Текст книги "Серебряное небо"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Из оврага они ушли через десять дней. Но еще раньше перебрались к тому озерцу, где Лесли добывала дрова – разбросанные по осыпи куски древесины уже высохли, и проще было перейти к ним, чем таскать их на стоянку.
Заодно она убедилась, что на долгие переходы Джедай еще не способен – к концу пути он еле двигался. Но когда она сказала: «Постой! Давай я волокушу потащу, а ты так иди!» – яростно зыркнул на нее глазами, будто она предложила нечто несусветное, и из последних сил прибавил шагу.
Словом, проявил типичный дурацкий мужской гонор. Результат был вполне ожидаемый: снова вскрывшаяся рана у него на заднице.
В тот же вечер они впервые поссорились. Как ни смешно, из-за такой чепухи, как гремучки.
Обычно, когда Лесли шла по пустыне, то поглядывала по сторонам и прислушивалась, не обнаружил ли кто-то из собак гремучку. Услышав призывный лай, подходила, убивала змею выстрелом из арбалета и кидала в вещмешок. Позже, на стоянке, снимала с добытых за день змей шкурки (обычно их набиралось две-три), просаливала их и вешала сушиться. А мясо резала на куски – часть шла на ужин им с Джедаем, остальное – собакам.
Вот и в этот раз, стоя на запруде, она принялась свежевать добытую по дороге гремучку – одну, зато крупную.
Джедай подошел и с заметным отвращением ткнул в змею пальцем:
– Это что такое?!
– Мясо, – объяснила Лесли.
– Собакам?
– Собакам, нам – всем.
– Ты хочешь сказать, что мы это будем есть? – брезгливо переспросил он.
– Да, разумеется.
– Я эту гадость есть не буду! Какого черта – у нас же есть вяленое мясо!
– Значит, так, – медленно закипая, Лесли положила гремучку и встала. – Я хочу, чтобы ты запомнил две вещи. Первая: здесь не до разносолов; есть еда – свежее, хорошее мясо – и нечего привередничать. И вторая: ты этим мясом уже четыре месяца питаешься, и ничего, не помер. Между прочим, на прошлой неделе целую миску съел и не поперхнулся.
– Я не знал, что это такое, – буркнул он.
– Ну и что? – спросила она.
Сердито засопев, Джедай развернулся, отошел и лег на свое одеяло. Несколько раз Лесли украдкой оглядывалась – лицо у него было мрачное.
Обиделся? Возможно. Она еще никогда не разговаривала с ним так резко. Но другого выхода не было, капризы следовало пресечь сразу, на корню, а то завтра он потребует, чтобы она готовила ему котлеты де-воляй! (Что это такое, Лесли не знала, но мама, когда она в детстве капризничала с едой, порой говорила: «Может, тебе еще котлеты де-воляй подавай?!»)
На ужин она сделала похлебку; специально высыпала в нее побольше сушеного лука, добавила базилика – аромат получился до небес. Сняла котелок с огня, поставила остужаться. Собаки придвинулись к костру – может, остатки будут?
«Может, и будут», – мысленно посулила Лесли. Если этот угрюмый тип, который смотрит куда угодно, только не на нее, откажется сейчас есть, то на его порцию здесь быстро найдутся желающие!
Но сам он точно не подойдет, придется позвать…
Она обернулась:
– Джед, иди ужинать, – сердце екнуло: а ну как действительно откажется? Разносолов ему не будет, она свое слово держит, но нельзя допустить и чтобы он ослабел от голода!
Но Джедай словно только того и ждал – тут же подошел и, скособочившись на здоровую ягодицу, присел у костра. Лесли протянула ему миску с похлебкой.
Первый глоток он попробовал с опаской, но потом заработал ложкой как заведенный. Прервался только чтобы восхищенно протянуть:
– Вкусно-то ка-ак!
Лесли приняла это как попытку помириться и скромно кивнула:
– Да, неплохо удалась! – добавила, в свою очередь протягивая «ветвь мира»: – Скоро мы до озера доберемся, там вволю рыбы наедимся. Ты рыбу любишь?
