Текст книги "Американский пирог"

Автор книги: Майкл Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

ФРЕДДИ

В понедельник вечером ударил мороз, и Элинор перепугалась, что у нас замерзнут все трубы. Пока они с Минервой ходили по дому и включали водопроводные краны, я сидела в гостиной и смотрела, как Дэвид Лэттерман кокетничает со своей постоянной гостьей Сарой Джессикой Паркер. В голове все вертелся рассказ Джо-Нелл. Два дня назад Джексон пришел к ней в палату и расспрашивал обо мне.

– Обо мне? – переспросила я и неожиданно для самой себя почувствовала, что жутко рада.

Когда он позвонил в следующий раз, я пригласила его на испеченный Элинор кофейный торт с карамелью. Потом он сводил меня в кинотеатр «Принцесса» на новый и довольно забавный фильм о вампирах. Я постоянно твердила себе, что не делаю ничего дурного. Когда зазвонил телефон, я подскочила с места и полетела на кухню прямо в носках. Успела к третьему звонку.

– Фредди! – Услышав голос Сэма, я была несколько разочарована. До этой самой минуты мне и в голову не приходило, что я, оказывается, жду звонка Джексона. Затем, практически мгновенно, меня захлестнуло чувство вины. Я же замужняя женщина и не вправе мечтать о каком-то другом мужчине.

– Привет, – ответила я, стараясь говорить как можно радостнее.

– У тебя уже появился акцент!

– Разве?

– Может, это заразно, – рассмеялся он, – как думаешь?

– Возможно. – Внезапно я увидела его словно воочию: в поношенной футболке из «Хард-рок кафе» и обрезанных джинсах. Штанины болтались вокруг его босых ног, а с пяток облезала кожа.

– Да нет, ты замечательно звучишь, – продолжал он, – я соскучился.

– А откуда ты звонишь? – Я заткнула одно ухо. – Где это так орет музыка?

– В «Магдалене».

– А почему ты не в «Мирабель»?

– Да как-то занесло сюда. А потом, мне жутко захотелось услышать твой голос.

– А. – Я представила, как он стоит у старинного черного аппарата рядом с потрескавшейся цементной стеной. Краска оттенка соуса карри местами отслоилась; рядом с телефоном на ней нацарапаны номера и испанские граффити. Я представила себе длинный замызганный прилавок в кафе и шаткие деревянные стульчики. И тут послышался женский смех, пронзительный, как стрекотание бурундука.

– Как дела у Нины? – спросила я и чуть затаила дыхание.

– Отлично.

– Передай ей привет.

– Тебе привет от Фредди, – крикнул он в сторону. Затем, снова в трубку, сообщил: —Тебе от нее тоже привет. Мы зашли сюда перекусить.

– Помнится, вы с ней уже ужинали пару дней назад.

– Ага.

– И как все прошло?

– Нормально.

– Что заказывали?

– В смысле?

– Ну, что вы ели? Какие блюда заказали?

– Ой, ну ты же знаешь здешнее меню – сущий кошмар для вегетарианца, – простонал он, – но атмосфера здесь классная. Я ограничился рисом, а Нина слопала морское ушко, маринованное в текиле.

– Я бы заказала то же самое. – Теперь, полакомившись с Джексоном настоящей южной жареной форелью, я могла быть благосклонной к Сэму, который шиковал в захудалом мексиканском кафе.

– Мне показалось, что в рисе многовато кориандра, но все остальные заказали добавку.

– Все остальные?

– А я не сказал, что с нами ребята из морского музея? Человек семь, если не ошибаюсь.

– Похоже, у вас там весело. – Я зажмурила глаза.

– Да, с ними не соскучишься. Так как там твоя сестра?

– Поправляется. Ее перевели из реанимации на обычное ортопедическое отделение. Учится пользоваться ходунками.

– То есть почти порядок?

– Ну, в общем, да. Вот только с докторами кокетничает как скаженная.

– «Скаженная»?! – рассмеялся Сэм. – Это что, словечко южных панков?

– Не знаю.

