Текст книги "Скульпторша"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Они прислушались к приглушенным воплям, раздававшимся из-за запертой двери.

– Су-у-ка! Сука! Су-у-ука!

Дежурная надсмотрщица нахмурилась.

– Кого она имеет в виду?

Ее коллега поморщилась.

– Полагаю, кого-то из нас. Все же было бы неплохо, если бы ее перевели отсюда. Она пугает меня, и серьезно.

– Ну, завтра она уже будет в полном порядке.

– Вот потому-то мне и делается страшно. По ней не скажешь, чем закончится день. – Она поправила выбившуюся из прически прядь волос. – Ты обратила внимание на то, что она не тронула ни одну из своих новых фигурок? – Она цинично усмехнулась. – Кстати, ты уже видела ее новое творение: мать и ребенок? Так вот, у нее мать душит свое чадо. Это даже неприлично. Полагаю, она хотела изобразить Деву Марию и младенца Иисуса. – Она вздохнула. – Так что мне ей сказать? Если не успокоится, лишим ее завтрака?

– Да. Раньше эта угроза всегда срабатывала. Будем надеяться, что с тех пор ничего не изменилось.

ГЛАВА 9

На следующее утро, но только неделей позже, чем планировалось, Роз прошла к одному из инспекторов в конторе социального обеспечения в городе Долингтоне. Он лишь мельком взглянул на ее распухшие губы и темные очки, проявив при этом минимум любопытства, и Роз поняла, что для этого работника такая внешность не должна была вызвать удивление. Она представилась и села на предложенный стул.

– Я звонила вам вчера, – напомнила журналистка.

Он кивнул.

– Вы говорили, что речь пойдет о проблеме шестилетней давности. – Инспектор постучал указательными пальцами по столу. – Должен сразу предупредить вас, что мы вряд ли сумеем помочь. У нас и без того хватает дел, чтобы справиться с текущими проблемами, а вы хотите, чтобы мы начали рыться в архивах.

– Но вы же работали здесь шесть лет назад?

– В июне как раз будет семь, – сообщил инспектор без всякого энтузиазма. – Но этим, боюсь, делу не помочь. Я не помню ни вас, ни вашей проблемы.

– Да вы и не можете помнить меня, – как будто извиняясь, улыбнулась Роз. – По телефону я не смогла вам всего рассказать, чтобы не тратить ваше время. Я не ваш клиент и пришла сюда не с тем, чтобы вы помогли мне отстоять мои права. Я писательница и сейчас собираю материалы для книги об Олив Мартин. Мне нужно побеседовать с кем-нибудь, кто знал ее, когда она работала здесь. Вот поэтому мне не хотелось услышать ваш отказ уже при первом телефонном разговоре.

Инспектор удивленно посмотрел на женщину, но во взгляде читалось и некоторое облегчение, ведь она не была клиенткой, а значит, ему не нужно было возиться со старыми бумагами, чтобы решить ее проблему.

– Да, это та самая толстуха, которая сидела вон там, дальше по коридору. Я даже и не знал, как ее зовут, пока о ней не напечатали в газете. Насколько я помню, мы с ней за все время обменялись всего лишь парой фраз. Да вы сами, наверное, уже знаете о ней больше, чем я. – Он сложил руки на груди. – Вы бы сразу сказали, что вам нужно, и вам бы не пришлось ехать в такую даль понапрасну.

Роз вынула свой блокнот.

– Это неважно. Мне нужны только имена. Я имею в виду тех, кто дружил с ней и часто разговаривал. Может быть, сейчас с вами работает еще кто-то, кто служил еще и в то время?

– Таких немного, но из них никто не был особенно дружен с Олив. После убийств к нам заходили журналисты пару раз, и даже тогда все говорили, что знали ее только по работе, не более.

Роз почувствовала, что инспектор не доверяет ей.

– Но кто стал бы осуждать их? – бодро заметила она. – Да и не исключено, что те репортеры просто искали повод, чтобы напечатать какую-нибудь грязную статью с броским названием: «Я здоровался за руку с чудовищем» или что-то столь же отвратительное. Только те, кто ищет признание толпы или круглые идиоты могут позволить себе быть использованными газетчиками, чтобы увеличить свою популярность и получить выгоду грязными методами.

