Текст книги "Страж сумерек (СИ)"
Автор книги: Марья Фрода Маррэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
– Ну, было, – пробормотал он.
– Рассказывай.
– Про что⁈
– Про все, – вздохнул Ларс. – Про свои любовные победы. Констебль, будь другом, сделай мне кофе. Голова раскалывается.
Бьярне подождал, пока за Акселем закроется дверь, и поднял всклокоченную голову. Голубые глаза с тоской уставились на ленсмана:
– Может, не стоит?
– Ну, – усмехнулся Ларс, – это уж тебе решать, что лучше: на каторгу топать или под венец? Что выбираешь?
Парень ковырнул пальцем царапину на ладони.
– На каторге, поди, спокойнее будет, – прошептал он.
Ларс не сомневался, что парень прав. От такого тестя только бежать, теряя подметки.
– Чего ж ты раньше думал? Или решил, что она станет молчать, как мышь под метлой?
– Да не думал я ничего, – парень запустил пальцы в волосы. – Оно как-то… само получилось.
– Ага, само, – осклабился не вовремя вернувшийся Аксель. – Ты еще скажи, что Кара тебя силком на сеновал тащила.
Он поставил перед Ларсом чашку с кофе и удобно устроился на стуле, приготовившись слушать.
– Я с тобой, Аксель Линд, не разговариваю, – мрачно отозвался Бьярне. – И да… она сама.
– Ага, значит, и рубашку чистую мы просто так надевали, и причесывались, и рожу умывали, – Аксель не скрывал веселья.
– Я не к Каре шел!
– А к кому? – вместе спросили полицейские.
– Ни к кому! Просто гулял после работы. Вы же сами меня видели, гере Иверсен!
– И что дальше? – поинтересовался Аксель. – Раз-два-три-четыре-пять – вышел Бьярне погулять. Наша Кара выбегает, за штаны его хватает…
– Заткнись, а? – неучтиво посоветовал констеблю арестант. – А то второй глаз подобью.
Ларс пригубил кофе и показал Линду кулак. Констебль ненадолго замолк.
– Она давно за мной бегала, – начал Бьярне. – Как танцы, так никакого покоя. Просто на шею вешалась.
– А ты, значит, ее сторонился? – встрял Аксель.
– Ну, я ее отшивал. Вежливо. А она все равно…
– И твое сердце не устояло перед прелестями красотки?
– Гере ленсман, чего он дразнится? – взмолился Тильсен.
– Аксель, прекрати! Не трещи!
Ларс сделал Бьярне знак продолжать.
– Ну вот. Значит, иду я по улице. А там, у дома Фратсенов, ель растет кривая, а под ней скамейка. И со скамейки меня Кара окликает. Я спрашиваю: чего, мол, тебе? А она и говорит: посиди со мной. Я отвечаю: некогда, мол, чтобы отвязаться поскорее. А она мне: на, возьми земляники на дорожку. А у самой голос жалобный-жалобный, аж дрожит. Ладно, говорю, сыпь в ладонь. Она мне полную горсть отвалила, я ягоды в рот закинул, а они душистые, сочные, аж в носу защипало…
Он замолчал и помотал головой, точно отгонял морок.
– И чего? – недоумевающе спросил Аксель.
– Не знаю, – выдавил Бьярне. Взгляд его стал удивленным и растерянным. – То есть знаю, конечно, а вот что на меня такое нашло – не понимаю. Вроде все, как в тумане: и как целовал, и как обнимал, и… ну, дальше… Оклемался на сеновале: сквозь щели в крыше свет вовсю, звон колокольный вдалеке слышен, и голова тяжелая-тяжелая, дурная-дурная…
Ларс и Аксель озадаченно переглянулись.
– И чего ж ты молчал? – после недолгого молчания спросил Линд.
– А что, я должен был девку на весь свет позорить? Да отец ее…
Бьярне тяжко вздохнул.
– А снимал ли ты цепочку, герой? – поинтересовался Ларс.
– Снимал, – буркнул Тильсен. – На подоконнике у кровати оставил. А ведь зарок давал, когда мать подарила, – всегда при себе носить. Нарушил – вот и наказан за то.
– А чего же снял? – Аксель никак не мог угомониться. Вопросы сыпались из него, словно монеты из дырявого кармана.
