Текст книги "Американский пирог"

Автор книги: Майкл Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

ДЖО-НЕЛЛ

Перед тем как сбежать со стриптизершей, отчим велел мне запомнить три вещи: во-первых, что ему страшно жаль, во-вторых, что я должна беречь маму, и, в-третьих, что у всякой радости бывают какие-то последствия. Тогда я была еще слишком мала и понятия не имела, о чем он. А через несколько дней мы узнали, что он приказал долго жить – захлебнулся собственной блевотиной. Теперь же я поняла его мысль: все, что было с тобою в прошлом, отнюдь не исчезает, а только ждет подходящего момента, чтобы всплыть и смешать тебе все карты. Я хотела спросить, что думает об этом Фредди, но не стала. Были вопросы и поважнее.

– Так как прошло твое свидание с Джексоном? – полюбопытствовала я.

Мы играли нашу первую партию в шахматы, и я еще плохо помнила, какие фигуры как ходят: слоны, кони, пешки и эти похожие на колонны штуковины, не помню, как называются. Но вся соль игры в том, чтобы слопать короля. Я играла черными, а Фредди – белыми.

– При чем тут свидание? – Фредди крутила в ладонях слона, напоминавшего мне то разминаемый пекарем кусочек теста, то мужской «инструмент», который ласкают умелые женские руки.

– Так вы же ходили в ресторан?

– Мы ужинали, а не прелюбодействовали, – нахмурилась она, – ты можешь опошлить что угодно!

– Что верно, то верно. – Я и правда постоянно сбиваюсь на пошлость и никак не могу остановиться. Когда пеку, мне хочется заняться сексом, а когда я с кем-то в постели, хочется печь. Словно одно каким-то образом подпитывает другое. Очень странная ситуация.

– Ну а потом?

– Он отвез меня домой.

– И все?!

– Все.

– Ты что, ничего к нему не чувствуешь? То есть от былого пожара не осталось даже малюсенькой искорки?

– Если б и осталось, я б тебе все равно не сказала.

– А почему бы нет? Исповедь облегчит твою совесть и поможет убить время.

– Твой ход, – кивнула она на доску.

– Передвинь моего коня на две клетки вправо, по диагонали.

– Не коня, а слона, – поправила она. Я следила, как она передвигает фигуру.

– Ну вот, – объявила я. – Спасибо. По-моему, шах и мат.

– Нет, просто шах.

– Черт! Тогда я сдаюсь.

– Да погоди ты!

– Мне скучно. – Я глубоко вздохнула и задумалась, как бы съесть Фреддину королеву. Но, как назло, ее загораживали мои же собственные пешки. Так что я принялась теребить оборки своей розовой ночнушки: она была одной из самых пристойных в моем гардеробе и при этом досталась мне в секонд-хэнде за сущий бесценок. Из белья мне больше всего нравятся трусики с прорезью вместо ластовицы, но в больнице в таких не полежишь. Сустав, казалось, просто окаменел, словно всю кость заменили на искусственную.

– Ну, соберись, – сказала она.

– Что за дерьмовая игра! Уж лучше б мы играли в «Скрэббл»: тогда бы я набрала магнитиков и составила из них фразу «Пошли все на…!»

– Джо-Нелл, ты все время ругаешься!

– Но мне это идет. – Я протянула руку и потрепала ее по голове. – Слушай, а как там дела с пресловутой Ниной?

– Не знаю. – Она взяла королеву и съела ею моего коня.

– Ты это специально! – рассмеялась я. – А у меня вот хорошие новости: поскольку мой «фольксваген» разбился всмятку, страховая компания даст мне денег на новую тачку!

– И что ты купишь? – спросила она.

– Я мечтаю о «лексусе», но он, зараза, дорогой. Может, куплю «камаро» или «форд-эксплорер». В них столько всего влезает!

– Только смотри, чтоб в них были подушки безопасности, – голос ее звучал встревоженно, как у заботливой мамаши.

– Фредди?

– Что?

– Как думаешь, у тебя когда-нибудь будет ребенок?

– Думаю, вряд ли.

– И у меня, наверное, тоже, – не люблю об этом вспоминать, но у меня эндометриоз. Внутри я вся в шрамах и царапинах, как бракованный компакт-диск. В музыкальных магазинах в таких случаях возвращают деньги или разрешают выбрать новую запись, но детородные органы так легко не заменишь.

