Текст книги "Серебряное небо"

Автор книги: Мери Каммингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Лошади стояли в том самом сухом русле; пройди Лесли по нему еще ярдов двести, она наткнулась бы на них. Но кто же мог знать!

Так что она чуть ли не четверть мили шла в ту сторону, куда бросил взгляд подросток, недоуменно озираясь: где здесь, на голой равнине, можно спрятать лошадей? – и обнаружила их совершенно случайно, когда одна из них вдруг громко фыркнула и переступила копытами. Лесли бросилась на звук и, добежав до оврага, увидела, что внизу стоят две заседланные аппалузы.[18]18
  Аппалуза – выведенная индейцами порода лошадей. Отличается чубарой (крапчатой) мастью и, при сравнительно хрупком телосложении, большой выносливостью.


[Закрыть]

Конечно, она с самого начала могла облегчить себе поиски, свистнув собакам, но побоялась, что от излишнего усердия они могут обтявкать и напугать лошадей; если те унесутся неведомо куда – пиши пропало.

Ясно, что Джедай ранен, и ранен серьезно; едва ли он сможет идти, тем более тащить волокушу. Нужно укрытие, вода, возможность развести костер – и добраться до места, где все это есть, да еще с раненым человеком, без лошадей было бы ох как трудно…

Когда Лесли верхом, ведя в поводу вторую аппалузу, подъехала к лощине, собаки выскочили навстречу и с лаем запрыгали вокруг. Непривычные к такому обращению лошади занервничали – пришлось цыкнуть и на тех, и на других.

Соскользнув с седла и повторяя: «Спокойно, спокойно!» – она привязала поводья к оглоблям волокуши и лишь после этого, поглаживая и похлопывая сбившиеся вокруг нее мохнатые тела, протиснулась к неподвижно лежавшему на животе Джедаю.

Рядом с ним, всунувшись под бессильно откинутую руку, пристроился Дураш – поскуливал и лизал повернутое к нему бледное лицо с закрытыми глазами. При виде Лесли песик жалобно взглянул на нее, на морде так и читалось: «Сделай же что-нибудь!» Она шлепнула его по заду: «Кыш, не мешай!» – и секунду промедлила перед тем, как коснуться раненого: а что если он уже не дышит?!

Но он дышал, и сердце билось ровно, хоть и часто. Затылок представлял собой слипшуюся массу из волос и запекшейся крови, но свежей крови видно не было. Рана на ягодице тоже, похоже, больше не кровоточила.

Лесли выпрямилась и огляделась. Раненый винтовочной пулей приземистый кобелек с белой грудкой лежал там же, где раньше, но больше не скулил. Подошла, коснулась морды – все, не дышит. Остальные собаки были целы и невредимы; Дана, оторвав крышку у корзины, вытащила щенков и расположилась с ними тут же, на волокуше.

Первое, что Лесли сделала, это напилась – вволю, от души. Плеснула воды на ладонь, смыла с лица пот; работы ей предстояло много, а отдых – еще не скоро. Напоить Джедая не удалось – он по-прежнему был без сознания.

Освободив от мешков волокушу, она втащила на нее его неподъемно тяжелое тело и перевалила набок; привязала руки за запястья к оглоблям, а согнутые в коленях ноги – к деревянной перемычке. В этом положении ему и предстояло ехать – класть его на спину нельзя было из-за ран.

Мешки она навьючила на одну из лошадей, оглобли волокуши привязала к стременным ремням другой. Напоследок оглянулась на лежавшую на дне лощины мертвую собаку и со вздохом отцепила навьюченную на лошадь саперную лопатку. Почва здесь песчаная, похоронить будет нетрудно.

Всю дорогу Лесли преследовало жуткое видение: лошадь ни с того ни с сего взбрыкивает, она вываливается из седла, и обезумевшая скотина уносится прочь, волоча за собой беспомощного Джедая.

