Текст книги "Серебряное небо"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Проснулась она оттого, что Ала под ее рукой вздрогнула и вскинула голову. Секунда – и собака уже бросилась к выходу из шалаша.
Еще не понимая, что происходит, Лесли рванулась за ней. Выскочила, выпрямилась – и замерла, схватившись за рукоятку ножа. Вокруг царила беспросветная тьма – казалось, на всей Земле не осталось ни грана света, с неба хлестали потоки воды, и, заглушая шум дождя, стонал лес – громко и страшно. Именно стонал – по-другому этот надрывный звук нельзя было назвать.
– Джедай, наружу! – что есть мочи заорала Лесли. Было еще какое-то слово, но она не могла его вспомнить и продолжала кричать одно и то же: – Вылезай, вылезай, вылезай!
Земля под ногами качнулась, и ее крик превратился в жалобный скулящий вой. Все тело пронзила дрожь – возникшая откуда-то извне, из-под ног мелкая вибрация, от которой заныла каждая косточка.
Земля качнулась снова, сильнее. Ноги уже не держали, и Лесли бы, наверное, потеряла равновесие, но в этот момент за ее плечо ухватилась сильная рука.
– Тихо, тихо, я здесь! – голос был знакомый и… безопасный. Она подалась туда, откуда он прозвучал, и наткнулась на что-то живое и устойчивое. Схватилась за него обеими руками и не отпустила, даже когда где-то рядом раздался оглушительный треск.
Еще одно содрогание – казалось, земля пытается стряхнуть с себя людей, словно лошадь надоедливую муху – и вдруг все прекратилось так же внезапно, как и началось. Надрывный, несущийся со всех сторон низкий стон тоже стих, сменившись обычным шумом деревьев и шелестом дождя.
– Кажется, все, – сказал Джедай.
Облегчение Лесли вырвалось наружу слезами. Ее колотило, нижняя челюсть тряслась. Если бы она могла говорить, то сказала бы: «Не отпускай меня!» – но не удавалось выдавить из себя ничего, кроме жалкого прерывистого: «Ы… ы…»
– Ты чего?! – кажется, он даже растерялся. – Все уже кончилось, все в порядке. Ну чего ты? Такая крутая девочка, и вдруг плачешь! – это прозвучало не обидно, а по-доброму.
Лесли подняла голову. В затянувшей небо пелене туч появились рваные просветы. Они стремительно неслись на север, порой исчезали, но в другом месте тут же появлялись новые.
Она отпустила Джедая и сделала шаг назад. Теплой рукой он продолжал придерживать ее за плечо, это было приятно.
– Спасибо. Я… я уже в порядке.
– Ты вся мокрая. У тебя есть сухая одежда?
– Да.
– Полезай в шалаш – я сейчас принесу, переоденешься.
– Нет, – Лесли помотала головой. – Я быстрей найду.
Не прошло и минуты, как она втиснулась в шалаш, таща за собой два набитых мешка, на ощупь распотрошила один из них и сунула в ту сторону, откуда доносилось дыхание Джедая, полотенце.
– На тебе. И вот еще сухие штаны. Мокрую одежду выкинь на улицу, я с ней утром разберусь. Только ботинки не промочи, поставь их подошвами вверх у входа.
Некоторое время они молча сосредоточенно переодевались, порой задевая друг друга в тесноте шалаша. Наконец, натянув на себя сухие штаны и майку, Лесли достала из мешка маленький фонарь со стеклянными окошечками и зажгла внутри свечку. Пространство шалаша наполнилось светом и тенями, стал виден по пояс голый взлохмаченный Джедай – он лежал на боку, опершись на локоть.
Подвесив фонарь на жердь, она вытащила из мешка две попоны из грубой домотканой шерсти, одну протянула ему, вторую накинула себе на плечи. Закутала ноги в одеяло – оно оставалось в шалаше и было относительно сухим.
Ее постепенно отпускало – может, еще и потому, что все эти привычные бытовые хлопоты отгоняли воспоминание о пережитом недавно ужасе.
Следующей из мешка появилась фляга. Лесли отхлебнула немного и протянула Джедаю.
– На, глотни. Это самогон.
