Текст книги "Грешник (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Стивотер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Я хочу клавиши на своем надгробии, – заметил Коул, переключив свое внимание на статую Джонни Рамона, играющего на электрогитаре. Он притронулся к лицу Джонни, что казалось кощунственным.

– Джереми, что бы ты хотел на своем?

Джереми глазел на надпись Роба Зомби сбоку мемориала: Отменный панк и верный друг.

– Я хочу быть кремированным. Какая будет польза от этого тела, когда я уже буду на пути к следующему?

– Конечно, – сказал Коул. – Я собираюсь превратить тебя в чучело, в любом случае. Изабел? Что насчет тебя? Пулемет, пожалуй, или диадема?

Я не могла улыбнуться, потому что текущая игра принуждала меня не улыбаться. Но мне понравилась его версия. Я ответила:

– Оба.

– Леон? – сказал Коул.

Леон был слишком добр для этого, могу сказать. Он был серьезным и доброжелательным мужчиной, который никогда не даст вам знать, что вы обидели его, что заставляло меня чувствовать себя обязанной не обижать его. Но он хотел угодить Коулу, потому что каждый хотел либо удовлетворить Коула, либо убить его, так что он ответил:

– Однажды я видел могилу с ангелом на ней, и, думаю, ее голова была как-то так, – он опустил подбородок – она улыбалась. Немного. Это было мило. Я хотел бы такую.

– Я могу это устроить, – сказал Коул.

София осознала за секунду до того, как ее спросили, что она была следующей на очереди в этом вопросе. Ее глаза наполнились страданием.

– Это мерзко, – вставила она сладким голосом, слышным только внимательным собакам. К счастью для нее, Коул был внимательной собакой.

– Смерть не мерзкая, – сказал он. – Все остальное – да.

– Не думаю, что это самая приятная тема для разговора, – сказала София более храбро. – Есть так много хороших вещей, о которых можно поговорить.

– Действительно, – Коул согласился, к моему облегчению. Он схватил Леона за руку и указал. – Там. Леон. Вон там. Это фото дня.

Леон послушно вытащил телефон со штанов и направил туда, куда указывал Коул: пальмы, все наклоненные вправо, выделялись на фоне знаменито-розового неба за белым мавзолеем.

– Я сделаю фото своим мозгом, – сказал Джереми.

Карта памяти моего мозга была заполнена. Мне надо было удалить старое фото более простого заката в Сан-Диего, чтобы сделать фото этого.

Когда группа взрослых женщин остановилась возле нас, смеясь и звеня бутылками вина, я спросила:

– Каков твой план здесь, Коул?

– Вообще-то, – ответил Коул, – это план Леона.

На это Леон скромно взглянул:

– Я читал об этом на выходных.

Коул согласился:

– Место, где случаются новости. Видимо, они собираются проецировать фильм на другой стороне того мавзолея, – он жестом указал на фон фотографии, – и мы сядем вот так, – он скрестил пальцы на обеих руках, – и посмотрим его.

Белый мавзолей, на котрый он указал был массивным и безликим, идеально для проекции фильма.

– Какой фильм?

Коул подался вперед, выглядя осведомленным. Желание охватило меня.

– «Красавица и Чудовище».

Он ухмыльнулся. Это не был «Красавица и Чудовище» на самом деле.

Я прищурилась.

– Мне не нравится, когда ты зовешь меня чудовищем.

Усмешка Коула была такой замечательной, что это причиняло боль.

Леон вмешался:

– Ребята, может нам стоит найти место, чтобы сесть?

Как только Коул направился вперед вместе с Джереми, София повисла у меня на локте. Она зашептала:

– Ах, Изабел, он такой красивый.

Только из ее уст это прозвучало как «ужасный».

Впереди, парни нашли место без кучи высоких людей, закрывающих обзор. София расстелила одеяло и подала каждому сандвичи, что меня раздражало, но другие не знали, говорить ей или нет. Я смотрела, как она ест, очень медленно и тщательно, отрывая маленькие кусочки так, что она не сделала бы это неправильно, открыв рот. От этого мне хотелось пнуть что-то. Разве она не видела, что остальных не заботило, как она жевала? Как все они готовы были ее полюбить до того, как она протянула им сэндвичи?