С лошадями она более-менее умела обращаться, но всегда старалась держаться от них подальше. Это пошло еще с детства, после рассказа мамы о том, как когда-то ее укусила лошадь – длинный изогнутый шрам на маминой руке выглядел очень впечатляюще.

Но эти крапчатые лошадки вели себя вполне прилично: неторопливо трусили в ту сторону, куда она их направляла, не пытались ни брыкаться, ни кусаться, и даже не особо шарахались от бегущих вокруг собак. Лишь поначалу, когда Лесли навьючивала одну из аппалуз, та здорово ее напугала, внезапно подтолкнув мордой и фыркнув в ухо, но, похоже, это был жест дружелюбия.

Следующий овраг попался только миль через пять, но зато – удача! – с водой. Ручей был хоть и неширокий, но полноводный и бурливый, даже кусты ивняка по берегу кое-где росли.

Минут десять она ехала вдоль обрыва, пока не обнаружила место, где овраг расширялся, образуя внизу ровную площадку, после чего, натянув поводья, спрыгнула с седла. Собаки тут же разбежались по берегу, ища спуск, и через минуту снизу донесся плеск и мокрые шлепки.

Мешки Лесли просто покидала вниз. Куда труднее оказалось спустить Джедая. Всего на каких-то семь футов, но в одиночку сделать это оказалось непростой задачей. Невозможно было объяснить лошади, что она должна медленно пятиться, приходилось вести ее за уздечку – в результате Лесли не могла видеть, что творится внизу, куда съезжала привязанная на длинной веревке к седлу волокуша.

Поэтому спуск выглядел так: два коротких шажка назад, команда «стой!» (понимала ли ее лошадь, неизвестно, но останавливалась), пробежка до обрыва, прыжок вниз (сдвинуть оглобли волокуши, чтобы не встала вертикально и не перевернулась), карабкание наверх, возвращение к лошади и еще два шажка назад.

Когда волокуша наконец легла на площадку, Лесли была мокрой от пота.

Перед тем, как отпустить лошадей, она отблагодарила их единственным доступным способом: поставила на землю большую миску и вылила туда две фляги воды. Обычно такой порции хватало, чтобы напиться дюжине собак – лошади же высосали ее в минуту. Лесли еще раз убедилась, что, отказываясь от них, поступает правильно: пьют они все-таки ужасно много. Поэтому, наполнив миску вторично, она расседлала лошадей, сняла с них уздечки и сказала:

– Все. Больше у меня для вас ничего нет.

Аппалузы смотрели серьезно, даже обиженно, словно и впрямь что-то понимали.

– Уходите, – повысила она голос, хлопнула в ладоши: – Все!

Лошадки переглянулись, дружно развернулись и двинулись на юг. Постепенно рысца перешла в легкий скользящий галоп, и спустя минуту на горизонте виднелись лишь две уносящиеся все дальше светлые тени.

Пулю из ягодицы удалось извлечь с первого раза. Лесли возблагодарила Господа, что Джедай без сознания – иначе при этой жестокой операции его не смогли бы удержать и десять человек.

Дав немного стечь крови, она вытерла рану и плеснула на нее самогонки, после чего прилепила к раненому месту сложенную в несколько раз чистую тряпицу. Прилепила изолентой – что поделать, за долгие годы даже запечатанный лейкопластырь терял свои клеющие свойства, изолента же по-прежнему оставалась липкой.

Рана на затылке потребовала куда больше времени и сил. Прежде всего пришлось осторожно, по прядке состричь закрывавший ее колтун из запекшейся крови и волос, и лишь после этого Лесли добралась до самой раны.

Повезло Джедаю, конечно, сказочно: каких-нибудь полдюйма в сторону – и череп разлетелся бы в куски. А так пуля лишь скользнула по нему, оставив сочащуюся кровью борозду, на вид жутковатую, но для жизни не опасную.

Хотя «повезло» – это еще как посмотреть. Наверняка бедняга заработал сотрясение мозга – а что если он в результате позабудет даже ту малость, которую выучил за эти месяцы?!

