Текст книги "Скульпторша"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Поэтому вы решились на аборт?

– Возможно. Мне тогда казалось это единственным решением проблемы. Теперь, конечно, я жалею, что поступила именно так.

– У вас еще будет масса других возможностей.

– Сомневаюсь.

– Так что же все-таки случилось в ту ночь? – поинтересовалась Роз.

Роз уставилась на Олив, не мигая, сквозь завесу сигаретного дыма.

– Эмбер нашла вещь, которую Эдвард подарил мне на день рождения. Я хорошенько спрятала ее, но у сестры была привычка рыскать по чужим ящикам. – Она скривила губы. – Мне часто приходилось убирать назад те вещи, которые она вытаскивала у других. В результате все решили, что это я страдаю излишним любопытством и вечно сую нос в чужие дела. – Она обхватила запястье большим и указательным пальцами. – Это была пластинка с цепочкой, браслет, на которой висел амулет: крохотное серебряное кресло. На пластинке он выгравировал надпись Нарния Э.Т. Вы поняли, что он хотел сказать? Нарния – это ты. А Нарния, как вам известно, это небесная страна. – Она улыбнулась чему-то своему. – Я была очень довольна таким замечательным подарком.

– Он очень любил вас, – сказала Роз, и это было утверждение, а не вопрос.

– Со мной он снова чувствовал себя молодым. – Между век с редкими короткими ресницами опять выступили слезы. – Мы никому не причиняли вреда, а просто наслаждались обществом друг друга, продолжая встречаться по воскресеньям, отчего создавалось впечатление, будто у нас есть какое-то будущее. – Слезы потекли по щекам. – Жаль, что я так вела себя в то время, но мне было приятно его внимание и ухаживания. Никогда раньше я не испытывала подобного. Мне оставалось только завидовать Эмбер, у которой было полно воздыхателей. Она уводила их к себе в спальню наверх, и мать ужасно боялась сказать ей поперек хоть одно слово. – Она разрыдалась. – Они всегда смеялись надо мной, а я ненавижу, когда надо мной смеются.

«Какой же это был страшный и неуютный дом! – размышляла Роз. – Там каждый отчаянно искал любовь и не находил ее. Могли ли они все признаться в этом, если бы понадобилось?»

Она выждала, когда Олив немного успокоится, после чего спросила.

– А ваша мать знала, что вы встречаетесь с Эдвардом?

– Нет. Я сказала, что это один коллега с работы. Мы всегда соблюдали крайнюю осторожность. Тем более, если учесть, что Эдвард был лучшим другом моего отца. Если бы тот узнал о наших отношениях, это расстроило бы всех сразу. – Она помолчала. – Правда, в конце концов, это все равно их расстроило, и еще как!

– Они вас раскрыли.

Олив грустно кивнула.

– Эмбер догадалась в ту же секунду, как только обнаружила браслет. Я так и знала, что для нее не останется секретов. Еще бы! Серебряное кресло, Нарния… Разумеется, такой подарок мог сделать только Эдвард, который даже напоминал одного персонажа из той же книги Льюиса – Падлглама. – Теперь она замолчала надолго и сильно затянулась сигаретным дымом.

Некоторое время Роз с любопытством смотрела на нее.

– И что же она сделала? – так и не дождавшись продолжения истории, поинтересовалась журналистка.

– То же, что и всегда, когда она сердилась. Она начала драться: вцепилась мне в волосы и стала тянуть их в разные стороны. Это я хорошо помню. И еще она очень громко визжала. Маме и папе пришлось силой отрывать ее от меня. Кончилось все тем, что со стороны мы стали напоминать участников своеобразной игры в «перетягивание каната»: с одной стороны мой отец и я, с другой – Эмбер и мои волосы. Тогда мне показалось, что весь мир перевернулся с ног на голову. Эмбер визжала и не переставала кричать, что у меня роман с мистером Кларком. – Она горестно уставилась на стол. – Моей матери стало плохо: она побледнела и схватилась за живот, словно ее должно было вот-вот вырвать. Я понимаю: никому не нравится, когда старики начинают ухаживать за молоденькими женщинами. Я часто видела это и в глазах администратора в «Бельведере». – Она нервно покрутила сигарету в пальцах. – Но теперь-то я понимаю, что это было потому, что мать уже знала и об отношениях отца с Эдвардом. Вот почему ее тошнило, а меня мутит и до сих пор.

