Текст книги "Ночной полдник"
Автор книги: Марта Акоста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Минут десять я колесила по окрестностям в поисках места для парковки. Когда одно из мест напротив дома Мерседес освободилось, я сочла это хорошим знаком. Отперев парадную дверь, я принялась затаскивать свои вещи наверх, в уютную квартирку.
Несмотря на эклектичный набор мебели, квартира Мерседес, украшенная настоящими гравюрами и отделанная в теплых тонах, выглядела очень симпатично. Здесь умещалось все, и у каждой вещи было свое место.
У Мерседес я почувствовала себя так, будто нахожусь на пороге озарения. Мерседес отличается рациональным, спокойным отношением к жизни и обязательно поможет разобраться и со вспышкой гнева Освальда, и с ковыляющими фанатиками, и с альбиносами-алтарниками, и с жутковатыми костюмированными спектаклями, и с сумасшедшими женщинами, желающими отделаться от очаровательных девушек своего сына. Она наверняка скажет, что я слишком эмоциональна, подозрительна и неуверенна в себе. С ней мир снова станет прекрасным.
Я включила аудиосистему, и комната наполнилась музыкой. После нескольких секунд напряженных размышлений я таки узнала трепетную «Дальневосточную сюиту» Эллингтона. [33]33
Эллингтон, Эдвард Кеннеди «Дюк» (1899–1974) – афро-американский джазовый музыкант, композитор, пианист.
[Закрыть]Будучи дочерью профессиональных музыкантов, специалистов в области этнической музыки. Мерседес не пожалела времени на мое музыкальное образование.
«Пап-па-паа-паа-паа», – как могла подпевала я Эллингтону, распаковывая свои вещи и заваривая чай дарджилинг, а потом стала звонить друзьям – поведать том, что я наконец-то обзавелась собственным телефоном. Когда они спрашивали, как идут дела с моим парнем, я отвечала, что все замечательно.
В спальне у Мерседес возле одной из стен стоял длинный стол с тремя компьютерами. Она была помешана на них и втайне развлекалась хакерством. Впрочем, своими способностями она пользовалась не из злых побуждений, а для добрых дел – именно она помогла вырвать меня из подлой ловушки, которую подстроил ОТБРОС.
Повесив свое платье в шкаф Мерседес, я пошла в ванную взглянуть, нет ли у моей подруги каких-нибудь новых косметических средств. Там нашелся флакон туалетной воды «Наваждение» от Кляйна, который, судя по всему, еще ни разу не использовали. Я побрызгала воздух, а потом прошла через него.
Хотя домашний уют в этом районе стали ценить гораздо выше, бандитизм здесь по-прежнему находился на опасной отметке. Когда я вышла на улицу, чтобы прикупить что-нибудь на ужин, на углу соседней улицы дрались мексиканские бандюки, все очень грозные, с черными татуировками и в идеально выглаженных брюках. Я перешла на другую сторону улицы, наглухо застегнула свой жакет, чтобы они не увидели чего лишнего, и двинулась дальше, глядя строго вперед.
На улице показалась полицейская патрульная машина, и мужики куда-то убрались.
Моя любимая такерия [34]34
Мексиканская закусочная, где можно отведать тако (мексиканский пирожок из кукурузной лепешки с начинкой из рубленого мяса, томатов, сыра и салатных листьев) и буррито (кукурузная лепешка, свернутая пирожком, с начинкой из жареных бобов и острого соуса).
[Закрыть]находится в шести кварталах от дома Мерседес, среди прочих кафе, ресторанов, баров и маленьких магазинчиков. Поскольку моя книжка в обложке так и не высохла, мне была необходима другая. Сначала я думала купить еще какой-нибудь роман Шарлотты Бронте, но потом откопала потрепанное издание «Возвращения в Брайдсхед» Ивлина Во в переплете.
Я купила несколько тако и орчату [35]35
Орчата (horchata) (исп.)– традиционный латиноамериканский и испанский прохладительный напиток из земляного миндаля с добавлением сахара.