– Да, – не задумываясь, ответил он и растерянно поднял голову. Добавил неуверенно: – То есть, кажется, да… не помню…
Настоящего названия этого озера Лесли не знала и прозвала его Окуневым, потому что как-то за день выловила там восемьдесят семь окуней. Сравнительно небольшое, всего мили три в длину, оно казалось больше из-за изрезавших его берега заводей и бухточек; холмистые берега изобиловали зарослями ежевики, в лесу у южной оконечности озера водились олени.
Словом, рай да и только, особенно в августе, когда и малина, и ежевика, и черника уже налились сладким соком и словно ждали, что их кто-нибудь соберет.
Одно было неприятно – дожди. В это время года они моросили здесь чуть ли не через день, так что, добравшись до озера, первым делом обычно приходилось строить шалаш, чтобы и вещи было где хранить, и самой спать.
Но на сей раз совершенно неожиданно с лучшей стороны проявил себя Джедай. Едва Лесли достала топорик и сказала: «Пойдем, жерди поможешь тащить!» – как он удивленно вскинул брови: «Зачем тебе идти? Я сам все сделаю!»
И сделал, да как! Отдав ему топорик, она не выдержала – пошла следом и притаилась на соседнем холме, наблюдая, как он рубит молодые сосенки: всего два удара, и дерево падает. Когда он начал тут же, на месте, очищать их от веток, хотела вмешаться (ветки тоже пригодятся!), но потом решила не встревать: топором Джедай орудовал уверенно, и было видно, что он знает, что делает.
К сумеркам шалаш уже стоял у склона пригорка, служившего ему задней стенкой, – крепкий и надежный, с толстыми стенами из сосновых и ивовых веток и с навесом перед входом, чтобы можно было даже в дождь сидеть перед разведенным под ним костром.
Лесли самокритично признала, что она тоже могла бы построить такой, но дня за два, не меньше, а Джедай управился всего за несколько часов. Так что и причитающиеся похвалы, и награду – полную миску жареной рыбы – он получил. Пыжился и очень гордился собой, это было заметно.
– Где ты так здорово научился шалаши строить? – поинтересовалась она.
– Я… – весело начал он, но вдруг его лицо вытянулось; Лесли догадалась, каков будет ответ, и пожалела, что спросила. – Не знаю… то есть не помню…
«Не помню… не знаю…» – эти слова она слышала теперь довольно часто.
Джедай действительно не помнил о себе почти ничего; разве что детство, когда был еще совсем маленьким. Некоторые вещи из того времени он помнил очень четко: океан, ракушки, которые он находил в песке на берегу и складывал в коробку от конфет, маму – ее темные волосы, собранные в гладкую прическу, голубые глаза, платье в цветочек и накинутый поверх него жакет с золотым осьминогом на лацкане. Отца он помнил хуже – ни лица, ни одежды, только как тот смеялся и подкидывал его высоко в воздух.
А больше ничего: ни фамилии, ни друзей, ни то, как он пошел в школу, ни даже в каком году родился. По виду ему было лет тридцать пять, на самом же деле года на три-четыре больше – он ведь служил в морской пехоте, следовательно, к моменту Перемены ему должно было исполниться по меньшей мере восемнадцать.
Перемену он помнил – смутно, но все же помнил. Во всяком случае, не удивлялся серебристому небу, не спрашивал, когда следующие выборы президента и почему, если в них стреляли, Лесли тут же не обратилась в ближайший полицейский участок.
Вопреки ее опасениям, он не был ни жестоким, ни злым. И приставать к ней не пытался – наоборот, демонстрировал некую пуританскую скромность.
Купалась Лесли, естественно, нагишом – чего одежду мочить? – и порой поглядывала на Джедая краем глаза, каждый раз убеждаясь, что в ее сторону он старательно и категорически не смотрит. Сам же он, собираясь искупаться, отходил за кусты; Лесли слышала всплеск – и через минуту в десятке ярдов от берега из-под воды появлялась черноволосая голова. Возвращаясь, он первым делом надевал штаны и лишь потом выходил из-за кустов.
