Текст книги "Скульпторша"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Роз в отчаянии покачала головой.

– Это действительно так, но я могу поклясться, что у нее наступило просветление в момент, когда призналась во лжи. Правда, она здорово боится своего мужа.

Казалось, эти слова удивили Олив.

– Никогда раньше она его не боялась. Даже наоборот, скорее, он немного страшился своей супруги. И как же он отреагировал на то, что она сказала полицейским неправду?

– Он был в гневе и тут же велел мне убираться подобру-поздорову. – Роз поморщилась. – У нас не заладился разговор с самого начала. Он почему-то подумал, что я имею отношение к социальному обеспечению и явилась шпионить за ним.

Олив посчитала это заявление забавным, из ее горла вырвались непонятные звуки, означавшие смех.

– Бедный мистер Кларк!

– Вы говорили, что отец его любил. А вы сами?

Она безразлично пожала плечами.

– Я недостаточно хорошо знала его, чтобы любить или не любить. Помнится, мне было жаль его, потому что ему много приходилось терпеть из-за супруги. Он даже на пенсию вышел раньше, чтобы присматривать за ней.

Роз некоторое время обдумывала этот ответ.

– Но он ведь еще работал в то время, когда были совершены убийства?

– Он вел какие-то бухгалтерские дела, но в основном сидел при этом дома. Кажется, он занимался частными налоговыми декларациями. – Она стряхнула пепел с сигареты на пол. – Один раз миссис Кларк чуть не подожгла гостиную. С тех пор он боялся надолго оставлять ее одну. Она была очень требовательной и властной женщиной, но моя мать говорила, что таким образом она старается привязать его к своему фартуку.

– И это было правдой, как вы полагаете?

– Думаю, что да. – Она поставила сигарету на фильтр, что было ее привычкой, и вынула из пачки следующую. – Моя мать, как правило, в таких вещах не ошибалась.

– У них были дети?

Олив отрицательно покачала головой.

– Не думаю. Во всяком случае, я их не видела. – Она вытянула губы трубочкой. – Он сам у нее был, как дитя. Иногда было очень забавно наблюдать за ним. Мистер Кларк бегал по двору, суетился, выполнял приказы жены, и постоянно извинялся, если что-то у него получалось не совсем так, как ей хотелось. Эмбер называла его мокрым цыпленком, такой у него всегда был жалкий вид. – Олив засмеялась. – Я даже забыла об этом, только что почему-то припомнилось. Тогда это прозвище ему очень подходило. А как он выглядит сейчас?

Роз подумала о том, что, когда он с силой схватил ее за руку, то вряд ли походил на цыпленка.

– Я не заметила, чтобы он был мокрый, – улыбнулась она. – Но жалкий – точно.

Олив принялась изучать собеседницу любопытным пронзительным взглядом.

– Почему вы вернулись ко мне? – тихо поинтересовалась она. – В понедельник, похоже, вы не собирались делать этого.

– Почему вы так решили?

– Я поняла по выражению вашего лица. Вы посчитали меня виновной.

– Да.

Олив кивнула.

– Я очень расстроилась. Я раньше не понимала, что это означает, когда кто-то тебе верит. Политики называют это фактором хорошего самочувствия. – Роз заметила, что на белесых ресницах выступили капельки слез. – Человек постепенно привыкает к тому, что его считают настоящим чудовищем. Иногда даже мне начинает в это вериться. – Она положила между грудей свою громадную непропорциональную ладонь. – Когда вы ушли, я подумала, что у меня разорвется сердце. Глупо, правда? – Теперь слезы заполнили ее глаза. – Я не помню, чтобы меня что-то расстраивало так сильно.

Роз подождала, но Олив замолчала.

– Меня здорово поддержала сестра Бриджит, – наконец, заговорила журналистка.

Какой-то радостный свет, подобно восстающему пламени свечи, вдруг озарил лицо огромной женщины.

– Сестра Бриджит? – эхом откликнулась она. – Она ведь тоже считает, что это сделала не я, да? Я не знала. Мне казалось, что она приходит сюда только из христианского долга.

«Ну и пусть, – пришло в голову Роз, – ничего страшного в моей лжи нет».