– Но почему вы не стали ничего отрицать?

Олив с печальным видом затянулась сигаретой.

– В этом не было смысла. Она понимала, что Эмбер не врет. Наверное, ей это подсказывало и шестое чувство. Бывает так, что вы что-то узнаете, и тогда все, что раньше казалось странным и нелепым, вдруг проясняется и становится логичным и понятным. Так или иначе, но они начали орать на меня втроем, потом мать впала в ступор, а отец просто взбесился. – Она пожала плечами. – Я никогда раньше не видела папу таким злым. Тогда же мать выдала ему насчет аборта, и он принялся осыпать меня пощечинами, повторяя только, что я шлюха. А Эмбер в это время кричала, что он просто ревнует, потому что сам по уши влюбился в своего Эдварда. В общем, это было ужасно. – Глаза Олив наполнились слезами. – Так ужасно, что я сбежала из дома. – Она задумалась о чем-то, будто вспомнила нечто забавное. – А когда я вернулась на следующий день, то увидела на кухне море крови, а мать и Эмбер были мертвы.

– Значит, вас не было дома всю ночь? Олив кивнула.

– Да, и все утро.

– Но это же прекрасно! – Роз подалась вперед. – Мы сможем доказать это. Куда вы отправились?

– На пляж. – Она уставилась на свои руки. – Мне хотелось покончить жизнь самоубийством. Теперь я жалею, что тогда не сделала этого. Я просто сидела и думала о том, что произошло, и так прошла ночь.

– Но кто-то должен был видеть вас?

– Нет. Я не хотела, чтобы меня видели. Когда рассвело, я каждый раз пряталась за шлюпкой, когда слышала, что кто-то подходит ко мне.

– Когда именно вы вернулись домой?

– Около полудня. У меня не было еды, и я здорово проголодалась.

– Вы ни с кем не разговаривали по дороге? Олив еле слышно вздохнула.

– Меня никто не видел. Если бы я кого-то встретила, то, возможно, не находилась бы сейчас здесь.

– Как вы попали в дом? У вас был свой ключ?

– Да.

– Но откуда он взялся? – строго спросила Роз. – Вы сказали, что убежали из дома. Логично предположить, что вы пулей вылетели из него, как есть.

Олив вытаращила глаза.

– Я так и знала, что вы мне не поверите, – подвывала она. – Никто не верит мне, как только я начинаю говорить правду. – И она расплакалась.

– Все же я вам верю, – твердо заявила журналистка. – Просто мне хочется выяснить все детали.

– Сначала я пошла в свою комнату, чтобы взять кое-что с собой, и выбралась оттуда только потому, что все они очень громко кричали. – Она поморщилась. – Отец плакал, и это показалось мне невыносимым.

– Ну, хорошо, продолжайте. Итак, вы вернулись домой.

– Я вошла в дом и сразу направилась на кухню, чтобы раздобыть еды. Но как только я переступила порог, то тут же вся измазалась в крови, еще не понимая, что произошло. – Она взглянула на фотографию матери, и слезы брызнули из ее глаз. – Я не могу об этом часто думать, потому что всякий раз мне становится плохо. – Ее нижняя губа сильно затряслась.

– Хорошо, – попыталась успокоить собеседницу Роз. – Давайте сосредоточимся на чем-нибудь другом. Почему вы остались в доме? Почему не выскочили на улицу и не стали срочно звать на помощь?

Олив вытерла слезы кулаком.

