Текст книги "Серебряное небо"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Следующие недели прошли под знаком бизоньего мяса.
Погода стояла морозная, и оно быстро замерзло твердыми глыбками. Джедай сделал помост на столбах, сложил его туда, переложив лапником, и началась война с воронами.
Они быстро прознали, где можно поживиться мороженым мясом – прилетали, разворашивали лапник и принимались ковырять смерзшиеся куски клювами. Лесли не слишком обращала на это внимание: много ли урона способны нанести две-три птицы (больше их обычно не бывало)! Но для собак и Джедая это было вопросом принципа.
Стоило кому-то из собак заметить на помосте ворона, и вся Стая тут же начинала тявкать и подвывать: «Сюда, скорей! Воры, воры!» Джедай выскакивал и принимался швырять в птиц чем попало, лез на помост – вороны тут же, не будь дураки, улетали… и через час прилетали снова.
Потом грянула оттепель, и Лесли была вынуждена, чтобы мясо не испортилось, срочно вялить и коптить его. С утра до вечера она резала его на куски и полосы, солила, развешивала и укладывала в коптильню. Сосновые дрова для копчения не подходили, и Джедай целыми днями бродил по лесу, выискивая изредка встречавшиеся среди сосняка березы и дубки.
К тому времени, как снова похолодало, удалось переработать больше половины мяса – получилось три корзины. Джедай втащил их на помост и, чтобы не добрались вороны, завернул в тент.
Рана зажила довольно быстро. Уже через десять дней Лесли сняла швы, еще через неделю отправилась на охоту.
Джедай, правда, возражал: «Зачем? У нас и так полно мяса!» – но нужно было заново приучать ногу к ходьбе. Пока что при каждом шаге она отзывалась тупой болью, быстро уставала и начинала ныть.
После истории с бизоном Джедай стал куда с большим интересом, чем раньше, относиться к собакам. Разговаривал с Алой, посылал ее за Лесли, когда самому было лень вылезти из шалаша. Она даже пару раз заметила, как он похлопывает по боку Дураша и сует ему огрызки мяса – песик аж извивался от счастья.
Весна выдалась ранняя – уже к концу февраля в снегу появились проплешины, которые вскоре расцветились тоненькими, как ниточки, стрелками молодой травы и сизоватыми пушистыми ростками первоцветов. Пора было идти в Калифорнию, но Лесли все медлила, убеждала себя: «Не стоит спешить, пусть земля еще немного просохнет!» – сама при этом понимая, что в действительности просто тянет время. Уж очень не хотелось покидать шалаш – место, которое впервые за долгое время она привыкла считать своим домом.
Да и Джедай, когда она наконец сказала ему, что пора собираться в дорогу, с одной стороны, обрадовался, с другой, сидя вечером у костра, обвел глазами внутренность шалаша и сказал с невеселой усмешкой:
– А я как раз планировал антресоли сделать…
Началом их пути должна была стать та самая седловина между двумя горами-близнецами. За ней шли места, Лесли уже незнакомые. Но прежде она решила заглянуть в схрон и оставить там часть вещей, захватив взамен товары – наверняка по пути встретятся какие-нибудь поселки, где можно будет выменять муку, хлеб и овощи. Впервые не стала таиться от Джедая – показала ему и пещеру, и нишу в стене, где лежали мешки с товарами.
Когда, разложив вещи на полу пещеры, она принялась отбирать то, что могло пригодиться им в пути, он удивленно приподнял брови:
– Погоди, а разве ты не собираешься забрать отсюда все?
– Нет. Дорога незнакомая, не знаю, удастся ли пройти там с волокушей. Так что лучше чтобы вещей поменьше было, – объяснила Лесли.
– То есть, – Джедай всматривался в нее с таким выражением, точно видел впервые, – ты намерена еще сюда вернуться?
– Наверное.
– Но я думал, – он продолжал всматриваться в нее, – что мы вместе идем на Кейп-Розу и вместе… останемся там.
– Джед, у меня таких схронов еще восемнадцать. Там и товары, и оружие, и одежда, и много чего еще. Мне эти вещи не так легко достались. Так что если я решу остаться с тобой на Кейп-Розе, – впервые она сказала это напрямую, – то в любом случае должна буду вернуться, чтобы забрать их.