– Конечно, она тоже считает, что ты невиновна. Иначе, зачем ей понадобилось так на меня действовать? – Она увидела, что в этот момент с Олив произошли какие-то перемены, и ее лицо стало по-своему привлекательным. Тогда Роз подумала: «Теперь мне обратного хода нет. Самое главное – больше никогда не спрашивать, виновна она или нет, иначе у нее действительно не выдержит сердце».

– Я этого не делала, – произнесла Олив, словно читая мысли журналистки.

Роз подалась вперед.

– Тогда кто же?

– Сейчас я уже сама этого не знаю. Одно время мне казалось, что это была я. – Она поставила второй окурок рядом с первым и наблюдала, как он затухает. – Тогда все казалось по-другому, – пробормотала она, думая о чем-то далеком.

– И кто же это был, как вы считаете? – еще раз спросила Роз через некоторое время. – Тот, кого вы любили?

Но Олив отрицательно мотнула головой.

– Я не выносила, когда надо мной смеялись. Куда проще, когда тебя боятся. По крайней мере, в этом случае ты чувствуешь, что тебя по-своему уважают. – Она взглянула на Роз. – Мне здесь хорошо, и я счастлива. Вы это можете понять?

– Да, – медленно кивнула Роз, вспоминая слова начальника тюрьмы. – Как ни странно, могу.

– Если бы вы меня не разыскали, может быть, я жила бы по-прежнему. Я нахожусь здесь на полном обеспечении. Я существую, не прилагая к этому усилий. Даже не представляю, что бы я стала делать на свободе. – Она вытерла ладони о бедра. – Люди снова начнут смеяться надо мной.

Это было смелое утверждение, и Роз не знала, что ответить, чтобы поддержать Олив. Да, люди стали бы смеяться. Была какая-то нелепость в этой гротескной женщине, несущей в своем сердце такую огромную любовь, что она согласилась назваться убийцей во имя дорогого ей человека. – Но я не собираюсь сдаваться, особенно теперь, – решительно произнесла журналистка. – Курица рождается для того, чтобы существовать. А вы родились, чтобы жить. – Она указала на Олив кончиком ручки. – И если вам непонятно, в чем разница между существованием и жизнью, то вам следует прочитать Декларацию Независимости. Жизнь предполагает наличие свободы и погони за счастьем. А вы, оставаясь здесь, лишаете себя и того, и другого.

– Куда же я пойду, и что стану делать? – Она начала нервно пожимать кисти рук. – Я никогда не жила одна. У меня не получится, не теперь, когда все знают обо мне все.

– Что именно они знают?

Олив замотала головой.

– Почему вы не хотите говорить со мной?

– Потому что, – с трудом выдавила Олив, – вы мне не поверите. Никто не верит, когда я начинаю рассказывать правду. – Она постучала в стекло, чтобы привлечь внимание охранника, ожидающего снаружи комнаты. – Вы должны все выяснить самостоятельно. Это единственный способ для вас что-то узнать.

– Но если я не смогу этого сделать?

– Хуже мне уже все равно не будет. Я смогу продолжать жить в одиночестве, а это самое главное.

«Да, – подумала Роз, – наверное. Так оно и есть, особенно под конец дня».

– Хорошо, Олив, только скажите мне вот еще что: вы мне когда-нибудь врали?

– Да.

– Зачем?

Дверь открылась, и Олив тяжело поднялась, когда сзади ее, как и раньше, хорошенько подтолкнули и приподняли.

– Иногда так спокойней и безопасней.

* * *

Когда Роз открыла дверь в квартиру, в гостиной снова разрывался телефон.

– Привет, – начала она, зажав трубку между ухом и плечом и стараясь одновременно снять куртку. – Розалинда Лей.

Господи, только бы не Руперт!

– Это Хэл. Я звоню тебе весь день. Где тебя черти носят? – В его голосе слышалась тревога.

– Ищу улики. – Она устало прислонилась к стене. – А тебе-то что?

– Я просто волнуюсь, хотя я не псих, Роз.

– Ну, вчера ты вел себя не совсем адекватно.

– Из-за того, что не стал вызывать полицию?

