Текст книги "Разрушитель"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Самнер опять начал щелкать суставами пальцев.

– У меня ничего не было поесть, не было правильного питания. Я ненавижу эти чертовы обеды на конференциях, поэтому и не собирался выходить из номера. Вот причина, почему меня не видели. Они все напиваются и ведут себя глупо. Я ходил в мини-бар. Выпил пива и поел арахис и шоколад. Разве этого нет в счете?

Гелбрайт кивнул:

– Есть, но не указано время. Вы могли быть там в десять часов в воскресенье утром. Этим можно объяснить, почему у вас было такое хорошее настроение в баре, когда вы встречались с друзьями. Почему вы не заказали обслуживание в номере, если не хотели спускаться к обеду?

– Потому что я не был настолько голоден. – Самнер, пошатываясь, направился к креслу и опустился в него. – Я знаю, что это должно было случиться со мной! – с горечью воскликнул он. – Я знал, что вы придете именно за мной, если не найдете никого другого. Весь день я был в библиотеке, затем вернулся в гостиницу, читал книги и журналы, пока не уснул. – Он погрузился в молчание, потирая виски. – Как я мог утопить ее? – вдруг требовательно спросил он. – У меня нет лодки.

– Нет, – согласился Гелбрайт. – Утопление действительно кажется единственным из всего, что может реабилитировать вас.

Смешанные чувства: облегчение? триумф? удовольствие? – промелькнули в глазах Самнера.

– Вот и пожалуйста, – произнес он, как ребенок.

– Зачем тебе нужно установить хорошие отношения с моей матерью и быть с ней на равных?

Мэгги требовательно взглянула на Ингрема, вернувшегося на кухню после того, как устроил Селию и позвонил в местную службу медицинской помощи. Румянец возвращался на щеки Мэгги, и она наконец перестала дрожать.

– Личная шутка. – Ник наполнил чайник водой и поставил его на плиту. – Где она хранит свои кружки?

– В шкафу у дверей.

Ингрем взял две и поставил их в раковину, затем открыл шкаф внизу и достал средство для мытья посуды и металлические мочалки для мытья кухонной утвари.

– Как давно у нее болит бедро? – спросил он, засучивая рукава и приступая к чистке раковины с помощью отбеливателя и металлических мочалок.

Из-за стойкого запаха грязной собаки и влажных лошадиных попон, который витал в кухне, как древнее привидение, у него появилось сильное подозрение, что раковина использовалась не только для мытья фаянсовой посуды.

– Шесть месяцев. Она в списке очередников на операцию, но у меня нет надежды, что ее прооперируют в этом году.

Она наблюдала, как Ник моет сушилку, затем раковину.

– Ты считаешь нас грязнулями, так?

– Боюсь, что да. Я бы сказал, удивительно, что ни одна из вас не попала в больницу с пищевым отравлением. Особенно это касается твоей матушки, когда она и без того не может похвастаться отличным здоровьем.

– У нас столько дел, – уныло пробормотала Мэгги, – а мама так страдает от боли, что ей не до мытья… или только говорит, что страдает. Иногда я думаю, она ищет предлог избежать любой уборки, потому что считает, что марать руки ниже ее достоинства. Но порой… – Девушка тяжело вздохнула. – Я содержу лошадей в идеальном порядке и все убираю за собой, а мама всегда в конце списка. В любом случае ненавижу приходить сюда. Это… так угнетает…

Ник удивлялся, что ей хватало самообладания осуждать образ жизни матери, но не давать разъяснений по этому поводу. Он готов был съязвить, но лишь продолжил оттирать кружки, затем налил в них разбавленный отбеливатель и оставил на время.

– Именно поэтому ты перебралась в конюшни? – спросил он, поворачиваясь к Мэгги.

– Да нет же, честное слово. Если мы живем с мамой рядышком, то пускаемся в бесконечные споры. Если живем раздельно, то нет. Все очень просто. Так значительно легче.