– Ну, уж это мое дело, – спокойно ответил Бьярне. И, не дожидаясь, пока Аксель возмутится, обратился к Ларсу:
– Что теперь со мной будет, гере ленсман?
Ларс покрутил кофейную чашку. Парень что-то мудрил, но оснований не доверять показаниям фрекен Кары и ее папаши у Ларса не было. Вряд ли толстяк фермер стал бы выгораживать Тильсена, не случись прелюбодеяние на самом деле.
– Твой будущий тесть полон решимости внести за тебя залог. Когда судья выздоровеет, он решит, можно ли до конца расследования отпустить тебя на поруки.
Парень обреченно понурился. Аксель осторожно похлопал друга детства по плечу.
– Пойдем в камеру, арестант. Пользуйся покоем, пока можешь.
К вечеру Ларс вконец расхандрился. То шагал туда-сюда по кабинету, то бездельно топтался во дворе. От кофе уже воротило, по небу тянулись серые облака, а на душе с каждым часом становилось все пакостнее. Аксель – он сегодня дежурил – искоса посматривал на начальство, но вопросов не задавал. В очередной раз выбравшись на крыльцо, Ларс обозрел пустую площадь и внезапно понял, в чем дело.
Он попросту боялся. Боялся неизбежно подступающей ночи, которую придется провести в одиночестве. В пустом доме. Наедине со своими дикими видениями.
От одной этой мысли подступила дурнота. Следом нахлынула злость: на весь мир и на себя – боевого офицера, который страшится темноты, будто ребенок. Что с ним такое творится? Он даже в детстве только смеялся над старушечьими байками о стенающих призраках, которые бродят по пустошам и дорогам, о злых карликах, что куют по ночам золото где-то глубоко под камнями. А здесь… Что-то есть такое в самой земле, что будит в человеке тревогу и сомнения в своем разуме.
Ларс врезал ребром ладони по дверному косяку. Боль отрезвила, но гнев остался, он ворочался в глубине груди, точно сгусток мокроты. Гнев требовал что-то сделать, изменить, доказать, что он, мужчина и офицер, еще крепко держит поводья собственной жизни. Крепко держит поводья…
Ларс вернулся в кабинет, накинул на плечи форменный китель и под тревожным взглядом констебля двинулся на конюшню.
Через пару часов и конь, и всадник выдохлись. Серый перешел на шаг, недовольно фыркая. Он, кажется, смирился с тем, что новый хозяин – зло неизбежное и его придется терпеть. Ларс, изрядно употев за поездку, более всего напоминавшую поединок в злости и упрямстве, не возражал против передышки.
Город давно остался позади. Скрытое облаками мутное пятно солнца опустилось за лес. Проселок пустовал, и ленсман не сразу понял, куда они с жеребцом забрались. А увидев чуть впереди приметную скальную щеку, почти не удивился.
Он был неподалеку от Альдбро. Ларс предоставил коню самому выбирать путь, и Воробей без раздумий свернул к мосту. Скорее всего, предвкушал передышку и меру овса в торбе.
Ларс не знал, стоит ли заезжать в деревню, но и возвращаться в город тоже не стремился. Гнев его улегся, потесненный усталостью, чувства притупились, и царапающие душу страхи ослабели при виде теплого мерцания окон. А может все же заночевать в местном трактире, выпить пива и уснуть, не тревожась? Так ничего и не решив, ленсман заставил коня свернуть на тропу, что вела вокруг деревни. Скоро обитатели Альдбро отойдут ко сну, и он избежит десятка-другого неприветливых взглядов.
Сумерки накрывали чашу долины мягким пологом. Сквозь промоины облаков проглядывали первые звезды. От густой травы по обочинам разносился, кружа голову, терпкий аромат. Воробей лениво трусил по утоптанной дорожке, и Ларсу то и дело приходилось наклоняться в седле – так низко опускались ветви терновника.
Конь встал резко. Повел ушами, подался назад. Ларс в недоумении огляделся.
Ничего страшного или непривычного. Переплетенные ветви аркой нависают над дорогой, впереди виднеется просвет – там тропа выбирается под открытое небо. Ветер едва шевелит листву, и ее шелест – единственный звук в уютной вечерней тиши. Что заставило серого остановиться?
Ларс послал Воробья вперед. Конь не подчинился. Напротив, серый попятился, словно видя перед собой некую преграду. Ларс почувствовал, что жеребец дрожит.
– Что ты, дурень?
