Текст книги "Гонки со смертью"

Автор книги: Мэг Гардинер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава 23

– Убирайся вон! – сказал Джесси.

Фил не отвел взгляда.

– Я знаю, что прошу тебя об ужасной вещи.

Хлопнув бутылкой кока-колы по столу, Джесси подъехал к двери, распахнул ее и развернулся на своей коляске:

– Убирайся к чертовой матери из моего дома!

– Тебе придется выслушать меня, – сказал Фил.

– Сейчас же убирайся!

Фил подошел к Джесси:

– Койот хочет очистить генофонд. Он убивает женщин, у которых есть дети.

– Значит, мы защитим Эван. Только не надо толкать ее на аборт.

– Эта беременность ставит ее в верхнюю строчку Койота списка. Как ты собираешься ее защитить? Увезешь в Австралию? В Гималаи? Этого мало. Он и там выследит ее.

– Нет. Ты предлагаешь невозможную вещь.

– Джесси…

– Ты же католик. Откуда у тебя такие мысли?

Фил прошелся по комнате, тяжело впечатывая шаги в пол.

– Спрячьтесь хоть на Луне, но рождение этого ребенка все равно может угрожать ей смертью. Она должна прервать беременность.

Джесси чувствовал себя так, будто его ударило током. Он вдруг с ужасом осознал, что Фил на него нисколько не сердится.

– Может? Ты хочешь заставить ее сделать аборт, основываясь только на каком-то туманном «может»? Речь идет о твоем внуке, о моем… – Бесцветная электрическая боль теперь подползала к плечам. – О моем ребенке!

– Дана Уэст была не первой, родившей обреченного ребенка. Такое произошло с остальными и может произойти с Эван. – Он остановился перед Джесси. – Сынок, пойми, этот ребенок может не выжить. Если у него окажется та же неврологическая патология, что и у других, он проживет всего несколько часов, не больше.

Электрическая боль добралась до груди.

– Этого может и не случиться. Сам же говоришь, «может». – Голос почти не слушался Джесси. – Убить ребенка только потому, что он может не выжить? Это неслыханно. А если он будет абсолютно нормальным? Нет… Нет!

– Если ребенок не выживет, Эван не переживет. Это убьет ее морально. Мы с тобой оба знаем – она обвинит в этом себя.

Уверенность и боль, звучавшие в голосе Фила, пугали больше всего. Джесси закрыл глаза.

– Нет, даже не проси.

– Мы не знаем, что провоцирует эту болезнь. Возможно, как раз беременность. Мы не можем позволить себе так рисковать жизнью Эван.

– Но откуда тебе знать…

– Ты сам видел видеопленку с Даной Уэст.

– Так нельзя рассуждать. И если… – Электричество добралось до головы. – Если беременность провоцирует эту болезнь, значит, Эван уже…

– Нет, мы просто не знаем. Гормоны растут по мере развития беременности. Эндокринная система приспосабливается, меняется метаболизм. А потом все это может дойти до крайней стадии, когда возврата назад уже не будет.

Джесси покачал головой:

– Нет, должен быть какой-то выход. Спроси Морин Суэйзи. Она занималась разработкой этой антиболевой вакцины. Она знает, что это такое и как действует.

– Морин не станет разглашать такую информацию. Она давала подписку.

– Значит, заставь ее разгласить! Господи, ну придумай же что-нибудь!

– Нет, заставить ее нельзя. Характер похлеще моего. К тому же рассказывать посторонним людям об этой беременности попросту опасно. Новость может дойти до Койота.

Джесси судорожно хватался за обода коляски.

– Нет, я не могу на это пойти. Должен быть еще какой-то выход.

– Никакого выхода нет. Я целые сутки мозговал над этим, но так ничего и не придумал. И пока ты сидишь сейчас здесь, над Эван сгущаются тучи. Каждая секунда промедления усугубляет опасность, в которой она находится.

Джесси чувствовал, что ему не хватает воздуха. Он потянул за узел галстука и рывком содрал его с себя.

– То есть ты хочешь сказать, что я должен выбрать – Эван или ребенок.

– Жизнь моей дочери в опасности. А иначе какого черта стал бы я просить тебя о такой ужасной вещи? – шагнул к нему Фил. – Да, я предлагаю жесткий вариант, но только потому, что жизнь диктует мне такой суровый выбор. И я прошу тебя сделать этот выбор сейчас. Если ты любишь Эван хоть сколько-нибудь в той мере, в какой люблю ее я, то задумаешься об этом и поймешь.

