном направлении, воспользовавшись дымовой завесой, посте того как были запрошены на принадлежность... Офицеры военно-морского флота Японии уверены, что суда были крейсерами Соединенных Штатов» [406]406
Stinnett R. Op. cit., p. 10, 323.
[Закрыть]. Маловероятно, чтобы японские моряки ошиблись, поскольку опознать принадлежность корабля не так уж сложно. Во-первых, по силуэту, он индивидуален, и соответствующие атласы кораблей есть на каждом мостике, во-вторых, по звуку винтов – это тоже довольно легко распознаваемый признак. Итак, два американских крейсера находились у входа на якорную стоянку японского флота – подобные «казаки-разбойники» могли легко кончиться перестрелкой и даже войной. Но Рузвельт осознанно шел на риск, давая понять японской стороне, что прежде всего необходимо урегулировать отношения с США, а уж потом строить свои дальнейшие (в том числе и агрессивные) планы.
Тем временем в Токио все: император, двор, правительство и военные, затаив дыхание, наблюдали за развитием событий на западной границе Советского Союза. Действия Гитлера, который, кстати, так и не поставил своих азиатских союзников в известность о плане «Барбаросса», полностью изменили геополитическую ситуацию в мире. «Ястребы» в японском правительстве расправили крылья, казалось, вот он – тот единственный и неповторимый шанс для империи. Шанс создать «Великую азиатскую сферу сопроцветания». Те немногие, выступавшие за более умеренный курс, окончательно замолчали – в сложившихся обстоятельствах их просто не слушали. Но и апологеты экспансии не были едины, правящая элита разделилась на два крупных лагеря: сторонники северного и южного направлений. Окончательное решение оставалось за священной особой императора Хирохито.
Наиболее последовательным сторонником северного направления был министр иностранных дел Мацуока. Начиная с 15 июня, то есть еще до начала Великой Отечественной войны, он на всех заседаниях кабинета настойчиво ратовал за нападение на Советский Союз. Как мы говорили выше, Гитлер не информировал Токио о своих планах, однако это был секрет «полишинеля». «Шила в мешке не утаишь», как и не спрячешь передвижения трехмиллионной армии, тысяч танков и самолетов – начиная с мая 1941 г. весь мир ждал немецкого удара. Ждал его и Мацуока. Когда же развязка произошла и мучительное ожидание было окончено, позиция министра стала еще жестче.
24 июня 1941 г. на 32-м заседании координационного комитета японского правительства и ставки он заявил: «Когда Германия победит и завладеет Советским Союзом, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для нее. Мы должны либо пролить кровь, либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь. Вопрос в том, чего пожелает Япония, когда с Советским Союзом будет покончено. Неужели мы не вступим в войну, когда войска противника в Сибири будут переброшены на запад?»
На следующем заседании он развил свою позицию: «Если мы быстро нападем на Советы, Соединенные Штаты не выступят. США не смогут помочь России по одной той причине, что они ненавидят Советский Союз. В общем, Соединенные Штаты не вступят в войну. Надо нанести удар сначала на севере, а затем уже идти на юг. Если мы пойдем вначале на юг, нам придется воевать с Британией и Соединенными Штатами... Если мы будем ждать и наблюдать за развитием событий, как это предлагается в проекте Верховного командования, мы будем окружены Британией, Соединенными Штатами и Россией. Мы должны двинуться на север и дойти до Иркутска. Я думаю, что, если мы пройдем даже половину этого пути, наши действия смогут повлиять на Чан Кайши, подтолкнув его к заключению мира с Японией» [407]407
Цит. по: Черевко К.Е. Указ. соч. С. 140—141.
[Закрыть].