Я ожидала (боялась?) увидеть там какой-то алкоголь, но, оказалось, что Джереми был до ужаса буддистом, а Леон бросил пить пять лет назад, Коул тоже воздержался, а мы с Софией были нами.

Коул, сидя рядом со мной, положил свою руку мне на спину, под пиджак. Его пальцы хотели меня и больше ничего. Я безусловно умирала.

– Дать тебе мой жакет? – Леон спросил Софию.

– О, нет, нет, я в порядке, – сказала София, несмотря на то, что совершенно замерзла и Леон сказал это строго по-отечески. Наверное, она даже не помнила, что значит «по-отечески».

– София, – сказала я, убирая сэндвич ото рта. Края хлеба были в красных следах от моей помады. – Если ты не возьмешь жакет этого мужчины, я собираюсь поджечь что-то.

Коул сразу же оживился.

Джереми медленно поднял голову:

– Нет, чувак. Не здесь.

Он сказал это с таким ленивым, приглушенным юмором, что вдруг стало очевидно, что они были в одной группе. Что он, в любом случае, знал Коула с той стороны, с которой не знали фанатки.

Я ожидала почувствовать ревность, но это было больше похоже, как если бы я нашла еще одного члена клуба выживших.

София взяла жакет.

Фильм начался. Это оказался «Выходной день Ферриса Бьюллера», который мы все видели.

В один момент я посмотрела на Коула, а он просто… смотрел на меня. Его глаза сузились, как будто он пытался что-то понять по моему лицу. Его оттеняли последние лучи розового неба и высокие, склонившиеся пальмы. Было невозможно думать, что не Калифорния сделала его, потому что он выглядел так, будто появился здесь из-под земли вместе с пальмами и павлинами, и мемориалом Джонни Рамона, играющего на своей гитаре.

Он не отвел взгляд.

Боже, я так сильно хотела его поцеловать.

Мне хотелось остаться с ним наедине.

Но здесь была София, которая нуждалась во мне, и Леон, который казался водителем и парой Коула, и Джереми, который – ладно, я не знала, кем был Джереми. Казалось, он мог справиться и сам.

Посреди фильма София извинилась и ушла в туалет. Ее не было так долго, что я со вздохом заставила себя подняться на ноги:

– Я просто схожу ее проверить.

Я нашла ее в одном из мавзолеев. Широкий проход вел меня под высоким, куполообразным стеклянным потолком. По обе стороны от меня стены размером с небоскреб были разделены на квадраты, похожие на почтовые ящики. Небольшие урны были прикреплены по бокам от них, потому что, на самом деле, это были ящики с мертвыми людьми.

София бесшумно плакала рядом с урной, пиджак Леона все еще был у нее на плечах. Мои каблуки застучали по полу, когда я двинулась к ней.

– Взрослые так не делают, – сказала я ей.

Она повернулась и шмыгнула носом:

– Я не взрослая.

– Что еще произошло?

– Я не знаю, что говорить людям.

– Это фильм. Мы ни о чем не говорим.

– Но мы будем разговаривать. Я не буду знать, что сказать.

Я не знала, как решить гипотетическую проблему, которую я бы с трудом поняла, даже если бы она не была гипотетической.

Что означало, что это заняло некоторое время, в течение которого София росла более грустной, а я росла более злой и думала больше о мертвых людях и о том, как мой брат оказался одним из них, похороненный в яме, вместо белой коробочки в Калифорнии.

– Эй, – сказал голос за моей спиной. Противореча всем фактам и причинам, это оказался Джереми. Он выглядел очень дружелюбным и сгорбившимся, пока заправлял прядь волос за свое ухо. – Это я. Я пришел убедиться, что с вами все хорошо.

– О, она… – разочаровалась в жизни.

Его присутствие окончательно добило ее.

– Сейчас я вообще все испортила! – простонала она.

– Вовсе нет. – огрызнулась я.

– Ох, эй, нет, – сказал Джереми плавно. – Коул всего лишь на встрече с Леоном, у них старые добрые времена. И…эй, эй, а ты не против, если я попробую кое-что сделать? Я научился этому…

Он прошел мимо меня, чтобы подойти к ней. Что-то в его выражении выглядело приятнее, чем в моем, потому что она сглотнула последние слезы и встретилась с ним взглядом.