– Я не могла пошевельнуться, – пояснила она. – Я хотела убежать, но вместо этого стояла на кухне, как вкопанная. В тот момент я думала только об одном: как было бы стыдно матери, когда люди увидели бы ее без одежды. – Губа продолжала дрожать, как у фантастического ребенка-великана. – Мне было очень плохо. Я хотела присесть, но на кухне не было стульев. – Она прикрыла губы рукой и нервно сглотнула. – В это время миссис Кларк начала стучать в окно кухни. Она орала, что Господь никогда не простит мне моих грехов, и изо рта у нее брызгала слюна. – Олив передернуло. – Я поняла, что мне нужно что-то сделать, чтобы она заткнулась, иначе будет еще хуже. Я схватила в руки скалку и бросилась к двери. – Она вздохнула. – Но по пути я поскользнулась и упала, а когда поднялась и доковыляла до выхода, соседки уже у дома не было.

– И после этого вы вызвали полицию?

– Нет. – Влажное от слез лицо снова скривилось. – Впрочем, подробности теперь я вспоминаю с трудом. Я тогда чуть не сошла с ума, потому что обнаружила, что вся перепачкалась в крови. Я без конца терла руки, стараясь очистить их. Но у меня это плохо получалось, до чего бы я ни дотронулась, все было в крови. – Она широко раскрыла глаза, вспоминая ужасы того дня. – Я всегда была неуклюжей, а тут еще пол скользил. Я постоянно спотыкалась о тела, нагибалась, чтобы поправить их, снова поднималась, а крови на мне становилось все больше и больше. – Печальные глаза снова наполнились слезами. – И тогда я поняла, что во всем должна винить только саму себя. Если бы я вообще не родилась, то этого бы не произошло. Я села и долго сидела неподвижно, потому что мне было очень плохо.

Роз в недоумении смотрела на опущенную голову Олив.

– Но почему вы все это не рассказали полиции?

Она подняла туманные, наполненные слезами глаза на Роз.

– Я так и собиралась поступить, но только со мной никто и разговаривать не стал. Понимаете, они с самого начала почему-то решили, что все это натворила я. А я в это время думала, чем же закончится все со мной и Эдвардом, и с Эдвардом и отцом. Потом я размышляла о своем аборте, об Эмбер и ее младенце, и мне пришло в голову, что все будет гораздо проще, если я скажу, что все сделала я.

Роз приложила все усилия, чтобы голос ее прозвучал ровно.

– А кто, как вы думаете, на самом деле сделал это? Олив выглядела жалкой и беззащитной.

– Я уже давно не думаю об этом. – Она сгорбилась, словно хотела защитить себя от кого-то. – Потом я решила, что это сделал отец, а они все равно решат, что это натворила я. Он оставался единственным, кто мог бы спасти меня. – Она начала теребить губы. – И потом, когда я сказала то, что от меня все ждали, я испытала большое облегчение. Мне не хотелось идти домой. Понимаете, мать умерла, а Эдвард оставался рядом, и наша тайна открылась. Наверное, я бы просто не смогла вернуться домой.

– Почему вы решили, что это сделал ваш отец?

Из горла Олив вырвался стон, напоминающий сдавленный крик раненого зверя.

– Потому что мистер Крю чудовищно обошелся со мной. – Она снова расплакалась, и ее горе ручьями слез излилось на измученное лицо. – Обычно, когда он приходил к нам домой, то дружелюбно похлопывал меня по плечу и справлялся: «Ну, как дела у нашей Олив?» А тогда, в полицейском участке. – Она закрыла лицо руками. – Он постоянно держал платок у рта, словно его все время тошнило. Он находился в другом углу комнаты, когда сказал мне: «Ничего не говори ни мне, ни полиции, иначе я не смогу тебе помочь». Вот тогда я поняла все.

Роз нахмурилась.

– Почему вы так решили? Я, например, ничего еще не поняла.

– Потому что отец был единственным человеком, кто знал, что меня не было ночью и утром дома. Но он не стал говорить это ни мистеру Крю, ни полицейским. Наверняка, это сделал отец, в противном случае он обязательно бы постарался спасти меня. Но он предпочел отправить меня в тюрьму, потому что оказался самым настоящим трусом. – Она громко всхлипнула. – А потом он умер и завещал все свое состояние ребенку Эмбер, хотя мог оставить после себя письмо, в котором бы написал о том, что я невиновна. – Она с досады ударила ладонями по коленям. – Впрочем, какая теперь разница? Его ведь больше нет.

Роз взяла сигарету из пальцев Олив и поставила ее вертикально на стол.

