Текст книги "Страж сумерек (СИ)"
Автор книги: Марья Фрода Маррэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Ларс подошел прочитать. Звук шагов гулко разносился по пустому зданию.
– Есть здесь кто живой?
Из-за обшарпанной двери сбоку раздался скрипучий голос:
– Да что ж такое… Написано же: «Подача исков и жалоб после полудня». Для кого чернила тратили…
Дверь отворилась, и показался сутуловатый человечек с седыми волосами, которые топорщились, словно беспокойный летучий пух, и закопченным кофейником в руке. Увидев Ларса, старик остановил взгляд на блестящих нашивках мундира и кашлянул:
– Господин судья болеет. Сегодня вряд ли будет…
«Вот ведь принесла нелегкая, когда начальства нет», – ясно читалось на лице человечка.
– А вы кто такой?
– Секретарь. Протоколы пишу, документы подшиваю, пошлину принимаю. Архивы берегу.
– Архивы, говорите? Вот и славно. Значит, вы мне и поможете.
Ларс, не дожидаясь приглашения, протиснулся в комнату мимо обескураженного секретаря и обосновался на табурете. Комнатушка была тесная, вся заваленная картонными папками и стопками исписанной бумаги. Даже на подоконнике высилась гора документов. У порога кучкой лежали изломанные перья.
Секретарь смирился со вторжением. Он пристроил кофейник на маленькую железную печурку в углу, и, потирая пальцы, спросил:
– Так что угодно гере ленсману?
– Мне нужны сведения о земельной тяжбе между бароном Дальвейгом и жителями селения Альдбро.
– А-а! Как же я сразу не догадался! Так говорят, взяли уже стрелка? Или неправда? Слухи?
Секретарь по-птичьи склонил голову набок. Он явно любил посплетничать.
– Тайна следствия, – Ларс сделал строгое лицо и важно поднял палец. Мол, ни-ни, никак нельзя.
– А-а, ну да, ну да…
Секретарь взял с крючка серое полотенце и достал из подвесного шкафчика две чашки. Орудуя полотенцем, словно рукавичкой-прихваткой, снял кипящий кофейник с огня.
– Молока желаете?
– Нет, благодарю. Если можно, пару кусков сахара.
Подвинув Ларсу чашку, человечек устроился за столом напротив ленсмана.
– А что именно, позвольте спросить, вам надобно знать об этом процессе?
– Все и как можно подробнее.
– Тогда разговор наш будет долгим. Начать следует с того, что тяжба эта в некотором роде – историческая. Нет-нет, не по значению, конечно. Просто чтобы разобраться в сути дела придется вспомнить и историю Норланда, и историю почтенного рода Дальвейгов.
Секретарь приободрился. Он явно оседлал любимого конька и был рад, что заполучил внимательного слушателя.
– Как вы знаете, Норланд почти триста лет фактически находился во власти Сконнии. Печальные последствия Кергомской унии, принесшей столько вреда интересам нашей родины. Лет двести назад король сконнов Гакон Третий, уверившись в полной безнаказанности, пошел на меру, окончательно попиравшую устои унии. Он стал раздавать земли Норланда сконнскому дворянству. Так род Дальвейг, древний и в ту пору славный, получил поместье в нашей фюльке.
После восстания и разрыва позорной унии, перед королем Олафом возник вопрос – как быть с имениями и землями, принадлежавшими выходцам из Сконнии. К этому времени почти все они принесли присягу на верность законному королю и Норланду и, сами понимаете, конфискация имущества вызвала бы волнения и раздоры. Поэтому было принято решение оставить за дворянскими родами те земли, которые были им пожалованы в период унии, за одним исключением – земли, которые до пожалования числились в так называемом «праве общины».
– То есть, – решил уточнить Ларс, – те земли, которые до унии принадлежали городу, возвращались прежним владельцам?
– Именно. Это земли в собственности не отдельного жителя города, а всей общины, и каждый постоянно проживающий в поселении имеет право на долю пользования. Но, как правило, такие земли не делятся, а используются сообща. Так вот, во владении баронов Дальвейг таким «правом общины» считались горные луга – сеттеры Рандберге. Изрядный кусок земли и, пожалуй, лучшие пастбища в округе.