– И это тоже. Во всяком случае, если у человека испортили собственность, он, как правило, обращается в полицию за помощью. Если только, конечно, он устроил погром не сам.

– А что еще?

– Ты был ужасно груб. Я ведь только хотела тебе помочь.

Он негромко рассмеялся.

– Я до сих пор представляю себе тебя, стоящей на кухне с ножкой стола в руке. Ты бесстрашная женщина, Роз. Правда, ты здорово испугалась, но не отступила ведь! Я достал тебе фотографии. Они еще нужны?

– Конечно.

– У тебя хватит смелости приехать за ними, или ты предпочитаешь, чтобы я отправил их тебе по почте?

– Тут требуется вовсе не смелость, Хоксли, а толстокожесть. Я устала от того, что ты постоянно наносишь мне уколы. – Она улыбнулась своей шутке. – Да, и вот, что я вспомнила. Той соседкой, которая говорила, будто Гвен и Эмбер были живы после отъезда Роберта на работу, была, наверное, миссис Кларк?

Наступила тишина. Видимо, Хэл никак не мог уловить связь между двумя предложениями.

– Да, та самая, которая жила в соседнем домике.

– Так вот, она солгала. Теперь она утверждает, что не видела их. А это означает, что у Роберта Мартина нет никакого алиби. Ведь он мог совершить убийства и до того, как отправиться на работу.

– А зачем она должна была обеспечивать алиби Роберту Мартину?

– Не знаю. Я как раз хочу в этом разобраться. Поначалу мне показалось, что она, таким образом, выручала своего собственного мужа, но это не так. Кроме всего прочего, Олив рассказала мне, что в то время он уже вышел на пенсию, так что ему не нужно было обязательно появляться на работе. Ты не помнишь, вы как-нибудь проверяли заявление миссис Кларк?

– Мистер Кларк занимался бухгалтерским делом, верно? – Хэл задумался на несколько секунд. – Да, в основном он работал дома, но, кроме того, вел учет на нескольких мелких фирмах в том же районе. Как раз на той неделе он проверял счета конторы, занимавшейся центральным отоплением в Портсвуде. Он провел там весь день. Мы проверяли. Он не появлялся дома до тех пор, пока там не образовался полицейский кордон. Я помню, он тогда еще сильно ругался, потому что ему пришлось оставить машину чуть ли не в конце улицы. Пожилой господин, лысый, в очках – это он?

– Да. Но только то, что он и Роберт делали в течение всего дня, уже несущественно, если считать, что Гвен и Эмбер были убиты еще до того, как мужчины отправились на работу.

– Насколько можно верить этой миссис Кларк?

– К сожалению, не очень, – вынуждена была признать Роз. – Скажи мне, согласно заключению патологоанатома, какой он считает самый ранний срок наступления смерти?

– Не могу припомнить, – неожиданно сказал Хэл.

– А ты постарайся, – настаивала Роз. – Ты же сам подозревал Роберта и не поленился проверить его алиби. Полагаю, ты не сбросил его со счетов сразу же после того, как были получены данные эксперта судебной медицины?

– Нет, не вспомню, – повторил Хэл. – Но если предположить, что это дело рук Роберта, почему, скажи мне, он не стал убивать и Олив? Или почему она не решилась остановить его? Представляю, что за потасовка там была! Не могла она пропустить такое. Дом, как ты помнишь, не такой большой, чтобы она ничего не услышала.

– А может быть, ее вообще тогда не было в доме?

* * *

Священник нанес свой еженедельный визит в камеру Олив.

– Красиво, – заметил он, увидев, как женщина кончиком спички рисует закорючки, символизирующие кудри, на голове глиняной фигурки матери. – Это у тебя Святая Дева и Иисус?

Она посмотрела на него с любопытством.

– Мать душит свое чадо, – резким голосом пояснила Олив. – Как же это могут быть Дева Мария и Иисус?

Он пожал плечами.

– Я видел и более странные произведения искусства на тему религии. Кого же ты изобразила?

– Просто Женщину, – ответила Олив. – Еву в одном из ее воплощений. У нее ведь много лиц.

Священник, казалось, заинтересовался.

– Но она у тебя осталась без лица.