Сейчас, ретроспективно, мы видим, что позиция министра иностранных дел была довольно прагматичной и логичной. Действительно, при нападении Японии на СССР Соединенные Штаты вряд ли бы вступили в войну, и дело тут не в желании, а в отсутствии повода и неготовности армии и флота. Другое дело, что Великобритания войну бы скорее всего объявила. Данный геополитический расклад понимали многие, основными оппонентами Мацуока были военные, причем как генералы, так и адмиралы. Принято считать, что японская армия отстаивала именно северный вариант агрессии, а флот, напротив, – южный. Эта точка зрения справедлива, но генералы «обожглись» на Халхин-Голе и выступать против 700-тысячной группировки РККА особенно не рвались. Генерал Г. Сугияма, начальник генерального штаба, так парировал предложения Мацуока: «Верховное командование должно обеспечить готовность. А мы не можем сейчас решить, будем наносить удар или нет. Для приведения в готовность Квантунской армии нам потребуется от 40 до 50 дней. Необходимо время и для организации всех наших наличных сил, и для подготовки к наступательным операциям. К этому времени ситуация на советско-германском фронте прояснится. Сражаться мы будем, если условия будут благоприятными» [408]408
Japan's Decision for War. – Stanford, 1967, p. 67.
[Закрыть]. Таким образом, японская армия ни в коем разе не собиралась оставить Россию в покое, но наступление ставила в зависимость от хода войны.
Нападение на север вполне могло произойти при сложении воедино нескольких условий. Так, Советский Союз должен был перебросить значительную часть своих дальневосточных войск на советско-германский фронт и фактически оголить границу. Далее, немецкое наступление на Западе должно было развиваться крайне высокими темпами (примерно такими, какие были заложены в план «Барбаросса»). Но без соблюдения этих условий японская армия нападать отказывалась. Кроме того, Квантунская армия находилась в крайне невыгодной временной вилке. Начать военные действия, при самых благоприятных условиях для японцев, она могла лишь в крайне короткий промежуток времени, примерно с 15 августа по 10 сентября. Ранее первой даты не мог быть достигнут численный перевес над РККА, а более позднее начало войны считалось невозможным из-за погодных условий. В целом же руководство армии не видело особой разницы между южным и северным направлениями: «Здесь нет различий по важности, – говорил Сугияма. – Мы намерены наблюдать, как будет развиваться ситуация» [409]409
Там же. С. 145.
[Закрыть].
Адмиралы занимали более радикальную позицию. Военно-морской министр Оикава 25 июня выразил свою точку зрения следующими словами: «Флот... выражает опасения по поводу войны одновременно с Соединенными Штатами, Британией и Советским Союзом. Представьте, если Советы и американцы будут действовать вместе, и Соединенные Штаты развернут военно-морские и авиационные базы, станции радиопеленгации и т.д. на советской территории. Представьте, если базирующиеся во Владивостоке подводные лодки будут переведены в Соединенные Штаты. Это серьезно затруднит проведение операций. Чтобы избежать подобной ситуации, не следует планировать удар по Советской России, но нужно готовиться к движению на юг» [410]410
Ibid., p.59.
[Закрыть].
К июлю 1941 г. в генеральном штабе японских вооруженных сил пришли к выводу, что «возможности завершения немцами войны против СССР в ранее запланированные сроки уменьшились» [411]411
ГАРФ. Ф. 7867. On. 1. Д. 275. Л. 279.
[Закрыть]. Кроме того, Москва имела довольно точную информацию о планах японских милитаристов – через разведчика Р. Зорге и из ряда других источников [412]412
См.: Советская внешняя политика. 1917—1945. М., 1996. С. 284.
[Закрыть]. Советское командование в подобных условиях не пошло на переброску войск с Дальнего Востока на Запад. Ситуация делала позицию Мацуока бесперспективной. Принц Коноэ не решался на северную авантюру. Вторжение в Советский Союз в данных условиях означало для Японии полное сворачивание торговли с Соединенными Штатами, что делало для нищей в ресурсном отношении страны северный вариант экспансии невозможным. Кроме того, вполне вероятно было развитие событий, при котором нападение на СССР привело бы к войне с Великобританией и, возможно, США, а в Японии считали главным «не вести войну на два фронта» [413]413
ГАРФ. Ф. 7867. Оп. 1. Д. 275. Л. 280.
[Закрыть], так как страна не могла выдержать такого напряжения.