У нее был истощенный и изнуренный вид, волосы свисали сальными прядями налицо, словно она не приближалась к душу неделями. Ничего удивительного, ведь ей пришлось такое пережить сегодня. Да еще синяки на лице от ударов Хардинга… Но Ингрем помнил ее блистательной, полной жизни девушкой с чувством юмора и искрящимися весельем глазами. Несмотря на суровую действительность сегодняшнего дня, Мэгги оставалась для него самой желанной.

Ник лениво обвел взглядом кухню:

– Если ты считаешь, что это угнетает, то попытайся пожить в приюте для бездомных недельку.

– Думаешь, мне станет лучше?

– В одной этой комнате может разместиться целая семья.

– Ты говоришь, как Ава, моя чертова невестка! – воскликнула Мэгги. – Ее послушать, так мы просто купаемся в роскоши!

– Тогда что же вы не прекратите скулить по этому поводу и не решитесь изменить все? Если немного покрасить это помещение, оно засияет, будет меньше угнетать, отплатит стократ.

– О Боже, – произнесла она ледяным тоном, – потом ты скажешь, чтобы я начала вязать. Мне не требуется терапия по принципу «помоги себе сама», Ник.

– Тогда объясни, чем поможет тебе тупое сидение и нытье по поводу разрухи. Ты не беспомощная, ведь так? Или, может быть, именно ты, а не твоя матушка думаешь, что пачкать руки – унижение?

– Краска стоит денег.

– Твоя квартира над конюшнями стоит значительно больше, – возразил он. – Ты отказываешься потратиться на дешевую краску, а между тем оплачиваешь двойные счета за газ, электричество и телефон только для того, чтобы не жить с матерью. Разве от этого жизнь станет легче, Мэгги? Это едва ли можно назвать экономически выгодным, согласись? И что же ты намерена делать, если она упадет и сломает бедро и будет приговорена к инвалидному креслу? Загляни как-нибудь между делом и посмотри, не умерла ли она от переохлаждения ночью, потому что не смогла лечь в постель самостоятельно. Или это настолько угнетает, что ты будешь полностью избегать ее?

– Я не нуждаюсь в твоих нотациях, – устало отмахнулась Мэгги. – Не твое это дело. Справляйся лучше со своими.

Он смотрел на нее, затем повернулся к раковине, промыл кружку. Повернулся к чайнику.

– Твоей матери хорошо бы выпить чашку чая. Советую положить несколько полных ложек сахара. Предлагаю и тебе сделать то же самое. Врач будет здесь к одиннадцати. – Он вытер руки о полотенце.

– Куда ты собираешься? – спросила Мэгги.

– На Голову св. Албана. Хочу попытаться установить, зачем вернулся Хардинг. У твоей матери есть пакеты для морозильной камеры?

– У нас нет морозильника. Мы не можем позволить себе его.

– Пищевая пленка?

– В ящике под раковиной.

– Можно взять?

– Думаю, да.

Мэгги с интересом наблюдала, как Ник берет рулон.

– Зачем он тебе?

– Улики. – Он пошел к двери.

Она смотрела на него уже почти с отчаянием.

– А как же мы с мамой?

Ник повернулся, нахмурившись:

– А что с тобой?

– Боже, не знаю! Ты же понимаешь, мы обе перенесли такое потрясение! Это чертов негодяй ударил меня, если ты уже забыл. Разве полиция не должна быть рядом, когда на женщин совершено нападение? Чтобы снять показания или что-то в этом духе?

– Возможно, – Ник кивнул, – но сегодня у меня выходной. Я пришел оказать дружескую помощь, а не как полицейский, и лишь слежу за Хардингом, потому что занимаюсь делом Кейт Самнер. Не беспокойся, – он успокаивающе улыбнулся, – тебе не грозит опасность, пока он в Пуле. Но звони по номеру 999, если потребуется кто-то, чтобы подержать тебя за руку.

Она свирепо посмотрела на него:

– Я хочу, чтобы его преследовали по закону, поэтому желаю сделать заявление сейчас.

