сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)
Сет винил себя за эгоизм, лишь добавлявший ей страданий. Он запустил пальцы в волосы Айслинн и слегка потянул их, пока она не наклонила голову и не поцеловала его. Когда она нервничала или была чем-то расстроена, ее поцелуи обжигали ему губы и язык. Не слишком больно, но достаточно, чтобы избавить его от иллюзии, будто Айслинн не изменилась.
Когда они закончили поцелуй, боль от ожога прошла. Айслинн успокоилась.
— Не знаю, что бы я делала без тебя. Понимаешь? Ты понимаешь это? — прошептала она.
Сет не ответил, но из объятий ее не выпустил. Объятия были лучшим его ответом. Рано или поздно они все равно расстанутся. Сет по-прежнему был смертным, однако Айслинн решительно отказывалась обсуждать эту тему. Он не раз начинал разговор, но она всякий раз обрывала его слова поцелуями, слезами или тем и другим сразу. Если Сет не изыщет способа стать фэйри, ему придется уйти, и рядом с ней останется Кинан.
Сета тяготила неопределенность всего: от завтрашнего вечера и попыток убедить Айслинн поверить ему до мыслей об их будущем. Он и сам толком не представлял себе их дальнейшую жизнь — что им делать, «пожениться и остепениться»? Айслинн пребывала не только в его объятиях. Она присутствовала в каждом мгновении его жизни, и Сету была ненавистна сама мысль о неизбежности их расставания.
Король Лета подошел к столу и принялся разглядывать бумаги Айслинн. Несмотря на странность их «треугольника», Кинан часто позволял Айслинн и Сету побыть наедине. Однако такая щедрость давалась ему не без труда.
Да и Эш было нелегко разрываться между Сетом и Кинаном.
В зале вновь появился Квинн. Вежливым покашливанием он привлек внимание Сета.
— Если ты готов, я тебя провожу.
Сет вообще-то не был готов расставаться с Айслинн, но торчать здесь дальше и смотреть на ее перешептывания с Кинаном не имело смысла. В конце концов, это ее обязанности, и в их число входят и поздние посиделки, и празднества с Кинаном. У нее была работа, которую нужно выполнять.
А у Сета была… Айслинн. Это все, что у него было, — Айслинн, ее мир, ее заботы. Сет находился на краю ее мира, в котором он не играл никакой роли. Он не имел ни сил, ни желания оттуда уходить. И в то же время он не знал, что ему делать в ее мире.
«А она не желает об этом говорить».
— До завтра.
Сет еще раз поцеловал Айслинн и пошел вслед за Квинном к выходу.
ГЛАВА 3
Дония была дома, когда Кинан и Айслинн нанесли ей неожиданный визит. Точнее, не дома, а в доме Бейры. Она не слишком любила это место, но взяла за правило все дела королевства решать здесь. Свой прежний дом она сохраняла исключительно для себя и личных дел. Туда могли входить только Эван и несколько доверенных стражников.
И Кинан. Кинана там ждали всегда.
Но Кинан пришел сюда. Когда он открыл дверь, украшенную затейливой резьбой (Дония считала эту резьбу дурацкой), его медные волосы светились, как факел. Доний захотелось подойти к нему и пусть ненадолго, но потешить себя иллюзией, что их что-то связывает. Десятки лет знакомства с ним давали ей на это право. Но она не шевельнулась — рядом с Кинаном была Айслинн. Тем более что его внимание к каждой мысли и каждому поступку королевы Лета походили на одержимость.
«Интересно, задело бы Эш, если бы я пришла повидаться с ним?» — подумала Дония.
Дония не была в этом уверена. Ведь королева Лета сама устроила ей свидание с Кинаном во время зимнего солнцестояния. Айслинн настаивала, чтобы Кинан увиделся с Донией, поскольку он ее любит, но ни за что в этом не признается. Так или иначе, но Кинан в присутствии Айслинн не позволит себе ни малейшего проявления чувств.
И потому все трое неуклюже стояли в вестибюле. С церковных скамеек, расставленных вдоль стен, на них глазели девы-боярышницы. Волк Саша проснулся и поднял голову. Мельком взглянув на правителей Лета, он закрыл глаза и вновь погрузился в сон.
Зато Эван был не так спокоен.
— Мне остаться с тобой? — спросил он, приблизившись к Доний.
Она молча кивнула. Эван стал самым близким ее другом. Она догадалась об этом сравнительно недавно, а прежде многие годы считала, что он лишь выполняет свои обязанности. Нет, такая всесторонняя защита не входила в круг его обязанностей. Раньше Дония думала, что Эван взялся ее охранять, поскольку остальные стражники Кинана ее боялись. Однако когда она стала новой королевой Зимы, Эван покинул не ее, а двор Кинана.
