Текст книги "Американский пирог"

Автор книги: Майкл Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

ДЖО-НЕЛЛ

Мне снилась Фредди, летящая в Таллулу на наполненном горячим воздухом дирижабле. Бог ты мой, сон был таким реальным! Открыв глаза, я уж думала, что увижу, как она сбрасывает на землю мешки с песком. Но вместо этого я узрела доктора Ламберта, который стоял у кровати и листал мою историю болезни. Он поднял глаза, убедился, что я смотрю на него, и захлопнул папку.

– Прекрасно, вот вы и проснулись, – сказал он. Губы его приоткрылись, обнажив ровные ряды зубов, жемчужно-белых, как у кинозвезд. – Как вы себя чувствуете?

– Так, словно меня сбило поездом, – ответила я.

Он улыбнулся и кивнул.

– Ну а подробнее?

– Все болит. И во рту какой-то странный привкус.

– Вы помните аварию?

– Ага. – Я закрыла глаза и увидела перепуганную физиономию машиниста и завертевшуюся волчком землю. Когда дверца машины оторвалась, меня здорово шарахнуло по голове. А потом я вывалилась наружу.

– Не припомните, что именно вы делали на шоссе в столь поздний час?

– О, разумеется, – воскликнула я и стала лихорадочно придумывать приличное объяснение. – Возвращалась от больной лейкемией подруги. Я привозила ей ужин и все такое. Ну, потом мы с ней поболтали, посмотрели старые фильмы, и, видать, я так устала, что просто не заметила поезд.

– Вот это да! – Он взял металлический стул и опустился на него. – Просто чудо, что вы выжили.

– Все так говорят.

– А ремень был пристегнут?

– В моем «фольксвагене» нет ремней.

– Что ж, стало быть, вам просто сказочно повезло. – Он прочистил горло. – Не возражаете, если я задам еще пару вопросов?

– Про аварию?

– Вообще-то мне нужно уточнить анамнез и занести в вашу карточку. Это обычная процедура, мисс Мак-Брум. Вас это не очень утомит?

– Не знаю, а вас? – Я улыбнулась, поигрывая ямочками. – И зовите меня просто Джо-Нелл.

Вопросы были чисто медицинские, а не личные, как я надеялась. Я упорно смотрела прямо в его серые глаза, отливающие металлом. Интересно, думала я, правду ли сказал Дуэйн и действительно ли доктор Ламберт только-только женился.

– Вы курите, Джо-Нелл? – спрашивал он. – Есть ли среди ваших родственников онкологические больные?

На все вопросы я отрицательно мотала головой. Поймать мужика на крючок – это для меня раз плюнуть, но вот окончательно выудить его гораздо труднее. Обычно я тяну слишком сильно, и он-таки соскальзывает. Теперь-то я знаю, в чем ошибка, но остановить себя не могу. Все стараюсь быть хладнокровнее, но что поделаешь: кровь у меня – крутой кипяток. К тому же я женственна и грациозна, а мои моральные устои сродни принципам Шарон Стоун. Я искренне надеялась, что доктор женат на мужеподобной толстухе, остриженной так коротко, что мужу видна каждая складочка на ее затылке.

– Половой жизнью живете? – спросил он, моргая.

Я чуть было не спросила в ответ: «А вы?» Он не гинеколог, а терапевт, сам говорил, так какого же черта задавать мне интимные вопросы?! Однако я хотела произвести хорошее впечатление, и ляпнуть что-то лишнее было просто недопустимо.

– Нет, – сказала я.

Он бросил на меня испытующий взгляд.

– Когда у вас была последняя менструация?

– Бог мой, да я даже не знаю, какой сегодня день! – И я рассмеялась, пытаясь сменить тон на более легкий.

– Сегодня воскресенье, 31 декабря.

– А вы пойдете на новогодний карнавал? – прощебетала я голоском маленькой девочки, надеясь увести разговор в сторону.

– Да нет. – Он поднял руку. – Просто схожу в загородный клуб.

– А, понятно, – улыбнулась я, – там всегда устраивают новогодние вечеринки.

– Вы член клуба? – Он окинул меня недоверчивым взглядом.

– Просто слышала о тамошних вечеринках, – ответила я, – вообще-то я редко куда-либо выбираюсь.

