Текст книги "Разрушитель"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– У меня не было отношений с Кейт.

Он нервно моргал, пытаясь, как и Тони накануне вечером, определить, что же пытаются выяснить полицейские.

– Я побывал у нее в доме еще всего один раз, и она… ну… накинулась на меня. Все было хорошо, но мне никогда не нравились женщины старше меня. Я объяснил, что не заинтересован в долгосрочных отношениях. Думаю, она поняла. Все произошло очень быстро у нее на кухне, ничего особенного.

– Значит, когда Тони рассказывал нам, что ваши отношения продолжались три или четыре месяца, он лгал?

– О Боже! – Нервозность Хардинга нарастала. – Послушайте, возможно, я создал у него такое впечатление. Хочу сказать, я узнал Кейт… вы должны понять, просто познакомился с ней… совсем незадолго до того, как у нас действительно что-то произошло, и, может быть, я… ну, создал у Тони представление, что было несколько больше, чем на самом деле. Просто пошутил, правда. Он немного ханжа.

Карпентер недолго наблюдал за ним, затем взглянул на лист бумаги, лежащий перед ним.

– Через три месяца после встречи с Мари, где-то в течение недели 24–31 мая, ты провел одну ночь с Биби Гоулд, подружкой Тони Бриджеса. Это правда?

Хардинг простонал:

– О, да ладно! Это действительно мелочь. Мы напились в баре, я привел ее на «Крейзи Дейз», чтобы она проспалась, потому что Тони уехал, а его дом был заперт. Биби сама стала приставать ко мне… Ну, честно говоря, я мало что помню. Мы занимались сексом, как крысы, и могу поклясться, едва ли стоит записывать то, что происходило тогда.

– Тони знает?

Хардинг ответил не сразу.

– Я не… послушайте, почему вы… акцентируете на Тони?

– Отвечай на вопрос, пожалуйста. Тони знает, что ты спал с его подружкой?

– Не знаю. В то время он куда-то исчез, поэтому мне было интересно, видел ли он, как я отвозил Биби обратно на слип на следующее утро. – Взволнованным жестом он поправил волосы, падающие на лоб. – Я знал, что неделю он будет в домике на колесах у своих близких. Но Боб Уинтерслоу говорил, что видел Тони в тот день возле дома деда, где он готовился вытащить свою резиновую лодку.

– Можешь вспомнить, в какой день это было?

– Банковский праздник, понедельник. Салон-парикмахерская Биби закрыта в дни банковского праздника, поэтому она и могла остаться ночью в субботу.

Он замолчал, выжидая, когда заговорит Карпентер, но, не дождавшись, слегка пожал плечами.

– Послушайте, дело-то невеликое, я собирался все уладить с Тони, если он вообще что-нибудь скажет, – снова пожал плечами, – но ведь он так ничего и не сказал.

– А вообще он говорит что-нибудь, когда ты спишь с его девушками?

– Не имею такой привычки. Проблема в том, что Биби… была похожа на Кейт. Стараешься и ведешь себя хорошо с женщиной, а в следующий миг она уже забирается на тебя.

Карпентер нахмурился:

– Ты утверждаешь, что они принуждали тебя к половой связи?

– Нет, но…

– Тогда прими мои извинения.

Он снова проверил что-то по своим записям.

– Каким образом у твоего агента возникла мысль, что Биби твоя подружка?

Хардинг снова поправил волосы и тактично изобразил смущение.

– Потому что я сказал ему, что она сексуально озабоченная.

– Имея в виду, что с ней можно договориться о порнографических фотографиях?

– Да.

– Мог ли твой агент сказать об этом Тони?

Хардинг покачал головой:

– Если бы это произошло, Тони разорвал бы меня на куски.

– Хотя он не разорвал тебя на куски из-за Кейт Самнер, да?

Молодой человек явно озадачился.

– Тони не знал Кейт.

– Насколько хорошо ты знал Кейт, Стив?

– Это что-то невообразимое. Вообще едва ли знал… ладно, мы сделали это один раз, но… ну, это не значит, что нужно обязательно знать кого-то, разве не так? Я избегал ее после того случая, потому что это мешало мне. Затем она стала относиться ко мне, словно я неправильно обошелся с нею.