Как бы то ни было, волосы вокруг раны пришлось выстричь, а саму рану зашить. После чего, наложив на шов примочку из отвара ромашки, Лесли замотала Джедаю голову бинтом и удовлетворенно кивнула самой себе:

– Пожалуй, все!

Хорошо бы его еще напоить – про такой кровопотере нужно много пить. Но как это сделать, если он без сознания?

Подсунув руку ему под щеку, Лесли приподняла его голову и поднесла к губам горлышко фляги.

– Джедай! Джедай, ну пожалуйста!

Честно говоря, она не ждала, что он очнется – если уж не пришел в себя, когда она ковырялась в его ранах. Но глаза Джедая вдруг открылись – странно, непривычно темные и блестящие; голова едва заметно качнулась, губы разомкнулись, выдохнув всего одно слово:

– Джед…

– Что?! – Лесли не поверила своим ушам, рука от неожиданности дрогнула, плеснув ему в рот изрядную порцию воды. Сначала он поперхнулся, но потом сглотнул и глаза медленно закрылись.

– Эй! – нетерпеливо воскликнула она, встряхнув его за плечо. – Эй!

Но он уже снова отключился.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Больше до самой ночи Джедай так и не пришел в себя. Поначалу Лесли подходила к нему через каждые несколько минут, потом реже: бесполезно, все равно натыкаешься на одно и то же – неподвижное лицо и закрытые глаза.

До сих пор не верилось, что он что-то произнес. Если бы другой человек ей об этом рассказал, она бы подумала, что он ослышался, но сама-то она ослышаться точно не могла!

Джед… интересно, это его имя, или он просто попытался вслед за ней повторить «Джедай»?

Спать Лесли легла рядом с ним – если очнется, она сразу почувствует. Но он за всю ночь ни разу не шевельнулся.

Очнулся он лишь на следующий день после полудня. Лесли уже успела перестирать все белье и, сидя по-турецки, шила новый вещмешок, когда, в очередной раз бросив взгляд на Джедая, увидела, что глаза его широко открыты.

– Ну наконец-то! – обрадовалась она и вскочила. – Давай-ка водички попьешь!

Подошла, присела рядом и поднесла его губам флягу. Он смотрел на нее снизу вверх, удивленно, растерянно и – осмысленно, разницу Лесли почувствовала сразу.

Сделав несколько глотков, наморщил лоб – она поняла и отодвинула флягу.

– Я тебя знаю, – сказал он еле слышно. – Мы шли куда-то, да?

– Да, – кивнула Лесли и увидела, как его глаза успокоенно закрылись.

Выходит, он действительно пришел в себя… И если и не все помнит, то по крайней мере может теперь говорить.

Неужели это из-за того выстрела? Может ли быть, что предыдущая травма сдвинула ему мозги так, что он перестал соображать, а теперешняя – снова поставила их на место? Лесли понимала, что у любого врача-психиатра ее версия не выдержала бы никакой критики – но другого объяснения у нее не находилось.

Перевернув набок, она подперла его мешком с одеялами, чтобы не заваливался назад, и подложила под голову свернутую попону вместо подушки. Вернулась на свое место, снова взяла недошитый вещмешок, но вскоре отложила его и растянулась на спине, глядя в небо.

Было ясно, что стабильному и замкнутому мирку, в котором она жила, приходит конец. Джедая – ее «осла», покорного и бессловесного, больше нет. Есть чужой человек, которого она совершенно не знает. А что если он окажется злым, упрямым и склонным решать все проблемы с помощью кулаков? Или не захочет тащить волокушу – что тогда?

И кроме того, будь он хоть ангелом во плоти, но если он вспомнит, кто он и откуда, то наверняка захочет вернуться к своим – как захотела бы и она сама, если бы узнала, куда ушли люди из Форт-Бенсона…

В очередной раз Джедай очнулся уже в сумерках.

Костерок Лесли разожгла совсем крохотный – с топливом было плохо – но даже в его слабом свете сразу заметила блеск открывшихся глаз. Сделала вид, что не видит – пусть заговорит первым.