Когда она вышла, я с головой укрылась простыней и притворилась спящей. При помощи этой нехитрой уловки мне удавалось отделаться от медсестер. Бог мой, какие тут были мымры! Миляга Дуэйн в реанимации меня просто избаловал, а здесь, на обычном отделении, медсестры даже кровать не перестилают, а уж о том, чтоб обмыть пациента влажной губкой, и речи не идет. Зато они обожали тыкать меня иголочками и заставлять ходить по коридору – настоящие садистки, ей-богу.

Лежа под простыней, я размышляла, как бы им насолить, как вдруг меня кто-то окликнул. Я подумала о зеленоглазом ковбое Джесси, и мое сердце застрекотало, как газонокосилка.

– Чего?

Я открыла глаза и увидела Джексона Маннинга. Он сидел в изножье моей кровати, и я едва не прослезилась. На моем матрасе уже целую вечность не сидел ни один приличный мужик! По правде говоря, этот парень мне никогда особо не нравился, но на безрыбье и рак рыба. Голодная женщина не слишком разборчива. И все же я отлично понимала, что пришел он вовсе не ради меня.

– Я по поводу Фредди, – заявил он, глядя на меня маннинговскими синими глазами.

– Что-что? – опешила я.

– У меня есть надежда?

– И никаких вокруг да около! – усмехнулась я.

– На это просто нет времени. Боюсь, она вот-вот уедет.

– Ну, вот тебе и ответ. – Я развела руками. – Что толку заваривать кашу, если не будет времени ее попробовать?

– Но я не могу иначе! Она особенная, не такая, как все остальные женщины!

– Ты уверен, что это комплимент? – рассмеялась я.

– Меня неудержимо тянет обнимать ее, любить ее, заводить с ней детей.

Я аж заморгала.

– Я действительно люблю ее, Джо-Нелл. Так сильно, что она просто не может ничего ко мне не чувствовать.

Я уже таращилась во все глаза.

– Что? – Тут он тоже вытаращился. – Что я такого сказал?

– Да ничего. Просто прикидываю, на что мне может пригодиться по уши влюбленный мужик, – улыбнулась я. – Моей сестре повезло, но, знаешь ли, она замужем.

– Она с ним счастлива? – Его брови поднялись трагическим домиком. Он опустил руку и вздохнул.

– Мне-то откуда знать? – Я дернула плечом, и, словно по сигналу, с него соскользнула бретелька моей нежно-розовой ночнушки. Я сделала вид, что ничего не заметила, и с интересом следила за его реакцией. – Из нее же и слова не выжмешь: молчит как рыба!

– Она словно… где-то совсем далеко. – Он потер подбородок, глядя вдаль, будто на мне была пуританская фланелевая пижама. «Да, влюблен как мальчишка», – подумала я. Но эта мысль меня почему-то не порадовала.

– Быть может, она скучает по Сэму, – сказала я, наблюдая за его лицом.

– Возможно. Даже когда мы разговариваем, она словно где-то витает.

– Ты просто-напросто на взводе, ведь она не спешит поиграть с твоим богатырем.

– Что?!

– Ой, только не строй из себя невинность!

– Не думаю, что в этом все дело.

– А по-моему, в этом.

– Не думаю.

Мы зашли в тупик.

– Может, поговоришь с ней? – спросил он.

– И что я ей скажу?

– Что я без ума от нее.

– И все?

– Что я готов встать на колени и умолять ее вернуться.

– Вот, уже лучше. – Я улыбнулась. – Почаще тренируйся, и получится.

– Тебе бы все шутить, но для меня-то это не шутки.

– Повторяю тебе: она замужем.

– Я знаю. – И он потер затылок.

– Слушай, – начала я, – я, конечно, не консультант по вопросам семьи и брака, но многие говорят, что у меня бы получилось. Так бывает: в собственной жизни все вверх дном, зато в чужой наводишь порядок в два счета. Короче, на мой взгляд, проблема стара как мир. Даже если она вдруг без памяти втрескается в тебя и бросит Сэма, сложностей будет по горло. Ведь в Теннесси нет китов.

