Текст книги "Пехота"

Автор книги: Мартин Брест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Бэха шла ходко, по своим следам, и вдогонку не летели самолеты и не мчались бронепоезда. Значит, скатались нормально, тьфу-тьфу, сейчас бы не заглохнуть…

– Не заглохнуть бы на поле – и ото было бы заебись. – Спокойный, как всегда, Мастер вышел из-за спины и протянул мне сигарету. – Связь есть?

– Нема, бля, радейку они не услышат, а телефон я ротному отдал. – Я взял сигарету и сунул в рот.

Опять понемногу начал пробирать холод, подул, естественно в лицо, обычный донбасский ветер, я отвернулся, спрятав зажигалку в ладонях… и увидел всю роту. Ну, всех, кто остался.

Меньше десятка человек стояли в полном экипе образца «шо выдали – в то и оделись», некоторые даже в бронешапках, с автоматами. У Санчика на плече висел банальный грязный советский вещмешок, набитый магазинами, Хьюстон баюкал единственную нашу свдшку, а еще у кого-то на руках уютно расположился РПГ-7, чуть старше меня возрастом, вычищенный и смазанный там где надо и где не надо, и даже с выверенным прицелом. Собранные «морковки» торчали из порванного милтековского «типа тактического» рюкзака. Остатки мотопехотной роты, самопроизвольно выстроившиеся возле позиции СПГ, готовились… та непонятно к чему. Просто делали все, что могли сделать сейчас, то, что забилось уже куда-то очень глубоко: «Что бы ни происходило – бери зброю и будь готов хер знает к чему».

Автоматы, ГПшки и РПГ ничего не могли решить в этой ситуации, и все равно вытащенный в армию пересічний мобилизованный как-то очень быстро привыкал к оружию. Я окинул взглядом арсенал, зачем-то потрогал ремень своего автомата, пошатал вставленный магазин и ничего не сказал. А что тут говорить? Люди вышли воевать. Дым сгоревших пороховых рассеялся, но воздух стал наполняться дымом сигарет, словно Донбасс не мог допустить, чтобы его воздух наконец-то, хоть на один день, стал чистым.

– А где Вася-Механ? – задал я с виду невинный вопрос. Бэха спокойно гребла по полю домой, недалеко от меня маячил Немец, кутаясь в жидкий военный бушлат, а значит, шешарик разведки оказался в непосредственной опасности. Вася и его кулек «Алокозай» с ключами на «все» являлись для всей не нашей техники прямой и явной угрозой.

Угроза вылезла из-за пригорка и безмятежно улыбнулась. Вот за что я любил нашего механа, так это за то, что все мечты Васюма были написаны в его маленьких, но честных глазах, и мечты эти были бесхитростны, неприхотливы и оттого еще более прекрасны. В мечтах своих Васюм уже скрутил «лишнее» с чужой машины, поехал вместе со мной в нашу РМТЗ, там вковтнул пиисяшку с механами, потом затеял меновую торговлю, потом еще пиисяшку, пока я бы сидел с равистом и «бил» номера зброи (два автыка «не бились»), потом прошелся бы по автопарку, неслышной тенью возникая возле машин и без стука и звяканья наполняя бусик какими-то грязными железяками, пластмассовыми коробками, фарами, жгутами разноцветных проводов, тросиками и вообще не понятными мне загогулинами. Потом бы мы заехали в магазин, где Вася был бы вознагражден за труды свои праведные и тяжкие литровкой дешевого мерзкого пива за мой счет и дремал бы в продуваемой всеми ветрами машине по пути обратно на террикон. Вася был мечтателем, смертельно опасным для тех машин и механизмов, которые он у себя в своей лохматой голове заносил в раздел «то не наші», и кои честно считал своей законной добычей.

– Я тут, я нічого не брав, – проворковал Вася и улыбнулся. Все заржали… и меня продрало по спине когтями специфического, привычного и опасного звука.

Шшшииииуууу… Раз. Два. Тр…

Мина упала, когда бэхе оставалось метров триста до трассы и пятьсот – до нас. Тяжелая металлическая «рыбка» взметнула замерзшую землю метрах в ста вправо от бэхи, и сразу следующая – чуть ближе. Машина мгновенно вильнула, взревела стареньким двиглом и рванула вперед, к выезду с поля на трассу. Выезд был один, а слева и справа были насыпи… ааа, бля, неважно. Съезд был у сепаров пристрелян, и сейчас там наш флагман бронетехники и приловят.