Карпентер вытащил показания Хардинга:

– Ты заявил, что она страдала от любви к тебе, Стив. «Я знал, что она серьезно влюблена в меня… – прочел он. – Она болталась возле яхт-клуба, ожидая, когда я сойду на берег… Большую часть времени она просто стояла и наблюдала за мной. Но иногда словно случайно натыкалась на меня и терлась своей грудью о мое плечо…» В этом есть хоть доля правды?

– Возможно, я немного преувеличил. Она приходила и оставалась там приблизительно в течение недели до тех пор, пока не поняла, что я не заинтересован в ней. Затем что-то произошло… ну, она оставила эту идею, я так думаю. Я не видел ее ни разу до тех пор, пока она не выкинула этот номер с подгузником.

Карпентер вытащил из стопки бумаг показания Тони Бриджеса:

– Вот что сказал Тони: «Он говорил мне не один раз в этом году, что у него проблемы с женщиной, которую зовут Кейт Самнер, которая выслеживает его…» Ты что же, решил немного преувеличить, когда рассказывал Тони?

– Да.

– Ты называл Кейт «уличной девкой»?

Стивен ссутулился.

– Это просто такое выражение.

– Ты говорил Тони, что Кейт очень легко заполучить?

– Послушайте, это ведь шутка. У него были эмоциональные проблемы относительно секса. Все привыкли поддразнивать его, не только я… Затем появилась Биби, и он… ну, просто ожил.

Карпентер пристально взглянул на него.

– Итак, ты спал с Биби ради шутки?

Хардинг внимательно изучал свои руки.

– Я сделал это не по какой-то особой причине. Это просто произошло. Хочу сказать, ее было очень легко получить. Единственная причина, почему она была с Тони, – я. Послушайте, – он еще больше сгорбился, – вы же не хотите иметь неправильное представление обо всем этом.

– Какое неправильное представление, Стив?

– Не знаю. Но мне кажется, вы все хотите свалить на Тони.

– Есть причина, – произнес Карпентер, доставая другой лист бумаги из стопки документов и закрывая его ладонью. – Нам сказали, что ты видел, как он давал Биби лекарство, которое называется, – он наклонился, словно разглядывая слово, которое якобы написано, – рогипнол, чтобы она не жаловалась на секс с ним. Это правда?

– Вот дерьмо! Что, Мари не могла держать рот на замке и разболталась?

Пальцами он массировал виски мягкими круговыми движениями, и Гелбрайт залюбовался грациозностью его действий. Да уж, Хардинг исключительно красивый молодой человек, ничего удивительного, что Кейт считала его гораздо привлекательнее Уильяма.

– Это правда, Стив?

– Отчасти. Он говорил, что давал ей таблетки один раз, когда Биби очень огорчила его. Но я никогда не видел, как он делал это. И все, что известно мне, – что он врал.

– Каким образом ему стало известно о рогипноле?

– Всем известно.

– Ты сказал ему?

Хардинг уставился на скрытую ладонью Карпентера бумагу, явно желая понять, сколько информации содержится в ней.

– У его деда после смерти жены нарушился сон, поэтому врач прописал ему рогипнол. Тони рассказал мне об этом, а я рассмеялся и брякнул, что он решит все свои проблемы, если сможет заполучить такое средство. Не моя вина, если этот болван использовал его.

– А ты принимал его, Стив?

– О Господи! Зачем мне-то?

Едва заметная усмешка мелькнула на лице Карпентера, когда он сменил тему.

– Через какое время после инцидента с подгузником Кейт измазала фекалиями Ханны твою машину и стала включать сигнализацию?

– Не знаю. Возможно, через несколько дней.

– Каким образом ты узнал, что это именно она?

– Потому что она оставила какашки Ханны на простынях в моей лодке.

– Это произошло в конце апреля?

Хардинг кивнул.

– Но она не начинала эту… – Карпентер подбирал подходящее слово, – «грязную кампанию» до тех пор, пока не поняла, что ты не заинтересован в продолжении отношений с ней?

– Это не моя вина! Она была… такая… невыносимая… зануда.

– Вопрос, который я задал тебе, Стив, – повторил Карпентер терпеливо, – звучит так: она начала «грязную кампанию» после того, как поняла, что у тебя к ней нет никакого интереса?

– Да. Она превратила мою жизнь в настоящий ад, и я уже не мог больше выносить это. Вот тогда я и решил убедить Уильяма, чтобы он сказал ей, что я настоящий гомик.

– Это произошло в июне?

– Да.