К сентябрю 1941 г. в Москве стало ясно из донесений резидентуры, что возможность войны с Японией мала. А концентрация японских войск на границе с СССР является «дымовой завесой» для нападения на США [414]414
Черевко К.Е. Указ. соч. С. 154.
[Закрыть]. Еще 2 июля 1941 г. совещание руководящих политических и военных деятелей Японии приняло документ «Главные пункты государственной политики империи». В соответствии с ним Япония по-прежнему держала курс на создание «сферы сопроцветания» в Восточной Азии. Было решено форсированными темпами продолжать подготовку к войне с США и Великобританией, при этом нападение на Соединенные Штаты ставилось в зависимость от переговоров, шедших в Вашингтоне, а точнее, от тех уступок, на которые будут готовы пойти США. Война с Америкой также планировалась в случае вмешательства последней в европейский конфликт [415]415
Полный текст см.: ГАРФ. Ф. 7867. Оп. 1. Д. 275. Л. 233—234.
[Закрыть].
Японские правящие круги планировали прежде всего продвижение в район Южных морей (Голландская Индия, Индокитай), чтобы обеспечить себе наилучшие условия для дальнейшего захвата Китая, стремясь подорвать связи Чан Кайши с западными странами, перерезать их экономическую и военную помощь. Войну с Великобританией и США предполагали, но стремились оттянуть как можно дальше. Выяснение же отношений с Советским Союзом планировали лишь, «если ход советско-германской войны примет для Японии благоприятный оборот» [416]416
Там же.
[Закрыть]. Таким образом, министр иностранных дел Мацуока и поддерживавший его генерал Тодзё остались в меньшинстве. Даже вполне адекватные предложения министра по улучшению японо-американских отношений с целью не допустить сближения СССР и США особенно не рассматривались [417]417
IPHA, pt. 20, p. 3994.
[Закрыть].
В Вашингтоне же отчаянно стремились не допустить выступления Японии на стороне Германии. Выше мы говорили о ряде мер, предпринимавшихся в этом направлении, но Рузвельт «давил» по всем направлениям. В начале июля Госдеп затребовал от японского МИД разъяснений по вопросу о слухах о готовящемся нападении на СССР. В послании прямо говорилось, что из различных источников «стало известно»... Токио отреагировал незамедлительно. Ответная нота гласила, что Имперское правительство не рассматривало вопрос о возможности нападения на СССР на стороне Германии [418]418
Peace&War..., p. 685, 691—692.
[Закрыть].
Действительное положение дел прояснилось довольно быстро. Не в меру ретивый Мацуока не принял во внимание решения правительства и координационного комитета. Тем более он не собирался действовать в русле этих решений. Всеми силами стремясь развернуть курс японской экспансии на север, он решил самостоятельно прощупать позицию США. Логика была очевидна: если американский посол подтвердит, что его правительство по-прежнему ненавидит большевиков и Америка останется нейтральной в случае советско-японского конфликта, то он, Мацуока, получит дополнительную гирю на свою чашу весов во время правительственных диспутов. При очередной встрече с Грю он без обиняков выдал желаемое за действительное – правительство Коноэ находится «под большим давлением влиятельных элементов, требующих вступления Японии в войну против Советского Союза» [419]419
Grew J.C. Ten Years... p. 398.
[Закрыть]. Результат для министра остался нулевым, посол отделался общими фразами – нормальная практика: прежде, чем обмениваться мнениями по подобным заявлениям, необходимо получить подробные инструкции из центра. А вот Мацуока лишь дезавуировал официальное правительственное заявление. Вашингтон вновь получил подтверждение того, что Япония по-прежнему стоит на развилке. Это хрупкое равновесие вполне устраивало американцев.