– Правда? – спросил он, и я поняла, что зацепила его.

– Понимаете, я выросла в книжной семье. Моя сестра работает цетологом в Калифорнии. В детстве под Новый год мы валялись на диванах и читали библиотечные книги. Чтоб отвезти их все назад, приходилось брать тачку! Понятия не имею, как я докатилась до работы в кондитерской, но именно этим теперь и занимаюсь.

– И что же именно вы печете в своей кондитерской? – Доктор Ламберт улыбнулся, и я поняла, что начинаю ему нравиться: еще бы, девушка, которая читает книжки, а не спит с кем ни попадя.

– О, когда как. – Я провела рукой по простыне, чтоб он заметил мои аккуратные ноготки и кирпично-красный лак. – А что вы предпочитаете?

ФРЕДДИ

Микроавтобус свернул с основной трассы и направился к Таллуле. Здесь, на окраине городка, практически ничего не изменилось. Я заметила знакомый табачный сарай, весь покосившийся от старости, белоснежное кафе «Дайри квин» и швейцарскую парикмахерскую. Мы неслись по извилистой дороге с двусторонним движением, оставляя позади парковку для грузовиков и магазин рыболовных принадлежностей. Сквозь жиденькую рощу я видела тускло-зеленую реку Камберленд и яркого, травянистого оттенка мост. Мы остановились на красный сигнал светофора, затем свернули. Проезжая по мосту, я смотрела в воду: оказалось, что она очень грязная и непрерывно бурлит, словно на дне вертится какой-то неостановимый моторчик.

Через квартал от моста дорога превратилась в широкое авеню Саут-Вашингтон, и движение стало четырехсторонним. Такого я не припоминала. Все те годы, до моего побега из Теннесси, эта улица была узкой, в две полосы, а дойдя до городка, разворачивалась и вела обратно к мосту. На ней тогда стояли лишь станция «Экссон», обувной магазин и летний овощной ларек. Теперь же по сторонам от четырех асфальтированных полос разместились «Макдоналдс», автозаправка и магазин подержанных автомобилей. Все дома были до сих пор украшены облезлыми рождественскими колокольчиками и свечами. И тут меня внезапно озарило: сегодня же канун Нового года! От этой мысли мне стало совсем грустно.

– Таллула, Теннесси, – гордо объявил водитель, махнув в сторону небольшого универмага. – Крошечный городок, который, однако, может похвастаться недурным колледжем и четвертым по величине «Уол-Мартом» в штате Теннесси.

Я попыталась улыбнуться, потому что комментарий был явно адресован мне. Как-никак я единственная выходила здесь. Я могла бы ответить ему, что знаю городки и поинтересней, что на Западе есть селения и поменьше Таллулы, в которых, однако, нет ни здешней ограниченности, ни убогих «Уол-Мартов». Да уж, Дьюи меньше Таллулы, но по ощущениям он и крупнее, и динамичнее. А на мысе Мендосино стоит и вовсе крошечный городок, где в одном домике с дощатым полом ютятся и бензоколонка, и почтовое отделение. Если кто-то из тамошних жителей хочет посмотреть кино, ему нужно проехать пятьдесят миль на север, в Фортуну. Школьников вместе с семьями селили в Ферндейле, тоже к северу, в сорока пяти милях от дома. Но, несмотря на все это, даже самый маленький поселок на Западе крупнее самого большого южного города.

Услышав, как я вожусь на заднем сиденье, краснолицые путешественницы снова заулыбались и стали желать мне удачно погостить в Таллуле.

– У вас тут родные? – спросила Бренда, приподняв одну бровь.

– Да нет, – покачала я головой. Стоит начать врать, потом уж никак не остановиться. Поэтому обычно я не вру.

– Правда? А то я, возможно, их знаю, – настаивала она. – Я живу чуть дальше, в Бакстере, и много кого тут знаю, потому что ходила в здешний колледж.

– Я из Сан-Франциско, – солгала я.

– Но вы же сказали – из Мексики.

– В Мексике я работаю.

– Точнее, собираете фрукты, – сказала Бренда и тут же перепугалась. – То есть я хочу сказать… – Она шлепнулась на сиденье и зажала рот рукой. Так она и молчала до того момента, как микроавтобус подъехал к мощеной площадке под вывеской «Станция Камберленд, служба такси-лимузинов».