Некоторое время он молча наблюдал за ней, потом тихо спросил:

– Где я?

Ее так и подмывало ответить «в овраге» – пожалуй, это был бы самый точный ответ. Но вместо этого она повела вокруг себя рукой и коротко объяснила:

– Колорадо.

– Почему?

– В тебя стреляли.

Лесли понимала, что он спрашивает не об этом, но не рассказывать же ему сейчас всю историю о том, как она его купила и как они пришли сюда.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она в свою очередь.

– Болит…

– Где?

Джедай потянул руку к затылку.

– Здесь.

– Ты есть хочешь?

– Нет… – чуть подумав, ответил он.

– А пить?

Вместо ответа Джедай вдруг заерзал, пытаясь встать. Двигался он с трудом, морщась от боли и усилия.

– Ты чего? – подойдя ближе, спросила Лесли. – Эй, не дергайся – швы разойдутся!

– Мне… надо… – упрямо выдохнул он, неимоверным усилием поднялся на четвереньки и застыл так, тяжело дыша.

– Давай я помогу, – она ухватила его за плечо, потянула вверх.

Поднимаясь, Джедай навалился на нее чуть ли не всем весом, постанывал и подвывал – очевидно, рана на заду давала о себе знать. Но все же выпрямился и встал, расставив для равновесия ноги.

Пару секунд он стоял, передыхая, затем попытался сдвинуться с места и пошатнулся. Лесли вовремя подперла его плечом.

– Пойдем!

Опираясь на нее, он шаткими неуверенными шагами вышел из освещенного костром круга.

– Достаточно? – спросила Лесли.

– Дальше! – упрямо возразил Джедай.

Она помогла ему сделать еще десяток шагов и остановилась.

– Все, хватит!

– Уйди… ну, то есть… отвернись, – попросил он.

Лесли вывернулась из-под его руки и отошла обратно к костру. Господи, какие церемонии, чтобы всего лишь пописать!

Через пару минут из темноты послышался звук падения тяжелого тела, стон и неуверенное:

– Эй?..

Она поспешила на помощь. Джедай стоял на одном колене, опираясь на руки. Лесли помогла ему подняться и повела обратно к костру.

– Где… мои штаны? – спросил он вдруг, только сейчас осознав, что из одежды на нем лишь майка.

– Я их постирала. Давай иди ложись.

Спорить он, слава богу, не стал – доплелся до попоны и снова улегся на бок.

Лесли поднесла ему стоявшую наготове у костра кружку.

– Вот, выпей.

Джедай с сомнением взглянул на темное, терпко пахнущее питье и поднял на нее глаза.

– Пей-пей! – подбодрила она. – Это отвар из трав, чтобы меньше лихорадило.

Он попробовал, поморщился, но допил до конца. Лесли знала, что через несколько минут его потянет в сон – помимо всего прочего, в отваре была и щепотка толченых маковых головок.

Стоянка в овраге устраивала Лесли почти всем – и вода рядом, и сравнительно безопасно: в десяти шагах от оврага невозможно было заметить, что там кто-то скрывается. Плохо было лишь одно – полное отсутствие вокруг какого либо топлива.

В первый день ей повезло: выше по течению из обрыва торчал засохший ивовый куст. Она срубила его, перетащила на стоянку и экономила как могла. Но теперь этому скудному запасу пришел конец, и с утра Лесли собиралась отправиться на поиски чего-нибудь, что могло послужить пищей для костра. Сомневалась она лишь насчет Джедая: а что если он проснется и, увидев, что остался один, запаникует – попытается встать, упадет… В его состоянии ему не хватало только затылком удариться!

К счастью, он сам решил проблему, проснувшись, когда она завтракала. Услышав, что он шевелится, Лесли обернулась.

– Привет. Помочь встать?

– Спасибо, – неловко улыбнулся он, – я сам. И… штаны мои уже высохли?

– Да, но ты пока их не надевай. У тебя сзади рана – мне так легче будет ее осматривать.