– Если? – медленно повторил он. – Но мне казалось, что все уже решено.
– С тех пор я много об этом думала, и… – Лесли вздохнула и опустила глаза. – Понимаешь, я уже девять лет живу одна, сама по себе, и отвыкла подолгу бывать среди людей. В поселках мне иногда невмоготу становится, так хочется побыстрее оттуда убраться. Вот я и сомневаюсь, не получится ли, что мы придем на Кейп-Розу и поначалу все хорошо будет, но пройдет месяц, два – и меня снова потянет в дорогу?
Взглянула на Джедая – он улыбался, в глазах проглядывало нечто похожее на облегчение. С чего бы это?
– Лесли, – он обнял ее за плечи и привлек к себе, – милая, я все понимаю. Для тебя это очень большая перемена в жизни, и тебе, конечно, страшновато. Но ты не бойся, все будет хорошо, вот увидишь! – ласково потрепал по волосам.
Вывертываться и сопротивляться Лесли не стала – руки у него были теплые, а от рубашки уютно пахло им самим; потерлась о него щекой, пристраиваясь поудобнее. Что ж, если он понял все сказанное ею лишь как страх перед грядущими переменами – пусть так.
Но объяснить ему она пыталась совсем другое: что если не приживется на Кейп-Розе, то рано или поздно уйдет – пусть даже для них обоих это обернется болью и расставанием.
Обнаружить людское поселение вообще непросто, а в горах тем более.
Поначалу, когда Лесли только начинала свою карьеру маркетира, она в каждом найденном поселке выспрашивала, где еще поблизости живут люди, и шла туда, запоминая ориентиры. Таким образом у нее постепенно образовалась «клиентская база» из сорока семи поселений, в которые она заходила, когда оказывалась поблизости – в некоторые раз в два-три года, а в некоторые и два-три раза в год – и наизусть помнила, что в каждом из них пользуется спросом.
Но в горах Сьерра-Невады она раньше не бывала и теперь тщетно поглядывала по сторонам, ища признаки близкого жилья.
Из припасов у них с Джедаем оставалась лишь соль да несколько горстей муки. Конечно, до голода было далеко – даже не охотясь, за день Лесли успевала подстрелить несколько гремучек, в ручьях водилась рыба, а среди разнотравья долин попадались съедобные клубни и дикий лук. Тем не менее сейчас им очень бы не помешал какой-нибудь поселок, чтобы и муки выменять, и крупы – а при удаче хлеба и сыра.
Но увы – день тянулся за днем, неделя за неделей, и ей порой казалось, что людей в этих горах никогда не было и не будет.
Был уже конец мая, когда однажды вечером, остановившись на ночлег, Джедай принялся разжигать костер, а Лесли пока решила пройтись вдоль ручья – поискать клубней стрелолиста. Прошла всего ярдов триста, когда случайно брошенный в сторону взгляд заставил ее замереть от неожиданности, а в следующий момент заорать:
– Джед, Джед, иди сюда!
Примчался он через минуту, с топором в руке. Растерянно оглядываясь, быстро спросил:
– Что? Что?
– Вот, – торжествующе указала она на отчетливо отпечатавшийся на влажной земле конский след. – Видишь, совсем свежий, сегодня днем оставлен. Значит, где-то поблизости есть люди!
– Почему ты так думаешь? Может…
Но Лесли было некогда что-то объяснять: присмотрится, сам увидит, что лошадь подкована. Подозвав Алу, она показала на след:
– Ну-ка, ищи! – и, когда собака уверенной рысцой двинулась на северо-восток, быстро пошла за ней.
К тому времени, как она вернулась, уже стемнело. Услышав ее шаги, Джедай тревожно обернулся.
– Это я! – крикнула Лесли и через минуту вступила в освещенный костром круг. Присела у огня, рассказывая: – До поселка мили четыре, нужно пройти ущельем, подняться на холм – и оттуда уже крыши видны и огороды. Так что завтра с утра, – она победно улыбнулась, – пойдем торговать!
Поселок оказался маленький – всего десяток домов, расположенных вокруг площади. Судя по всему, когда-то здесь было большое ранчо с хозяйственными постройками, потом главный дом рухнул – от него осталась лишь каменная лестница, украшенная разбитыми вазонами – и люди стали селиться в домиках для рабочих и в бывших сараях, достраивая и укрепляя свое жилье досками из развалин дома. Кое-где были пристроены открытые веранды, возле двух домиков даже росли цветы в деревянных ящиках.