– Подождите, – сказал Ларс. – Вы говорите: город, но ведь Альдбро – простая деревня…
– Когда-то давно Альдбро имело городские права, – объяснил секретарь. – Сейчас селение, конечно, оскудело, но в былые времена… Вы видели тамошнюю киркью? Крепко выстроена для горной деревеньки, не так ли?
Он развел руками, сетуя на постигший селение упадок.
– Итак, крестьяне пользовались лугами около пятнадцати лет, и все было спокойно, но…
Секретарь отхлебнул кофе и продолжил.
– В конце прошлой осени молодой Дальвейг подал иск. Если излагать кратко, не вдаваясь во все тонкости, он утверждал, что жители Альдбро незаконно захватили сеттеры, которые принадлежат ему, и требовал, чтобы они перестали пасти там скот, а также, чтобы выплатили ему, барону Дальвейгу, компенсацию за все то время, что пользовались пастбищами. Сумма внушительная, а для сельской общины и вовсе неподъемная.
– Так, – не понял Ларс. – Вы только что сами сказали, что луга являлись «правом общины». Так почему же?
– Позвольте, гере ленсман. Я не сказал: «являлись», я сказал, что луга считались «правом общины». Это вещи разные.
Ларс про себя проклял юридические закавыки. Даже говорят с вывертом. Всякое терпение лопнет от этого крючкотворства.
– Так, но чьи же они на самом деле?
– Этот вопрос и составляет сущность тяжбы, – строго ответил секретарь, допивая кофе.
– Ясно, – Ларс покрутил чашку. – Но глядите, ведь если за Альдбро до унии существовало «право общины» на сеттеры, то должны быть документы, это право подтверждающие. Я прав?
– Совершенно точно. В идеале, должна быть жалованная грамота городу, скрепленная печатью короля, и соответствующая запись в Королевском реестре земель, который хранится в Федериции.
– Ну, и в чем тогда сложность дела? Либо они показывают документы, либо нет.
– Не все так просто, как кажется, гере ленсман. Дело осложняется тем обстоятельством, что этому предполагаемому «праву общины» около четырехсот лет. Не все документы переживут подобный срок. Книги Королевского реестра за нужные годы погибли во время Большого наводнения вместе с южным крылом королевской канцелярии, затем в столицу пришла чума, и было отнюдь не до восстановления бумаг. А что касается грамоты…
Секретарь оглянулся на дверь и понизил голос.
– Здесь вообще история странная. Сами понимаете, такие документы должны сберегаться очень тщательно. А герсир Альдбро не может предъявить грамоту в суд, но клянется, что она существует. Словом, тянет время.
– И как он объясняет ее отсутствие?
– Говорит, что все старинные документы, хранившиеся в Альдбро, были куда-то перевезены при ремонте киркьи, и, чтобы обнаружить грамоту, нужно проверить все архивы нашего и соседнего герадов. Точнее, так утверждает не он, а его представитель Кнуд Йерде.
– А что судья?
– Господин судья со вниманием отнесся к обеим сторонам и давал достаточно времени на сбор доказательств, но терпение у него заканчивается. На прошлом заседании он заявил, что отсрочка последняя, и если документы не будут представлены, он вынесет решение. Но Кнуд Йерде – человек на редкость настырный. Он приезжал сюда пару недель назад: вновь требовал переноса заседания. Сейчас судья немного приболел, но, думаю, к назначенному сроку он выздоровеет, и тогда…
– Понятно. А я могу увидеть документы, которые предоставил судье барон Дальвейг?
– Если надо… Сейчас принесу.
Секретарь исчез в коридоре, оставив Ларса вертеть чашку с остатками кофейной гущи. Вскоре он вернулся с тощей папкой.
– Вот, прошу вас.
Ларс развязал тесемки. Исковое заявление барона, составленное на отличной белой бумаге, копия старинной грамоты короля Гакона на пожалование Мортимеуса, третьего барона Дальвейга, землями в приходе Альдбро, заверенная у нотариуса, квитанция об уплате судебной пошлины, отзыв на иск от общины Альдбро – несколько листов, исписанные ровным четким почерком, свидетельские показания старожилов, еще какие-то квитанции… Похоже, дела общины Альдбро плохи. Была ли она на самом деле, исчезнувшая грамота? Или смышленые фермеры сами наградили себя угодьями? Да, но тогда…
– Но, позвольте, а как же они вернули себе земли после восстания и принятия конституции? Община же должна была представить документы, чтобы подтвердить древнее право.