В глазах у Джесси все помутилось от страха. Ему захотелось броситься в волны и плыть далеко-далеко в океан и там утопить и требование Фила, и весь этот кошмар, и даже самую малую вероятность его осуществления.

За спиной он опять услышал тяжелые шаги Фила.

– Ты просто не представляешь, с кем имеешь дело. Койот – профессиональный убийца, и за спиной у него стоят другие люди. Ты понятия не имеешь, каков их образ мыслей, как мало для них значит обычная человеческая мораль и как далеко они могут зайти.

Но Джесси только качал головой, пытаясь прояснить ее. О чем он думал? О том, чтобы взять Эван и никогда больше не отпускать. Оградить ее и ребенка от этого кошмара.

Он чувствовал, что Фил стоит совсем близко у него за спиной.

– Я знаю, ты хочешь защитить Эван. Другого от тебя и не ждал. Если хочешь жениться на моей дочери, то мне необходимо знать, как глубоко твое желание посвятить себя ей. – Он вышел вперед и встал перед Джесси. – Но сам ты сделать этого не сможешь. Одних жарких слов и решимости мало. Тут не поможет даже твой «глок». – Фил пристально смотрел на него. – Пойми, Джесси, тебе не справиться с этим!

Последние слова Джесси понял куда как хорошо. Конечно, ему никогда не справиться с таким убийцей, как Койот. Он открыто взглянул Филу в глаза:

– А сам ты уже говорил с ней об этом?

Фил отвел взгляд:

– Нет. Я был откровенен с ней, но не до такой степени. Я не могу просить Эван об этом. Я только восстановлю ее против себя.

– Ах ты, сукин сын! А против меня, значит, не восстановишь? Против меня, значит, пожалуйста!

– Нет, я пытался поговорить с ней. Заехал перед тем, как отвезти в аэропорт. Но разговор сразу не заладился, и я… – Во взгляде его сквозила горечь. – И я ни за что на свете не смог бы убедить ее. Она такая же упрямая, как я. Особенно когда это касается тебя.

Он выглядел усталым.

– Ты единственный мог бы убедить ее. Потому что ты мужчина, которого она любит.

– Но этот разговор оставил бы на ее сердце рубец.

– Я знаю, что ты хочешь этого ребенка, но беременность может грозить ей смертью. Так неужели ты будешь продолжать эту опасную игру, в которой на карту поставлена ее жизнь?

Это был выстрел в самое сердце. Джесси уронил голову на грудь, перед глазами все помутилось.

– Делай что хочешь, но заставь ее прервать беременность. Используй все средства. Скажи, что не желаешь этого ребенка. Пригрози порвать с ней навсегда. Но заставь ее сделать это сейчас, пока Койот не разнюхал.

Фил снова отвернулся к окну.

– Она может принять специальные таблетки. Спокойно, в кабинете врача. Пока еще позволяет время. – Лицо его теперь казалось не просто усталым, а изможденным. – Сынок, мне очень жаль. Этого не должно было случиться.

– Она откажется.

– Она будет упорствовать. А знаешь, почему? Из-за тебя.

Фил вернулся на кухню, выдвинул стул и сел, опершись локтями о колени.

– Только из-за тебя она не станет слушать никого другого, если речь зайдет об этом ребенке. Она считает, что это твой единственный шанс в отцовстве, и не позволит себе его упустить.

Электрическая боль пульсировала под кожей.

– Возможно, это как раз ее единственный шанс, и других детей у нее не будет. Но ради тебя она пойдет на риск – не побоится ни «Южной звезды», ни этого жуткого Койота. И только ты можешь отговорить ее.

Фил совсем сник. В голосе его звучала неподдельная горечь и глубоко затаенный страх.

– Поэтому мне нужно услышать твой ответ. Предельно честный.

– Как сильно я люблю твою дочь?

Джесси слышал, как хлопнула входная дверь, как завелась и отъехала машина Фила. Он сидел за кухонным столом, и солнечный свет, заливавший весь дом, играл на бутылках кока-колы. За окном шумел прибой – безжалостный в своем легкомыслии и бездумности. Как просто все устроено в этом мире!