– Огонь! – Кажется, мы одновременно с Мастером проорали-выплюнули это слово куда-то вверх, и тут же: – Стоп! Дальность тысяча пятьсот, вправо… вправо… ориентир два и вправо полоборота! – Это уже я. Зачем-то. Зачем? Бах! Бах. Еще две мины. Ближе к переезду. Бэха опять вильнула. Так, так… не тупи, Мартин. Зачем я сказал Шматко перенацелить гранатомет?

– АГС! Ориентир два, на все деньги (вот привязалось!). Вали, Иваныч, вали в темпе! Шматко, работай! – А вокруг бегали люди. Слетел плащ с АГСа, закрутился верньер, усатый пожилой Иваныч налег на черные ручки – и АГС часто-часто застучал, вывешивая в эфир череду маленьких злых цилиндриков. Бах! Почему-то одна мина и опять мимо.… И тут я понял, почему скорректировал огонь. Не видно от сепарского опорника переезда, значит что? Правильно. Корректировщик. Скорее всего, те, кто выходил в бочину разведке, не успел их перехватить, «занес хвост», чи как это правильно называется, и вышел на первую посадку, откуда прекрасно были видны и пустое поле, и бэха, и переезд, и передний край нашей позиции. Надо, надо было эту посадку захватывать… бля.

Уходили, кажется, беспрерывно воги, ухнул СПГ… На птур сесть? Нахер, не увижу я нихрена, просто ракету дефицитную потеряю… Косим, косим посадку в лучшем стиле «тупой аватарной пехоты», пытаясь осколочками из насеченной стальной проволоки нащупать теплую кожу сепарских корректировщиков. Вспух разрыв ОГ-9 среди голых черных веток посадки, почти там, где я хотел, сейчас Шматко начнет накидывать… и быстро закончит. Осталось пять выстрелов… уже четыре.

Бах! Опять одна, и в то же место, что и раньше… Может, залегли и не корректируют? Может (Боже, хоть бы так было!), зацепили кого? Ну, бля! Нам бы выиграть сколько – минуту?

Две? По нам они навалят – ну, и нехай, мы вкопанные, бэха, приехавшая в капонир, почти неубиваема, разве что прямым попаданием…

Мне казалось… иногда все это мне казалось. Мне казалось, что улитка на АГС-е менялась, пока воги еще висели в воздухе, мне казалось, что тяжелая железяка едва ползет по полю, мне казалось, что все или замерло, или несется в диком темпе. И еще мне постоянно казалось, что я что-то забыл, упустил, проебал… и на самом деле так оно и было. Мне казалось, что в следующий раз я буду умнее, предусмотрительнее, аккуратней и смелее. Но вот приходил следующий раз – и я снова что-то проебывал, забывал проверить, учесть и запомнить. Бах!.. Туда же… Дебил. Обычный мобилизованный, ни разу не военный, дебил, которому почему-то вдруг в тридцать пять лет доверили кучу людей, зброи, техники и коммандера, который уебал на бэхе на восток, оставив это все на меня. И надо это… как-то вот сейчас выебну… исхитриться и не проебать оказанное высокое, мля, доверие.

И я заорал. Вдруг. И заорали все. Мы кричали, разрывая себе горло, как будто наш крик мог что-то решить в этом отрезке времени и пространства. И бэха, чуть не взлетев, перевалила через переезд, скачком пересекла трассу и вышла на почти прямые двести сорок метров до позиции… Бах… И снова туда же… Орал Шматко, зачем-то роясь в пустом ящике от выстрелов, орал вечно невозмутимый Мастер, набивая ленту для АГС-а, орал Немец, комкающий в ладонях какие-то перчатки, орал наряд, орали все – и в хриплом крике, взлетевшем над взводным опорным пунктом, было такое ощущение счастья, силы, радости и наслаждения жизнью, что смолкло абсолютно все, мир замер в своем вращении, прислушавшись к двум десяткам хриплых голосов, сумевших этим криком достучаться прямо до Бога.

«Живые…» – и Бог благосклонно кивнул, разрешив на этот раз не сдохнуть никому на самом северном укроповском опорнике самого южного сектора «М» в самой красивой на свете стране.

Бэха вильнула крайний раз, выбросила облако черной теплой копоти и как-то очень уж изящно скользнула в капонир.

И все замолчали.

Я смотрел на машину, скользил взглядом по головам, короче, я занимался самым обычным и самым нервным делом на свете – считал людей после боя. Эдакий свой, внутренний и самый важный БЧС.

