Текст книги "Американский пирог"

Автор книги: Майкл Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

ФРЕДДИ

На следующий день в шесть вечера начался «прием» – торжественная церемония, которую в Таллуле проводят по любому случаю, будь то свадьба, похороны или коктейльная вечеринка. Перед похоронами безутешные родственники превозмогают свою боль и веселят ватагу гостей, словно на званом обеде. Я с ужасом ждала этого нашествия. Уже за час до начала в зале прощания толпились смутно знакомые личности. Они приходили по одному или парами в лисьих полушубках и шляпках с вуалями, с огромными кожаными сумками под мышками и в ортопедических ботинках. Дамы шествовали к гробу, а Элинор или я выходили их «принять». Крышка гроба была открыта, словно створка ракушки-жемчужницы. Розовый свет, идущий с потолка, мягко озарял Минерву. Такие же лампочки используют в универсамах для мясных прилавков, чтобы цвет жареных ребрышек казался более насыщенным. На Минерве были перламутровые сережки и ее любимое воскресное платье голубого крепа с белым воротничком и манжетами. Несмотря на то что в церковь она ходила лишь изредка, в выходные неизменно разносила угощение и навещала каких-то новых вдовиц.

Обсыпанные пудрой старушки то и дело целовали мне щеки, источая ароматы «Шанель» или «Уайт шоулдерс». Все это походило на чинный светский ланч, только без куриного салата и мятных лепешек. Гости усаживались на металлические стулья, делали вежливые мины и принимались сплетничать. Тихими и ласковыми голосами они умоляли меня рассказать о событиях последних десяти лет: о медицинском колледже, Сэме, китах. Затем они вытаскивали фотографии деток и внучков, но мне было нечего показывать. Я уже лет сто как не ношу с собой сумку.

Элинор притулилась в переднем ряду, понурив голову. Джо-Нелл сидела возле нее, держа свои железные ходунки наготове. Вызывающе вздернув подбородок и скрестив руки, она болтала с одним из своих докторов. Не дожидаясь, пока меня окружит новая стайка старушек, я обошла горшок с папоротником, вышла за дверь и уставилась на зловещую винтовую лестницу, ведущую на второй этаж. Здание похоронного бюро построил тот же архитектор, что строил Хермитеж, но теперь оно пришло в упадок. На полу лежал косматый красный ковер, под которым скрипели шаткие деревянные половицы. Случайно коснувшись стены, я почувствовала что-то мокрое и скользкое, словно старинные тисненые обои кто-то испачкал пахтой.

Я было направилась на улицу, но толпа упорно теснила меня обратно к гробу. По пути я налетела на пожилую библиотекаршу, мисс Уимберли, некогда зорко следившую, чтобы я выбирала правильные книги. Потом я поболтала с сестрами Холлоуэй, старушками семидесяти пяти и семидесяти семи лет, Минервиными соседками по Церковному ручью. Друг к дружке они обращались «дорогая моя» и носили одинаковые платьица. Еще я перекинулась парой слов с Джорджией Рэй Толливер, хозяйкой бензозаправки на шоссе № 70. На ней был засаленный комбинезон и бейсболка, надетая козырьком назад. А лица гостей все плыли и плыли, то знакомые, то не очень.

– Минерва выглядит просто замечательно, – говорило одно из лиц.

– И так умиротворенно, – соглашалось другое.

– При этом у нее отличный румянец.

– Вы что, так и похороните ее прямо в перламутровых серьгах? – спросила Джорджия Рэй Толливер.

У горя есть одна хорошая особенность: оно притупляет чувства, действуя словно ударная доза новокаина. И все же, когда мой взгляд устремлялся к Минерве, мне казалось, что я вот-вот не выдержу. Да как мне жить в этом мире, когда тебя больше нет? Как я не догадалась, что ты умираешь?!

Затем подошел наш кривоногий сосед Феликс Фергюссон, отставной профессор биологии, всюду трубивший о своем анархизме. Мне всегда казалось, что Феликс неравнодушен к Минерве, но, будучи редкостным занудой, не решается ей об этом сказать.