– А ваша книга не увеличит вашу популярность и не принесет вам выгоду? – В его голосе вновь прозвучали недружелюбные нотки.

Роз улыбнулась.

– Если судить по масштабам газет, эта выгода практически ничтожна. – Она сдвинула очки на лоб, так, что теперь стали видны желтые круги под глазами. – Я буду с вами откровенна. Меня заставили взяться за эту книгу. Мой агент настоял на этом. Лично мне тема показалась неприятной, и я собиралась отказаться от затеи сразу же, после первого официального свидания с Олив. – Она внимательно взглянула на инспектора, вертя в руке свой карандаш. – Но потом я обнаружила, что Олив – простой и симпатичный человек, поэтому я стала продолжать свое исследование. И почти все, с кем мне приходилось разговаривать, отвечали примерно так же, как и вы. Они почти не знали ее, редко обменивались фразами, она для них была просто сотрудницей, которая сидела «вон там, дальше по коридору». Ну, теперь я могла бы написать книгу, даже имея свой скудный запас материала. Это был бы рассказ о том, как общественное гонение привело к тому, что одинокая, толстая и никем не любимая девушка была доведена до приступа ярости своим семейством, которое вечно поддразнивало ее. Но я этого не сделаю, потому что это было бы неправильно. Я считаю, что к ней отнеслись несправедливо. И я искренне верю в то, что Олив невиновна.

Удивленный инспектор взглянул на Роз по-новому.

– Мы тоже были поражены случившимся, – признался он.

– Потому, что вы считали, что это никак не вяжется с ее характером?

– Абсолютно не вяжется. – Он задумался на некоторое время и продолжал: – Она была хорошим работником, умнее многих, и она не высиживала здесь рабочее время, как это случалось с другими. Допустим, ей никогда бы не удалось совершить что-то грандиозное, но на нее всегда можно было положиться. Она охотно помогала другим, многих выручала и при этом никогда не участвовала в наших внутренних интригах. Она работала здесь примерно полтора года, и хотя никто не мог бы назвать ее своей лучшей подругой, она не имела и врагов. Она была одной из тех, о ком вы вспоминаете только в том случае, когда вам требуется помощь. Но вы вспоминаете с них с облегчением, потому что знаете – этот человек не подведет. Вы знаете таких людей?

Роз кивнула.

– Они немного скучноваты в жизни, но зато надежны.

– Да, и при этом всегда заперты в своей скорлупе.

– Она ничего не рассказывала вам о своей личной жизни? Инспектор отрицательно покачал головой.

– То, что я сказал вам в самом начале разговора – чистая правда. Наши дорожки пересекались крайне редко. Если это и происходило, то касались исключительно работы, и даже в этих случаях общение между нами было минимальным. То, что я смог рассказать вам, я сам услышал от тех сотрудников, которые высказывали свое мнение после убийств.

– Вы могли бы назвать их имена?

– Боюсь, что сейчас уже не вспомню. – Он неуверенно посмотрел на журналистку. – Олив знает их лучше. Почему вы не хотите спросить у нее?

«Потому что она мне ничего не станет говорить. Она вообще мне ничего не рассказывает», – подумала Роз, но вслух произнесла совсем другое:

– Просто мне не хочется делать ей больно. – Увидев удивление на лице инспектора, она вздохнула и пояснила: – Предположим, что те люди, к которым я приду, захлопнут дверь перед моим носом и вообще откажутся принимать меня. Олив спросит меня, как прошла встреча с той или иной подругой, имя которой она мне назвала, и что я смогу ей на это ответить? Олив, что касается тебя, ты для этой женщины давно умерла и похоронена. Нет, на это я пойти не могла.

Инспектор поверил в эту теорию.

– Хорошо. Я знаю одну женщину, которая могла бы помочь вам, но я не могу назвать ее вам без ее разрешения. Это пожилой человек, она уже на пенсии и, может быть, она не захочет впутываться в такое дело. Если вы не возражаете, я сначала позвоню ей и узнаю, что она скажет мне. Это займет всего несколько минут.