– Понял, к чему ты клонишь.

– У тебя-то все иначе. Тебе ничего не стоит взять и попробовать, как пойдут дела, ведь ты не женат. И твоя профессия не завязана на наличии соленой воды. Нет, серьезно: если вынешь ее, как рыбку из воды, не жди, что она воскликнет: «Ура! Как раз об этом-то я и мечтала! Спасибочки!» Будь твоими пациентами новорожденные китята, тебе небось было бы страшно жалко их бросить!

– Еще бы. – Он положил голову на руки, задумчиво уставившись в пространство.

– Если начнешь обхаживать мою сестру, смотри не наломай дров. Ты вот думаешь, что ваш роман будет Фредди бесценным даром, но на самом деле он грозит кучей потерь. А на фига они ей? Ведь, с какой стороны ни посмотри, из вас двоих рискует лишь она. Нечестно, согласен?

– Согласен, разумеется.

– Так что мой тебе совет: даже и не думай к ней клеиться, если она тебе и вправду дорога.

Вид у него был совершенно обескураженный, и я показалась себе страшно умной: вот хоть завтра подавай объявление в газету и начинай загребать по пятьдесят долларов в час. Я бы специализировалась на мужчинах; с ними как с луком: наплачешься, пока до сердцевинки доберешься. Причем пробираться в их сердце нужно постепенно, бережно снимая защитную шелуху и пленочки и аккуратно обходя все гнилые места. Если я когда-нибудь выберусь из этой треклятой больницы, непременно рвану в Техас и найду там себе приличного мужика. (В таком-то огромном штате даже самая жуткая репутация будет известна отнюдь не всем.) Я перееду в домик Хэтти и открою свой бизнес. Не знаю, правда, слыхали ли в Маунт-Олив про аперитив, но я могу вести рекламную кампанию в Остине или Сан-Антонио. Всю оставшуюся жизнь я бы потчевала клиентов советами и бутербродами с куриным салатом. В салат клала бы кишмиш и жареные орешки, а заправляла бы его майонезом и соусом карри. В моих мечтах, взлелеянных в таллульской городской больнице, все шло как по маслу и жизнь в Техасе обещала быть просто раем. Еще бы, ведь это край суровых тканей и грубых ковбоев, взращенных на тамошней земле.

После долгих раздумий я пришла к выводу, что мужики просто из кожи вон лезут, чтобы казаться крутыми. Причем эти-то усилия и превращают их в рохлей. Их воспитывают женщины, и всю оставшуюся жизнь они стараются походить на собственных папаш. Но господи боже, всех на свете папаш тоже воспитывали женщины. Понимаете, к чему я клоню? На мой взгляд, мужчины были бы совершенны, не пугай их всех до такой степени их собственная Х-хромосома. Все беды-то, все инь-янские противоречия идут от Y, от длинной, болтающейся из стороны в сторону Y, похожей на беспомощно повисший член. Этих последних я перевидала уже целую бездну и, если так и дальше пойдет, увижу еще столько же. А эта перспектива меня просто удручает, богом клянусь.

ЭЛИНОР

К парадному входу подошел посыльный из «Федерал экспресс» и постучался. Я была одна: Фредди ушла в больницу, а Минерва отвозила запеченные спагетти Матильде Ланкастер, которая приболела. Я побежала на второй этаж, открыла окно и крикнула ему:

– Да-да, что вы хотели?

Посыльный отступил на пару шагов и стал разглядывать дом, гадая, из которого окна раздался мой голос.

– Выше, – подсказала я.

– Э-э-э, да, мэм, – сказал он, вынимая что-то из кармана, – не могли бы вы расписаться в получении? Отправление на имя… сейчас гляну… мисс Джо-Нелл Мак-Брум.

– Я не Джо-Нелл.

– Но расписаться-то вы можете?

– Раньше мы ни за что не расписывались, хотя почту получаем каждый день.

– Не я составлял эти правила, мэм. – Он глянул в свой блокнот. – Тут написано, что нужна расписка в получении.