Джесси долго смотрел в пустоту, потом смахнул на пол бутылки и обхватил голову руками.

Глава 24

Священник пыхтел – от жары и ощущения важности происходящего. Стоя перед алтарем церкви Святого Креста, он распростер руки для заключительного благословения:

– Да пребудет с вами Господь!

Раздавленные горем родственники и друзья Келли Колфэкс встали. Телекамера, установленная сзади у входа, снимала людей, потянувшихся к гробу. Священник, благословляя, осенил их знамением. Крестясь, я слышала, как он произнес: «Покойся с миром!» и «Благодарение Господу!»

Под тихое звучание органа гроб с телом Келли понесли к выходу. За гробом шел ее муж Скотти, поддерживаемый под руки родителями.

Еще ни одно торжественное богослужение не оставляло в моей душе такого тяжелого отпечатка.

На улице я первым делом прикрыла рукой глаза от яркого света. Передвижные телевизионные студии развертывали свои спутниковые тарелки и антенны. Напряжение буквально витало в воздухе над плотной толпой. Я оглядывалась по сторонам.

Где же все-таки Джесси?

Пробираясь сквозь толпу, я включила мобильник и проверила голосовую почту. Никаких новостей, только одно сообщение:

– Эв, я не еду в Чайна-Лейк. Кое-что произо… В общем, я… – Голос его звучал как-то беспомощно. – Вечером я… Нет, утром… В общем, я не знаю. Перезвоню тебе позже.

Вот так мямлить было не в его характере. Я еще раз прослушала запись и поняла, что не ошиблась насчет отчаяния и беспомощности в его голосе.

Через толпу ко мне протиснулась Эбби.

– Мать, да на тебя смотреть больно!

Она заключила меня в объятия. За спиной у нее выбирался из толпы Уолли. Он был в коричневом костюме и напоминал здоровенного пса, которого долго гоняли по жаре, а потом оставили без воды. Под глазами у него темнели круги.

– Твоя статья пробрала меня до слез, – сказала Эбби. – Как и эти похороны.

Я убрала телефон и поцеловала Уолли в щеку.

– Ну? Как поживаешь?

Он растерянно повел плечами:

– Да, в общем, нормально. А ты молодец, что приехала.

Эбби поправила на носу очки.

– На кладбище едешь?

Я кивнула, ища глазами Томми. Он и его коллеги толкались среди прихожан. Им еще предстояло вести наблюдение за толпой во время надгробного богослужения. Они попросили родных Келли оставить на могиле памятные предметы – фотографии, игрушки: надеялись, что Койот явится туда за сувениром на память о проделанной «работе».

Эбби взяла меня под руку и потащила в сторонку на тротуар. Наклонившись поближе, я тихо спросила:

– Когда уезжаешь?

– Сегодня днем. Вот только получу одну запчасть в автомагазине.

Я озиралась по сторонам. Эбби нахмурилась:

– Кого ты выискиваешь?

Я искала Джесси, хотя знала, что его здесь нет. Я надела солнечные очки.

– Томми. Он хочет выставить меня на передовую.

Мы отошли от Уолли еще на несколько шагов. В голосе Эбби звучала тревога.

– Уолли на грани сердечного приступа. Он такого навидался у себя в кабинете, пока полиция там все осматривала. Даже не знаю, как будет работать. Его же теперь туда палкой не загонишь.

Я внимательно посмотрела на нее:

– Но дело не только в этом, да?

Эбби затаила дыхание, потом плечи ее обмякли, и она выпалила:

– Да! Он страшно боится за меня и детей. Наверное, сможет немного успокоиться, только когда мы с детьми доберемся до его отца.

– Вот и отлично.

– Иногда я думаю, хорошо тебе – нет детей и ни о ком не надо беспокоиться…

Знойный ветер обдувал мое разгоряченное лицо. Я почувствовала слабость.

– Ой, Эван, прости… – спохватилась Эбби. – Я не хотела. Какая же я все-таки бываю дура!

– Нет, я вовсе не из-за этого.

Сказать ей или нет? Держать в себе было невыносимо. Вместо предполагаемой радости я чувствовала лишь душевную боль – слишком тяжела для меня эта тайна.

– А что же тогда? – спросила она.

– Да не могу я больше это скрывать. Видишь ли, я… – И тут я увидела в толпе знакомую фигуру с серебристыми прядками. – Мама?!

