Текст книги "Беглец. Трюкач"

Автор книги: Майкл Диллард

Соавторы: Пол Бродер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Утро пропало из-за неспадающей жары. Серое море за окном лениво распростерлось, как вязкая аспидная масса, до самого горизонта, подернутого туманом. Несколько чаек, как стражи, сидели на крыше казино, и самая верхняя точка чертова колеса сияла в восходящем солнце. Опять будет жара, подумал Камерон и попытался представить себе сборщика налога, с кувшином лимонада, приступившего к своей новой работе. Не успел он одеться, в дверь постучала Дениза и вошла со своим набором грима.

– Боже мой! – воскликнула она. – Не говори, что ты спал во всей этой дряни!

Он не сразу понял, затем вспомнил свое новое лицо и улыбнулся.

– Я забыл, – сказал он.

– Так снимай это все на ночь, иначе ты испортишь себе кожу. Кроме того, это лицо ужасно. Это не ты.

– О, я не знаю, – ответил он. – Я к нему привык.

Дениза засмеялась и тряхнула головой.

– Ты какой-то странный, – сказала она. – Давай садись, я загримирую тебя снова.

– Ты не можешь просто меня потрогать?

– Со всеми этими торчащими в разные стороны усами?

Камерон сел в кресло около раковины и запрокинул голову, чтобы Дениза могла стереть с него грим. Да, он абсолютно забыл, что надо бриться, а это значило, что они будут видеться каждый день. Какой удачной была тогда их встреча на кипе белья!

– О’кей, теперь ты можешь побриться, – объявила она. – Напомни, чтобы я дала тебе немного лосьона. Иначе ты весь потрескаешься и облезешь, как старая картина.

Камерон поднялся и, глядя в зеркало, погладил щетину и взялся за бритву. Некоторое время он смотрел на себя в смятении, осознавая, что каждое утро должен будет бриться и что это лицо – лицо, которое он так отчаянно хотел стереть с лица земли – останется с ним и будет напоминать о прошлом. Теперь, откинувшись назад, он поднес бритву к шее и, уставясь в свои собственные глаза, как будто они принадлежали кому-то другому, напомнил себе, что его видели. Сначала сборщик налога, потом Готтшалк, и теперь Дениза…

Она наблюдала за ним с удовольствием.

– Как утомительно, – сказала она, – бриться каждый день.

Ужасно утомительно, решил Камерон, оттягивая угол рта и проводя бритвой над верхней губой. И опасно, не это ли час расплаты? Сборщик налога, Готтшалк, Дениза и бог весть кто еще, размышлял он, пока, осторожно бреясь, не наткнулся на корку, которая образовалась из царапины на его скуле, Кто еще? Как всегда, он сковырнул ее, и теперь, пристально вглядываясь в маленькую капельку крови, окрасившую пену в розовый цвет, вспоминал. Он поспешил закончить и открыл затычку, глядя, как мыльная вода уходила из раковины с шумом и бульканьем. После этого он энергично ополоснулся холодной, водой, промокнул лицо полотенцем и обернулся.

– Так-то лучше, – сказала Дениза. – Это настоящий ты.

Настоящий я, думал Камерон, вспоминая бульканье, когда снова сел в кресло и закрыл глаза.,

Дениза начала накладывать первый слой грима;

– О прошлом вечере, – сказала она, – все подумали, что это была просто глупая шутка.

– Шутка, – проворчал Камерон.

– Ты сошел с ума – связываться с ним. Он такой сильный, что может разбить телеграфный столб.

– Он снял нас на пленку.

– А, это, – сказала она со смехом. – Не волнуйся. Бруно блефует. Он мог наблюдать за нами в замочную скважину, но это не значит, что он снимал. Только если у него есть такая камера, о которой я никогда не слыхала.

– Прежде всего, что он там делал?

– Возможно, искал горничную. Она его последняя протеже. Местный кадр. Думает, что он превратит ее в секс-звезду. Милый старый Бруно. Ты себе представляешь, чему он может ее научить?