Я прямо не знала, как мне быть. Посыльный был вежлив и одет в самую настоящую униформу «Федерал экспресс». Может, стоило и правда подписаться, но я была не одета. Я кинулась в спальню и стала искать свои оранжевые рейтузы и зеленый свитер. Будь Минерва дома, я бы открыла ему, даже не задумываясь. Просто накинула бы плащ-дождевик поверх ночнушки. Но, сидя тут одна-одинешенька, я начинала нервничать. Мне не нравится быть одной, так что пусть не говорят, будто я нелюдимая. Знаю, обо мне потом скажут: милая она была, но такая затворница. Но это не так! Я же устраиваю бездну вечеринок для старушек. Джо-Нелл твердит, что это не в счет, и уверяет, что все мои беды от асоциальности. Но я просто не очень много общаюсь с мужчинами. В старших классах у меня была пара свиданий. Пока я к ним готовилась, Джо-Нелл садилась на край ванны и смотрела, как я чищу зубы. Ей тогда исполнилось девять или десять, но она уже была милашкой с чудесными белокурыми хвостиками. Когда раздавался звонок, она бежала вниз и осматривала кавалера, а затем возвращалась ко мне и говорила, надевать каблуки или нет. Я-то уже тогда была длинной как каланча.

Совсем недавно Джо-Нелл сообщила, что готовит мне свидание вслепую. «Нет!» – завопила я, представив себе кавалера в темных очках и с собакой-поводырем.

– Но он отличный парень, – возразила Джо-Нелл, – почтальон.

– Нет уж, спасибо, – огрызнулась я.

– Но не все же мужчины плохи, – рассмеялась она.

Я подала ей свой альбом.

– Тед Банди был мужчиной, – напомнила я.

– Нет, он был монстром.

Из сада донесся голос почтальона:

– Мэм, ну где же вы?

– Одну секундочку! – Я натянула рейтузы, и резинка на них противно скрипнула. Затем я было отправилась к лестнице, но вдруг остановилась как громом пораженная. Я вспомнила одно из шоу Опры, где нанятый ею мошенник заявился к какой-то домохозяйке, прикинувшись почтальоном. И та ему открыла! Затем Опра привела в студию некоего эксперта, который советовал женщинам быть бдительными и держать все двери на запоре.

– По-моему, это чересчур, – воскликнула Опра, наморщив носик, – я бы чувствовала себя полной дурой, сидя взаперти.

– Уж лучше оказаться в дурацком положении, чем в сводке жертв, – ответил эксперт.

Я вернулась к окну и извинилась:

– Я, знаете ли, больна. Причем ужасно заразной болезнью, – кричала я, – бульбарным менингитом. Боюсь, как бы вас не заразить.

(Понятия не имею, есть ли такая болезнь, но название показалось мне очень убедительным.)

– Ого! – Почтальон отступил. – Что ж, тогда я просто оставлю вам на подпись эту бумагу, а завтра зайду за ней.

– Отлично. – Я проследила, как он сел в свой грузовик и уехал. И тут мне в голову пришла забавная мысль. А что это за бандероль, в получении которой нужно расписываться? Может, Джо-Нелл снова заказала съедобные трусики? С виду они похожи на фруктовые тянучки и все по-разному пахнут: ванилью, вишневой кока-колой или ирисками.

С почтальоном вышло довольно дико, но мне не впервой. В наше время женщины по всей Америке расписываются в получении посылок, ездят в универмаги и даже путешествуют через всю страну. Почему, интересно, им так легко дается то, что мне просто не под силу? Разве они не знают об ужасах, что происходят вокруг? В одном из выпусков новостей говорили, что какую-то учительницу похитили прямо из магазина. Она покупала себе бутерброд, и тут ее схватил какой-то подросток, увез в укромное место и задушил. Я рассказала об этом Фредди, но она лишь хмыкнула: «Какой кошмар!»

– Не просто «кошмар», – подхватила я. – Если опасности подстерегают даже при покупке бутерброда, то лучше вообще не выходить из дома!

Но Фредди так вылупилась, словно я сморозила полную чушь. Пожив в Калифорнии, она очерствела душой и привыкла к беспределу вокруг. Но я-то вижу весь ужас происходящего. Когда я была маленькой, в Таллуле никто и дверей-то не запирал, а теперь у всех поставлена сигнализация. Одному богу известно, куда катится этот мир!