– Она дружила с Олив?

– Больше, чем кто-либо другой.

– Тогда скажите ей, что я не верю в то, будто Олив убила собственную мать и сестру, и что именно поэтому я собираюсь написать книгу. – Роз встала. – И, пожалуйста, не забудьте упомянуть, что мне жизненно необходимо побеседовать с теми, кто знал ее в то время. До сих пор мне удалось поговорить только с одной из ее школьных подруг и учительницей. – Она прошла к входной двери. – Я подожду в коридоре.

Инспектор не обманул Роз: на переговоры у него ушло пять минут, после чего он вручил журналистке листок бумаги с именем и адресом своей бывшей коллеги.

– Ее зовут Лилия Гейнсборо. В старые добрые времена она разносила чай в химчистке, еще до того, как повсеместно установили кофейные автоматы. Она ушла от нас три года назад в возрасте семидесяти лет и живет сейчас в квартале для пенсионеров и инвалидов на Прайд-стрит. – Он посоветовал Роз, как лучше доехать до этой улицы. – Она вас ждет, – закончил инспектор, и Роз от души поблагодарила его. – Не забудьте передать привет Олив от меня, когда пойдете навещать ее, – попросил инспектор, пожимая руку журналистке. – Правда, в те годы у меня было больше волос и не такие дряблые мышцы, поэтому по описанию она меня не вспомнит. Вы лучше назовите ей мое имя, его, как правило, не забывают.

Роз едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Инспектора звали Майкл Джексон.

* * *

– Ну, разумеется, я хорошо помню Олив. Я звала ее Пышкой, как сейчас помню, а она меня в ответ – Цветочком. Вы уже догадались, почему, милочка? Из-за моего настоящего имени Лилия. Олив была совершенно безобидным человечком. Я не поверила в то, что о ней писали потом, поэтому я сама отправила ей письмо, где так все и рассказала, как только узнала, куда ее поместили. Она мне ответила и заявила, что я не права, и теперь она должна понести наказание за то, что натворила. – Глаза старой мудрой женщины близоруко осматривали Роз. – Уже тогда я поняла, что она имела в виду, хотя никто не мог об этом даже догадываться. Она ничего подобного не совершала. Но всего этого могло бы и не произойти, если бы она не сделала того, что ей не следовало бы делать. Не желаете ли еще чая, милочка?

– Благодарю вас. – Роз протянула свою чашку и терпеливо ждала, пока старая хрупкая женщина поднимает огромный чайник из нержавеющей стали. Может быть, это осталось от старых привычек, когда она развозила чай на тележке? Чай оказался слишком крепким и отдавал танином. Роз насильно заставляла себя пить его, закусывая жесткой и совершенно несъедобной лепешкой. – Что же такого она сделала, чего ей не следовало бы делать? – переспросила она.

– Она расстроила свою мамочку и увлеклась одним из мальчиков О'Брайен. Разве не так?

– С кем именно?

– Ну, как раз это я не могу сказать вам наверняка. Мне всегда казалось, что это был самый младший из них – Гэри. Но учтите, я видела их вместе всего один раз, а эти братья очень похожи друг на друга. Это мог быть любой из них.

– Сколько же всего братьев в семье?

– Ну, раз вы уж меня спросили об этом, – Лилия сложила губы трубочкой, – должна заметить, что семья у них действительно большая. Их мамочка стала бабушкой уже, наверное, раз двадцать, а ей, как мне кажется, нет еще и шестидесяти. Они все жулики, милочка. Паршивые овцы в стаде. Они так часто садятся в тюрьму и выходят из нее, словно там их второй дом. Включая и их мамочку, разумеется. Она обучала их воровать, как только малыши начинали ходить. Ее лишали родительских прав, а детей забирали в добропорядочные семьи, но ненадолго. Им всякий раз удавалось найти дорогу домой. Юного Гэри один раз направили учиться в специальный интернат – в наше время это называлось исправительной школой для малолетних правонарушителей – и он там, кажется, преуспевал. – Она раскрошила лепешку на блюдце. – Но это продолжалось лишь до тех пор, пока он не сбежал домой. И тогда мамочка снова заставила его воровать. Это произошло так быстро, что никто ничего не успел понять.