– Помилуйте, гере ленсман, – секретарь криво улыбнулся. – Вы, не сочтите за дерзость, молоды, но все же вспомните, как в те годы делались дела. Старый барон Дальвейг был рад уже тому, что сумел сохранить остальные земли. Вряд ли кто-то требовал с фермеров древние свитки. Они просто выгнали стада на сеттер, и дело с концом.
– Может быть, – Ларс поднялся. – Что ж, благодарю за помощь.
– Рад был посодействовать доблестной полиции.
Ларс подумал и вынул из кармана серебряную монету.
– Что вы, что вы… – с преувеличенным испугом принялся отказываться секретарь.
– Это благодарность за подробный рассказ. Не буду напоминать, что наша беседа…
Секретарь расплылся в улыбке.
– Ну да, ну да. Понимаю. Тайна следствия…
По пути через площадь Ларс размышлял о нападении на Дальвейга. Дело казалось простым, хоть сейчас судье на стол (ну, не сейчас, а когда выздоровеет): парень взял отцовское ружье, утром подстерег барона в лесу, выстрелил, ранил, испугался и убежал, обронив цепочку. Все, точка. Поздравляю вас, гере Иверсен, с раскрытым за полдня преступлением!
Все да не все. Возникали вопросы, и они зудели в мозгу, точно навязчивые комары теплым вечером. Как парень узнал, что Дальвейг поедет в город, почему не выбросил газетный листок? Но это вопросы второстепенные.
Главный: для чего Бьярне Тильсен вздумал стрелять в молодого барона?
После всего услышанного вчера в Альдбро и сейчас в суде этот вопрос казался проще вареной картошки. Жители Альдбро обозлены на Дальвейгов, суд вот-вот вынесет решение, по которому им придется отказаться от лучшей части пастбищ и выплачивать огромную сумму истцу, парень берет ружье и идет расправляться с виновником.
И что дальше? Да ничего. Даже если бы он убил Дальвейга, разве это бы отменило решение суда? Да баронесса бы обязательно добилась развязки в свою пользу! Ради памяти о сыне! К тому же мстить заранее, когда слово судьи еще не сказано? Глупо. Тогда что же остается? Попытка припугнуть? Или просто желание сорвать злобу?
Или он все усложняет, и ответы лежат на виду? В любом случае, сначала надо допросить Бьярне. Ночь в тюрьме должна была заставить парня подумать. Может, он станет разговорчивее.
Ларс крикнул дежурного – немногословного пожилого стражника по имени Ганс.
– Приведите арестанта. И приготовьте бумагу и чернила. Будете записывать показания.
В комнате стояла жара. Ларс стянул форменный китель, повесил на спинку кресла, подвернул рукава рубашки. Вскоре по половицам загремели сапоги, и в кабинет впихнули Бьярне Тильсена. Ганс уселся за конторку. Тюремный надзиратель поставил посреди комнаты табуретку и подтолкнул к ней парня:
– Садись.
Бьярне покорно уселся, уставившись в пол. Ленсман кивнул надзирателю: жди, мол, в приемной. Когда дверь закрылась, Ларс поднялся и встал напротив арестанта.
С чего начать? Как убедить парня не отпираться?
– Ну, Бьерн, понравилось тебе в тюрьме?
Бьярне не ответил. Волосы у него были взъерошены, на щеке красный след – отлежал на тюфяке. Тонкая нарядная рубашка измялась.
– Будешь говорить?
Парень повел плечами – внушительное бы вышло зрелище, если бы не понуро опущенная голова.
– А чего говорить-то? Я же сказал: не я. А ежели вы слову честного человека не верите, то чего еще?
– Послушай, – Ларс старался держаться мягко. – У меня служба такая: верить не словам, а доказательствам. А доказательства сейчас против тебя. Если нет твоей вины, то чего отмалчиваться? Расскажи, что знаешь, а я уж все по местам расставлю.
Парень шмыгнул носом. Для такого здоровяка это выглядело странно, ребячески.
– Давай, не противься. – Ларс вернулся в кресло. – По порядку. Имя свое назови.
– Так вы же знаете…
– Просто ответь, как твое имя.
– Бьерн Тильсен.
Ларс кивнул дежурному, и тот зашуршал пером по бумаге.
