Текст книги "Скульпторша"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 6

Стоянка для автомобилей перед «Браконьером» оказалась такой же пустынной, как и накануне. Но только на этот раз часы уже показывали три: время ланча прошло, и потому передняя дверь оказалась запертой. Роз постучала в окно и, не дождавшись ответа, обогнула дом, направляясь туда, где должна была находиться дверь на кухню. Она стояла приоткрытая, а изнутри доносилось негромкое пение.

– Привет! – выкрикнула журналистка. – Сержант Хоксли? – Она положила ладонь на дверь, готовясь толкнуть ее, чтобы распахнуть пошире, и чуть не упала, когда дверь буквально вылетела у нее из-под руки.

– Ты сделал это нарочно! – воскликнула Роз. – Я же могла сломать себе руку!

– О Господи, это опять ты, женщина! – заворчал Хэл, притворно поморщившись. – Неужели ты не можешь раскрыть рта, чтобы не обругать меня? Я уже начинаю думать, что моя бывшая жена была не такой уж кошмарной. – Он скрестил руки, продолжая держать в ладони кусок свежей рыбы. – Ну, что тебе нужно на этот раз?

У него определенно имелся талант всякий раз ставить ее в невыгодное положение. Роз приготовилась достойно ответить этому нахалу, но вместо этого почему-то только произнесла:

– Ну, прости. Но я же чуть не упала. Послушай, если ты сейчас занят, я могу прийти попозже. Чтобы побеседовать с тобой. – Она незаметно разглядывала его лицо, чтобы посмотреть, нет ли на нем следов новых побоев, но таковых не обнаружила.

– Я занят.

– Что если я вернусь, скажем, через час? Тогда мы смогли бы поговорить?

– Возможно.

Она горестно улыбнулась.

– Хорошо. Я вернусь сюда в четыре.

Он смотрел, как она уходит.

– И что ты собираешься делать целый час? – крикнул Хэл вдогонку удаляющейся женщине.

Она оглянулась.

– Наверное, посижу в машине. Мне нужно поработать над кое-какими записями.

Он помахал куском рыбы в воздухе.

– Я готовлю стейки из рыбы со слегка распаренными овощами и жареным в масле картофелем.

– Молодец!

– Тут хватит и на двоих.

Роз улыбнулась.

– Это приглашение или изысканная форма пытки?

– Конечно, приглашение.

Она не спеша вернулась.

– Если честно, то я умираю от голода.

Едва заметная теплая улыбка появилась на лице Хэла.

– Так что у нас новенького?

Он пригласил Роз на кухню и отодвинул для нее стул от стола. Затем он критически осмотрел ее и включил газ на плите.

– Ты выглядишь так, будто не ела по-настоящему уже несколько дней.

– Так оно и есть. – Ей вспомнились слова молодого полицейского в участке. – А ты хороший повар?

Он не стал отвечать и повернулся спиной к журналистке. Она тут же пожалела о том, что задала столь бестактный вопрос. Для нее предстоящая беседа с Хэлом казалась такой же пугающей, как и с Олив. Роз, похоже, не могла сказать и слова, чтобы не задеть чувства бывшего сержанта. Он налил ей вина, и она, пробормотав невнятное «спасибо», теперь сидела в тишине, которая ее нестерпимо угнетала. Так прошло пять минут, а Роз все никак не могла придумать, как ей лучше начать разговор. Она сильно сомневалась в том, что он охотно согласится помочь ей в сборе материала к книге об Олив.

Он положил стейки на подогретые блюда, аккуратно окружил их цельными жареными картофелинами, распаренными овощами и симпатичными миниатюрными морковками, а потом залил соусом со сковородки.

– Ну, вот, – коротко объявил он, подталкивая блюдо поближе к Роз, вероятно, даже не сознавая, насколько неуютно чувствовала себя сейчас его гостья. – Надеюсь, это улучшит ваш цвет лица. – После этого он сам присел за стол и набросился на еду. – Ну, что, женщина, приступай. Чего ты ждешь?

– Нож и вилку.