– Ваша бабушка станет нашей легендой, – произнес он со странным, псевдобританским акцентом, который популярен среди тех южан, что провели всю жизнь в маленьких городках при колледже. – Так и вижу, как она снует со своими кастрюльками, и в слякоть, и в дождь, и в снег. Поверьте мне, деточка, американская почтовая служба ей и в подметки не годится!

– У нее было доброе сердце, – сказала я, покосившись на гроб.

– Таких, как она, больше нет. А как она обожала вас, своих внучек! Даже сгребая листья в саду, нет-нет да залезет в карман и вытащит вашу фотокарточку из Мексики. Как она гордилась своей Фредди!

Я срочно опустила лицо и вытерла глаза.

– А главное, – продолжал он тараторить, – она безумно любила стряпать. Могла наготовить хоть на целый полк. И, хоть она и не была математиком, никто, кроме нее, не умел так ловко соблюдать пропорцию, стряпая в три, а то и в четыре раза больший объем, чем в рецепте.

Он наклонился ко мне и, покосившись на Элинор, прибавил просто заговорщицким тоном:

– Никому не говорите, но Минерва порой сомневалась в кулинарных талантах Элинор. Морковный торт этой девочки ее очень беспокоил. «Он слишком жирный, Феликс, – говорила она, – ей надо бы класть в него бурый сахар, а так крем отвратительно жидкий».

– Элинор взяла этот рецепт из «Гурме», – заметила я.

– Тогда ей надо подать на них в суд, – закатил он глаза, – или, по крайней мере, отказаться от подписки.

И он посеменил к Элинор и Джо-Нелл, а я продолжала жать руки и улыбаться. К вечеру толпа заполнила весь зал и часть коридора. В конце концов стало так жарко и душно, что распорядитель похорон, мистер Юбэнкс, открыл парадную дверь настежь, и в переполненном помещении повеяло холодным ночным воздухом. В этот момент ко мне подкралась Мэри Джун Кэрриган. Задумчиво оглядев Минерву она кивнула в сторону Джо-Нелл.

– Вот ведь бедняжка! А ведь была такой миленькой. Она хоть когда-нибудь сможет ходить?

– Она уже ходит.

– Ну, в смысле, без этой железной штуковины, – Мэри Джун аж наклонилась вперед, вся скривившись от сострадания. – Говорят, она специально въехала в тот поезд, прямо как та русская дама, Анна Карен.

– В смысле Каренина? – спросил ее Джексон, подходя к нам.

– Да, кажется так.

– Но Анна Каренина вроде бы прыгнулапод поезд, – улыбнулся он.

– Так ты ее знал? – уставилась на него Мэри Джун. Я заметила, что у нее маленькие, низко посаженные ушки и веснушчатая шея.

– Не лично, – заверил Джексон. В его голосе не было и тени иронии. – Я прочитал об этом в книге.

– Так она еще и книгу написала?! – Мэри Джун замотала головой. – И все-то теперь строчат автобиографии.

– Ты на меня не обидишься, если я на пару минут разлучу вас с Фредди? – Джексон говорил настолько галантно, что Мэри Джун, похоже, была даже польщена.

– Ну разумеется, нет. – Она одарила его сияющей улыбкой. – Вовсе нет.

Он провел меня через коридор, и мы встали у окна. Народу уже было столько, что опоздавшие толпились на крыльце. Накрапывал дождик, а в сточных канавах начинал клубиться туман. В аванзале стояло желтое пианино, на котором миссис Руби Киффер наигрывала «Скалу веков». Эта дама была своего рода таллульской традицией: ни одна свадьба и ни одни похороны не обходились без ее музыки. Я взглянула на нее и с удивлением подумала, что кожа над ее локтями болтается, словно кружевная оборка. К сидевшей у гроба Элинор сбежались старушки, а Джо-Нелл говорила со своей бывшей тренершей по волейболу, стриженой рыжеволосой спортсменкой с мощными икрами.

Я вздохнула и обернулась к Джексону. Он обнял меня и сказал:

– В жизни не видел таких многолюдных похорон. Кроме, пожалуй, похорон Бо Бейли.

– Кто такой Бо Бейли?

– Сенатор штата, спрыгнувший с небоскреба страховой компании года четыре назад.

– Зачем он это сделал?

– Чтобы избежать налогов, – пояснил Джексон.

– Не легче ли заплатить?

– Он задолжал что-то около пяти миллионов.