[Закрыть]и, вернувшись в квартиру Мерседес, принялась за чтение и еду. Это отшельническое занятие обычно приносит мне удовольствие, но мысли как-то не задерживались на герое книги Себастьяне Флайте, а постоянно возвращались к хорошо известному мне Себастьяну, ОТБРОСу. Жизнь порой таким образом вторгается в литературу. Себастьян всегда казался мне очень красивым и умным, и я никак не могла предположить в нем моральное разложение. Я считала, что любовь способна преодолеть все классовые и культурные различия.
Читая о нравственном падении Себастьяна Флайта, я в очередной раз скорбела о том, что ОТБРОС утратил свое душевное здоровье.
Тревожные мысли сновали в моей голове, словно жучки, неся с собой какие-то обрывочные сведения.
Я отмахнулась от них, равно как и от предположения, что я могла точно так же обмануться в Освальде.
Когда я отштукатурила лицо вечерним макияжем, намазала волосы гелем, а потом сбрызнула их лаком так, чтобы объем увеличился вдвое, время уже было позднее. Я немного прошлась по улице, а потом наняла такси, что было гораздо проще, чем самой вести машину в центр.
Клуб Мерседес располагается в мрачном районе, состоящем из нескольких дешевых гостиниц с постоянными жильцами, бесплатной столовой для неимущих, стрип-клубов и крошечных вьетнамских закусочных. Снаружи здание клуба было абсолютно черным, а название «Мой подвальчик» складывалось из мелких красных буковок. Несколько человек в потрепанных деловых костюмах покуривали на тротуаре, а внутри ухала музыка.
Вышибала Денни улыбнулся, увидев, как я вылезаю из такси, но, судя по морщинке между бровями, он был напряжен.
– Привет, девочка, рад тебя видеть. Дай же мне сладенького.
Ленни всегда злоупотреблял объятиями, и сегодняшний вечер не был исключением. Схватив меня за пятую точку, он как следует помял ее.
– Да и потрогать тебя рад, особенно, когда есть за что.
Я отстранилась, чтобы Ленни перестал меня ощупывать.
Он обрился наголо. Я провела рукой по темной блестящей макушке.
– Когда ты это сделал?
– Когда там стало больше кожи, чем волос. Что скажешь?
– Сексуально, Денни. Все группи будут твоими.
– Ха! Группи. Только моей жене этого не говори. – Он подмигнул. Денни был женат на служительнице церкви.
Войдя в фойе клуба, я помахала рукой гардеробщице и вошла в основной зал. Там я постояла несколько минут, чтобы глаза привыкли к темноте, а уши – к шуму. Кроме обычных рокерских типажей, в группе наличествовали саксофонист, двое парней, игравших на удах, [36]36
Уд – арабская лютня.
[Закрыть]один с конгой и еще кто-то с диджериду. [37]37
Духовой инструмент австралийских аборигенов, один из старейших в мире.
[Закрыть]
Такое вроде бы сочетаться не может. Солист визжал, а сама песня сначала впала в абсолютный диссонанс, но потом вдруг оказалась вполне гармоничной. Я не смогла понять ни стиля, ни слов песни. Впрочем, это было необязательно. Волны музыки наполнили все мое существо. Остальное не имело значения. Мне хотелось броситься в толпу участников корпоративной вечеринки – извивающихся типов с остекленевшими глазами, но сначала нужно было поздороваться с Мерседес.
На лестнице я наткнулась на трех человек, которые вытворяли нечто такое, что, по моему мнению, явно запрещалось корпоративными правилами. Они меня даже не заметили. Мерседес я обнаружила на балконе, возле пульта звукорежиссера. Она была явно взволнована – приветствовав меня быстрым abrazo, [38]38
Объятием (исп.).
[Закрыть]Мерседес снова обратила свой взор вниз, на зал.
– Ой, какая прическа! Очень симпатично, – одобрила я, коснувшись маленьких аккуратных дредов.
Мерседес отдернула голову.
– No mе moleste, [39]39
Не приставай ко мне (исп.).
[Закрыть]– отозвалась она. – Не видишь, что ли, что внизу происходит!
– Эта группа здорово зажигает. Я раньше ничего подобного не слышала.