– Ах, да! – Он открыл ящик стола и, не глядя, вынул оттуда все, что требовалось для трапезы. – А теперь посвяти себя еде и не болтай зря. Пищей тоже надо уметь наслаждаться.

Далее Роз не нужно было уговаривать, и она с удовольствием приступила к еде.

– Сказочно! – наконец, резюмировала журналистка через некоторое время, с удовлетворением отодвигая от себя в сторону пустое блюдо. – Просто потрясающе.

Он приподнял одну бровь.

– Ну, и каков будет приговор? Так умею я готовить или нет?

Роз рассмеялась.

– Безусловно, умеешь. Можно мне спросить тебя кое о чем?

Он снова наполнил ее опустевший бокал.

– Если в этом есть необходимость.

– Если бы я сегодня не приехала, ты бы съел все это один?

– Я мог бы остановиться и после первого стейка. – Хэл помолчал. – А может быть, и нет. Сегодня столики у меня никто не заказывал, а такие вещи долго не хранятся. Скорее всего, я одолел бы оба.

В его голосе прозвучала горечь.

– И сколько же времени ты сможешь оставаться без посетителей? – неосторожно спросила Роз,

Но он сделал вид, что не расслышал ее.

– Ты говорила, что тебе необходимо со мной побеседовать, – напомнил Хэл. – О чем же?

Журналистка кивнула. Очевидно, ему, так же, как и ей самой, вовсе не хотелось зализывать свои раны на людях.

– Об Олив Мартин, – начала она. – Я пишу о ней книгу. Судя по всему, ты как раз был одним из тех полицейских, кто ее арестовал.

Он ответил не сразу, а некоторое время разглядывал собеседницу, поднеся бокал поближе к лицу.

– А почему книга будет именно об Олив Мартин?

– Она меня заинтересовала. – Она не могла предугадать его реакцию на свои слова.

– Ну, разумеется. – Хэл неопределенно пожал плечами. – Она совершила нечто из ряда вон выходящее. Так что было бы странно, если бы такая личность тебя не заинтересовала. Ты с ней уже встречалась? Роз кивнула.

– Ну и?

– Мне она понравилась.

– Это потому, что ты слишком наивна. – Он потянулся, выставив обе руки к потолку так, что хрустнули суставы в плечах. – Сначала ты собралась с силами и сконцентрировалась, приготовившись нырнуть в сточную канаву, чтобы вытащить оттуда настоящего монстра, а выяснилось, что тебе придется иметь дело со сравнительно симпатичным человеком. Олив в этом не уникальна. Большинство преступников приятны в общении почти все время. Можешь спросить об этом любого тюремщика. Кому, как не им, знать о том, что вся исправительная система держится на доброжелательности заключенных. – Он прищурился. – Но Олив умудрилась зарубить насмерть двух совершенно невинных людей. И то, что она показалась тебе обычным человеком, вовсе не умаляет ее страшного поступка.

– Разве я сказала что-то другое?

– Но ты собираешься писать о ней книгу. И даже если в ней ты осудишь Олив, в любом случае, она станет чем-то вроде знаменитости. – Он подался вперед, и в голосе его прозвучало недружелюбие. – А как же насчет ее матери и сестры? Где же справедливость в отношении их самих, если книга будет написана об убийце, и ей же достанутся и слава, и почет?

Роз опустила глаза.

– Меня это сильно беспокоит, – признала она. – Нет, даже не так. – Она взглянула на Хэла. – Раньше меня это беспокоило. Теперь я больше уверена в том, куда стремлюсь. Но я поняла, что ты имел в виду, говоря о жертвах. Сейчас очень просто сосредоточить внимание на Олив. Она жива. А они умерли, и мертвых трудно воскресить в памяти. Приходится полагаться на слова тех людей, которые рассказывают об усопших. Но их восприятие могло быть неверным еще и в те времена, а теперь к этому прибавляется и неточность памяти. – Журналистка вздохнула. – Я все еще сомневаюсь, стоит ли мне писать об Олив, и притворяться здесь нет никакого смысла. Но мне необходимо понять, что же именно случилось в тот самый день, прежде чем я приму окончательное решение. – Она дотронулась до ножки бокала. – Может быть, я действительно чересчур наивна, но меня нужно убедить в том, что это плохо. Я могу поспорить и даже доказать, что те, кому частенько приходится нырять в сточные канавы и выгребные ямы, иногда выбираются оттуда с чувством зависти или ревности.