В общем, с ним можно было ужиться – но будь в нем поменьше типично мужской самоуверенности и гонора, делать это было бы намного проще.
Например? На следующий день после успеха с шалашом он пошел нарубить дров, сказал с этаким превосходством: «Это мужская работа!» Лесли попыталась объяснить ему, что брать нужно сухостой, лучше всего сосну. Джедай слушал со снисходительной улыбкой, на физиономии так и читалось: «Сам все знаю!»
Кто же мог предположить, что он влезет в заросли ядовитого плюща![20]20
Лиана, широко распространенная в Северной Америке. Листья и ветки этого растения содержат масло без вкуса и запаха, которое при контакте с кожей вызывает сыпь и зуд.
[Закрыть] Да еще ничего об этом не скажет, а будет с дурацким мужеством терпеть боль.
Лишь на следующее утро Лесли заметила покрытые сыпью пятна на его руках и лице и тут же отправила его мыться с мылом, сама пока сделала снадобье из бизоньей ягоды[21]21
Бизонья ягода или шефердия – кустарник семейства лоховых, ягоды и листья которого обладают лечебными свойствами (к этому же семейству относится и облепиха).
[Закрыть] – это помогло слегка снять зуд. Кроме того, пришлось перестирать всю его одежду, чтобы смыть с нее ядовитый сок плюща.
Ох, честное слово, лучше бы она сама за дровами сходила!
И что, он чему-то научился, что-то понял? Если бы! Наоборот, едва оправившись от волдырей, заявил такое, что хоть стой, хоть падай:
– Все-таки это неправильно, что ты все время на охоту ходишь. Охота – мужское дело. Давай я теперь буду охотиться.
Лесли стиснула зубы, досчитала мысленно до десяти и лишь после этого спросила:
– А ты умеешь?
– Не помню…
«Значит, нет», – про себя «перевела» Лесли; если он что-то умел, то без колебаний говорил: «Умею», – пусть даже не помнил, откуда это умение взялось.
Да и по пути к озеру, когда собаки вспугнули зайца и, взлаивая, понеслись следом, заворачивая его по широкой дуге, любой имеющий охотничьи навыки человек тут же затаился бы, чтобы не спугнуть добычу. Джедай же стоял как пень и с любопытством наблюдал за погоней, пока Лесли, лежа с арбалетом наизготовку, не шикнула на него.
– Но разве это так уж сложно? – продолжал он между тем. – Из арбалета я стрелять, правда, не умею, но у тебя же есть винтовка. Возьму ее, пойду и…
– И распугаешь выстрелами дичь на десять миль вокруг, – подхватила она. – А то еще и каких-нибудь бандитов сюда приманишь. И потом не забывай: добычу находят собаки, не я. А ты ими управлять не умеешь.
– Получается, что ты все время меня кормишь!
– Ну и что? Ты тоже свою работу делаешь.
– Какую? По твоему, моя работа – ворон гонять?! – намек был понятен: собранные ягоды Лесли рассыпала сушиться на тенте и, уходя в лес за новой порцией, каждый раз просила его присмотреть, чтобы их не склевали птицы. – Неужели ты не понимаешь, что мне стыдно сидеть на бережку, когда ты с утра до вечера работаешь!
– Но ты же не умеешь ни ягоды находить, ни в травах не разбираешься!
– Давай я буду охотиться, – упрямо повторил Джедай.
– Нет, – отрезала Лесли. Попыталась смягчить отказ: – Я сейчас тоже не охочусь. А то, что кролика вчера принесла, так его собаки на меня выгнали.
Черта с два он у нее винтовку получит – ведь наверняка, как любой неопытный охотник, тут же примется палить во все, что движется. И если в истории с ядовитым плющом он навредил только самому себе, то, имея в руках оружие, может ненароком подстрелить ее или собак.
– Как ты не понимаешь, я хочу помочь! – возмущенно воскликнул он.
«Помог тут один такой!» – мысленно огрызнулась Лесли, вспомнив недавнюю внеплановую стирку. Вслух же сказала:
– Ну так и делай то, о чем тебя просят, и хватит спорить – я и так устала!