– Ты всего лишь перегружена, да? – спросил Джереми. Он жестикулировал, пока говорил. У него были очень длинные пальцы. Пальцы басиста. Он начал стучать по своей грудной клетке одной рукой, а другой взял ее запястье, заставляя ее имитировать этот жест на себе. – Постучи здесь и просто скажи что-то вместе со мной. Просто скажи, типа «Все мы здесь классные. Им нравится моя улыбка».

Какого черта.

София послала ему смущенную улыбку.

Какого черта.

– Теперь стучи здесь, – сказал Джереми и начал стучать себе по подбородку. Я ожидала, что София откажется, – я должна была – но она сделала, как он. – И скажи «Все мы здесь классные. Они думают, что я милая».

В третий раз. Какого. Черта.

– О боже, – сказала я. – Это действительно происходит?

– Изабел, – сказал Джереми мягко, – это позитивное пространство.

София подавила испуганный и слезливый смешок. Я округлила глаза.

– И долго это продлится?

– Вечность – это долго? – спросил Джереми.

– О госп…

Он усмехнулся.

– Я прикалываюсь. Это займет пять-десять минут.

Я указала наружу:

– Я буду там. Все нормально, София?

Она была в порядке. Конечно. Воображаемые существа всегда рады другим воображаемым существам.

Я прошла всего несколько ярдов в темноте, когда Коул появился прямо передо мной. Его глаза были голодными.

– Изабел…

У меня было достаточно времени только на то, чтобы почувствовать, как его пальцы схватили мою руку, потянув в сторону, и тогда мы оказались с другой стороны мавзолея и поцеловались. Это произошло так мгновенно, что-то, чего я хотела так сильно, что было невозможно понять, он это начал или я. Все в моей голове превратилось в кашу, кроме его улыбки, его тела, его пальцев, сжимающих мое плечо, другой руки, что задрала мою юбку. Его рука на моем бедре была вопросом; мои руки, притягивающие его ближе, были ответом.

Было недостаточно темно, чтобы скрыть нас, София могла выйти с Джереми и увидеть нас, я не должна была позволить зайти слишком далеко.

Это было не важно.

Я хотела его.

Фонарик осветил наши лица. Предупреждение.

– Эй, ребята, – сказал парень. Обычный охранник. – Снимите комнату.

Коул перестал целовать меня, но не дал уйти.

– Ага, – сказал он, сверкнув напряженной улыбкой уходящему охраннику. Затем прошептал мне на ухо, языком и зубами:

– Возвращайся со мной.

Сердце упало в пятки, колени подкосились. Я знала, что он имел в виду, но сказала:

– Я как раз возвращалась.

– Я не об этом, – сказал Коул, – Не об этом. После. Возвращайся со мной.

Он говорил о объятьях. Он говорил о сексе.

Я сказала:

– Мне нужно доставить Софию домой.

– Я подброшу тебя, – сказал Коул.

Мое тело застучало в ответ вместо меня. Я попыталась мыслить разумно.

– Как я доберусь домой?

– Домой? – эхом повторил Коул, как будто понятия не имел, что оно значило. – Останься. Я отвезу тебя обратно утром. Изабел…

– Останься! – зашептала я, неожиданно горячо. Это было не то «останься», которого я боялась. Это то, которое могло мне понравиться, и что случится потом, когда одному из нас надоест другой? Я видела достаточно такой борьбы в Доме Страданий, чтобы понять, что не хочу этого. Два дня назад его здесь не было, а теперь он хотел, чтобы я провела с ним ночь. Может он и колоссальная рок-звезда, поимевшая тонну девушек, но я была обычной экс-католичкой, которая добиралась к третьей основе несколько раз.

– Чего ты хочешь от меня?

– Я сказал тебе, – сказал он. – Ужин. Десерт. Секс. Жизнь.

Слышать это было немного обидно, из-за того, как сильно я хотела верить в это, и насколько я реально верила. Я сказала ему:

– Ты сказал это потому, что думаешь, что выглядишь хорошо, говоря это.

Коул пренебрежительно фыркнул:

– Да, но я также подразумеваю это.