Дония сжала ему руку в знак молчаливой благодарности.
— А остальные? — шепотом спросил Эван.
— Пусть ждут внутри. Мы скоро вернемся. Затем, уже громко, она спросила:
— Желаете пройти со мной?
Кинан был рядом. И только. Даже случайно, ненароком, их руки не соприкоснулись. Он открыл дверь. Кинан знал этот дом не хуже Доний. Раньше здесь жила его мать, прежняя королева Зимы. Кинан пропустил вперед Айслинн и Донию, затем сам прошел в сад. Там, куда он ступал, снег и лед таяли.
«Уж лучше принимать их здесь, чем внутри, на глазах у моей свиты».
Доний не хотелось подвергать опасности своих фэйри. Правда, Айслинн хорошо умела сдерживать чувства, но Кинан даже в лучшие дни был непредсказуем.
Стоило ей присмотреться, и она видела в его глазах мелькающие молнии. Когда они с Кинаном были вместе, эти вспышки гипнотизировали ее. Сейчас Дония воспринимала их просто как очень краткие, чересчур яркие и означающие что угодно.
— Прошу располагаться.
Дония указала на одну из деревянных скамеек, расставленных по зимнему саду. Скамейки были сделаны на редкость искусно: мастера сумели спрятать все соединительные винты и шурупы.
Кинан продолжал стоять. Отрешенно, как часто бывало при их встречах, приводя Донию в замешательство.
— У тебя гости? — спросил Кинан.
— А какое отношение это имеет к тебе? — вопросом ответила она.
«Я не отвечу ему. Во всяком случае, не сейчас».
Под скамейкой, свернувшись клубочком, лежала полярная лиса. Это было заметно лишь по бусинкам глаз и носу — мех лисы полностью сливался с белизной снега. Когда Кинан и Айслинн подошли ближе, неся с собой тепло, лиса ретировалась к стене, где было больше снега. Зимний сад окружали высокие стены. Дония не любила прежнюю королеву Зимы, но зимний сад восхищал ее безмерно. Он был мудрой затеей Бейры. Высокие стены и крыша круглый год сохраняли этот уголок зимы — живительное святилище для Доний и ее фэйри.
— Ты кого-то ищешь? — спросила Дония, усаживаясь на скамейку.
Кинан не думал садиться. Услышав вопрос, он сердито сверкнул глазами.
— Неподалеку отсюда видели Бананак.
Айслинн тут же взяла его за руку, желая прекратить дальнейший выплеск гневных слов. Потом ослепительно улыбнулась Эвану, вставшему позади Доний.
— Я уверена, что ты здесь под надежной защитой, но Кинан хотел в этом убедиться. Правда, Кинан? — спросила королева Лета.
Теперь во взгляде Кинана, обращенном к Айслинн, светилось желание ясности, поддержки и еще что-то.
— Не хочу, чтобы ты общалась с Бананак, — угрюмо бросил он Доний.
Внутри Доний нарастало раздражение, а земля у нее под ногами густо покрывалась снегом.
— Что именно привело тебя сюда?
В глазах Кинана бушевали крошечные бури.
— Я волновался.
— О чем?
— О ком. О тебе.
Он подошел ближе, вторгнувшись в пространство Доний и заставив ее отодвинуться. Даже сейчас, когда она стала равной ему, Кинан не испытывал уважения к ее границам. Он провел рукой по своим медным волосам. А Дония, будто завороженная смертная девушка, смотрела на него.
— Волновался обо мне или вздумал диктовать, как мне себя вести?
Внешне Дония оставалась спокойной, как зимняя природа накануне метели, однако внутри она чувствовала нарастающее движение ледяных глыб.
— Думаю, ты не забыла, что у Бананак есть другое, более подходящее ей имя — Война. И меня заботит, что эта Война бродит где-то рядом с твоим королевством. Ниалл сильно обозлен на меня, и… я просто не хочу, чтобы кто-то из Темного королевства появлялся здесь, — сказал Кинан.
— А это не тебе решать. Здесь мой двор, Кинан. Если я вздумаю выслушать Бананак.
— Так ты уже встречалась с ней?
— Если бы сюда явились Бананак или Ниалл, я бы приняла их, как приняла бы Соршу или кого-то из сильных одиночек… или тебя, — холодным тоном ответила Дония.
Она подозвала дев-боярышниц, толпившихся у входа. Вечно молчаливые фэйри послушно заполнили зимний сад и остановились, выжидающе глядя на свою королеву. Они стали ее семьей, которую она не ожидала обрести в холоде двора Зимы. Дония улыбнулась девам.
— Матрис проводит вас с Айслинн, — с нескрываемым раздражением сказала она Кинану. — Если, конечно, у тебя нет ко мне дел личного характера.