Сошлось.

… Они уехали уже сильно ближе к ночи. Позади был и ужин, не сильно уж и разносольный, но обильный, и рассказы взахлеб, и потихоньку возвращавшиеся в разговор шуточки про разведку и пехоту, и Сайгон, с обманчиво-сонным видом пивший какое-то ужасающее количество кофе, и их пулеметчик (Келим? Кэлым?), размахивающий руками и смеявшийся после каждой фразы, мелкий их, который с невероятно заговорщицким видом постоянно совал руку за пазуху и лыбящийся, и Вася-Механ, так и не тронувший их шишигу, зато похмеливший ихнего водилу, и сидевший за столом молчащий коммандер, тихонько улыбающийся и курящий одну за одной, и Серега Президент, привычно и голословно обвинявший меня в ебловании в тылу, и я, счастливо соглашавшийся со всеми предъявленными обвинениями. Они уехали в сторону КПВВ, мы проводили машину, гребущую по полю, взглядами и устало пошли к нашему кунгу.

– Теплеет, – сказал коммандер и поежился, – трубу в буржуйке почистить надо, тяги нема ни хера.

– Надо, ага, – согласился я и посмотрел на ранний закат одного совершенно обычного дня совершенно обычной позиционной войны на Донбассе. – Надо, згоден, – и подхватил так и оставшуюся в неприкосновенности мою величайшую военную ценность – медицинский рюкзак.

Где-то в стороне Брезового застучал ДШКМ.

Конец

Сто шестьдесят

1. САЙГОН

…

– Докуч – Докуч – Хуйокуч, – прислонившись спиной к дереву и рассматривая сепарский опорник вдалеке, задумчиво произнес Витя.

– Ясне – Ясне – Хуясне, – задумчиво откликнулся я, рассматривая в трубу пийсятку открывшуюся панораму в вечернем пейзаже.

Воркута улыбался и что-то клацал в планшете. Пулеметчик лежал рядом с пулеметом, закинув ноги на ствол дерева выше головы. Так делают футболисты, чтоб кровь ушла из ног и они не так гудели… Не привык … Как его там?

– Чув, братан, напомни свій позивний.

– Ра-гнар, – по слогам ответил тот, с вызовом смотря прямо в глаза, приготовившись отвечать на колкости.

– Гггги, хто це ще такий? – улыбаясь спросил Витя.

– Вікінг один, ярл Категата, – вместо пулеметчика и без насмешки ответил я.

Воркута попрежнему молчал и что-то делал в планшете.

– Скоро уходим? – спросил Рагнар.

– А шо, устал лежать?

– Нет, просто не понимаю…

– Я уже більше года ніхуя не понімаю, шо тут роблю, того мовчи, бо отвєтів нема ні в кого на цей вопрос.

– Гигиггиииии, – заржал Витя.

Воркута все так же молча что-то делал в планшете.

– Скільки тобі год? – спросил я.

– Двадцать шесть.

– Женатий?

– Развожусь.

– Добро пожаловать в клуб, бро, – грустно улыбнулся я.

– Гигггги, – отозвался Витя и продолжил: – У мене нєєє, мене Танюха с Сонєчкой ждуть, скоро поїду.

– Вітя.

– А, шо?

– Помовч, пожалуйста.

– А шо… а, ага, я поняв, – дошло до Витька, и он взял трубу посмотреть на абизян, стоя на коленях на краю зеленки.

– Уууууух, сука, я б їм РПГ прямо в оте вікно закинув би … Да, Сірьожка?

– Нєт, Вітя, во-первих, ти рагуль і не попадеш, а во-вторих, нам тут так настукають хуєм по лбу, шо хуй учешем отсюда, – ответил я, не переставая рассматривать пулеметчика. Обычный контрач «новой волны». Откуда-то перевелся, четвертый месяц в армии, из которых два месяца учебки и две недели у нас. Интеллигентный молодой человек с киевской области, которому ноутбук куда больше к лицу, чем стоящий рядом ПКМ. Но один наш пулеметчик поехал шлюх пороть… (даже хату с джакузи снял и такси с чеком в 400 грн. до города оплатил). Второй в отпуске. Того ты, Рагнарушка, и с нами.

А так бы хер, на шлагбауме сидел.

Пулеметчик кусал нижнюю губу, все так же лежа на земле.

– Шо, братан, про жінку думаєш? До пізди ти їй, єслі до розвода дошло. Компрендо? – спросил я и искренне улыбнулся, смотря ему прямо в глаза:

– Их бин кранк, – ответил он. – На голову.