Мы помолчали, и до меня доносились лишь помехи, похожие на шелест целлофана.

– Прошлый ночью я видел просто жуткий сон, – сказал он, – ты была с каким-то мужчиной.

– Я? – Я облокотилась на стол и затаила дыхание.

– Ага. И вы с ним трахались как сумасшедшие.

– Забавный сон.

– И такой реальный.

– Да уж, судя по твоему описанию.

– Но я же знаю: этого не было.

– Чего не было?

– Ну, ты ни с кем не спала.

– А ты?

– Между мной и Ниной ничего не происходит, если это тебя беспокоит.

– Меня ничего не беспокоит, это тебе снятся какие-то странные сны. – Я стала постукивать ногтем по трубке. – А я тебе говорила про наш ужин с Джексоном Маннингом?

– Минуточку, это не тот ли парень, с которым вы были помолвлены?

– Ага.

– Но он же, кажется, женился?

– Уже развелся. Но мы просто поужинали. Как вы с Ниной и музейной компанией. Что плохого в обычном ужине?

– Ровным счетом ничего. – Его голос как-то изменился и звучал одновременно настороженно и заинтересованно.

– Мы ходили в доки и ели форель под соусом Бадди, слегка поджаренную, выловленную тем же утром в Кейни-Форк. Однако вкус был немного не тот, должно быть, повариха жарит кукурузу на сале.

– Не на оливковом масле?

– Думаю, в округе Пеннингтон вообще не продают оливковое масло.

– Ну просто беда! – рассмеялся он. – Ты же терпеть не можешь сала! Я скучаю по тебе, солнышко, – прибавил он, глубоко вздохнув. – Но раз ты нужна сестре, побудь с ней, сколько потребуется.

Мне бы хотелось услышать нечто совсем другое, и внутри у меня что-то упало. Лучше бы он сказал: «Я чувствую твой запах, несмотря на расстояние. Я слышу что-то не то в твоем голосе. Возвращайся, малышка, и я больше никогда не отпущу тебя».

Когда мы повесили трубки, мне вспомнилось самое начало нашего с Сэмом романа. Как-то раз мы взяли двухместную байдарку и отправились в открытый океан. Оттуда огромное шоссе № 1 казалось тоненькой ниточкой, по которой пауками скользили машины и грузовики. Мы проплыли мимо морского льва, который распластался по скале, словно разваренная сосиска. Подняв голову, он задумчиво оглядел нас, а затем нырнул в воду. Мы забрались уже довольно далеко, когда я заметила туман, надвигавшийся с океана. Присмотревшись, я поняла, что на нас движется пятнадцатифутовая волна. Я схватила Сэма за плечо. Он обернулся, увидел волну и закричал: «Скорее к берегу! Весла на воду!»

Никогда еще мои руки не двигались так быстро, но и этой скорости оказалось недостаточно. Темно-синяя стена налетела на нас, и мы взвились над водой. В какой-то момент я поняла, что вожу веслом по воздуху. Затем байдарка упала на следующую волну. От удара у меня перехватило дыхание, но я все равно продолжала грести.

– Кажется, я влюбился, – крикнул Сэм, но я так никогда и не поняла, что он имел в виду: влюбился в меня или в греблю?

Весь следующий вечер я думала о Сэме и попыталась позвонить ему в отель.

– Что-что? – переспросил меня оператор «Саут сентрал белл». – Кудавы хотите позвонить?

– В Герреро-Негро, отель «Мирабель», – ответила я, внезапно ощутив усталость. Я сидела на кухонном столе и наматывала спиральный телефонный шнур на пальцы ступни. И вдруг из чистой вредности прибавила: – Persona a persona [22]22
  Здесь:в номер (исп.).


[Закрыть].

– Что, простите? – удивился оператор.

– Да так, ничего.

Последовало долгое молчание. Потом до меня донеслась какая-то трель, сопровождавшаяся треском и шумами. После шестого звонка менеджер отеля поднял трубку. Убийственно растягивая слова, оператор попросил соединить с комнатой «Сеньора Сэма Эс-с-с-пия».