– До свидания, – щебетали обе спутницы, пока я пробиралась по узкому проходу. Водитель открыл мне двери, и я выпрыгнула на холод. Вдали виднелись чахлые деревца и размытые очертания гор. Вообще, здесь то ли небо как-то ниже, то ли деревья повыше. Открывшийся вид был знаком мне с детства, и тем не менее я чувствовала себя не в своей тарелке. Даже не верилось, что всего сорок восемь часов назад я плавала в Тихом океане.

Водитель порылся в поисках моей сумки. Отыскав, он кинул ее на мостовую и уставился на нее, словно спрашивая: «Неужто это все?» Он явно ждал от меня каких-то слов, и за это время от его дыхания образовалось облачко пара, повисшее в воздухе.

– Спасибо, – сказала я и протянула ему доллар. Он так вылупился на банкноту, что я аж испугалась: что, если чаевые строжайше запрещены в службе такси-лимузинов? Или может быть, доллар – это оскорбительно мало? Из окна микроавтобуса на меня глазели мои спутницы. Я стала растирать свои голые руки, покрывшиеся пупырышками, как у огурцов. Тело начинало леденеть, а кровь буквально стыла в жилах. Нужно было спешить, пока клан Мак-Брумов не понес еще одну потерю: я рисковала замерзнуть до смерти. В моей сумке не было ничего теплого, ведь и утепленное белье, и фланелевые рубашки остались в Дьюи. Не считая безнадежно помятого муслинового платья, я была одета в свой самый лучший наряд.

– Ничего не забыли? – спросил водитель, засовывая доллар в карман.

– Не-а, – пробормотала я.

– Что-что? – почесал он в затылке.

– Нет, – уточнила я. А затем круто развернулась, показывая, что разговор окончен и он может идти. Несмотря на то что окружавший пейзаж я должна была знать как свои пять пальцев, мне по-прежнему было не по себе. Через улицу обнаружилась новая булочная, небольшая гостиница, кафе «Вендис» и мини-маркет с телефоном-автоматом.

– Вас кто-нибудь встретит, мисс? – спросил водитель. – А то я могу вас куда-нибудь подкинуть. Это без проблем.

– Нет, спасибо. – Я подняла свою сумку.

– Город – в той стороне. – Водитель указал на север, по направлению к холмистой дороге.

– Верно, – сказала я и зашагала к городу. Здешнюю географию я знала назубок; в пяти кварталах отсюда была центральная площадь. Я помнила, что «Булочки Фреда» расположены на боковой улочке Норт-Джефферсон-роуд, которая переходит в Ривер-стрит. Наш дом стоит в конце этой улочки; здание облицовано известняком, а сквозь пещеру под ним течет подземная речка. Когда-то я думала, что воды речки служат тоннелем в подлинный мир, в который уносится все на свете, даже то, что мы хотели бы удержать. И любовь, и домашний уют, и счастливые летние деньки. Чуть дальше на востоке показалась часовая башня колледжа, а совсем вдалеке я разглядела белый купол химического корпуса со старым медным флюгером – с такого расстояния и не определишь, откуда дует ветер. Ускорив шаг, я направилась к площади.

Через пару кварталов рядом со мной затормозил длинный зеленый фургон, совсем древний, обшитый по бокам деревянными панелями. Какая-то женщина опустила стекло и высунула голову наружу. У нее были тускло-каштановые волосы, стянутые выцветшей лентой, и сплошь веснушчатое лицо. На носу сидели очки для чтения, из-за которых ее желтые глаза казались просто огромными. На заднем сиденье примостились две старушки, которые, подавшись вперед, таращились на меня.

– Фредди! – завопила желтоглазая женщина. Антикварный фургон остановился всего в дюйме от тротуара. – Слава богу, я нашла тебя!

– Элинор? – вымолвила я, сделав шаг вперед. Старушки на заднем сиденье принялись возбужденно перешептываться.

– Только не говори, что не узнаешь меня! – Она засмеялась и задрала свое плоское лицо. Родные всегда утверждали, что в раннем детстве Элинор упала носом вниз, отчего ее облик радикально изменился. Однако плосковатое лицо – семейная черта Мак-Брумов, которая почему-то не передалась нам с Джо-Нелл.

