Текст книги "Грешник (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Стивотер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– В этом парне не было ничего хорошего. И она достала мне гитариста, но это уже другая история.

– Гитары – это такие штуки с шестью струнами, правильно? Я когда-нибудь видел их прежде?

Я взглянул на витрину другого магазина. Там продавались исключительно ремни разных оттенков синего. Это выглядело чересчур специализированно.

– Я говорил ей – никаких гитаристов.

– Думаю, он уже ушел.

– О да, конечно. Так что сейчас я собираюсь послушать людей на пляже, и тебе следует проявить себя и быть лучшим.

– Оу, не знаю, буду ли я там лучшим, – ответил Джереми.

Он не стал бы хвастаться даже в шутку. Он был буддистом или кем-то в этом роде. Джереми стал им в то же время, когда стал южным.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Я веду прослушивание для Джереми, а ты и будешь этим Джереми, – я остановился у очередной витрины. Невозможно было точно сказать, что там продавалось.

– Ты же знаешь, что я играю в другой группе, да? – спросил он.

Я знал. Он был не единственным с доступом к поисковой системе. Я не обижался. Теоретически, я пропал на чуть больше года, и, теоретически, был вне музыкального бизнеса все это время и еще несколько месяцев. Я тоже мог бы найти другую группу.

– Они не настолько крутые, как я.

Джереми задумался.

– Нет, не настолько. Но я люблю этих ребят, и не хочу уйти в трудный для них период.

– Всего шесть недель. Потом они получат тебя назад. Целым. Невредимым. Единственное, что в тебе изменится после проведенного со мной времени, – ты будешь под кайфом.

– Даже не сомневаюсь в этом. Притом, это будут не просто шесть недель. Ты собираешься гастролировать в поддержку альбома, так?

Я предполагал это. Мы обычно писали альбом, отыгрывали несколько концертов, продавали пластинки. Это доставляло кайф, если все шло гладко. У меня хорошо получалось, если все шло гладко.

Было просто, когда все шло не гладко, и становилось опасным. В большей степени для меня, однако. Редко для посторонних.

– Ну и?

Он сделал паузу, как будто размышлял об этом. Но, как я уже говорил, я знал Джереми. Когда мы были в группе, мы все знали друг друга лучше, чем самих себя. Поэтому мы и были группой. Итак, я уже знал, что он собирался сказать. Я просто не представлял, в какой форме он выразит свои мысли.

– Не думаю, что ты и тур – хорошая идея, – сказал он. – Это ход назад.

Я точно знал, о чем он говорит, но я сказал:

– В сторону. Назад – слишком негативно сказано.

– Послушай, Коул, я правда рад, что ты…

Он не закончил предложения, дав волю моему воображению представить, что он собирался сказать. В Лос-Анджелесе. Снова занимаешься музыкой. Все еще жив.

Все свелось к тому, что он мне не доверяет.

Его сомнения оставили большую вмятину в моем тефлоновом сердце, чем я ожидал.

В конце концов Джереми лишь спросил:

– Как бы то ни было, можно я приду на прослушивание? Посмотреть?

– Только если ты поможешь мне выбрать твоего последователя.

– Я не против.

Никто из нас не сказал что-либо о Викторе. Наверно, я был единственным, кто подумал, что мы не говорили о нем. Наверно, проще, когда ты не являешься тем единственным, кто копал ему могилу. Когда ты не являешься тем единственным, кто клал его туда.

– Что насчет Виктора, Коул? Помнишь, как мы все делали вместе? Я убедил его стать оборотнем вместе со мной. Сейчас я в лофте в Калифорнии, а он в безымянной могиле в Миннесоте.

– Он тоже сделал этот выбор. Не только ты.

Иногда я притворяюсь, что это правда.

– Коул, ты все еще здесь?

– Я всегда здесь, – сказал я, хотя и не был, правда, на мгновенье. – Даже наблюдаю, как ты спишь.

– Знаю. Я чувствую это. Каким способом? Сегодня? Какой твой способ?