– То ти ще Вітю харашо не узнав, – лыбился я.

Как в подтверждение моих слов, за жидкой зеленью кустов в «ленточке» донеслось блаженное «гиииигиги» Витька и журчание ручья.

– Я закінчив, – сказал Воркута, застегивая подсумок с планшетом.

– Окєєєєй. Рагнар, в тебе случайно не лайф?

– Лайф. И номер скрыт.

– Прєлєсть яка, набери мені ноль-пійсят…

Лайф брал, и брал хорошо. Больше ничего и не работало. Четыре длинных гудка и удивленное:

– Альооо.

– Це Сайгон.

– О, прівєт опять.

– Прівєт-прівєт. Ми всьо, карочє, вже петлять собираємся.

– За вами виїзжать?

– Нє, тут свої в пєхоті сказали бусіком привезуть. Каністру солярки зільєм їм і повечеряєм.

– Заєбісь.

– Чув… А можна…

– … Шоб Вітя уїбав з шайтан-труби? Нєльзя.

– Та я просто подумав…

– … Шо можна уїбать і вскрить їх огнєві точки? Нє, не нада.

– Рева, блядь, та тут до своїх – восємсот метрів, ми в'їбем і вже через пять минут будем в бліндажі кофе пить.

– Зачєм?

– Ну, він же нить не перестане.

– Хай в'їбе. Тільки верніться.

– Сер, єсть, сер, – бодро крякнул я и положил трубку.

Рагнар подтянул РПСку с подсумком на один короб с аптечкой и сухаркой и протянул руку за телефоном. Воркута вытирал руки об штаны. Витя вышел из-за кустов на «нашу» сторону зеленки:

– Ну шо, Сєрьожка, я заряжаю? – спросил он.

– Їбаш, парєнь, – зло усмехнулся я и продолжил: – Вітя хуяре і давим на лабутени. Воркута первий, потом я. Рагнар підеш із Вітьой, подивишся чи попав у вікно. Уйдеш послєднім. Можеш, якшо є бажання, отгрузить з півкороба – хуярь. Я не был и не считал себя командиром, поэтому, когда мой тон становился похожим на приказной, пользовался одной НЛП-уловкой вносящей эффект совещательности в сказанное.

– Добре? – вот теперь закончил я. Все агакнули и кивнули головой.

– Та хулі там в те вікно попадать, – бурчал Витя, подбирая с земли РПГ.

– Вітя, хуй ти попадеш в нього.

– Хехееееее. Забйом, зьома?

– На шашлик? – предложил я.

– Да. Для всіх пацанів шо тут, – ответил Витя.

– Всьо. Рішили. Тільки бистро.

Витя с пулеметчиком скрылись между веток, а мы с Воркутой начали идти в сторону своих.

– Не попáде, – скептически предположил Воркута.

– Та похуй, – ответил я.

– Ти нáщо тому дурачку дозволив стріляти?

– Йому хєрово, хай пар сбросе трохан.

Через десять секунд жахнула шайтан-труба и коротко застрекотал «покемон» Рагнара.

На часах было 19:08 и 23 секунды.

2. РАГНАР

А вот теперь – на лыжи и додому. Сильно-сильно, быстро-быстро. И спасибо тому человеку, который придумал ручку на ПКМе.

Вот всегда в такие моменты я думал «нахрена я столько курю»? Воздух с шипением и мерзким привкусом выливался из легких при каждом шаге, дыхание сбилось после первых метров и не восстановится, кажись, никогда. Ветка, ветка… С треском расцепилась липучка «корсара», и броник зателепался слева, хлопая боковушкой по ноге. Ттттвою же ж мммать! Впереди Витя как-то ловко нырял под ветки, и даже труба гранатомета, кажется, вообще ему не мешала. Вот всегда в такие моменты…

Так, все, не п.зди сам себе под руку. Не было у тебя раньше «таких моментов». Это – первый. То есть, ты, братец мой Рагнарушка, первый раз в жизни стрелял во врага. Что чувствуешь, яхонтовый мой? Одышку, одышку я чувствую. И еще – злюсь, потому что минуту назад я крепко протупил.