– Ммм… хорошо. Но не забывай, мне нужно взять показания и у него тоже. И у тебя исчезнет желание добраться до его глотки, если он возбудит встречное дело на том основании, что пострадал из-за твоего плохого контроля за собакой. Возможно, твое слово будет против его слова. Поэтому я собираюсь вернуться на место происшествия сейчас.

Она вздохнула.

– Ты рассердился, потому что я сказала, чтобы ты занимался своими делами?

– Нисколько, – произнес Ник, исчезая в подсобном помещении. – Успокойся и отдохни.

– Ты хочешь, чтобы я сказала «прости»? – бросила она ему вслед. – Хорошо, ладно… Я устала… Я потрясена и не в лучшем настроении, но… я скажу «прости», если ты хочешь.

Но в ответ она услышала, как захлопнулась дверь.

Инспектор молчал так долго, что Уильям Самнер занервничал.

– Вот мы и подошли к этому, – повторил он. – Получается, я не мог утопить Кейт, ведь так? – От волнения у него дрожали веки, придавая ему до невозможности комичный вид. – Я так и не могу понять, почему вы преследуете меня. Сами сказали, что разыскиваете человека, имеющего лодку… Но вам известно, что ее у меня нет. Я не понимаю, почему вы освободили Стивена Хардинга, когда женщина-полицейский Гриффитс сказала, что видели, как он разговаривал с Кейт возле магазина «Теско» утром в субботу.

Констебль Сандра Гриффитс должна научиться держать рот на замке, подумал Гелбрайт с раздражением. Не то чтобы он обвинял ее. Самнер был достаточно умен, чтобы прочитать об этом между строк в газетных репортажах о «молодом артисте из Лимингтона, которого задержали для допроса» и затем оказывали давление, чтобы получить ответы.

– Очень недолго, – сказал он, – затем каждый пошел своим путем. Она после этого разговаривала еще с двумя хозяевами ларьков на рынке, Хардинга с нею не было.

– Хорошо, но я не делал этого. – Самнер моргнул. – Ну должен же быть кто-то еще, кого вы пока не нашли.

– Конечно, на ситуацию можно посмотреть и так. – Гелбрайт взял фотографию Кейт Самнер со стола. – Беда в том, что внешний вид часто бывает обманчивым. Что я хочу сказать: вот посмотрите на Кейт на этой фотографии. Видите? – Он повернул фотографию к Самнеру. – Первое впечатление – она и воды не замутит. Но чем больше узнаешь о ней, тем больше понимаешь, что все совсем не так. Позвольте рассказать, что я знаю о ней. Кейт хотела денег, и ей было все равно, как она их получит. Ваша супруга манипулировала людьми, чтобы достичь исполнения своих желаний. Она могла быть жестокой. В случае необходимости лгала. Ее целью было подняться по социальной лестнице и добиться, чтобы ее приняли в то общество, которым она восхищалась. По мере приближения к намеченным целям она была готова сыграть любую роль, которая могла потребоваться от нее, причем секс был сильнейшим оружием в ее арсенале. Единственным человеком, которым она не смогла успешно управлять, оказалась ваша мать, поэтому Кейт решила этот вопрос единственным возможным способом – ушла из-под ее влияния. – Инспектор Гелбрайт взглянул на собеседника с искренним сочувствием. – Сколько времени прошло до того, как вы поняли, что попались, Уильям?

– Что, вы поговорили с этой Гриффитс?

– Как и с другими людьми.

– Она разозлила меня. Я наговорил то, что не имел в виду.

Гелбрайт покачал головой:

– Точка зрения вашей матери на ваш брачный союз не очень отличается. Возможно, она не употребляла такие термины, как «домовладелица» или «дешевые меблированные комнаты со столом», но совершенно определенно создавала впечатление о браке как о невыполненных и невыполняемых отношениях. Другие люди называли его несчастливым браком, основанным на сексе, холодном, надоедливом и скучном. Какое-нибудь из этих описаний точное? Или все точны?

Самнер сжал указательным и большим пальцами переносицу.