В глазах Кинана вновь вспыхнули яркие молнии, осветив его лицо.
— Думаю, нет.
Матрис, готовая защищать свою королеву с неистовством наседки, даже сощурилась, услышав ответ Кинана.
— Что ж, если мы обо всем поговорили…
Руки Доний оставались неподвижны, хотя она боролась с искушением протянуть их к Кинану и разрядить тягостную обстановку.
— Матрис!
На мгновение Кинан забыл о своем гневе и обратился к ней:
— Дон!
Тогда она не выдержала и коснулась его руки, ненавидя себя за то, что снова сдалась первой.
— Если хочешь видеть меня… меня, а не королеву Зимы, добро пожаловать ко мне домой. Вскоре я там буду.
Он кивнул, но его кивок не выражал ни согласия, ни обещания. Ничего удивительного: все внимание Кинана было поглощено его настоящей королевой.
На мгновение Дония возненавидела Айслинн. Если бы ее тут не было… Не стань Айслинн королевой Лета, Кинан приголубил бы другую смертную, ища ту, что освободит его.
«По крайней мере, частично он мой. Лучше так, чем ничего».
Мысленно произнеся эти слова, Дония смотрела, как Кинан и Айслинн, держась за руки, покидали ее королевство, следуя за девами-боярышницами… Нет, неизвестно, лучше ли.
Вечером Дония брела к своему дому, одна, но это одиночество было иллюзией. Эван неслышно следовал за нею. Если бы она сосредоточилась, то увидела бы мерцающие крылья дев-боярышниц и услышала бы мелодичное посапывание волка. Год назад ее сердце сжалось бы от ужаса. Эван тогда состоял в свите Кинана, а фэйри двора Зимы были вестниками конфликтов, посланцами прежней королевы, и несли только угрозы и предостережения.
Многое изменилось. Дония и сама изменилась. Неизменной осталась лишь ее жажда внимания Кинана, его похвалы, его прикосновения.
Льдинки ее замерзших слез с легким стуком падали на землю, когда Дония думала о последствиях своего страстного желания. Она отказалась от смертной природы в надежде, что станет его королевой. «И я ею не стала». Она видела, как Кинан без конца флиртовал со смертными девушками, выискивая себе подругу. Он и не думал, что ей больно это видеть. А ей было больно. Дония готовилась принять смерть от руки его матери, только бы помочь ему найти свою королеву. «Но я не умерла».
Вместо этого она возглавила двор более сильный, чем двор Кинана. Двор Зимы веками подавлял Летний двор, и ее подданные хотели и дальше сохранять привычный порядок вещей. Слишком быстрые и значительные изменения климата не сулили никому из них ничего хорошего. Двор Зимы несколько раз демонстрировал свою мощь, напоминая Кинану, что они по-прежнему сильнее. А в темноте, когда Дония и Кинан оставались вдвоем, он шептал ей прекрасные слова о мире и равновесии.
«Всегда я где-то посередине… из-за него. А он ушел бы к Эш, не задумываясь, скажи она хоть слово…»
Дония рассердилась на себя за то, что никак не может выкинуть из головы эти мысли. Она вытерла мокрые от слез щеки. Кинан никогда не принадлежал, и не будет принадлежать ей. Эта неопровержимая правда до сих пор ужасала ее.
Дония поднялась на крыльцо.
Он был там. Он ждал ее. Прекрасное лицо искажала тревога, а руки тянулись к ней.
— Дон.
В его голосе было все, чего она так жаждала.
Вся ясность ее рассуждений померкла, стоило Кинану раскрыть объятия. Дония скользнула в них, поцеловала его и забыла о своей ледяной природе. Она думала, что холод его остановит. Но Кинан не оттолкнул ее. Наоборот, еще крепче прижал к себе. Это ужасное солнце, что он носил под кожей, вспыхнуло ярче. Снег, начавший падать вокруг них, с шипением таял, не долетая до земли.
Спина Доний уперлась в дверь, и та распахнулась. Дония помнила: она запирала дверь. Значит, Кинан просто растопил замок.
«Но ведь еще не солнцестояние. Нам нельзя. Нельзя…»
На ее руках оставались следы его прикосновений, а на губах — обожженная кожа. Дония запустила руку в его волосы и крепче притянула Кинана к себе. С его шеи сыпался иней.
«Он это прекратит. И я. В любое мгновение».
Они уже лежали на диване, и на подушке, над головой Доний, сверкали крохотные огоньки. Ее зимняя природа продолжала заявлять о себе. В комнате шел густой снег. Снежинки падали на огоньки, и те с шипением гасли.
«Я сильнее, — думала Дония. — Я могла бы все остановить».