Роз на секунду задумалась, а потом спросила:

– Скажите, Олив сама призналась вам в том, что встречается с одним из братьев?

– Нет, она почти ничего мне не рассказывала. – Лилия многозначительно постучала себя по лбу. – Но я смогла все сообразить сама. Олив стала ходить довольная, начала обращать внимание на свою внешность, даже немного похудела. Она купила себе несколько дорогих платьев в магазине, где работала ее сестра, и заметно похорошела. Разумеется, можно было понять, что за всем этим должен стоять мужчина. Я как-то спросила ее, кто же этот счастливчик, а она только улыбнулась и ответила: «Никаких имен, Цветочек, иначе у моей мамы будет приступ, если она узнает, кто он». А затем, буквально дня через два или три, я встретила ее в компании с одним из братьев О'Брайен. И лицо ее выдало – оно светилось от счастья. Я поняла, что это был ее возлюбленный, но когда я подошла поближе, он сразу же отвернулся, и я так не смогла определить, кто именно из О'Брайенов завоевал сердце Олив.

– Но откуда вы узнали, что это был О'Брайен?

– По его форме, – сразу отозвалась Лилия. – Они все носили одну и ту же форму.

– Они служили в армии? – удивилась Роз.

– Нет, братья О'Брайен одевались в кожаные жилеты, куртки и такие же штаны.

– Понятно. Вы хотите сказать, что они были байкерами? Ездили на мотоциклах?

– Да. Они еще называли себя «Ангелами из ада».

Роз нахмурилась. Ответ Лилии озадачил ее. Она убежденно доказывала Хэлу, что Олив не относится к мятежникам, и в ней не живет бунтарский, непокорный дух. Но «Ангелы из ада»! Это было уже слишком. Неужели девушка, воспитанная в школе при монастыре, могла позволить себе нечто подобное?

– Вы уверены в том, что рассказываете мне, Лилия?

– Да, уверена, и даже больше, чем в чем-либо другом. Когда-то я была уверена в том, что правительство знает, как вести государственные дела, и у него это неплохо получается. Теперь я бы так не стала говорить. Бывали времена, когда я была уверена в том, что раз Господь Бог находится на небесах, то с нашим миром тоже все будет в порядке. Не скажу, чтобы я так думала и сейчас. Если Бог действительно находится наверху, значит, он просто слепой, глухой и немой. Во всяком случае, в отношении меня. Но в данном случае я абсолютно уверена в том, что моя любимая Пышка влюбилась в одного из братьев О'Брайен. Вы бы только видели ее в те дни, и сразу бы поняли, что она, как говорится, втюрилась по уши. – Лилия сжала губы. – И это было, конечно, плохо. Очень плохо.

Роз отхлебнула глоток горького чая.

– Так вы считаете, что это один из братьев О'Брайен убил ее мать и сестру?

– Скорее всего, именно так. Скорее всего. Я уже говорила, милочка, что все они считались паршивыми овцами в стаде.

– А вы рассказывали о своих подозрениях полиции? – заинтересовалась Роз.

– Возможно, я бы все им доложила, но меня никто ни о чем не спрашивал, а добровольно я в участок ходить не стала. Если Пышка сама не стала распространяться на этот счет, значит, посчитала, что это ее личное дело. И, честно говоря, мне не очень-то хотелось заявлять против этой семейки. Они держались вместе и считались дружными ребятами, а мой Фрэнк умер давным-давно. И если бы они вздумали навестить меня, все могло кончиться трагически. Разве я не права?

– Где они живут?

– В квартале Бэрроу, на Хай-стрит. Городской совет посчитал, что их надо переселить в одно место, чтобы было легче наблюдать за ними, так сказать. Это ужасный район. Там нет ни одного честного человека, хотя далеко не все они – О'Брайены. Просто какое-то логово воров и мошенников, вот что такое квартал Бэрроу.

Роз в задумчивости сделала еще один глоток.

– Вы позволите мне использовать эту информацию, Лилия? Вы сознаете, что она может помочь Олив, если все, что вы рассказали мне, чистая правда?