Олив повернула куклу, и только теперь священник увидел: то, что он принял за кудри, было лишь грубой имитацией глаз, носа и губ. Она снова повернула фигурку, с другой стороны было изображено то же самое.

– Двуликая, – вздохнула Олив, – и в то же время не способна смотреть вам в глаза. – Она взяла в руки карандаш и воткнула его между бедер куклы. – Но это не имеет никакого значения. Во всяком случае, для МУЖЧИНЫ. – Она зловеще оскалилась. – МУЖЧИНА же не смотрит на камин, когда кочергой ворочает в нем уголья.

* * *

Хэлу удалось починить заднюю дверь и кухонный стол, который он снова поставил на привычное место посреди комнаты. Пол был тщательно вымыт, холодильник выпрямился, стены сверкали чистотой, и даже несколько стульев переехали на кухню из зала и аккуратно стояли вокруг стола. Сам Хэл выглядел изможденным.

– Ты успел вздремнуть? – забеспокоилась Роз.

– Почти нет. Пришлось потрудиться.

– Ты совершил чудо. – Она огляделась. Кого ты ждешь? Королеву? Она может обойтись и более скромным приемом.

К ее удивлению, он схватил ее руку, поднес к губам и перевернул, чтобы поцеловать ладонь. Это было слишком неожиданным и нежным жестом для грубого мужчины.

– Благодарю вас.

Роз растерялась.

– За что? – беспомощно спросила она.

Он улыбнулся и отпустил ее руку.

– За то, что ты всегда говоришь правильные вещи. – На секунду ей показалось, что он объяснит свое заявление, но он только добавил: – Фотографии на столе.

Снимок Олив был переснят из полицейского досье. На нем женщина выглядела слишком суровой и без прикрас – такой, какой она часто бывала и в жизни. Снимки Гвен и Эмбер потрясли Роз, как Хэл ее и предупреждал. Они больше напоминали кошмар, и взглянув на них, Роз поняла, почему все считали Олив опасной психопаткой. Журналистка быстро перевернула их и сосредоточилась на фотографии Роберта Мартина. Его глаза и рот напомнили ей Олив, и теперь Роз представила себе, какое красивое лицо могла бы иметь Олив, если бы только собрала всю силу воли и избавилась от складок жира, так уродовавших ее. Отец Олив был действительно очень красивым мужчиной.

– И что ты собираешься с ними делать?

Она рассказала Хэлу о незнакомце, который пересылал письма Олив.

– По описанию этот человек очень похож на ее отца. А служащая из «Уэллс-Фарго» уверена, что сможет узнать его по фотографии.

– Но с какой стати отец стал бы посылать тайные письма своей собственной дочери?

– Чтобы подставить ее и сделать козлом отпущения чуть позже, после того, как будут совершены убийства.

Но Хэл не поверил в эту теорию.

– Ты, кажется, начинаешь цепляться за соломинку. Ну, а зачем тебе понадобились снимки Гвен и Эмбер?

– Пока я сама этого не знаю. Вообще-то, мне очень хочется показать их Олив, чтобы вывести из состояния апатии.

Он удивленно приподнял брови.

– На твоем месте я бы еще раз хорошо подумал, прежде чем делать это. Она непредсказуемый человек, и ты знаешь ее пока недостаточно хорошо. Ей может совсем не понравиться то, что ты покажешь ей ее собственное творчество.

Роз постаралась улыбнуться.

– Я знаю ее гораздо лучше, чем тебя. – Она положила фотографии в сумочку и вышла из ресторана. – Самое странное то, что вы похожи, ты и Олив. Ты требуешь от меня доверия, но сам его не предлагаешь.

Он задумчиво потрогал пальцами двухдневную щетину на подбородке.

– Доверие – обоюдоострый меч, Роз. Он может сделать тебя весьма ранимой. Мне очень хотелось бы, чтобы ты вспоминала об этом время от времени.

ГЛАВА 14

Марни изучала фотографию Роберта Мартина несколько секунд, после чего решительно встряхнула головой.

– Нет, это не он. Тот был не такой привлекательный, у него были другие волосы, гуще, не зачесаны назад, а с пробором набок. Я же вам говорила: у него были темно-карие глаза, почти черные. А у этого – светлые. Это ее отец?