Прям на бегу Витя обернулся и широко улыбнулся, даже помахал мне трубой. Нет, он точно на голову вдаренный… Так, я по привычке думаю во время важного – совсем на другую тему. Во-первых, я втулил двумя очередями почти полсотни. Отак, «на расплав ствола», хотя даже мне, админу, ясно, что стрелять надо короткими. Но я поторопился. А во-вторых, я вроде как ни хера не попал… Точнее так: я попал в человека, это я видел точно, но вот так, высандалив полкоробки в одну дергающуюся зеленую фигурку, – что мне мешало привстать и сделать еще несколько выстрелов? Чуть левее его, перед узкой бетонной плитой, у них стоял…

Витя вдруг рухнул прямо там, где был, и я тут же тормознул, взрыхлив ботинками подсохший грунт, и тяжко завалился на бок, звякнув пулеметом.

«Триста один, триста два, триста три, триста четыре, триста пять…» – а взрыва не было. Значит, не растяжка. Я стал на колено, схватил за ручку ПКМ и поднялся. Где Витя? Что за шелест…

Бах! Бах-бах-бах-бах-бах-бах! Сверху посыпались мелкие веточки. Мне бы тут скорчиться-распластаться на дне какой-нибудь ямки или хотя бы возле дерева, но я продолжал почему-то стоять. Больно. Не очень, но больно. Если не трогать рукой… Я тронул, конечно же. Там, где расстегнулся «корсар», бысто-быстро набухало мокрым. И ниже еще, на ноге. И на жопе, кажись, тоже.

… у них стоял АГС. И мне ничего не стоило подняться чуть повыше и – хоть бы даже и с рук – нащупать струей пуль гранатомет. Мог ведь, да? Мог?

А теперь этот АГС меня, кажись… Впереди поднялся Витя, оглянулся, увидел меня стоящим, махнул рукой и выскочил на поле. И вот тогда я упал. Задергало-закололо справа, вдруг внутри меня шевельнулись десятки острых ежиков, и стало больно. Дебил. Пострелять захотелось. Пострелял? Молодец. Помаши Вите на прощанье, пока он поймет, что я за ним не бегу, пока вернется… То я, наверное, уже и закончусь тут.

Кровь очень быстро набиралась в лужу, я лежал между двух деревьев, нелепо подогнув ноги, в узкой посадке между трассой «Донецк – Мариуполь» и Ясным, и единственное, что мешало сейчас сепарам увидеть меня, – это малюсенькие листочки на обычных донбасских акациях. Смешно, кстати – я считал мои выстрелы. Зачем? Попал-то первым, а остальные – просто всаживал. Сколько там? Сорок, вроде. Значит, в ленте осталось шестьдесят, и еще короб. И еще… аааа нет, эти ленты были у Воркуты. Воркута ушел? Ушел. А ты лежишь тут, бо тебе мозгов не хватило на то, чтобы не стрелять по дурости. Ну и в АГС попасть. Ну да, конечно, в «Колл оф Дьюти» в оружие не стреляют. Ну, так там и крови нет. Танька боится крови…

Раздался уже знакомый шелест. Я закрыл глаза и зачем-то закрыл рукой горло.

Оставалось сто шестьдесят патронов. ВОГи легли за мной.

3. РАГНАР

Думай, думай.

Походу, два моих любимых слова – это «думай» и «ладно». Я нашел в аптечке четыре таблетки солпадеина и две кетанова, с трудом проглотил все и застыл в дурацкой позе, приподнявшись над прошлогодними прелыми листьями. Я постоянно щурился, хотя солнце было прямо за мной, и хрен они меня увидят в этой прекрасной, прям замечательной посадочке. Так, шо у нас?

Голова закружилась, и рука, на которую опирался, вдруг задрожала. Не держит ни хрена. Меня не удержит. А пулемет? Я почти упал на спину и зашипел. Броник давил на живот, сбившись под шею. Разлепить вторую липучку, сбросить его нахер, оставшись в рпс-ке. Каску бы надеть обратно, но это потом.

Ладно.

Смотри сюда. Сейчас ты, допустим, закуришь (хотя нельзя, поэтому хоть помечтаешь про горький вкус сигареты) и прикинешь, что делать.

Группа ушла на позиции. До них… сколько? Кило, может меньше. Наверняка меньше. То есть, дойдут за пять минут. Думаем… Витя их догнал, так? Скорее всего. Значит, сейчас они думают, как вернуться. А вот те, что от сепарской позиции налево пошли, те зайдут во фланг и покосят группу на подходе ко мне. И АГС скорректируют.

Но откуда сепары решили, что группа вернется? Потому что они знают, что я – здесь. Откуда?