Народу на площади не было, но Лесли не сомневалась, что из окон каждый ее шаг провожают внимательные глаза. Дойдя до каменной лестницы, она остановилась и сбросила вещмешок. Джедай тоже снял рюкзак, спросил:
– И что дальше?
– Ждем.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять из крайнего справа домика выскочила девчонка в выцветшем не пойми-какого цвета платье, такая рыжая, что, казалось, ее косички сделаны из медной проволоки. Побежала через площадь, вроде не к ним, а по своим делам, но вдруг резко свернула и затормозила перед Джедаем.
– Папаня спрашивает, че вам надо, – выпалила она.
– Передай ему, что мы маркетиры, – ответила вместо него Лесли, – а я еще и лекарь.
– Мар-ке..? – наморщив веснушчатый нос, переспросила девочка.
– Мар-ке-ти-ры, – по слогам повторила Лесли.
– Ага, – кивнула девчонка и стремглав понеслась домой.
Следующими из этого же дома вышли две женщины – одна постарше, в темной юбке и вязаной кофте, вела за руку ребенка лет трех, вторая, совсем молоденькая, нарядилась в платье из розовой в цветочек ткани.
– Здравствуйте! – сказала старшая. – Внучка сказала, что вы вроде как врач. Глазки малышу посмотрите?
– А у вас ленты есть? – нетерпеливо вмешалась младшая, кокетливо встряхнув пышными медными кудрями и покосившись на Джедая.
– И ленты есть, и глазки посмотрю, – ответила Лесли. – Но не здесь же, не на улице?
– А туда пойдемте! – кивнула старшая женщина на развалины и первая шагнула вверх по лестнице.
Удивленно переглянувшись с Джедаем, Лесли подхватила вещмешок. Через плечо покосилась на площадь – там появились еще три женщины и стайка ребятишек, все двигались в ее сторону.
Ну, кажется, дело идет на лад!
Как оказалось, главный дом развалился не полностью – полуподвальный этаж сохранился. Туда и направилась женщина – добралась по проложенной среди обломков тропке до внутренней лестницы и спустилась вниз, в большую комнату с окнами под потолком – кое-где в них даже были стекла. Кивнула на стоявший посреди комнаты деревянный стол:
– Вот здесь – подходит?
– Да, вполне, – ответила Лесли, продолжая оглядываться. – Еще бы свету…
– Сейчас, – женщина взяла в углу масляную лампу, зажгла ее и, встав на цыпочки, повесила на свисавший с потолка крюк. Лампа незнакомой конструкции горела необыкновенно ярко, в ее свете стала видна барная стойка у стены, еще один стол и несколько железных стульев с самодельными сидениями. Судя по всему, жители поселка использовали это помещение как общинный центр.
Лесли принялась выкладывать на стол товар, для начала – несколько разноцветных мотков нейлоновой ленты, пайетки и ожерелье из позолоченной цепочки и блестящих граненых бусин. Рыжеволосая девушка встречала все это восторженными ахами и охами. Джедай присел сбоку, его обязанностью было приглядывать, чтобы никто ничего не спер втихомолку, а главное – со злыми намерениями не подобрался к Лесли со спины.
За лекарство для малыша Лесли выторговала большой свежий хлеб. Ей сразу стало ясно, что у ребенка конъюнктивит, но она минут пять разглядывала его глаза в лупу, задумчиво цокала языком, говорила: «Посмотри наверх… а теперь вправо…» – словом, все убедились, что осмотрела она его на совесть. Результатом осмотра явился врученный бабушке ребенка мешочек с травами и подробные указания, как их заваривать и как делать малышу примочки.
Девушка тем временем сграбастала ожерелье – мое, не трогать! – и принялась выбирать ленты, хватаясь то за одну, то за другую, и дергая пожилую женщину за рукав: «Ба! Ну ба-а! Какая лучше?» В конце концов отобрала четыре мотка, попросила отрезать от каждого по два фута. За все, включая ожерелье, предложила головку сыра – Лесли потребовала три головки, заранее зная, что согласится на две.