– Боже мой.

– Вот и я сказал то же самое: «Боже мой». Может, стоит выстроить всех в очередь, чтобы не было такой толчеи?

– Но Джо-Нелл не сможет долго стоять, а без нее никак.

– Ее можно посадить на стул. Просто скажи мне, и я все сделаю. – Его рука скользнула к моему плечу. Я посмотрела в окно.

– Народ все еще подходит, – проговорила я устало и невольно подумала, что одним угощением такой любви не завоюешь. На Дикси-авеню остановился черный джип, из которого вышел мужчина в синей эскимосской парке и очках в железной оправе. Он откинул капюшон, и я увидела коротко остриженные волосы цвета светлого хереса. Вздрогнув от неожиданности, я отпрянула от Джексона и принялась ерошить свою шевелюру.

– Это Сэм, – пробормотала я.

– Ты уверена? – Он выглянул в окно, а я стала пробиваться к выходу, распихивая мужчин в черных костюмах и то и дело извиняясь.

– Фредди, погоди! – крикнул Джексон, но я уже выскочила за дверь и сбежала по цементным ступенькам, а Сэм шел ко мне кирпичной дорожкой. Он остановился, и я кинулась к нему на шею, вдохнув хорошо знакомые запахи одеколона «Арамис» и морской воды. Он откинулся назад и поднял меня в воздух, и я поняла, как стосковалась по его дыханию, губам, объятиям.

– Твоя сестра Элинор прислала мне телеграмму, – сказал он.

– Элинор? – опешила я.

– Я мог приехать и раньше. Почему ты не звонила?

Хороший вопрос. Будь я посмелей, честно бы призналась, что так было удобнее. Но вместо этого я сказала:

– Думала, что ты не сможешь приехать. У тебя же столько работы, и потом, ты ненавидишь похороны.

– Да, но… Я же знаю, как ты любишь Минерву, и не могу не поддержать тебя в такую минуту. – Он прижал меня к себе. – Мне так жаль.

– Она умерла неожиданно.

– Да, я понимаю.

– Что ж ты не позвонил?! Я бы заехала за тобой в аэропорт. – Мне страшно хотелось расплакаться, и я сделала глубокий вдох. В его волосах искрились капли дождя, сиявшие, как блестки фольги. Видеть его у похоронного бюро Юбэнксов, да и вообще в Таллуле, было настолько странно, что я все качала головой. Легкий ветерок раздувал его парку, а за спиной у него виднелось затянутое тучами небо, такое низкое, что почти касалось верхушек деревьев.

– Я взял в прокате джип. На шоссе были пробки, так что добирался ужасающе долго. – Он поцеловал меня и обнял за плечи. – Я так скучал по тебе.

– А как же Нина? – спросила я и обернулась к зданию похоронного бюро. Джексон стоял в дверях, вцепившись в дверной косяк. На миг наши взгляды встретились, но он тут же отвернулся и нырнул в толпу.

– Нина? – Сэм был явно озадачен.

– Не валяй дурака, я этого терпеть не могу.

– Что-то я не пойму. – Он отер с лица капли и покосился на меня. – Да, я скучал по тебе, но при чем тут Нина?

– Как-то ночью я позвонила в «Мирабель». Тебя в номере не было, зато была Нина. Сказала, ты только что вышел.

– Не Нина, а Татьяна.

– Кто?!

– Татьяна Янг. Я же рассказывал: она работает фотографом в «Нэшнл джиографик». Мы с ней смотрели слайды.

– Какие слайды? У нас же нет проектора.

– Она приносила свой. Должно быть, ты позвонила, когда она его устанавливала. Ну а Нина помогала мне перетаскивать слайды. Бог мой, там было штук пятьдесят ящиков.

– Я тебе не верю. – У меня закололо в глазах.

– Но это правда, миссис Эспай. – С минуту он разглядывал меня, а потом взял мою руку и поцеловал ее.

– Так ты не спал с ней? – У меня перехватило дыхание.

– Нет. – Он снова вытер лоб.

– То есть у меня просто разыгралось воображение…

– Не у тебя. – Он отвел взгляд в сторону. Дождь лил уже гораздо сильнее. – Скорее, у Нины. Она страшно назойлива.

– Она подъезжала к тебе?