– О’кей, – ответил менеджер, после чего послышалась серия долгих гудков. Затем сонный женский голос пробормотал:

–  Bueno? Qué pasó? [23]23
  Да? В чем дело? (исп.)


[Закрыть]

«Что, черт побери, происходит?» – подумала я. Голос походил на Нинин, но точно сказать было трудно: я плохо помнила ее тембр. Оператор снова изрек свой вопрос. Женщина ответила:

– Простите, он вышел. Но уже вот-вот вернется.

Послышался шорох, и я представила себе, как два тела ворочаются на мексиканском матрасе.

– Спасибо, – отчеканил оператор, а затем обратился ко мне: – Назначить звонок на другое время?

Я повесила трубку и подтянула колени к подбородку. Может быть, менеджер соединил меня с чужим номером? Но нет, эта женщина (Нина?) сказала, что Сэм вот-вот вернется. Разумеется, этому должно быть какое-то логическое объяснение. Нина была в его комнате… потому что в ее номере начался пожар. Или потому что Сэм выскочил в ближайший магазин за выпивкой и презервативами. Господи, да что же это такое? Я тупо уставилась на кухонное окно, за которым виднелась старая магнолия. Мы посадили ее как-то летом – я, Элинор и Джо-Нелл, – чтобы порадовать маму, убитую уходом Уайатта. Именно его измена, а не смерть, запомнилась нам как окончание их отношений. Сколько времени продолжалась его интрижка, мы, конечно же, не знали – не подозревали даже о существовании этой стриптизерши. Мне тогда было лет десять, и я и не представляла себе, что отчим может удрать с какой-то другой женщиной.

В тот вечер, когда он уехал, я сидела на кухне и делала себе бутерброд с арахисовым маслом и бананом. Кухонный стол был весь завален обрезками лука и вареной картошки. Со второго этажа донесся голос Уайатта, который говорил маме, что едет в Нашвилл. Элинор была уже достаточно взрослой, чтоб смекнуть, что к чему. Она подслушивала, стоя у подножия лестницы, и по лицу ее бежали слезы. Ей нравился Уайатт. Помню, что я посмотрела на бутерброд и решила, что он не полезет мне в горло. Тут в кухню вошла Джо-Нелл, которой тогда только-только исполнилось шесть. Она уставилась на мой бутерброд, и я отдала его ей. Бутерброд был проглочен в два счета, ручонка Джо-Нелл снова потянулась ко мне, и раздался писк: «Исе!»

На следующий день мы с Элинор отправились в питомник и выбрали эту магнолию. Хотя лето было в разгаре, а летом растения не пересаживают, мы вырыли ямку и полили ее сульфатом магния, который Минерва считала настоящей садовой панацеей. И теперь, более двадцати лет спустя, я сидела на той же самой кухне, смотрела на магнолию и изумлялась, что она еще жива. Магнолия переросла наш дом. Она уже пережила и Уайатта, и маму, и, возможно, переживет всех нас. Я закусила кожу на колене. Где-то, за тысячу миль отсюда, какая-то другая женщина сидит в гостиничном номере моего любимого! Интересно, она сообразила, кто звонил? Расскажет ли она Сэму о моем звонке? Я попыталась представить себе ход мыслей расчетливой авантюристки. Потом мне захотелось снять трубку и попросить оператора, чтобы повторил звонок. На сей раз я спрошу Нину какого черта она делает в комнате моего мужа. Хотя какая разница, что она скажет?! Ведь вина-то все равно не ее, а Сэма. Во многих отношениях он обходительней любого южанина, но в то же время способен на измену: живя со мной, он мог спать с кем-то еще.

Элинор и Минерва вошли в кухню с большой коробкой банок фирмы «Мейзон», обсуждая «этот собачий холод». Они принялись выгружать на стол банки: пол– и четвертьлитровые, с узором в виде ромбика на боках и Минервиным коронным соусом чатни внутри. Бабуля заготавливает его каждую осень, а затем прячет в кладовку, где соус густеет, настаивается и превращается в нечто по-истине божественное.