Я убрала его руку со своей задницы, так что могла соображать лучше.

– Помедленнее, Коул.

Он шумно и драматично вздохнул. Затем он опустил свою голову мне на плечо, дыша мне в ключицу. Впервые, не двигаясь, не нуждаясь, не спрашивая, не делая ничего. Просто удерживая меня, и позволяя мне удерживать его.

Это было самой потрясающей вещью.

Это не был вопрос. Это было утверждение.

И это было то, чего я больше всего боялась: Коул Сен-Клер влюблялся в меня, и я влюблялась в него, мы оба – человеческое оружие, и оба в итоге окажемся с разбитыми сердцами.

Глава 15

 КОУЛ •

Изабел не ушла со мной, а это означало, что я остался в квартире один, гигантская луна наблюдала за мной через стеклянную дверь. Я хотел ее так сильно, что не мог думать. Было бесчисленное количество минут между сейчас и утром.

Я посмотрел на клавиши, и они посмотрели в ответ. Никто из нас не был заинтересован в другом.

На кухне, я исследовал камеры, прикрепленные к краю столешницы, направленные в пол. Я присел рядом с одной и сказал: «Привет. Я – Коул Сен-Клер. И это мой инструмент.» Я выпрямился и покрутил бедрами напротив нее минуту-две. Камера не была подходящим зрителем.

Я взобрался на столешницу, чтобы проверить, смогу ли достать до потолка. Я смог. Я пнул тостер на пол, чтобы послушать, какой звук он издаст. Не очень.

Утро все еще не наступило.

Я не мог понять устойчивость Изабел к моей неотразимости.

Единственное, что помогало мне выдержать это яростное желание, – то, что где-то там Изабел хотела меня так же. Мне хотелось позвонить ей и узнать, так ли это, но даже я понимал, что такой звонок – нарушение всех условий, которые она мне поставила.

У кровати было слишком много глаз, так что рухнул на одно из кресел в гостиной и перебирал фенечки на руке, пока не уснул. Мне приснилось, что я бодрствовал в кресле, которое пахло, как старая вода океана, и я проснулся в одиночестве с растяжением мышц в шее и со все еще светящей мне в лицо луной. Мое сердце и легкие все еще съедали меня изнутри, так что я взял свои вещи и пошел на крышу.

Эта поздно-ранняя ночь-утро в Лос-Анджелесе была холодной и фиолетовой. Луна была уходящей, но все еще достаточно близкой, чтобы напоминать открытый глаз. Я слышал смех людей в баре через несколько улиц.

Я бродил по крыше, водя пальцами по перилам, по краю мебели и по лимонным деревьям в горшках. Там не было камер и это было почти самое высокое здание Вениса; все, что я мог видеть – остальные крыши. Соседская крыша пустовала; весь дом, думаю, – тоже. Арендный. И крыша на другой стороне, еле видимая в темноте, тоже была пустой.

Безопасно. Возможно. Она была открытой, так что, технически, не была пуленепробиваемой. Но она была достаточно близко. Данный риск был не очень велик для меня, чтобы хотя бы притвориться, что я волновался. Я хотел уйти на пять, семь или двенадцать минут.

Я сделал укол, сглотнул и стал ждать.

Когда я был волком, пространство чувствовалось меньше. Мои чувства распылялись на фрагменты. Я помнил человека с бешеным пульсом, и я видел мир его глазами, выше. Но вскоре я забыл его. Я шагнул с края прямо в пространство, заключенный высоко над шумным миром внизу. Листья лимонных деревьев что-то тихо шептали мне. Запах еды поблизости был горячим и сладким. Над моей головой шумно пересекла небо падающая звезда.

Я подошел к краю – песок скрипел под лапами – и взглянул вниз. Слишком далеко для прыжка. Но мир притягивал меня к себе. Я разочарованно присвистнул.

Все в этом месте звало меня, но я был в ловушке.

Я вернулся в мое человеческое тело за декоративными горшками с лимонными деревьями. Лежа на спине, я смотрел вверх сквозь листья пленного фруктового дерева. Мои мысли и воспоминания медленно вновь собирались в кучу.

Даже в облике волка я хотел большего.