Бабушка несколько раз пыталась осадить юную франтиху, но та отмахивалась, в конце концов сказала: «Ба, ну че ты? Ща папаню приведу, увидишь, он разрешит!» – убежала и минут через пять привела не только отца – долговязого мужчину с такой же медной, как у нее, шевелюрой, но и мать – худенькую востроносую брюнетку. Заодно пришла и сестренка – та самая девчонка, которая на площади подбежала к Лесли – сунулась к лентам, но тут уж бабушка без церемоний хлопнула ее по рукам: «Нишкни!»
Судя по всему, старшая дочь была отцовской любимицей. Вошел он со словами: «И не проси! Три головки за баловство отдавать?!» – но девушка принялась прикладывать к волосам ленты, показывая, как хорошо они будут на ней смотреться. При этом умоляюще хлопала глазами и ныла: «Папулечка, ну ты только глянь!» – пока ее отец, обернувшись к Джедаю, не сказал решительно:
– Ладно. Даю две головки сыра за все!
Перехватив взгляд Лесли, тот кивнул.
Торговля шла бойко – похоже, маркетиры в этот поселок не заходили уже давно. Лесли за ее товар предлагали хлеб и муку, сало и пряжу, одна из женщин принесла даже медовую коврижку. Поначалу вокруг стола с товарами толпились лишь женщины и детишки, потом по лестнице стали спускаться и мужчины. Она тут же сориентировалась и выложила на стол патроны, гвозди и литые пряжки для ремней.
Заправлял здесь всем мужик лет пятидесяти, ростом чуть ли не с Джедая, с буйной черной шевелюрой и такой же бородой. Она поняла это сразу, едва он, зажав под мышкой большой глиняный кувшин, вошел в комнату и по-хозяйски рявкнул:
– Эй, а че так темно? Ну-ка, еще лампы зажгите!
Несколько человек сразу бросились выполнять приказ. Мужчина подошел к столу.
– Ну-ка, че тут?
Сгрудившиеся вокруг стола Лесли люди расступились, и он придвинулся ближе, но смотрел не на содержимое стола – на нее. Взгляд этот, пристальный и словно бы ощупывающий, ей не понравился.
– Эй, красавица, а у тебя нож свежевальный есть? – нахально, вроде бы подтрунивая над ней, спросил чернобородый.
– Есть, – вежливо улыбнулась Лесли, достала нож из рюкзака и положила перед ним. Мужчина вытащил его из ножен, попробовал на ногте.
– Хоро-ош! Ну, и че ты за него хочешь?
– Лампу! – она кивнула на висевший над головой светильник. – Вот такую.
– Не. Слишком дорого, – он положил нож на стол.
– Дам еще две дюжины патронов, – сказала Лесли, но чернобородый уже шел к барной стойке; вскинул вверх кувшин:
– Эй, парни, кто горло промочить хочет? И ты иди сюда. Ты, ты, маркетир! – махнул он Джедаю. – Первой – бесплатно угощаю!
– Дядя Мик, а смотри, че у меня есть! – приплясывая, подбежала к нему рыжеволосая девушка. Закрутила головой, показывая вплетенную в волосы ленту, потеребила на груди ожерелье: – Вот и вот!
Это дало Лесли возможность незаметно махнуть Джедаю и, когда он нагнулся к ней, шепнуть, почти не шевеля губами:
– Иди, но будь осторожен.
Джедай прикрыл глаза, показывая, что понял.
Теперь внимание Лесли разрывалось между ним и очередной покупательницей. Торгуясь с ней из-за куска цветочного мыла и сушеных корешков аира, она одновременно краем глаза наблюдала за тем, что происходит на другом конце комнаты.
Джедай подошел, облокотился о стойку. Чернобородый по-свойски подмигнул ему, что-то сказал, чуткий слух Лесли выловил два слова: «…женка твоя…» Она отвлеклась на покупательницу и когда следующий раз взглянула в сторону стойки, на ней уже стояли в ряд полдюжины одинаковых стаканчиков и чернобородый разливал в них из кувшина желтоватую жидкость.
Очередная покупательница – этой нужны были змеиные шкурки и пуговицы на платье. Лесли выложила перед ней связку шкурок, поставила жестяную коробку с пуговицами – выбирай! – сама же снова взглянула на Джедая. Они с чернобородым бок о бок стояли у стойки, опершись на нее локтями – поселковый заправила ему что-то втолковывал, а Джедай качал головой: «Нет, нет».