– Но, видимо, это заразно, – продолжала Элинор, глядя на меня поверх очков, – потому что я едва-едва узнаю тебя. Господи, как же тебя обкорнали!

– Что? А, да. – Я взъерошила челку и ощупала шрам. – Как Джо-Нелл?

– Очнулась, – ответила Элинор, – и уже в дурном настроении. Я рассказала ей о твоем приезде и прочие новости, но, узнав, что я отправила тебя на автобус, Минерва запугала меня до потери пульса. Боже мой, а что, если Фредди сядет не на тот автобус? Что если в дороге что-то случится? Я даже включала Си-эн-эн, чтоб узнать, не было ли сегодня авиакатастроф, но про них ничего не сообщали.

Я молча глазела на нее.

– Милочка, да так ты подхватишь пневмонию! Ведь у нас тут холодина, а ты даже без пальто. – Элинор выбралась из фургона, оставив дверцу приоткрытой. Она обняла меня, а затем отступила на шаг назад и снова стала разглядывать мои волосы. Я же смотрела на нее снизу вверх и недоумевала: неужели она всегда была такой огромной? На дороге тем временем машины с трудом объезжали ее громоздкий фургон и оглушительно гудели.

– Что ж, похоже, надо удирать. – Она нагнулась, подхватила своими веснушчатыми ручищами мою сумку и, слегка крякнув, закинула ее на переднее сиденье. Я сошла с поребрика, дождалась просвета в потоке машин, забралась внутрь и скользнула на обитое темным винилом кресло. И по виду, и по запаху его обивка напоминала жареный баклажан. Вот эту особенность Минервы и Элинор я помнила особенно отчетливо: их одежда и волосы всегда пахнут какой-то едой, подобно тому как вещи других женщин пропитываются духами или табаком. Я повернулась в своем кресле и кивнула пожилым дамам. У обеих были седые кудряшки и горбатые спины. Я бы приняла их за близняшек, но одна из них была чуть выше ростом, а ее голубые глаза казались подернутыми пленкой.

– Я Фредди, сестра Элинор, – представилась я.

– Солнышко, да мы о тебе уже все-все знаем, – ответила голубоглазая дама и протянула мне руку, туго обтянутую блестящей кожей и усеянную пигментными пятнами. – Я Уинни Дэниелс, подруга твоей бабки. Ты ведь знаешь, что она вице-президент Клуба таллульских вдов? Ну, а я – его секретарь.

– А я Матильда Ланкастер, – сказала маленькая старушка, пожимая мне руку. На ней была серая фетровая шляпа, лихо сдвинутая набекрень. – Я в клубе недавно.

– В смысле, она недавно овдовела, – пояснила Уинни Дэниелс заговорщицким шепотом, наклонившись к моему сиденью. – Беда с этими новенькими – готовы расплакаться хоть от дуновения ветерка.

– Только не я, – взвизгнула Матильда, сверкнув глазами.

– Мы торопимся в клуб пенсионеров. – Уинни глянула на свои усеянные бриллиантами часики. – В канун Нового года мы всегда играем в «угадайку».

– Элинор вызвалась отвезти нас, – прибавила Матильда, – она вообще нас повсюду возит, с тех пор как у Минервы объявились эти ее катаракты.

– Бедняжка теперь слепа как крот, – покивала Уинни, а затем испугалась. – Не говори ей, что я так сказала, ладно?

– Что вы, мэм, – успокоила ее я, – мне бы и в голову не пришло.

Я покосилась на окно. Элинор стояла на тротуаре и объяснялась с женщиной-полицейским, то и дело указывая в сторону фургона. В этом необъятном бежевом свитере с длиннющими рукавами моя сестрица казалась человеком-горой. Кроме того, на ней была неровно подрубленная синяя шерстяная юбка, высокие кроссовки и лиловые носки. Одевалась она, как всегда, оригинально. Некоторые считали ее эксцентричной, но я-то знала, в чем дело: она подбирает одежду поудобнее, не заботясь о цветовой гамме. Тут женщина из полиции подняла руку, показывая, что с нее уже хватит объяснений. Элинор помчалась к фургону, нырнула в салон и навалилась на руль.

– Чуть не заработала талончик, – прошипела она. Ее щеки пылали, как апельсины-корольки. – «Незаконная парковка», чтоб их всех! Нет чтобы ловить настоящих преступников!