Минерва считает, что все мои беды начались, когда я обнаружила мертвую маму. Дело было зимой, и дождь лил как из ведра. Как назло на уроке домоводства я, переворачивая блин, задела рукой сковородку. Училка, старая дева мисс Маллиган, намазала ожог маслом и забинтовала мне руку.

– Запомни, Элинор, – сказала она, – масло и бинт должны быть твоими главными кухонными принадлежностями.

Я попыталась дозвониться до мамы и упросить ее заехать за мной, но ни дома, ни в закусочной трубку никто не брал. Я сказала мисс Маллиган, что пойду домой пешком. Забилась под черный зонт и прошла через десяток чужих садов, считая вывешенные в них бельевые веревки. Подойдя к дому, я заметила, что фургон стоит в гараже. Заглянула на кухню и окликнула: «Мама!»

Ответа не было. «Классно, – подумала я, – она ушла. Можно попить молочного коктейля и слопать целую коробку шоколадного печенья». Из-за моей полноты мама запрещала мне есть шоколад. Хотя мне было всего семнадцать, я уже вымахала до пяти футов и одиннадцати дюймов и все продолжала расти! Аппетит у меня был просто волчий, словно внутри жил кто-то жутко голодный, которого никакими силами не удавалось накормить.

Я взяла печенье, включила телевизор и стала смотреть «Путеводный свет». Это шоу мне никогда особо не нравилось, но выбирать не приходилось. Потом у меня разболелась рука, и я поднялась посмотреть, не завалялось ли в аптечке какой-нибудь мази. Проходя мимо маминой комнаты, я мельком заглянула в нее. Там было темно и чем-то неприятно пахло. Жалюзи были опущены, и свет едва-едва пробивался сквозь плотно пригнанные пластинки. На столике рядом с кроватью я заметила лампу, очки, коробку вишни в шоколаде и книгу (она читала «Карен», в кратком пересказе). Я уже выходила из комнаты, когда что-то привлекло мое внимание. Включив свет, я посмотрела на окно и завизжала. На шнуре от венецианских жалюзи висела моя мама. Ее синий халат распахнулся, из-под него виднелись нейлоновая сорочка и отвислые груди.

Я снова завизжала, а затем подбежала к ней и стала приподнимать ее за ноги. Ее голова упала на грудь, а рука свесилась и ударила меня по голове. Я думала, что она еще жива, и все старалась ее приподнять. Если веревка не крепко затянута, то она сможет дышать. Веревка скользила вокруг ее шеи, но мама была страшно тяжелая. «Господи Боже, ну пожалуйста, – думала я, – ну помоги же мне! Мамочка, посмотри на меня: это же я, Элинор!»

Потом помню, как пришла Минерва и перерезала веревку портновскими ножницами. За окном лил дождь, серый и грязный, словно помои. Мама упала на меня всей тяжестью, так что я даже покачнулась.

– Давай отнесем ее на кровать, – сказала Минерва, взяв маму за ноги. Но было уже слишком поздно, она начинала коченеть. Потом, много позже, когда домой пришли сестры, я услышала, как Минерва говорит им: «Идите сюда, мои деточки. Идите, бедненькие. У Минервы для вас очень-очень плохая весть».

Потом помню, как нас выворачивало в один и тот же унитаз, как мы нагибались над ним, кашляли и отплевывались. Казалось, из нас выходит все, что мы когда-либо съели после маминого грудного молочка. Я клялась, что уже чувствую его вкус, и Джо-Нелл тоже чувствовала. С кем-то из сестер я столкнулась лбом, теперь уже не помню с кем. Да и неважно: мы все были словно один раздираемый рвотой организм, словно тройняшки с тремя головами и одним желудком.

Через пять лет началась новая полоса неудач. Я ехала по шоссе в нашем фургоне и подпевала радио: на всех станциях крутили песни Стинга. Вдруг под машиной что-то громко хлопнуло. Руль ни с того ни с сего начал дрожать и трястись, и мне едва удалось дотянуть до аварийной зоны. Оказалось, что у меня спустила шина. Тем временем мимо проносились потоки машин. Какой-то грузовик протарахтел мимо, оглушительно сигналя. Затем к аварийной зоне подъехал коричневый «скайларк» и остановился возле меня. Из него вылез мужик с пивным брюшком и подошел ко мне. Я опустила стекло.