– Конечно, милочка. Зачем бы я стала вас обманывать?

– Но тогда вам, возможно, придется поговорить и с полицейскими.

– Я понимаю.

– Но в этом случае ваше имя перестанет быть тайной, и не исключено, что кто-то из О'Брайенов захочет навестить вас.

Лилия бросила на собеседницу проницательный взгляд.

– Вы такая хрупкая, милочка, но все же сумели пережить побои, насколько я вижу. Наверное, я тоже смогу выдержать их визит. В любом случае, – решительно продолжала пожилая женщина, – я уже шесть лет неважно себя чувствую из-за того, что ничего не стала тогда говорить. Поэтому я только обрадовалась, когда мне позвонил Майкл и сказал, что вы приедете ко мне. Можете поверить в это, милочка. Вы действуйте, как считаете нужным, и не обращайте на меня внимания. К тому же, на новом месте я чувствую себя куда уверенней, чем на старой квартире. Там они могли бы поджечь весь дом давным-давно, и теперь я бы была мертва, и никто бы не позвонил мне, чтобы попросить о помощи.

* * *

Если Роз ожидала увидеть хотя бы несколько членов семейства О'Брайен, носящихся, как сумасшедшие, по кварталу Бэрроу на своих мотоциклах, то ее ждало разочарование. В пятницу днем этот квартал представлял собой самое безобидное место: на улицах пустынно, только где-то лаяла собака да молодые женщины, прогуливающиеся парочками со своими малышами в колясках, везли домой пакеты с продуктами, запасаясь едой на выходные дни. Как и во всех жилых кварталах, здесь было достаточно грязно и пустынно, словно в напоминание о том, что жильцы получили не совсем то, что обещал им городской совет. И если в районе серых безликих стен существовали индивидуальность и оригинальность, то они была спрятана где-то в глубине домов, вдали от посторонних глаз. Роз сомневалась в какой-либо исключительности этого района. Она ощутила здесь пустоту, словно люди терпеливо выжидали наступления других времен, когда кто-то еще должен был предложить им нечто лучшее взамен этой серости. «Совсем как я, – подумалось журналистке. – Совсем как я в своей квартире».

Выезжая из квартала, она заметила большое здание школы, с вывеской на воротах, гласящей: «Общеобразовательная школа Паркуэй». По площадке бесцельно бродили несколько ребят, и их голоса звенели в теплом воздухе. Роз притормозила, чтобы лучше разглядеть их. Кто-то играл в те игры, которые знакомы любому школьнику, однако журналистка сумела уловить в атмосфере и нечто такое, что заставило гордую Гвен отвернуться от этой школы и отправить своих девочек в другое место. Правда, близость монастыря к кварталу Бэрроуз могла бы насторожить даже самых либеральных родителей, а Гвен как раз не принадлежала к их числу. И, как ни парадоксально, но, если Лилия и мистер Хейз были правы, обе дочери Гвен все же соблазнились прелестями другого мира, находящегося невдалеке от них. Может быть, они поступили так назло своей матери?

Сейчас Роз пожалела о том, что у нее не числится в близких друзьях ни один полицейский, который мог бы разузнать всю подноготную семейства О'Брайен. Но по пути ей нужно было проехать «Браконьер», и Роз решительно свернула к ресторану. Наступило обеденное время, двери «Браконьера» были открыты, но столики, как и прежде, оставались пустыми. Роз выбрала себе место у окна и присела за столик, не снимая темных очков.

– Это уже излишне, – услышала она приветливый голос Хоксли откуда-то со стороны кухни. – Я не собираюсь включать свет в зале.

Она улыбнулась, но очки снимать не стала.

– Я хотела бы здесь пообедать.

– Хорошо. – Он распахнул дверь. – Заходи на кухню. Здесь гораздо уютней.

– Нет, я останусь здесь. – Она поднялась из-за столика. – Мне нравится сидеть у окна. Кроме того, мне хочется, чтобы дверь оставалась открытой. И еще… – Она глазами поискала колонки и, заметив их, успокоилась, – было бы неплохо послушать громкую музыку. Если возможно, что-нибудь из джаза. Давай оживим это место хоть немного. Господи, неужели ты не понимаешь, что никому не нравится принимать пищу в морге? – И она снова уселась у окна.