Конь всхрапнул. Копыта беспокойно ударили о землю. Ларс уловил даже не движение, нет, тень движения, порыв ветра, всколыхнувший траву.
С испуганным ржанием Воробей взвился на дыбы. Ларс едва успел вцепиться в поводья. Жеребец молотил копытами по воздуху и мотал мордой. Ларс повис на его шее, пытаясь вытащить ноги из стремян.
– Зараза!
Взбешенный конь шарахнулся к обочине, и Ларс покатился с его спины. Пребольно врезался в землю, так что перед глазами поплыли разноцветные круги. От души выругался и, обжигаясь о крапиву, попробовал подняться. Вокруг тучами зудели растревоженные комары. Вдалеке разносилось обиженное ржание. Воробей сбежал.
Ларс выпрямился и тут же охнул: в правом боку кольнуло. Ну, паскудина, дай только до тебя добраться! Продам фермеру – будешь навоз на поле возить!
– Ты смотри: шевелится…
Голос был мягкий и мелодичный, точно мурлыканье довольной кошки, разлегшейся после обеда на подоконнике. Ларса словно окатило ледяной волной – он узнал напевный тон. Тот самый, из его ночного кошмара! Он вцепился в кобуру, но не успел даже расстегнуть ее – меткий тычок под ребра сшиб ленсмана с ног. Ларс отпрянул в сторону и чудом избежал нового пинка – крапива всколыхнулась от невидимого удара. Он вскочил на ноги и вырвал из кобуры револьвер. Прижался к стволу дерева.
– Где ты, тварь⁈
В ответ раздался легкий смешок. Не громче шелеста ветра в кроне над головой, он растворился в синем сумраке. Умолк. Ларс никак не мог отдышаться. Дуло револьвера плясало, когда он водил «империором» перед собой.
– Где ты⁈
Тишина. Только его хриплое частое дыхание да комариный звон. Но Ларс не верил обманчивому покою. Не видение, не кошмар. Явь подбиралась к нему вплотную, и он должен был дать ей отпор. Как бы ни было жутко.
– Покажись!
– Я здесь…
Быстрый, точно вспышка молнии, тычок пришелся в плечо. Ларс едва не выронил оружие. Наугад выстрелил туда, где качались крапивные стебли. И тут же скорчился – пустота врезала ему в солнечное сплетение острым носком сапога.
Ларс повалился, прижав руку к животу. И тут же ощутил, как цепкая рука сжала его шею в захвате.
– Начинай молиться, человек! – приказал глубокий ровный голос. Ларс сжал зубы. Кровь гулко била в виски.
Пустота, видимо, приняла молчание за изъявление покорности.
– Отдай ключ, и я тебя пощажу, – сообщил неведомый милостивец. В ленивом тоне было столько высокомерного презрения, что Ларсу захотелось дотянуться до глотки – если, конечно, у невидимки есть глотка – и своими руками придушить…
– Ключ⁈ – выдавил Ларс.
– Не притворяйся, мы знаем: он у тебя, – промурлыкал первый голос. – Отдай, или поутру солнце увидит твой изувеченный труп. Где ключ, человек?
– Не понимаю, – пробормотал Ларс. Первобытная жуть отступала, и разум начал бешеную работу. Если нечто невидимое способно нанести удар и держать в захвате, оно вещественно. А, значит, уязвимо…
– Как же вы глупы, люди, – произнес второй голос. – Неспособны подняться над своей тупостью даже ради спасения жизни. Ты меня рассердил…
Ларс резким движением ударил локтями за спину и рывком освободился. Тычки достигли цели: сдавленный вскрик еще звучал, когда Ларс, развернувшись, выпалил из револьвера в синюю мглу. Не теряя времени, он рванулся сквозь заросли к дороге.
И едва не столкнулся с еще худшей напастью.
Огненная плеть – поток сверкающих золотых искр – расцвел у самого лица. Ларс успел отшатнуться, и полоса огня хлестнула по стеблям крапивы, зацепила терновник. Шипенье, ощущение близкого жара… Ларс не стал дожидаться, когда горячая плетка врежет по спине. Он, не оборачиваясь, послал в пустоту еще пару выстрелов и бросился прочь.
Дорога в Альдбро оказалась отрезанной. Ночные дебри таили в себе неведомые опасности. Поэтому Ларс не раздумывал, куда бежать – другого пути просто не было.