Глава 16

 КОУЛ •

Есть вещи, которые никогда не стареют: первое слово, сказанное в микрофон студии звукозаписи, первый корявый отрывок песни, первый раз на радио.

И есть вещи, которые стареют: я.

Какая бы то ни было часть меня, способная работать всю ночь или типа того раньше, очевидно, осталась позади где-то в моей бурно проведенной юности, или просто в Миннесоте. Я спал, пока солнце не взошло высоко, а после обнаружил, что у меня нет ничего на завтрак, кроме сумки от пончиков, полной скучающих муравьев. Я явно не мог работать в таких условиях, так что пешком отправился на охоту/собирательство (лирическая возможность? Надо записать в блокнот) (собирательство/охота более интересны, когда этого не ожидаешь).

(Я собираю/ты охотишься/ мы оба в ловушке)

К тому времени, как я вернулся в квартиру, солнце было еще выше, а меня ждала Бейби.

Она сидела в одном из двух белых виниловых кресел в недо-зоне-отдыха, снова работая на своем айпаде. Когда я открыл раздвижную дверь, она подняла глаза.

– Ты должен был работать.

Я задвинул дверь локтем.

– Я работал.

– Что у тебя там?

Я взглянул на свои руки. Я не мог вспомнить все, что там было.

– Ерунда. Для кое-чего. Для. Работы.

Она наблюдала, как я освобождаю руки на столе у ее кресла: небольшая плетенная корзина, которая интригующе потрескивала, и, вероятно, будет потрескивать еще лучше в микрофон, фальшивые канделябры из слоновой кости, грубая гавайская футболка на несколько размеров больше и небольшая фиолетовая статуя Будды в качестве подарка к возвращению Джереми.

– Это не «Холостяк», – сказала она мне. – У меня нет денег, чтобы следить за тобой. Так что ты собираешься сделать что-то интересное, пока мои камеры тут. Или позвони мне, когда вот-вот сделаешь что-то. Кстати, ты ранил мои чувства, выгнав музыкантов, которых я подобрала специально для тебя.

Я направился к клавишам. Это был «Дэйв Смит». Возможно, мой «Дэйв Смит». Я не знал, были ли он изъят или как, после того, как меня объявили мертвым/пропавшим/оборотнем (лирическая возможность?) (тоже «на заметку») (другое слово вместо «оборотень»?) (зверь) (единорог) (суицид) (записать в блокнот?) (ничего стоящего).

Я вытащил свой блокнот и записал «ничего стоящего» туда.

– Коул.

– Что? А. Мне не нужен был гитарист, а басист был абсолютно не тем.

Бейби нажала что-то в своем айпаде.

– На секундочку, его выбрали пользователи на форуме шоу еще до того, как ты попал сюда. Они знали его по имени. Они были привлечены таким образом.

Я предпочитал, чтобы мои слушатели были вовлечены следующим образом: купи альбом, приходи на мои концерты, знай все слова.

Я включил клавиши. Свет вспыхнул на всем синтезаторе. На мгновение я задержал палец на одном из регуляторов. Просто чтобы почувствовать на что это похоже снова. Это было так давно. Если подумать, хронологически, я провел больше времени играя на клавишах в туре, чем дома. Это были те ранние дни, которые я вспоминал сейчас. Мой первый синтезатор, моя спальня, утреннее солнце на клавишах, фотографии на телефоне отключены настройками, песни, напеваемые с закрытыми глазами. Как будто «Наркотики» никогда и не было.

– Достань свой телефон, – сказала Бейби, – и перезвони ему. Скажи ему, что совершил ошибку.

Я даже не потрудился повернуться:

– Нет.

– Это не обсуждается.

У меня внутри все кипело, но я сохранял безэмоциональность на лице и равнодушие в голосе:

– Хороший альбом обсуждается?

Ответа не последовало.

– Им не понравилась первая серия? – я знал, что понравилась. – Им не понравился Джереми?

– Это шоу не должно было стать воссоединением «Наркотики». Собирается ли Виктор появиться из ниоткуда?

Я чувствовал, как песня во мне обрывается.

– Я могу полностью гарантировать, что это не произойдет.