Нет, ни хера они не знают, знали – расчесали бы еще раз АГСом, вот так, на все деньги.

Про меня не знают, но думают, что группа вернется. Почему?

Тю. Тупой. Да нипочему. Они просто думают, что группа не ушла. То есть, еще раз. Сепары решили, что группа не ушла. Почему? А хрен его знает. И теперь они сядут во фланг и покосят в бочину подходящих за мной пацанов. Не, они сначала удивятся, почему группа идет «к», а не «от», но то уже значения не имеет. Значит, что? Значит, звонить.

Я вытащил скользкими пальцами мой хуавей из нарукавного кармана. Набрал Сайгона. Вне зоны. Ну, логично, здесь ничего, кроме лайфа, не берет. Тогда – последний набранный, это взводный, Рева.

Рева не брал трубку. Смску? А что написать? Героическое «не возвращайтесь за мной»? Тогда есть шанс, что сепары посидят до темноты, а посадку мою пойдут проверять только завтра. То есть, ночью можно будет уйти. Если смогу. Но я смогу. В апреле рано темнеет, тут херня осталась.

А если не послушаются? Тогда получат в бочину, а я все равно ночью выйду, если крови много не потеряю.

Чего холодно так, а?

… На часах было 19:14:11. Тогда еще было неизвестно, что суперметкий пулеметчик я не попал в АГС, зато прошелся очередью по трем запасным «улиткам», и теперь сепары судорожно набивали ленту в единственно целой.

Я плюнул и написал Реве:

«Це Рагнар 300 в крайней посадке. Не идить за мной, сепары пасут. Ночью сам выйду».

Они не послушались. Да я этого и не ждал.

Ладно. Проклятое «ладно». Принимай решение, ярл Каттегата. Тихаримся, и нехай пацаны, которых я едва знаю, сами разбираются, чай, не маленькие. Или палиться, работая с «покемона» по сепарам? Если начну стрелять – все, я не жилец. Группа за мной тогда по-любому не дойдет, это не кино. Вертолет не прилетит, танк не приедет. Спасай себя, Рагнарушка, не парь себе мозги.

Покурить бы. Всё, решил?

И я понял, что, на самом деле, решил все еще раньше. Тогда, когда решил пойти в армию. Так хера я тогда ною?

Ползти на другой край посадки – это загнать в дырки побольше грязи. Треба как-то на карачках, что ли…

… Ирка ходить долго не хотела. Гасала на четвереньках, и все ее устраивало, а вот на ноги – ни в какую. Ленка тогда истерила сильно, мы мотались по врачам, платили, опять мотались, опять платили, покупали какие-то ходунки. Ну как «мы»? Ленка моталась, отпрашиваясь с работы, а я как раз нашел подработку, поднимать и настраивать сетки.

Пропадал сутками. Это была зима пятнадцатого, с работой по профилю в Белой Церкви было плохо, с деньгами у нашей семьи – тем более.

Ну кто сейчас проверяет почтовые ящики? Ну, раз в полгода, максимум. Ну, я и проверил. В замызганом синем железном чреве лежала рекламная газета, два неоплаченных счета и – повестка.

Чччерт, а я вот себя переоценил, кажись. Башка кружится, а это я только хилую посадку в четыре дерева переполз, волоча за собой пулемет.

Короче… Короче, прямо скажу – зассал я. Ленка кричала, Ирка плакала, потом наоборот… Мама побледнела… Короче, я не пошел. Не пошёл – и все. Сказал себе: «Сейчас не время, дома дел куча, потом. Я потом схожу».

И не пошел.

Миха, сосед сверху, смешливый и дурнуватый, пошел. Зассал я? Или заботился о семье?

Молодец. Хорошо позаботился.

Через год все стало как-то выправляться, и я перестал занимать деньги до зарплаты. Я их случайно спалил, пидора этого и Ленку. Ленка много смеялась и пила мохито, такой, очень белоцерковский, но ей, наверное, нравилось. Он ездил на синей камрюхе, а я – на желтом троллейбусе, и все дальнейшее было делом времени. Белка – город маленький.

И тогда я нажрался. В говно, в сопли, в слезы и отходняки. Отходняки прошли, вместе с ними позади осталась работа, деньги, смерть Михи под Дебальцево и смысл жизни.

Ирку жалко. Хотя она еще малютка, забудет. Ленка… Ленке похеру.