– Не будешь же убивать жену только потому, что она надоела, – пробормотал он.

Гелбрайта вновь удивила наивность бедолаги. Именно от скуки большинство мужчин убивает своих жен. Они могут скрывать это, утверждая, будто их спровоцировали или что ими руководила ревность, но в конце оказывалось, что причина убийства – стремление к чему-то другому, пусть даже это другое всего лишь бегство от скуки.

– Проблема даже не в скуке, а в том, что ты воспринимал ее как само собой разумеющееся. И это заинтересовало меня. Пойми, мне было любопытно узнать, что может сделать такой человек, как ты, если женщина, которую ты воспринимаешь как само собой разумеющееся, решает, что она больше не собирается играть в эту игру.

Самнер опять уставился на него с презрением:

– Не знаю, о чем вы говорите.

– Ну а если, – гнул свое Гелбрайт, – вы вдруг поняли, что то, что воспринимали как само собой разумеющееся, не было настоящим. Например, отцовство.

Предположение Ингрема сводилось к тому, что Хардинг вернулся за рюкзаком потому, что, несмотря на заявление Стивена, что рюкзак, найденный на борту «Крейзи Дейз», и есть тот самый, который был у него тогда, Ингрем по-прежнему считал, что нет, не тот. Пол и Дэнни Спендеры слишком настаивали на том, что рюкзак был большой, поэтому Ингрем и не мог допустить, что рюкзак треугольной формы соответствует описанию. И он подозревал, что Хардинг оставил рюкзак на месте, когда отводил мальчиков к крытой лодочной стоянке. Тем не менее логика причин, заставивших красавчика спуститься на побережье в то утро только затем, чтобы снова подняться с пустыми руками, не выдерживала критики. Может, кто-нибудь нашел рюкзак и унес его? Или Хардинг положил в него тяжелый камень и бросил в море? Оставлял ли он его вообще на первом выбранном месте?

В расстройстве Ник скатился вниз по глубокой ложбинке в глинистом обрыве туда, где склон, заросший травой, в конце карьера равномерно спускался к морю. Это была скала, направленная на запад, скрытая от солнца. Он задрожал от холода и сырости, проникающих сквозь тонкую тенниску и свитер. Оглянулся, чтобы рассмотреть расщелину в скале, стремясь хотя бы приблизительно представить себе место, где Хардинг появился перед Мэгги. Глина еще оставалась в ложбинке, по которой спустился сам Ингрем, но он заметил еще один спуск, очевидно, совсем недавний, чуть дальше и левее. Он пошел к нему, размышляя о том, что, возможно, Хардинг мог воспользоваться им, но поверхность была влажная от росы, и Ингрем решил, что это могло произойти несколькими днями раньше.

Он обратил внимание на берег внизу, пошел по траве, чтобы рассмотреть лучше. В трещинах камней застряли куски лёсса, прибитого волнами к берегу, пластиковые контейнеры… но никаких признаков зеленого большого рюкзака. Внезапно Ник почувствовал страшную усталость. Чем приходится заниматься. Он планировал провести выходной в полном безделье на борту «Мисс Кринт» и не рассчитывал посвятить его погоне неизвестно за чем. Ингрем взглянул на облака, подгоняемые юго-западным легким ветром, и его разочарование мгновенно рассеялось…

Мэгги поставила чашку чая на стол возле кровати матери.

– Я положила очень много сахара, – сообщила она. – Ник сказал, тебе нужна энергия.

Она взглянула на одеяло. Оно в ужасном состоянии – изношенное, покрытое пятнами… Затем Мэгги увидела капли танина на пижамной куртке Селии. Она с удивлением заметила, что простыни находятся в безобразном состоянии. Прошла вечность с тех пор, как в доме время от времени слышался шум стиральной машины. Мэгги зло подумала, что никогда не должна пользоваться словом «грязнуля» при разговоре с Ником.

– Я бы выпила бренди, – произнесла Селия со вздохом.

– Я бы тоже. Но у нас нет бренди.