– Бог с ними, с преступниками, детка. Пора ехать, – сказала Уинни Дэниелс. – Не хотелось бы прийти на праздник последней.

Я откинулась на обитую винилом спинку. По радио все еще шло то самое ток-шоу, и Эдди Дагган по-прежнему принимал звонки по поводу землетрясений.

– Прошлым летом… кажись, тогда был август… точно, август!.. В общем, в Дайерсберге приключилось землетрясение, – сообщил слушатель с алабамским акцентом, – от него у меня вся дорожка растрескалась.

– Помню-помню, – ответил Эдди Дагган, – три и две десятые балла.

Элинор завозилась с кнопками, пытаясь отрегулировать обогреватель. Затем она обернулась назад:

– Наверное, надо вас всех представить.

– Мы уже познакомились, – улыбнулась я старушкам.

– Что ж, девочки, тогда держитесь! – И Элинор вцепилась в руль своими огромными ручищами. Она выжала газ, и фургон, шатаясь, ворвался в водоворот машин. Старушки ахнули, а я оперлась одной рукой о лиловую приборную доску. После полета на «Сессне» я была готова ко всему. Красно-белый грузовик метнулся в сторону и загудел на нас.

– Да вижу, вижу я тебя, – нетерпеливо ворчала Элинор.

Она сгорбилась над рулем и глядела на дорогу сквозь свои огромные очки.

– Минерва-то держится? – спросила я.

– Получше моего, – хмыкнула Элинор. – Бог мой, сколько сил у этой женщины! Сама знаешь, она давно привыкла к больным и реанимациям. Стряпает столько, что хватило бы на целый полк. Я уж боялась, что она затеет торт-гигант, но, слава богу, вроде одумалась.

Я улыбнулась, а старушки на задних сиденьях захихикали.

– Я так переживаю за Джо-Нелл, что чуть с ума не сошла. – Элинор опустила солнцезащитный козырек, закрывая нас от слабых зимних лучей. Затем она хлопнула ладонью по рулю, посылая гудок зеленому джипу. – Нет, ты это видела? Взял и подрезал меня, и мы чудом избежали аварии. И зачем только подросткам выдают права?!

– Это был не подросток, – возразила я, глядя вслед джипу, – а пожилой мужчина.

– Правда? – покосилась на меня Элинор. – Что ж, стало быть, мне пора менять очки.

С заднего сиденья донесся голосок Матильды:

– Нам всем пора, милочка.

– Только не мне, – заявила Уинни, – у меня зрение как у сорокалетней.

– А я стала слепнуть уже в тридцать девять, – вздохнула Матильда.

– Так Джо-Нелл до сих пор в реанимации? – снова начала я.

– Угу. Подвешенная к мониторам и прочим аппаратам. Помнишь, тот старый сериал, что мы когда-то смотрели, – «Человек на шесть миллионов долларов»? Его мне она и напоминает. Мне тут приснился ужасающий кошмар про то, что врачи отрезали Джо-Нелл настоящую ногу, а взамен пришили электропротез. По мне, так именно этим и кончится. – Глаза Элинор увлажнились, и она стала утирать нижние веки.

С заднего сиденья донеслось негромкое кудахтанье вдов, старавшихся утешить Элинор.

– Все хорошо, милая, – квохтали они и похлопывали Элинор по плечам.

– Вовсе нет, – отрезала она, утирая нос рукавом, – какое там хорошо!

Она свернула на Профит-стрит и остановилась перед выкрашенным охрой зданием, на котором значилось: «Клуб пенсионеров».

– Приехали, – объявила Элинор, улыбаясь вдовушкам, – и как раз к началу «угадайки».

– Ну какая ты душечка! – залепетала Матильда, подхватив свою сумочку и перчатки. – Ну правда же, Уинни?

– Святая, – подтвердила Уинни и кивнула мне. – И что бы я без нее делала?

Элинор выбралась из фургона и повела старушек по тропинке, поддерживая их под костлявые локотки. По радио Эдди Дагган обсуждал с новым слушателем вероятность образования разлома в центре Теннесси. Я протянула руку и переключила приемник на диапазон FM, сразу попав на песню Эрина Невиля «Говори все как есть».