Следующей за стол присела пожилая женщина, которая раньше привела малыша с больными глазами. На этот раз ей хотелось посоветоваться насчет кашля – ее внуки каждую осень простужаются и кашляют так, что сердце болит слушать. Лесли предложила ей на выбор растирание из перетопленного с травами кабаньего жира и настойку, которую нужно было разводить в теплой воде и давать ребенку пить.
В комнате на секунду стало тише, и ей удалось расслышать фразу чернобородого: «Эй, давай еще налью – не жмись, всего-то пять патронов!»
– Что вы сказали? – переспросила она у сидевшей напротив женщины.
– Я спрашиваю, сколько настойки давать – ложку или две.
Лесли удивленно сдвинула брови – они же об этом уже говорили! – и только теперь заметила, что та смотрит на нее пристально и напряженно, будто пытается что-то сказать. Вот, чуть повернув голову, шевельнула бровью, указывая себе за спину.
Глянув в ту сторону, Лесли навострила уши: чернобородый предлагал Джедаю пропустить еще по стаканчику, тот, улыбаясь, отнекивался; наконец ответил с видом простачка:
– Да не, не могу я. Нам еще сегодня топать и топать.
– А че торопиться-то? – убеждал бородач. – Переночуете у нас, а завтра с утра и двинетесь!
Женщина едва заметно предостерегающе качнула головой. Лесли опустила ресницы, показывая, что поняла. Перехватила взгляд Джедая и повела глазами: «Сюда давай!»
Он подошел.
– Скоро сворачиваться будем, – сказала Лесли.
– Ясно. Дай десяток патронов – за выпивку хочу расплатиться, – не дожидаясь ответа, сгреб со стола патроны и обернулся, чуть не столкнувшись с подошедшим следом чернобородым. – Вот, – протянул патроны, весело причмокнул языком. – Хар-роший у тебя бурбон!
– Да ну, ты че! – запротестовал поселковый «хозяин». Услышав над головой его голос, женщина напротив Лесли вся как-то сжалась.
– Бери-бери! Знаешь, как говорят: уговор дороже денег! – чуть ли не силком всучил ему Джедай патроны.
Тот пожал плечами, но патроны взял. Нагнувшись, поцеловал женщину в щеку:
– Привет, мамуля!
– Привет, Микки-бой, – ответила та, но он, не обращая на нее внимания, уже снова обшаривал глазами Лесли.
– Так ты, говоришь, лампу хочешь? За нож и две дюжины патронов?
– Да.
– Ну что ж, бери! – загасил висевшую над соседним столом лампу, снял с крюка и поставил перед ней.
– Чего тебе сдалась эта лампа? – спросил Джедай, когда поселок остался позади.
– Для масляной она яркая очень, я таких еще не видела. Хочу посмотреть, как она устроена.
«Но одно знаю точно: стоит она куда больше ножа с патронами, – добавила Лесли про себя. – А на простофилю, не знающего, что почем, этот чернобородый ой как не похож…»
– О чем вы с ним говорили? – спросила она Джедая.
– Да… глупости всякие, – поморщился он.
– И все-таки?
– Ну, в общем… он тебя хотел, – сердито сжал зубы, аж желваки на щеках заиграли.
Его сообщение не стало для Лесли неожиданностью.
– Дальше, – бесстрастно сказала она.
– Если я уговорю тебя, как он выразился, «помиловаться» с ним пару часов, обещал заплатить самогоном – или еще чем я захочу. И все это с улыбочкой, с прибауточками… Сам удивляюсь, как я в этот момент ему не врезал!
– Дальше!
– Я отказался – спокойно, вежливо. Думал, он разозлится, но он – нет. Предложил мне выпить – может, думал, что пьяный я посговорчивее стану. Переночевать у них предложил… ну, ты, наверное, слышала.
– Да, – кивнула Лесли. Все это, особенно в сочетании с отданной ей за бесценок лампой, выглядело очень и очень неприятно. – Пошли быстрее!