– Похоже, у вас спустило колесо, – сказал он, – может, подвезти?

– Да, – сказала я, но тут нее исправилась: – Хотя нет, не надо.

– Вы уж определитесь, – засмеялся мужик, ощерив гнилую пасть, – колесо само собой не надуется.

– Нет, но все равно спасибо, – сказала я, стараясь быть вежливой. – Я просто дождусь полицейских.

– Долго же вы будете ждать.

– Ничего. – Я уже немного испугалась.

– На вашем месте я бы побоялся сидеть здесь вечером.

– Но вы же не на моем месте, – сказала я, – а на своем.

– Ах ты, маленькая сучка! – И он кинулся к моему окошку, но я его опередила и подняла стекло, придавив ему пальцы. Он заорал и попытался вырваться, а его пальцы стали розовыми и пухлыми, как сосиски. Я ударила по стеклу, и его рука выскочила наружу. Он помчался к своему «скайларку» и рванул с места, так что гравий брызнул из-под колес. Через час подъехали полицейские и вызвали работников станции техобслуживания, которые накачали мне шину. Когда я рассказала про мужчину из «скайларка», полицейский похвалил меня, сказав, что сесть в ту машину было бы страшной ошибкой. Он отказался объяснить почему, но у меня, слава богу, богатое воображение.

Так я чудом спаслась от верной гибели. Однако это лишь увеличило мои шансы угодить в новую передрягу. На мой взгляд, каждому человеку отведен определенный запас удачи, и как только он исчерпывается, беды идут одна за другой.

В какой-то момент Джо-Нелл сильно увлеклась «Розовой леди» – напитком, а не волонтершей при больнице.

– Если хорошенько подумать, – говорила она мне, силясь не рыгнуть, – ничего удивительного, что мы выросли такими какие есть: жизнь у нас была не из легких.

Я от души с ней согласилась.

– Мужики либо умирают, – говорила она, – либо бросают нас.

– А еще они насилуют, грабят и избивают женщин, – ввернула я.

– Да я же не об этом. – Она отхлебнула своей настойки и перемазала губы розовым. – Папа помер, и я его даже не помню. А Уайатт бросил нас.

– И тоже помер, – напомнила я.

– Не думаю, что его гадкая смерть хоть как-то связана с уходом от нас.

– А я думаю, связана.

– Да нет, просто ему не повезло.

– То была Божья воля.

– Но Бога нет.

– Джо-Нелл! – Я огляделась вокруг, словно Господь мог притаиться в уголке и, укоризненно качая головой, слушать нашу болтовню. Взяла бутылку и налила себе рюмочку. Мне нравился вкус «Розовой леди», и к тому же, слава богу, напиток назывался «Леди», а не «Джентльмен». В противном случае я бы к нему и не притронулась. Джо-Нелл в восторге от этих негодников, но я не нахожу в них ничего хорошего.

– Многие знаменитые повара – мужчины, – заявила Джо-Нелл, словно читая мои мысли. – Их то и дело показывают по ТВ: они вечно что-то шинкуют, взбивают, жарят, пассеруют. Кулинария вовсе не женское занятие, как считают многие, в ней столько агрессии.

– Но рожают-то женщины, – возразила я.

– Женщины, да только не мы. – Она осушила свой бокал и уставилась на остатки пены.

– И все же мы относимся к рожающей половине человечества.

Джо-Нелл было нечем крыть: ни один мужчина еще не родил на свет ребеночка. Так что на сей раз победа в споре была за мной, и это радовало. Чем больше я пила, тем больше мне хотелось жить в чисто женском городе. Проезжая по нему, я бы смотрела, как дамы в смешных садовых шляпах подвязывают помидоры, как в июле они готовят кукурузный соус, в августе – виноградный джем, а в сентябре – фруктово-овощные приправы. Круглый год, даже в дождь и ветер, они бы развешивали белье на веревках в саду, подметали бы дом, месили бы тесто, чистили и резали овощи. Иногда бы они ложились отдыхать ногами кверху и читали газетку, а пятифунтовый цыпленок с гарниром из овощей медленно подрумянивался бы в духовке. Среди этих женщин я бы жила как равная среди равных, как маленький, но незаменимый ингредиент в большом пироге.