– Милый старый Бруно, – сказал Камерон мрачно. – В один прекрасный день– я рассчитаюсь с ним.

– Почему бы не забыть все и не остаться в деле?

Камерон встал и посмотрелся в зеркало.

– О’кей, – сказал он, довольный лицом парня с пляжа, снова широко улыбавшегося ему. – Но в следующий раз давай не светиться перед оператором с его штучками.

Дениза озорно улыбнулась?

– Ни за какие коврижки?

– Ни за какие коврижки, – сказал Камерон – Я люблю свои домашние фильмы в узком кругу.

За завтраком он сидел напротив вертлявого маленького человечка, с которым разговаривала вчера вечером Нина Мэбри. На нем были роговые очки, а свисающие усы придавали его лиду скорбное выражение… – Привет, – сказал он. – Я – Артур Коулмэн.

– Трюкач.

– Да.

– Я – Дэлтон Рот, – улыбка самоуничижения, сопровождавшая это заявление, заставила его усы быстро взлететь вверх; затем, подергавшись, они снова меланхолично повисли. – Сценарист.

Камерон намазал кусок тоста и положил в кофе сахар.

– Это означает, что вы работаете над сценарием? – спросил он.

– Обычно да, – ответил Рот, – но в этой картине я просто восторженный секретарь. Сценографическая экспозиция гениальна. Другими словами, я быстро записываю вдохновенные мысли великого человека. У нас нет сценария как такового. Мистер Г, постоянно импровизирует.

Камерон кивнул и намазал тост мармеладом.

– Но у вас ведь должна быть какая-то идея насчет этой истории. О том, что будет дальше.

Рот резко засмеялся:

– Когда вы здесь побудете дольше, вы начнете понимать, что творческий метод нашего режиссера создает совершенно новую концепцию развития сюжета.

– Я вас не понимаю.

– Просто у него в голове вертятся десятки фильмов одновременно, и невозможно в тот или иной момент узнать, о каком он говорит, над каким думает или даже какой снимает.

– Ну, насколько я знаю, я дублирую Джордана в фильме о беглеце.

Сценарист глотнул кофе, затем, поставив чашку на блюдце, облизал губы, вытер усы салфеткой и мрачно посмотрел на Камерона.

– Что ты хочешь знать? – спросил он.

– Я просто хочу узнать, представляете ли вы себе хоть немного, какой у меня будет следующий трюк.

– Не думаешь же ты, что они снимают их по порядку? – сказал Рот, пожав плечами.

Камерон усмехнулся:

– У них нет сценария?

– Конечно, – ответил сценарист, стуча пальцем по виску. – Но, как и все здесь вокруг, это в голове у режиссера.

– О’кей, какой следующий трюк в этой истории?

– Другая сцена погони, – сказал Рот скучающим тоном. – Героя заманивают в ловушку в луна-парке, и он прыгает на чертово колесо. У нашего режиссера это чертово колесо – пунктик, представляешь? Оно во всех его фильмах. Можно сказать, его личное клеймо.

– Я понял, что его личное клеймо – двойная экспозиция.

– Двойная экспозиция – это просто техника, – объяснил Рот. – Эта штука используется для выражения двух уровней реальности – объективного физического мира и субъективного мира мечты или мысли. Мистер Г. использует чертово колесо совсем по-другому. Оно – тема повтора. На первоначальном уровне оно означает общее желание людей спастись от забот путем душевного трепета или чувства. Но вращение – это также и тщетность. Так чертово колесо становится колесом выбора: В окончательном варианте оно символизирует вселенную, где все мы вращаемся бесконечно. Фактически, в завязке его следующего фильма…

– Я слышал, – сказал Камерон с нетерпением. – Меня интересует чертово колесо в его первоначальном смысле. Этот Рот говорит как выпускник, читающий экзаменационный билет и одновременно обдумывающий ответ на него, подумал он.

– Первоначально это всегда мелодрама, – сказал сценарист, вздыхая.