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Собаки ждали их на месте вчерашней стоянки, в начале длинной, поросшей травой долины. Слева, сияя снежными шапками, высился горный хребет, его склон, словно темно-зеленое одеяло, покрывал сосновый лес. Кряж справа был пониже, обрывистый и каменистый; вся правая сторона долины была усыпана скатившимися с него обломками гранита.
– Отдохнем? – предложил Джедай.
– Нет. Пойдем.
Он удивленно взглянул на нее, но, не сказав ни слова, надел лямки волокуши и зашагал вперед. Лесли мысленно поблагодарила его – ей сейчас было не до объяснений, всем своим существом она чуяла беду.
Они прошли уже без малого милю, когда Дана вдруг вскинула голову и настороженно обернулась. Лесли тоже оглянулась – вершина холма, с которого они спустились в долину, четко просматривалась на фоне неба. Сейчас там не было видно ни души, но она не сомневалась, что Дана что-то услышала – слух у койота куда лучше, чем у человека.
Остальные собаки тоже оглядываются; у Алы хвост вытянут в струнку, нос напряженно ловит отголоски запаха… Больше Лесли не сомневалась – догнала Джедая и коснулась мускулистого плеча.
– Джед, за нами погоня. Сворачивай, – махнула рукой вправо, туда, где землю испещрили скатившиеся сверху обломки красноватого гранита.
– Может, лучше в лес?
Лесли замотала головой.
– Нет. До леса полмили вверх по склону. Не успеем, только выдохнемся, – Джедай, больше не споря, свернул вправо.
Теперь уже и она могла различить отдаленный цокот копыт.
– Ала, туда! – указала на высившуюся впереди огромную гранитную глыбу и подтолкнула старую собаку в холку. – Враги, прячьтесь!
Стая рванулась в ту сторону; несколько секунд – и собаки рассеялись среди камней и кустов. Лесли понадеялась, что и сверху, с лошади они будут незаметны.
Сама она уже выбрала место для будущей стычки – более-менее ровную площадку перед этой же глыбой. Дойдя до нее, быстро огляделась, приказала Джедаю:
– Снимай волокушу, привали к скале, чтобы не мешала. Выбрось с площадки те камни, – указала на несколько валявшихся среди щебня кусков гранита размером с собачью голову.
– Что ты собираешься делать? – не двигаясь с места, спросил Джедай.
– Драться! – резко бросила Лесли. – И пожалуйста, не спорь сейчас и не тяни время!
В очередной раз обернулась назад и увидела на вершине холма преследователей, мгновенно сосчитала – пятеро… Мысль промелькнула, словно взрыв в голове: «Опять пятеро! Ну нет, на этот раз они меня не получат!»
В следующую секунду, стиснув зубы, она взяла себя в руки и отвернулась – успеет наглядеться, когда они подъедут ближе. Достала из мешка патроны и оба револьвера – и доставшийся ей от мотоциклистов, и длинноствольный, из Проклятого Города, – протянула Джедаю:
– Заряди, сунь себе за пояс.
Прицепила себе на пояс мачете и проверила, легко ли выходит из ножен нож, и встала рядом с Джедаем, спиной к гранитной глыбе и лицом к преследователям. До них оставалось ярдов двести; впереди ехал чернобородый, за ним – еще четверо, в том числе и «папаня» рыжеволосых детей. Лошади шли аккуратной трусцой, выбирая дорогу среди камней – правильно, зачем торопиться, когда добыче уже никуда не деться!
– Джед, слушай! – не отводя от них глаз, быстро сказала Лесли. – В драку не ввязывайся и не стреляй, пока на тебя самого не попрут. Или пока я на помощь не позову. Без необходимости не убивай и… меня не задень – стреляй выше, в плечи, в грудь.
В бою она Джедая еще не видела и не знала, не промедлит ли он в критический момент, поэтому рассчитывать могла только на собственные силы. Хорошо хоть, что он прикроет одну сторону – оттуда можно будет не ждать внезапного удара.
Преследователи въехали на площадку и рассыпались по ней, обступив их с Джедаем. Оружие было у троих, но чернобородый вожак даже не счел нужным вытащить из кобуры револьвер, его примеру последовал и парень на рыжей тонконогой кобыле – самый молодой в группе. Лишь у державшегося справа от вожака невысокого жилистого мужичонки с пробивавшейся на подбородке седой щетиной был наготове дробовик; по тому, как привычно посельчанин расположил его на сгибе локтя, становилось ясно, что держать оружие ему не впервой.