– И все же, – настойчиво повторил Хэл с ноткой недовольства в голосе, – если тебе хочется пообедать, ты можешь поесть на кухне вместе со мной. В противном случае тебе придется поискать другой ресторан.

Она внимательно изучила бывшего полицейского.

– Оказывается, тут дело вовсе не в спаде экономики, да?

– Какое дело?

– Ну, я имею в виду твоих несуществующих посетителей.

Он жестом еще раз пригласил Роз пройти на кухню.

– Я не понял: ты остаешься или поедешь в другое место?

– Остаюсь. – Она поднялась из-за стола. – Что же все это значит? – заинтересовалась журналистка.

– Ну, тебя это совершенно не касается, мисс Лей, – пробормотал Хэл, словно прочитав мысли женщины. – Полагаю, будет лучше, если ты займешься своими делами и оставишь мне мои. – Джефф уже успел позвонить ему в понедельник и сообщить результаты своего исследования: «С ней все в порядке, – доложил Виатт. – Живет в Лондоне, пишет книги. Разведена. Дочь погибла в автомобильной катастрофе. В нашем районе нет никаких знакомых. Прости, Хэл, но это все».

– Хорошо, – кротко согласилась Роз. – Но ты сам понимаешь, насколько все это загадочно и интригующе. Кстати, один из полицейских, у которого я узнавала, где ты находишься, весьма категорично отговаривал меня заходить сюда и, тем более, обедать. Я до сих пор не могу понять, почему. Когда имеешь таких друзей, врагам делать нечего, верно?

Хэл попытался изобразить на лице улыбку. Но глаза его оставались грустными.

– Если ты так считаешь, то, должен заметить, это действительно смело с твоей стороны – уже во второй раз воспользоваться моей гостеприимностью. – И он распахнул перед ней дверь, приглашая войти.

Она прошла мимо него на кухню.

– Просто я очень прожорливый человек, – безразлично ответила Роз. – И ты готовишь куда лучше, чем я. Но, в любом случае, – поспешно добавила она, – я собираюсь платить за то, что съем. – Она улыбнулась, но ее улыбка так и не коснулась глаз. – Это не ресторан, а какое-то прикрытие неизвестно чего.

Такой вывод развеселил Хэла.

– У тебя слишком живое воображение. – Он выдвинул для нее стул.

– Возможно, – согласилась журналистка, присаживаясь за стол. – Но я никогда не встречала владельца ресторана, который устраивал бы себе настоящие баррикады с зарешеченными окнами, главенствовал над пустыми столиками, не имел ни одного подчиненного и маячил в одиночестве на кухне все свободное время. – Она изумленно изогнула брови. – И если бы ты не готовил так великолепно, я бы вообще засомневалась в том, что пришла в ресторан.

Хэл подался вперед и неожиданно резким движением руки сорвал с Роз темные очки. Затем он аккуратно сложил их и оставил на столе рядом с журналисткой.

– И какой вывод я должен теперь сделать? – поинтересовался он, с болью разглядывая ее поврежденные глаза. – Если на твоем лице кто-то оставил следы побоев, значит, ты уже не писательница? – Он нахмурился. – Надеюсь, это была не Олив? – насторожился Хоксли.

– Конечно, нет. – Роз удивленно посмотрела на него.

– Тогда кто?

Она опустила глаза.

– Никто. Это неважно.

Он выждал несколько секунд и заговорил снова.

– Кто-то очень дорогой и любимый?

– Нет. – Она хлопнула ладонями по столу. – Скорее, наоборот. Это тот, на кого мне наплевать. – Она взглянула на Хэла и постаралась улыбнуться. – А кто избил тебя, сержант? Кто-то очень дорогой и любимый?

Он открыл дверцу холодильника и принялся изучать его содержимое.

– Когда-нибудь твоя привычка совать нос в чужие дела подведет тебя, и ты обязательно вляпаешься в какую-нибудь неприятную историю. Что ты любишь? Как насчет отбивной из ягненка?

* * *

– В общем, я приехала сюда, чтобы получить кое-какую информацию, – честно призналась Роз, когда обед был закончен и они перешли к кофе.