Петляя, точно заяц, он несся вперед по тропинке, надеясь, что она выведет к людям.
Погоня не отставала. Не было слышно ни топота, ни криков, но чувство опасности будто обжигало спину, заставляя торопиться дальше, измотанным зайцем от веселой своры.
Просвет меж древесными кронами становился все ближе. Ларс на миг остановился, прижавшись к стволу сосны, чтобы хоть чуть-чуть перевести дыхание. Он весь взмок, ноги гудели.
Совсем близко раздалось шипение. Струя искр взметнулась и мазнула по соседнему стволу. Проклятье! Сколько еще в барабане патронов?
Ларс побежал дальше. Если пули против нечисти бессильны, то ему придется несладко, но главное – добраться до жилья, отгородиться от лесной дряни стенами…
Лес расступился, и Ларс с разбегу вылетел на открытое пространство. Увы, это был не хутор-торп, как он надеялся, а всего лишь мельница. Старое кирпичное здание с кровлей из дранки стояло на берегу полноводного ручья, в окружении елей. Колесо не вращалось, вода лишь слегка журчала, сбегая под уклон.
– Эй, есть кто? – во всю мочь заорал Ларс, надеясь, что мельник или его подручные еще здесь. Но нет, никто не отозвался: люди ушли в Альдбро на ночь. Медлить было нельзя. Ларс уже слышал за спиной проклятое шипение.
Он перебежал через поляну, гремя сапогами, ворвался на крыльцо и дернул дверь, не надеясь особо, что та поддастся.
Дверь бесшумно отворилась.
Ларс ворвался внутрь и поспешно задвинул засов. Сполз по стене на пол, и, стараясь унять шумное дыхание, стал прислушиваться.
Он не сомневался, что преследователи близко. Что теперь они предпримут? Отступят? Попытаются выломать дверь или проникнут через окно? Здесь вообще есть окна?
Ларс пригляделся, но ничего не различил в плотной теплой тьме. Если есть, то оно закрыто ставнями. Сможет ли он отсидеться здесь до утра, когда придут люди?
А если нечисть возьмет да и подпалит мельницу своей огненной плетью?
Он скорее почуял, нежели услышал, как слегка дрогнули половицы. Кто-то ступил на крыльцо и легкой поступью прошел к двери. Ларс ожидал, что преследователь станет ломиться внутрь, но тот даже не прикоснулся к ручке.
– Человек, – позвал спокойный голос. – Ты слышишь меня, человек? Я знаю, ты там. Я слышу, как ты тяжело дышишь.
Ларс молчал.
– Человек, мы пошутили. Открой дверь, выйди и поговорим мирно, как цивилизованные существа. Просто отдай ключ и иди к себе подобным…
Ларс молчал. Он не собирался договариваться с этим, чем бы оно ни было.
– Мы можем применить чары, брат! – встрял второй голос. Мягкости в его тоне поубавилось, зато раздражения было выше крыши. – Вымани его…
– Пасть Фенрира! Что ты несешь, Фреки! Какие чары здесь⁈ – возмутился первый голос, но тут же смягчился и по-кошачьи промурлыкал:
– Человек, тебе нельзя там быть, слышишь? Это дурная компания, поверь.
Что он такое болтает⁈ Ларс не вслушивался, он твердо знал одно – нельзя открывать дверь.
– Что ж, ты выбрал, – сокрушенным тоном сказал первый голос. – Но знай: ты не в крепости, ты в западне. Идем, брат. После обыщем кости.
Несомненно, это была уловка, но Ларс не собирался на нее попадаться. Он лишь покрепче стиснул револьвер, пытаясь успокоиться.
Голоса смолкли. Настала вязкая тишина.
Сначала Ларс услышал легкий скрип. Словно вода снаружи легонько повернула колесо, и его движение передалось жерновам, пробудив остановленную на ночь мельницу. Но звук этот тут же исчез, превратившись в негромкие, но отчетливые шаги.
Что-то приближалось. Что-то шлепало по доскам пола, направляясь прямиком к нему. Ларс привстал, вытянув руку с револьвером, готовый в любую секунду стрелять в темноту.
– Кто здесь? – проговорил он, едва выдавливая слова. – Кто здесь?
– Ну, я, – прошептала внезапно темнота. – Я здесь.
Ларс дернул рукой, направляя револьвер на звук. Раздался короткий смешок.