После меня повисла очень долгая пауза. Я слышал, как Бейби печатает что-то в своей электронной жизни, в то время, как я щелкнул по динамику и сосредоточился на создании самой большой, жирной, подлой мелодии на синтезаторе, которую эта квартира когда-либо слышала.

Аккорды росли и росли, пока я представлял обложку альбома, число треков сзади и чувство, когда выпускаешь его в мир провалится или взлететь – только они всегда взлетали; лишь я провалился, – и думал, что в мире я мог бы называть собой, если бы не назывался «Наркотикой».

В конце концов, Бейби сказала (громко, чтобы быть услышанной через самую большую, жирную, подлую мелодию на синтезаторе, которую эта квартира когда-либо слышала):

– Дело вот в чем. Ты не собираешься вернуть Чипа?

Я упустил аккорд от неожиданности. Песня понемногу утихла.

– Кто такой, к черту, Чип? А. Нет. Я останусь с Джереми.

– Тогда дело вот в чем, – сказала она снова. – Теперь это твое.

Я повернулся. В ее вытянутой руке был телефон.

– Что это?

Она не ответила, пока я нехотя не взял его.

– Твой новый рабочий телефон. Я просто зарегистрировала тебя во всех социальных сетях в Интернете. И сказала миру, что ты собираешься заняться всем этим лично. Ты хочешь командовать группой? Тогда тебе придется делать в два раза больше работы для этого.

Я уставился на телефон у себя в руке.

– Ты убиваешь меня.

– Ты узнаешь, если я буду тебя убивать.

Я застонал.

– Вот не надо, – сказала Бейби, вставая. – Не делай вид, что я – твой тюремщик. Потому что мы оба хотим одного и того же. Это шоу удалось – я делаю еще одно. Это шоу удалось – тебе не приходиться гастролировать остаток своей жизни. Так что берись за работу и не забудь, что ваше время в студии заказано сегодня после обеда.

Я взялся за работу.

Потому что она была права.

Глава 17

 ИЗАБЕЛ •

– Какой следующий прием пищи? – спросил меня Коул.

– Ланч, – я ответила. Я глянула на дверь класса, чтобы убедиться, что она закрыта, пока шла в направлении женского туалета. Поход в туалет был единственным поводом уйти из курса для сертифицированных помощников медсестры, факт, который, казалось, волновал только меня. Другие студенты в классе, казалось, добросовестно занимались, их мотив я могла себе объяснить только тем, что они не прочитали учебник достаточно внимательно, так что должны были записывать об увольнениях работников во время занятий.

В любом случае, номера Коула на экране моего вибрирующего телефона было более, чем достаточно, чтобы заставить меня использовать вариант с туалетом. В коридоре я попыталась дышать через рот. Определенно, нужна храбрость, чтобы пойти в другую среднюю школу после того, как закончил свою собственную. Запах в коридоре вызывал самые разнообразные чувства, любое из которых было бы хорошей темой для сеанса терапии.

Коул сказал:

– Скажи, что хочешь меня.

Я зашла в туалет.

– У меня очень короткий перерыв на ланч.

– Я забыл, что ты на учебе. Научи меня чему-то, о чем только что узнала.

– Мы работаем над профессиональной вежливостью. Оказывается, неважно, насколько вы дружны с клиентом, ты все равно не должен называть его «милая/милый».

– Ты собираешься стать великим С-М-П. С-П-М. Правильно? Хотя, ты и так хорошая С-М-П.

Мое отражение в зеркале улыбнулось. Оно выглядело злобным и счастливым.

– Врачом, – ответила я. – Я хожу в медицинскую школу. Это просто необходимое зло, – хотя, это было не совсем так. Я, наверное, могла попасть в нормальную подготовительную программу и без него. Но я не хотела нормальную. В такой не было много смысла.

– Приезжай за мной, – сказал Коул жалобно. – На своей машине. Моя заставляет меня выглядеть, как лузер.

– Это не твоя машина, – сказала я, и Коул подавил смешок.

– Я заберу тебя. Но в этот раз я сама выбираю место.