Мое отражение в окне магазина наконец улыбнулось. Способ. Способ. Раньше, когда мы были в дороге, еще до того, как все пошло к черту, каждый концерт отличался от другого. Не только потому, что мы играли разные песни. Так было потому, что мы выступали в костюмах зомби или играли песню задом наперед, или замачивали тыкву в бензине и поджигали ее. Это было из-за музыки, конечно – это всегда самая важная вещь – но это было и из-за игры. Изюминка. Тогда мы и начали называть все это «способ». Каким способом, Джереми? Каким способом, Виктор?

Фактически, всегда было так:

Какой способ, Коул?

– Я искал реквизит здесь, но это бессмысленно, – сказал я.

– Я могу как-то помочь?

Я должен быть ответить ему «нет, мне нужно еще подумать», но внезапно в моем мозгу что-то щелкнуло. Я прищурился.

– Как поживают колонки твоей аудиосистемы?

Глава 12

 ИЗАБЕЛ •

Иногда я проходила онлайн-тесты, чтобы выяснить, не социопатка ли я. Общество считает, что среди социопатов больше мужчин, чем женщин, но это грязная, грязная ложь, порождаемая СМИ. В мире гораздо больше бесчувственных девушек, чем они могли бы признать.

Может, я и не была чокнутой. Но если это так, тогда такими были все остальные.

Я не знала, почему я до сих пор дерьмово относилась к Коулу. Под Коулом я подразумевала всех остальных в мире.

Он находился всего в нескольких милях от меня. В Калифорнии. В Лос-Анджелесе.

На работе минуты казались расплывчатыми и бесконечными. Я оформила по-новому дизайн редкого лилового разреза у платья – «лодочки», затем я вытерла пыль с растений, а потом отправилась в подсобку. Сьерры там не было, но она оставила после себя кучу лоскутов и всякого прочего «вдохновения», которое она называла «странными вещами» и собирала для того, чтобы воздействовать на свою одежду. С тех пор как мы с ней последний раз были в магазине, она добавила бутылку молока, какой-то заморожено-высушенный лист и, звучит абсурдно, ногу чайки.

Я не могла дождаться, чтобы повесить какую-то модную вещицу, вдохновением для создания которой послужила часть расчлененной чайки.

Убрав мусор Сьерры с дороги, я села на прилавок и вытащила свои заметки по курсу СПМ. Самой тяжелой частью курсов, как по мне, было запомнить, что значит СПМ. Сертифицированный. Помощник. Медсестры. Мне сказали, что это пригодится, если ты собираешься попасть в медицину, но было трудно вообразить как именно. Одно из окон браузера в моем телефоне было все еще открыто на вопросе практического теста. Он был таким:

Если вы зашли в комнату клиента, а он маструбирует, что вы сделаете?

а) рассмеюсь и закрою дверь;

б) осторожно попрошу его прекратить;

в) закрою дверь и оставлю ему немного личного времени;

г) объясню, чем опасна мастурбация;

д) доложу о нем старшей медсестре.

Я взяла этот курс. Я взяла этот курс.

Я пошла в колледж. Я пошла в колледж.

Я собиралась стать врачом. Я собиралась стать врачом.

Если я буду повторять это, как мантру, это не просто станет правдой, это обретет смысл, ну или, по крайней мере, создастся впечатление, что это правда или имеет смысл.

Часы слились в минуты. Утро с Коулом было ярким, а все остальное – черно-белым.

Я продала танк-топ.

Позвонила моя мать:

– Изабел? Ты надела белые штаны?

Однажды кто-то показал мне коллекцию портретов, сделанных фотографом, интересующимся фамильными сходствами. Каждое лицо было фактически двумя, сшитыми вместе: отец с одной стороны, например, а сын с другой. Если бы так сделали со мной и моей матерью, ничего в измененной фотографии не показалось бы зрителям необычным. У нас был одинаковый рост и вес, и мы обе имели светлые волосы и голубые глаза, и одну бровь, что ненавидела тебя. Мы вполне могли носить одежду друг друга, размер подходил, тем не менее, это случалось редко. Меня не интересовали благоразумные юбки, а мою мать не интересовал оголенный живот.