Он глотнул и поперхнулся, прохрипел:
– Крепкий, зараза…
– Ага… Заесть хочешь?
– Да, не отказался бы.
– Сейчас! – Лесли отбросила попону и выскочила из шалаша. Дождь почти стих, серебристых просветов на небе прибавилось, и теперь легко было разглядеть, что где.
Отцепив подвешенный на высокой ветке котелок с олениной, она втащила его в шалаш. Следом сунула морду Ала, ее умильный оскал явно значил: «Тут найдется место для одной маленькой собачки?!» Очень мокрой собачки, надо добавить.
Лесли поставила котелок.
– Вот мясо, – взяла полотенце и наскоро обтерла Алу, велела ей: – Ложись!
И наконец-то растянулась, опершись на локоть, напротив Джедая.
Он уже ел, жадно и без удержу, видно было, что голодный. Вытягивая из котелка очередной кусок, сообщил: – Вкусное мясо!
Лесли тоже достала из котелка ломтик – не то чтобы была голодна, но от самогона сосало под ложечкой. Продолжая жевать, закрыла глаза – точнее, они закрылись сами; внезапно ее неудержимо потянуло в сон.
– Ты так боишься землетрясений…
Она открыла глаза. Джедай уже не ел – задумчиво смотрел на нее, и слова его прозвучали не вопросом, а утверждением.
– Да, – отрицать не было сил, да и желания. – Меня однажды завалило, с тех пор боюсь.
– Как?
– Да очень просто. Это давно было, я тогда еще радовалась каждой возможности переночевать под крышей. Ну и… переночевала…
…Почти все стекла в заброшенном фермерском доме были выбиты, по комнатам гулял холодный ветер; сохранившиеся на окнах клочья занавесок отсырели и заплесневели. Но в подвальном оконце стекло было цело, и сам подвал показался вначале теплым и уютным – особенно по сравнению с промозглой сыростью, царившей снаружи.
Ала спускаться вниз по крутой узкой лестнице отказалась. С тех пор Лесли научилась больше доверять ее чутью, но тогда обозвала собаку дурой и захлопнула за собой тяжелую крышку люка. Растянулась на стоявшей в углу кушетке, укрылась одеялом – хоть одну ночь поспать в нормальных условиях!
Землетрясение началось перед рассветом. Лесли проснулась от оглушительного грохота, вскочила. Пол под ногами дрожал и покачивался. Она даже не успела толком испугаться, так быстро все закончилось.
Испугалась она, когда попыталась открыть люк – и не смогла этого сделать. Как выяснилось потом, обрушились перекрытия второго этажа, завалив люк тяжелыми обломками. Но тогда она билась в крышку, пыталась приподнять ее плечом – бесполезно, та не подавалась даже на долю дюйма.
Ни еды, ни воды; из инструмента – только нож. Потом, когда рассвело, она увидела, что в углу сложены старые ржавые водопроводные трубы.
Вот с помощью отрезка такой трубы она и освободилась, расширив оконце под потолком. Поначалу оно было высотой с ладонь, но Лесли выбила раму и долбила, долбила, долбила старый потрескавшийся бетон, по крошке, по камушку расковыривая его, пока не смогла протиснуться наружу.
Удар за ударом, час за часом… Хорошо – иногда снаружи шел дождь, можно было выставить руку, дождаться, пока в ладонь наберется вода, и проглотить ее. Или провести ладонью по лицу, смывая едкий, щиплющий глаза пот.
Когда через четыре дня Лесли, ободранная и измученная, выползла наружу, то долго лежала на спине прямо в луже, ловя ртом холодные сладкие капли дождя.
С тех пор она не любила ночевать под крышей. И землетрясений боялась тоже с тех самых пор…
К чести Джедая, выслушав эту историю, он не стал говорить ничего лишнего, спросил только:
– Это давно было?
– Восемь лет назад.
– Восемь лет… – повторил он. – А сколько тебе сейчас?
– Двадцать пять, – хмуро ответила Лесли, ожидая еще каких-то вопросов, но Джедай проявил неожиданную чуткость:
– Ладно, я вижу, у тебя глаза слипаются. Давай спать. – Приподнявшись, задул свечку.