Джедай сердито засопел и отошел; уселся на берегу и принялся швырять в воду камешки.
Ну как человек не может признать, что, хоть он и научился разговаривать, в лесу и степи по-прежнему немногим отличается от грудного младенца. Хотя нет, с младенцем было бы проще – он по крайней мере не стал бы требовать, чтобы ему дали винтовку!
И еще он не любил собак. Относился к ним не то чтобы плохо, а безразлично, как если бы это были мешки или волокуша.
Еще в первые дни, в овраге, спросил, кивая на привалившегося к его колену Дураша:
– Это что, моя собака, что ли? Чего-то она все время возле меня крутится.
– Да получается, что твоя. Он с самого начала, еще когда я тебя только из поселка привела, тебя в хозяева выбрал, – улыбнулась Лесли.
Любой нормальный человек, услышав такое, погладил бы забавного песика, потрепал по морде. Джедай же лишь мельком взглянул на него и продолжил расспросы:
– А остальные?
– Остальные – мои.
– Зачем так много? Им же еда нужна!
Объяснять, что Стая – это и преданные друзья, и предупреждение об опасности, и помощь на охоте, а бывает, что и оружие, Лесли не стала. Если человек не понимает, так и не поймет. Вместо этого огрызнулась:
– Нам, между прочим, тоже!
В тот же вечер сунула бедняге Дурашу пару кусочков лепешки – его «хозяин» об этом явно не позаботится.
Порой Лесли скучала по прежнему Джедаю – послушному и молчаливому, с которым она провела у костра так много вечеров; с которым легко себя чувствовала, могла разговаривать, пусть даже он не отвечал, и делиться своими мыслями и планами.
А этого малознакомого человека она зачастую стеснялась, не зная, как с ним себя вести, и прятала неловкость за уверенными манерами этакого деловитого «своего парня»; даже ходить начала под стать образу – чуть вразвалочку. Разговаривая, старалась не ляпнуть лишнего: не упомянуть ни о схронах, ни о складах Форт-Бенсона, ни о том единственном, что могло дать Джедаю ключ к его прошлому – татуировке. Мучилась совестью каждый раз, когда видела на его лице растерянное выражение, значившее, что он снова наткнулся на стену, которая скрывала его прошлое – и продолжала молчать. Думала: «Ладно, еще денек подожду и скажу», – но и назавтра не говорила, потому что с каждым днем ей все труднее было ответить на естественный вопрос: почему же она молчала об этом до сих пор?!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда они уходили с озера, груза на волокуше изрядно прибавилось – не столько по весу, сколько по объему: сушеные ягоды весят немного, да и травы тоже. Их набралось целых два мешка, внутри которых были аккуратно сложены сшитые из старой простыни небольшие мешочки; в каждом – свое снадобье.
Но еще раньше, за день до ухода, состоялся очередной неприятный разговор с Джедаем. Он снова начал талдычить, что хотел бы заняться охотой – но взбесило Лесли не это, а брошенная им между делом фраза:
– Неужели ты не понимаешь, как мне стыдно, что ты, женщина, за меня делаешь мужскую работу!
– Что значит «мужскую работу»? – не выдержала на этот раз она.
– Ну… как?.. – Джедай даже опешил. – Охота и война – это дело мужчин! Так всегда было!
– Может, когда-то это и было делом мужчин – до Перемены, – зло отрезала Лесли. – Да и то не уверена, – добавила она, вспомнив капитана Келлс, начальника охраны Форт-Бенсона, – невысокую, с большими карими глазами и кожей цвета кофе с молоком. – Да, физически ты сильнее меня, тут я не спорю. Ну а что еще? Ты думаешь, ты лучше меня стреляешь? Или драться умеешь лучше? Может, проверим?
Не дожидаясь ответа, подошла к воде и выбрала три светлые гальки размером с голубиное яйцо. Искоса глянула на Джедая – он стоял у входа в шалаш и смотрел на нее с удивлением.