– Есть ли особая причина, почему ты выжидал полтора месяца, чтобы положить конец этому?

– Потому что все становилось хуже, а не лучше, – гневно ответил молодой человек, будто воспоминания все еще глубоко терзали его. – Думал, если я буду терпеливым, Кейт выдохнется. Но когда она выбрала мишенью мою резиновую лодку, я решил: достаточно значит достаточно. Я боялся, что дальше она приступит к «Крейзи Дейз», а уж этого я никак не мог допустить.

Карпентер кивнул, словно считал объяснение вполне разумным. Он опять вытащил показания Хардинга и ткнул в листок пальцем.

– Итак, ты нашел Уильяма и показал ему свои фотографии в журнале для геев, потому что хотел, чтобы он сказал своей жене, будто ты гей?

– Да.

– Ммм… – Карпентер протянул руку за показаниями Тони Бриджеса. – Тони, напротив, говорит, когда ты сказал ему, что собираешься сообщить в полицию о бесчинствах Кейт, он посоветовал тебе вместо этого поставить машину в другое место. В соответствии с его показаниями, это решило проблему. На самом деле он думал, что было просто смешно, когда мы сказали ему прошлой ночью, что в качестве решения проблемы с преследованием Кейт ты кинулся показывать свои фотографии Уильяму. Он сказал: «Стив всегда был тупой, как бревно».

Хардинг пожал плечами:

– Ну и что? Это сработало. Это все, что меня интересовало.

Карпентер медленно сложил бумаги на столе перед собой.

– Как думаешь, почему такое произошло? Я имею в виду, ты же не мог всерьез предположить, что женщина, обозленная за то, что ты ее отверг, до такой степени, что прибегла к шантажу, может оставить тебя в покое, когда узнает, что ты гей? Или мог? Признаться, я не специалист по психическим заболеваниям и отклонениям, но я полагаю, именно эти проявления заметно усилились. Кому понравится, когда из него делают идиота, Стив.

Хардинг уставился на него в растерянности:

– Исключая лишь то, что она остановилась.

Старший офицер покачал головой:

– Нельзя прекратить то, чего ты не начинал, сынок. О, конечно, она вытерла подгузник Ханны о твои простыни в минуту раздражения, что, вероятно, и навело Тони на определенную мысль. Но не Кейт преследовала тебя, а твой друг. Месть была удивительно подходящая, в конце концов. Ты многие годы испражнялся на пороге его дома. Он, наверное, испытал чертовское удовлетворение, отплатив тебе той же монетой. Единственное, что остановило его, твоя угроза обращения в полицию.

Лицо Хардинга расплылось в болезненной улыбке, словно влажная акварель. Он выглядит больным, с удовлетворением подумал Карпентер.

Мать Уильяма Самнера уже давно оставила попытки вызвать сына на разговор. Удивление от его неожиданного появления в ее квартире сменилось страхом, но как заложница она стремилась к умиротворению, а не к конфронтации. Казалось, он поочередно испытывал злость и страдания, сотрясаясь в приступах исступления, бегая взад-вперед, только для того, чтобы впасть в летаргию рыданий, когда проходил припадок. Она не могла помочь ему. Уильям охранял телефон с целеустремленностью безумца. Ограниченной неподвижностью и охваченной ужасом пожилой даме осталось только молча наблюдать.

За последний год он стал для нее чужим. Она вдруг поняла, что презирает его. Уильям всегда был мягкотелым, думала она, именно потому Кейт и смогла так легко заполучить власть над ним. Ее губы сжимались в презрительную тонкую линию, пока она слушала сухие рыдания, сотрясающие его тело, и когда он наконец нарушил молчание, поняла с чувством неотвратимости, что может заранее предсказать, что собирается сказать ее сын:

– …Я не знаю, что делать…

Она догадывалась, что Уильям убил свою жену. А сейчас боялась, что он также убил и своего ребенка.

Тони Бриджес поднялся на ноги, когда открылась дверь камеры, и с вымученной улыбкой уставился на Гелбрайта. Он был унижен заключением в тюрьму, маленький незначительный человек, который открыл для себя, что значит, когда твою жизнь контролируют другие. Исчезло высокомерие, свойственное жителям Лондона, зато появилось нервное признание того факта, что его способность убеждать натыкается на каменную стену неверия полиции.

– Как долго вы собираетесь держать меня здесь?

– Столько, сколько потребуется, Тони.