– Это меня устраивает, – ответил Камерон. – Я дублер.

– Боюсь, я уже утомил вас, – сказал Рот с улыбкой.

– Вовсе нет, – запротестовал Камерон. Ты разговариваешь с пуристом, сказал он про себя, постарайся не оскорблять его возвышенного эстетического чувства…

Сценарист сочувственно кивал головой.

– Все это трясется и с грохотом рушится, – пробормотал он. – Это должно действовать на нервы.

– Я им всем покажу, – ответил Камерон. – Именно поэтому я спрашивал вас о следующем трюке. Я люблю знать заранее и готовиться, понимаете?

– Тогда готовься к полету, – сказал Рот одобряюще.

– Полету?

– С чертова колеса на ветряную мельницу в двенадцать часов.

Камерон подавился куском тоста, который жевал в это время, и, тряхнув головой, сказал:

– Вы шутите.

– Слово чести, – провозгласил Рот.

Камерон глубоко вздохнул.

– Когда вы сказали, что все это трясется и с грохотом рушится, – спросил он, – что вы имели в виду? Что с грохотом рушится?

– О, это! – ответил Рот. – Это происходит в конце фильма, когда герой падает с моста в реку в своем автомобиле.

Камерон замер:

– Он останется жив после аварии? По сценарию.

– Готтшалк еще не решил этого, – сказал Рот, скорбно улыбаясь. – Но я не вижу, каким образом он останется жив. Он рухнет в тридцати футовую глубину, проломив перила!

– Проломив перила, – повторил Камерон.

– Эту проблему сейчас решают реквизиторы. Они сделают перила из дерева. Или папье-маше. Ты пройдешь сквозь них как сыр. Звукооператоры позаботятся о душераздирающих звуках и треске, зубодробительном визге ломающегося металла и, на «г конец, о хлюпающем громком всплеске.

– Вам не кажется, что всплеск – это уже слишком? – сказал Камерон. Никто не поверит всплеску, думал он, И меньше всего беглец…

– Но здесь должен быть всплеск! – ответил Рот. – Вместе с фонтаном воды.

– Тогда не забудьте и пузыри, – сказал мрачно Камерон.

– Пузыри?

– От тонущей машины.

Сценарист выхватил из нагрудного кармана записную книжку и, открыв ее, начал яростно записывать.

– Знаешь, ты здесь не зря! – сказал он. – Я включил это в список кадров, которые необходимо сделать. Побольше пузырей, взрывающихся на поверхности.

В вестибюле тихий взволнованный голос комментатора рассказывал о том, как самолеты по ошибке разбомбили не ту деревню.

– Войска медицинской службы направили на место действия помощь, а военные власти ведут расследование, чтобы удостовериться…

Пробегая мимо, Готтшалк выключил радио, затем посмотрел на съемочную группу, собравшуюся около стойки.

– Послушайте сегодняшнее расписание, – объявил он. – Утром мы будем снимать сцену в мотеле, когда беглец просыпается и обнаруживает себя в постели с официанткой. Помни, Джордан, ты вскакиваешь, широко открыв глаза, в полном ужасе от предыдущей ночи. Затем ты опускаешь глаза на спящую женщину; которая приютила тебя. Ей на вид лет сорок пять, не очень изящная. Увядшая красавица. Не твоего поля ягода, но ничего. Она спасла тебя от полиции… Когда она просыпается и видит, что ты на нее смотришь, каждый вдруг понимает, о чем думает другой. Да, оба благодарны друг другу. Именно в таком настроении – смирения и моментальной реакции – вы с ней занимаетесь любовью.

– Но нежно, – сказала Нина Мэбри, стоявшая у окна. – Мы ведь занимались любовью нежно, правда?

– Нежно, – ответил режиссер. – Но помня о реальности.

– Безусловно, – пробормотала она.