Роз кивнула.

Марни вернула ей снимок.

– Моя мать всегда говорила мне: никогда не доверяй мужчине, если у него мочки ушей находятся ниже линии рта. Это отличительный признак преступника. Вы посмотрите сами.

Роз взглянула на снимок. Поначалу она не обратила внимание на такую подробность, наверное, потому, что волосы почти скрывали уши, но теперь заметила эту непропорциональную деталь.

– А ваша мать была знакома с преступниками? – поинтересовалась она.

Марни презрительно фыркнула.

– Разумеется, нет. Это просто такое поверье. – Она склонила голову набок и снова принялась изучать фотографию.

– Ну, если это правда, он был бы уже на учете в полиции.

– Он умер.

– А может быть, он передал свои гены дочери? Она уж точно преступница. – Марни достала пилочку и занялась ногтями. – Кстати, где вы достали этот снимок?

– Фотографию? Почему это вас так интересует?

Марни постучала кончиком пилочки по правому верхнему углу фотографии.

– Я знаю, где он снимался.

Роз внимательнее вгляделась в фотографию. За головой Мартина виднелся кусок абажура с замысловатыми закорючками в виде орнамента.

– Наверное, у себя дома. – Журналистка непонимающе пожала плечами.

– Сомневаюсь. Вы посмотрите на этот светильник. Я знаю в наших местах только одно местечко, где есть такие абажуры.

Только теперь до Роз дошло, что эти закорючки были просто буквами «лямбда», международным общепринятым символом гомосексуализма.

– Где это?

– В клубе у порта. Там иногда происходит такое. – Марни непроизвольно хихикнула. – В общем, там голубые снимают себе партнеров.

– Как он называется?

Марни снова хихикнула.

– «Белый Петушок».

* * *

Хозяин клуба сразу узнал фотографию.

– Это Марк Агню, – сообщил он Роз. – Он часто заходил сюда. Но в последние месяцы я его что-то не вижу. Что с ним случилось?

– Он умер.

Хозяин помрачнел.

– Что ж, надо смотреть правде в лицо, – заявил он с юмором висельника. – С этим СПИДом да с экономическим спадом в придачу, у меня скоро не останется ни одного посетителя.

Роз сочувственно улыбнулась.

– Вряд ли он умер от СПИДа.

– Что ж, какое ни есть, но все же утешение, дорогуша. Этот Марк часто выглядел обеспокоенным, должен вам сказать.

* * *

Миссис О'Брайен встретила Роз недовольным взглядом. Время и природная подозрительность убедили старушку в том, что Роз не имеет с телевидением ничего общего. Очевидно, эта женщина приходила сюда затем, чтобы получить информацию о ее сыновьях.

– А вы довольно нахальны, раз заявились сюда снова, надо заметить.

– Ах, вот как! – разочарованно вздохнула журналистка. – Значит, вы передумали, и теперь не хотите участвовать в нашей программе? «Ложь неизменно срабатывает, если ее повторять все время», – подумала она про себя.

– Программа, чтоб меня! Да ты, милочка, просто суешь нос не туда, куда следует! Что ты здесь вынюхиваешь? Вот что мне теперь важно знать.

Роз смело достала из сумочки письмо мистера Крю и протянула его женщине.

– По-моему, в прошлый раз я подробно объяснила вам суть дела, и вот условия моего контракта с телевизионной компанией. Вы сами прочитайте. Тогда поймете, что тут ясно определены цели нашей будущей программы. – Она указала пальцем на подпись Крю. – Вот это наш руководитель. Он прослушал пленку, которую мы записали с вами, и она ему понравилась. Теперь он будет огорчен, когда узнает, что вы изменили свое решение.

Матушка О'Брайен, увидев официальный документ, была сражена. Она нахмурилась, делая вид, что вчитывается в непонятные значки.

– Ну, хорошо, – наконец, смилостивилась она. – Контракт – совсем другое дело. Вам надо было еще в прошлый раз показать его мне. – Она сложила листок вчетверо, собираясь положить его себе в карман.

Роз улыбнулась.

– К сожалению, – начала она, отнимая письмо у Матушки О'Брайен, – это единственный экземпляр, и мне он понадобится при заполнении налоговой декларации. А если контракт потеряется, то никому из нас вообще ничего не заплатят. Мне можно зайти в дом?