– Не знаю, что вы хотите от меня.

– Правду.

– Я украл лодку, это все, что я сделал.

Гелбрайт покачал головой. Ему показалось, что он увидел моментальное сожаление в испуганном взгляде Тони перед тем, как он отступил назад, пропуская вперед молодого человека. Своего рода угрызения совести, предположил Гелбрайт.

«…Я не собирался делать этого. Я не делал это, действительно не делал. Кейт была бы до сих пор жива, если бы не попыталась столкнуть меня за борт. В том, что она умерла, – ее вина. У нас все шло хорошо до тех пор, пока она не бросилась на меня. Следующее, что я узнал, что она уже в воде. Вы не можете обвинять меня в этом. Неужели вы думаете, что я не утопил бы Ханну тоже, если у меня было намерение убить ее мать?..»

Глава 25

Дом Брокстон мирно дремал в послеполуденном солнечном сиянии, когда Ник Ингрем остановился перед портиком входа. Как обычно, он задержался, восхищаясь четкими прямыми линиями здания, и, как всегда, сожалел о его медленном обветшании. Для него, возможно больше, чем для Дженнеров, дом представлял ценное, живое напоминание о том, что красота есть во всем. Но тогда выходило, что он, несмотря на свою работу, очень сентиментален, а они нет. Двойные двери открыты настежь, приглашение для любого вора, проходящего мимо. По пути в гостиную он прихватил сумочку Селии со стола в холле. Тишина окутала дом, как покров пыли, и Ник неожиданно разволновался, что приехал слишком поздно. Даже звук его шагов по мраморному полу был просто шепотом в величественной пустоте, окружавшей его.

Он осторожно открыл дверь гостиной и ступил внутрь. Селия полусидела в постели, обложенная подушками, очки съехали на кончик носа, рот открыт… Она мирно похрапывала, Берти лежал на подушке, голова к голове, – прямо картинка из «Крестного отца». Нику стоило больших усилий не рассмеяться.

Романтик в душе, он смотрел на них с нежностью. Возможно, Мэгги права, подумал Ник. Видимо, счастье больше зависит от телесного контакта, чем от гигиены. Кто будет страдать из-за танина в чайной чашке, когда есть пушистая грелка, готовая быть рядом и любить, когда уже никто не способен на это? Он слегка постучал по дверной панели и с удовольствием наблюдал, как Берти осторожно открыл один глаз, затем снова закрыл его, явно ощущая облегчение от того, что Ник не собирается проверять его преданность.

– Я не сплю, ты знаешь. – Селия поправила очки. – Слышала, как ты вошел.

– Я побеспокоил тебя?

– Нет.

Она села прямо, поправляя пижамную кофточку на груди, – запоздалая попытка защитить свое достоинство.

– Не нужно оставлять сумку в холле на столе, – назидательно произнес он, проходя к кровати. – Любой может похитить ее.

– И пусть себе, мой дорогой. В ней нет ничего такого, что стоило бы взять. – Она пристально изучала его. – Я предпочитаю, когда ты в форме. В этой одежде ты напоминаешь мне садовника.

– Я сказал, что помогу Мэгги с покраской, а в форме не могу красить. – Ингрем выдвинул стул. – Где она?

– Там, где ты велел ей быть. На кухне. – Она вздохнула. – Я беспокоюсь за нее, Ник. Я растила девочку не для того, чтобы она знала в жизни только физический труд. У нее будут руки чернорабочего еще до того, как Мэгги закончит работу.

– У нее они уже такие. Нельзя чистить конюшни и скрести лошадиные ведра день за днем, сохранив при этом холеные руки.

Она неодобрительно воскликнула:

– Джентльмен не замечает вещей такого рода!

Селия всегда ему нравилась. Ник не знал почему, хотя прямолинейность всегда была ему по душе. Возможно, она напоминала ему мать, истинную уроженку восточной части Лондона, которой нет в живых уже десять лет. Конечно, Ник считал, что с искренними людьми легче общаться, чем с людьми, которые скрывают свои чувства под лицемерными улыбками.

– Вероятно, замечает, ты знаешь. Просто не упоминает об этом.

– В этом-то и дело, глупец, – сердито буркнула Селия. – Джентльмена узнают по манерам.

Он усмехнулся:

– Значит, вы предпочитаете лгуна человеку честному? Не такое впечатление сложилось у меня о вас четыре года назад, когда удрал Робер Хилей.