Она обернулась, сняла солнечные очки и полетела мне навстречу с распростертыми объятиями.

– Вот она где, моя девочка!

– Как же ты не предупредила, что тоже приедешь?

Она тискала, обнимала и разглядывала меня. Темный костюм и бирюзовая блузка смотрелись очень элегантно, но было заметно, что она сильно нервничает.

– В таких обстоятельствах я не могла не почтить память одной из твоих одноклассниц.

Она скользнула рассеянным взглядом по Эбби, явно не узнавая. Ведь в последний раз, когда она ее видела, та была, наверное, на целый дюйм ниже и килограммов на тридцать легче.

Наконец она все-таки узнала ее.

– А-а, это ты!..

В школьные времена Эбби не относилась к маминым любимицам. Из-за унции сушеной травки в кармане Эбби меня поставили на детский учет в полиции. Моя мать тогда, помнится, бушевала и щетинилась как колючка.

Эта ее потребность постоянно опекать раздражала и трогала меня в равной мере.

– Мам, вода под мостом!..

Она поджала губы и бросила на меня обиженный взгляд.

– Эбби теперь добропорядочная культурная гражданка. Даже машину умеет водить. У нее есть любящий муж и трое на редкость смышленых ребятишек. И нам всем не мешало бы брать с нее пример.

Мать только еще больше насупилась. Глаза ее потемнели и грозно сверкнули. Она буквально сверлила меня взглядом, казалось, вот-вот взорвется.

Эбби откинула со лба прядь волос и позвала Уолли. Лицо ее сияло.

– Миссис Делани, напрасно вы беспокоитесь. Я больше не оказываю на Эван дурного влияния.

Я не могла оторваться от взгляда матери. Какая-то простреливающая боль пронизывала меня – не тело, а душу. По идее, этот момент должен был оказаться одним из самых счастливых в моей жизни – радость по поводу моей беременности, которую она вроде бы должна была разделить со мной. Но выражение ее лица и эта напряженность буквально убивали меня.

Из носа струйкой потекла кровь, я почувствовала ее на верхней губе и прикрыла ладонью нос.

Мать положила руку мне на плечо:

– Откинь голову.

Эбби достала из сумочки пачку бумажных салфеток. Я принялась вытирать нос, бормоча слова благодарности.

Мать взяла меня под руку:

– У тебя всегда так от жары и низкой влажности. Давай-ка уйдем с солнца.

– Да ладно, все уже нормально.

– Ты сюда на машине приехала? – спросила мать у Эбби.

– Да. Мы собираемся на кладбище, а вы…

– Пусть Эван сядет.

Эбби перепугалась:

– Что-то случилось?

Через бумажный платок я поспешила крикнуть:

– Нет!

Мы с матерью всё смотрели друг на друга, этот затянувшийся момент казался нескончаемым. Лицо ее выражало не просто беспокойство или разочарование, а чуть ли не настоящую скорбь.

Из толпы послышался голос Томми:

– Вот ты где! А нам пора.

Он подошел и вопросительно посмотрел на бумажные платки у меня под носом.

– Ничего страшного, – пробормотала я и уж совсем сдуру прибавила: – Ты мою маму-то помнишь?

Томми с такой же дурацкой серьезностью пожал ее руку, потом кивнул на парковочную стоянку:

– Пошли. У меня в машине есть аптечка. Мы приложим тебе лед к затылку.

Но с места не тронулся, удивленно уставившись на мою руку.

Проследив за его взглядом, Эбби воскликнула:

– Бог ты мой, ну и дела!

– Да, я помолвлена, – пробормотала я сквозь платки.

– Да где же его откопали-то, такой большой? Не иначе как мотыгой в Южной Африке, – засмеялась Эбби.

Томми заулыбался:

– Прими поздравления, Рокки, от скромного детектива. Только не вздумай бить кого-нибудь этой рукой.

Эбби обняла меня и громко расхохоталась, что не очень-то вязалось со скорбной толпой вокруг.

– Черт возьми, да ты у нас просто везучая девчонка! Миссис Делани, как вам это нравится? Правда здорово?

Они с Томми повернулись к моей матери и разом притихли. Вид у нее был совсем не радостный. Да что там, прямо-таки горестный. В тот момент мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног.