– Раз пятьсот.

– И?..

– Я честно объяснил ей, что люблю тебя.

«Боже мой, – подумала я, – что же я натворила?!» У меня задрожали колени, и я погладила его по щеке. Все это время я надеялась, что у него хватит силы воли и он не изменит своей клятве. Но при этом сама-то я изменила! У меня потемнело в глазах.

– Может, сядем на минутку в твой джип?

– Зачем?

– Я должна рассказать тебе кое-что о Джексоне Маннинге, – сказала я.

– Говори. – Он сжал мои руки.

– Давай лучше в машине. – Я двинулась в сторону улицы, но он удержал меня. Мой кулак оказался зажат между нами.

– В чем дело, Фредди?

– А еще лучше – поедем домой.

– Ты спала с ним. – Его глаза так и впились в мои зрачки. – Ведь так?

Я закрыла глаза, лихорадочно соображая, что же ему ответить. Затем отступила на шаг, и моя кисть оказалась на свободе. Прошло около минуты, прежде чем я наконец ответила:

– Да.

– О господи… – Сэм покачал головой, и, кажется, в его глазах сверкнули слезы. – Так ты любишь его? Потому что, если да, то…

– Я не знаю. – Я сощурилась и вдруг ощутила приступ бешенства. – А ты любил ту художницу? Ту, что питалась йогуртами?

– Это совсем другое.

– Почему, интересно?

– Нет, я просто не могу. – Его взгляд заметался по сторонам, а затем он зашагал прочь.

– Сэм?

Он даже не обернулся и, перепрыгнув через лужу, выскочил на улицу.

– У тебя тоже был роман! – крикнула я ему вслед.

Сэм не ответил. Пройдя мимо джипа и ряда кирпичных домов, он скрылся в серой мгле. Я обернулась к похоронному бюро. На крыльце уже столпилось с десяток любопытных старушек, но я так злобно зыркнула на них, что они тут же попрятались обратно. Тогда я снова поглядела ему вслед. Дождь утих, и улица сверкала лужами, в которых отражались сперва желтые, а затем красные огни светофоров. Издалека доносился шум машин, а за спиной послышались звуки органа. Сэм был уже в самом конце Дикси-авеню. Прежде он ни разу не приезжал в Таллулу, а стало быть, брел куда глаза глядят. Мне хотелось догнать его, но я не знала, что ему скажу.

Я представила, как он свернет на Тарвер-стрит, пройдет мимо белых домиков с застекленными верандами, а затем выйдет на Спринг-стрит, где стоят нарядные особняки, выходящие окнами на бейсбольное поле колледжа. Дальше он понесется по Хэттон-стрит, мимо литой решетки с позолоченными лилиями. Возле городской больницы снова окажется на Дикси-авеню, названной в честь Дикси Хьюз, давно почившей дочери столь же давно почившего политика. Кажется, ее сбил поезд где-то в квартале от колледжа. Местное предание гласило, что она, только-только отъехав от женского общежития, стала махать какому-то парню и угодила под поезд, который тащил ее машину целых семьдесят футов.

Поднялся холодный ветер, но я боялась вернуться в здание. Платье Джо-Нелл на мне насквозь промокло и, скорее всего, было безвозвратно испорчено. Вдали я разглядела в тумане фигуру Сэма. Когда он поравнялся с последним домом, я подошла к краю дорожки. Он прошел целый круг, и я встретила его на полпути.

ДЖО-НЕЛЛ

– Терпеть не могу похороны! – прошипела я Элинор.

– Тс-с-с!

– Не могу и все!

По мне, похороны – все равно что великосветский прием. Гвоздь программы выставлен на всеобщее обозрение, словно запеченный в меду окорок; весь пропитанный парафином, этот окоченевший кусок мяса лежит среди хризантем и медных канделябров. «Да ни за что на свете! – думала я. – Когда там, в Техасе, придет мой смертный час, пусть меня просто зароют в землю и посадят надо мной дерево».

– Гляди! – Элинор указала мне на Джексона, который удирал через черный ход. Чтоб мне сдохнуть, вид у него был как у побитой собаки! С чего бы это? Видать, у Фредди предменструальный синдром. Или может, его вызвали к какому-то сопляку. Ну или попросту понос прошиб. Со мной был такой случай в «Кроуз нест», баре, выстроенном среди полей. В результате мне пришлось бежать до ветру куда глаза глядят.