– Почему вы не сказали полиции, что считаете, будто это сделал ваш отец? Сержант Хоксли обязательно бы выслушал вас. Он и без того подозревал вашего отца в убийствах.

Толстая женщина опять уставилась на стол.

– Я не хочу об этом говорить.

– Но вы должны это сделать, Олив.

– Вы будете надо мной смеяться.

– Скажите мне.

– Я была голодна.

Роз непонимающе встряхнула головой.

– Ну, и что?

– Сержант принес мне сэндвич и добавил, что после того, как мы закончим с заявлением, он угостит меня полноценным обедом. – Ее глаза снова наполнились слезами. – Я не ела весь день и была очень голодна, – заскулила Олив. – Было быстрей и спокойней сказать им все то, что они хотели услышать, а потом по-настоящему пообедать. – Она начала крутить себе руки. – Люди будут за это надо мной смеяться, да?

Роз удивилась, почему ей ни разу не приходило в голову то, что ненасытный голод Олив мог повлиять на ее признание. Миссис Хопвуд говорила о ее чувстве голода, а стресс, полученный молодой женщиной в тот день, мог еще больше усилить его.

– Нет, – она решительно покачала головой. – Никто над вами смеяться не будет. Но почему вы и на суде продолжали утверждать, будто виновны? У вас было время оправиться от шока и придти в себя. Вы могли бороться за свою свободу.

Олив вытерла слезы.

– Было слишком поздно. Я сделала признание. Мне не за что было сражаться, может быть, только за то, чтобы меня признали ограниченно вменяемой на момент преступления, но я не допустила бы того, чтобы мистер Крю объявил меня психопаткой. Я ненавижу его.

– Но если бы вы рассказали кому-нибудь правду, вам бы поверили. Вот вы рассказали все мне, и я поверила вам.

Олив отрицательно покачала головой.

– Ничего я вам не рассказала, – ответила она. – Все, что вы знаете, вы раскопали сами. Вот почему вы мне поверили. – Ее глаза снова наполнили слезы. – Я пыталась сделать так, как вы сказали, как только очутилась в тюрьме. Я рассказала все священнику, но он меня недолюбливает, а потому посчитал, что я все придумала. Я призналась в совершенном, понимаете, а признания исходят только от того, кто виновен. Больше всего я боялась психиатров. Меня пугало то, что, если я буду отрицать убийства и при этом не проявлю раскаяния, они посчитают меня сумасшедшей и отправят в Бродмур.

Роз смотрела на сгорбленную женщину с состраданием. Никто не оставил Олив ни единого шанса на спасение. И кого, в конце концов, нужно было обвинять в случившемся? Мистера Крю? Или Роберта Мартина? Полицию? Или, может быть, беднягу Гвен, чья жизнь целиком стала зависеть от Олив? Лучше всех выразился Майкл Джексон, когда сказал: «Она была одним из тех, о ком вы вспоминаете только в том случае, когда вам требуется помощь. Но вы вспоминаете о них с облегчением, потому что знаете – этот человек не подведет». «Это не Эмбер старалась всем угодить, – размышляла Роз, – а Олив. В результате получилось так, что она выросла зависимой от всех остальных. И когда рядом с ней не осталось никого, кто подсказал бы, как следует действовать, она выбрала путь наименьшего сопротивления».

– Через пару дней вы услышите официальное сообщение, но мне хочется, чтобы вы узнали об этом сейчас. Мистера Крю обвинили в растрате средств вашего отца и попытке незаконного присвоения чужого имущества. Сейчас он выпущен под залог до суда. Кроме того, против него может быть выдвинуто обвинение в убийстве. – Наступила долгая тишина. Олив задумалась.

Когда она посмотрела на Роз, у журналистки мурашки поползли по коже, столько значимости и осознания собственной правоты сияло в этих глазах. Роз вспомнилась простая истина, которую открыла ей сестра Бриджит: ведь Олив выбрала ее, Роз, а не монахиню. А в чем заключается истина самой Олив?