– Ненавижу январь, – бубнила Элинор, вынимая банки из коробки. – Раз уж стоит такой холод, так пусть бы хоть снег выпал.

– Вот уж не надо, – возразила Минерва, – если выпадет снег, я могу поскользнуться и сломать себе ногу.

– Тьфу-тьфу, – сказала я, – только этого нам не хватало.

Они обернулись и с удивлением заметили, что я сижу на столе.

– Ах вот ты где! – радостно воскликнула Минерва.

– Помоги-ка нам, – буркнула Элинор.

Я с облегчением вздохнула: они и не заметили моего расстройства. Джо-Нелл тут же увидела бы, что я не в духе, но Элинор была совершенно невинна в вопросах любви. Что до Минервы, то ее мысли, слава богу, занимало только одно: она раскладывала по банкам кружочки красного ситца, надевала поверх них крышки и фиксировала их резинкой. Я уже дала ей слово, что помогу доставить эти банки в клуб пенсионеров. Соскользнув со стола, я уселась по-турецки на одном из стульев и принялась надписывать ярлыки.

Когда зазвонил телефон, я даже не тронулась с места. Сидя на стуле, я старательно выводила: «Чатни. Рецепт Минервы Прэй», но про себя думала: «Это Сэм. Он уже в „Мирабель“ и звонит рассказать, что Нина разревелась как дитя, узнав, что я буду в Лос-Кабосе через три дня». Затем мне подумалось, что это Джексон, который зовет меня на выходные в Новый Орлеан. Протянув свою ручищу, Элинор подняла трубку.

– Алло? – сказала она, подозрительно сощурившись, а затем передала трубку мне. – Тебя. Какой-то мужчина.

Я взяла трубку, решив, что Нина сообщила Сэму о звонке. Я почувствовала облегчение, но и очень удивилась, ибо ожидала большего коварства. Хотя это все равно не объясняло, почему она болталась в нашем номере.

– Привет, Фредди, – сказал голос Джексона. – Надеюсь, я не слишком поздно?

– Да нет. – Я облокотилась на стол. Элинор метала в меня ядовитые взгляды, Минерва же углубилась в свои записи и выводила на ярлычках какие-то закорючки.

– Замечательно. – Он издал какой-то странный звук, нечто среднее между бормотанием и смешком; казалось, он попробовал что-то очень вкусное. – Послушай, а ты не хочешь покататься?

– Сейчас? – изумилась я. Тут уже на меня уставились и Элинор, и Минерва.

– Земля на Каф-Киллер-роуд по-прежнему принадлежит моему отцу. Зимой эти места сильно смахивают на Калифорнию, по крайней мере на Калифорнию из кино. Прямо панорама Лос-Анджелеса. Вот я и подумал, что тебе там понравится. Но можно съездить и в другой раз. Или не ездить вовсе. Как скажешь.

– Значит, панорама Лос-Анджелеса? – Я зажала трубку между щекой и плечом и улыбнулась. Сейчас он был так похож на того, прежнего Джексона – искреннего, жаждущего обрадовать меня мальчишку, – что я была тронута. Язык просто не поворачивался сказать ему, что в Лос-Анджелесе я была всего пять или шесть раз, причем все знаменитые панорамы скрывал смог. А дважды начинались пожары, поднятые Санта-Аной. «Не повезло, – твердили наши друзья, – так не вовремя».

– Туда и обратно, – говорил он, – обещаю, что привезу тебя к шоу Леттермана, а то и раньше.

– Хорошо, – сказала я и вздрогнула. Я повесила трубку и поглядела на Минерву. – Поеду погулять. Может, что-нибудь надо купить: хлеба или молока?

Минерва промолчала. Она лишь нагнулась вперед и уставилась на что-то во мраке за окном.

– И ты поедешь куда-то в такой час? – пробормотала Элинор, бледнея.

– Еще нет и девяти, – пожала я плечами.