– Промажешь, парень, – сочувственно предрекла темнота. – Давай подсоблю.
Вспыхнул свет. Ларс, вздрогнув, на миг зажмурился. Открыл глаза. Над полом, в паре шагов от него парил рыжий огонек, распространяя вокруг теплое свечение. Огонек высвечивал пол с рассыпанными по нему зернышками, скамью, сложенные мешки, чьи-то старые сапоги. Дальние углы скрывались во мраке. Поблизости никого не было.
– Где ты⁈
– Да здесь же. Что ж вы все насквозь смотрите…
Рыжий огонек мигнул. Ларс моргнул, и в тот же миг увидел, что на бочке прямо напротив него, свесив ноги, сидит человек.
Нет, человечек. Маленький – встань он, вряд ли вышел бы по пояс ленсману. Щуплый, словно приблудный котенок. Копна волос, покрытая черной вязаной шапкой, сморщенная стариковская кожа оттенка сосновой коры, острые зеленые глазки, что взирали на ошалелого Ларса с загадочной усмешкой. Руки торчали из рукавов рубашки, линялой, в черно-рыжую клетку. Ноги, облаченные в короткие штаны, не достигали пола, и незнакомец болтал ими, точно ребенок. Вся одежда казалась присыпанной белым. Мука, понял Ларс.
– Кто ты? – зачарованно прошептал ленсман.
Человечек уперся ладонями в бочку. Физиономия его пошла лукавыми морщинками, крупный рот раздвинулся в улыбке, и Ларс напрягся, увидев острые зубы.
– Я? – переспросил он. – Я грим. А ты кто такой?
– А я Ларс Иверсен, – ответил Ларс. Что-то по-детски наивное было в таком обмене вопросами, да и сам собеседник ленсмана напоминал мальчишку: ребенка с глубокими старческими глазами.
– Не пойдет, – внезапно жестко ответил грим. – Твое человечье имя о тебе не говорит. Кто ты? Вор? Если вор, признайся сразу, иначе…
– Я не вор, – ответил Ларс. – Я ленсман, я сам ловлю воров.
– Ленсман? Человек дневного короля? Что ты здесь забыл⁈ Почему за тобой гнались эти бездельники⁈
Ларс вдруг почувствовал страшную усталость. Он словно проваливался в глубокий колодец, из которого не выбраться во веки вечные.
– Я не знаю, – признался он. – Я ничего не знаю и ничего не понимаю.
Грим поморщился.
– Или ты врешь, парень, – сказал он. – Или ты попался. И если врешь – живым ты отсюда не выйдешь. Ты и впрямь не знаешь, кто я?
Ларс покачал головой. Память подбрасывала смутные бабушкины сказки, но где сказки, а где сидящая на бочке реальность с острыми зубами?
– Сколько лет этой мельнице? – внезапно спросил грим.
Странный вопрос, в самый раз для странного разговора.
– Она, наверно, не новая, – осторожно ответил Ларс. Он не успел толком рассмотреть, но кирпич был темный.
Грим ухмыльнулся.
– Эта мельница, – коричневый, по-детски тонкий пальчик словно вел линию по стенам, – последняя работа мастера Штеера, гёслингского каменщика. Он окончил стройку осенью, когда с осин уже сыпалась листва. Это было триста сорок четыре зимы назад. Каменщик Клаас Штеер был настоящим мастером, старой породы. Он знал, что надо сделать, чтобы здание стояло долго. Когда положили первый камень фундамента, он привел на веревке маленького черного ягненка. И на этом самом первом камне – вон там, глубоко под правой стеной – перерезал ягненку горло.
– Варварский обычай, – сказал Ларс. – Сейчас так не делают.
– Древний обычай, – ответил грим. – Кровь пролилась на камень и смешалась с раствором. А когда впервые запустили колесо, открыл глаза я.
Ларс поежился и не нашелся, что сказать. Грим развел руки, словно обнимая пространство внутри мельницы, вскинул курчавую голову.
– Я мельничный грим. Я защищаю это здание. Ты сюда вломился без спросу и заслуживаешь наказания, но за тобой гнались. Отчего они преследуют тебя: отвечай!
Зеленые глазки пытливо уставились на ленсмана.
– Я не знаю, что сказать, – пробормотал Ларс. – Правда, не знаю. Я даже не знаю, кто они.