– Я это уже знаю. – Олив лениво достала булавку из платья. – Слухи, – пояснила она. – Мистер Крю нанял братьев Хейз, чтобы разделаться с рестораном сержанта Хоксли. Вы были там как раз в это время, и вас поколотили вместе с сержантом. Мне очень жаль, хотя ни о чем другом я не сожалею. Мистера Хейза я всегда недолюбливала. Он постоянно игнорировал меня и разговаривал только с Эмбер. – Она воткнула булавку в стол. На ее головке оставались крошки подсохшей глины.

Роз вопросительно посмотрела на булавку.

– Это же только предрассудки, Олив.

– А вы говорили, что если верить, то может получиться.

Роз пожала плечами.

– Я хотела пошутить…

– А вот Британская энциклопедия не шутит. – Олив нараспев начала читать наизусть: «Страница 96, том 25, заголовок: Оккультизм». – Она хлопнула в ладоши, как шаловливый ребенок и продолжила, переходя на крик: «Колдовство срабатывало в Салеме, потому что люди, участвовавшие в ритуалах, верили в него».

Она заметила, как тревожно нахмурилась Роз.

– Все это чушь, – холодно заключила Олив. – Так мистер Крю будет осужден?

– Не знаю. Он утверждает, что ваш отец разрешил ему пользоваться его деньгами в то время, пока будут вестись поиски вашего племянника. И весь кошмар состоит в том, – она горько усмехнулась, – что рынок стал снова оживать, и вполне вероятно, что Крю сумеет выгодно распорядиться своими приобретениями, чтобы никакой растраты в итоге не было.

Из других обвинений реальным оставалось только то, что Крю хотел нечестным путем завладеть «Браконьером», принадлежавшим Хэлу, да и то только потому, что брат Стюарта, человек слабовольный, во многом сознался полиции.

– Он, конечно, все отрицает, – продолжала Роз, – но полиция уверена, что ей удастся усадить за решетку и Крю, и обоих братцев Хейз. Я бы отдала все, чтобы ваш адвокат сел за халатность. Наверное, он и был одним из тех, кому вы все-таки решились рассказать всю правду?

– Нет, – с сожалением вздохнула Олив. – В этом не было никакого смысла. Он долгие годы работал на отца и не верил, что отец мог совершить такое.

Роз начала по кусочкам сортировать информацию, стараясь сделать правильные выводы.

– Ваш отец не убивал вашу мать и сестру, Олив. Он считал, что это сделали вы. Гвен и Эмбер были еще живы, когда он уезжал на работу. Все, что касается его, полностью совпадает с вашим заявлением.

– Но он же знал, что меня нет в доме.

Но Роз только покачала головой.

– Мне никогда не удастся доказать это, но мне кажется, что он даже не знал, что вы ушли из дома. Помните, он всегда спал внизу, а я готова поспорить, что вы выскользнули из дома очень тихо, стараясь не привлекать внимания родных. Если бы вы только согласились на свидание, то смогли бы все выяснить сами. – Она поднялась. – Теперь, конечно, говорить об этом поздно, но вам не следовало так жестоко наказывать его. Он был виновен не более, чем вы сами. Он любил вас. Просто он не умел это показывать. Я подозреваю, что единственным его недостатком было совсем не обращать внимание на одежду женщин.

Олив покачала головой.

– Я вас не понимаю.

– Он сказал полиции, что у вашей матери был нейлоновый комбинезон.

– Зачем он это сделал? Роз вздохнула.

– Наверное, потому, что боялся признаться в том, что он вообще не обращал на нее внимания. Он был совсем неплохим человеком, Олив. Но он не сумел справиться со своей сексуальной ориентацией, как не смог бы на его месте никто другой. Вся трагедия заключалась только в том, что никто из вас не смог найти в себе силы, чтобы обсудить это. – Она взяла со стола булавку и протерла ее головку от глины. – И я ни на секунду не поверю, что он мог обвинить в случившемся вас. Только самого себя. Вот почему он продолжал жить в том доме. Это было что-то вроде расплаты.

Большая слеза скатилась по щеке Олив.

– Он всегда говорил, что игра не стоит свеч. – Она протянула ладонь за булавкой. – Если бы я любила его меньше, то и ненавидела бы меньше, и, может быть, сейчас не было бы слишком поздно что-либо решать, верно?