Но белые штаны мы делили. Они были с завышенной талией и зауженными штанинами, по-голливудски шикарны и совершенны. Я надевала их с обрезанными топамы с леопардовым принтом, которые открывали дразнящие полдюйма кожи. Моя мать носила их с облегающей черной блузкой, что, на мой взгляд, было более вызывающе, чем моя версия.

– Кого ты пытаешься впечатлить? – спросила я.

– Не дерзи, – ответила моя мать. – Это было да или нет?

– Я отдала их в химчистку. На них было какое-то пятно. Это было отвратительно. Я не хочу думать об этом.

Моя мать заворчала:

– Это был кофе. Я еду в химчистку сейчас. Я собираюсь забрать их. Когда ты вернешься вечером?

– В восемь, если не будет пробок. Но я сразу же уйду с Софи. Когда ты идешь на работу?

– В восемь, если не будет пробок, – у моей матери была серия ночных дежурств в это время. Часть из них была потому, что она была новым врачом в старой больнице, и ночные дежурства вешали на козлов отпущения, но другая часть – потому, что работать на ночном дежурстве означало, что она могла спать, пока жил реальный мир, на следующий день. Это экономило деньги на вино.

– Что же, хорошо, увидимся завтра, – меня не особо это расстраивало, ровно как и мою мать. Мой выпускной и вступление в совершеннолетие лишь гарантировало социальное одобрение наших отношений. Это не означало, что моя мать была пассивным родителем. Это означало, что она была активной так долго, что отпечаток ее ладони сохранился в моей психике, даже когда она убрала свою руку от меня.

День тянулся. Коул не позвонил. Я не позвонила ему. Чего я хотела? Я не знала.

Если вы собираетесь вступить в отношения с рок-звездой, но он снимается в реалити-шоу, которое в результате приведет к смерти или госпитализации одного или обоих из вас, как вы поступите?

а) рассмеюсь и закрою дверь;

б) осторожно попрошу его прекратить;

в) закрою дверь и оставлю ему немного личного времени;

г) объясню, чем опасна мастурбация;

д) доложу о нем старшей медсестре.

В конце дня пришел муж Сьерры, Марк. На самом деле, у него не было определенной цели, но ему нравилось приходить и возиться с квитанциями, типа того. Я не была полностью уверена, чем он занимался, чтобы жить. Что-то вроде мужчины-модели. У него был тот тип лица, которым продают очки.

– Эй, красотка, – поздоровался он со мной. Из его уст «красотка» звучало более весело, чем когда Сьерра говорила это. Сьерра использовала «пышный», «красивый», «желанный» и «любимый» так же, как другие люди использовали неопределенные артикли. Я предполагала, что Марк действительно подразумевал, что я красотка, также я предполагала, что он находил красивыми всех монстров Сьерры. Но почему бы и нет? Мы все были наняты для того, чтобы выглядеть определенным образом, который говорил бы о том, что все мы стремимся выглядеть, как Сьерра, и он, очевидно, считал ее привлекательной.

Я не ответила, но приподняла одну бровь, что было тем же самым для меня.

– Что ты делаешь?

– Учу.

– Что?

Я почти сказала «мастурбацию», потому что это было бы забавно, но после того, как Марк только что назвал меня красоткой, это было бы похоже на флирт.

– Как уберечь людей от них самих.

Марк отодвинул какие-то бумаги. Он не делал абсолютно ничего, кроме того, что портил систему, придуманную кем-то из монстров.

– Они задали тебе это по Интернету?

Все в мире знали, что всё в мире было в Интернете. Я вяло пыталась найти в себе какую-то часть, которая бы побеспокоилась над забавным способом донести это до Марка. Я не нашла ничего.

Мой телефон зажужжал. Это была София.

– Что, София? – я все еще подумывала отвечать на телефон при помощи «Калпепер», потому что мне нравилась мужественная идея называть свою фамилию. И потому что это значило меньше, чем «что?».

София говорила смущенно:

– Прости, что отвлекаю тебя. Просто…

Ее извинения за что-то были искренними, только если ее вина не раздражала меня еще больше.

– Боже, София. Все нормально. Я просто была сучкой. Что?

– Я просто звоню потому, что хотела сказать тебе, что он начался. Я имею в виду, первый эпизод шоу Коула.

Уже?