– Что бы это могло значить? – Казалось, Хэла развеселило такое суждение.

Она снова внимательно взглянула на бывшего полицейского.

– Ведь то, что натворила Олив, шокировало вас. Но вовсе не удивило. Наверное, вы знали людей, которые совершали нечто подобное, и раньше?

– Ну и что?

– Поэтому вам и в голову не пришло узнать, почему она сделала это. А вот я – наивный человек, – тут она уверенно выдержала его взгляд, – и удивлена, и шокирована, и хочу узнать, почему все это произошло.

Хэл нахмурился.

– Все написано в ее заявлении. Сейчас я точно уже не вспомню все подробности, но она была возмущена и обижена тем, что ей не устроили праздничную вечеринку в день рождения. Как мне кажется, она рассердилась в тот момент, когда мать запретила Эмбер звонить на работу и притворяться больной ради того, чтобы составить компанию сестре. Между прочим, бытовые ссоры по мелочам иногда приводят к драматическим последствиям. А у Олив были более существенные причины для того, чтобы разозлиться. Если их сравнивать с тем, с чем мне приходилось сталкиваться до того дня.

Роз нагнулась и раскрыла свой кейс.

– Вот здесь у меня имеется копия ее заявления. – Она передала листки Хэлу и терпеливо ждала, пока он прочитает их до конца.

– Не понимаю ваших проблем, – наконец, признался он. – По-моему, она все ясно здесь объясняет. Она рассердилась, ударила их обеих, а потом не знала, куда ей деть тела.

– Да, именно так она и говорит, я согласна, но это еще не означает, что все, сказанное Олив, является правдой. Есть, например, одна очевидная ложь в ее заявлении, а, может, и больше. – Роз постучала по столу карандашом. – Вот тут, в начале, Олив утверждает, будто у нее с матерью и сестрой никогда не было близких отношений, но это опровергают все, с кем мне уже удалось поговорить. Все в один голос убеждают меня в том, что Олив была исключительно предана своей сестре.

Хэл снова нахмурил лоб.

– В чем же она еще лжет?

Роз наклонилась над текстом и нашла нужные строки.

– Вот тут она говорит, будто достала зеркальце и держала его у губ матери и сестры, чтобы посмотреть, появится ли на нем туман. Далее следует, что зеркало осталось чистым, и тогда она продолжила расчленение тел. – Роз перевернула страницу. – А вот тут, если верить патологоанатому, ясно говорится, что миссис Мартин оказывала сопротивление преступнику как раз перед тем, как ей было перерезано горло. Олив в своем заявлении об этом даже не упоминает.

Хэл покачал головой.

– Это ни о чем не говорит. Может быть, она хотела приукрасить все событие из-за запоздалого чувства стыда или была настолько поражена случившимся, что какие-то детали стерлись в ее памяти.

– А как же ложь насчет того, что она не была дружна с Эмбер? Это можно как-нибудь объяснить?

– Я должен что-то объяснять? Ее признание было абсолютно добровольным. Мы даже заставили ее подождать, пока не прибудет адвокат, чтобы не оставалось никаких сомнений в том, что со стороны полиции не было применено никакого давления. – Он осушил свой бокал. – Неужели ты хочешь попытаться доказать мне, что невинная женщина станет признаваться в подобном преступлении?

– Но это случалось и до нее.

– Только после долгих дней полицейского расследования и бесконечных допросов. И даже в этих случаях, когда дело доходит до суда, они отрицают все то, что было сказано в заявлении, уверяя суд и присяжных в своей невиновности. Олив не поступила так. – Хэл сам заинтересовался этой темой и не заметил, как начал увлекаться. – Поверь мне на слово, она так радовалась, что скинет всю тяжесть содеянного со своей груди, что не могла дождаться, когда же ей разрешат сделать заявление.

– А как все это происходило? Это было в форме монолога или же вам пришлось задавать ей наводящие вопросы?