* * *

Машина преодолела подъем и покатила вниз, в сторону Чайна-Лейк. В белесом знойном мареве дорога казалась черной стрелой. На горизонте громоздились горы, отрезая землю от цианово-голубого неба. Встречный ветер приветствовал гостя, ударив в лобовое стекло. Койот облизнул губы.

И как только он упустил такую возможность? Как это могло случиться? Возможность ускользнула от него в Канога-парке. Он снова и снова прокручивал все это в голове, пытаясь выявить причину, пытаясь расплести нить за кошкой. Ведь он так тщательно все рассчитал. Загнал запуганную цель с открытого пространства в пределы досягаемости и уже готов был взять ее. Валери Скиннер сидела в том кафе совершенно одна. А потом эта Делани вызвала полицию.

Ему выпала неучтенная карта – вот почему эта возможность ускользнула. Он упустил свой шанс только потому, что забыл учесть вероятность несчастливой карты. Та бабенка из Чайна-Лейк просто обошла его. В другой раз такого допустить нельзя.

Он коснулся груди, тоскуя по амулету. Характер предстоящей охоты и крайняя важность миссии не позволили взять амулет с собой, а ведь тот всегда придавал ему уверенности.

За окном мелькали заросли розмарина и юкки. Койот продолжал размышлять. Делани выпала ему в виде несчастливой карты, но он мог обернуть это в свою пользу. В ее газетной статье содержалось достаточно фактов, свидетельствующих, что она все еще пытается выйти на след.

Зайдя на школьный сайт посещаемости, он узнал, что дети Хэнкинсов и Чангов не ходили в последнее время на занятия, остались вне досягаемости, но он чувствовал – Делани наверняка знает, где они.

Ему нужна была эта информация, и он не собирался трогать Делани, пока она не снабдит его ею. И тогда он разберется с ними со всеми. Больше он своего шанса не упустит.

Над асфальтом миражом дрожал воздух, создавая иллюзию влаги. В горле снова рождался крик. Крик Койота. Это здесь он пел свою заунывную песнь. Здесь родился. Богиня подземного мира «Южная звезда» исторгла его из себя. Он вышел из ее чрева окровавленный и обожженный, нашпигованный осколками, – вышел, чтобы начать свою охоту.

Это было давно, и вот теперь он вернулся. В последний раз. Люди, причинившие ему боль, люди, которые отказались от него и обрекли на одиночество, наконец обретут здесь заслуженную смерть. Carpe diem, canis latrans. [2]2
  Строка из Горация: «Срывай день, луговой волк», т. е. пользуйся каждым днем, пока жив: лови момент. Луговой волк – койот. – Примеч. пер.


[Закрыть]Койот не упустит своего момента и возьмет добычу за горло.

Глава 25

На кладбище было людно. Посаженные рядами эвкалипты почти не защищали от зноя подступающей со всех сторон пустыни. Кладбищенский сторож, колесящий по лужайкам на газонокосилке, выбросил окурок в траву. И напрасно. Я бы вот, например, не хотела, чтобы лет через двести мое имя заросло колючими сорняками и песком. Я бы не хотела, чтобы посетители, лениво разглядывая заброшенную могилу, спрашивали, кто в ней лежит. Нет уж, лучше развейте мой пепел по ветру. Найдите гору повыше, спойте на вершине что-нибудь торжественное и развейте мой прах над землей.

Мы шли за Эбби и Уолли по лужайкам к месту захоронения. Уолли обнимал жену за плечи, и она на мгновение прильнула к нему. Солнце палило нещадно. Теперь я окончательно поняла, как ошиблась, напялив черный костюм. Томми оглядывал кладбищенскую территорию, словно ястреб, потом, извинившись, отошел в сторонку.

Я взяла мать под руку.

– Ты ведь все знаешь, да?

Она не сразу повернулась ко мне, наблюдая, как несут гроб к могиле. Потом замедлила шаг и посмотрела на меня. Во взгляде ее я прочла затаенную боль.

– Я нашла чек от теста на беременность.

У меня сжалось горло.

– Я не хотела, чтобы ты узнала об этом так.

– Милая моя девочка, я же не сержусь и нисколько не разочарована.

«Милой девочкой» она не называла меня со времен моего четырнадцатилетия. Комок в горле сжался сильнее, в глазах защипало.