Она опустила голову на сгиб локтя, сказала уже в полусне:
– С утра пораньше не вскакивай – завтра мы никуда не пойдем, дневку устроим.
Утро выдалось чистенькое, словно умытое. На небе не было ни облачка, теплый воздух пах хвоей и где-то над головой посвистывали невидимые пташки.
Оказывается, треск ночью объяснялся тем, что недалеко от стоянки рухнуло дерево – большущая старая сосна. Собаки обнаружили в ее дупле беличью кладовую и разграбили; это не помешало им, стоило Лесли взять в руки мешок с мясом, тут же появиться, будто из-под земли, и уставиться на нее голодными глазами.
Она раздала каждой по небольшому куску и велела не лентяйничать, а пойти поохотиться на лягушек – в ручье их полно.
Перед завтраком она достала из мешка два ножа – один трофейный, с пластмассовой наборной ручкой, второй – свой собственный, запасной. Подошла к сидевшему у костра на бревнышке Джедаю:
– Выбирай!
Он взглянул на ножи, на нее и снова на ножи. Удивился? Обрадовался? Не разобрать…
Выбрал он нож с наборной ручкой. Взял его в руки.
– Спасибо. Только как я… – с сомнением взглянул на свои штаны. Действительно – пояса, на который полагалось вешать нож, у него не было.
– Подожди, сейчас! – Лесли бросилась к волокуше, раскопала нужный мешок – тот, в котором еще с марта лежали три ремня с бронзовыми пряжками. Хотела достать самый длинный, с пряжкой-нетопырем – и вдруг сердце екнуло: а что если Джедай тоже из этой банды?! Верить в это не хотелось, но… мало ли…
Она взяла ремень, вернулась к костру, неся его за спиной – и вдруг развернула, блеснув пряжкой:
– Вот, смотри!
В дымчато-серых глазах не мелькнуло ни малейшего узнавания – лишь восхищение человека, которому показали красивую вещь.
– Ух ты-ы! Это что, тоже мне?
– Да, – заулыбалась Лесли, – носи на здоровье.
После завтрака Джедай подошел и спросил, не нужна ли какая-либо помощь. Лесли поручила ему нарезать на полосы оставшуюся оленину. Сама она пока перестирала и развесила на кустах вымокшую ночью одежду, а потом сходила вверх по ручью и накопала корневищ аира – их охотно брали в поселениях.
О вчерашней ссоре они оба, словно соблюдая некую договоренность, за весь день ни разу не упомянули. Лишь под вечер, сидя у костра, Джедай спросил:
– Скажи, ты действительно хочешь, чтобы я остался в ближайшем поселке?
Лесли быстро мазнула по нему взглядом: похоже, спрашивает всерьез. Усмехнулась:
– Только не в ближайшем.
– Почему?
– Там мусульмане живут, – на его вопросительный взгляд пояснила: – Они чужих не жалуют, особенно мужчин. Меня – терпят, но так… – покрутила рукой в воздухе, подбирая слово, – без особой симпатии. Я, по их понятиям, слишком свободно себя веду. А чужого мужчину, если он как-нибудь не так на одну из их женщин взглянет, запросто убить могут. Или кастрировать.
Джедай непроизвольно поежился.
– Вот-вот. Так что тебе туда даже близко подходить не стоит, – с усмешкой кивнула Лесли. И, отбросив шутливый тон, заговорила уже всерьез: – Но вообще… я понимаю, что такая жизнь, как у меня, не всякому подходит. А мужчине вроде тебя, здоровому и с хорошими руками, почти в любом поселке будут рады. Так что решай сам – я тебя, конечно, не гоню, но и держать насильно не стану.
– Но если я уйду, как же ты одна останешься?
«Интересно, он что, ждет, что я сейчас зальюсь слезами и взмолюсь: „Ох нет, не бросай меня, я пропаду без сильной мужской руки!“»? – сердито подумала Лесли. Из-за этого и слова ее прозвучали куда резче, чем ей хотелось:
– Джедай, я с семнадцати лет одна – и пока как-то справляюсь!
Если сейчас обидится – сам виноват, нечего дурацкие вопросы задавать!