– С ними одни проблемы.
– Люди веселятся – что в этом плохого?
– Этнические ритмы имитируют биение сердца, так же как и музыка транс, а тут еще и рок-составляющая. Народ слетает с катушек.
Внизу разбилось стекло. Молодой человек в костюме, вскочив на стойку бара, принялся срывать с себя одежду и выть. Взлетевшая в воздух туфля-шпилька стукнула его по голове. Он упал в толпу.
– О черт, только не это! – сердито воскликнула Мерседес. – Задаток этого не покроет. – Обратившись ко мне, она добавила: – Наверное, тебе лучше уйти отсюда.
– Но я ведь еще не танцевала.
Две женщины с криками взобрались на сцену и принялись стягивать джинсы с вокалиста. Мерседес схватила рацию и помчалась вниз. Толпа подняла на руках мужчину, который недавно раздевался на барной стойке. Судя по виду, он был без сознания. Помахав звукорежиссеру, я тоже спустилась вниз. Один мужик обрызгивал толпу пеной из огнетушителя, а какая-то женщина, вскочив ему на спину, принялась его мутузить.
Такого побоища в «Моем подвальчике» я еще не видела, но особенно поражало то, что за плечами учинивших его хулиганов были не судимости, а дипломы бизнес-школ.
Сжимая в руке рацию, в клуб притопал Денни. Он приложил губы к моему уху и проговорил:
– Тебе лучше смыться отсюда. Полицейские уже едут. – А в рацию проорал: – Выруби их немедленно!
Свет на сцене погас, оставив группу в темноте; усилители заглохли. Денни и другой вышибала стали подпихивать кричащую и громко хохочущую публику к выходу, приговаривая:
– Выходим! Выходим!
Изумленные люди сначала послушно двигались к двери, но потом поворачивались и возвращались на танцпол. Я пробралась сквозь толпу и вышла на улицу. Когда я садилась в такси, к зданию уже подъехали полиция и «скорая».
Как только Мерседес приехала домой, я приготовила для нее ванну, в которую налила изрядное количество геля-пены с запахом жимолости. Потом я направилась на кухню, решенную в тонах карибской синевы, и открыла бутылку цинфанделя, которую привезла с собой. Наполнив два бокала, я отнесла один Мерседес в ванную.
Потом я взяла в руки книгу и, уютно устроившись на диване, постепенно погрузилась в чтение; вскоре звуки города перестали для меня существовать, и я окончательно позабыла, где нахожусь. Поэтому, когда перед моими глазами возник большой светлый силуэт, я вскрикнула и запустила книгой в призрак. Однако привидение удивительным образом трансформировалось в Мерседес, одетую в светло-коралловый стеганый халат.
– Это еще что за… – проворчала она, одарив меня сердитым взглядом.
– Извини! – Я перевела дух и объяснила:
– Это я от неожиданности.
Она покачала головой, заставив дреды попрыгать.
– Вечно ты со своими книгами! – Она подняла роман и сунула мне в руки.
Кожа у Мерседес карамельного оттенка, с россыпью веснушек, а черты лица открытые и простые. Телосложение у нее крепкое, рост – чуть выше среднего. Красавицей Мерседес не назовешь – ей не хватает изящества, она никогда не красится, да и женскими чарами пользоваться не умеет, однако это не мешает многим музыкантам и их директорам ухаживать за ней.
Мерседес плюхнулась на диван и вздохнула.
– Что ж, думаю, мне возместят ущерб. Финансовый директор компании пообещал за все заплатить. Он сейчас улаживает дела с полицейскими.
– Звучит неплохо.
Мерседес пожала плечами.
– Эту группу я больше приглашать не буду. Теперь я понимаю, почему они называются «Дервиши».
– Кстати, о сумасшедших. Я хотела поговорить с тобой кое о чем. У меня слегка крышу снесло.
– Ты прожила целый год с компанией вампиров, а крышу у тебя снесло только сейчас?
– Почему ты по-прежнему называешь их вампирами?
– Я не из тех, кто отрекается от своей индивидуальности.