Он заложил руки за голову и переплел пальцы.

– Ну, если только она сильно не изменилась за последнее время, ты, наверное, и сама успела убедиться в том, что из нее не так-то просто выудить хоть кусочек информации. – Он вопросительно склонил голову набок: – Нам пришлось самим задавать ей вопросы, но она отвечала весьма охотно. – Хэл задумался. – Большей частью она просто сидела на стуле и смотрела на нас так, словно хотела запечатлеть в памяти наши лица. Если говорить начистоту, то я живу в страхе, ожидая того дня, когда она выйдет на свободу и сделает со мной то же самое, что совершила когда-то с собственной семьей.

– Буквально пять минут назад ты убеждал меня в том, что она – сравнительно симпатичный человек.

Он почесал подбородок.

– Сравнительно симпатичный для тебя, – поправил Хэл. – Но ведь ты ожидала увидеть настоящее чудовище, потому тебе трудно было оставаться объективной.

Но Роз на этот раз не поддалась на обман. Вместо этого она достала из кейса магнитофон и положила его на стол перед собой.

– Можно мне записать нашу беседу?

– Я даже пока не дал своего согласия на эту беседу. – Хэл резко поднялся со стула и наполнил чайник водой. – Знаешь, что было бы лучше всего сделать? – добавил он через секунду. – Позвони сержанту Виатту. Он тоже там присутствовал, когда Олив делала заявление, и до сих пор служит в полиции. Кофе хочешь?

– Если можно. – Она молча наблюдала, как он выбрал темную арабику и насыпал перемолотый порошок в кофейник. – Мне было бы приятней поговорить с тобой, – ровным голосом произнесла журналистка. – Полицейских, как известно, трудно застичь на рабочем месте, да еще заставить пожертвовать своим временем. Могут пройти недели, прежде чем я договорюсь с ним о встрече. Кстати, я не собираюсь упоминать о тебе в книге или цитировать твою речь. Ты можешь сам перечитать готовую рукопись, если, конечно, дело дойдет до этого. – Она неестественно рассмеялась. – То, что ты мне расскажешь, может заставить меня поменять свое мнение насчет книги.

Хэл взглянул на собеседницу, рассеянно почесал грудь через рубашку, и только потом, видимо, пришел к какому-то решению.

– Хорошо. Я расскажу все то, что помню, но тебе придется все это еще раз проверить. Прошло слишком много времени, а я не могу полностью полагаться на свою память. С какого момента мне лучше начать?

– Когда раздался ее телефонный звонок в полицейский участок.

Хэл подождал, когда закипит чайник, наполнил кофейник горячей водой и поставил его на стол. – Это был не срочный звонок в полицию «999». Она нашла номер по справочнику и позвонила прямо в участок. – Он покачал головой, вспоминая все подробности того дня. – Все началось как какой-то глупый розыгрыш, потому что дежурный сержант не мог взять в толк, что же голос на другом конце телефонного провода пытается ему сообщить.

* * *

Хэл уже надевал куртку: его смена закончилась, и он собирался домой. В этот самый момент к нему и подошел дежурный сержант с листком бумаги, на котором был записан какой-то адрес.

– Сделай мне одолжение, Хэл, проверь вот этот адресок по дороге домой. Это на Левен-роуд, ты почти проезжаешь мимо. Какая-то сумасшедшая женщина орала мне в трубку, что у нее на кухонном полу валяются какие-то цыплячьи ноги, что ли. – Он скорчил недовольную гримасу. – И она требует, чтобы полицейские убрали их. – Тут сержант ухмыльнулся. – Полагаю, она строгая вегетарианка. А ты у нас специалист по различным блюдам. Выясни, что там у нее случилось, ладно? Вот и отлично, молодец.

Хоксли подозрительно взглянул на коллегу.

– Там действительно потребуется что-то улаживать? Это не розыгрыш?

– Не знаю. Честное скаутское. – Он снова хихикнул. – Скорее всего, у этой дамы не все в порядке с головой. Такими сейчас весь город кишит. Бедняжки! Вот что получается, когда правительство решает выкинуть всех психов из больниц и вернуть в родные дома. Сделай все так, как она просит, иначе эта дуреха будет названивать всю ночь. Тебе на это понадобится пять минут, не больше.