Но он даже не огрызнулся – вместо этого подался вперед и сказал нерешительно:
– Послушай… ты сейчас назвала меня Джедаем (А, черт!), и… и не в первый раз уже. Сначала я думал, что это оговорка, но нет… Это что…
– Это слово с твоей татуировки, – вздохнула Лесли. – Пока я не знала твоего настоящего имени, я тебя так называла.
– Какой татуировки?
– На левом плече, вот здесь, – потянулась к нему и коснулась пальцами нужного места.
Джедай мигом стянул с плеча рубашку и, вывернув голову, принялся разглядывать татуировку.
– Эта эмблема означает, что ты служил в морской пехоте США, – объяснила Лесли. Говорить – так уж до конца.
Она уставилась на его лицо, ожидая, что в нем сейчас что-то дрогнет, готовая услышать: «Я вспомнил! Вот теперь я помню все!» Но Джедай лишь удивленно поднял на нее глаза:
– А ты откуда знаешь?
– Мне один человек рассказал. У него на плече похожая татуировка есть.
– Я бы хотел с ним поговорить!
Лесли пожала плечами.
– Пожалуйста! Мы в тех краях примерно через месяц будем.
Почему бы и нет? Заодно она по крайней мере узнает, чем закончилась история с малышом Джимми.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
До поселка, где жил дядя Мартин, они добрались, по прикидкам Лесли, к середине сентября. До того успели зайти в три поселения и более-менее удачно там расторговаться. В первое из них Лесли, как и сказала, пошла одна, в остальные два взяла Джедая с собой. Вел он себя прилично: лишнего не болтал и торговле не мешал; в основном молча сидел в углу.
Что ее удивило, так это реакция на него посельчан, точнее, посельчанок. Ну да, рослый, мускулистый, выбрит чисто – ну и что, в конце концов? У них что, своих мужчин не хватает?!
В первом же поселке, едва их пригласили в дом и она принялась раскладывать товары, какая-то девица лет семнадцати, зардевшись и глупо хихикая, поднесла ему кружку пива, да еще бочком к его плечу постаралась прижаться. Другая женщина, постарше, постреливая глазами, угостила его пирогом.
Не то чтобы Лесли это особо задевало, тем более что сам Джедай вел себя скромно, на заигрывания не реагировал и руки к девушкам не тянул (слава богу, а то еще не хватало с чьим-нибудь разъяренным отцом или мужем объясняться!) Но на нервы действовало, даже непонятно почему.
В следующем поселке повторилось то же самое. Хозяйка дома, где Лесли раскладывала товар, вдова лет сорока, пользуясь тем, что в кухне набилось много народу, чуть ли не дюжину раз протиснулась мимо Джедая, прижимаясь к нему и извиняясь: «Ах, тут не повернуться!» После окончания торговли она угостила их обедом, чего только на стол не выставила: и яичницу с беконом, и колбасу, и овечий сыр… (Прошлой осенью, когда Лесли была одна, ей в этом доме перепала лишь кружка травяного отвара да пара оладьев.) Усиленно приглашала переночевать: «Куда вы на ночь глядя пойдете?!»; приглашала обоих, но воркующий голос и расстегнутые верхние пуговки на блузке были адресованы, несомненно, Джедаю.
К разочарованию хозяйки, Лесли покачала головой: «Нет, нам пора», – и Джедай тут же, не дожидаясь указаний, поволок на крыльцо рюкзаки – похоже, и его это назойливое внимание достало.
За весь месяц они ни разу не поругались – ссора в ночь перед землетрясением оказалась последней. Джедай больше не выступал насчет «мужской» работы, Лесли, в свою очередь, старалась не огрызаться на него по пустякам.
Мало-помалу он вытянул из нее всю историю с Проклятым Городом. Лесли надеялась узнать, каким приемом он завалил парня с ножом, но Джедай сам удивлялся своему подвигу, говорил, что ничего не помнит, и было непохоже, что врет.
Пытался он расспрашивать и про другие вещи – про ее детство, про то, откуда она так хорошо знает травы и разбирается в медицине и где берет вещи на продажу. Лесли отделалась полуправдой насчет заброшенных городов (о складах Форт-Бенсона, естественно, говорить не стала), про детство же рассказала коротко и сжато.