Я повесила трубку. Я не хотела возвращаться в класс. Я не хотела проходить свою практику в клинике на этой неделе. Я не хотела катать стариков вокруг и убирать что-либо, оставшееся под ними. Я не хотела слышать от своего инструктора, что должна улыбаться, когда представляюсь клиентам. Я не хотела надевать перчатки и не хотела испытывать это ужасное чувство руки-перчатки, после того, как сниму их. Я не хотела чувствовать, как будто я единственный человек на земле, который ненавидит людей.

Ты изучаешь этот курс.

Ты собираешься стать врачом.

Это жизнь.

В зеркале я выглядела сурово и не к месту у потертой двери в кабинку. Я не была уверена, на самом деле ли я так выглядела, или это просто из-за того, как я стояла с крепко прижатыми локтями, чтобы случайно не прикоснуться к чему-то в этой комнате. Таково было правило: ничего не должно прикоснуться ко мне.

Я не знала, почему продолжала позволять Коулу нарушать его.

Часом позже мы с Коулом направлялись на ланч в одно неприметное лос-анджелесское местечко.

Я не была уверена, почему люди все еще получают похвалу за то, что находят неприметные местечка, чтобы поесть. Друзья или твои родители берут тебя и твою мать в какое-то небольшое местечко, где делают великолепные омлеты или типа того, и они гордятся, как будто сами изобрели эти омлеты, а твоя мать вся такая: «Как ты только нашел это место?!». Я могла ответить: Интернет. Пять минут, индекс, и беглый доступ в Интернет могут гарантированно открыть любому секреты кулинарных глубинок.

Меня бесило, когда люди называли здравый смысл магией. Потому что если это считалось, то я была самым магическим существом, которое знала.

Я взяла Коула в место, которое я нашла при помощи своих магических сил, миниатюрная кондитерская, мимо которой легко было пройти, если ты не знаешь, куда именно направляешься. Снаружи фасад был окрашен в глубокий фиолетовый. Внутри был Л.А. во всей красе. Худышки ели в зале с бетонным полом, бледными белые стенами и скамейками из термообработанной древесины. В воздухе витал аромат кофе и масла. Место раздачи было крошечным и странным: кулер с интересными напитками, меню на доске, выбор пирогов полон изысков. Я уже перепробовала их все: от бархатистых цитрусовых тарталеток до шоколадных пирогов с соленой карамельной крошкой.

Это было так далеко от грязного кабинета старшей школы, где я начала свой день, что казалось, либо то, либо другое не должно быть реальным.

Мы стояли в очереди. Я продолжала думать о себе, стоящей близко к Коулу, настолько близко, что мои лопатки упирались в его грудь, и тогда я осознала, что мы оба вдыхаем и выдыхаем в одно и то же время.

Я не хотела возвращаться. Я хотела остаться здесь с ним. Или взять его с собой. Иногда я так чертовски уставала от одиночества…

Я неожиданно почувствовала себя странно и неприятно слезливой.

Я сделала осознанный шаг в сторону. Без моего тела в качестве якоря, Коул беспокойно повернулся к кулеру с напитками, а потом к полкам с товарами, потом снова к кулеру, а потом снова к полкам.

– На самом деле, я не сладкоежка.

Он теребил футболку, которую, я уже могла сказать, он хотел купить чисто из-за того, что на ней говорилось, что пирог напал на нее.

Я сказала:

– Не будь ублюдком.

– Тогда скажи мне, что взять. Яблоко? Это пирог.

– Заткнись. Я закажу за тебя. Вообще-то, ты меня жутко нервируешь. Иди и займи столик у входа.

– Йес, – ответил Коул и смылся.

Когда я вышла наружу, то нашла его за небольшим металлическим столом отчасти в тени, уставившегося в два телефона, которые он положил на столешницу. Там были два других стола, один из которых был занят веселой, но очень уродливой женщиной и ее красивой, но очень похотливой маленькой собачкой. Третий столик занимал парень с камерой, которому я показала палец. Он ответил мне тем же с невинной улыбкой.

Я поставила кофе Коула перед ним и села рядом, повернувшись спиной к камере.

– Что ты заказала для меня? – спросил он, не отрывая глаз от гаджетов.

– Я не собираюсь говорить тебе. Я просто собираюсь удивить тебя, когда его вынесут. Это не яблоко. Для чего другой телефон?

Коул хмуро пояснил указ Бейби.