Она стояла около окна, глядя в сад, с чашкой чая в руках.

– Почему он хотел поладить с тобой, ма?

– Ты его спросила?

– Да. Он сказал, что это личная шутка.

Селия усмехнулась.

– Где он?

– Ушел.

– Надеюсь, ты поблагодарила его за меня.

– Нет, не поблагодарила. Он начал выговаривать мне, поэтому я отослала его.

В глазах матери промелькнуло любопытство.

– Как необычно для Ника, – сказала она, доставая чай. – За что он тебе выговаривал и что приказывал?

– Что-то язвительное.

– О, понимаю.

Мэгги покачала головой:

– Сомневаюсь. Он как Матт и Ава. Думает, общество сможет извлечь больше пользы из этого дома, если нас выселить, а его передать бездомной семье.

Селия отпила глоток чаю и откинулась на подушки.

– Тогда я понимаю, почему ты так рассердилась, – ровным голосом произнесла она. – Всегда раздражает, когда кто-нибудь прав.

– Он назвал тебя грязнулей и сказал: «Чудо, что ты не слегла с пищевым отравлением».

Селия задумалась.

– Я нахожу, что трудно поверить, будто он не подготовился ответить, почему хотел подружиться и быть со мной на равных. К тому же он вежливый молодой человек, не употребляет такие слова, как «грязнуля». Это больше в твоем стиле, так ведь, дорогая? Если бы он действительно хотел подружиться и быть наравне со мной, он бы расстроил мои планы давным-давно. Я была чрезвычайно груба с ним и жалею об этом с тех самых пор.

– Что ты сделала?

– Он пришел ко мне за два месяца до твоей свадьбы, предупреждая о твоем женихе, а я послала его подальше.

Ни она, ни Мэгги не могли даже подумать, что Мартин Грант вовсе не Мартин Грант, а человек, лестью прокладывающий свой путь в их жизнь. Его настоящее имя Роберт Хилей. Для Мэгги, которая три месяца просуществовала как миссис Мартин Грант и столкнулась с неизбежностью проинформировать банки и корпорации о том, что ни имя, ни титул ей не принадлежат, все было значительно труднее.

– Правда, улики против Мартина были очень слабыми, – продолжала Селия. – Ник обвинил его в попытке надуть свекра и свекровь Джейн Филдинг на несколько тысяч фунтов, прикидываясь дилером по произведениям античного искусства. Если бы я послушалась Ника… – Она помолчала. – Беда в том, что Ник разозлил меня. Он как заведенный спрашивал, что я знаю о прошлом Мартина. Но когда я рассказала, что отец Мартина владеет кофейными плантациями в Кении, Ник рассмеялся и воскликнул: «Как удобно!»

– Ты показала ему письма, которые писали нам его родители?

– Предположительно писали, – поправила ее Селия. – Конечно, показала. Это было единственным доказательством, что Мартин из респектабельной семьи. Но, как правильно заметил Ник, в адресе был указан абонентский ящик в почтовом отделении Найроби. Он сказал, что любой может отправлять ложную корреспонденцию таким образом. Он хотел получить прежний адрес Мартина в Британии. Все, что я могла ему дать, – адрес квартиры Мартина, которую он снимал в Борнмуте. – Она вздохнула. – Но, как сказал Ник, не нужно быть кофейным плантатором, чтобы снимать квартиру. И он еще сказал, чтобы я сделала несколько запросов перед тем, как позволю дочери выйти замуж за человека, о котором ничего не знаю.

Мэгги повернулась к ней:

– Тогда почему ты этого не сделала?

– О, я не знаю, – вздохнула мать. – Возможно, потому, что Ник был так отвратительно высокомерен… Возможно, потому, что однажды я осмелилась задать ему вопрос, подходит ли Мартин в качестве мужа… Он назвал меня надоедливой сукой и отказывался разговаривать со мной несколько недель. Я думаю, что я спрашивала тебя, можешь ли ты и вправду выйти замуж за человека, который боится лошадей?