… Так, я с этой стороны посадки палюсь. Та ну и хер. По моим прикидкам – именно сейчас Сайгон с пацанами должны вернуться. Я расцепил сошки и взгромоздил тяжелый, заляпанный темно-красной кровью «покемон» на маленький бугорок. Развернулся вдоль посадки. Царапая пальцами, вытянул из тугого подсумка запасной короб. Быстро холодало… Или это меня так морозит?

Лег, вытянувшись за пулеметом. Ччерт, а каску я там забыл.

Вот дебил. Тебя сейчас убьют, а ты про каску думаешь.

На часах было 19:17, а секунды я опять не посмотрел. Зато смотрел на смартфон. Почти полгода прошло, а телефон Ленки до сих пор стоял на быстром наборе.

4. БОЦМАН

Малой трусил впереди, оскальзываясь на корнях, я шел вторым, хотя должен был быть последним. Привычка, мля. Сзади Сява постоянно толкался и пыхтел, и мне казалось, что его прокуренное дыхание, с клокотавшими бульканиями, разносится на всю темную пустую посадку.

Мы шли правее, то есть, севернее. Надо было метров триста пробежать по нашему кривому окопу, ну, или по траншее, и это было просто, невзирая на грязь и пустые склизкие банки. Небо затягивалось темным, может, дождь скоро будет, а дождь – это херово. Надо успеть выбраться на наш край, а от него рвануть быстро-быстро в посадку, там упасть в удобных голых кустиках и ждать. На перебежке нас могли спалить, но тут уж, как повезет. А могут и не спалить, и тогда все нормально пройдет. Заляжем красиво, че я, зря пулемет вместо АКС-а взял?

Ну, самому себе… Мля, Сява, та харэ толкаться! … Так вот. Не пизди самому себе, Боря, пэкээма ты взял, потому что на АКС-е нагнулся подствольник. Нехер было на Батином дне рождения дурковать и херачить полста ВОГов. За два дня – хер забил, не разобрал. Так и как его разбирать? Вот и взял пулемет, и даже Батин «СМЕРШ» надел, на нем подсумок под коробку есть. Коробка, новомодная, из ткани, хлопала по ляжке, разгрузка, сильно большая, телепалась на бронике, сзади пацаны давили «Гарсингами» рыжеватую землю.

Малой стал, и я, задумавшись, въехал в него башкой. Сзади в меня ткнулся огромный Сява, потом еще и еще – и вся наша толпа остановилась в этой долбаной траншее. Траншея закончилась, и Малой, смешно вытянув шею и зачем-то растянув беззубый рот в щербатую улыбку, рассматривал посадку.

Мимо меня протолкнулся Клим и стал рядом с Малым. Клим был за командира в этой поспехом собранной толпе, и уже одно это вселяло надежду. Клим мало бухал, был худым, высоким и каким-то нескладным, но очень толковым. Наколки, перстни, темные руки с огромными ладонями, и светлые-светлые, будто выцветшие, голубые глаза буровили посадку почище термовизора. Надеюсь, ща он махнет, и мы все повернем назад, и все будет нормально, два дня ж до ротации, хера тут геройствовать?

Не махнул. Толкнул плечом Малого, и тот, закинув автомат на плечо и изо всех сил гребя новыми ботинками, полез из траншеи на поле. За ним двинулся я, потом Клим, а потом на поле выбрались и остальные супервоенные.

Я оглянулся. Дебилы, мля. По всем правилам, полученным еще в Советской Армии и подкрепленным полугодом на Донбассе, нам нужно было двигаться ползком, ну, или хотя бы на карачках, пересекая эти триста метров с большими паузами, но… Всегда было это «но» и «впадлу». Поэтому мы, чуть не наступая друг на друга, шумяшей, топающей и звякающей толпой неслись к редким деревьям. Ох, спалят нас, ох, спалят… А может, это и неплохо, что спалят. Всех же сразу не завалят, ну, не должны, в натуре, и остальные тут же вернутся домой. Два дня до ротации. Хоть бы дождь не пошел.

Кто-то где-то когда-то сказал, что дождь – лучший друг диверсанта. Типа, если пошел дождь, то постовые нихера не видят, и ДРГ прям-таки толпами ходят по тылам. Херня это все. На Донбассе дождь – это по три кило грязюки на каждом ботинке, захэкиваешься уже через сто метров, до сортира дойти проблема, не то шо до противника. Не воюет никто по дождю, максимум – так, пострелять по черточкам чужих траншей, и опять в тепло, в сухость… в относительную сухость блиндажей и полуразбитых домов, к кошкам, собакам и мышам. Интересно, а у врага мыши есть? Та по-любому есть. И ненавидит он их точно так же, как и мы.