– А что этот доктор так и вьется вокруг тебя? – вдруг выпалила Элинор.

– Который? – переспросила я.

– А то ты не знаешь! Доктор Ламберт.

– Клянется, что любит меня.

– Но он ведь женат, не так ли?

– Разумеется.

Элинор закатила свои желтые глаза.

– Видишь эту лягушечку? – показала я ей булавку у ворота куртки. – Это он мне подарил.

– Какая миленькая! – Она погладила лягушку по головке. – Карата двадцать четыре! Дашь мне ее поносить?

– Я заберу ее с собой в Техас.

– А как же твой ухажер?

– Говорит, что приедет меня навестить. – И я улыбнулась в кулачок, вспоминая, чем мы с ним недавно занимались в женском туалете. (Ходунки пришлось оставить у входа, прислонив их к стене.) К нам в кабинку неистово барабанили, а когда я наконец-то открыла дверь, мы нос к носу столкнулись с Сисси Олсап. Она таращилась то на меня, то на Ламберта, а ее нижняя челюсть так и отвисла, обнажив целый ряд амальгамовых пломб.

– Возможно, я буду в Техасе даже раньше, чем планировал, – сказал мне потом Ламберт.

Элинор снова затрясла головой.

– Но если он так уж тебя любит, зачем ты уезжаешь? Ты же об этом мечтала.

– А плевать! Я страшно рада, что еду в Техас.

– Зато я не слишком рада. – Элинор ткнула меня локтем. – По-моему, ты просто свихнулась.

Тут до нас долетел взволнованный старушечий шепот, и я обернулась поглядеть, что стряслось.

– А кто это там с ее внучкой? – шипела одна из вдовиц. – Он что, родственник?

– Какой красавчик!

– Обожаю рыжих! И какой у него загар!

– Он что, работник солярия?

– Говорят, он из Мексики.

– Боже, неужто испанец?!

– Хм, на иностранца вроде не похож.

– Что? Фредди вышла за иностранца?

– Ну хоть кто-то из Минервиных девочек оторвал себе парня.

Эти вдовы – сущие гиены. Ненавижу их морщинистые шеи, шляпы с перьями и пожелтевшие ногти, похожие на птичьи коготки. Можно подумать, я себе никого не оторвала! Но тут я заметила свою сестренку: господи, что за кошмарный вид! Вся мокрая до нитки и с волосами, слипшимися, как у дворовой кошки. А рядом с ней шел красавец, каких у нас днем с огнем не сыщешь. Он тоже промок, а его медно-каштановые волосы были коротко острижены. С такого расстояния я не могла разглядеть, но, кажется, у него были голубовато-зеленые глаза. Черт возьми, да это же мой родственничек! Свояк – или как там его? Живьем я его ни разу не видала, а по фоткам, что присылала нам Фредди, было ни черта не понять. Я слышала, что у него голубые глаза и рыжие волосы, но, зная, что он ныряльщик, упорно представляла себе Ллойда Бриджеса в гриме к «Морской охоте». Видать, у сестренки проблемы с головой: такие мужики, как Сэм, на дороге не валяются, по крайней мере в Таллуле. Не будь я калекой, сейчас же понеслась бы к нему и попыталась охмурить. Хотя нет, вру. Я бы в жизни такого не сделала, тем более в зале прощания. Хоть злые языки и болтают всякий вздор, но у меня все же есть моральные устои.

Они подошли к гробу и поглядели на Минерву. Когда Фредди всплакнула, он обнял ее, и я заметила, что у парня мускулистые, накачанные руки, покрытые голубыми жилками. Просто класс! У моего первого мужа были точь-в-точь такие же руки, и на секунду мне вспомнилось, как я, восемнадцатилетняя вдова, сидела в этом же зале на панихиде по Бобби Хиллу. Гроб был наглухо закрыт, – все из-за чертовых арбузов, – но я потратила бешеные деньги и накупила ему кучу роз. Минерва и сестры тоже скинулись и заказали в цветочном магазине огромный футбольный мяч из хризантем. Все вместе смотрелось просто потрясающе, и более шикарных похорон я в жизни не видала.