– Да, – медленно ответила дочь, – и мне нужно было послушаться тебя. Сейчас я очень сожалею, что не послушалась. – Она скрестила руки на груди. – Что ты сказала Нику?

– Приблизительно то, что ты сейчас сказала о нем. Я назвала его идиотом-выскочкой с комплексом Гитлера и отругала за то, что он всеми силами старается оклеветать моего будущего зятя. Потом спросила, в какой день миссис Филдинг, по ее заявлению, видела Мартина. А когда он ответил, солгала, сказав, что она никак не могла видеть его, потому что он с тобой и со мной выезжал верхом на прогулку.

– О Боже мой! – вздохнула Мэгги. – Как ты могла сделать это?

– Потому что ни на мгновение я и подумать не могла, что Ник прав, – ответила Селия с иронической улыбкой. – В конце концов, он обыкновенный полицейский, а Мартин казался таким джентльменом… Выпускник Оксфорда. Выпускник Итона. Наследник кофейных плантаций. Так кто же выигрывает приз за глупость, дорогая? Ты или я?

Мэгги покачала головой:

– Неужели ты по крайней мере не могла сказать мне об этом? Предупрежден – значит, вооружен.

– О, я так не думаю. Ты всегда была так груба с ним, особенно после того, как Мартин сказал, что бедняга краснеет как свекла каждый раз при встрече с тобой. Помню, как ты рассмеялась и сказала, что даже у свеклы больше сексуальной привлекательности, чем у тяжеловеса-неандертальца в полицейской форме.

Мэгги смущенно поежилась при воспоминании.

– Но потом-то ты могла рассказать мне об этом.

– Конечно, могла. Но я не видела, почему должна дать тебе повод переложить вину на меня. Ты была виновата в такой же степени, что и я. Жила с этой подлой тварью в Борнмуте и должна была в первую очередь сама разобраться во всех изъянах его истории. Ты же не наивный ребенок, Мэгги. Если бы хоть раз ты сходила к нему в офис, его мошенничество сразу бы раскрылось.

Мэгги вздохнула от раздражения на себя, на мать и на Ника Ингрема.

– Ты же не считаешь, что я знала об этом? Почему ты думаешь, будто я больше никому не верю?

Селия пристально посмотрела на нее, затем отвернулась.

– Я часто задавала себе этот вопрос, – пробормотала она. – Иногда думала, что это жестокость, иногда, что незрелость. Обычно я связывала это с тем, что избаловала тебя еще ребенком и сделала тебя тщеславной. Пойми, верх высокомерия – спрашивать человека о его побуждениях, если ты постоянно отказываешься задать такой вопрос лично себе. Да, Мартин скрытный, самоуверенный, но почему он выбрал именно нас своими жертвами? Ты когда-нибудь спрашивала себя об этом?

– У нас были деньги.

– У многих есть деньги, дорогая. Немногих надувают так, как это случилось с нами. Нет, – произнесла она неожиданно твердо. – Меня обманули, потому что я жадная, а тебя – потому что ты принимала как само собой разумеющееся, что мужчины считают тебя привлекательной. Если бы ты так не думала, то поинтересовалась бы, откуда и почему у Мартина такая странная привычка рассказывать каждому встречному, как он любит тебя. Это было так по-американски и так неискренне, и до сих пор я никак не могу понять, почему мы с тобой верили в это.

Мэгги повернулась так, чтобы мать не видела ее глаз.

– Да, – отозвалась она, нервничая. – Я тоже не могу.

Чайка рванулась вниз к берегу и стала долбить клювом что-то белое, виднеющееся на кромке воды. С любопытством Ингрем немного понаблюдал за ней, ожидая, что она улетит с мертвой рыбой в клюве. Но когда птица отошла от этого места, замахала крыльями, будто с отвращением, и улетела, пронзительно крича, он направился к кромке воды посмотреть, что же такое белое мелькало там. Между камнями застряла сумка? Кусок ткани? При каждом накате волны предмет неприятно раздувался, затем резко сдувался, барахтаясь в пене следующей волны.