– Мамуль, я понимаю, что все неожиданно, но этот ребенок для меня просто драгоценный дар.

Она посмотрела так, словно искала подходящие слова, чтобы объяснить, насколько все мною сказанное не так. Я старалась не расплакаться.

– Почему бы тебе не сказать, что у нас с Джесси все будет хорошо? – спросила я. – Почему бы не передать ему через меня самые лучшие пожелания, не похвалить и не одобрить наш союз?

– Эван, я вовсе не из-за этого.

– Но ты не рада, и мне больно это видеть.

Она взяла меня за плечи:

– Я безумно боюсь за тебя.

Я растерянно моргала:

– И все? Ну, мамуль, я же тоже боюсь! Несколько моих одноклассниц… – Мой голос дрогнул. – Они были беременны, и это… – Я не могла произнести этих слов, во всяком случае, здесь, на кладбище, – слов, не вязавшихся с новой жизнью, зародившейся во мне. В глазах матери я видела горечь и боль. – Ты ведь знаешь, что случилось с теми детьми? – спросила я.

– Да, мы с отцом поговорили обо всем.

– Обо всем? – Я испуганно попятилась. – Боже! Так он знает, что я беременна? И что он сказал?

– Сама его спроси. – Она кивнула в сторону облезлой лужайки: – Вон он.

С другой стороны могилы через толпу к нам шагал отец. Внутри у меня все сжалось.

– Да вы всю неделю на пару прорабатываете меня! – не выдержав, возмутилась я. – Чего вы от меня хотите? Того, о чем говорил отец вче…

Да, вчера. До меня только сейчас дошло. Теперь понятно, почему я привиделась ему в безукоризненно белом платье перед церковным алтарем. «Не совершай опрометчивых поступков». Так вот что он имел в виду. Не просто «не выходи замуж», а «не выходи замуж скоропалительно». Да провались он пропадом вместе со своим хитрым подтекстом!

Обойдя толпу скорбящих, он подошел к нам, взял мать за локоть и чмокнул в щеку. Лицо его было таким же напряженным – сухое, колючее, как кактус.

– Потрясающе выглядишь, Энджи.

– Спасибо, Филип.

Он распростер руки и подождал, когда я шагну в его объятия. Я обняла его нервно и обреченно. У могилы священник поправил на плечах пурпурную накидку и жестом пригласил всех на церемонию.

– Пошли, – сказала я, стараясь не смотреть отцу в глаза.

Взявшись за руки, мы вместе двинулись к могиле.

Священник воздел руки для последнего благословения. В переднем ряду понуро, словно обмякший мешок с рисом, сидел Скотти Колфэкс. Сбоку стоял Томми. Он был начеку. Я узнала в толпе и других офицеров. Сама же держалась поближе к родителям.

Все мы молчали. Да и что же тут скажешь? Напряженная атмосфера угнетала.

Когда прозвучало последнее «аминь», люди направились к своим машинам настолько поспешно, насколько позволяла обстановка. Все торопились поскорее убраться в холодок. Отец повел нас на стоянку. Прикрывая глаза рукой, он вглядывался в горизонт, где высились расплывчатые очертания гор.

Мать проследила за его взглядом.

– Времени-то сколько прошло, правда?

– Да и город совсем другой. Хотя, возможно, это только кажется. – Он искоса взглянул на нее. – А вот горы, похоже, такие же, как в наш с тобой первый день здесь.

Мы подошли к его машине. К нам подскочил Томми и, не переставая наблюдать за обстановкой, пожал отцу руку.

Отец просиял.

– Сколько лет, сколько зим! Рад тебя видеть, сынок!

– Сэр, – Томми понизил голос, – когда гроб опустят в могилу, Скотти возложит на нее цветы и игрушечного медвежонка. С этого момента мы будем вести наблюдение за кладбищем двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Вот и посмотрим, удастся ли нам поймать Койота на крючок. – Он внимательно изучал толпу, потом спохватился и улыбнулся отцу. – Кстати, поздравляю! Вы ведь теперь счастливый отец.

– Прошу прощения, не понял.

– Ну как же, дочь замуж выходит! Пусть даже за такого чувака, который строит из себя супермена.

Он подмигнул мне, извинился и отошел поговорить с кем-то из офицеров, вытаскивая на ходу пачку сигарет.

Ветер трепал мои волосы. Я молила небеса, чтобы они послали мне мужества.