Хэл заулыбался, и вокруг его глаз образовались морщинки. «Необыкновенно привлекательный мужчина», – подумала Роз, с грустью сознавая, что ее влечение к нему нельзя было назвать взаимным. Обед оказался приятным времяпрепровождением, но при этом они продолжали держаться на приличном расстоянии, будто каждый из них успел сказать про себя: «Только в рамках приличия, и ни шагу вперед».

– Что ж, тогда продолжай, – предложил Хэл.

– Ты знаком с семейством О'Брайен? Они живут в квартале Бэрроу.

– Все знают эту семью. – ответил Хэл. – Но если между ними и Олив имеется какая-то связь, я готов съесть свою шляпу.

– Тогда ты точно заработаешь несварение желудка, – ехидно заметила Роз. – Мне сказали, что она встречалась с одним из братьев О'Брайен как раз накануне убийства. Скорее всего, с младшим, Гэри. Что он из себя представляет? Ты был с ним знаком?

Хэл сложил руки на затылке.

– Кто-то постоянно взвинчивает тебя, – пробормотал он. – Гэри лишь немногим лучше своих братьев, и что касается его развития, то он так и остался на уровне четырнадцатилетнего подростка. Это самые никчемные людишки, которых мне когда-либо приходилось встречать. Они не могут адекватно вести себя в обществе. Единственное, что они умеют, так это красть по мелочам продукты и товары первой необходимости из магазинов, да и даже в этом не смогли преуспеть. Главой семьи считается Матушка О'Брайен, у нее девять детей, в основном – мальчики, все уже взрослые, и если они не в тюрьме, то живут поочередно в маленьком домике с тремя спальнями в квартале Бэрроу.

– Они женаты?

– Если кто-то из них и находит себе половину, то ненадолго. В этой семье чаще разводятся, чем заключают брак. Обычно жены успевают найти замену мужьям, пока те отсиживаются в тюрьме. – Он начал массировать больные пальцы. – Но они удивительно плодовиты, о чем свидетельствует тот факт, что суды по делам несовершеннолетних правонарушителей частенько занимаются третьим поколением О'Брайенов. – Он печально покачал головой. – Кто-то старается завести тебя, – повторил Хэл. – Несмотря на все свои прегрешения, Олив никогда не считалась глупой, а чтобы влюбиться в Гэри, нужно окончательно потерять рассудок.

– Неужели они все такие безнадежные негодяи? – улыбнулась Роз. – Или это убежденность старого полицейского?

– Ты, наверное, забыла, что я давно уже не служу в полиции? – улыбнулся в ответ Хоксли. – Но они действительно ужасны, – подтвердил он. – Впрочем, на каждом участке имеется свое семейство таких же О'Брайенов. А если очень не повезет, можно получить под ответственность целый квартал отпетых мошенников, как, например, получилось с Бэрроу. Городской совет посчитал, что будет лучше, если они соберут всех паршивых овец в одно стадо. Они наивно полагают при этом, что полиция должна поставить надежную ограду вокруг этого района, чтобы обеспечить покой соседним кварталам. – Он холодно рассмеялся. – Кстати, это явилось одной из причин, почему я ушел из полиции. Мне до смерти надоело отправляться в такие вот места и расчищать помойку общества. Причем, заметь, такие гетто создает не полиция, а городские советы, правительство и, в конечном счете, само общество.

– Что ж, это разумный ответ, – рассудила журналистка. – Но тогда почему же ты так презираешь О'Брайенов? Судя по твоим словам, им нужна помощь и поддержка, а не осуждение.

Хэл пожал плечами.

– Наверное, это происходит из-за того, что им как раз предоставляется столько помощи и поддержки, сколько нам с тобой и не снилось. Они берут все, что предлагает им общество, и постоянно требуют от него еще большего. От таких людей бессмысленно ждать отдачу. Им никогда не придет в голову, что следует как-то компенсировать все то, что они когда-то получали. Получается, что общество остается у них в долгу и постоянно платит. Как правило, эти выплаты выражаются в том, что кто-то из О'Брайенов умудряется ограбить старушку, отнимая у нее все, что она успела скопить за жизнь. – Он сжал губы. – Если бы тебе приходилось столь же часто арестовывать представителей этого семейства, как мне, ты бы тоже начала презирать их. Я не отрицаю, что они представляют собой некий подкласс общества, но я не могу смириться с тем, что они не собираются даже пытаться подняться куда-нибудь повыше. – Хэл заметил, как нахмурилась Роз. – Наверное, я успел оскорбить твою либеральную восприимчивость?