Слава богу, у него хватило такта не выспрашивать подробности. Не то чтобы ей было неприятно вспоминать свое детство – но стоило начать, и заканчивалось это одним и тем же стоящим перед мысленным взором видением: распахнутые ворота Форт-Бенсона, и она бежит, бежит к ним – только чтобы увидеть безлюдные улицы и опустевшие дома…
Теперь, если Джедай считал, что ночью может пойти дождь, то, уже не спрашивая ее, строил шалаш. Лесли не возражала – лишь про себя ухмылялась: интересно, что он будет делать, когда они двинутся на юг и вокруг не останется ничего, кроме камней, солянок да перекати-поля?
То, что он так упорно чурался спать с ней под одним тентом, было непонятно и, если честно, даже немного ее задевало. Она ведь не какая-то там грязнуля: при любой возможности и сама моется, и одежду стирает!
Перед выходом в поселок Лесли набила рюкзак сушеными змеиными шкурками, положила кое-что и на продажу, самое нужное и недорогое. Она была уверена, что почти все принесет обратно в целости и сохранности, но не взять с собой товар значило показать посельчанам, что она считает их слишком бедными, чтобы что-либо покупать у нее. Конечно, так оно и было, но зачем же людей обижать!
Все остальное, как обычно, спрятала в заросшей кустами лощине милях в двух от поселка, там же остались и собаки; как Ала ни заглядывала в глаза, Лесли решила ее на этот раз с собой в поселок не брать.
– У тебя что, нога болит? – поинтересовался Джедай, когда они отошли от лощины на полмили.
– Нет. С чего ты взял?
– Тогда чего ты так медленно идешь?
– Да нет… так… – Лесли прибавила шагу.
Ею владело двоякое чувство: с одной стороны, хотелось побыстрее добраться до поселка, с другой… она знала, что в тот день сделала все, что могла, но если выяснится, что Джимми все-таки умер, то встретиться сегодня с Лидией будет ох как неприятно.
Чтобы отвлечься от этой свербящей мысли, она покосилась на Джедая – сейчас они пройдут рощицу, и… только бы не пропустить момент, когда он впервые увидит поселок!
Открывшееся перед глазами зрелище и впрямь заставило его притормозить и, не веря собственным глазам, потрясти головой.
– Эт чего там такое?!
Издалека ограда поселка – переплетение столбов, проволоки и автомобильных крыльев и крыш с сохранившейся кое-где краской – смахивала на ползущую по земле гигантскую пеструю гусеницу.
– Это у них такой забор, – довольная произведенным впечатлением, объяснила Лесли. – Правда, здорово сделали?
– Класс! – восхищенно покачал он головой.
– Сейчас подойдем поближе – еще лучше увидишь.
На этот раз насест над распахнутыми воротами не был пуст. Сидевшая на нем человеческая фигурка с такого расстояния смахивала на мошку. Вот она вскочила – и в следующий миг насест опустел.
Ну, хоть за безопасностью своей следить наконец начали…
До ворот оставалось ярдов сто, когда раздался стук копыт и навстречу им выскочил всадник – размахивающий шляпой и во всю мочь вопящий: «Эге-гей!» – парнишка на мохноногом буром коньке. У Лесли внутри что-то дрогнуло; в следующий миг она сглотнула от облегчения – это был малыш Джимми!
Живой и здоровый, загорелый, подросший за эти полгода – тогда, весной, он показался ей совсем крохой, а теперь стало ясно, что ему уже лет двенадцать.
Успев по пути еще раз проорать: «Эге-гей!» – мальчишка галопом подлетел к ним и остановился, картинно откинувшись в седле и натянув поводья.
– Мисс… мисс Аптекарь, здравствуйте! – улыбаясь до ушей, затараторил он и соскочил с седла. – Меня вам навстречу послали – дядя Мартин сказал. Чтобы я ваши вещи подвез, а то тяжелые. А хотите – можете и сами на Чубчика сесть, он сильный! И вы рюкзак снимайте, сэр, – обернулся он к Джедаю, – и… ой, тоже здравствуйте!
Ответить не получалось: горло перехватило и почему-то захотелось плакать. Когда Джимми шагнул к ней, чтобы помочь снять вещмешок, Лесли невольно обняла его и притиснула к себе. Продлилось это объятие лишь секунду – мальчишка протестующе заелозил, и она отпустила.