– Ты, наверное, уже знала. Прости. Я…

– София. Прекрати извиняться. Какой адрес? О, точно. С тройками вместо эс. Не забудь о сегодняшнем вечере. Надень что-то красное.

После того, как отключилась, я нашла сайт в телефоне. Экран был маленьким, а динамик дерьмовым, но он работал. Мой желудок немного нервно и несчастно заболел. Эти хитрые черти дали о себе знать, когда я меньше всего их ожидала.

Эпизод уже начался; Коул прослушивал басистов на пляже. Он окружил себя дюжиной колонок всех размеров. Каждый раз, когда будущий музыкант подходил, Коул протягивал ему общую бас-гитару, делал объявление для зевак и небольшой «та-да» жест рукой. Этот жест, вероятно, это какой-то пережиток «Наркотики», потому что каждый раз, когда он делал его, собравшиеся фанатки-идиотки поднимали мегагромкий шум.

Это раздражало меня. Как будто они знали что-то интимное, чего не знала я. Знали ли они, что невозможно было ничего поделать с тем, кем он на самом деле был? Они думали, что знают его. Никто не знал его.

Звук каждого прослушивания раздавался над пляжем через колонки. Рядом с Коулом на колонке сидел худой, долговязый парень с блондинистыми волосами до плеч и в очках-авиаторах. Он был так невероятно расстрепан, что должен был быть либо хиппи, либо знаменитостью.

Текст на экране под его лицом гласил: Джереми Шатт, бывший басист Наркотики.

Я не была уверена, что чувствовала по поводу этой частички прошлого Коула в его настоящем. Это ощущалось как шаг навстречу той разбитой рок-звезде, которая рухнула на сцене.

Марк уселся на прилавок рядом со мной, чтобы смотреть; я наклонила мой телефон, чтобы ему было лучше видно.

Толпа собралась вокруг Коула. Он был таким электрическим, язык его тела – таким магнетическим, что даже на таком маленьком экране я могла чувствовать притягательность его чар. Я завидовала тому, как легко это у него получалось, пока не вспомнила, как много он практиковался – он предназначался для того, чтобы было интересно смотреть даже из самых дешевых мест в зале.

Шнуры расстилались как лианы на песке; Коул убедил людей подключить в них свои собственные колонки. Разнообразие небольших динамиков от айподов усеивали землю также, как и большие колонки для меломанов, которые должно быть некоторые люди купили. Это выглядело, как электрическое дерево со странными фруктами.

А басисты все продолжали приходить.

Я не знала, как все они узнали, что нужно прийти. Возможно, Бейби задействовала свои связи. Или Коул. Возможно, было какое-то огромное сообщество фанаток «Наркотики», которые постят каждое его движение. Или, может, это потому, что у него была такая огромная толпа, так много колонок, и сам он как-то превратил Венис-бич в свою площадку.

На экране маленькая девочка подключила небольшую оранжевую колонку и восхищенно хлопала. Коул Сен-Клер только что стал немного громче.

– Я слышал это, когда ехал, – сказал Марк. – Мне было интересно, что происходит. Это, должно быть, так громко. Это, должно быть, нелегально.

Никто из музыкантов не удовлетворил Коула, хотя Джереми одобрительно пожал плечами на некоторых. Там был один парень, фаворит толпы, который все играл, и играл, и играл. Победитель?

Но затем Коул выключил усилитель. Он покачал головой.

Толпа застонала, но Коул просто махнул рукой. Он развернулся, и парень больше для него не существовал. Я всегда хотела узнать, как Коул получил практику, как взлетел так высоко, и сейчас я видела. Люди не были людьми, они просто были частью плана, цели. И части можно было перемещать без мыслей и эмоций.

Это заставило меня подумать обо всех девушках, с которыми Коул, как он сказал, спал в туре. Это казалось таким невозможным для меня, не потому что я не верила ему, а потому что я не могла представить, как можно позволить многим людям иметь доступ ко мне. Это звучало утомительно, неистово. Теперь я вдруг увидела это. Как он превращал людей в объекты, и как легко он мог расправиться с ними.

Внутри моего сердца было холодно и темно.