Дверь открыла Олив Мартин. Глаза у нее покраснели от слез. От девушки сильно пахло потом. Она осунулась и сгорбилась, как будто от отчаяния. Ее мешковатая футболка и такие же бесформенные штаны были здорово перепачканы кровью, словно кто-то пытался изобразить на ткани абстрактную картину. Но Хэл только мимолетно взглянул на ее одежду. Да и почему он должен был внимательно рассматривать ее? У него не было никаких дурных предчувствий. Он даже не подозревал, какой ужас ждал его впереди.

– Сержант Хоксли, – представился Хэл и ободряюще улыбнулся, предъявляя Олив свои документы. – Это вы звонили в полицейский участок?

Она шагнула назад, продолжая держать дверь открытой.

– Они в кухне, – произнесла Олив и указала куда-то вглубь коридора. – На полу.

– Хорошо. Сейчас мы пройдем туда и посмотрим. Как вас зовут, любовь моя?

– Олив.

– Чудесно. Олив, проводите меня. Давайте поглядим, что же вас так расстроило.

Было бы легче, если бы заранее было известно, что находится там, на кухне? Наверное, нет. Хэл частенько задумывался впоследствии о том, что он, скорее всего, вообще бы не пошел на ту кухню, если бы его предупредили, что там он увидит последствия настоящей человеческой бойни. Он в ужасе уставился на изувеченные разрубленные тела, топор и реки крови, которые заливали весь пол. Потрясение было настолько велико, что некоторое время сержант вообще не мог дышать. Ему казалось, что в живот ему ударил какой-то железный кулак, сжавший диафрагму и лишивший легкие способности нормально функционировать. На кухне отвратительно пахло кровью. Хэл прислонился к дверному косяку и принялся отчаянно заглатывать воздух, пресыщенный омерзительной вонью. Потом он опрометью бросился по коридору и выскочил в сад, где его рвало снова и снова.

Олив в это время наблюдала за ним, сидя на ступеньках лестницы. Ее лицо, широкое и круглое, было таким же бледным, как и у полицейского.

– Вам надо было приехать ко мне с другом, – раздался ее печальный голос. – Наверное, вам тогда не было так плохо, если бы вы знали, что вас двое.

Хэл прижал к губам носовой платок и по рации вызывал подкрепление. Пока он говорил, краем глаза поглядывал на Олив. Теперь он ясно разглядел пятна крови на ее одежде. Его снова одолел приступ тошноты. Господи! ГОС-ПО-ДИ!!! Она действительно сумасшедшая! Но насколько? Может быть, она сейчас снова возьмется за топор, чтобы зарубить и его?

– Ради всего святого, приезжайте быстрее! – кричал он в рацию. – Дело очень срочное!

Сам Хэл оставался в саду. Ему было страшно снова заходить в дом.

Олив флегматично взглянула на полицейского.

– Я не причиню вам вреда. Не надо ничего бояться.

Хэл промокнул платком вспотевший лоб.

– Кто они такие, Олив?

– Моя мать и сестра. – Она невольно взглянула на свои руки. – Мы поссорились.

От ужаса и страха во рту у Хэла все пересохло.

– Лучше сейчас об этом не говорить, – предложил он. По ее толстым щекам покатились слезы.

– Я не хотела, чтобы все так произошло. Мы поссорились. Моя мать очень сильно разозлилась на меня. Мне, наверное, сейчас надо сделать заявление?

Хэл отрицательно покачал головой.

– Можно не торопиться.

Она смотрела на него, не моргая, и слезы постепенно высохли на щеках двумя грязными дорожками.

– А вы сможете забрать их отсюда до того, как вернется домой мой отец? – попросила Олив через минуту или две. – Наверное, так было бы лучше.

Хэл почувствовал во рту горький привкус желчи.

– Когда он обычно приходит?

– Он заканчивает работу в три часа. У него неполный рабочий день.

Сержант механически взглянул на часы. Он пока что плохо соображал.