Она снова повернулась к миске с кашей, но держала ухо востро и, услышав неуверенные шаги, обернулась; вскочив, догнала его и схватила за локоть.

– Постой-ка! Все… свои дела, пожалуйста, делай вниз по течению, – показала в нужную сторону. – Не забывай – мы из этого ручья воду пьем!

Джедай болезненно поморщился.

– Ты… это… дай мне, пожалуйста, одеяло, – похоже, сам он боялся нагнуться, чтобы не упасть.

Получив требуемое, обмотал его вокруг талии наподобие юбки и, придерживая руками, медленно зашагал вдоль ручья. Лесли про себя отметила, что и говорит он куда увереннее, чем вчера, да и на ногах держится лучше.

Вернулся он довольно скоро; тяжелой походкой прошел к попоне и лег.

Лесли подошла, присела рядом. Лицо Джедая было покрыто капельками пота, вид измученный, словно эта короткая прогулка отняла у него все силы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Голова болит. Даже говорить сейчас больно.

– Ляг на живот, я раны посмотрю, – Лесли потрогала ему лоб: жар был, но не слишком сильный.

Пока она снимала повязки, Джедай пару раз зашипел, но не стонал и не дергался, хотя наверняка было больно. Осмотр Лесли порадовал: шов на затылке подсох и видно было, что заживает нормально; рана на заду слегка сочилась сукровицей, но в целом опасений тоже не вызывала.

– Я тебе затылок бинтовать не буду, – сказала она, прилепляя к ягодице свежую повязку. – Но ты там ничего не трогай руками.

– Ладно, – кивнул Джедай и поморщился – очевидно, даже это легкое движение вызвало боль; когда она встала, спросил: – Ты врач?

– Ну… в общем, да, – и впрямь, едва ли на пару сотен миль вокруг можно было найти человека, больше отвечавшего этому определению. – Ты есть будешь?

– Да… – он прикрыл глаза, – пожалуйста.

Лесли принесла ему миску с кашей и кружку со сладковатым отваром листьев ежевики, отрезала ломоть хлеба – в снятых с аппалуз седельных сумках нашлась целая буханка. Наконец, чуть поколебавшись, достала из мешка бутылочку с аспирином, вытряхнула на ладонь две таблетки.

– На вот, выпей.

Принесла ему еще флягу с водой и принялась собираться в дорогу.

– Ты что, уходишь? – спросил Джедай через минуту. Показалось, или в голосе его действительно проскочил испуг?

– Да. Нам нужны дрова.

– Когда ты вернешься?

– Не знаю, – пожала она плечами. Свистнула Але, махнула собакам: – Эй, ребятки, кто со мной?

Вскочили почти все, кроме Даны, которая старалась не отходить надолго от щенков. Дураш некоторое время носился взад-вперед, то присоединяясь к Стае, то возвращаясь к Джедаю, пока в конце концов не пристроился впереди, гордо вскинув голову и задрав хвост, будто он был тут самым главным.

Сначала Лесли двигалась вдоль ручья, потом вскарабкалась на обрыв и пошла поверху. Несколько раз ей на глаза попадались куртины низкорослого можжевельника; она решила, если не найдется чего-то посущественнее, срубить на обратном пути несколько кустов.

Но можжевельник рубить не пришлось. Миль через пять она увидела, что впереди обрыв осыпался, завалив ручей и образовав небольшое озерцо. Весеннее половодье впечатало в запруду кучу обломанных веток и сучьев.

Полузанесенные песком, они торчали из завала, и среди них, комлем вверх, корявая сосенка толщиной в руку.

Работа затянулась на полдня: одну за другой Лесли расшатывала и подкапывала ветки, выбирая самые толстые, и вытаскивала на осыпь. Первое время собаки изо всех сил старались помочь: стоило ей начать копать, как они с энтузиазмом присоединялись – только песок из-под лап летел. Но вскоре они поняли, что ничего съедобного под землей нет, и разбежались по окрестностям, высматривая мешотчатых прыгунов,[19]19
  Мешотчатые прыгуны – семейство мелких грызунов, похожих на тушканчиков. Характерны для полупустынь Северной Америки.