– Роберт Хилей – преступник.

– Зато привлекательный преступник.

Она нахмурилась:

– Ты пришел сюда расстраивать меня?

– Нет, я пришел посмотреть, все ли у вас в порядке.

Она помахала рукой, заканчивая разговор:

– Хорошо, я в порядке. Пойди и найди Мэгги. Уверена, ей будет приятно увидеть тебя.

Ник даже не шелохнулся.

– Кого-нибудь из вас вызывали в качестве свидетеля на суд Хилея? – спросил он.

– Ты же знаешь, что нет. Его судили только за последнее мошенничество. Остальные, такие как мы, должны были сидеть в последних рядах, чтобы не мешать слушанию дела. Я была очень возмущена. Хотелось, чтобы и для меня наступил день суда над Хилеем, чтобы я могла сказать этому негодяю все, что думаю о нем. – Она скрестила руки на груди, словно защищаясь. – Однако не об этом я хотела поговорить. Копаться в прошлом вредно.

– Вы читали судебные отчеты? – гнул свое Ник.

– Один или два. Потом пришла в ярость.

– Что вас разозлило?

У нее задрожали губы.

– Они описывали его жертвы, называя их одинокими женщинами, которым не хватало любви и внимания. Никогда и ничто не приводило меня в такую ярость. Мы все выглядели такими дурами!

– Но ваше дело не рассматривалось в суде, – возразил Ник, – а это описание относилось только к его последним жертвам, двум пожилым незамужним сестрам, которые одиноко жили в отдаленном фермерском доме в Чешире. Прекрасная мишень для Хилея, говоря другими словами. Его делишки открылись только потому, что он старался ускорить ход своего мошенничества и подделал их подписи на чеках. Управляющего банком, услугами которого пользовались сестры, что-то насторожило, и он решил обратиться в полицию.

– Я понимаю, но порой… думаю, что это правда, – с трудом выдавила она. – Никогда не задумывалась о том, что мы одиноки, но мы даже расцвели, когда он вошел в нашу жизнь, и каждый раз, когда вспоминаю об этом, чувствую унижение.

Ингрем полез в задний карман джинсов и вытащил вырезки из газет.

– Я кое-что принес и хочу прочитать вам. Вот то, что сказал судья Хилею перед вынесением приговора. – Он разгладил бумагу на колене: – «Вы образованный человек с высоким IQ и приятными манерами. Эти качества делают вас особо опасным. Вы проявляете жестокое неуважение к чувствам своих жертв и в то же время пользуетесь своими обаянием и умом, чтобы убедить их в искренности. Слишком много женщин попались в ваши сети, чтобы любой человек мог поверить, что только их собственное легковерие было единственной причиной вашего успеха. И я убежден, что вы представляете реальную угрозу для общества.»

Он положил газетную статью на постель.

– Судья признал, что Хилей – обаятельный и мыслящий человек.

– Это было притворство. – Селия принялась почесывать Берти за ухом. – Он был артист.

Ингрем подумал о довольно посредственных артистических способностях Хардинга и покачал головой:

– Я так не думаю. Никто не способен на подобное притворство в течение целого года. Обаяние было неподдельным, именно оно и привлекло вас с Мэгги. Мне кажется, ваша проблема в том, что вы привыкли к этому. И его предательство еще ужаснее, если он нравился вам.

– Нет. – Селия вытащила из-под подушки носовой платок и высморкалась. – Больше всего меня огорчает то, что я думала, будто мы нравились ему. Нас же не так трудно полюбить, ведь правда?

– Совсем нетрудно. Я уверен, что он обожал вас. Все обожают вас.

– О, не говори ерунды! Он бы не обворовал нас, если бы любил.

– Конечно, обворовал бы. – Ингрем пристально посмотрел на нее. – Ваша проблема, миссис Джей, в том, что вы конформистка. Считаете, будто все должны вести себя, как вы. Но Хилей – профессиональный мошенник. Воровство – его бизнес. У него десять лет опыта в этом деле, не забывайте. Но это не значит, что он не любил вас. – Его губы искривились в язвительной улыбке. – В этой жизни мы делаем то, на что способны, если не хотим голодать, и рыдаем, если нам это не удается.

– Чушь.