– Этот парень невероятен, – сказал Марк, но я не могла понять говорит он о Коуле или о следующем музыканте.

На несколько дюжин больше колонок было воткнуто с тех пор, как камера в последний раз фокусировалась на них. Было трудно сказать, откуда все они получали заряд. Джереми продолжал возиться с чем-то.

– Думаю, я помню что-то из их репертуара. Ты фанатка «Наркотики»? – спросил Марк.

– Я знаю его. Коула, я имею в виду.

– Он действительно такой?

Коул был таким. Он также не был таким. Это просто зависело от того, когда ты видишь его. Не одно и то же, правда?

– Ага.

– В следующую субботу у нас в доме кое-что намечается, – сказал он. – Остальные придут. А ты?

– Остальные?

Пока Коул отшивал очередного басиста на экране, Марк обвел рукой магазин. Оу. Остальные монстры.

– Какого рода кое-что?

Марк взял ногу чайки.

– Просто кое-что. Никакого давления. Подумай об этом. Ладно?

Мое лицо не выражало ничего, но внутри я была немного польщена.

– Я подумаю об этом, – я попыталась представить, как иду на «кое-что» с Коулом.

На шоу Коул отправлял назад всех пришедших, пока еще больше колонок продолжали подключаться. Оператор ходил вдоль ряда колонок, которые тянулись на ярды и ярды: большие черные прямоугольники и размером с ладонь красные, и квадратные серые.

Копы приехали, конечно же. Они выглядели так, как будто ожидали неприятностей, но Коул был не проблемой.

– Мы никому не причиняем зла, – сказал он, жестикулируя. – Посмотрите на эти счастливые лица.

Камеры водили над толпой, которая весело щебетала, веселилась и прыгала, привлекая внимание. Коул был прав: большинство из них были счастливы. Как легко ему удалось заменить их собственные мысли и настроение своей шумной радостью.

Полиция сообщила Коулу, что он нарушает предел допустимого шума.

– Рад это слышать, – ответил Коул, и он на самом деле звучал радостно. – Кто-либо из вас играет на басу?

– Прошу прощения?

– Мне нужен басист.

Полицейский рассмеялся.

Коул тоже. Потом он прекратил.

– Нет, серьезно. Сыграй нам риф, и мы прекратим.

Копы, стражи благоразумия, посмотрели на камеры, толпу и друг на друга. Коул ослепительно им улыбался.

Благоразумие проиграло.

Конечно же, копы сыграли. Разве у них был выбор?

Один офицер играл. Другой танцевал. Толпа взбесилась. Офицер Басисит не был великим музыкантом, но это не имело значения. Это был полицейский, играющий на басу, усиленном тремя тысячами колонок и улыбкой Коула Сен-Клера.

Мир принадлежал Коулу.

– Теперь вы прекратите? – спросил коп. – Таков был уговор.

Коул сказал:

– У меня все еще нет басиста.

Конечно, на этом все не закончилось. Вся эта шумиха не была ради ничего. Толпа притихла.

В тишине Джереми шагнул вперед. Он покачал головой, как будто не веря. Заправил прядь своих блондинистых волос за ухо.

– Ладно, Коул. Ладно. Я сделаю это.

На секунду, короткую, короткую секунду, я увидела настоящую улыбку Коула, а потом она растворилась в его улыбке для шоу. Он проделал сложное мужское объятие с Джереми, а потом схватил его руку и поднял ее вместе со своей.

– У нас есть победитель! – закричал он.

Потом он наклонился к Джереми и заговорил тише, как будто это было только между ними. Но я знала Коула, и знала, что он не забыл о камерах.

Это он сказал уже нам всем:

– Добро пожаловать обратно, чувак.

Пошли титры.

Это был бриллиантовый кусочек телевидения.

Я почувствовала неожиданную гордость за Коула. Он был прав, ранее, по крайней мере, в одном: он знал, чего люди хотят. Это не значило, что он собирался держаться подальше от неприятностей, но он был очень хорош в своем деле. На одно короткое, кристальное мгновенье, мне захотелось, чтобы он был здесь, потому что сейчас я могла бы сказать ему это без любого из моих обычных загонов.