[Закрыть] саранчу и ящериц.

Когда на берегу накопилась большая груда веток, Лесли выбрала обломки посуше, нарубила их на короткие полешки и сложила в вещмешок. Чуть подумав, добавила туда же комель от сосенки. Остальное раскидала по осыпи – пусть сохнет. Начала раздеваться: пусть озерцо мелкое, едва до пояса, все равно такое удовольствие, как купание, выпадало ей нечасто.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На стоянку Лесли вернулась, когда уже смеркалось.

Еще издали заметила, что Джедай, лежа на боку, поднял голову и смотрит; махнула ему рукой – он ответил. Подойдя ближе, она увидела, что вид у него совершенно больной, но, когда коснулась лба, температура оказалась даже ниже, чем утром.

– У тебя что, голова болит? – спросила она.

– Да, – на этот раз Джедай даже не пытался кивнуть – держал голову так, будто на ней стоит кружка с водой и он боится ее расплескать.

– Потерпи, я скоро отвар сделаю. Выпьешь – полегче станет.

Все время, пока Лесли разводила костер, жарила мясо и пекла на сковороде лепешки, она чувствовала на себе его взгляд.

Вроде бы дело привычное – и раньше бывало, что, сидя у костра, Джедай провожал глазами каждое ее движение, особенно когда дело касалось еды. Тогда его взгляды беспокоили ее так же мало, как взгляды собак, но теперь он смотрел совсем по-другому, и это действовало ей на нервы, заставляло чувствовать себя неловко.

Может, именно потому, поставив перед ним миску с мясом и накрыв ее лепешкой, Лесли хотела сразу отойти, но внезапно он коснулся ее руки:

– Подожди… Не уходи.

– Что, у тебя еще что-нибудь болит?

– Нет… просто… Побудь со мной немного.

– Я есть хочу.

Второй раз Джедай просить не стал – убрал руку и опустил глаза. Лесли сердито вздохнула, пошла принесла свою миску и, скрестив ноги, села рядом.

– Ну чего? – оторвала зубами кусок мяса. Есть хотелось зверски.

– Я весь день, пока тебя не было, пытался вспомнить… – нерешительно начал он.

– Что вспомнить?

– Да хоть что-нибудь! – внезапно его словно прорвало, короткие отрывистые фразы посыпались одна за другой: – Кажется, будто я очнулся два дня назад, а все, что было до того… Я ничего не помню. Совсем ничего. Только какие-то непонятные обрывки, незнакомые лица… Картинки, которые мне не о чем не говорят… Не помню, как здесь оказался, куда мы идем, зачем… Я даже не помню, как меня зовут! – в голосе его прозвучало отчаяние.

Лесли потянулась к нему и сочувственно потрепала по плечу.

– Ничего. Рано или поздно вспомнишь, – «Лучше бы попозже!» – мелькнула неправедная мысль. – А зовут тебя вроде бы Джед.

– Да, Джед, но я не помню фамилии! И… – он виновато наморщил лоб, – я пытался вспомнить твое имя – тоже не получается. Помню только, что мы вместе шли куда-то. Извини, что я о таком спрашиваю – мы с тобой… мы были близки, да?

– Нет, – с усмешкой покачала она головой. – Вот чего-чего, а этого не было.

– А как же тогда вышло, что мы оказались здесь вдвоем?

– Долго рассказывать, а я устала, – хотела встать, но Джедай схватил ее за руку.

– Завтра?!

– Не знаю. Может быть, вечером. С утра я на охоту пойду. А тебе сейчас нужно набираться сил, так что поешь, пока не остыло, – подвинув к нему миску с мясом, Лесли отошла к костру.

Дело было вовсе не усталости – она была просто не готова к такому разговору. Как рассказать человеку, кем (точнее – чем) он был еще неделю назад?!