– Два альва с южного склона Рандберге. Балбесы и бездельники даже по меркам своего народа.
Альвы! Еще одна напасть!
– Они твердили про какой-то ключ. Требовали, чтобы я отдал его.
Зеленые глазки прищурились.
– Ключ⁈ А он у тебя?
И эта нечисть туда же!
– Откуда? – выпалил Ларс. – Я даже не знаю, что это такое!
Грим спрыгнул с бочки.
– А ну, выворачивай карманы! – приказал он.
Ларс, держа револьвер одной рукой, другой послушно выложил на пол мелочи, которые носил с собой: бумажник, огрызок карандаша, связку самых обычных ключей: от дома и от кабинета в управлении. Ничего нового.
– Еще! – потребовал грим.
Ларс полез во внутренний карман кителя и остановился с обескураженным видом.
– Что это? – он вытащил плоский серый камешек, гладкий, точно обкатанная водой галька.
– Ага! – торжествующе возгласил грим. – Вот он! Значит, ты все же врешь, парень!
– Я его первый раз вижу! – запротестовал Ларс. – Да и какой это ключ? Что он отворяет?
Грим согнал с лица усмешку. Зеленые дырочки глаз уставились прямо в душу ленсману.
– Сумерки, – коротко ответил он. – Дай сюда.
Грим быстрым движением выхватил ключ у ленсмана и сжал в ладони. Что-то щелкнуло, и Ларс с изумлением увидел, как по камню пошла трещина. Грим спокойно повернул вершинку, и та снялась, открыв горлышко прозрачного пузырька – крошечного, не больше детского мизинца.
Грим поднес пузырек к носу.
– Он самый. Ключ сумерек. Слеза альвов. Парень, если ты не врешь, то ты так вляпался… так вляпался…
В этот момент раздался стук в дверь. Очень аккуратный вежливый стук.
– Чего надо? – неожиданно низким голосом прорычал грим.
– Достопочтенный мельничный грим, – донесся снаружи медовый глубокий голос. – Вы уже отужинали?
– Да, закусил отменно, – подтвердил грим. – Вы прямо лесные егеря – добычу к двери подгоняете. Благодарствую.
– Достопочтенный мельничный грим, – продолжил голос. – Мы, я и мой брат, со всем уважением просим вернуть вещицу, которую ваш ужин у нас позаимствовал.
– Это ты про бумажник? Или про ключ сумерек?
Снаружи примолкли, как видно, переваривая слова грима.
– Грим, верни ключ, – потребовал тот же голос, утрачивая медовость. – Он тебе без надобности.
– А ваш ярл знает, что зелье пропало? Что попало в руки человека?
– Верни ключ, баран! – раздался нервный вопль второго альва.
В дверь что-то ударило и тут же отрикошетило обратно. Послышался вскрик.
– Еще один камень, – рявкнул грим. – И вся Ранберге будет знать, что Гери и Фреки Фрейнарссоны нарушили закон, украли ключ сумерек и были так глупы, что утратили его. Пошли прочь, бродяги!
Как ни странно, голоса снаружи смолкли. Видимо, альвы поняли, что спорить бесполезно. Грим отошел от двери.
– Не терплю альвов, – признался он. – Ни цели в жизни, ни чувства долга. Зато гонору на целый мельничный жернов.
Он задумался. Внезапно глаза его загорелись веселым зеленым огнем.
– Парень, ты желаешь дожить до утра?
– Не отказался бы, – признался Ларс.
– Тогда стой смирно. И клянусь, ты увидишь рассвет.
Ларс настороженно повиновался. Грим быстро открутил крышку с пузырька, плеснул себе на руку и, подняв облако мучной пыли, дунул взвесь ленсману прямо в лицо.
– А-а! – Ларс с коротким вскриком зажмурился, но поздно – проклятое зелье уже вовсю растеклось под веками. Глаза жгло, по щекам побежали горячие слезы.
– Что ты натворил, гаденыш? – простонал Ларс, отчаянно пытаясь стереть, вытрясти, убрать заполонившую глаза дрянь.
– Я⁈ – послышался смеющийся голос грима. – Я сделал тебя зрячим, парень. По-настоящему зрячим.
– Вода! Где вода⁈
– Обойдешься. Не ори, скоро все само пройдет.
И в самом деле постепенно острое жжение стало успокаиваться. Через пять минут Ларс смог разлепить веки, вытереть слезы и со злостью посмотреть на человечка, вернувшегося на бочку.