– Привет! – хоть и хрипло, удалось наконец ответить. Стряхнув с плеч вещмешок, Лесли обернулась к Джедаю – тот смотрел на нее удивленно. – Снимай рюкзак, сцепи с моим и перекинь через седло, – она улыбнулась Джимми: – А сама я уж пешком дойду, сколько тут осталось!
– Тогда и я с вами пешком пойду, – мальчишка подхватил конька за уздечку. – Вы торговать будете, да? Мама сказала вас прямо к нам вести – у нас кухня удобная, большая. А хотите, можно и в комнате…
Дядю Мартина она заметила издали – опираясь на костыль, он прыгал по улице к дому Лидии. Увидев Лесли, остановился, махнул рукой, она махнула в ответ.
Так он и стоял и ждал, пока они втроем – если считать коня, то вчетвером – шли к нему.
– Привет, – подойдя, сказала Лесли. – Знакомьтесь – это дядя Мартин, а это… Джед.
– Здравствуйте… сэр, – протянул тот руку – старик пожал ее; метнул короткий взгляд на его бицепс, на Лесли – она чуть заметно кивнула – и снова на Джедая.
– Здравствуй, сынок. «Semper fi»?[22]22
«Semper Fidelis» (Всегда верен) – девиз морской пехоты США.
[Закрыть]
– Что?
– В морской пехоте, спрашиваю, был? – переспросил дядя Мартин.
– Да, – Джедай неловко улыбнулся, – наверное… кажется…
– Помоги пацану вещи с лошади снять, – вмешалась Лесли. – Сейчас я торговать пойду, а вы сможете вволю наговориться, – едва Джедай отошел, сказала тихо и быстро: – Он не помнит. У него была травма головы, и он ничего не помнит, только детство. Но татуировка на руке есть, та самая.
– Понял, – кивнул старик.
– И… спасибо, что мальчика выслал навстречу. Честно – от сердца отлегло.
Дядя Мартин снова кивнул и скользнул глазами ей за спину.
– О, Лидия бежит!
Лесли обернулась – мать Джимми и впрямь бежала от крыльца к калитке. Одетая по-праздничному, в белую блузку и лиловую юбку с развевающимся подолом, на ногах – туфли на каблуках, она, казалось, пританцовывала на ходу.
«Сколько же лет я уже не видела таких туфель?» – подумала Лесли.
Добежав, женщина схватила ее за руку, на миг будто задохнулась – и, вместо слов и приветствий, внезапно обняла. Тут же отпустила, но продолжала держать за руку, словно боясь, что Лесли сбежит.
– Вы тогда так быстро ушли, да и… не до того было, но сегодня я вас без ужина просто не отпущу! – выпалила она и обернулась к дяде Мартину. – Отпразднуем заодно и день рождения Джимми! Так что приходите!
Торговля шла куда бойчее, чем Лесли предполагала. Она даже пожалела, что не взяла с собой побольше товаров – один мужчина был очень разочарован, узнав, что у нее нет двухдюймовых гвоздей. Но кто мог знать, что ему понадобятся гвозди!
Расплачивались посельчане в основном мукой и солью. Одна женщина принесла сделанный из змеиных шкурок жилет. Шкурки были подобраны одна к одной и нашиты на шелковую подкладку так, что на груди и на спине получался красивый узор. Лесли щедро расплатилась с мастерицей – помимо трав от кашля, ниток и ножниц, которые та запросила за свою рукоделье, от себя добавила еще маленькую пластмассовую бутылочку ванильной эссенции.
Лидия несколько раз забегала в комнату, оглядывала Лесли и снова исчезала; в распахнутую дверь тянуло жареным луком и другими аппетитными запахами.
Перехватив одну из посельчанок, сказала:
– Часам к семи подходи. И про пирог не забудь!
– Ага, я уже тыкву поставила тушиться, – закивала та. – Но ты мне должна еще прическу сделать!
Дальнейшего Лесли не слышала – обе женщины вышли из комнаты, а ее отвлекла молоденькая девушка, предложившая в обмен на дюжину пуговиц из оленьего рога пакет сухих галет.