Бьерн Тильсен. Девятнадцати лет от роду, имеет жительство в деревне Альдбро… Чем зарабатывает? Да чем придется: отцу помогает, на Кнуда Йерде работает. Да, грамоте обучен, нет, пока холостой – рано еще хомут на шею вешать.
На простые и понятные вопросы парень отвечал спокойно, даже чуть разговорился и осмелился поднять голову. Но тут подошли к главному.
– Где ты был утром? Дома тебя не было, у Йерде тоже.
Парень съежился.
– Спал, – пробормотал он.
– Где спал?
– Не помню.
Не помнит он! Ларс постучал пальцами по столешнице.
– В деревне, в поле, в лесу⁈
– Не помню.
– Ты брал отцовское ружье?
– Нет, не брал.
– У тебя дома нашли рваную газету, из которой предположительно был сделан пыж для выстрела в барона. Оттуда она?
– Я не знаю. Я не читаю газеты.
Ларс вытащил из ящика стола серебряную цепочку с подвеской.
– Погляди. Твоя или нет?
Парень прищурился.
– Моя.
– Почему ее нашли на месте, откуда стреляли в барона Дальвейга?
– Не знаю. Меня там не было, я ни в кого не стрелял!
Последние слова парень почти выкрикнул с таким отчаянием в голосе, что дежурный вздрогнул и уронил на лист чернильную кляксу. Ларс немного помолчал, выжидая, пока Бьярне успокоится.
– Ладно, пусть ты не стрелял. Но сам понимаешь: дома тебя не было, на работе не было, у тебя есть оружие и боеприпасы, а месте преступления валялась твоя вещь. Ты понимаешь, что можно подумать?
Парень через силу кивнул.
– Конечно, понимаешь. Ты ведь не дурак. Дело тянет каторгой. Но если ты не виноват, то оправдайся. Скажи, где ты был. Постарайся вспомнить: может, тебя кто-то видел, или ты с кем-то говорил. Твоя цепочка… Может, ты ее потерял? Рассказывай, не молчи!
Кажется, парень замялся, не зная, как поступить. И тут же снова уставился в пол и угрюмо пробормотал:
– Я не помню. И про цепочку не знаю. И говорить больше ничего не буду.
Что тут поделаешь! Этот упрямец, что, собрался молчанием вымостить дорогу на каторжные работы⁈ Ларс сгоряча ругнулся.
А ну его, дурачка… Почему он, Ларс, должен терзаться сомнениями? В конце концов, кто ему этот батрак с его упрямством: родич, друг? Вот возьму и впрямь передам дело судье! Пусть он думает. Ларс уже собрался кликнуть надзирателя, чтобы тот отвел парня обратно в камеру, но в приемной послышались голоса. Надзиратель сам приоткрыл дверь:
– Тут этот, из Альбро…
Кнуд Йерде уже вошел в кабинет и коротко кивнул всем присутствующим.
– Я, кажется, помешал? – негромко осведомился он, явно приметив раздраженное настроение начальника полиции.
– Нет, – сухо ответил Ларс. – Я как раз закончил допрос. Надзиратель, уведите арестованного.
Бьярне покорно поднялся. Кнуд Йерде окинул парня цепким взглядом. Синяки, что ли, высматривает, зло подумал Ларс и отвернулся к окну.
Бьярне вывели. Кнуд, не дожидаясь приглашения, устроился на стуле и, сложив ладони на набалдашнике трости, терпеливо ждал, когда Ларс обратит на него внимание. Дежурный делал вид, что очень занят заточкой карандаша.
– Ганс, свободен. Протокол оставь.
Ларс опустился в кресло. Как же здесь все непросто! Насколько же легче было в армии: четко знаешь свое место, просто выполняешь приказы и не думаешь о бо́льшем. Ну, почти не думаешь…
А здесь пока решишь, кто прав, кто виноват – голова кругом пойдет!
– Гере Иверсен, – голос Кнуда Йерде звучал приглушенно, но Ларс вздрогнул: на мгновение он забыл, что не один, – приношу извинения за вторжение…
– Не стоит, – проворчал Ларс. – Вы решили убедиться, не обращаются ли дурно с вашим работником?
– Родители Бьерна потрясены. Его мать слегла, поэтому Тильсен и герсир Блюмквист попросили меня навестить юношу в тюрьме. Я привез одежду и немного еды. Вы позволите передать?