Но его не было. Так что все, о чем я могла думать было: Изабел, не влюбись в него снова.

Глава 13

 КОУЛ •

– Ужин, – сказал я в телефон, когда шел обратно в квартиру. Я держал в руке девяти-долларовый апельсиновый сок, оплаченный бюджетом Бейби. Реклама перед магазином соков зазывала: «Меняй свое будущее с солнцем в бокале». Мое будущее уже казалось довольно величественным, и мне не терпелось увидеть, что случится, добавь я туда еще и апельсиновый сок. – Это следующий прием пищи.

– Что? – сказала Изабел. На самом деле, было что-то приносящее удовольствие в том, чтобы просто набрать ее номер и услышать от нее ответ.

– Ужин. Следующий прием пищи. Ты. Я. Какой заманчивый план мы имеем.

– Я не могу, – ответила Изабел. – Я пообещала моей кузине Софии, что оттянусь с ней. Она превратится в занудную старуху, если я не вытащу ее куда-нибудь.

– Мне нравится твое благородство. Вы могли бы прийти ко мне, – сказал я. Было трудно сказать, менял ли апельсиновый сок мое будущее, потому что я не знал, к чему иду, до того, как начал пить его. – В душе хватит места на троих.

– Я не возьму мою кузину в твой душ, чтобы хорошо провести время. Каков урок это преподаст ей? Ты можешь пойти с нами.

Я не знал, каким человеком была София, но мне не хотелось вести светских бесед. Сейчас я наслаждался тем, что хорошо выполнил свою работу, заработав чертов апельсиновый сок.

– Какая музыка будет играть?

– Я не знаю.

– Ты живешь в Л.А. и не знаешь? – на самом деле, я не знал, кто будет играть, но это казалось тем, что я должен был знать, живи я здесь.

– Я не люблю концерты. Люди прыгают вокруг и воняют, а музыка звучит, как дерьмо.

– Я не уверен, смогу ли разговаривать с тобой, если ты будешь нести эту чушь все время, – я остановился, чтобы посмотреть на рекламу профессионального френолога^[24]. На рекламе также был профиль лысого мужчины со звездами вокруг головы. Трудно было понять, каков был предлагаемый товар. – Ты никогда не была на концерте, который бы тебе понравился?

– Дай подумать: нет, нет, я не была. Ты когда-нибудь был на том, который бы тебе на самом деле понравился? Или ты просто думаешь, что они должны тебе нравиться?

– Что за нелепый вопрос, – ответил я, хотя, возможно, это было не так. Я не был на многих шоу, пока сам был шоу, а музыкальная индустрия не одобряла, если ты пропускал свои собственные концерты, даже если они не казались тебе хорошо проведенным временем. – София существует?

– Что? Я понятия не имею, почему она такая, какая есть. Ничего в ее детстве не содействовало поддержанию уровня ее невротического состояния. Подожди? Ты имеешь в виду, реальный ли она человек? Я бы не выдумала кузину, чтобы избежать ужина, Коул. Я бы просто сказала тебе.

Я спросил:

– Ты ответишь, когда я в следующий раз позвоню?

– В этот раз ответила, ведь так?

– Скажи «да».

– Да. Условно да.

Я закончил с апельсиновым соком. Я пытался быть великодушным в свете того, что сегодня вечером не буду привлекать к себе губы Изабел Калпепер. Этот сок сменил мое будущее не в лучшую сторону. – Какие условия?

– Иногда ты делаешь такие вещи, типа звонишь мне сорок раз в день и оставляешь неприличные сообщения, и поэтому я не беру трубку.

– Нелепо. Это не похоже на меня. Я бы никогда не позвонил четное число раз.

– Также, иногда ты звонишь только потому, что тебе скучно, а не потому, что тебе есть что сказать, а я не хочу быть видом живого Интернета, который ты вызываешь, чтобы развлечь себя.

Это было похоже на меня.

– Так что иди домой и пиши свой альбом, а потом позвони мне утром и скажи, куда мы идем на этих выходных.

– Мне будет одиноко.

– Все мы одиноки, Коул.

– Это мой маленький оптимист, – сказал я.

Повесив трубку, я пошел обратно в дом.