– Да, – еле выговорила она, – но Таллула теперь не та, что раньше. Тут орудует какой-то вор.

– Успокойся, я же не еду в «Кей-Март».

– Но в такое время работают лишь «Гит-энд-Гоу» и «Кей-Март». Вы же не едете в «Гит»?

– Нет.

– Тогда куда же? – Элинор ошарашенно моргала, а ее глаза напоминали огромные темно-желтые лепешки.

– Джексон хочет мне что-то показать.

– И это не подождет до утра? Останься-ка лучше дома: сегодня обещали дожди.

– Послушай, ты мне не мать.

– Разумеется, нет, – фыркнула Элинор, – но ты поступаешь дурно.

– Это не так, – сказала Минерва.

– Это так.

Я вышла в коридор и задумалась, нужны ли мне духи, румяна и губная помада. Но все это лежало наверху, в комнате Джо-Нелл. Я подняла синюю джинсовую куртку нашла в ее кармане гигиеническую помаду и намазала губы. Ее восковой привкус сразу напомнил мне маму и как мы, все три, строились на кухне в очередь, а она мазала нас этой помадой. Я выглянула из окна, высматривая грузовик Джексона. Минут через десять он подкатил к нашему дому. Я выбежала навстречу, поскользнувшись на гравии, и открыла дверцу. Когда я захлопнула ее за собой, дверца тут же отскочила. Я снова рванула ее на себя, но дверь и не думала закрываться. Джексон перегнулся через сиденье, задевая мои ноги, взялся за замок и со всей силы дернул. Я затаила дыхание, ожидая, что теперь-то дверь закроется, но она снова отворилась. Тут мне в голову пришел вопрос: «Интересно, а в этой машине и все остальное в таком состоянии?»

– Старые машины требуют огромного терпения, – сказал Джексон, словно читая мои мысли. И снова дернул дверцу. На это раз послышался щелчок.

– Она не откроется? – спросила я в воздух у него над головой. Он выпрямился, и ремни безопасности заскрипели.

– Главное, не опирайся на нее. И знаешь, тебе стоит подвинуться поближе к центру. – Он рассмеялся и легонько ущипнул меня за куртку.

– Я не выпаду, – сказала я, но при этом уцепилась за приборную панель. Мы ехали молча, двигаясь в глубь округа, где дома казались совсем деревенскими, а на дороге было всего три полосы. Стояла безлунная ночь – холодная и ясная. Свет наших фар прорезал темноту и высвечивал на дороге две круглые плошки неровного асфальта. Позади нас постепенно таяли огни Таллулы, отбрасывавшие на небо розоватый отсвет. Вокруг же раскинулась непроглядная и зловещая тьма.

– Мы почти приехали, – сказал Джексон.

Я обозревала его профиль, надеясь, что наши взгляды встретятся, но он упорно смотрел на дорогу. На миг я закрыла глаза. В медицинском колледже я как-то слышала, что оптические образы остаются на сетчатке не дольше секунды. Однако он до сих пор стоял у меня перед глазами. Его лицо словно отпечаталось на внутренней стороне моих век – крыло его носа, мальчишеская, беззащитная линия шеи. Он свернул на посыпанную гравием дорожку, и автомобиль, подрагивая, стал взбираться на холм, а заросли сорняков хлестали по колесам. На вершине холма он выключил фары. Сквозь ветровое стекло было видно, как зимняя луна отражается в замерзшем пруду. Земля вокруг нас словно вздымалась вверх и рассыпалась черными волнами холмов. Где-то совсем вдали маячили огоньки Таллулы.

– Ах, Джексон, – сказала я, нагнувшись вперед, – как здесь красиво.

– Я же говорил: панорама Лос-Анджелеса. Отец купил этот холм еще в шестидесятых годах. Ему всегда хотелось поселиться прямо тут.