Потом пришлось объяснить двум старушкам, как готовить настой от кашля; слегка поторговаться из-за полудюжины алюминиевых ложек и пообещать в следующий раз принести половник – но разговор запомнился, и на душе стало неуютно: прически… туфли на каблуках… А она, как всегда, в своем камуфляже, и голова уже больше недели не мыта – вечера были холодные…
Поэтому, покончив с последним покупателем, Лесли вышла на кухню. Подготовка к пиршеству шла полным ходом – на плите бурлили четыре кастрюли, у разделочного стола, помимо самой Лидии, хлопотали еще две женщины.
Подойдя к хозяйке дома, Лесли тихонько коснулась ее локтя:
– Можно вас на минутку?
– Что случилось? – тревожно вскинулась та.
– Нельзя ли у вас теплой водой разжиться – я голову помыть хочу.
– Ой, да, конечно, – заулыбалась Лидия. – Я сейчас поставлю. А хотите… хотите ванну принять? – радостно выпалила она. – Настоящую!
– Ванну?! – Лесли показалось, что она ослышалась.
– Да, у нас в пристройке ванна есть. Только вы попросите вашего… этого мужчину воды туда из колодца натаскать. А я потом кипятка добавлю.
Когда Лесли, помахивая ведром, вышла на крыльцо, Джедай и дядя Мартин сидели рядышком на ступеньке и о чем-то разговаривали.
– Ну, сторговалась? – обернулся старик. – Присаживайся! А я тут твоему Джеду рассказываю, как нас кабаны одолевают. Приходят на поля чуть ли не каждый день, как к себе домой. Мы уж и ограду укрепляли, и чего только не делали – подкапывают, гады, и грабят все, что могут. И пугала не боятся.
– А чего вы их не стреляете? – невольно заинтересовалась Лесли. – У них же мясо хорошее, – она села ступенькой ниже, повернулась так, чтобы видеть обоих мужчин.
– Ха, думаешь, мы не пробовали? Но они же, сволочи, умные – ближе чем на сотню ярдов к себе не подпускают. А с такого расстояния из дробовика разве что случайно убить можно. Была бы у меня винтовка – дело другое. Вон, я Джеду уже рассказывал, в свое время я на чемпионате флота по стрельбе с дистанции четыреста ярдов первое место занял. Думаю, и сейчас по кабану бы не промахнулся.
Лесли поймала взгляд Джедая – похоже, они оба подумали об одном и том же…
– Одно время мы ловчие ямы копали, – продолжал старик, – по первости даже троих поймали. Но они их быстро научились распознавать и обходить. Я пробовал их врасплох застать, поскакал к ним на Чубчике – думал, хоть одного догоню да подстрелю. Куда там, только меня завидели – и врассыпную!
– О, вот как раз о Чубчике я хотела с тобой поговорить, – вспомнила Лесли, – как бы мне его на часок одолжить?
– А зачем тебе?
– У нас вещи в лесу спрятаны, хочу кое-что оттуда взять.
– Джимми на нем в поле поехал, Лидия велела ему картошки накопать. Вернется – и забирай.
– Спасибо, – кивнула Лесли и перевела взгляд на Джедая. – Джед, натаскай, пожалуйста, воды в пристройку. И одно ведро – Лидии на кухню. Пойдем, я тебе покажу, где колонка.
– Ты хочешь продать ему винтовку? – негромко спросил Джедай, едва они отошли от дяди Мартина.
– Все его имущество этой винтовки не стоит… – вздохнула Лесли.
– Но винтовка им действительно нужна.
– Ты что, предлагаешь ее бесплатно отдать?!
– Да я ничего не предлагаю, так просто… – примирительно сказал он. Чуть помедлив, добавил: – Мне дядя Мартин рассказал про Джимми. Про то, как ты его спасла…
– Повезло, – отозвалась Лесли. – Я ведь такую операцию первый раз в жизни делала. Ладно, ты мне лучше вот что скажи: помог тебе разговор с ним что-нибудь вспомнить?
Джедай молча помотал головой.
– Не огорчайся, рано или поздно вспомнишь, – она утешающе похлопала его по плечу. – Это я тебе как врач говорю.