Я глянула на улицу, но снова ничего не узнала. И как только городок мог настолько перемениться за какие-то восемь лет? Хотя, может, дело не в нем, а в моей памяти. Ведь я изо всех сил старалась забыть Таллулу. Когда мама вышла за Уайатта Пеннингтона, его мать, Мани, сочла своим гражданским долгом читать нам лекции по истории Таллулы. «Это один из старейших городков Теннесси, – вещала она и так размахивала руками, что ее бриллианты бешено искрились. – Суровые выходцы из Шотландии и Ирландии воздвигли его посреди каменной пустыни».

Но мы ее не слушали. И лишь теперь я увидела, что городок и впрямь похож на Мани и прочих Пеннингтонов. Все в нем было прочное, на века: крутые известняковые холмы с вкраплениями угля, серовато-зеленые кедры, цепко укоренившиеся в неглубоком слое почвы, волнистые горы, постепенно уходящие ввысь на востоке. Я прислонилась к окну и рассматривала город во все глаза. Дома вокруг площади были выстроены на совесть: сосновые полы, кирпичные стены, дубовые перекрытия и каменные фундаменты. Хоть Мани и скончалась в тот самый день, когда ее сына схоронили на городском кладбище, я по-прежнему слышала ее звучный гортанный голос, твердивший мне, что «эти дома развалятся ой как нескоро».

Прямо передо мной возвышалась колокольня здания суда, а вокруг нее – магазины, на плоских смолёных крышах которых рядками сидели голуби. Несмотря на перестроенные фасады, я узнала некоторые дома: старую станцию, в прошлом белую, а теперь выкрашенную вильямсбергской лазурью. Новая вывеска гласила: «Авторемонтная мастерская Бобби Джо». А рядом был кирпичный спортзал со множеством окон, где я каталась на роликах, пока не выстроили специальный каток. Его флагшток был пуст, а над входом значилось: «Антикварный магазин Таллулы: 37 фирм под одной крышей». «Театр принцессы» превратился в мебельную комиссионку, на стене которой ажурными черными буквами было выведено: «Рождественская распродажа». Городок выглядел грустно, потрепанно и скорее убого, чем уютно. Именно так я всегда представляла себе стареющий город.

– Куда ты хочешь сперва: домой или в больницу? – спросила Элинор.

– В больницу.

Элинор глянула на свои старенькие часики фирмы «Таймекс» на черном кожаном ремешке:

– До приема посетителей еще целых сорок пять минут.

– Я поболтаю с Минервой.

– Но она дома, стряпает.

– Так она не в больнице?

– Ты же знаешь, как она готовится к приезду гостей. И вообще, нам вряд ли позволят шататься по реанимации. Ты точно хочешь туда поехать? – Она приподняла свои тонкие брови, словно испытывая меня: если ее пропащая сестрица Фредди выберет дом, она просто эгоистка, а если больницу, то, значит, в ней еще теплится искорка сестринской любви.

– Нет, едем домой, к Минерве. – Я взглянула на свои голые руки. – Я должна найти себе хоть что-то теплое, пока совсем не окоченела.

– Теплое? Неужто ты ничего не захватила?

– Нет, – пожала я плечами, – у меня нет теплых вещей.

– Ах, ну конечно. Все время забываю, что ты живешь в тропиках.

– Лишь пару месяцев в году.

– Думаю, шмотки Джо-Нелл будут тебе впору, – тарахтела Элинор, – у нее их столько, что можно открывать магазин. Кстати, она устроила платяной шкаф из запасной спальни, той, где мама держала попугайчиков, помнишь? Короче, одежду мы тебе найдем. – Элинор поджала губы и оглядела дорогу. Когда загорелся зеленый свет, она нажала на сцепление, и фургон рванулся вперед по Брод-стрит. Я заметила, что многие из прежних магазинов исчезли: «Сушеные травы Грейди», «Товары для мужчин», «Канцелярские принадлежности», кафе «Кунс 5-10». В центре все переменилось. На месте магазинчика дешевых товаров был теперь ресторан с оконными переплетами в колониальном стиле и названием «Чойсез», написанным узорной вязью. По одной стороне улицы тянулись сувенирные лавочки и бутики, в окнах которых висели платья и латунные светильники. Пропала даже «Армия спасения», а вместо нее появилось какое-то странное заведение под названием «Тряпки для богачей».