– А где, интересно, Джексон? – спросила я Элинор. Жаль, конечно, что я еду в Техас и не смогу его утешить.

– Тс-с-с, дай поглазеть на Фреддиного мужа. – Она аж разинула рот. – А я и не знала, что он рыжий.

– Я бы сказала, золотисто-рыжеватый.

– Пожалуй, – покосилась она на меня, – ладно, согласна. Он прехорошенький. В смысле для мужчины.

– Что правда, то правда, – пробормотала я, глядя, как Сэм идет вслед за Фредди в первый ряд. Позади нас перешептывание переросло в настоящий гвалт: всем старушенциям хотелось взглянуть на «дерзких и красивых» сестер Мак-Брум.

– Джо-Нелл, Элинор, – сказала Фредди, подходя к нам, а затем улыбнулась своему красавцу. – Это мой муж, Сэм.

Дождь лил все похороны и лишь после речи брата Стоуи слегка утих. Я стояла под малиновым тентом со штампами «Похоронное бюро Юбэнксов». На мне были темные очки и черное шерстяное платье старинного фасона, купленное на распродаже в «Гудвилле». Ничего более похожего на наряды Грейс Келли я при моих средствах добыть не могла. Волосы я зачесала на пробор, и они рассыпались по плечам золотистой гривой. Женщины города по-прежнему ненавидели меня, а после смерти Минервы выносить это стало еще тяжелее. Я держалась поближе к Фредди и Сэму, слушая стук капель по тенту и разглагольствования пастора о том, каким великолепным человеком была Минерва и как теперь ее ждет заслуженное воздаяние. В толпе промелькнул старина Джексон, и я позавидовала сестре, которую любят сразу двое мужиков. Всю прошлую ночь я не могла уснуть из-за похожих на стрекот кузнечика скрипов: Сэм и Фредди за стеной никак не могли угомониться. От этого я так завелась, что едва не позвонила Ламберту. В конце концов мне пришлось самой себе помочь: полночи я трудилась не покладая рук и в итоге, дрожа и задыхаясь, упала на горячую подушку. «Привыкай, – сказала я себе, – в Техасе тебя ждет долгий сексуальный пост. Надо сжать зубы и терпеть, ведь в Маунт-Олив гормоны придется обуздать».

За ночь потеплело, а после дождя повсюду была жуткая слякоть. Мои каблуки то и дело увязали в грязи. Но кладбище все равно было забито толпой провожающих, над которой топорщилось целое море зонтов. Под дождем эти людишки напоминали грибы с разноцветными шляпками: частью безвредные, частью – переполненные ядом. Выбирать надо было осторожно, моля Господа, чтоб не дать маху. В Техасе-то я спешить не буду. Правда, уехать я смогу не раньше чем через три недели: и доктор Грэнстед, и Джексон сказали, что ехать можно, только когда мои кости и кровь придут в норму. А Ламберт объявил, что мне лучше и вообще не уезжать. Но я уже обложилась картами Теннесси, Арканзаса, Оклахомы и Техаса и прочертила свой маршрут красным фломастером.

До отъезда мне предстояло сжечь за собой все мосты. Дел было навалом: дома накопилась уйма одежды, побрякушек, косметики и прочего хлама. Недаром же я – «материальная девушка»! Конечно, мои средства всегда были очень скудны, но такие, как я, всегда накопят барахла, хоть дорогого, хоть совершенно бросового. Теперь я решила избавиться от всего лишнего и даже открыла Элинор свой коронный рецепт лимонного пирога, без которого ей просто не создать кондитерской. Мне стало казаться, что после смерти от нас не остается ничего: ни вечной души, ни даже пятого измерения, благодаря которому можно являться живым в виде призрака. Остаются лишь шмотки: платья, книги, помады-румяна и колготки. Надо действовать как сестрица Фредди: она выбрасывает все, что не умещается в ее машину. Так что на деньги страховой компании я куплю себе «форд-эксплорер», причем обязательно красный.

Когда брат Стоуи изрек наконец «аминь», я снова поглядела на гроб, который стоял над могилой на специальном гидравлическом подъемнике.

– Ты идешь? – спросила Фредди.

– Сейчас-сейчас, – ответила я, – ступай вперед.