Подумала, что, может, не стоило из-за пустяка заводиться, но уж очень ее разозлил этот его выпендреж: «Я – мужчина, а значит вынь да положь мне „мужскую“ работу!» Если им и дальше предстоит как-то сосуществовать вдвоем, то пора раз и навсегда поставить его на место и объяснить, что каждую работу должен делать тот, кто лучше с ней справится.
Выложив камни рядком на склоне холма, она достала из мешка револьвер и вернулась к Джедаю.
– Вот, – зарядила в барабан три патрона и протянула оружие ему: – Действуй!
Револьвер лег в его руку ладно и привычно, было видно, что держит он его не впервые.
Целился Джедай недолго – всего несколько секунд. Первая пуля ушла вправо – он тихонько чертыхнулся; зато вторая попала точно в цель – галька отлетела в сторону. Третий камешек покачнулся, но остался на месте. «Что ж, стреляет он действительно неплохо», – подумала Лесли, но вслух сказала насмешливо:
– Один из трех, да?
Сходила, нашла в траве отлетевшую гальку и снова поставила посередке; вернулась и вложила в барабан еще три патрона.
Вскинула револьвер – три выстрела прозвучали один за другим, гальки разлетелись в стороны.
– Вот так, – усмехнулась она. – Положи, пожалуйста, один камень снова на место… хотя нет, – нагнулась, взяла щепку размером с пол-ладони и протянула Джедаю, – воткни это в землю, я не хочу тупить стрелу.
Смотрел он угрюмо, но щепку взял – пошел и воткнул туда, где раньше лежали камни.
Из арбалета она стреляла все на той же волне охватившей ее веселой ярости – стрела прошила щепку ровно посередине, любо-дорого глядеть.
– Вот так, – повторила Лесли. – И учти: если я не пользуюсь огнестрельным оружием, это вовсе не значит, что я не умею из него стрелять. Просто хорошие патроны нынче трудно достать. А с арбалетом такой проблемы нет – стрелы можно использовать хоть сотню раз. И стреляет он бесшумно.
Джедай смотрел на нее в упор, в глазах было странное выражение – не восхищение ее меткостью, не злость, что она его обставила, а какая-то болезненная растерянность.
– Ну, теперь насчет драки, – продолжила Лесли. Шагнула к нему, пихнула ладонью в плечо и, отступив, стала в стойку. – Давай, нападай!
Но Джедай покачал головой:
– Я не буду с тобой драться.
– Почему?
– Не хочу, – он невесело улыбнулся: – Считай, что ты победила, – отошел и, присев на корточки, принялся раскладывать костер.
Лесли осталась стоять как оплеванная. Умом она понимала, что он прав: ни к чему им драться, тем более что у него еще не прошли головные боли по вечерам – не хватало ему сейчас головой удариться… Но ощущение все равно было мерзкое.
Она повернулась и пошла прочь от стоянки; примерно в полумиле от берега забралась в заросли малинника и легла на спину, глядя в небо. Ала прибежала следом почти сразу – протиснулась сквозь колючие ветки и устроилась рядом, положив морду ей на плечо.
– Скажи, ну почему он меня так раздражает? – пожаловалась Лесли, зарываясь пальцами в пушистую шерсть. – Ведь пока молчал – все нормально было!
Ала сочувственно захлопала хвостом. Из кустов доносились шорохи, знакомые и неопасные; похрустывание веток, чавканье – собаки при случае любили полакомиться ягодами прямо с ветки.
Ее мир – привычный и простой…
Еще неделю назад Лесли страшила мысль, что если Джедай вспомнит, кто он и откуда, то наверняка уйдет туда. Сейчас же она вдруг подумала: «А может, это будет к лучшему?!»
Вот только осла бы где-нибудь достать…
На стоянку она вернулась, когда уже смеркалось. В оправдание своего отсутствия – чтобы не вообразил, что ушла из-за него – принесла дюжину нанизанных на прутик грибов и пучок дикого лука.
Джедай сидел у костра; взглянул на нее, но не сказал ни слова. Рядом, на листьях камыша, лежала кучка окуней – смотри-ка, даже выпотрошил и почистил! Что ж, из грибов с рыбой получится хорошая похлебка, и еще на завтрак пожарить останется.