– Уймись, парень. Зелье, словно ключ, открывает дверь в сумерки, – снисходительно пояснил грим. – Тот, в чьи глаза попадет слеза альвов, сможет заглянуть за полог дня и ночи. Невидимое проступит и сделается четким. Тени станут лицами… или мордами. Как повезет. Ну как? Примечаешь разницу?
Ларс осмотрелся. Все было, как и прежде, только глаза слезились.
– Еще поймешь, – ухмыльнулся грим. – Очень быстро поймешь. Еще и спасибо скажешь. А, может, и проклянешь. Но позже. А сейчас – ложись спать. Я еще должен проверить мельницу. Поутру жернова должны вертеться, парень.
Ларс недоверчиво покосился на собеседника, ожидая подвоха.
– А, боишься? Не бойся. Я вообще не ем людей. Невкусные вы какие-то. Желчи много.
И грим со смешком удалился прочь. Рыжий огонек погас. Ларс сидел на полу и слушал, как его новый знакомец возится в темноте у жерновов. Веки смыкались. Ларс слишком вымотался, и невероятная ситуация, в которой он очутился, уже не казалась чудовищной и странной.
Последними мыслями, что всплыли в его туманном, уносящемся по течению сна сознании, были слова мельничного грима:
– Еще и спасибо скажешь. А, может, и проклянешь.
Часть третья
Узелки на нити норн
Глава 11
Байки и были
Ларс перечитал послание. Буквы, выведенные уверенным почерком полицейского канцеляриста, были до крайности ровны и правильны – как и положено служебному распоряжению. Содержание оставляло желать лучшего.
'от… июля (эйаннира) 1889 года
ленсману герада Гёслинг гере Л. Д. Иверсену.
Настоящим уведомляю, что накануне из тюрьмы города Свартстейна совершил побег подследственный Уле Карлсен, отзывающийся также на прозвище Веснушка. В связи с этим фактом приказываю усилить бдительность и принять меры к скорейшему обнаружению, задержанию и водворению под стражу в случае, если вышепоименованное лицо объявится на вверенной вашему попечению территории.
Обер-полицмейстер фюльке Таннмарк полковник Р. Олешерна'
– Сбежал-таки мерзавец, – процедил Ларс сквозь зубы, откладывая бумагу в сторону.
– Зараза! – откликнулся Аксель. – Такие труды – и впустую! Да как он из камеры выбрался? Там же не наша развалина, там здание крепкое.
– Одиночка на четвертом этаже, – сообщил Ларс. – Окно смотрит во внутренний двор, обнесенный стеной. Когда раздавали ужин, Карлсен был на месте. Ночь прошла спокойно, никакого подозрительного шума. А поутру решетка на окне под потолком оказалась распилена, а Веснушка исчез.
Все эти подробности Ларс узнал у фельдъегеря, привезшего распоряжение.
– Воспарил, аки птичка? – удивился констебль. – Высоковато, да и двор ведь – внутренний.
– Когда не доступна земля – остается небо, – ответил Ларс. – Думают, что он поднялся по карнизу на крышу и сполз на улицу по водосточной трубе.
– Вот ведь клоп, чтоб его, – скривился Аксель. – Не, не станет он возвращаться. Здесь его каждая псина облает. Я бы двинул на юг, в большие города. Залег на дно. Переждал.
– Твоя правда, – согласился Ларс. – Но все равно: передай парням, чтобы смотрели в оба глаза. Еще закажи в типографии листовки – объявление о розыске, приметы, все такое. Расклеим по городу.
– Будет сделано.
Аксель отправился к двери, но внезапно повернулся и с деланной небрежностью спросил:
– Гере Иверсен, а вы чего такой?
– Какой? – насторожился Ларс.
Аксель помялся, почесывая памятный фингал – за эти дни он уже изменил цвет с сине-багрового на желтовато-сизый.
– Ну, смурной какой-то. Из-за этой сволочи, да? Да плюньте вы. Попадется еще. Мы от него избавились.
– Иди, констебль, иди, – пробормотал Ларс. – Тебе показалось.
Когда Аксель скрылся за дверью, ленсман вполголоса выругался.
Констебль не ошибся. Все эти дни Ларс прожил, словно под прицелом, в крайнем напряжении души и тела, с невероятным трудом примиряя обыденный разум и вновь обретенную тайну.