– Пап, мама говорит, ты уже знаешь про ребенка.

Он смерил меня долгим пристальным взглядом и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но я остановила его.

– Событие неожиданное, но очень радостное. Бесценный Божий дар. – Я проглотила сухой ком в горле. – Если я подвела тебя, то прости.

Он заметно смягчился и притянул меня к себе.

– Котенок, ты меня не подводила. Просто твое счастье и здоровье очень многое для меня значат.

– Но ты-то меня пойми! Пожалуйста!

И опять слезы. Если так пойдет дело, мне грозит обезвоживание. К счастью, на кладбище подобные выплески эмоций никого не приводят в изумление. Отец прижимал меня к себе, пытаясь успокоить.

– Ш-ш… – шептал он мне на ушко, раскачивая взад и вперед, словно баюкая. – Все будет хорошо. Ты переживешь это.

Я вытерла глаза.

– Честное слово! А потом мы устроим самую чумовую свадьбу на свете, и после нее малыш вряд ли продержится в твоем пузике девять месяцев.

– Что?

Он продолжал прижимать меня к себе.

– Если ты хочешь настоящую большую свадьбу, то…

Я удивленно посмотрела на него:

– Что все это значит?

– Ничего. Просто звучит очень заманчиво. – Он отпустил меня и пошел к машине. – Надо увести тебя с солнца. А где Джесси? – обернулся он. – Я думал, он будет здесь.

– Я тоже так думала.

– А он разве не… – Они с матерью переглянулись. – Он вообще не приехал?

Интонации в его голосе насторожили меня. Он смотрел куда-то вперед. Мать тоже разглядывала горы вдалеке.

Я замедлила шаг.

– Послушайте, что происходит?

– Он сказал, что собирается приехать сюда к тебе. При сложившихся обстоятельствах другого я от него и не ожидал.

Я остановилась, преодолевая дурноту.

– Не могу дозвониться до него. По-моему, что-то произошло. Вы знаете? Скажите мне что!

Они переглянулись.

– Папа!

Такое ощущение, будто в лицо запустили пирогом. Пирогом с металлической начинкой. «У меня здесь есть кое-какие дела». Вот они, его слова!

– Ты что, ездил к нему поговорить?

Отцу даже не надо было отвечать – все отразилось у него на лице. Да и у матери тоже.

– О Боже! И что ты ему наговорил?

Взгляд его стал настороженным.

– Мы просто размышляли о твоем будущем.

– Что значит «просто»? «Просто» о нашем будущем?!

И только произнеся «о нашем», я поняла, что он имел в виду совсем другое, и тут же представила себе, каким ужасным был, по-видимому, этот разговор с Джесси.

– Не о нашем, а о моем! – растерянно произнесла я. – А вместе с Джесси у нас будущего, по-твоему, нет?

Мать выступила вперед:

– Фил, скажи ей!

После недолгого колебания он с трудом выговорил:

– Да, мы говорили о твоей беременности.

– Скажи еще, что застрелил его! – выпалила я. – Мне надо сесть.

Я подошла к его взятой напрокат машине, открыла заднюю дверцу и плюхнулась на сиденье.

– Что ты ему сказал?

– Мы говорили о… – Отец нахмурился, и мне показалось, что он сомневается в собственном решении. – Мы говорили о том, стоит ли тебе вынашивать этого ребенка.

Несмотря на жару, я вмиг похолодела.

– О чем вы говорили?!

Холод пронизал меня насквозь, проник под кожу.

– Ты считаешь, что я не должна рожать ребенка?

Родители смотрели на меня в упор. Пальцы мои онемели.

– Вы хотите, чтобы я прервала беременность?

Отец наклонился ко мне:

– Детка, я понимаю, что одна только мысль об этом кажется тебе безумной, но…

– Да как вы смели?!

Мать тоже склонилась над дверцей:

– Эв, ты только успокойся и послушай!

Я отшатнулась от нее:

– И ты согласна с ним? У вас одно мнение?

Через противоположную дверцу я вылезла с другой стороны и смотрела на них поверх машины.

– То есть ты пошел к Джесси и сказал ему, что я должна избавиться от его ребенка? И ты думал, он это спокойно переживет?! Черт возьми, да как же ты мог?!

– Он понимает, как опасна эта беременность, – с горечью проговорил отец.