– Разумеется. Скажите Тильсенам: с Бьерном будут обращаться, как подобает. У вас все?
Это прозвучало грубовато, но посетителя оказалось не так-то легко вывести из себя.
– Есть еще кое-что. Видите ли, гере Иверсен, я понимаю, что в данном деле свидетельства мои будут пристрастны, но все же мой долг постараться убедить вас: Бьярне не совершал преступления.
– Вы знаете, где он был тем утром? Беретесь подтвердить под присягой?
– Нет. К сожалению, нет. Но видите ли, это не его стиль игры.
– То есть? – насторожился Ларс. – Что вы имеете в виду?
– Только то, что каждый человек предпочитает действовать и решать проблемы своим особенным способом. Бьярне – открытый и вспыльчивый парень, он скорее врежет противнику в челюсть, чем будет выжидать в засаде. Да и на что ему сдался Дальвейг и пастбище? У Тильсенов всего одна корова.
Слова Кнуда Йерде напомнили Ларсу его собственные мысли.
– Возможно и так, – проговорил он. – Но парень что-то скрывает. Было бы проще, если бы он не отмалчивался и не рыл яму самому себе.
– Позвольте, я попытаюсь уговорить его.
Ларс обдумал этот вопрос. Заманчиво, конечно, но…
– Нет, – ответил он. – С обвиняемым по уголовной статье может говорить только близкий родственник и адвокат. Вы ни то, ни другое. Или я ошибаюсь?
– Увы, нет. – Он поднялся на ноги. – Я лишь человек, привыкший всматриваться в события. Всегда есть иная грань. Доброго дня, гере ленсман.
Домой Ларс вернулся в растрёпанных чувствах.
Прощальные слова Кнуда Йерде вертелись в голове весь день, словно часовые шестеренки, не желая останавливаться. И не поймешь: то ли визитер решил нагнать лишнего тумана, то ли и впрямь что-то знал.
Все эти выкрутасы окончательно выбивали из колеи.
Сказать по правде, Ларс опасался. Боялся собственного невежества. Что-то пропустишь, что-то не поймешь – и человек пойдет на каторгу. А вдруг он невиновен? На войне проще – ты знаешь, кто твой враг. Либо ты, либо он – третьего не дано.
Получается, обычная жизнь для него слишком мудреная? Так, что ли?
От окна тянуло вечерней свежестью. Китель остался в кабинете, вспомнил Ларс. Завтра заберет – не возвращаться же. Он отстегнул пояс с кобурой, швырнул на стул и прямо в одежде повалился на кровать.
Огонек свечи слабо колебался, рождая тени.
Когда он открыл глаза, спальня была окутана полумраком. Свеча догорела, но привкус дыма и воска еще чувствовался. Свет фонаря падал на половицы размытым желтым пятном. Сквозь приоткрытую форточку доносилось стрекотание сверчков во дворе.
Ларс не сразу понял, что его разбудило. Он лежал на спине, и руки за головой изрядно занемели. Сон исчез, будто пелена тумана, согнанная ветром. Сон исчез, а тревога осталась. Затаилась в углу косматым сгустком темноты.
Что-то не так.
Ларс осторожно пошевелил пальцами, пытаясь разогнуть руку. Словно сотни иголок воткнулись в плоть, и он застонал, но тут же закусил губу.
Шаги. Здесь, в доме. В соседней комнате.
Мягкие, едва различимые сквозь песню сверчков. Он даже подумал на миг, что ему померещилось. Прислушался.
Тишина.
И в тишине вкрадчивый скрип половиц под легкой поступью. Воры? Бред. Что у него тащить?
Шаги продолжали красться. Они скользили вдоль стены, словно огибали гостиную. Иногда замирали, и, казалось, исчезали, но чуть спустя снова просыпались.
Ларс, морщась от боли, выпрямил руки и принялся сжимать и разжимать пальцы. Шаги приблизились к двери в спальню. Револьвер! Пояс висит на стуле, и чтобы достать оружие из кобуры, придется встать с постели и пройти к столу.
Дверь начала бесшумно открываться.
Поздно! Ларс откинулся на подушку. Посмотрим, кто шляется ночью по дому начальника полиции…
Очень медленно щель между косяком и дверью расширилась. Ларс из-под ресниц всмотрелся, но заметил лишь узкую полоску света, что легла на обои в гостиной. Все тот же фонарь на площади…
Шаги смолкли. Выждали. Зазвучали вновь.