Несколько секунд на площадке был слышен лишь стук подков и фырканье лошадей, все словно ждали, что первым нарушит молчание кто-то другой. Наконец чернобородый ухмыльнулся:
– Знаешь, мужик, мы тут подумали, что все-таки девчонка твоя нам сильно нравится. Оставь ее… ну и вещички, понятное дело – а сам иди своей дорогой. Может, она тебя потом догонит… если захочет, конечно. Сам понимаешь, мы тут молодцы хоть куда!
Остальные мужчины дружно загыгыкали.
– Молчи, – шепнула Лесли и шагнула вперед. Страха не было, было ощущение, что внутри нее натянута струна – стоит шевельнуться, и зазвенит. Но вместо струны зазвенел, разносясь в чистом горном воздухе, ее голос:
– Эй, мудаки! Может, сойдете с лошадок-то? Мне бы не хотелось их ненароком покалечить!
– По-ка-ле-ечить? – словно не веря своим ушам, врастяжку переспросил предводитель.
– Ага. Пожалейте скотинку! – ухмыльнулась Лесли – не менее хищно, чем он.
– Это ты че – мне угрожаешь, что ли?
– Ага!
– Это как же, интересно – вот этой… фитюлькой? – указал он на мачете. Осклабился и через голову Лесли крикнул Джедаю: – Эй, мужик, она у тебя всегда такая храбрая?!
– Фитюлька – у тебя в штанах! – четко и презрительно бросила Лесли. Кто-то из мужчин гоготнул. – А это – мачете.
– Что-о? – Физиономия чернобородого перекосилась от злости, он подал коня вперед. Лесли отступила, оказавшись между ним и мужичонкой с дробовиком.
– А то! – взмах мачете был столь быстрым, что глаз успел отметить лишь короткий отблеск, но подпруга чернобородого была перерезана начисто.
Прянув вправо, Лесли распорола мужичонке руку от кисти до локтя, подхватила выпавший дробовик и швырнула назад, Джедаю.
Конь чернобородого с болезненным ржанием вздыбился – лезвие задело и его – и, сбросив седло и всадника, понесся прочь. Остальные посельчане замерли в растерянности – уж очень быстро все произошло, лишь мужичонка справа, согнувшись вперед и сжимая раненую руку, скулил: «Ой, сука, сука-а!»
Растерянность продлилась недолго – грохнувшись на щебень, вожак тут же рывком вскочил с налившимся кровью лицом и гаркнул:
– Че встали?! Валите мужика, с этой сучкой я сам разберусь! – левой рукой выхватил нож – левша, плохо! – и пригнулся, нашаривая на земле попону.
Совать мачете в ножны времени не было, Лесли просто отшвырнула его. Чернобородый уже пер на нее – левая рука с ножом на уровне горла, правая, обмотанная попоной, прикрывает живот. Так, используя пончо или одеяло вместо щита, дерутся мексиканцы.
Позади зычно бахнул дробовик. Тонкое ржание лошади, звук падения тела – и, одновременно, выпад чернобородого. Она успела отклониться, но лезвие мелькнуло перед самым лицом; отскакивая назад, заорала что есть мочи:
– Бей, бей!
– Что, приписала? – осклабился вожак. – Сдох уже твой защитничек!
Она подавила в себе желание оглянуться, и вовремя: отбросив пончо, он кинулся на нее – правая рука вытянута в попытке схватить, левая, с ножом, готова ударить наотмашь. Наверняка он не ждал, что его противница вдруг, сжавшись в комок, завалится на спину, и по инерции сделал лишний шаг – в тот же миг ноги Лесли распрямились, словно сжатые до упора пружины, ударив его в пах и в щиколотку.
Чернобородый рухнул ничком, она прыжком навалилась на него и, выхватив свой нож, по рукоять всадила ему сзади в плечо. Откатилась, оставив нож в ране, но прихватив взамен выдернутый из кобуры револьвер, и, ни секунды не медля, выстрелила вожаку в ногу чуть ниже колена.