– Это не так уж плохо, – сказала я. – Так она хочет, чтобы ты общался со своими фанатами?

– Я не хочу говорить с ними, – сказал он. – Все они хотят поговорить о том, лишу ли я их девственности, напишу ли еще одну песню типа «Злодей» или приеду ли играть концерт в невероятно маленький городишко, в котором они живут. Ты положила сюда сахар?

– Нет. Это кофе для взрослых. Я сделала его для тебя по-взрослому. К тому же, тебе не нужно быть с ними один-на-один. Ты можешь просто информировать их об основном.

– Информировать их! Я был блестящим. Теперь я невероятен. Как утомительно это будет для них.

– О, это уже утомительно. Бейби знает, что я вне шоу, да?

Коул взглянул на камеру.

– По закону, она может использовать изображение твоего затылка, но не твое лицо. Все это, – он жестом показал на улицу – тут слишком громко, чтобы подобрать какой-то трек, но… хочешь зайти внутрь?

Я думала над тем, каким в некотором смысле черным удовольствием было анонимно пометить свою территорию, давая фанаткам знать, что у него уже кто-то есть. И мои волосы выглядели великолепно со спины.

– Нет, – ответила я. – Пей свой кофе.

Коул сделал еще глоток. Он поморщился. Я протянула пакетик сахара, который спрятала за своей чашкой, и он выхватил его. Пока он сыпал его в свой уже и без того идеальный латте, я взяла телефон Бейби. Он был довольно хорошим.

– Посмотри, как он лежит в руке, – Коул критично прищурился на телефон в моей ладони. – Он уважает тебя. Знаешь, ты могла бы быть Коулом Сен-Клером.

Я рассмеялась, немного жестче, чем было необходимо.

– Ох, я так не думаю. Эта позиция уже занята кем-то сверхквалифицированным.

– Я имею в виду, ты могла бы быть моим голосом. Попробуй. Скажи что-то.

Я послала ему уничтожающий взгляд. Но правда была в том, что, хоть Коул и был сложным существом, его личность была довольно предсказуема. Я открыла твиттер и напечатала: привет-привет-привет мир.

Я опубликовала пост.

Должна заметить, это было как-то увлекательно.

– Что я сказал? – спросил Коул.

Я показала ему.

– Я не использую пунктуацию, – сказал он. – Я также использую множество этих штук, – он согнул руки по обе стороны своего лица, чтобы продемонстрировать. – Скобки.

– Ты хоть прочитал это?

– Да. Я знаю. Я любовался этим. Позволь мне увидеть это снова. Да. Это великолепная идея. Это освободит мне время для всяческих штук.

– Вроде валяния на полу и увольнения хороших людей?

– Эй, я не говорю презрительно о твоей работе. К тому же, я собираюсь идти в студию после обеда.

Я изучала его лицо, чтобы понять, что он чувствовал по этому поводу, но он находился перед камерой, так что его лицо было красивым и регулируемым, и зафиксировано оно было на проработанной, высокомерной релаксации.

– Ты можешь прийти, – сказал Коул. – И быть моим… как это называется? Голым человеком? Нет. Музой. Ты можешь быть моей музой.

Я подняла бровь.

– У меня урок. Возможно, если ты сделаешь все домашнее задание, я приду и дам тебе золотую звездочку.

– Ох, – сказал он. – Я тоже могу дать тебе одну. Я полностью взаимен.

– Ты так великодушен.

Коул раздвинул пальцы на восемь дюймов, потом передумал и изменил на десять.

Девушка из-за прилавка подошла с подносом.

– Вот ваш кл…

– Шш… – сказала я. – Это сюрприз. Для него, я имею в виду. Закрой глаза, Коул.

Коул закрыл глаза. Улыбаясь нам обоим, официантка поставила тарелки. Она оставила нас, но я заметила, что она ждала по другую сторону двери все с той же любезной, упреждающей улыбкой на лице. Было странно чувствовать себя причиной такого приятного выражения лица.

– Открой рот, – командовала я Коулу. Я трудилась над созданием того, что, как по мне, было небольшим кусочком клубничного пирога из муки грубого помола на вилке. Это заняло больше времени, чем я ожидала.