– Сейчас без двадцати три, – тупо произнес он.

Олив держалась на удивление спокойно.

– Тогда к нему на работу мог бы зайти полицейский и сообщить ему, что произошло. Так было бы лучше, – повторила она. В этот момент они услышали вой сирены. – Пожалуйста. Я прошу вас, – умоляюще произнесла Олив.

Хэл послушно кивнул.

– Хорошо, я сейчас все устрою. Где он работает?

– В компании перевозок «Картерс». Это рядом с доками. Хэл передавал по рации сообщение, когда две полицейские машины с включенными сиренами обогнули угол и притормозили у дома номер 22. По всей улице стали распахиваться двери, из которых высовывались изумленные лица соседей. Он выключил рацию и посмотрел на Олив.

– Я все сделал, как вы просили, – доложил он. – Теперь можете за отца не волноваться.

Большая слеза прокатилась по неровной щеке.

– Может быть, сделать чаю?

Хэл вспомнил кухню и тут же заторопился.

– Лучше не надо.

Сирены стихли, и из машин начали выпрыгивать полицейские.

– Мне так неловко, что я вызвала столько беспокойства, – произнесла Олив куда-то в пустоту.

После этого она ничего не говорила, но только потому, как вспоминал Хэл, что к ней никто не обращался. Ее усадили в гостиную и оставили под присмотром потрясенной сотрудницы полиции. Так она там и сидела и почти не шевелилась, молча наблюдая через открытую дверь за тем, как в квартире суетятся стражи порядка. Если она и понимала, какой ужас начал сгущаться вокруг нее, то и виду не подала. Время проходило, следы эмоций стерлись с ее лица, Олив больше не выражала ни горя, ни сожаления по поводу того, что натворила. Встретившись с таким уникальным безразличием, полицейские единодушно пришли к выводу, что Олив сумасшедшая.

– Но ведь она плакала перед тобой, – перебила Роз. – Ты сам как считал, можно было ее назвать безумной?

– Я провел в той кухне два часа вместе с патологоанатомом. Мы пытались восстановить картину событий по пятнам крови на полу, столе и кухонных полках. А потом, когда были сделаны все фотографии, мы приступили к решению страшной головоломки: надо было догадываться, какая часть тела кому из двух женщин принадлежит. Конечно, я сразу решил, что Олив ненормальная. Никакой здравомыслящий человек так бы не поступил.

Роз в задумчивости пожевала карандаш.

– Тут сам собой напрашивается вопрос. Все, что ты сейчас сказал, подтверждает лишь то, что сам поступок свидетельствовал о сумасшествии человека, совершившего его. Я же хотела узнать, считал ли ты ее безумной не из-за этого поступка, а после общения с ней.

– А, ты начинаешь уже копаться в деталях. Я считаю, что одно от другого неотделимо. Да, я считал Олив ненормальной. Поэтому мы были с ней предельно внимательны и аккуратны и дождались, чтобы приехал ее адвокат к тому времени, когда она должна была делать свое заявление. Нас пугала даже сама мысль о том, что сейчас ее отправят в психушку на год, а потом какой-нибудь идиот решит, что она прошла курс лечения и может опять вернуться домой.

– Значит, ты удивился, когда узнал, что ее сочли нормальной, и она могла заявить о том, что считает себя виновной?

– Да, – признался Хэл, – удивился.

Около шести часов внимание полицейских снова было перенесено на Олив. С ее рук удалили запекшуюся кровь и тщательно обработали каждый ноготь, после чего девушку проводили наверх, чтобы она смогла помыться и переодеться. Ее старую одежду аккуратно упаковали в отдельные пластиковые пакеты и перенесли в полицейскую машину. Инспектор отвел Хэла в сторону и негромко произнес:

– Полагаю, она уже созналась в том, что сотворила. Хэл кивнул.

– Да. Более или менее.

– Скорее менее, чем более, – снова перебила рассказчика Роз. – Если все то, что ты говорил мне раньше, правда, она еще ни в чем не сознавалась. Она сказала, что поссорилась с матерью и Эмбер, что мать сильно разозлилась, и что сама Олив не хотела, чтобы все получилось именно так. Но она не говорила о том, что убила их.