Ларс, не отрываясь, глядел в дверной проем. И никого не видел.
Пальцы вцепились в одеяло, точно сведенные судорогой. Сердце рвалось из груди, но тело словно сделалось ватным – не пошевелиться.
Кто-то стоял совсем близко. Шагов пять.
Неведомый.
Невидимый.
Ни тени, ни отсвета. Даже осторожная поступь смолкла.
Но Ларс точно знал: кто-то здесь есть. И от этого знания горло сжималось. Он спит. Конечно, он спит, и усталость гложет душу, вызывая кошмар за кошмаром.
Он проснется. Он должен проснуться. Должен проснуться…
Пусть я проснусь! Пожалуйста…
Половица скрипнула, отмечая путь призрака. И тут же, словно прежнего ужаса было недостаточно, шаги удвоились, зазвучали вразнобой. Дверь снова скрипнула, будто от сквозняка.
Сквозь полусомкнутые ресницы Ларс мог видеть край стола с сиротливо стоящим стаканом недопитого кофе. Внезапно стакан начал подыматься. Вот он уже висит в пустоте, и свет фонаря дрожит, просачиваясь сквозь коричневую жидкость.
– Мерзость…
Голос, точнее шепот, был мягким, напевным. Невидимая рука вернула стакан на место. Ларс, уверившись, что сошел с ума, со странным спокойствием наблюдал, как беззвучно открываются створки платяного шкафа. Зашелестела одежда.
В противоположном конце комнаты сами собой выдвигались и задвигались ящики письменного стола. А потом…
Кобура расстегнулась, и из нее полез револьвер. Медленно, словно не веря своему счастью. Ларс зажмурился.
– Посмотри сюда.
Ларс чуть было не повернулся на голос, но, подчиняясь законам сумасшествия, вовремя сообразил: обращаются не к нему. И все же рискнул приоткрыть глаза.
Лучше бы он этого не видел.
«Империор» покачивался неподалеку от его лица. Черный кружок дула, тусклый отблеск на стали. Его верное оружие, направленное на него же! Это невозможно было стерпеть, но Ларс сошел с ума и потому стерпел.
– Прекрасное волшебство, брат, – прошептал все тот же мягкий голос. – Магия огня и черного порошка. Какая интересная вещь! Пожалуй, она мне пригодится…
Что⁈ Положи на место, тварь, кто бы ты ни был!
Створки шкафа аккуратно закрылись. Другой голос, более глубокий и спокойный, возразил:
– Оставь. Здесь ничего нет.
– Но она сказала…
Ларс кожей почуял: на него смотрят. Пристально. Недобро. Кошмар, бред или помрачение разума – все равно. Он знал – рядом опасность.
Мгновения, такие долгие, такие тягучие.
– Нет. Она ошиблась. Жилище пусто, пасть Фенрира! Следует еще раз осмотреть поляну. Верни оружие.
– Но, брат, – в напевном голосе слышалось искреннее разочарование.
– Не сейчас. Скоро рассвет. Верни оружие.
Револьвер нырнул в кобуру. Звуки шагов отдалились и смолкли. Трещали сверчки. Ларс лежал, таращась на желтую полоску на стене, пока она не стала бледной.
Пока сонный петушиный крик не остановил ночь.
Глава 10
Прозрение
Огонь в очаге гудел вовсю, но жар пламени не мог унять терзающий ленсмана озноб. Ларс сидел у стола, подперев щеку рукой, и жадно глотал горячий кофе. Голова была тяжелой, неподъемной.
Он заболел. Непонятной хворью, что вызывает помутнение рассудка. Иначе как объяснить ночные видения? Нужно показаться доктору, пока не стало поздно. Но что он скажет? Если все как есть, то каков шанс, что его не упрячут в сумасшедший дом? А оказаться в таком месте… Ларса передернуло от отвращения. Лучше помереть под забором, чем всю жизнь пялиться на пускающую слюни компанию.
А что сказал бы про такие странности священник? Может, сходить в кафедрал? Но священники – такие же люди, как прочие, и вряд ли каждый день сталкиваются с призраками, будь то наяву, или в больной человеческой голове. А вот почитать молитвы, пожалуй, стоит. На всякий случай.