Малой влетел в посадку, ткнулся плечом в хилый ствол акации, заставив верхушку качнуться, и тут же заработал подзатыльник от меня. Повернули налево, первым пошел Сява, раздвигая нечастые голые ветки как-то удивительно аккуратно и проскальзывая между ними всей своей огромной тушей. Сзади зашушукались, Клим тут же обернулся и внимательно посмотрел. Шушуканье смолкло.

Вот он, клинышек кустов из посадки – на следующее поле. Мой выход, мой и Бубны, у меня пулемет, а у него СВД. Скоро стемнеет, и нахера нам СВД, непонятно, но все-таки… Пусть будет.

Бубна, маленький и толстый, тут же скинул каску, аккуратно пристроил ее под дерево, не чинясь, лег на пузо и пополз в кусты. Я вытащил из подсумка короб, сбросил СМЕРШ и остался в одном бронике и каске. Опустился на колени, положив пулемет на спину, взял в руки мягкий новомодный короб и, неудобно сóвая локтями и отставив жопу, заполз в кусты, что тут ползти, метров пять. Но земли на одежду набрал, да куда ж без этого. Стянул холодный ПКМ и на боку, стараясь не сильно ворочаться, разложил сошки. Не, надо сместиться, куст закрывает… вот, теперь норм. Отлично. Пятьсот метров поля до следующей посадки отсюда, сбоку, просматривались отлично. Ну, пока светло. По темноте будет хреново, поэтому у Бубны вместе с СВД есть и теплак. Он смотрит – я стреляю. Если придется. Ой, чую придется.

Чччерт. Курить хочется, но тут хер покуришь. Ладно, потом накурюсь, думаю, мы тут ненадолго. Я опять заворочался, раскачивая кусты. Блин… Ладно, надеюсь, они не заметили. Клим молча махал руками, распределяя людей, и через пару минут все девять человек, пыхтя и шурша ветками, толкая деревья, как-то расселись вдоль посадки. Короче! Нормально все будет, не мандражируй, Боря! Справа, лежащий в паре метров Бубна повернул ко мне круглое лицо и подмигнул. Обмотанный какой-то тряпкой ствол СВД тихонько рыскал, прощупывая белорусской оптикой незасеянное три года поле, по которому скоро должны будут идти хохлы.

В двух с половиной сотнях метров на качание кустов и деревьев смотрел, валяясь в медленно натекающей луже собственной крови, один из этих хохлов – Рагнар.

5. РАГНАР

Номер Ленки до сих пор был на быстром наборе. Конечно же, я не позвонил. Привет там, как дела, че звонишь. Ирку услышать? Так она у бабушки… Ну, вот и поговорили. Нахер нужны такие разговоры?

Маме позвонить… Мама дома уже, наверное…

Бля! Да что ж за херня такая? Дохнуть собрался, сука, блядь, ярл Каттегата? Звонить маме, прощаться? Шоб мама с инфарктом, а ты тут весь в печальном образе? Ебнулся, блядь, совсем на своей печальке? В армию пошел себе доказать, а как прищемило – маме звонить? Нахер пошел. Нахер, бегом, это, блядь, душевные терзания! Открой глаза и смотри, героический герой, свичечка, блядь, крапка, гиф! Дебил!

Я выдохнул. Фуууух… отэто пробрало, аж голова закружилась, в глазах мелькают-раскачиваются какие-то… Стоооп. То не в глазах. Шо, не привиделось? Есть?

Впереди, на краю моей же посадки, метрах в трехстах мелькнула чья-то бочина. Сбочинил чувак, бгггг, засветился. Качнулись кусты раз, потом другой… Ага. Вот значит как – они вылезают в кусты на поле, а остальные… остальные по посадке растянутся, ко мне ближе. Сюда они не пойдут, думают, шо здесь группа, а не один калека с одним «покемоном»… Так что делать-то? Палить себя или нет?

И вдруг стало совсем просто. Я даже перевалился на спину, тяжело упал на скользкие прошлогодние листья, зашарил рукой в нарукавном… Слушай, а солпадеин работает, боль утихла, только дергает немного. Небо… Я сделал то, что делал уже много тысяч раз – сунул в рот сигарету «РотмансДэми», почиркал оранжевой покоцанной зажигалкой, затянулся глубоко-глубоко и с силой выдохнул дым в низкое небо Донбасса. Небо было красивым.