Хэл был вынужден согласиться.

– Все верно. Но подразумевалось и то, что все это сделала она, поэтому я и попросил ее тогда пока что ни о чем не говорить. Я не хотел, чтобы впоследствии она заявила, будто ее никто не предупреждал ни о какой ответственности. – Он отпил глоток кофе. – Но, если идти твоим путем, то можно сказать, что она и не отрицала того, что совершила убийства. А ведь именно так и повел бы себя невинный человек, особенно, в том случае, если бы его одежда была сплошь заляпана кровью жертв.

– Но ведь теперь получается, что ты предположил, будто Олив виновна, еще до того, как узнал об этом наверняка.

– Разумеется, она шла у нас первой подозреваемой, – сухо сказал Хэл.

Инспектор велел Хэлу отвезти Олив в полицейский участок.

– Только не позволяй ей ничего говорить до тех пор, пока мы не свяжемся с ее адвокатом. Договорились?

Хэл снова послушно кивнул.

– У нее остался отец. Сейчас, наверное, его уже задержали. Я послал за ним на работу машину, но не знаю, что ему там сказали.

– Значит, надо выяснить. И, Бога ради, сержант, если он еще ничего не знает, сообщите ему о происшедшем как можно мягче, иначе с бедолагой случится сердечный приступ. Узнайте, есть ли у него адвокат, и хочет ли он, чтобы тот представлял интересы его дочери.

После этого на голову Олив накинули одеяло и провели к машине. Но слухи об ужасном преступлении в округе уже поползли, и фотографы суетились у автомобилей, желая первыми заполучить желанный снимок. Как только Олив вышла из дома, раздался неодобрительный свист и улюлюканье, а какая-то женщина открыто рассмеялась, заявив при этом:

– Ребята, что толку от вашего одеяла? Чтобы скрыть эту жирную корову, надо было приходить сюда с палаткой. В любом случае, я легко узнала ее по ногам. Что же ты натворила, Олив?

Роз перебила Хэла в следующий раз только тогда, когда он в своем рассказе дошел до встречи в полицейском участке с Робертом Мартином.

– Подожди-ка. Она ничего не говорила, пока вы ехали в машине?

Хэл на секунду задумался.

– Да, она спросила, нравится ли мне ее платье. Я сказал, что нравится.

– Из вежливости?

– Нет. После жуткой футболки и брюк в платье она выглядела куда лучше.

– Потому что на платье не было пятен крови?

– Возможно. Нет, скорее, не из-за этого, – тут же поправил он сам себя, взъерошивая волосы. – Платье ей шло, в нем она имела какую-то форму, и оттого выглядела более женственно. Да какое это имеет значение?

Но Роз не отреагировала на его вопрос.

– Что еще она говорила?

– По-моему, что-то вроде: «Вот и хорошо. Это платье – мое любимое».

– Но в своем заявлении она говорила, что в тот день собиралась в Лондон. Почему же она не была одета в платье, когда совершала убийства?

Хэл выглядел озадаченным.

– Ну, может быть, она собиралась отправиться в Лондон в брюках?

– Нет, – упрямо повторила Роз. – Если это было ее любимое платье, значит, именно в нем она и должна была отправиться в Лондон. Ведь эта поездка была как бы ее собственным подарком себе на день рождения. Может быть, прямо на вокзале Ватерлоо она мечтала случайно встретиться со своим Принцем. Она не могла поехать туда ни в чем, кроме как в самом любимом платье. Надо быть женщиной, чтобы понять это.

Эта идея понравилась Хэлу.

– Но я каждый день вижу сотни девчонок, которые разгуливают в бесформенных футболках и мешковатых штанах. Особенно это касается полных. По-моему, они смотрятся в такой одежде ужасно, и, что самое странное, она им нравится. Видимо, они просто не желают потворствовать общепринятым стандартам и понятиям о красоте. Почему ты считаешь, что Олив была какая-то особенная в этом отношении?