Охота оказалась удачной, даже, если можно так выразиться, слишком удачной.

Еще собирая дрова, Лесли заметила у озерца следы вилорогов, но следы эти были по меньшей мере недельной давности. Поэтому, отправив собак на поиски дичи, она рассчитывала добыть несколько пустынных кроликов и никак не ожидала, что вместе с восторженным лаем («Нашли, нашли! Гоним, гоним!») вдруг услышит топот мчащегося стада и увидит стремительно приближающиеся стройные силуэты.

Тем более она не ожидала, что двумя выстрелами сумеет уложить двух антилоп.

И только подтащив туши одну к другой и гордясь собственным успехом, вдруг осознала, что каждая из них весит фунтов по сто, если не больше, и, не имея волокуши, в одиночку дотащить их до стоянки невозможно. Оставался лишь один выход: каким-то образом дотянуть туши до находившегося в полумиле оврага и там, у ручья, освежевать и разделать.

Словом, до стоянки она добралась из последних сил, на подгибающихся ногах, таща за собой наскоро сделанную из можжевельника волокушу, на которой лежала гора мяса. В арьергарде плелись обожравшиеся собаки: Лесли справедливо решила, что полагающуюся им долю добычи они могут нести и сами, в собственных желудках, поэтому дала им наесться до отвалу.

Но им-то что, развалятся теперь у ручья и будут переваривать! Ей же предстояла еще уйма работы: все это мясо предстояло нарезать и просолить. Поэтому она очень надеялась, что Джедай не станет приставать к ней с расспросами. Да, конечно, она обещала, что, может быть, расскажет ему, как вышло, что они оказались вместе, но он сам должен видеть, как она устала!

Но когда, едва увидев ее на краю оврага, Джедай, морщась от боли, заторопился к ней со словами: – Подожди, сейчас я помогу! – а в глазах его было и облегчение, и радость от того, что она наконец пришла, Лесли поняла, что он весь день ждал ее и снова отмахиваться от него: «Завтра, завтра!» – будет просто нечестно.

Поэтому, наскоро ополоснувшись у ручья и разведя костер, она сама подошла к нему:

– Мне нужно мясо разделывать. Так что ты… это… если хочешь о чем-то поговорить – переходи к огню. Заодно и поешь. Голова болит?

– Да… но мне кажется, меньше, чем вчера.

Правдой это было или он выдавал желаемое за действительность, она не знала и, когда Джедай подошел к костру, протянула ему кружку целебного отвара – на всякий случай, не помешает. Он выпил и улегся рядом с расстеленным на земле куском клеенки, на который Лесли уже вывалила часть мяса.

– Ну что? – вздохнув, спросила она.

– Теперь ты можешь мне рассказать, как получилось, что мы с тобой вдвоем идем куда-то? И кстати, куда мы идем?

– Никуда, – пожала плечами Лесли. – То есть сейчас на юг, а дальше – пока не знаю. Я маркетир.

– Маркетир?.. – вопросительно повторил он, словно пробуя на вкус незнакомое слово.

– Да. Я хожу от поселка к поселку и торгую всякой всячиной. Вот в одном из таких поселков, в Канзасе, на реке Симаррон, я и встретила тебя…

Она рассказала ему и про погибшего осла, и про сидевшего у колодца оборванца с пустыми глазами и распухшей рукой, и о том, как торговалась из-за него, а потом уводила его из поселка – и он шел за ней, ни разу даже не оглянувшись.

– Выходит, ты мне спасла жизнь, – выслушав, сказал Джедай.

– Ну… – Лесли плюхнула на служивший ей разделочной доской плоский камень очередной кус мяса и принялась яростно пластать его на ломти. Не хотелось напрямую говорить нечто для нее самой очевидное: если бы не та гремучка, то вполне возможно, что его расклеванные стервятниками кости сейчас валялись бы где-то на пустоши.

– И что было дальше?

– В тот же вечер я вправила тебе сломанные кости и наложила лубок. Вот здесь было сломано, – она провела пальцем по тыльной стороне его кисти. – С тех пор прошло немногим больше четырех месяцев.