Глядя на нее, Камерон увидел, что Дениза положила на ее лицо слишком много белой пудры, но ни капли помады или теней для век. Она абсолютно права, подумал он. Героиня выглядит как одна из тех стареющих девушек, которые сидят и пьют чашку за чашкой кофе в роскошных барах…

– После ланча я буду в монтажной, – продолжал режиссер. – Остальные свободны. Кроме Джордана и Коулмэна, которые будут репетировать сцену спасения в луна-парке. Ты все устроил, Бруно?

Оператор кивнул:

– Все готово, мистер Г. Чертово колесо будет закрыто между двумя и тремя, пожарники тоже будут в нашем распоряжении. Канаты и сетки установят сегодня утром, а ветряную мельницу поднимут с помощью крана и пожарной лестницы на нужную высоту.

– Ты уверен, что мы сможем сымитировать остальное?

– С легкостью, – ответил да Фэ. – Все дело в правильном ракурсе.

– Не забывай о бюджете, Бруно. Он у нас трещит по швам.

– Положитесь на нас, мистер Г. Все будет чудесно.

Режиссер встал и взглянул на часы.

– Сейчас восемь тридцать, – сказал он. – Все, кто занят, на съемочную площадку. Я жду к девяти часам. Мы начинаем в десять. А, еще одно, Бруно. У тебя будет новый ассистент…

Осветители и помощники оператора слегка задержались в дверях и захихикали.

Камерон не поверил своим глазам, когда увидел сборщика налога, застенчиво улыбавшегося в другом конце комнаты. На нем были пестрая спортивная рубашка, слаксы и сандалии, а также темные очки в белой оправе, – прятавшие его глаза и делавшие его похожим на гигантскую бабочку с распростертыми крыльями. Так себе представляет маскировку начальник полиции или это глупая затея Голливуда, подумал он и, дернув головой, подавил улыбку.

Наблюдая за ее легкими любовными судорогами, Камерон почувствовал, что дрожит, когда она с закрытыми глазами повернула голову и нежно подула сквозь полуприкрытые губы на пламя, чтобы оно ни разгорелось, ни погасло. Некоторое время казалось, что она балансирует на острие ножа, слишком тонком, чтобы ее выдержать, затем, откинув голову, она открыла глаза и со вздохом взглянула в потолок.

– Снято, – сказал Готтшалк и встал перед камерой. В тот же миг комната пришла в движение. Да Фэ и его команда откатили камеру на другой конец, звукоинженер убрал гул, звукооператор в наушниках прошелся по кнопкам пульта, осветитель выключил несколько самых ярких ламп.

Дениза появилась в тот момент, когда Джордан поднялся с колен, свесил ноги с кровати и взял зажженную сигарету из рук одного из реквизиторов. Нина Мэбри осталась в том же положении в его объятиях, одну руку закинув за голову, свесив другую и слегка приподняв колени. Еще секунду она не двигалась, затем села, выставив напоказ бедра, и подставила лицо под пуховку с пудрой.

Режиссер сосредоточенно слонялся взад и вперед.

– Немного лучше, – сказал он. – Но надо еще лучше. Я еще вижу иногда твой профиль, а я хочу видеть только плечи и спину. Ничего больше, ты понял? В акте любви мужчина – ничто. Женщина – все, и ЕЕ лицо – все!

– Я понимаю, – сказал актер. – У меня болят старые локти.

Готтшалк взглянул на него с нетерпением:

– Если ты будешь слушаться, следующий дубль будет последним.

– Что ж, будем надеяться. Ты не обиделась, Нина?

– Нет, – ответила она холодно. – Старыми локтями, как ты их назвал, нельзя злоупотреблять. В самом деле, почему не заняться гимнастикой? Несколько упражнений каждое утро и любовная техника заметно улучшится.

– Черт побери, Нина, я просто пошутил. Зачем обращать внимание?

– Меня это забавляет, а тебя нет.

– Довольно, – скомандовал Готтшалк с отсутствующим видом.

Сидя на уголке кровати, он уставился в экран телевизора, с головой погрузившись в размышления, затем, воодушевленно улыбаясь, позвал Рота.