Лишь после этого позволила себе обернуться. Джедай, вопреки словам чернобородого, был вполне жив – сцепившись с крепышом в серой куртке, он заламывал ему руку с зажатым в ней ножом. Рыжая кобыла с пустым седлом скакала вниз по долине, ее всадник навзничь лежал у края площадки.
В седле оставались лишь двое – медноволосый «папаня» и мужичонка с раненой рукой. Но если первый, панически озираясь, топтался на месте – то есть топтался его чалый мерин – то второй, будучи более опытным бойцом, уже понял, что дело обернулось плохо, и разворачивал коня в попытке удрать.
Вылетевшая из кустов собака подскочила к самому носу его буланого – конь взвился на дыбы, но тут же выровнялся и помчался прочь, унося своего всадника.
– Стой, сволочь! – крикнула Лесли и дважды выстрелила вслед. – Ребята, взять их!
Обернулась на панический вопль – «папаня» орал как резаный, пытаясь одновременно стряхнуть со спины повисшую на его вороте собаку, отбиться от другой, вцепившейся ему в ногу, и удержаться в седле. Внезапно пригнув голову, чалый вскинул задом – мужчина потерял стремя и тяжело рухнул наземь.
Собаки кинулись на него со всех сторон, он заверещал уже совсем по-бабьи. Подскочив к нему, Лесли врезала ему ногой по ребрам и рявкнула:
– А ну мордой вниз! Двинешься – в клочья порвут! – схватила за шкирку Дымка и показала на уносившегося все дальше буланого: – Вперед! Охота!
Возбужденная Стая кинулась в ту сторону.
Лесли обернулась – Джедай уже справился со своим противником: нож валялся на земле, а мужчина в серой куртке с залитым кровью лицом сползал спиной вниз по гранитной глыбе. Перехватив взгляд Джедая, она махнула ему рукой «о’кей!»[32]32
Популярный в США жест одобрения – большой и указательный палец соединены в колечко.
[Закрыть] и пинком ноги отшвырнула от чернобородого подальше его нож.
Дольше всего пришлось ловить рыжую кобылу. Взмыленная, с ходящими ходуном боками, она никак не давалась в руки. Пришлось предложить ей кусочек хлеба, лишь тогда удалось подхватить свисавшие до земли поводья. При ближайшем рассмотрении стала понятна причина ее строптивости – на шее у лошадки виднелась сочащаяся кровью ранка от неудачно попавшей дробинки.
Когда, ведя кобылу в поводу, Лесли въехала на площадку, у гранитной глыбы рядком сидели четверо связанных по рукам и ногам посельчан. Пятый – мужичонка с седой щетиной – лежал в стороне: сквозное пулевое ранение в спину не оставляло шанса, что он вдруг вскочит и схватится за оружие.
Джедай, сидя на лежавшем на щебне седле вожака, надзирал за пленниками.
– Мужик, эй, мужик, ты револьверы-то нам оставь, – талдычил чернобородый. – Дробовик можешь забирать – черт с тобой, но револьверы оставь, и разойдемся миром. И двух коней можешь взять – только не моего гнедого, – судя по всему, он так привык быть в своем поселке царем и богом, что до сих пор не сомневался, будто от его слов что-то зависит.
Лесли спешилась и привязала обеих лошадей к заклиненному в щели гранитной глыбы обломку камня. Подошла к мужичонке, пригляделась – крови на губах не видно, глядишь, и выживет. Он был в сознании и встретил ее взгляд спокойно и без злобы, попросил:
– Попить дай, а?
Не отвечая, она отошла к пленникам, развязала медноволосого «папаню».
– Дай ему попить, – мотнула головой в сторону лежавшего мужичонки, – и перевяжи.
Поскольку в драке медноволосый участия не принимал, то и досталось ему меньше остальных – несколько синяков и ссадин, полученных при падении с коня, не в счет. Он, кряхтя, выпрямился.
– А чем? Чем перевязать-то?
– Рубашкой. Выбери, чья почище, – сама вернулась к лошадям и, собрав седельные сумки и фляги, потащила их поближе к Джедаю.
– Э-э! – немедленно среагировал чернобородый. – Ты че эт делаешь?! А ну положь на место!
Отвечать ему Лесли не сочла нужным. Присела, скрестив ноги, рядом с Джедаем и принялась вытряхивать сумки пленников. Обнаружив запасную рубаху, швырнула медноволосому:
