Текст книги "Американский пирог"

Автор книги: Майкл Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

ЭЛИНОР

Я встала на стоянку у «Винн-Дикси», но мотор выключила не сразу на случай, если придется удирать. По радио передавали песню Линды Ронштадт «Бедная я, несчастная». Я подумала, что эта песня в точности про меня: про женщин, падающих на железнодорожные рельсы, и мужчин, готовых измельчить всех нас на мясорубке. Хотя, с другой стороны, песня была скорее про Джо-Нелл. Прежде чем выключить наконец мотор, я внимательно огляделась. Идти в магазин я ужасно боялась, особенно после похорон и прочих волнений. Женщины, дети и старики как ни в чем не бывало входили в «Винн-Дикси» и выходили на улицу. Возле музыкального киоска совсем молоденькие девчонки болтали с парнями в военных куртках. Волосы малолеток были завязаны в хвостики. «Так вот где теперь назначают встречи», – сказала я себе. В наше-то время люди встречались возле площади. Помню, как мы ездили в город с мамой и Минервой. Мы останавливали машину у «Кунс» и смотрели на снующий мимо народ. Весь день к нам подсаживались разные тети и рассказывали все новости: кто приболел, кто сдурел. А теперь центр города переместился к «Винн-Дикси»: здесь можно раздобыть и молодую брокколи, и видеокассету, и свежайшие сплетни.

Мне было ужасно тяжело. Я уже очень давно не езжу за покупками одна, лет семь, наверное. Я закрыла глаза. «Минерва! – взмолилась я. – Если ты смотришь на меня с небес, подай какой-нибудь знак. Аминь!» Затем я выбралась из фургона и пошла, помахивая сумкой, как делают все молодые красотки. Из-за кирпича она была довольно тяжелая, но я сказала себе, что это укрепит мои мышцы. Шла я быстро и впервые в жизни радовалась, что у меня такие длинные ноги. Я уже подходила к электрическим дверям, когда чья-то ручища вдруг схватила меня за локоть. Эта лапа так сильно рванула меня назад, что я потеряла равновесие. Отскочив назад и расставив ноги, я развернулась и наконец увидала, кто на меня напал. Я тут же узнала его: тот самый тип, которого я видела у «Кей-Марта». На нем была все та же затасканная шапочка из рыжей шерсти. У мерзавца были зеленые глаза, усы, взъерошенные светлые волосы, противный запах изо рта и грязные руки. Я постаралась поточнее затвердить все приметы, чтобы потом описать его, точь-в-точь как полицейские описывают всяких убийц в программе «Уголовный розыск».

– У меня пистолет, – сказал этот гад и полез в карман, – а ну, давай свою сумку!

– Нет! – завопила я и кинулась наутек, стараясь бежать зигзагами на случай, если он в меня выстрелит.

– Ах ты, толстая сука!

– На помощь! – заорала я, но тут же вспомнила, что как раз этого кричать нельзя. Гораздо разумнее голосить «Пожар!» или «Утечка газа!». Подвернув ногу, я упала наземь и ободрала коленку, а сумка тем временем пребольно ударила меня по бедру. Обернувшись, я увидела, что грабитель бежит прямо на меня. Мне удалось подняться на ноги и замахнуться сумкой. Я ударила вслепую. Сумка угодила ему прямо в голову, и послышалось пугающее «бум». Грабитель пошатнулся и ощупал лицо. Его рука снова потянулась к карману с пистолетом. Я поняла, что он хочет пристрелить меня, но, черт возьми, я бы ни за что не допустила, чтоб моим сестрам пришлось раскошеливаться на вторые похороны.

– Ты! – завизжала я и огрела его сумкой по руке. – Ты!

Грабитель осел на корточки, а я снова замахнулась и влепила ему прямо по кадыку. Тут уж он упал навзничь, прямо на мостовую. Его веки задрожали, а из горла вырвался стон. Нагнувшись над ним, я плюнула прямо на его поганый нос. Потом, когда подбежали полицейские, я показала им свой кирпич, который от ударов разломился на две половинки. Они сказали, что я просто молодец, настоящая героиня.

– Стало быть, моя фотография попадет в газету? – спросила я.

Когда я вернулась домой и рассказала всем свои новости, меня уже била дрожь. Я опрокинула стакан холодного чая себе на блузку, и гостьи засуетились вокруг меня, стараясь оттереть пятно бумажными полотенцами. Видимо, до меня только-только дошло, что я сделала, и слава местного борца с преступностью обрушилась на меня всей тяжестью. Я сунула Джорджии Рэй бумажные тарелки и стаканчики.

– Смотри не потеряй голову от этого кирпича, – сказала она мне.

– Уж лучше побереги от него своюголову.

– Ха, мне-то ничего не страшно! Я умею за себя постоять: при мне мои кулаки и мое мужество.

– Вот этого в тебе с избытком.

– Знаешь, я тут все смотрю на твою сестренку Фредди. Пока она была маленькой, я была уверена, что из нее вырастет уродина. Но она теперь просто куколка! Такая упругая попка, такие сиськи – так и топорщатся под свитером! А глаза карие и большущие, как у Мэрайи Кэрри. Я постоянно слушаю ее песни – в смысле Мэрайи Кэрри, а не Фредди, – она рыгнула, и пара старушек удивленно приподняли брови. Джорджия свирепо уставилась на них: – На что пялитесь, стервятницы?

Они тут же засеменили прочь, унося посуду на кухню, а Джорджия снова рыгнула.

– Ненавижу Констанцию Смайт. Ведь богачка, а по виду не скажешь. И это при таком-то капитале! От таких денег ум за разум заходит.

– Готовить она не умеет, – вставила я.

– Да мало ли чего она не умеет. – Она сощурилась. – А что там с малышкой Джо-Нелл? Неужто едет в Техас?

– Едет, – вздохнула я и пожала плечами.

– С ума сойти. И какая муха ее укусила?

– Ей надоел наш город. Надоело, что все местные сочиняют о ней небылицы.

Это было сущей правдой. Из-за того что моя сестренка красит ногти в необычные цвета (например, в синий), весь город судачит о ней почем зря. Особенно обиженные жены.

– Решила перевернуть всю свою жизнь? – Вид у Джорджии был перепуганный.

– Похоже на то.

– Бедолага. Она напоминает мне подержанную «тойоту»: пробежала многовато дорог, побывала в переделках, но мотор по-прежнему исправен, да и корпус в полном порядке. – Джорджия фыркнула. – Да неужели же она уезжает?!

Мне хотелось сказать ей что-то вроде: «Не переживай, мне без нее будет еще хуже, чем тебе. Меня ведь все покинули». Но мой подвиг так утомил меня, что я извинилась перед гостями и поднялась наверх. В своей комнате я улеглась на кровать и уставилась в потолок. Минерва умерла, а мои сестры уезжают за тридевять земель. Сама я никуда не поеду, но все же мне удивительно повезло: у меня много друзей. Правда, так получилось, что многим из них уже за семьдесят, но это неважно. Быть может, кто-нибудь из подружек поселится со мной (если это не запрещено). Быть может, я найду в себе силы жарить цыплят и отвозить их больным домоседкам. Конечно, один-единственный кирпич не способен перевернуть мою жизнь, но, может, с него начнутся какие-то перемены.

– Элинор! – Это был голос Джорджии. – А ну-ка вали сюда, да по-быстрому. Пришли газетчики, хотят сфотографировать тебя.

Я прямо подскочила на кровати. Выбежав из комнаты, я с грохотом слетела вниз. Джорджия, осклабившись, стояла у подножия лестницы.

– А ты не шутишь? – выпалила я.

– Нет, черт меня побери! – И она мотнула головой в сторону входной двери. – Не заставляй их ждать.

Я прижала руку к забившемуся сердцу и пошла к двери.

– Эй, Элинор!

– Ну что? – я обернулась.

– Смотри не забывай нас, простых смертных, – сказала она, – тех, кто терпел твои выходки еще до того, как ты стала знаменитостью.

– Ладно, – сказала я, обнимая ее, – не волнуйся, я вас не забуду.

ФРЕДДИ

За день до моего отъезда из Таллулы Сэм повез Элинор в «Эйс хардвер». Не прошло и минуты, как на крыльце появился Джексон. Он протянул мне букет жонкилий, завернутый в зеленую оберточную бумагу.

– Ты одна? – Он нервно оглядел комнату.

– Нет, Джо-Нелл сидит наверху. – Я понюхала цветы, а затем посмотрела в сторону лестницы. На магнитофоне Джо-Нелл надрывалась Мелисса Этеридж. Дома, в Дьюи, я обычно слушаю Вивальди и готовлю под него всевозможные салаты с вермишелью: туда идут лук, петрушка, чеснок, грибы шитаки, красный перец и соус «Лингуин».

– Вообще-то, я и сам знаю, что Сэм уехал, – сказал Джексон, – я припарковался на вашей улице и ждал его отъезда.

Я молча смотрела на него.

– Только не злись, а выслушай меня. Мне было просто необходимо увидеть тебя, и другого способа не было. Пришлось сидеть в засаде. А он надолго уехал?

– Не знаю. Он повез Элинор в магазин скобяных изделий.

– Зачем?

– Она нервничает, что останется одна, так что он ставит ей замки на окна и двери.

– Одна? А разве Джо-Нелл куда-то переезжает?

– Она едет в Техас.

– Зачем?

– Там есть дом в Маунт-Олив. Перешел к нам от Минервы.

– А ты сама? – Он пытливо вглядывался в меня. – Тоже собираешь вещи?

– Да, беру кое-что. Лоскутные одеяла, детские фотографии. Минервины полосатые стаканы. Сервизы – «Фиеста» и зеленый, купленный в годы депрессии. И даже пару мини-юбок Джо-Нелл. – Я понимала, что тараторю как заведенная, но остановиться просто не могла. – Представляешь: у меня будут битком-набитые шкафы?!

– Не представляю, – рассмеялся он.

– Элинор сказала, что отправит все это через федеральную почтовую службу. Как думаешь, они ничего не разобьют?

– Думаю, все будет в целости.

– Забавно, покупки – это такая опасная штука. Чем больше вещей, тем больше волнений. – Я пожала плечами. – Гораздо легче вообще ничего не иметь.

– А у тебя теперь и посуда, и безделушки. – Он взял мою ладонь и провел своим пальцем по моим. – И что же теперь?

– Джексон, прости меня.

– За что? – он округлил глаза, а затем покачал головой. – Черт побери, не говори этого! Не смей так говорить, Фредди.

Я почувствовала, что слова застряли у меня в горле. Поверх его плеча я посмотрела на окно. Солнце стояло низко и светило прямо в глаза из-за старого пикапа Джексона. Я любила его и любила своего мужа. Наверное, я просто жадничала, а на самом деле не заслуживала ни одного из них. На втором этаже вдруг сменилась мелодия: Глэдис Найт и группа «Пипс» запели «Слухами земля полнится». Это был знак, что Джо-Нелл знает о моем госте. Я испугалась, что сейчас она начнет выискивать подходящие компакт-диски, стараясь направлять наш с Джексоном разговор. Если она поставит «На-на, хей-хей, целуй его и поскорей», мне придется подняться наверх и вышвырнуть магнитофон в окно.

– Думаю, я сам виноват. Ведь я, идиот, просто не давал тебе проходу. – Джексон криво ухмыльнулся и на миг стал просто копией своего отца. – Я знал, так все и будет, но надеялся на чудо. И что же, ты едешь домой? Покидаешь страну, где даже в туалете вода отдает магнолиями?

Я кивнула, теребя свою непослушную челку. Но про себя молила его: «Джексон, сделай так, чтоб этот день никогда не кончился! Чтоб звезды не вышли на небо, а солнце не зашло. Сделай так, чтобы прошлое исчезло, чтобы я никогда не отправлялась на Запад и не встретила там Сэма у Пойнт-Рейс».

– Господи, я бы все отдал, лишь бы ты не уезжала, – на миг он зажмурился, – ты бросаешь меня ради другого.

– Но он же мой муж.

– Да, для такой, как ты, этим все сказано. Он хоть знает про нас?

– Я ему все рассказала.

– Черт побери! – присвистнул он, а затем посмотрел в сторону лестницы. – И что он сказал?

– Он был расстроен, – вздохнула я.

– Неудивительно, – он покачал головой, – еще бы. Что ж, видимо, пришло время расстаться. Опять. – А знаешь, я вдруг понял, что сам во всем виноват, – прибавил он вдруг, – ведь это я научил тебя плавать. Помнишь? Черт, уж лучше б я родился китом.

– Твое сердце и так огромное, как у кита.

– Оттого-то мне так и трудно. – И он прижал меня к себе. Ощутив прикосновение его губ и терпкий запах его одеколона, я так и подскочила от захлестнувших меня воспоминаний. Моя коленка вдруг задрожала, словно в суставе сработала какая-то пружинка. Когда он отпустил меня, я отпрыгнула назад и, слегка покачнувшись, оперлась о перила лестницы. Как бы мне хотелось, чтоб у меня было две жизни: одна в Калифорнии, а другая – в Теннесси. Я уже начинала тосковать по сестрам, Минерве и Джексону; я тосковала даже по речному запаху, витавшему здесь. Со всем этим расставаться было больно, как с каждой вещицей из огромного багажа.

– Не забывай меня, Фредди.

– Тебя? Тебя мне не забыть. – Я скрестила руки, обхватив себя. Моя собственная грудная клетка показалась мне вдруг очень хрупкой, словно вместо ребер у меня были побеги бамбука. – Такие, как я, не забывают, ты же знаешь.

– Вот и не забывай, – сказал он, дотронулся до моей руки и круто развернулся. Пройдя по скрипучим половицам, он вышел за дверь и сбежал с крыльца. В два прыжка он миновал каменистую дорожку, забрался в свой пикап и уехал.

Мы были уже у западной оконечности Тихого океана, когда «Сессна» наконец-то вынырнула из облаков. Я посмотрела вниз сквозь пыльное окно. При виде лагун Герреро-Негро и Скэммонса мое сердце учащенно забилось. Я всегда понимала, что киты – самый веский аргумент в любой ситуации и могут восстановить мое равновесие при любом раскладе. На воде была рябь, но не из-за бури, а из-за китов. Сэм передал мне бинокль, и я стала считать их фонтанчики. Они били прямо из океана, точно гейзеры. Еще студентами в Скриппсе мы залезали на крутую, обшитую досками крышу Риттер-Холла и считали мигрирующих китов.

Наблюдение за китами, как и все остальное в моей жизни, было сопряжено с немалым риском. Пару лет назад в Сан-Игнасио киты так били хвостами по воде, что море словно закипело, и все это буквально в нескольких ярдах от фотографа. В другой раз нечаянный удар китового плавника переломал аквалангисту все ребра и подбросил его вверх, как игрушку.

– Ты только посмотри на это! Да их там сотни! – пилот крякнул и почесал причинное место. Это был американец, работавший на полставки в «Аэро Калифорния». – Я езжу на переписи этих зверюг с семидесятых годов, с самого возвращения из Вьетнама, – сообщил он нам. – А вы знали, что в Библии киты названы первыми из животных?

Я сомневалась, что это так, но кивнула. До меня словно донесся Минервин голос: «Милые мои, кое с чем не стоит спорить, а лучше просто согласиться». Ну а Джо-Нелл бы хихикнула: «Не спорь с ним, как-никак он – пилот». Тем временем он глядел сквозь забрызганное стекло на подернутую рябью воду.

– А какие из китов умеют петь? Эти умеют?

– Нет, – ответил Сэм, – только гладкие киты поют своим детенышам.

– А тут такие есть? – Пилот уставился на нас, разинув рот.

– Нет, они уже практически истреблены.

– Вот ведь незадача! Если нам и китов-то не уберечь, что мы вообще можем спасти?

– Не знаю, – сказал Сэм.

– Эта планета катится в тартарары, – бурчал пилот, глядя на воду. – Ну а горбатые киты – они ведь тоже поют?

– Поют. – Сэм нагнулся вперед и поцеловал меня в шею. – Горбатые киты поют своим подругам.

– А те их слышат? – удивился пилот. – Несмотря на всю эту воду? Думаю, они часто теряются: океан-то большой.

– Огромный, – согласилась я и погладила Сэма по колену Солнце уже садилось, окрашивая воду в темно-сливовый оттенок. Мне хотелось ощущать спиной колени Сэма, и я опустила кресло назад. Его руки легли мне на плечи. Океан огромен, но не бесконечен, как считали когда-то первые путешественники. Он чем-то напоминает человеческое сердце: оба таинственны и необъяснимы, оба полны опасностей и скрытых трещин, оба незаменимы и поистине бесценны.

«Сессна» сделал крюк и полетела к пустыне, а потом закружила над мощеной посадочной полосой, неожиданно переходившей в песок. За секунду перед посадкой наши жизни вдруг пронеслись у меня перед глазами: как мама танцует в одних чулках в ожидании мистера Креншо и напевает «Такова жизнь», как Элинор и ее пожилые подружки отмеряют муку, растирают масло с сахаром, делят яйца на желтки и белки и запирают на ночь все двери и окна, как Джо-Нелл пересекает границу Техаса и Оклахомы, оставив прежнюю жизнь за спиной, а Минерва парит в облаках и улыбается всем нам сверху. Я увидела и Джексона, как он стоит у доков и думает то ли о лодках, то ли обо мне, а ветер теребит рукав его свитера.

Далее за тысячу миль я слышу (и всегда буду слышать!) стук его сердца. Я слышу шорохи старого дока и скрип уключин. А он все так же неподвижно стоит; его силуэт темнеет на фоне вечерней синевы, словно вода и небо, внезапно сойдясь вместе, слились в эту зыбкую, едва различимую тень.