Я стала вглядываться, стараясь отыскать знакомые места: красный мигающий огонек радиостанции, параллельные ряды фонарей Саут-Джефферсон-авеню. Мне даже удалось найти вывеску «Кей-Марта»: красное «Кей» и синее «Март». Джексон откинулся в кресле и ласково отвел мне челку со лба. В мечтах я часто представляла себя в подобных обстоятельствах – не с Джексоном, если быть точной, но с неким загадочным, влюбленным в меня мужчиной, чей облик мне рисовался смутно. Я верю в супружеские обязательства. Всю свою жизнь я не без гордости считала себя верной женой. Но теперь я улыбалась ему, и он отвечал мне улыбкой. Единственное, что меня беспокоило: он не поцелует меня – совесть заговорит. Он поднял мою руку, разжал пальцы и поцеловал ладошку. В этом было столько нежности, что я едва не расплакалась. Закрыв глаза, я почувствовала, что его губы скользят к моему запястью.

– Вот так все и должно быть, – сказал он и поцеловал меня. Мои пальцы пробежали по его волосам, а затем я обняла его за шею. Он придвинулся ко мне и слез с водительского сиденья. Его губы оказались удивительно знакомыми, хотя и совсем непохожими на губы Сэма. После свадьбы я ни разу не целовалась с посторонним мужчиной, но, как выяснилось, прекрасно помнила, что делать. Протянув руку, я сжала его бедро чуть выше колена. Он прижал меня к спинке сиденья и стал расстегивать мою рубашку. Его пальцы показались мне очень холодными, и, когда я закрыла глаза, мне вдруг представилось, что я нахожусь под водой. Его пояс звякнул, и брюки сползли вниз. Я ощутила его дыхание, его горячие губы и руки, скользящие по моей шее.

– Боже, как ты прекрасна!..

Когда мужчина говорит эти слова, дыхание захватывает, даже если ты ему не веришь. Но в этот раз сомнения мгновенно улетучились: я знала, что и вправду прекрасна. Мне не терпелось ощутить в себе его плоть, которая, как я чувствовала бедром, уже напряглась до предела. Увернувшись от него, я залезла в сумочку и вытащила Нинин презерватив. После стольких лет замужества я уже отвыкла от неловкости предварительных переговоров: «Как насчет контрацепции?» Он взял презерватив и разглядел его в свете луны. Я затаила дыхание, ожидая, что он скажет что-то умное, но он просто разгрыз пластиковую обертку и стянул с меня джинсы. Я отбросила их ногами, и они упали где-то возле руля. Одним рывком он откинулся на спинку и усадил меня на себя. Держась за его плечи, я вскочила верхом и, задыхаясь, приникла к его губам, пока он входил в меня все глубже и глубже. Я металась из стороны в сторону, словно оседлав морскую волну, и мои волосы хлестали меня по щекам. Мне казалось, что я утопаю в черной воде, потоки которой ласкают меня, делая гладкой, как ракушки на дне океана.

Мы любили друг друга так, словно ждали этого всю свою жизнь. В такие мгновения раскрываются все твои секреты: твоя любовь, твои утраты, все прожитые годы. Я подумала, что все это время между Мемфисом и настоящим моментом было чем-то вроде зимней спячки. И теперь мы словно проснулись, дико изголодавшиеся друг по другу. Мы быстро закончили, и я лежала на нем, закрыв глаза, слушая стук его сердца и недавно начавшегося дождя. Капли барабанили по крыше пикапа, а я тем временем думала, что поступила так, как обычно поступают мужчины: поддаются своим даже самым мимолетным страстям и не испытывают никаких угрызений совести. Словно всплывающему на поверхность аквалангисту, мне казалось, что я двигаюсь навстречу свету из голубой и безмолвной глубины.

В ту ночь я так и не уснула. Лежа на боку в своей детской кровати, я смотрела, как волны дождя растекаются по окнам. Я знала, что сказала бы мне Джо-Нелл: «Первосортный секс еще далеко не любовь, даже если вы исхитрились получить удовольствие в машине».

Просто не думай об этом.