Заговорил он с ней, лишь когда похлебка уже стояла над огнем, а сама Лесли тоже присела к костру; спросил внезапно:
– Скажи, а зачем ты с собой револьвер таскаешь, если он тебе не нужен?
– На него можно что-нибудь выменять при случае. В поселках охотно берут оружие. И вообще, сразу видно – револьвер неплохой, не выбрасывать же мне его было!
– А ты что, его случайно нашла?
– Да вроде того, – пожала плечами Лесли.
Возможно, Джедай почувствовал в ее тоне нежелание разговаривать, потому что больше ни о чем спрашивать не стал.
С одной стороны, идти по лесу куда приятнее, чем по пустоши: тут тебе и тень, и влажный мох или листья, которыми можно обтереть вспотевшее лицо. С другой – попадающиеся под ногами ветки и подрост цепляются за волокушу, порой со всем грузом приходится перебираться через упавшие деревья – словом, если за день удается пройти миль десять, так это, можно сказать, удача.
Поэтому к концу дня Лесли изрядно вымоталась. Утешало лишь то, что на следующий день они должны были выйти к ведущему на юг шоссе – по нему идти будет куда легче.
Джедай, хоть и виду не подавал, наверняка устал не меньше. Тем не менее, едва сняв с себя лямки волокуши, спросил, что надо делать. Лесли велела ему нарубить дров и развести костер, а сама принялась готовить ужин – по дороге ей удалось подстрелить самца дикой индейки.
Индюк попался крупный – фунтов пятнадцать, не меньше, поэтому мяса хватило и на котелок похлебки, и еще собакам по куску досталось. Похлебка получилась наваристая и духовитая, Джедай, нахваливая, съел две миски – словом, ничто не предвещало новой ссоры.
Сквозь крону сосны, под которой они остановились, пробивались редкие капли дождя и шипели, попадая на огонь. Судя по всему, ночью дождь должен был усилиться, поэтому Лесли привычно приготовила уютное логово из сложенного вдвое тента, сказала Джедаю:
– Ложись ты к стеночке… к мешкам то есть.
– Да я, – внезапно смутился он, – я… так… лучше снаружи лягу.
– Ты что, вымокнешь! Скоро дождь вовсю зарядит.
– Ничего страшного.
Лесли выпрямилась, кулаки сами воткнулись в бока.
– Ты что, боишься, что среди ночи в лунатическом бреду, – она скорчила зверскую рожу и покрутила возле виска ладонью, изображая безумца, – можешь полезть меня насиловать?
– Нет, но…
– Так не беспокойся, разбужу так, что мало не покажется! А сейчас кончай валять дурака – знаешь, сколько ночей мы вот так, вместе, уже провели?
Он угрюмо взглянул на нее, подошел к мешкам и лег. Лесли закуталась в одеяло и устроилась рядом. Натягивая на них обоих тент, нечаянно прижалась к нему – показалось, что он аж отшатнулся, вжимаясь в мешки. Интересно, она что, ему так неприятна?
Черт, ну насколько с ним проще было, пока он оставался безмозглым «ослом Господа Бога»!
Утром Джедай выглядел мрачным. Когда она протянула ему миску с завтраком, поблагодарил лишь кивком, и так же молча, когда пришло время идти, впрягся в волокушу и потащил ее вперед.
Для затравки разговора Лесли пыталась подкинуть вежливо-незначащие реплики вроде: «Похоже, погода получше стала», «Ну вот, наконец-то мы на дорогу вышли – теперь полегче будет, правда?» – в ответ он лишь мерил ее мрачным взглядом и бросал короткое «да».
От этого затянувшегося молчания ей было не по себе, она даже подумала: «Ну в самом деле – хоть бы он что-нибудь спросил, что ли!»
Двигаться по асфальту было и впрямь намного легче. Поэтому, когда за пару часов до заката Лесли увидела хорошее место для стоянки, то прикинула, что с утра они прошли уже миль пятнадцать, а значит, можно и отдохнуть. А еще лучше, пока светло, прогуляться по лесу: авось удастся добыть что-нибудь на ужин.