– Нет, – мотнула головой Роз, и в ее глазах зажегся огонек. – Я только подумала о том, как твоя речь похожа на монолог мистера Хейза. Помнишь его? – Она попыталась изобразить тихий хрипловатый голос старика. – Их всех надо повесить на ближайших фонарях или расстрелять. – Хэл рассмеялся, и Роз улыбнулась.

– Мое сочувствие в отношении уголовников немного размыто в настоящий момент, – чуть подумав, заметил Хэл. – А если точней, то это можно сказать в отношении сочувствия в общем.

– Классический симптом надвигающегося стресса, – между прочим отметила Роз, продолжая внимательно следить за своим собеседником. – Как только мы ощущаем давление со стороны, то предпочитаем приберечь сочувствие для самих себя.

Хэл ничего не ответил.

– Ты говорил, что О'Брайены не могут вести себя адекватно, – напомнила Роз. – Но, может быть, они просто не в состоянии подняться выше, чем есть.

– Когда-то я сам в это верил, – признался Хэл, вертя в руке винный бокал. – Это было давно, когда я только поступил на службу в полицию. Но надо быть чересчур наивным, чтобы продолжать верить в это с течением времени. О'Брайены – профессиональные воры, и у них совершенно другие ценности в этом мире по сравнению с остальными людьми. Дело не в том, что они чего-то не могут. Они просто ничего другого не хотят. Они словно живут в другом, своем собственном мире. – Он улыбнулся. – А если ты такой страж порядка, который сохраняет в себе обыкновенную человеческую доброту, то скоро ты понимаешь, что тебе не место в полиции. Иначе все может закончиться печально, и ты сам станешь таким же безнравственным, как те люди, которых тебе приходится ежедневно арестовывать.

«Все страньше и страньше, как говорила Алиса в Стране Чудес», – подумала Роз. Значит, он и к полиции не имеет почти никакого сочувствия. Со стороны Хэл казался человеком, переживающим некую осаду, одиноким и озлобленным, запертом в своем замке. Но почему получилось так, что его забыли даже старые друзья-полицейские? Возможно, кто-то из товарищей все же остался.

– Скажи мне, обвинялись ли когда-нибудь О'Брайены в серьезных преступлениях? Ну, например, в убийствах.

– Нет. Я уже говорил, что они самые обыкновенные воры. Крадут в магазинах, шарят по карманам, могут забраться в чужую квартиру или угнать машину. Матушка сразу же занимается краденым, прячет его или сбывает, но насилие – это не их стихия.

– Мне говорили, что они называют себя «Ангелами из ада». Хэл посмотрел на журналистку с неподдельным интересом.

– Тебя кто-то очень искусно ввел в заблуждение. Неужели ты втайне считаешь, что, допустим, Гэри совершил оба убийства, а так как Олив была влюблена в него до безумия, то решила сама отсидеть за него срок?

– Звучит не слишком убедительно, да?

– Легче поверить в маленьких зеленых человечков, прилетевших с Марса. Кроме всего прочего, Гэри – настоящий трус. Он боится даже собственной тени. Однажды он забрался в чужой дом, считая, что там никого нет, но наткнулся на хозяина, который оказал ему достойное сопротивление. Так Гэри до того перепугался, что расплакался, как младенец. Он не смог бы резать горло женщине, которая в это время пытается спасти свою жизнь. У него бы просто ничего не получилось, как, например, у тебя или у меня. Да и его братья, кстати сказать, такие же сопляки. Это мелкие и подлые хорьки, а вовсе не хищные и опасные волки. Да и с кем ты разговаривала, скажи мне ради всего святого? Очевидно, этот человек обладал несравнимым чувством юмора.