На углу Брод-стрит и Норт-Джефферсон-роуд Элинор свернула налево. Мы проехали мимо «Булочек Фреда», и я чуть не свернула шею, разглядывая закусочную. На двери висела красная табличка: «Мы открыты». В глубине я заметила деревянные стулья с красными клеенчатыми сиденьями, посетительницу у витрины и сухонькую седовласую старушку с подносом булочек.

– Я наняла себе помощницу, да боюсь, она нечиста на руку. Но ты меня знаешь: в тяжелые времена мне совсем ни до чего. Слушай, я понимаю, ты замерзла и все такое, но я должна тебе кое-что показать.

– Что?

– Место преступления, – Элинор заморгала, – где наша сестренка чуть было не ушла из жизни.

– Быть сбитой поездом – еще не преступление.

– Ну, хорошо: место происшествия.Хотя, как ни крути, машинист должен был заметить Джо-Нелл. – Элинор вскинула подбородок, обернулась к дороге и нажала на газ. – Кстати о преступлениях: всего в двух милях отсюда одна пожилая дама решила подвезти молодую автостопщицу. И знаешь, что произошло? Девица укокошила старушку обыкновенной расческой! Расческой, представляешь себе? Череп у старушки был, видимо, тоненький, как кожура у созревшего перца. А потом эта соплячка избавилась от тела и отправилась в Мемфис на краденой машине. И куда только катится этот мир?!

Я молча таращилась на нее.

– Хочу еще заехать на автосвалку, что держит Джимми Перселл, – заявила Элинор. – Полюбуешься на ее «фольксваген».

– А это обязательно?

– Но я еще не была там. Зато теперь, когда ты рядом, я, наверное, перенесу это зрелище.

Фургон проехал мимо магазина для рыболовов. Где-то вдали замаячили зеленый мост и уголок реки Камберленд. Выехав за пределы города, мы миновали парковку грузовиков, мебельную лавку и еще один магазин для рыболовов, по-видимому уже закрытый на зиму.

Элинор так резко затормозила, что меня качнуло вперед. Когда я подняла глаза, оказалось, что мы остановились у какого-то приземистого здания.

– Все началось вот здесь, – провозгласила она.

– Что «все»? – Я глянула в окно. На крыше здания горела неоновая вывеска: «Старлайт». Вдобавок к гирлянде из разноцветных фонариков кто-то украсил дверь серебряной мишурой, а посреди прикрепил самодельную вывеску со словами: «Хо-хо-хо! Ха-ха-ха!» На посыпанной гравием парковке стояли лишь красный грузовик и черный «бронко».

– Начало конца, – вздохнула Элинор. – Джо-Нелл заезжала сюда перед аварией.

– Правда? – я взглянула на здание. – А разве не здесь напивался Уайатт Пеннингтон?

– О, не напоминай мне о нем!

– По-моему, тут он и ошивался. – Я обернулась, чтобы получше рассмотреть «Старлайт».

– И полюбуйтесь-ка, до чего это его довело! Не дожил до собственного тридцативосьмилетия! Не зайди сюда Джо-Нелл, она бы сейчас не лежала в гипсе.

Я молча глазела из окна. На вывеске было сказано: «Открыто 24 часа». Что ж, я с легкостью могла представить себе Джо-Нелл в таком месте. Из отверстия в крыше «Старлайта» поднималась тоненькая струйка дыма.

– Думаю, она была подшофе, – едва слышно произнесла Элинор. – Хотя чего это я шепчу? Джо-Нелл нарезалась как сапожник, но это не ее вина. Только глянь, что за мерзкое заведение! Эти перегоревшие фонарики, которые годами никто не менял! Представляю себе, что за сброд здесь собирается. Небось под вечер тут одни уголовники!

– Поехали домой, – сказала я, взяв ее за руку, – хочу повидаться с Минервой.

– Ну, потерпи еще минутку! До железной дороги тут рукой подать. Мы уже столько проехали, что просто глупо не посмотреть на место аварии. – Она прищурилась, а затем нажала на газ. Фургон описал кривую, разворошив при этом опавшую листву. Я обернулась и увидела, как листья, кружась и сверкая на солнце, падают вниз и снова укладываются в желтый, как сладкий картофель, ковер.