Сквозь закрытые ставни слышались приглушенные звуки шагов по булыжнику и цоканье копыт. Утро было в самом разгаре, но Ларс никак не мог заставить себя выбраться из кресла. Он и жаждал поговорить с кем-то привычным, и страшился, что непонятный недуг вздумает проявить себя.
Ленсман плеснул себе из кофейника в чашку еще спасительного напитка. Может, если не обращать внимания, само пройдет…
Снаружи раздались голоса: недовольные, пронзительные. Ларс зажал уши ладонями: каждый громкий звук отзывался в черепе стуком кузнечного молота. Но голоса не ослабли, наоборот, приблизились. Теперь ругались у порога его дома.
– Нет, вы чего, люди, обождать не можете! – выговаривал кому-то Линд. – Сказано, гере ленсман пока не появлялся! Сидите в приемной!
– Не можем мы ждать! – гудел незнакомый бас. – Срочное дело! Да не реви ты!
Вряд ли последние слова относились к Акселю. Ступени крыльца застонали под тяжкой поступью. Негодующие возгласы констебля заглушили хриплая одышка и женские всхлипывания. В дверь нет, не постучали, а от души врезали кулаком.
В шкафу звякнула посуда. Ларс ощутил, как каждый удар по дверным доскам обрушивается ему на голову, стократно усиленный. Оглушенный, он слабо подумал, что вот сейчас взять бы да достать револьвер…
– Я занят! – простонал ленсман. – Дожидайтесь в управлении!
Он был услышан. Спорщики смолкли. Увы, лишь на миг.
– Гере ленсман! – проревел бас. – Сделайте милость! Важное дело! Бьярне Тильсена касаемо! Не реви, дура!
Ларс с отвращением подумал, что именно так будут подымать грешников трубы в день Последнего Суда. Но раз касаемо Бьярне Тильсена…
– Идите в приемную! Я сейчас! Только не орите…
Ларс одним глотком осушил чашку и обреченностью приговоренного к вечным мукам поплелся умываться.
Едва он приотворил двери приемной, как посетители поднялись на ноги. Здоровенный мужик с вислыми усами и рожей из разряда «кирпича просит» грузно воздвигся со скамьи, та пошатнулась, и девица – довольно нежного сложения – буквально слетела, распушив юбки, под ноги гере ленсману.
Ларс протянул ей руку, помогая подняться, однако спутник девицы с привычной легкостью сцапал ее за шиворот и встряхнул, ставя на ноги, словно куклу. Девица вывернулась, поправляя растрепавшиеся одежки.
– Прошу, – Ларс открыл кабинет, пропуская фрекен вперед. Та зыркнула на него красными от слез глазищами. Отец толкнул ее в спину:
– Шагай, горе ты мое!
Девушка молча прошла в кабинет и робко пристроилась на стуле. Папаша горой воздвигнулся сзади, опустив кулаки на плечи дочери. Словно опасался, что его сокровище унесет легким сквозняком от окна.
– Я слушаю, – выдавил сквозь зубы ленсман, опускаясь в кресло. – Что у вас за срочное дело?
Отец и дочь переглянулись. На круглом личике девушки, зареванном, но миловидном, появилась мученическая гримаса. Отец цыкнул, и она покорно опустила голову и принялась накручивать на палец прядь волос.
– Мы… это, – начал мужчина. – Мы с дочей… касаемо Бьярне Тильсена, будь он трижды неладен!
Девица шмыгнула носом. Ее отец запнулся и ни с того ни с сего закашлялся. Ларс страдальчески приложил ладонь ко лбу.
– Либо говорите, либо идите прочь! Кто вы такие и откуда?
– Мы-то? – прогудел мужчина. – Мы из Альдбро. Я – Фратсен, фермер. А это дочь моя Кара. Младшенькая. Курица дурная…
– Дальше…
– Чего дальше! – рявкнул вдруг фермер. – Я ж говорю: курица! Дура набитая! Нашла на кого вешаться! А тот, кобель, и рад стараться! Да ежели б я знал, я ему бы ноги выдернул! Он бы у меня, скотина развратная, кровью бы плевал и зубы по полу подбирал!
В оглушительном реве фермера мелькнули осколки смысла, и надежда докопаться до истины помешала Ларсу вытолкать разгневанного горлопана в шею. Девица разрыдалась, и заботливый папаша, не смущаясь, отвесил дочурке подзатыльник, от коего она пошатнулась.