Начав войну с СССР, Германия столкнулась с первыми непредвиденными трудностями. Военный потенциал жертвы оказался куда значительней прогнозируемого. Донесения с передовой поражали, количество танков, самолетов и другой боевой техники, брошенной Красной Армией, превосходили любой ночной кошмар немецких генералов. 10 000 танков, оставленных РККА только на границе, для немецкой армии оставались недостижимой мечтой всю войну. Удручало и качество советской техники. Но новые знания не поколебали арийской уверенности в победе, правда, становилось очевидно, что без помощи Японии война продлится несколько дольше. В июле 1941 г. между Японией и Третьим рейхом шли напряженные переговоры. В итоге было подписано секретное соглашение: Япония обязалась напасть на Советский Союз после взятия немецкими войсками Москвы и Ленинграда [420]420
См.: ГАРФ. Ф. 7867. On. 1. Д. 275. Л. 281—283.
[Закрыть].
Японские милитаристы ставили нападение на СССР в зависимость от успехов немецкого оружия. Но то был не главный фактор при выборе направления экспансии. Было очевидно, что раньше весны 1942 г. японская армия не сможет накопить необходимые ресурсы для успешного ведения компании против Советского Союза, то есть уже в конце июня 1941 г. было ясно, что до весны 1942 г. дальневосточные границы СССР останутся неизменными. Эти причины привели к тому, что 2 июля в Токио выбрали южное направление.
Первая фаза южного варианта предполагала захват «французского наследства». Имперское правительство и военные стремились этим шагом обезопасить свой тыл, улучшить стратегическую обстановку на китайских фронтах и получить дополнительные ресурсы. 20 июля правительству Виши [421]421
Профашистское коллаборационистское правительство неоккупированной южной части Франции, столица – г. Виши, отсюда и название. Глава правительства – генерал А.Ф. Петен. (Прим. авт.)
[Закрыть]был предъявлен ультиматум. Империя требовала предоставить ей право держать войска и военно-морские базы в Южном Индокитае – французской колонии. Фактически от Петена требовали «подарить» эти азиатские территории. Не дожидаясь ответа или заключения соответствующего договора, 24 июля японские войска перешли границу Южного Индокитая. Началась оккупация. 29 июля, будучи неспособно противостоять нажиму Токио, правительство Франции подписало договор о «совместной обороне Индокитая». Суть, которая скрывалась за довольно безобидными дипломатическими формулировками, заключалась в захвате Японией французской колонии.
Новый виток японской агрессии вызвал бурное раздражение в Вашингтоне. Рузвельт предпринял попытку остудить Японию «холодным душем». 26 июля 1941 г. президент объявил о секвестре всех японских активов в США и о введении полного торгового эмбарго. Возможно, одной из причин, побудившей Рузвельта ввести эмбарго, была перехваченная информация о том, что Япония, после того как закрепится в Индокитае, может предпринять нападение на СССР [422]422
См.: Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Документы и материалы. Т. 1. М., 1984. С. 61—63.
[Закрыть]. Подобное эмбарго наложила и Великобритания, объявив о расторжении японо-английского торгового договора 1911 г., японо-индийского договора 1934 г. и японо-бирманского 1937 г. Таким образом, Японская империя оказалась в ситуации практически полной экономической блокады.
Выступая по радио, Рузвельт заявил: «...США рационализируют потребление бензина в стране и в то же время снабжают горючим явного агрессора. Если бы мы прекратили поставки нефти, японцы двинулись бы на Голландскую Ост-Индию уже год назад, и мы бы имели войну» [423]423
Цит. по: Яковлев Н.Н. 3 сентября... С. 21.
[Закрыть]. Видно, что президент сознавал последствия данного шага. Он понимал, что эмбарго является для Империи таким же стимулятором агрессии, как и слабость жертвы. Овальный кабинет не сомневался, что теперь Япония будет вынуждена действовать в соответствии с тройственным пактом. В этом случае «японская экономика выйдет из зависимости от США, ибо в распоряжении Японии будут ресурсы стран южных морей» [424]424
Цит. по: Японский милитаризм. Военно-историческое исследование. М., 1972. С. 174.
[Закрыть], то есть Рузвельт осознанно отрезал для японцев северный вариант. Перед Токио оставалась одна альтернатива: движение на юг или назад (уступки Вашингтону по ключевым вопросам и все из этого вытекающее). Рузвельту не требовались услуги астролога, чтобы понять, что второй вариант невозможен. Он намеренно провоцировал Японскую империю.