Сценарист быстро вошел в комнату с блокнотом в одной руке и карандашом в другой.

Режиссер поднял руку, призывая к тишине.

– Запиши это в сценарий, – сказал он. – Это для сцены, где Маргариту насилует космический ученый. Техника больше не утешает ее. Религия только принесла несчастье. Она в отчаянии хватается за физическую любовь. Но ей мешает чувство вины. Даже дойдя до «экстаза, она видит телевизор в дальнем конце комнаты, и на пустом экране перед ее мысленным взором возникает ракета, готовая к пуску. Она даже слышит голос, отсчитывающий: «пять, четыре, три, два, один, пуск!» Да, в самый момент оргазма ракета взмывает в небо. Она снова опустошена. Ничто не приносит женщине удовлетворения. Напуганная навечно ужасным видением, которое постоянно преследует ее…

Когда режиссер кончил говорить, комната ожила, так как зажглись прожекторы и камера водворилась на свое место. Джордан загасил в пепельнице сигарету, Нина Мэбри снова легла на кровать и Бруно да Фэ с обезображенным лицом, застывшим в маске сосредоточенности, припал к глазку.

Некоторое время в комнате стояла полная тишина; затем оператор поднял голову и вопросительно посмотрел на Готтшалка, который все еще пялился в экран телевизора.

Медленно поворачиваясь, режиссер отсутствующе посмотрел вокруг. Затем его лицо приняло выражение монументального безразличия. Встряхнув головой, он утомленно пожал плечами.

– Достаточно, – сказал он. – Последний дубль годится. Отправляйте в проявку.

Кто-то кинулся к двери, и, уступая дорогу, Камерон столкнулся лицом к лицу со сборщиком налога, который поднял свои чешуекрылые очки на лоб, чтобы лучше его рассмотреть.

– Они больше не собираются это делать? – спросил он.

Камерон хотел ответить, но, испугавшись, что голос может его выдать, передумал и просто покачал головой.

– Черт возьми, – пробурчал сборщик налога. – Я думал, она будет делать это еще.

Камерон оставил его и, выйдя на балкон, притворился, что любуется морем; Потом он увидел Готтшалка, шагающего вдоль берега к отелю в сопровождении Рота, на ходу что-то быстро записывающего в блокнот. Может быть, они обсуждают этот воображаемый гейзер пузырей, которому, не предшествовал всплеск, но зато он сопровождался бесконечным бульканьем!.. И, отворачиваясь от балконных перил, он чуть не столкнулся с Ниной Мэбри, которая вышла из комнаты, переодетая во что-то яркое. В первый момент он просто остолбенел. Она слегка кивнула ему в знак приветствия.

– Прости, – сказал он. – Просто ты выглядишь… совсем иначе.

– Иначе, – повторила она, глядя на него в упор, приглаживая пальцами волосы, гладко зачесанные назад и схваченные широкой лентой. – Ты имеешь в виду, что теперь я одета?

– О, нет, – запротестовал он. – Я имею в виду, что ты без грима. И с зачесанными волосами.

Она засмеялась, подчеркивая его смущение:

– Тебе нравится?

У него перехватило дыхание.

– Мне нравится, – сказал он сипло, – потому что это подчеркивает структуру и красоту твоего лица.

– Какие ты делаешь милые комплименты! Хорошо бы в них была хоть доля правды.

Он слегка улыбнулся, а она обошла его сзади и встала к перилам. Он облокотился рядом с ней и почувствовал огромное облегчение оттого, что не смотрит на нее в упор, и сказал как бы в оправдание:

– Я не ожидал тебя встретить.

– Тем лучше, – ответила она, – значит, комплименты не были приготовлены заранее.

И вот, нащупывая ту плоскость, в которую она перевела беседу, и вдруг испугавшись показаться болтливым, он стал сбивчиво отказываться от предыдущих слов, чем вызвал ее смех.

– Так ты присутствовал при этом дубле? Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что ты великолепна, – ответил он. – Совершенна.

– И это все?

– Нет.

– Что-то еще?