– Давай не будем копаться в семантике. У нас с Освальдом перед его отъездом произошла серьезная ссора.
– Ссора – умора. Это обязательно обсуждать сегодня?
– Да, – ответила я, снова наполняя наши бокалы. – Я рассказывала тебе, что вампиры устроили что-то вроде вечеринки в честь малышки? Да, кстати, ее имя Элизабет, а мы зовем ее Либби.
Я поведала Мерседес о том, как совершенно случайно обнаружила в ограде смотровое отверстие, «ну, как если бы ты нашла хакерский вход в компьютерную программу», и о том, что увидела; доложила о мерзкой и бессовестной яйцеголовой твари, о близком контакте с особью из рода матерей и об ужасном поведении Освальда.
Когда я закончила, Мерседес примерно с минуту молча смотрела на меня, а потом сказала:
– Вот поэтому я люблю жить одна. Я пошла спать.
– И тебе нечего сказать об этой кошмарной ситуации?
– Мне нравятся твои друзья, особенно Гэбриел, но, как сказала бы моя мама, hay gato encerrado. [40]40
Что-то здесь нечисто. Букв.: «Здесь заперта кошка» (исп.).
[Закрыть]
– Твои кубинские поговорки понять просто невозможно. Что значит – здесь заперта кошка?
– У вампиров есть большие тайны. Зачем им рассказывать тебе обо всем – а вдруг ты слиняешь от Освальда, как только страсть перегорит?
– В тебе нет ни капли романтики, я еще таких людей не встречала. Если забыть об этой ссоре, мы с Освальдом безумно счастливы вместе.
– Ну да, и поэтому ты едва сдерживаешь слезы. Чем это, черт возьми, занимались его родственнички, и почему ты собираешься на свидание с Иэном?
– Никакое это не свидание! Иэн, он и есть Иэн. Я не сказала об этом Освальду просто по той причине, что не хотела ссориться по пустякам. А он не рассказал мне о церемонии, потому что… потому что они не привыкли к чужакам.
– Не будь такой tontа. [41]41
Бестолковой (исп.).
[Закрыть]
– Я не бестолковая. Я готова идти на уступки и понимать других. Тебе стоит попробовать.
– Не сомневайся, mujef, [42]42
Женщина (исп.).
[Закрыть]именно это я сейчас и делаю, – с улыбкой возразила Мерседес. Она замолчала, и я дала ей немного подумать. У нее это хорошо получается. В конце концов она произнесла: – Даже если вы любите друг друга, все равно лучше быть независимой. Попробуй встать на ноги в финансовом отношении, и тебе больше не придется волноваться из-за его денег.
– А я и так из-за них не волнуюсь.
– Ну да, правильно. Я бы не сказала, что тут есть повод для беспокойства, но тем не менее всегда держи меня в курсе… на всякий случай.
«На всякий случай» прозвучало зловеще. На всякий случай – если вдруг я узнаю, что у них есть скелеты в шкафу… или трупы, тумкающие в сушке.
Глава шестая
Шик, блеск, похвальба
Мерседес совершенно бесстрастно отреагировала на рассказ о моей ссоре с Освальдом, и это почему-то успокоило меня. Когда люди живут вместе, стычки неизбежны. Для меня это непривычно, потому что мои родители никогда не ссорятся. Они пребывают в полном согласии насчет того, что папа должен всю жизнь сидеть возле напедикюренных ножек моей матери Регины и боготворить ее. Вытащив белье из шкафа, я постелила себе на диване. Завтра вечером я позвоню Освальду, мы извинимся друг перед другом, и все будет хорошо.
На следующее утро, когда мы с Мерседес с удовольствием пили по третьей чашке сладкого кубинского кофе и кофеин уже разбудил во мне ощущение раздвинутых горизонтов, вдруг зазвонил мой новый телефон. Номер не определился, поэтому я ответила неуверенно:
– Алло?
– Здравс-ствуйте, мисс-с-с Де Лос-с С-сантос-с это С-сайлас-с Мэдис-сон.
– Здравствуйте, господин Мэдисон, – приветствовала его я. – Большое вам спасибо за телефон.