Я думал о поцелуе с Изабел в душе.

Я думал об одиноком вечере в этом странном новомодном рае.

Я думал о работе над песнями для альбома.

Я думал о звонке Сэму.

Я думал о получении кайфа в ванной.

Я пересек двор к бетонному дому, где остановилась Лейла. Раздвижная дверь во двор была открыта.

Внутри был, грубо говоря, только белый диван и много бамбука. Вечерний свет из окон сделал обстановку похожей на салон эко-автомобиля, минус автомобиль. Лейла сидела посреди пола, занимаясь йогой или медитацией. Я не мог вспомнить, было ли это разными вещами. Я думал, медитация – это штука, для которой не требуются специальные брюки.

Я постучал в дверной косяк.

– Лили. Лейла. Мы можем с тобой секунду поговорить о завтрашнем дне? Когда мы сделаем мир лучше?

Лейла одарила меня пассивным взглядом из-под тяжелых век.

– А, ты.

– Да, я. Забавная история: это первая вещь, которую моя мать сказала мне.

Лейла не рассмеялась.

– Я просто подумала, я должна дать тебе знать, – сказала она, – потому что я верю в добро: я не уважаю твою работу или твой персональный смысл жизни.

– Боже. Хорошо. Сейчас не об этом.

Лейла освободила руку и потянулась.

– Хорошо, не правда ли?

Я задумался, был ли какой-то предел оскорблений у хиппи.

– Я, на самом деле, не за добрым словом зашел, ну ладно. Ты хочешь попробовать сыграть разные вариации этой ноты или одного раза было для тебя достаточно?

Она сменила позу рук. Ее скорость колебалась между медленной и очень медленной.

– Люди абсолютно не важны для тебя. Они просто как объекты.

– Ладно, и?

– И ты здесь ради славы, а не музыки.

– В этом ты не права, мой друг, – сказал я ей. – Я здесь ради и того, и другого. Пятьдесят на пятьдесят, в конце концов. Может даже сорок на шестьдесят.

– Ты уже написал альбом, который мы должны записать за шесть недель?

– Теперь ты портишь мой кайф.

Это не было весело, прикалываться над кем-то, кто даже не знал об этом.

Лейла спросила:

– Как ты можешь знать, что не возненавидишь и мою игру тоже?

Я послал ей улыбку Коула Сен-Клера, чтобы выиграть немного времени.

Дело в том, что я мог устроить прослушивания для басистов, потому что Джереми, мой старый басист, сидел рядом со мной. Я мог взять другого басиста, потому что я на самом деле не заменял старого. Джереми не ушел, а просто двигался вперед. Но барабанщик «Наркотики» не жил в доме где-нибудь в каньонах. Он был мертвым в яме, умерший в волчьем обличье. И, если бы я начал думать о барабанщиках, типа «они лучше, чем Виктор?», то, не думаю, что смог бы справиться с этим. Я закопал свою вину и свое горе в ту могилу. Я извинился перед мертвым человеком, и все было кончено.

Хрупкий конец.

Я сказал:

– У меня есть план. Все под контролем.

Она вновь закрыла глаза.

– Контроль – это иллюзия. У животных нет мании контроля.

Неожиданно мне беспричинно захотелось оказаться рядом с Изабел и только с ней так сильно, что я не мог поверить, что должен провести вечер в одиночестве в этом месте, где посмотреть можно только на Лейлу.

– Ты чудаковатая хиппи, – сказал я, не заботясь, что камеры могут меня слышать.

– Среди животных нет хиппи, – ответила Лейла, – потому что каждое животное, по своей природе, наедине со своим окружением.

Я споткнулся о порог и ступил обратно во двор. Желание все еще горело во мне.

– Я могу уволить тебя завтра.

Она не открыла глаза.

– Я в порядке, что не принес бы завтрашний день.

Какой нелепый настрой. Завтрашний день принесет только то, что ты скажешь ему принести. Если ты скажешь «ничего», то все, что ты получишь, будет «ничего». Я покончил с «ничего», я хотел «что-то». Нет. Я хотел все.

Глава 14

 ИЗАБЕЛ •

Всего через сорок пять минут Коул снова мне позвонил. Я только начала преодолевать последнее снижение к Дому Разрушения.