Матушка сжала губы.

– Почему бы и нет. – Однако сомнения еще не полностью покинули ее. – Запомните: я не буду отвечать на вопрос, если он покажется мне подозрительным.

– Ну, конечно. – Роз прошла в гостиную. – Сейчас в доме есть кто-нибудь из членов вашей семьи? Я бы хотела подключить их к нашему разговору, если такое возможно. Чем больше народа будет участвовать в программе, тем лучше.

Пожилая женщина задумалась лишь на секунду и неожиданно крикнула:

– Майк! Спускайся вниз! С тобой хочет побеседовать одна дама! Малыш! И ты тоже иди сюда.

Роз, которую интересовал только Гэри, тут же мысленно представила себе, как пятидесятифунтовые бумажки с легкостью ветерка покидают ее бумажник. Но ей оставалось только мило улыбнуться при виде двух костлявых молодых людей, усаживающихся рядом со своей матерью на диван.

– Привет! – радостно начала Роз. – Меня зовут Розалинда Лей. Я представляю одну небольшую телевизионную компанию, которая собирается создать программу, посвященную социальным лишениям…

– Я им об этом уже рассказывала, – прервала журналистку миссис О'Брайен. – Обойдемся без предисловий. По пятьдесят фунтов каждому за участие. Я вас правильно поняла?

– Если только они отработают эти деньги. Мне нужно будет поговорить с ними час. Кроме того, меня уполномочили выплатить по пятьдесят фунтов только вашему старшему сыну Питеру и младшему Гэри. Тогда мы будем иметь самое широкое представление о вашей семье. Мне бы хотелось узнать, что чувствовали ваши дети, когда их пытались забрать в чужие семьи и воспитывать вдали от родного дома.

– Ну, Гэри уже сидит перед вами, – обрадовалась Матушка, указывая на непривлекательного и неуклюжего молодого человека слева от себя, – вот он. Мой Малыш. Пит пока находится в тюрьме. Так что придется обойтись Майком. Он у нас в семье идет третьим, но его забирали не меньше, чем Пита.

– Тогда давайте сразу и начнем. – Она развернула тщательно приготовленный список вопросов и включила магнитофон. Оба парня, как успела заметить Роз, имели абсолютно пропорционально поставленные уши относительно линии рта.

* * *

Первые полчаса Роз беседовала с Майком, пытаясь выяснить у него подробности детского опыта проживания в чужих домах. Журналистка старалась узнать, какое образование получил юный О'Брайен, вернее, почему оно у него полностью отсутствовало (как выяснилось, из-за безделья и нежелания учиться), а также почему с раннего возраста мальчик имел неприятный опыт общения с полицией. Майк оказался молчаливым и необщительным. Очень скоро Роз поняла, что ему сложно даже сформулировать свои мысли. Одним словом, он произвел на Роз отвратительное впечатление. Свое нетерпение она скрывала за вымученной улыбкой. «Интересно, – думала она, – мог ли из него вырасти более безнадежный человек, если бы власти оставили его в покое и понадеялись на воспитание матери?». Лично Роз в этом сильно сомневалась. Несмотря ни на какие грехи, Матушка искренне любила своих детей и верила им, а это ли не самое главное в отношениях между людьми?

С некоторым облегчением Роз переключилась на Гэри. Он все это время с неподдельным интересом слушал беседу журналистки с братом.

– Как я понимаю, вы не покидали дом до тех пор, пока вам не исполнилось двенадцать лет, – начала Роз, сверившись со своими записями. – Затем вас послали учиться в интернат. Но почему?

Он усмехнулся.

– Я бездельничал, занимался мелкими кражами, в общем, у меня было все, что и у моих братьев. В школе сказали, что я был самым ужасным из всего семейства, и меня сразу отослали в «Чапмен». Там я неплохо успевал и получил две грамоты, прежде чем бросил учебу окончательно.

Роз подумала о том, что он, наверное, понял все неправильно. Видимо, в школе Паркуэй посчитали, что он не безнадежен, и что стоит заняться его дальнейшим образованием. В результате он был переведен в интернат.