– Потому что она не была мятежницей по натуре. Она жила в своем доме и находилась у матери под каблуком. Она даже пошла на ту работу, которую подыскала ей мать. Очевидно, выбираться куда-то одной ей было настолько непривычно, что она даже попросила сестру составить ей компанию. – Роз нетерпеливо забарабанила пальцами по столу. – Я права, и точно это знаю. Если только она ничего не придумала насчет своей поездки в Лондон, значит, она должна была отправиться туда только в своем любимом платье.

Но это не произвело на Хэла должного впечатления.

– Она была достаточно мятежной, чтобы суметь убить собственную мать и сестру, – напомнил он. – А если она смогла сделать это, то смогла бы и поехать в Лондон в брюках. Ты снова вдаешься в ненужные подробности. А может, она переоделась специально, чтобы платье оставалось чистым.

– Но ведь она определенно собиралась ехать в Лондон, да? Ты сам проверял эту версию?

– Во всяком случае, она взяла отгул на работе. Мы просто поверили в то, что она собиралась ехать именно в Лондон хотя бы потому, что она больше никому не рассказывала о своих планах.

– Даже отцу?

– Если она что-то говорила ему насчет этого, он ничего не помнил.

Олив ждала в комнате для допросов, пока Хэл разговаривал с ее отцом. Беседа получилась трудной и напряженной. Может быть, у него была такая привычка и раньше, или он специально так настроился, но только Роберт Мартин проявлял минимальную реакцию на все, что ему говорили. Это был красивый мужчина, но красота его больше напоминала греческие скульптуры. Им можно было восхищаться, но в то же время от него веяло холодом. Лицо у него было удивительно невыразительным, невозможно было угадать его возраст. Только суставы пальцев, изуродованные артритом, давали понять, что он уже не молод. Раз или два он приглаживал ладонью белокурые волосы или чуть дотрагивался до галстука, но, лицо все время оставалось на редкость невозмутимым. По нему было просто нереально определить, насколько его потрясло то, что произошло в тот роковой день. Если, конечно, его вообще могло хоть что-то потрясти.

– Он вам понравился? – поинтересовалась Роз.

– Не очень. Он напомнил мне Олив. Я плохо понимаю людей, которым легко удается скрывать свои чувства. Я ощущаю себя рядом с ними крайне неуютно.

Роз полностью разделяла мнение Хэла в этом отношении.

Хэл старался не вдаваться в подробности. Он рассказал Роберту Мартину только то, что днем тела его жены и одной из дочерей были обнаружены на кухне в его доме, и что другая его дочь, Олив, дала полиции все основания полагать, что именно она убила мать и сестру.

Роберт скрестил ноги и положил ладони на колени.

– Вы уже выдвинули обвинение?

– Нет. Мы ее даже не допрашивали. – Хэл внимательно следил за мужчиной. – Честно говоря, сэр, принимая во внимание серьезность возможного обвинения, мы подумали, что будет лучше, если рядом с ней окажется ее адвокат.

– Разумеется. Думаю, что мой адвокат, Питер Крю, сейчас приедет. – Он тут же вопросительно приподнял брови. – Простите, я не знаю все формальности. Я, наверное, должен позвонить ему?

Хэл был озадачен невозмутимостью мистера Мартина и только ладонью стер пот со лба:

– Скажите, вы уверены, что поняли, что произошло сегодня днем, сэр?

– Думаю, что да. Гвен и Эмбер мертвы, и вы считаете, что это Олив убила их.

– Не совсем так. Олив дала нам понять, что имеет какое-то отношение к их гибели, но, пока она не сделала никакого заявления, я не могу сказать, какое обвинение будет выдвинуто против нее. – Он помолчал несколько секунд. – Я хочу, чтобы вы четко понимали следующее, мистер Мартин. Патологоанатом из Министерства внутренних дел считает, что преступник проявил чудовищную жестокость как до смерти вашей жены и младшей дочери, так и после нее. Тем не менее, боюсь, что нам придется попросить вас опознать тела. Возможно, после того, как вы увидите их, вы станете не столь настойчиво интересоваться характером возможного обвинения. Принимая во внимание этот факт, скажите мне: по-прежнему ли вы желаете, чтобы именно ваш адвокат представлял интересы Олив?