– Неужели? Думаете, мне доставляет удовольствие арестовать десятилетнего ребенка за вандализм, если мне известно, что он вырос в паршивом доме? Или лодыря за то, что он не умеет читать и скорее всего получит ремня от пьяной матери, потому что она настолько глупа, что не может обращаться с ним по-другому? Я делаю предупреждение мальчику – это то, за что мне платят, но я всегда испытываю к нему бóльшую нежность, чем к его матери. Преступники такие же люди, как и остальные. Нет такого закона, который бы гласил, что они не должны внушать симпатию.

Она взглянула на него сквозь стекла очков:

– Да, но ты не любил Мартина, Ник, поэтому не делай вид, будто он тебе нравился.

– Нет, не любил, но это личное. Я думал, парень просто глупец. И честно говоря, в какой-то момент совершенно не верил, что миссис Филдинг говорила правду, обвиняя его в попытке украсть ее антиквариат. Я-то считал, что он чист как стеклышко… чертовски хорош… фактически… мечта каждой молодой женщины. – Улыбка стала более язвительной. – Считал и до сих пор считаю, ведь это не соответствовало денежным аппетитам Хилея, что все это – старческая болтовня миссис Филдинг. Единственной причиной моего прихода к вам было то, что я не мог не поддаться соблазну осадить его, сбить спесь. Безусловно, я не смог понять, на что он действительно готов. Даже когда Симон Фарли сказал, что в баре этот красавчик дал два липовых чека, и попросил разобраться с этим спокойно, мне никогда не приходило в голову, что Мартин – профессионал. Если бы пришло, я подошел бы к этому совершенно по-другому. Возможно, тогда вы не потеряли бы свои деньги, а ваш муж был бы жив.

– О, ради Бога! – Селия с такой силой потянула Берти за уши, что он вздрогнул. – Не вини себя, пожалуйста.

– Почему нет? Будь я старше и мудрее, делал бы свою работу лучше.

С нежностью, не свойственной для нее, Селия дотронулась до плеча Ингрема:

– У меня хватает проблем, чтобы едва справляться со своим чувством вины. Не могу принять на себя ответственность за твою вину, а также за вину Мэгги. Мэгги говорит, отец упал замертво, потому что она накричала на него. По моим воспоминаниям, он две недели был в запое, а затем скончался после пьяного припадка в своем кабинете. Если верить моему сыну, то наш глава семейства умер от разрыва сердца, потому что мы с Мэгги относились к нему как к ничтожеству. – Она вздохнула. – Правда в том, что он был хроническим алкоголиком с больным сердцем и мог умереть в любой момент, хотя понятно, что поведение Мартина не способствовало его хорошему самочувствию. И украдены были не деньги Кейта, а мои. Мой отец оставил мне десять тысяч фунтов по завещанию двадцать лет назад, а мне удалось превратить их в сто тысяч, потому что я играла на фондовой бирже. – Она нахмурилась, раздраженная воспоминаниями, а затем резко сжала плечо Ингрема. – Смешно. Но когда все сказано и сделано, единственным, кого можно обвинить, остается Роберт Хилей, и я отказываюсь позволить кому-нибудь еще возложить на себя ответственность за это.

– Вы имеете в виду себя и Мэгги или сами собираетесь жить, посыпая голову пеплом, чтобы и мы ощущали бремя вины?

Селия задумчиво смотрела на Ингрема.

– Вчера я была права. Ты очень неприятный молодой человек. – Она указала рукой на дверь: – Убирайся и принеси какую-нибудь пользу. Помоги моей дочери.

– Она прекрасно справляется с работой. Я лучше постою и полюбуюсь.

– Я не имела в виду покраску кухни.

– Я тоже, но ответ все равно такой же.

Она безучастно всматривалась в него какое-то время, затем хрипло рассмеялась.

– По принципу: если все само идет в руки, чего же еще ждать?

– До сих пор это срабатывало. – Он легонько коснулся ее руки. – Вы отважная леди, миссис Джей. Мне всегда хотелось получше узнать вас.

– О, ради всего святого, уходи побыстрее! Я начинаю думать, что Роберт Хилей – младенец по сравнению с тобой. – Она погрозила ему пальцем. – И не называй меня миссис Джей. Это унижает мое достоинство и заставляет чувствовать себя уборщицей. – Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, словно решившись одарить его драгоценностями из королевской казны. – Можешь называть меня Селия.