– Я тоже подожду, – сказал Сэм, и я подумала: «Родная моя, да тебе сегодня везет!» Снаружи дождь лупил по зонтам всех собравшихся. Я еще раз оглядела толпу в поисках знакомых лиц. Кивнув Грэнстеду с Ламбертом, я вдруг заметила зеленоглазого парня с льняными кудряшками и едва не провалилась сквозь землю.

– Джесси? – спросила я, искоса глядя на него.

– Привет, Джо-Нелл, – обрадовался он и пошлепал ко мне прямо по лужам.

Как только мы вернулись с кладбища, весь наш дом заполонили старухи. Штук пять этих зануд торчало на кухне, намывая стаканы и вилки, словно перед праздничным застольем. Остальные сновали вокруг стола вишневого дерева и расставляли на нем угощение. Кто-то то и дело спрашивал: «А она положила шоколада в свой соус? Странно, а все равно вкусно». Сестры Холлоуэй раскладывали вилки, ложки, ножи и салфетки. Фредди стояла во главе стола и разливала чай со льдом. Сэм и Джексон держались по разным углам комнаты и настороженно переглядывались. Ну я-то такого конфуза не допустила (Ламберта я вовсе не пригласила, а Джесси велела быть паинькой).

Тут к нам с Элинор подошла Джорджия Рэй Толливер. Без засаленного комбинезона она смотрелась просто дико: на ней было красное хлопчатобумажное платье с узором из корабликов, а на ногах – белые туфли с открытыми носами, вышедшие из моды еще году в сороковом. Сочетание «вырви глаз», но, вероятно, это был ее лучший наряд.

Миссис Констанция Смайт притащила с кухни дымящееся блюдо – «пресловутое рагу из морепродуктов», как она с гордостью объявила. На ней было черное платье, шуршавшее при малейшем движении, как старый целлофан. Через пару минут в столовой воняло так, словно кто-то открыл протухший кошачий корм. Разумеется, это не ее вина: она же урожденная янки, приехавшая к нам то ли из Мэна, то ли из Массачусетса, где ни хрена не смыслят в морепродуктах. Добавь она хоть чуточку лимонного сока и приправ, этой вони бы не было, но Констанция в жизни никого не слушала: у нее же «своя голова на плечах». Ходят слухи, что в свое время земляки прогнали ее с севера поганой метлой. (И честно говоря, я этому верю.)

С кухни кто-то крикнул, что у нас кончились тарелки.

– А чтоб вымыть все это, понадобится дня два, – пробасила Джорджия Рэй Толливер и полезла в карман. – Вот что, Элинор, на тебе двадцать баксов и езжай-ка ты в «Винн-Дикси». Накупишь там бумажных тарелок и стаканчиков.

– Я? – Элинор прямо позеленела. – Нет, я не поеду. Я слишком убита горем. Едва я сяду за руль, как тут же во что-нибудь врежусь.

– Езжай. Тебе полезно проветриться, – сказала Джорджия.

– Нет, не поеду. – Теперь она побледнела как полотно.

– Держи. – Джорджия все совала ей деньги.

– Нет, убери их. – Элинор оттолкнула банкноты. – Я же сказала: никуда не поеду.

– Я бы сама съездила, но мой грузовик сломался. А ваш фургон стоит перед домом и на ходу.

– Ну так езжай на нем, – уперлась Элинор.

– Я разогрею цыплят. Смотри, сколько голодных гостей.

– Ладно-ладно, – вздохнула Элинор, – Джо-Нелл? Поедешь со мной?

– Солнце мое, куда я поеду?! Я же калека!

– Езжай-езжай, – повторяла Джорджия, пихая ей деньги, – свежий воздух пойдет тебе на пользу.

– Но там же дождь, – хныкала Элинор.

– Да езжай уже, в конце концов! Не то схлопочешь пенделя!

Когда она наконец побрела к машине, вцепившись в свою огромную кошелку, я стала потихоньку пробираться в столовую. А вы думали, с ходунками можно бегать сломя голову?! Гостей собралось – не протолкнешься. Странно, конечно, когда в доме орудует ватага старух, но ради Минервы я была со всеми приветлива. Наш стол уже ломился от всякой всячины. Вспомнив, сколько еще осталось в холодильниках, я просто ахнула: «Куда же Элинор все это денет?» Сама я не бог весть какой едок: предпочитаю смотреть, как едят другие. В отношении мужчин Минерва нам всегда советовала: «Главное, девочки, смотрите, как он ест».