На улице волнами поднимался туман, заставляя меня тосковать по Калифорнии. На карте Дьюи обозначен лишь маленькой зазубринкой в том месте, где в океан впадают горные реки с обрывистыми берегами. После влажной зимы холмы покроются роскошным зеленым ковром, усеянным лютиками, маргаритками и цветками лаванды на длинных стебельках. Стоит прищурить глаза, и холмы превращаются в зеленых китов. По вечерам мы с Сэмом часто пьем вино в открытой беседке мистера Эспая, в которой есть каменный очаг, решетка для жарки мяса и крыша из виноградной лозы. Извилистая тропка от этой беседки ведет вдоль речки к скалистому пляжу. В конце владений Эспаев, у самого океана, высится старая наблюдательная вышка Сэма. Еще мальчиком он следил с нее за передвижением китов и выкрикивал какие-то цифры стоящим внизу маме или мистеру Эспаю, которые заносили их в специальный блокнотик.

В заливе Томалес холодное дыхание Калифорнийского течения сталкивается с теплым прибрежным воздухом, и в результате возникают утренние и вечерние туманы. Сейчас, наверное, из открытого океана надвигается густой туман, и все огни в доме мистера Эспая горят, словно темное золото, словно маяк, сигналящий кому-то сквозь дождь и мглу. Я ясно видела, как мой свекр ходит по комнатам, обшитым панелями красного дерева, как он насыпает в миску кошачий корм, поливает мои африканские фиалки и ждет, пока экономка Ху Ши Лаонг позовет его ужинать. В воздухе разольется густой аромат: морские гребешки, запеченные в фольге с полентой, шафраном и сладким перцем, маринованные грибы под соусом чили с чесноком и трюфельным маслом. А может быть, Ху Ши приготовит что-нибудь полегче, скажем салат из груш, козьего сыра, пансетты и вишневого уксуса.

Я представила себе обеденный стол: длинная полированная поверхность розового дерева, на которой накрыт ужин для одного человека. Вот поблескивают разномастные приборы и старинный фарфор, выписанный мистером Эспаем из Сан-Франциско много десятилетий тому назад. Розы на тарелках молчаливо напоминают, сколько уже потеряно и сколько потерь еще впереди. Мистер Эспай всегда намекал Сэму, что был бы рад, если б тот занялся ранчо или каким-то другим сухопутным делом. Его землю окружает узкий залив Томалес, повторяющий изгибы разлома Сан-Андреас, что дремлет глубоко внизу, под морем, огромная трещина, уходящая в никуда.

Тут за стеной послышался грохот, от которого задрожали оконные стекла. Я села и по привычке подумала о землетрясении, но быстро вспомнила, где нахожусь: плоская, как стол, Таллула лежит на тоннах известняка. Затаив дыхание, я подумала, что же это могло быть. Я ждала, что шум повторится, но до меня доносился только шорох дождя, сеющегося на палую листву в канавах, на заросли тиса и самшита. И тут мне пришло в голову, что Минерва могла упасть с кровати, у людей ее возраста так легко ломается шейка бедра.

Я вскочила с постели, прошлепала по коридору и открыла ее дверь. У изголовья горела лампа, но сама койка была пуста, а одеяло – откинуто. Минерва лежала на полу на полпути между кроватью и комодом. Я бросилась к ней и нащупала пульс: он был слабый, нитевидный, но ритмичный. Одинакового размера зрачки рефлекторно сузились, едва я подняла ей веки. Я сразу поняла: это сердечный приступ. Ее лицо было пепельно-серым, а все тело покрылось испариной.

– Минерва? – крикнула я, схватив ее кисть. – Если ты меня слышишь, сожми мою руку.

Ни движения: она была без сознания. Потянувшись к кровати, я сдернула телефон с ночного столика, и он со звоном ударился об пол. Подтянув его к себе, я набрала 911 и прокричала, что моя бабка потеряла сознание.

– Она упала? – спросила операторша.

– Не знаю, но думаю, да. Вышлите скорую по адресу Ривер-стрит, дом двести один. Это такой желтенький домик на углу.

– Да знаем мы, где это, золотце, – сказала операторша, щелкая жвачкой прямо в трубку, – не волнуйся, мы мигом!