Но Кинан был рядом. Он прикасался к ней, и она его не останавливала. Возможно, вместе они нашли бы приемлемый вариант, и все было бы замечательно. Дония открыла глаза, и лучезарность Кинана ослепила ее.
— Моя, — шептал он, продолжая ее целовать.
Одежда на них вспыхивала и тлела, поскольку снежинки гасили огонь, но он разгорался опять. От прикосновения рук Кинана на коже Доний появлялись новые ожоги. На его груди виднелись следы обморожения.
Она вскрикнула, и Кинан отпрянул.
— Дон… — Его лицо было перекошено горем. — Я не думал, что…
Он приподнялся на локте и с ужасом смотрел на ее обожженные руки.
— Я не хочу причинять тебе боль.
— Знаю.
Дония соскользнула на пол, оставив его одного на дымящемся диване. Кинан испуганно глядел на нее.
— Я просто хотел поговорить.
Дония сосредоточила внимание на внутреннем льде, стараясь не думать, что Кинан по-прежнему рядом.
— Поговорить? О нас или о делах?
— Обо всем.
Кинан морщился, пытаясь натянуть дырявую рубашку.
Дония смотрела, как он застегивает пуговицы. Пока он возился с пуговицами, никто из двоих не произнес ни слова. Потом Дония спросила:
— Ты меня любишь? Хоть чуть-чуть?
Кинан замер, опустив руки.
— Что?
— Ты меня любишь?
Вопрос его ошеломил.
— Как ты можешь спрашивать?
— Да или нет?
Доний отчаянно хотелось услышать хоть какой-то ответ.
Он не отвечал.
— Зачем тогда ты сюда приходишь?
— Увидеть тебя. Побыть рядом.
— Зачем? Мне нужно больше, чем твоя похоть.
Произнося эти слова, Дония даже не заплакала. Она ничем не показала Кинану, как у нее разрывается сердце.
— Скажи мне, что у нас есть что-то еще. Что-то большее. То, что не разрушит нас обоих.
Он был похож на прекрасную статую, залитую солнечным светом, однако его слова были не такими прекрасными.
— Успокойся, Дон. Ты же знаешь: нас связывает большее. Что именно — тоже знаешь.
— Ты уверен?
Он подошел ближе. Его рука заживала, но следы ее прикосновений еще оставались.
«Мы только калечим друг друга».
Дония встала и вышла. Ей было тяжело смотреть на разрушения в собственном доме.
«Опять».
Кинан вышел следом.
Дония прислонилась к стене дома.
«Сколько раз я вот так стояла здесь, пытаясь держаться подальше и от Кинана, и от прежней королевы Зимы?»
Последняя попытка сближения Зимы и Лета окончилась трагически, и Доний не хотелось повторений.
— Не хочу, чтобы мы уподобились им и погубили друг друга, — прошептала она.
— Мы не такие, как они. Ты совсем не похожа па Бейру.
Кинан больше не прикасался к Доний. Он сел на ступеньку крыльца.
— Если у нас есть хоть какой-то шанс, я не намерен отказываться от тебя.
— Вот какие у нас шансы.
Дония кивнула в сторону своей развороченной гостиной.
— Мы на минутку забылись.
— Опять забылись, — добавила она.
— Да, но… мы научимся с этим справляться. Мне нельзя было до тебя дотрагиваться, но ты плакала, и… — Он стиснул ее руку. — Я забылся. Ты заставляешь меня забывать о себе.
— А ты меня. — Дония повернулась к нему. — Никто другой не может так разозлить и так возбудить меня, как ты. Я люблю тебя почти всю свою жизнь, но мне горестно видеть, как все разворачивается.
Кинан замер.
— А точнее?
Дония рассмеялась. Ее хватило на пару секунд.
— Будь у тебя другая королева, все могло бы устроиться. Но я знаю тебя, Кинан. Я вижу, как вы с ней сближаетесь.
— Она — моя королева.
— И ее присутствие делает твой двор сильнее. — Дония покачала головой. — Я знаю. И всегда знала. Ты никогда не был моим.
— У нее есть Сет.
Дония заметила среди деревьев дев-боярышниц. Их выдавали крылья, блестевшие в темноте. Она продолжала, взвешивая каждое свое слово:
— Он умрет, как умирают все смертные. И что тогда?
— Я не хочу расставаться с тобою.
— И видеться в темноте, когда ее нет рядом. Несколько ночей в году…
Дония вспомнила мгновения, когда они по-настоящему оставались вдвоем. Именно мгновения, минуты, вырванные украдкой. И от этих мгновений еще тяжелее переносились долгие месяцы, когда даже простой поцелуй был опасен.
Она смахнула ледяные слезы.