– Опасна?

– Котенок, ты же видела видеопленку Даны. Слышала, что говорил ее муж. И ты прекрасно знаешь, что именно поэтому Койот убил ее и уничтожил тот госпиталь. – Он смотрел на меня все с той же горечью. – Джесси понял. Вот почему я спросил тебя, где он. Я думал, что он уже поговорил с тобой об этом.

Мне казалось, какой-то свистящий звук режет мою голову напополам.

– То есть ты считаешь, что он спокойно это переживет?

У матери теперь тоже был совершенно несчастный вид.

– Детка, только не думай о нем плохо. Для него наш разговор был просто ужасным.

Свистящий шум в голове становился громче. Я побрела прочь от машины, через стоянку. Шла под палящим солнцем и задыхалась. Я ничего не видела перед собой, кроме гор, цепью выстроившихся на горизонте. Далеко-далеко за этими горами со мною разговаривал при лунном свете Джесси. Уверял, что моя жизнь никогда не станет компромиссом. Обещал мне. Сказал, что будет за меня бороться.

Я остановилась и обернулась:

– Вы лжете!

Мать болезненно поморщилась. Я побрела обратно к родителям.

– Все было не так, как ты сказал. Джесси спорил с тобой, сопротивлялся. Ведь правда?

Отец пытался уйти от ответа, но его выдали глаза.

– Да он вообще об этом не хотел даже думать. Я это точно знаю.

Мать смотрела на отца, а тот на меня.

– И чем же ты его пронял? Ложью? Чувством вины?

От этих слов у него задергался глаз. Я подошла ближе.

– И как же ты все это сформулировал? Как изложил? Внушил ему, что я зачала этого ребенка из жалости? Что теперь он взвалит на меня не только ребенка, но и… – Я боялась, что начну плеваться или кричать, поэтому стиснула зубы. – Нет, ты этого не сделал! Скажи, что не унизил его!

Сжав кулаки, я подошла к нему вплотную, готовая ударить, и, по-моему, ничто не могло меня остановить.

Голос отца звучал уверенно.

– Это вопрос жизни и смерти. Пойми, я просто не мог оставаться в стороне. Для меня нет ничего важнее в жизни, чем ты. Ничего, даже Джесси, как бы ты там его ни любила.

– Что ты ему сказал?

Отец не ответил.

– Нет, говори! – Я смотрела ему прямо в глаза. – Он не приехал сюда, потому что ты ему что-то сказал. Ответь мне что!

Прежняя упрямая решимость медленно, болезненно угасала в его глазах.

– Я попросил его заглянуть к себе в душу и дать предельно честный ответ. Я спросил его, как сильно он тебя любит.

– И что он тебе сказал?

Он снова, уже в последний раз, пришел в замешательство – смотрел куда-то вдаль, словно переоценивая свое отношение не только к Джесси, но и к самому себе.

– Сказал, что любит тебя больше жизни. – Наши взгляды встретились. – А я сказал ему, что это единственно верный ответ.

Озноб прошиб меня до самых костей. Я хорошо знала Джесси. Он не стал бы выбирать между смертью моей или ребенка. Он выбрал бы что-то иное. В голове вспышкой мелькнул отрывок из сна, где Джесси бежит ко мне через прибрежную волну, и та уносит его. В тот момент я всей своей душой ненавидела Фила Делани.

До меня словно издалека донесся чей-то голос. К нам шел Томми с прижатым к уху мобильником. Рядом с ним шагал капитан Маккрекен. Лицо его раскраснелось от возбуждения.

– Есть новость. Полиции Лос-Анджелеса удалось снять отпечатки с рубашки твоего друга, – сообщил Томми.

– О-о, это хорошо!

– Да. Теперь у нас есть ниточка. Пошли. Ты нужна нам в отделении.

Во дворе дома было шумно. Звяканье, бряканье, металлический скрежет и скрип – все это издавали громоздкие конструкции, сооруженные из всевозможного лома. Своеобразный сад скульптур.

Через окошко на кухне Койот увидел суетящуюся женщину, торопливо заталкивающую в походную сумку одежду, пузырек с витаминами, какие-то аптечные склянки и унций пять сушеной травки, напоминающей марихуану. Она совсем не походила на женщину, собирающуюся на работу после похорон, а, судя по всему, намеревалась потихоньку улизнуть из города.