Так она и сделала; перед уходом попросила Джедая развести костер.
– Я могу построить шалаш, – впервые за день произнес он связную фразу. – Ночью опять дождь может быть.
– Зачем на одну-то ночь? – удивилась Лесли. – Под тентом переночуем! – свистнула собакам и пошла.
«Прогулка» оказалась более чем удачной: не пройдя и мили вдоль поросшего тростником ручья, она заметила на песчаном берегу следы оленей – причем следы свежие, оставленные уже после прошедшего в полдень дождя.
Подозвала Алу, показала:
– Смотри!
Собака понюхала, отошла на несколько шагов и снова опустила голову, принюхиваясь, после чего быстрой деловитой трусцой устремилась в лес. Словно подчиняясь неслышному сигналу, остальные члены Стаи вскинули головы; мгновение – и они ринулись вслед за ней.
Ждать пришлось довольно долго. Лесли уже думала, что собаки вот-вот вернутся не солоно хлебавши, когда ее натренированный слух уловил отголоски лая: «Гоним, гоним!» – и через минуту из подлеска вылетел молодой олень. Заметив ее, метнулся в сторону, но поздно – стрела сорвалась с тетивы, а промахивалась Лесли редко.
На стоянку она вернулась, когда уже стемнело. Плечи приятно оттягивал мешок с мясом, позади брели сытые собаки.
Джедай сидел у костра. Неподалеку, входом к костру, красовался шалаш из сосновых веток.
– Ну и зачем было силы тратить? – сбросив с плеч мешок, сочувственно сказала Лесли. – Мы же здесь всего на одну ночь. Отдохнул бы лучше.
– Я его уже сделал, – отрезал Джедай и вновь погрузился в молчание.
Ясно, по-прежнему дуется. Хорошо, что она мясо добыла, авось наестся как следует – и настроение получше станет.
– Сейчас мы с тобой будем жареную печенку есть! – весело посулила Лесли.
Лишь когда, присев у костра, она выложила на шкворчащую сковороду первый пласт печенки, Джедай вдруг пробудился к жизни.
– А можно я спрошу?
«Ну, слава богу, кажется, пришел в себя!» – обрадовалась было она, но от следующих его слов у нее отвисла челюсть:
– Скажи, ты всех мужчин ненавидишь или только меня?
– Что? – похоже, он спросил не в шутку – губы были плотно сжаты, глаза холодные. От растерянности Лесли не нашла, что ответить, и нелепо замямлила: – С чего ты взял? Я тебя вовсе не…
– Тогда какого черта ты меня непрерывно травишь? – Джедай подался вперед. – Я же не виноват, что ничего не помню и от тебя завишу! А тебе все время то не то, это не так; делай то, не делай это – командуешь мной, будто я собака! Хотя нет, с собаками ты куда добрее. «На, миленькая, кушай мяско!» – передразнил он. – А я, что ни спрошу, в ответ слышу: «Вроде того… Можно сказать и так… Я не хочу об этом говорить…» – да еще при этом смотришь волком, будто язык мне готова отрезать, лишь бы я заткнулся. Предлагаю что-то сделать – это вообще почти преступление! Даже ножа у меня нет – с ножом у нас может ходить только суперкрутая мисс Брин. Или ты что, настолько мне не доверяешь?!
Хотя вопрос был явно риторический, Лесли огрызнулась:
– Да, не доверяю! Я вообще никому не доверяю – может, потому до сих пор и жива! И да, если хочешь знать, суперкрутая! Ты спрашивал, откуда у меня этот револьвер? Пожалуйста! На меня в Оклахоме трое парней наехали, вещи мои хотели отобрать. У них были револьверы, а у меня арбалет и нож. Теперь они мертвы, а я жива! А, черт! – заметив, что печенка подгорает, она попыталась ее перевернуть и брызнула себе на руку кипящим жиром. – Черт, черт, черт! – несколько раз ударила обожженной рукой по земле и сквозь навернувшиеся на глаза от боли и злости слезы яростно взглянула на Джедая: – Все из-за твоих капризов!