– Да.

– Так скажи мне, – потребовала она. – Актриса всегда хочет знать непосредственную реакцию? Что ты– чувствуешь?

– Чувствую себя… обобранным, – он взглянул на нее, как будто впервые видел.

– Обобранным, – прошептала она. – Лучший комплимент из всех, который мужчина может сделать женщине…

Пораженный своей храбростью и ее ответом, он снова онемел, думая, что уже никогда не повторит подобного. Никогда… Эта мысль заглушала все остальные чувства. Солнце жарило невыносимо. Струйка пота затекла ему в глаз. Полуослепший, он стал вытирать его кулаком. Скажи что-нибудь, говорил он себе, скажи…

Тут, слава Богу, кто-то позвал ее снизу.

– Эй, Нина! Нина, смотри!

Это был Джордан, делавший упражнения на песке. Некоторое время актер поднимался и опускался довольно быстро. Потом его скорость замедлилась. Наконец, окончательно выдохнувшись, он повалился на песок локтями вверх, как хромой кузнечик.

– Двадцать! – простонал он. – Я буду делать десять в день. Нина, чего я не сделаю ради тебя!

– Ради меня? – сказала она со смехом. – Или ради собственного самоутверждения?

Джордан перекувырнулся и сел:

– Нина, дорогая, к концу недели у меня будут такие сильные локти, что я поражу тебя.

– Как убедительно, – ответила она. – Поразить своей тушей.

– Будь добрее, – прошептал Камерон. – Он просто старается оправдаться.

– А, так ты сочувствуешь ему! Может быть, в знак солидарности?

Камерон посмотрел вниз на Джордана, который поднялся на ноги и, задрав голову, загадочно ухмылялся. В этом смысле она права, думал он.

– Только не ему, – сказал он нежно, – а его затруднительному положению.

– Никакой разницы, – ответила она. – Мужчины все одинаковые. Отличаются только тела и лица.

– Говори громче, Нина, – позвал Джордан. – Я тебя не слышу.

– Я сказала, что тебе всегда удается меня развлечь всякими мальчишескими выходками. Очаровашка.

Актер засиял:

– Нина, пойдем пообедаем.

– Я должна оставаться доброй? – прошептала она.

– А что ты теряешь? – ответил Камерон.

– Обед вместе с тобой.

– Будь жестокой, – сказал он.

Она тихо засмеялась смехом победительницы и, перегнувшись через перила, нежно улыбнулась Джордану:

– Слишком поздно, дорогой. Я уже приглашена на обед сегодня.

– Им? – воскликнул актер, уставясь на Камерона.

– Им, – ответила она.

– Моим дублером, – сказал Джордан с гримасой, постепенно превратившейся в усмешку. – Моим собственным дублером.

Во всяком случае, он постарается не ударить в грязь лицом, решил Камерон.

– Я буду вести себя соответственно, – сообщил он вслух с шутливой торжественностью.

– Вот этого я и боюсь, – ответил Джордан. – Будь осторожна, Нина.

– Буду. Я отнесусь к нему, как будто он твое второе «я».

– Тогда не доверяй ему.

Ни на секунду.

Актер помахал им рукой и отвернулся. Камерон наблюдал, как он, стараясь выглядеть безразличным, повалился на песок. Телевизионный ковбой, подумал он, скрывается под маской добродушия и развязности.

– Итак, все мужчины одинаковы, – сказал он. – Дураки дублируют друг друга.

– Не преувеличивай, – ответила она. – Возможно, мужское братство не такое уж прочное* как я думала.

– Оно может быть хрупким, – заметил Камерон сухо. – Потому что солидарность бьется.

Она смерила его холодным оценивающим взглядом.

– В тебе затаилась безжалостность.

– Только чтобы защититься, – сказал он.

– Запомни, защищаясь, нельзя ни победить, ни потерять.

– Ты одобряешь постоянные связи?

– Лучшие связи всегда постоянные, – ответила она. – Противники, дерущиеся на дуэли для удовольствия.