– Я подумал о твоих планах на вечер, – сказал Коул, – и, как мне кажется, они, на самом деле, не достаточно хороши для Сильвии. Софии? София.

– Вижу, ты хорошо ее знаешь. Как это они не достаточно хороши для нее?

Я повернула внедорожник на подъездную дорожку. Я не посмотрела в зеркало. Поначалу я ехала правильно, но теперь, если я задавлю бабушек, животных или детей, это будет их вина. Справедливое предупреждение.

– Как это… о, смотри, ты сказала точно по тексту. Потому что они не включают меня.

– И каков, собственно, твой великий план, включающий тебя?

– Все планы, включающие меня, – великие. Но этот будет сюрпризом, и тебе следует взять Сильв… Софию, свитер и, возможно, несколько кубиков сыра на палочках.

– Я не люблю «та-да», – мое сердце уже забилось чаще. Именно то, чего я хотела избежать.

– Это не «та-да». Это великий план. О, еще там будут двое других людей. Но один из них похож на Софию, потому что жизнь – страшная штука, а другой похож на тебя. Примерно. Только вместо сарказма у него религия.

– Коул…

– Не забудь сыр.

Часом позже я стояла с Софией и кучей мертвых людей. Великий план Коула включал встречу с ним на кладбище «Голливуд навсегда» у мемориала Джонни Рамону. Он – Коул, а не Джонни – выглядел свежим и манящим в простой белой футболке и очень дорогих джинсах. Он взял двоих не-мертвых людей: Джереми и мужчина, которого звали Леон. Последний годился мне в отцы и был одет в очень милые брюки и аккуратную куртку с закатанными рукавами. Возможно, менеджер? Джереми, между тем, выглядел более похожим на хиппи и менее узнаваемым в лицо.

София была не очень рада пребыванию на кладбище. Как и Леон. Оба явно были слишком вежливы, чтобы сказать это вслух.

Меня это ничуть не беспокоило, потому что:

– люди здесь были давно мертвы, и им нельзя было помочь;

– я не знала никого из них, включая Джонни Рамона;

– требовалось довольно много усилий, чтобы не думать, когда выдастся следующая возможность поцеловаться с Коулом.

Также, кладбище было не очень жутким. Солнце сияло розовым на закате позади высоких пальм и белых мавзолеев. Смутно веселые надгробья расположились вокруг прекрасных озер. И там были павлины. Трудно было покрыться мурашками от жути в присутствии павлинов.

Плюс там было множество тысяч живых людей, сидящих на покрывалах между могилами.

– Я хотел бы послать открытку фламинго, который умер для твоего пальто, – сказал мне Коул, – потому что это большой труд – быть одеждой. Я хотел бы взять все, что не покрыто им, в свой рот.

Это было слишком. Это был небольшой розовый пиджак (и это был мех, а не перья). Его глаза сказали все, чего не сказал он. Я не была уверена, что мое лицо не говорило то же самое ему.

Я никогда не собиралась воплотить это в жизнь до сегодняшнего вечера.

– Не при детях, – сказал Джереми.

Коул протянул мне свои солнцезащитные очки. Я надела их и посмотрела на него через них. Не было и следа его улыбки шоумена этим вечером или, возможно, эти очки были запрограммированы редактировать ее. Он просто выглядел… красивым, веселым и как будто занимался сексом со мной прямо там.

Помогите.

Но рядом была лишь я, чтобы помочь мне.

Он переключил свое внимание на Софию.

– В этой штуковине сыр? – спросил он ее, махнув рукой на корзинку для пикника, что она держала. К этому моменту она еще ничего не сказала, ее мозг был перегружен присутствием множества других особей ее вида. Сейчас это было слишком – спрашивать ее о сыре. Она посмотрела на него круглыми глазами.

– Только сэндвичи, – выдавила она. А потом немного громче, – Разные виды сандвичей.

Это были не просто сандвичи. Потому что это была София, это была современная корзинка с крышкой, из которой заманчиво выглядывало полосатое одеяло для пикника. Он был готов для журнального распространения: План вашего идеального пикника! Просто добавьте друзей!