– Капризов? – он вскочил и угрожающе навис над ней.
– Да, капризов!
– Ты!.. – Джедай аж задохнулся от злости.
«Если он на меня сейчас бросится – сразу откат влево и подсечку!» – подумала Лесли.
– А можно теперь я кое-что спрошу? – вежливо поинтересовалась она.
– Что?
– Через четыре дня мы будем в поселке. Ты, случайно, не хочешь там остаться? – внезапно, как альтернатива постоянным спорам, эта мысль показалась ей не такой уж и отталкивающей. В конце концов, еще полгода назад она знать не знала никакого Джедая – и прекрасно обходилась без него.
– Что? – показалось в свете костра, или и впрямь на его лице промелькнула растерянность. В следующий миг оно застыло, глаза зло сощурились.
– Ты что, меня прогоняешь?!
– Нет. Но и не держу тебя, если тебя не устраивает мое общество.
– Интересно, а кто же тогда за тобой волокушу таскать будет? – его верхняя губа приподнялась в язвительной усмешке, больше похожей на злобный оскал.
– Ничего, справлюсь! – Лесли, хоть и смотрела снизу вверх, надеялась, что ее усмешка выглядит не менее устрашающей. – Осла вон снова куплю! А тебе, раз я с тобой так плохо обращаюсь, без меня наверняка лучше будет. Тем более в большинстве поселков порядки как раз по тебе: если женщина что-то не так скажет или сделает, мужчина ей запросто по морде может дать. Представляешь, какой кайф?!
Это оказалось последней каплей – несколько секунд Джедай буровил ее яростным взглядом, после чего рванулся в сторону и скрылся за деревьями. Из темноты послышался удаляющийся топот.
Поскольку никто не мешал и не отвлекал, вторая половина печенки получилась на славу – мягкая, сочная, что называется, во рту тает. Лесли не удержалась – съела кусок, остальное сложила в миску, поставила на огонь котелок с мясом – Джедай все не возвращался.
Поманив к себе Алу, она шепотом – на случай, если он где-то поблизости – спросила:
– Джедай – где?
Собака, словно стрелку компаса, повернула морду влево, к ручью.
– Пойдем, покажешь!
Выйдя из освещенного костром круга в сторону от ручья (не надо, чтобы он на фоне огня мог увидеть ее силуэт), Лесли пригнулась и, положив Але на шею ладонь, бесшумно пошла вслед за ней.
Вскоре за деревьями показался ручей и, темной глыбой на фоне серебристо-светлого тростника, Джедай. Он сидел, обхватив руками колени и глядя на воду. Лесли беззвучно, одним дыханием, скомандовала Але: «Ш-ш-ш!» – и отступила обратно в лес. Подходить к нему она не собиралась (еще чего, а то подумает, что пришла мириться!), хотела лишь убедиться, что он не ушел далеко и не заблудится.
Вернулся Джедай не скоро; молча прошел к шалашу и заполз внутрь. Звать его ужинать Лесли не стала. Сама она наелась до отвала – и печенки, и тушеной оленины. Ела и невольно прислушивалась – может, учует вкусный запах и явится? Но из шалаша не доносилось ни шороха.
Оставался один нерешенный вопрос: где спать. Под тентом? Или в шалаше?
Можно было, конечно, и просто у костра лечь, но в воздухе пахло дождем, да и Дана спала не лежа на боку, а свернувшись клубком под деревом, а она обычно хорошо чувствовала близкую непогоду.
В конце концов Лесли решила не морочить самой себе голову: с какой это стати ей заказано лечь в шалаше?! Прихватив одеяло, она вползла на четвереньках в уютную нору из веток. Судя по дыханию, Джедай не спал, но в ответ на ее появление не шевельнулся и не издал ни звука; лишь когда следом за ней в шалаш полезла Ала, сердито засопел.
«Только собак тут не хватало!» – «перевела» про себя Лесли и в темноте показала ему язык.