– Хорошо. Может быть, эти грамоты впоследствии, когда вы искали работу, помогли вам найти хорошее место?

Она с таким же результатом могла говорить и о путешествии на луну. Работа, пожалуй, интересовала Гэри меньше всего в этой жизни.

– Я никогда не пытался куда-либо устраиваться. Мы и так хорошо жили.

Только теперь Роз вспомнила о том, как Хэл предупреждал ее: «У них совершенно другие ценности в этом мире, по сравнению с остальными людьми».

– Вы не хотели найти интересную работу? – удивилась она.

Он отрицательно покачал головой.

– А вас это интересовало, когда вы только-только избавились от школы?

– Конечно. – Этот вопрос несколько смутил ее. – Мне просто не терпелось поскорей покинуть родительский дом и начать жить самостоятельно.

Гэри пожал плечами, видимо, не меньше изумленный ее амбициями, чем она – отсутствием их.

– Мы всегда держались вместе и предпочитаем все делать сообща. Когда люди объединяются, любое их усилие приумножается. Выходит, вы не ладили со своими родителями?

– Конечно, я их любила, но не настолько, чтобы хотеть жить вместе с ними.

– Ну, тогда мне становится все понятно, – сочувственно вздохнул Гэри.

Как ни странно, но в этот момент Роз почувствовала, что немного завидует этой дружной семье.

– Ваша мама рассказывала мне, что на какое-то время вы все же устроились на одну фирму курьером и использовали в работе свой мотоцикл. Вам это нравилось?

– Так себе. Поначалу все было неплохо, но по городу кататься на мотоцикле – удовольствие небольшое. А там вся работа была только в городе. Ну, и платили нам очень мало. Этих денег даже не хватало на то, чтобы содержать мотоцикл. – Он горестно покачал головой. – Наш начальник оказался настоящей сволочью. В результате, мы не сумели выплатить деньги за мотоциклы, а без них, естественно, ни о какой работе и речи быть не могло.

Теперь у Роз имелось целых три версии относительно того, почему братья О'Брайен потеряли рабочие места в «Уэллс-Фарго». «Интересно, – размышляла журналистка, – какая теория верна? А может быть, все три, только даны они разными людьми и с разных точек зрения? Ведь истина – понятие не абсолютное, как когда-то было принято считать».

– А еще ваша мама мне рассказывала, – тут Роз постаралась придать своему лицу заинтересованное выражение, – что вам довелось даже иметь какие-то отношения с известной преступницей и убийцей, и это случилось как раз в то время, когда вы работали курьером.

– Вы имеете в виду Олив Мартин? – Если после убийств он и скрывал свои отношения с Олив, то теперь, видимо, мог свободно говорить о них. Все сомнения давно исчезли. – Да, это было забавно. Я доставлял ей письма по пятницам от какого-то типа, который ей нравился. А потом – вот те раз! – выясняется, что она убила своих родственничков. Я просто очень сильно удивился, когда услышал об этом. Мы-то и понятия не имели, что она сумасшедшая.

– Видимо, было именно так, потому что она изрубила мать и сестру на куски.

– Да уж. – Он о чем-то задумался. – Я не мог этого понять. Вроде с виду обычная девчонка. Я ее с детства знал. И тогда с ней все было в порядке. Это мамаша у нее была жуткая и сестрица – настоящая свинья. Господи, какая это была стерва!

Теперь удивилась Роз. Она привыкла к тому, что все любили Эмбер. Сколько раз ей приходилось слышать об этом!

– Ну, может быть, Олив скрывала свою сущность, а однажды все выплеснулось наружу? Так иногда случается.

– Да нет, я не о том. Я не понимал другого. Почему она не встречалась с этим господином, и ему приходилось пересылать ей какие-то письма? Даже если он был женат, можно было проводить время на какой-нибудь квартире, так, что об этом никто бы и не узнал. К тому же, он вовсе не был беден или скуп, судя по тем деньгам, которые он платил нам за доставку этих писем. Двадцать фунтов за один рейс. Наверное, он просто купался в деньгах, раз мог позволять себе такое.

Роз в задумчивости пожевала карандаш.