«…Я не мог здраво рассуждать, вот в чем проблема… если бы она просто слушала меня, вместо того чтоб все время кричать… Думаю, больше всего меня удивило то, какая она сильная… Я бы не сломал ей пальцы иначе… это было легко… они были крошечные, как грудные косточки птицы, но это совсем не то, что хочет сделать мужчина… скажем так, я не горжусь этим…»

Ник нашел Мэгги на кухне смотрящей в окно на лошадей, пасущихся на выжженном солнцем участке. Потолок покрыт слоем блестящей белоснежной эмульсионной краски, но к стенам еще никто не притрагивался, валик засыхал на поддоне.

– Взгляни на этих несчастных животных, – вздохнула Мэгги. – Думаю, пора позвонить в Королевское общество защиты животных от жестокого обращения, чтобы призвать их хозяев к порядку.

– Что на самом деле беспокоит тебя?

Мэгги повернулась к нему с вызывающим видом.

– Я все слышала, – отчеканила она. – Я слушала за дверями. Думаешь, ты умный?

– В каком смысле?

– Мартин взял на себя труд соблазнить маму и только потом принялся за меня. В то время его тактика произвела на меня глубокое впечатление. Только потом я поняла, что лишь одно это должно было насторожить.

– Возможно, он считал, что ему будет проще начать с нее, – тихо произнес Ник. – Она хорошая, твоя мама. И запомни, я не намерен соблазнять тебя. Это как с боем прокладывать себе дорогу через колючую проволоку длиной полмили – болезненная, безотрадная и чертовски тяжелая работа.

Она наградила его улыбкой, исказившей ее лицо.

– Ну, не жди, что и я стану обольщать тебя, – выпалила Мэгги, – потому что тебе пришлось бы ждать целую вечность!

Он поднял валик с поддона и поднес его к раковине, включил воду и подержал его под струей.

– Поверь, я даже не помышляю об этом. Боюсь, у меня будет сломана челюсть.

– У Мартина не возникало такой проблемы.

– Нет, – сухо подтвердил Ник. – Но у него была бы проблема с человеком до тех пор, пока были деньги. У твоей матери есть металлическая щетка? Нам нужно соскрести засохшую краску с поддона.

– Нужно поискать в подсобке.

В напряженной тишине она наблюдала, как Ник роется в четырехлетних завалах в поисках нужных вещей.

– Ты такой лицемер, – вдруг сказала она. – Только что потратил полчаса, стремясь повысить чувство собственного достоинства моей матери, уверяя ее в том, как она заслуживает любви, а меня сравниваешь с человеком-слоном.

Раздался приглушенный смех.

– Мартин не спал с твоей матерью.

– Какая разница?

Он появился с ведром, полным негодного тряпья.

– Меня беспокоит, что ты спишь с собакой, – сурово буркнул Ник. – И меня волнует, смогу ли я простить этого подонка.

Мэгги растерянно уставилась на него, затем разразилась смехом:

– Сейчас Берти в постели у мамы.

– Я знаю. Он почти самый плохой сторожевой пес.

Ник вытащил тряпки из ведра и поднял их, разглядывая.

– Что это, черт подери?

Еще взрыв смеха.

– Это шорты моего отца, идиот. Мама использует их вместо тряпок, потому что они ничего не стоят.

– О, хорошо.

Он поставил ведро в раковину, чтобы наполнить его водой.

– Могу понять логику. Твой отец был крупным человеком. Здесь достаточно материала на три пары. – Он вытащил из кучи пару боксерских шортов в полоску. – Или для обтяжки складного стула, – задумчиво закончил он.

Ее глаза подозрительно сузились.

– Даже не помышляй воспользоваться подштанниками моего отца, чтобы соблазнить меня, ты, ублюдок! Или я вылью тебе на голову ведро воды.

Он усмехнулся:

– Это не совращение, Мэгги, это ухаживание. Если бы я захотел соблазнить тебя, я принес бы несколько бутылок бренди. – Он поднял боксерские шорты и принялся внимательно рассматривать. – Однако… если ты полагаешь, что это будет эффективно?..

«…Большую часть времени были только я, лодка и море… Мне нравилось это. Мне было спокойно в пространстве, окружающем меня… люди начинают действовать на нервы очень быстро… им всегда что-то нужно от тебя… обычно они хотят любви, но все это очень поверхностно… Мари? С ней все в порядке… ничего особенного, конечно, я чувствую ответственность за нее, но не навсегда… ничто не вечно… кроме моря… и смерти…»