… Проснулся он рано, перед самым рассветом, скорчившись на полу под дверью. Мельница была пуста. Никакого следа мельничного грима Ларс не обнаружил, равно как и таинственного флакона. Впору было подумать, что безумное ночное знакомство ему привиделось в кошмаре.
Ларс поспешно выбрался наружу, в туманное молоко летнего утра.
Воробей бродил на лужке за деревней и встретил постылого всадника неожиданно радостным ржанием. Коня стало не узнать: он сделался покладист, весь гонор слетел с него, точно вода с перьев гусыни. Не иначе, с перепугу. Конская грива была усеяна комками репьев, как и седельная попона.
Больше альвы не объявлялись. Никто не бродил по дому, никто не покушался на его сон. А Ларс по полночи лежал, смотря в темноту, и перебирал в памяти свои приключения. Иногда казалось, что все это – лишь бред. Не могут же стать реальностью те замшелые сказки, в которые верят лишь дети и деревенские простаки.
Но вопреки любому здравому смыслу Ларс постоянно ловил себя на том, что всматривается в мир заново, стараясь отыскать приметы той загадочной, сумеречной стороны. Он резко оглядывался, пытаясь уловить движение за своим плечом, он изучал каждый предмет так, словно видел его впервые.
Все казалось новым и неожиданным, слишком ярким, слишком резким – древесная листва, уже пыльная, июльская, ослепляла зеленью, игра солнечного света на стекле заставляла жмуриться от разноцветья бликов, даже пятна на штукатурке порой казались неизвестными письменами. Голова шла кругом.
Последствия для обыденной жизни получались самые печальные: Ларс сделался нервным, забывал есть, пил чересчур много кофе и даже пару дней не брился. Долго так длиться не могло. Аксель наверняка озвучил то, что заметили все подчиненные.
…Ларс провел руками по лицу, словно отгоняя морок. Надо пересилить себя. Выкинуть из головы колдовские штучки и браться за дела. Покушение на барона повисло на шее, точно камень, а тут еще и Веснушка в бега пустился. А если у него остались-таки здесь дружки? Нужно, пожалуй, написать в Свартстейн – пусть пришлют полную историю бесчинств Карлсена.
Он взглянул на часы. Пора идти в суд.
– Именем его Королевского Величества Олафа V и в соответствии с Гражданским Уложением Королевства Норланд…
Судья закашлялся и в который раз потянулся за платком – остатки простуды давали о себе знать. Ларс, воспользовавшись внезапным перерывом, быстро огляделся.
Соперники сидели как можно дальше друг от друга (насколько позволяло пространство судебного зала). Ларс, как лицо независимое, скромно выбрал скамью в третьем ряду – отсюда весьма удобно было наблюдать за сторонами. Справа от него, у окна, расположилась баронесса Дагмар – изящная и невозмутимая, как и полагается истинной аристократке. Компанию ей составляли двое: поверенный – улыбчивый господин в строгом черном костюме и до блеска начищенных штиблетах, которые слегка поскрипывали при каждом движении, и управляющий Соснового утеса гере Арне Леннвальд. Лицо новое и чрезвычайно начальника полиции заинтересовавшее.
Внешность гере управляющего внушала почтительное опасение. Огромный рост – Леннвальд был на две головы выше Ларса – и широченный разворот плеч в сочетании с подтянутой фигурой производили впечатление большой физической силы, соединенной с неторопливой уверенностью дикого зверя. Леннвальд буквально заполнял собой пространство зала, даже сейчас, когда просто сидел подле баронессы, положив руки на колени. Поверенный, перебиравший бумаги, казался суетливым и невзрачным на его фоне. Лицо гере Арне словно высекли из гранита, и резкость черт не могли скрыть ни аккуратно подстриженная светлая бородка, ни очки в тонкой оправе.
Сам истец – юный барон – не почтил собрание своим благородным присутствием.
Представители ответчика занимали левую сторону зала и выглядели далеко не столь впечатляюще. Кнуд Йерде, казалось, сохранял спокойствие, однако трость, которую он держал в руке, выстукивала едва слышный нервный мотивчик. Герсир Нильс Блюмквист и вовсе не сдерживался. Он ерзал на скамье в ожидании решения и беспрестанно сжимал и разжимал кулаки, поглядывая вправо с явной неприязнью.