– А… – начал он.

– Это я все к тому, что, как видишь, я тоже о тебе мало что знаю, – перебила Лесли. О татуировке – единственном, что говорило хоть что-то о его прошлом – решила не упоминать, если сам спросит, тогда уж скажет. – За все это время ты не произнес ни слова и оставался примерно таким же, каким я тебя встретила в поселке.

– Ну а как получилось, что я все-таки заговорил и вообще?..

– Четыре дня назад в нас стреляли. Одна из пуль скользнула по твоему затылку. Скорее всего, вызванное ею сотрясение мозга вернуло тебе разум – другого объяснения у меня нет.

– Вот оно что… – задумчиво протянул Джедай и надолго замолк. Лесли подумала, что разговор уже окончен, но тут, опустив глаза и не глядя на нее, он сказал: – Я вот слушал тебя, слушал, пытался хоть что-то из того, что ты рассказываешь, вспомнить – и никак!

– Не старайся специально, только голова разболится, – посоветовала она. – Придет время – все само всплывет в памяти. А пока на вот, поешь! – сгребла со сковороды в миску жареные мясные обрезки и поставила перед ним.

– Чего я один есть буду, давай вместе!

– У меня еще работы полно. Нужно все мясо разделать.

– А что ты с ним делаешь?

– Режу, солю, – она взглянула на стоявшие у костра полиэтиленовые пакеты – в каждом было фунтов по восемь нарезанного на полосы и пересыпанного солью мяса. – Завтра развешу вялиться, – подумала, что небольшая передышка погоды не сделает. – Ладно, давай действительно поедим вместе.

Принесла остатки хлеба и, скрестив ноги, села напротив Джедая.

– А можно я еще спрошу? – тут же поинтересовался он.

Лесли вздохнула:

– Спрашивай… – все равно ведь не отвяжется!

– Кто в меня стрелял?

– Плохие люди, – невольно бросила взгляд на лежавший на волокуше чехол с винтовкой. Кольнула болью мысль об убитом парнишке, и больше ничего рассказывать не захотелось. – Тут не было… ничего личного. Просто ты мужчина, вот они и решили, что тебя надо убить первым – со мной справиться будет легче.

– Значит, нам грозит опасность? Они могут вернуться?

– Нет, – угрюмо поморщилась Лесли. – Они не вернутся.

– А кто они такие?

– Джед, – она сердито мотнула головой, – сейчас не время об этом говорить. Я устала, а у меня еще много работы. Дай мне поесть спокойно.

– Извини… Да, конечно… Извини, – в знак раскаяния он подвинул поближе к ней миску с мясом.

На некоторое время на стоянке воцарилось молчание. Подошла Ала. Лесли сунула кусочек жареного мяса и ей. Подумала, что с расспросами, кажется, покончено – наконец-то, она от них устала больше, чем от разделки мяса! – когда Джедай не выдержал:

– А можно, я еще спрошу… про другое?

«А можно, я тебе на башку эту миску надену?!» – мысленно огрызнулась она. Вслух говорить ничего не стала – бесполезно, похоже, его можно унять только пристукнув.

– Куда мы дальше пойдем? – не дожидаясь ответа, продолжал он.

– К озеру. Это милях в восьмидесяти отсюда. Там мы остановимся недели на две – я хочу травы и листья пособирать, ягод насушить, – Лесли невольно представила себе, как увидит с вершины холма серебристый отблеск – отражение неба, как пробежит по траве и зайдет в воду прямо в одежде, как будет плескаться, смывая с лица пот, а потом лежать на песчаном берегу – долго-долго, и смотреть в небо… И вернулась к действительности, заметив, что Джедай удивленно уставился на нее.

– Эй, ты чего так смотришь? Я что, сажей испачкалась? – потерла уголок рта. – Где? Здесь?

– Да нет… – он на миг замялся. – Я просто еще ни разу не видел, как ты улыбаешься.