ГЛАВА 20

Хэл дремал в машине, припаркованной возле тюрьмы. Он сложил руки на груди и натянул на глаза старую кепку, чтобы солнце не мешало сну. Открывая дверцу для Роз, он лениво взглянул на нее из-под козырька.

– Ну и как?

Она бросила кейс на заднее сиденье и нетерпеливо устроилась за рулем.

– Она разбила в пух и прах мою теорию. – Роз включила зажигание и задним ходом выехала со стоянки.

– Так куда мы сейчас направляемся? – задумчиво проговорил Хэл.

– Снимать семь шкур с Эдварда, – пояснила журналистка. – Вот ему-то как раз удалось избежать наказания, которое он по праву заслужил.

– Разве это мудро с твоей стороны? Помнится, ты считала его полным психом. – Он снова опустил козырек кепки, приготовившись еще немного подремать. – И все же я верю, что ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь. – Его вера в Роз была непоколебимой. Она обладала разумом и храбростью, которыми мог похвастаться далеко не каждый мужчина.

– Я-то отдаю себе отчет. – Она вставила в магнитолу только что записанную кассету и перемотала ее к началу. – А вот вам, сержант, не мешало бы послушать вот это. Мне кажется, что семь шкур я должна, судя по всему, спустить с вас. Несчастный ребенок – давай смотреть правде в глаза, Олив, по сути, была и остается большим ребенком, – просто умирала от голода, а ты пообещал ей «настоящий обед», как только вы закончите с заявлением. Нет ничего удивительного в том, что она тут же согласилась во всем признаться. Если бы она стала все отрицать, то еще некоторое время оставалась бы без еды. – Роз включила магнитолу на полную громкость.

* * *

Роз потребовалось несколько раз позвонить в звонок, прежде чем Эдвард Кларк открыл дверь, не снимая при этом предохранительной цепочки. Увидев журналистку, он тут же замахал на нее руками.

– Вам незачем приходить к нам, – зашипел старик. – Если вы снова будете настаивать на беседе, мне придется вызвать полицию.

В этот момент, дружелюбно улыбаясь, к двери приблизился Хэл.

– Сержант Хоксли, мистер Кларк, из полиции Долингтона. Вы, наверняка, помните меня в связи с арестом Олив Мартин.

На лице Эдварда появилось выражение отчаяния. Да, он узнал полицейского.

– Мне казалось, что с тем делом давно покончено, – пробормотал Кларк.

– Боюсь, что это не так. Вы позволите нам войти?

Старик колебался, и Роз подумала, что вот сейчас он не поверит и потребует у Хэла удостоверение. Но глубоко укоренившееся во всех британцах уважение к властям взяло верх. Зазвенела цепочка и дверь распахнулась. Мистер Кларк стоял ссутулившись, будто сознавая свое поражение.

– Я знал, что рано или поздно Олив заговорит, – тихо произнес он. – Если бы этого не произошло, ее трудно было бы назвать человеком. – Он проводил их в гостиную. – Но, даю вам слово, мне ничего не известно о тех убийствах. Если бы я знал, какова Олив в действительности, неужели вы думаете, что я стал бы водить с ней дружбу?

Роз села на тот же самый стул, на котором устраивалась в первое свое посещение супругов Кларков, и незаметно для хозяина включила магнитофон, находившийся у нее в сумочке. Хэл подошел к окну и выглянул на улицу. Миссис Кларк сидела в садике у черного хода, повернув ничего не выражающее лицо к солнцу.

– Но вы и Олив были больше, чем просто друзьями, – напомнил Хэл без малейшей враждебности в голосе, поворачиваясь к старику.

– Мы никому не причиняли этим вреда, – тут же отозвался мистер Кларк, невольно повторяя слова Олив. «Интересно, сколько ему лет? – размышляла журналистка. – Семьдесят? Он выглядит даже старше, наверное, от постоянных забот о супруге». И тот парик, который она нарисовала на целлофане, а потом прикладывала к фотографии, стал для Роз настоящим открытием. Теперь она поверила в утверждение, что волосы делают человека моложе. Мистер Кларк сжал ладони между колен, как будто не знал, куда их деть. – Вернее, мы не намеревались никому вредить. То, что потом совершила Олив, остается для меня необъяснимым.