На тарелке у Джексона была кошмарная мешанина: куриная ножка, шоколадный торт, яичница с пряностями, мясо, тушенное в горшочке, салат с макаронами и колбасой, кукурузная запеканка, белый бисквит, пареные фрукты под соусом карри, картофельный салат и даже «пресловутое рагу из морепродуктов». У Сэма на тарелке лежала порция зеленого салата с помидорами, из которого он тщательно вытащил весь сыр, а также маринованные грибы, мандарины, яблочный мусс, сырая брокколи, морковь, цветная капуста и немного молодого картофеля в мундире. Я постаралась сделать вывод об их характерах: один из них педантичный и последовательный, возможно, весьма предсказуемый, но уж точно целеустремленный; другой – непривередливый и простой, готовый лопать хоть собачий корм.

Эта гипотеза вскоре подтвердилась. К Джексону подсела Констанция Смайт и безжалостно потребовала сказать, как ему нравится рагу. Он глянул на стол и понял, что к этому блюду больше никто не притронулся; его же порция, тоже нетронутая, лежала перед ним на тарелке. Подцепив вилкой кусочек, он запихнул его в рот и выпучил глаза.

– Просто вкуснятина, Констанция, – выдавил он и, с трудом проглотив это лакомство, прикрыл глаза.

– Все, что останется несъеденным, – пообещала Констанция, – можешь забрать себе.

– Нет, не надо, – ужаснулся он.

– Я настаиваю, – Констанция возвысила голос, – это слишком дорогое кушанье, чтобы его просто выбросить. И будет очень хорошо, если его доест врач.

«Так тебе и надо, – подумала я, – нечего расхваливать такую отраву». Я понадеялась, что Фредди не слишком углубилась в разливание чая и все заметила.

Я удалилась в гостиную, надеясь хоть там спастись от сложного букета из запахов духов и плавленого сыра, а также вони крабов и морских гребешков. Мэри Джун Кэрриган и Сисси Олсап обсуждали новинки липосакции. Джексон спрашивал Сэма, бывают ли в Нижней Калифорнии киты-убийцы. Феликс Фергюссон рассказывал Джорджии Рэй Толливер о курьезном черве, которого он раскопал в компостной куче. Сестры Холловей диктовали Фредди рецепт французского хлебца «Гран марнье». А зеленоглазый ковбой толковал мне про Техас.

– Сам я из Остина, – говорил он, – и бывал на состязании ковбоев в Амарилло. Еще был в Хьюстоне, Одессе, Дентоне. Знаю даже, где находится Маунт-Олив.

– Правда? – изумилась я и внезапно оробела. На глаза мне неожиданно попалась его тарелка: куриная грудка, картофельный салат, бобы, два печенья да кусочек лимонного пирога.

– Возможно, я совершаю большую ошибку, – пробормотала я, – отправляясь в Техас совсем одна.

– О, если тебе нужен попутчик, ну там помочь с костылем или вроде того, я с радостью поеду с тобой. Мой брат Гордон объезжает лошадей под Вако. Я бы заодно и его проведал.

– Спасибо, но я уже все распланировала. Но если заедешь в Маунт-Олив, обязательно заглядывай в гости.

– Нет проблем. – Его зеленые глаза так и загорелись, и у меня екнуло сердце. – Гордон то и дело просит помочь ему. Я ведь люблю лошадей, да и по Техасу скучаю.

Капельки пота уже выступили у него на лбу и на верхней губе. Он промокнул их салфеткой и застенчиво покосился на меня, опасаясь, что я все заметила. Мое сердце снова екнуло.

– Я буду жить там на ранчо, – сказала я, – на ранчо с персиковым садом. Точнее, я и сама еще не знаю.

– Жизнь там совсем другая, – сказал он, накладывая себе еще картофельного салата, – но хорошая. Просто класс.

– Расскажи-ка мне о Техасе, – потребовала я.

– О чем именно?

– Да обо всем, – ответила я и, улыбаясь, заглянула ему в глаза.