– А может быть, она этого и не делала, – размышляла вслух журналистка. – Ведь полиция могла арестовать невиновного человека. Если говорить правду, у них случается нередко.

Матушка О'Брайен еще крепче сжала губы.

– Они все продажные шкуры, – злобно выпалила она. – За любую ерунду с удовольствием запрячут в тюрьму хорошего человека. В этой стране нельзя быть ирландцем. Если ты ирландец, можешь ни на что не надеяться.

– И все же, – обратилась Роз к Гэри, – если предположить, что Олив не убивала, кто мог это сделать?

– Я ничего и не предполагал, – нахмурился Гэри. – Она сидит в тюрьме, выходит, она все и натворила. Я просто считаю, что не надо было ей так поступать, вот и все.

Роз пожала плечами, стараясь сделать все возможное, чтобы голос ее прозвучал сейчас безразлично.

– Наверное, вышла из себя и уже ни чего не соображала. Или сестра стала ее поддразнивать. Вы ведь говорили, что она была жуткая?

К удивлению Роз, за брата ответил Майк.

– Ангел на улице и дьявол в дому. Совсем как наша Трейси. Роз непонимающе улыбнулась:

– Как это истолковать?

– Настоящая сучка в семье, – пояснила Матушка О'Брайен, – зато с чужими ведет себя, как паинька. Но Трейси, конечно, не сравнится с Эмбер Мартин. Я всегда говорила, что этот ребенок плохо кончит. Понимаете, нельзя лицемерить всю жизнь и думать, что это сойдет с рук.

Роз заинтересовалась.

– Похоже, вы были хорошо знакомы с семейством Мартинов, а мне почему-то казалось, что вы проработали у них совсем недолго.

– Все верно, но только Эмбер позднее заинтересовалась одним из моих мальчиков. – Она запнулась и несколько секунд молчала. – Вот, правда, убей меня, но я не припомню, за кем из них она бегала. По-моему, это был ты, Малыш, да?

Но Гэри отрицательно покачал головой.

– Это был Крис, – подсказал Майк.

– Точно! – обрадовалась Матушка О'Брайен. – Она была без ума от него. Бывало, сядет в комнате, ничего не говорит, а только строит ему глазки, и при этом, казалось, ей больше ничего не надо в этой жизни. Учтите, что девчонке тогда было всего-то лет двенадцать или, может быть, тринадцать. А ему – сколько? – пятнадцать или шестнадцать. Но в таком возрасте все равно приятно, когда девчонка по тебе сохнет, а она была, что таить, очень симпатичная. Да и выглядела старше своих лет. Как бы то ни было, но мы тогда имели возможность поближе узнать Эмбер. Крис для нее был как король, ну, а всех нас она просто терпела, как его свиту. Язычок у нее – упаси Бог! Одна ругань. Сука, сука, сука, – вот что мне постоянно приходилось слышать от этой девочки. – Она презрительно скривилась. – Не знаю, почему я ни разу не отшлепала ее, наверное, я выносила все только ради Криса. Да, он по уши влюбился в нее, бедный мой мальчик. Разумеется, ее мать вообще не знала. Как только ей все стало известно, она позаботилась о том, чтобы все отношения между детьми прекратились.

Роз надеялась, что сейчас ее лицо не выдаст эмоций, которые она испытывала. Выходит, Крис О'Брайен – отец того самого ребенка Эмбер, который был рожден вне брака?! Похоже, так оно и было. Мистер Хейз тоже говорил, что во всем был виноват парень из общеобразовательной школы Паркуэй. Ну, а если Гвен запретила ребятам встречаться, значит, она-то точно знала, кто виноват в появлении на свет ребенка. Этот факт также объяснял и то, что Роберт Мартин проявил особую секретность, когда начал разыскивать мальчика. Скорее всего, О'Брайены и не знали, что Крис – отец того самого ребенка, который теперь должен был унаследовать ни много ни мало полмиллиона фунтов.

– Просто невероятно, – забормотала Роз, отчаянно пытаясь сообразить, что следует говорить в подобных случаях. – Я еще никогда не встречалась с людьми, которым приходилось так близко сталкиваться с убийствами. Скажите, наверное, Крис очень переживал, когда Эмбер убили?