– Но сами вы не испытывали никакой ответственности при этом, верно?

Старик уставился на ковер, словно не мог поднять глаза ни на Роз, ни на Хэла.

– Я полагаю, она всегда была такой нервной и вспыльчивой.

– Почему вы так решили?

– Ее сестра была совсем неуправляемая. Вот я и подумал, что это гены.

– Выходит, Олив вела себя очень странно еще до убийства?

– Нет, – вынужден был признаться мистер Кларк. – Ведь я уже говорил вам, что если бы знал о том, что она сделает, то не стал бы. – он задумался, подыскивая нужное слово, – поддерживать наши отношения.

Хэл решил изменить подход.

– Скажите, а в каких отношениях вы были с отцом Олив?

Он еще сильней сдвинул колени, сжимая руки.

– В дружеских.

– Насколько дружеских? Мистер Кларк вздохнул.

– Неужели сейчас это имеет какое-то значение? Все давно прошло, а Роберт уже умер. – Он перевел взгляд на окно.

– Да, это имеет большое значение, – резко вставил Хэл.

– Мы были очень дружны.

– Между вами были сексуальные отношения?

– Не очень долго. – Наконец, ладони вырвались из заточения, и мистер Кларк закрыл лицо руками. – Сейчас это звучит отвратительно, но на самом деле тогда мне все казалось иначе. Вы должны понять, каким одиноким я чувствовал себя. Бог свидетель, она в этом не виновата, но все дело в том, что моя жена никогда не была для меня настоящим товарищем. Мы поженились поздно, детьми так и не обзавелись, а на голову она была слаба с самого начала. Не прошло и пяти лет нашей совместной жизни, как я превратился в ее личную няньку. Я оказался заключенным в собственным доме вместе с человеком, с которым даже нельзя пообщаться. – Он болезненно сглотнул и поморщился. – Дружба с Робертом стала для меня единственной отдушиной, а он, как вам, известно, был гомосексуалистом. Его женитьба также оказалась для него тюрьмой, хотя причины у нас были разные. – Он прижал к переносице большой и указательный пальцы. – Сексуальная сторона нашей дружбы стала лишь побочным этапом обоюдной зависимости друг от друга. Для Роберта она имела огромное значение, для меня практически никакого. Хотя должен заметить, что в то время, на протяжении трех или, может быть, четырех месяцев, я искренне считал себя таким же гомосексуалистом, как и Мартин.

– А потом вы неожиданно влюбились в Олив?

– Да, – тут же признался мистер Кларк. – Она была очень похожа на своего отца: такая же умная, чувственная и очаровательная, когда ей этого хотелось. Олив понимала меня и сочувствовала. Она ничего не требовала от меня в отличии от моей жены. – Он вздохнул. – Кажется странным, если учесть, что произошло позже. Но мне с ней было удивительно спокойно и удобно.

– Скажите, Олив было что-нибудь известно о ваших отношениях с ее отцом?

– Если да, то узнала она это, конечно, не от меня. Во многих вещах она оставалась очень наивной, как ребенок.

– А Роберт, соответственно, ничего не знал о вас и Олив.

– Совершенно верно.

– Значит, вы играли с огнем, мистер Кларк.

– Я не хотел, чтобы так все получилось, сержант. Но от меня ничего не зависело. Единственное, что я могу сказать в свою защиту, так это то, что как только я полюбил Олив, то сразу же прекратил. – он замялся, подыскивая нужное слово, – интимные отношения с Робертом. Но при этом, разумеется, мы оставались добрыми друзьями. Было бы жестоко с моей стороны прекратить с ним всяческие контакты.

– Вот дерьмо! – резко перебил его Хэл. – Вы не хотели, чтобы кто-то узнал о вашем секрете. Мое мнение таково, что вы продолжали спать с обоими и наслаждаться этим вдвойне. И вы еще находите наглость сказать, что не испытываете никакого чувства ответственности!