– Молчи, дура! Раньше надо было плакать!
– Руки при себе держите! – велел Ларс. – А вы, фрекен, выпейте воды. И бросьте рыдать. А то я позову стражников, и они выведут вас прочь.
В кабинете сделалось тише.
– Не надо стражников, гере ленсман, – сказал фермер. – Только сами судите, ежели б вашу дочку любимую какой-то оборванец на весь свет ославил… Вот дождался я на старости лет… выросли детки…
Он сел и вытер лоб концами клетчатого шейного платка. Ларс не перебивал: кажется, разговор пойдет по существу.
– Я на ярмарку в Гёслинг собирался. Я каждую неделю езжу. Лег, значит, пораньше, чтобы с утречка до рассвета выбраться. А эта курица весь вечер на лавочке сидела, даже к подругам не пошла. Мне бы додуматься, что не к добру такое смиренье. Да что, одни овцы да поросята на уме были… Поднялся до рассвета да погнал в город. Вернулся уж по темноте, спать завалился…
Ларс слушал это бытописание, скорбно подперев щеку ладонью. Фратсен продолжал:
– С утра смотрю, дочь-то сама не своя. Есть сели – ни ложки не смогла проглотить, кур пошла кормить – все пшено рассыпала. С лица спала, а глаза шальные, точно у кошки. Чего, думаю, с девкой такое? Мать к ней подослал – молчит, будто воды в рот набрала. Ладно, думаю, подождем, что дальше будет. А по сумеркам вчера вышел покурить, слышу: ревет кто-то, ровно выпь на болоте. Что за чудо? Подошел: а это Кара в три ручья заливается…
– Батюшка, – выдавила девица, – не надо…
– Молчи уж, – скрипнул зубами отец. – Не мне надо было «не надо» говорить. Ну, гере ленсман, призналась она. Вместе они ту ночку коротали. Выпускайте парня. Пусть по всей строгости за свое беспутство отвечает! Мы же не оборванцы ротвейденские, где девки от парней до свадьбы по паре детей приживают!
Ларс помолчал, в смущении вертя подвернувшийся под руку карандаш. Девица, багровая, точно свекла, не отрывала взгляда от пола. Вот ведь ситуация…
– Вы понимаете, фрекен… я должен вас допросить…
Фермер кивнул.
– Понимаем, как же. Иначе повез бы я свою курицу позориться…
– Показания будут записаны и… возможно, зачитаны в суде.
Девица протяжно вздохнула, словно из нее живьем тянули жилы. Отец катнул желваки скул.
– Понимаем. Пакостно, да что ж теперь… А может, не понадобится? Может, иным путем дело решим?
Он сделал жест, будто пересчитывал в ладони монеты. Ларс швырнул карандаш на стол и сжал кулаки.
– Еще один такой намек, и вы составите Тильсену компанию в камере! И почему вы так уверены, что он не мог стрелять? Ночь ведь не утро.
Фрекен Кара пробормотала, не отрывая взгляда от половиц:
– Да он все время на сеновале сидел. Я поутру еле встала, а он спал – не разбудишь. Вот я сеновал и заперла. А потом мы с матушкой на службу ушли, так он ждал почти до полудня, покуда я не вернула-а-ась…
Сквозь последние слова прорвались всхлипы. Девица уткнула нос в передник. Ее отец ударил кулаком по коленке.
– Вот ведь, стервец! Ничего! Я ему сначала всю рожу расквашу! Пусть только попробует от свадьбы отвертеться! Господи, с какой швалью придется породниться!
И тут Ларс задал вопрос, который давно вертелся на языке.
– Послушайте, фрекен Кара. А была на Бьерне той ночью серебряная цепочка?
Девица перестала шмыгать носом и уставила глаза на Ларса. Смигнула.
– Не видала я никакой цепочки, гере ленсма-а-а-ан.
И снова залилась слезами.
– Ну, – зловеще произнес Ларс, – теперь что скажешь?
Он хлопнул по столу бумагой, содержавшей в себе скорбные показания фермерской дочери. Бьярне Тильсен поежился. Аксель мстительно посмеивался из-за конторки. Ссадина на его скуле горела яростным багровым цветом.
– Было? – продолжил Ларс.
Парень скривил рот, будто проглотил головастика.