– Почему я должен что-то испытывать? – вдруг воодушевился Кларк. – Мою фамилию никто из них не упоминал. Вы, что же, хотите сказать, что я каким-то образом случайно ускорил события, и трагедия случилась раньше?

Роз пренебрежительно усмехнулась.

– Вы не задумывались над тем, почему после убийства Роберт Мартин перестал даже разговаривать с вами?

– Полагаю, что он был чересчур расстроен происшедшим.

– А мне кажется, когда человек обнаруживает, что его любовник успел соблазнить его дочь, он испытывает нечто большее, чем простое расстройство, – иронично заметила Роз. – Конечно, вы ускорили события, мистер Кларк, и вам это хорошо известно. Но вы, конечно, все равно ничего бы не сказали никому из семьи Мартинов. Вы бы предпочли, чтобы они погибли все, но только чтобы при этом ваша тайна осталась при вас.

– Разве такое поведение неразумно? – запротестовал старик. – Никто не мешал им упомянуть обо мне. Но они почему-то предпочли промолчать. И чем бы помогло делу, если бы я раскрыл эти тайны? Все равно Гвен и Эмбер были мертвы. И Олив все равно бы пришлось отправиться в тюрьму. – Он повернулся к Хэлу. – Я теперь сожалею о том, что вообще связался с этой семейкой, но я не могу понять, почему именно моя связь с ними привела к трагедии. В том, что я делал и как вел себя, не было ничего противозаконного.

Хэл снова принялся рассматривать пейзаж за окном.

– Расскажите нам, почему вы переехали сюда, мистер Кларк. Это было ваше решение, или того захотела ваша жена?

Он снова сунул ладони между колен.

– Это было наше совместное решение. Для нас обоих жизнь на старом месте стала невыносимой. Нам всюду мерещились призраки. И поэтому единственным разумным решением стала смена обстановки.

– Почему вы настаивали, чтобы ваш адрес содержался в строжайшей тайне?

Кларк испуганно посмотрел на Хэла.

– Я поступил так, боясь, что прошлое может настичь нас и здесь. Я жил в постоянном страхе, что рано или поздно это все равно произойдет. – Он взглянул на Роз. – Вы, наверное, не поверите мне, но сейчас, когда я все рассказал, то почувствовал огромное облегчение.

Журналистка натянуто улыбнулась.

– В день убийств ваша жена давала показания полиции. Она говорила, будто видела Гвен и Эмбер на ступеньках дома после того, как вы и Роберт отправились на работу. Но когда я недавно приезжала сюда, она вспомнила, что сказала полиции неправду.

– Я могу только еще раз повторить вам то, что говорил и раньше, – слабым голосом ответил мистер Кларк. – Дороти страдает слабоумием, и поэтому нельзя полагаться на ее слова. Она почти никогда не может сказать, какой сегодня день.

– Но могла ли она говорить правду пять лет назад?

Он кивнул.

– Что касается того, были ли они живы, когда я уезжал на работу, думаю, ей поверить можно. Эмбер сидела у окна и смотрела на дорогу, я это видел. Я помахал ей рукой, но она тут же спряталась за занавеску. Я тогда еще подумал, что она себя ведет как-то странно. – Он задумался. – А уж видела ли Дороти, как уезжал Роберт, – начал он через несколько секунд, – вот это мне неизвестно. Она сказала, что видела, а я понял так, что у Роберта все равно было железное алиби.

– Скажите, ваша жена никогда не говорила вам, что видела тела? – как бы между прочим, поинтересовался Хоксли.

– Слава Богу, нет. – В голосе мистера Кларка прозвучал неподдельный ужас.

– Мне просто подумалось: а почему она видит призраков? К тому же они не были особенно дружны с Гвен или Эмбер, верно? Скорее, наоборот, особенно, если учесть, сколько времени вы проводили в доме у Мартинов.

– У нас всем соседям после того случая мерещились привидения, – слабым голосом произнес старик. – Мы все хорошо знали, что именно сделала Олив с несчастными женщинами. Только человеку с бедным воображением не стали бы повсюду видеться призраки.

– Вы не могли бы припомнить, во что была одета ваша жена в тот день, когда были совершены убийства?