– Это вс-сего лишь небольшой с-сувенир. Я звоню, чтобы убедитьс-ся, что вы получили его.
– Это очень щедрый подарок, – возразила я.
– Я надеялс-ся, что мы очень с-скоро увидимсся. Вс-се это время я занималс-ся изучением многовековой ис-стории с-социополитичес-ских с-союзов, в которых принимал учас-стие наш род.
Наконец-то я могу поговорить с человеком, который хочет помочь мне понять его собратьев, а возможно, и Освальда заодно.
– Да, я бы тоже с радостью встретилась с вами. – Я сообщила Сайласу, что приехала в город на свадьбу.
– А доктор Грант с-с вами? – поинтересовался он.
– Нет, я здесь одна. – Поскольку в этих словах было слишком много жалости к самой себе, я добавила: – На самом деле вместо Освальда сегодня будет Иэн Дюшарм, он пойдет со мной на свадьбу к подруге.
– Он должен относ-ситься к вам с-с величайшим почтением. Вы поразительная девушка.
Его восхваления пролили бальзам на мое оскорбленное «я». Мы с Сайласом договорились встретиться в кафе на следующий день после свадьбы.
– Мисс-с-с Де Лос-с Сантос-с, могу я вас-с попрос-сить не рас-с-сказывать о нашей встрече мс-сье Дюшарму? Я прошу вас-с об этом потому, что не вс-се из нас-с одобряют открытые интеллектуальные ис-с-следования и бес-седы на эту тему, к тому же недавняя с-стычка с Уиллемом…
По крайней мере Сайлас верил в мое благоразумие.
– Конечно, господин Мэдисон. Наша встреча будет конфиденциальной.
Свадьба планировалась на вторую половину дня. Мерседес была наслышана о Иэне, и ей хотелось познакомиться с ним лично. Обычно она уезжала в клуб в полдень, но на этот раз осталась наблюдать за моей подготовкой к «не-свиданию».
Пока я собиралась, Мерседес упражнялась в игре на волынке. Ее гений заключался в способности распознавать талант у других, а вовсе не в музицировании. Она могла без труда сбряцать какую-нибудь мелодию на пианино или гитаре, а вот навыки игры на волынке пока находились в зачаточном состоянии.
Я вышла из ванной в шелковом розовом платье на бретельках. В верхней его части красовался остроугольный вырез; мне очень нравилось, что пышная юбка вращалась вокруг колен, когда я принималась вертеться. Как хорошо, что я умудрилась-таки позагорать голышом на ранчо, когда у бассейна никого не было, и теперь у меня был абсолютно ровный загар.
– А как соседи относятся к тому, что ты играешь шотландские траурные песни?
– Это баллада, а не траурная песнь. Мои жильцы спокойно относятся к этому, а я спокойно отношусь к их вечеринкам. А вот соседи из другого дома порой звонят в полицию и жалуются.
– И что тогда?
– Тогда я спрашиваю у них: «Разве я похожа на человека, который играет на волынке?»
– Твой папа считает, что да.
Я была далека от любви к волынке, однако от некоторых песен, сыгранных господином Макферсоном, у меня на глаза наворачивались слезы.
– А еще он считает, что американцам в драках надо больше бодаться. Это платье тебе идет, только, кажется, ткани на него слегка пожалели. А украшения настоящие?
На мне были ожерелье и сережки их красных камней – подарок Иэна.
– Понятия не имею. Поможешь мне сделать прическу? – Я протянула ей заколку.
Мерседес извлекла из своего инструмента долгий грозный вой.
– Прости, но я не знаю, как обращаться с прямыми волосами. Они слишком скользкие. Подожди-ка минутку.
Подойдя к стоявшему в прихожей шкафу, Мерседес принялась шарить по нижним полкам. Потом вытащила какую-то картонную коробку и протянула ее мне.
– Mi mami [43]43
Моя мамочка (исп.).
[Закрыть]постоянно дарит мне это. Все еще надеется, что я начну одеваться более женственно.
– Скажи ей, что я люблю тебя такой, какая ты есть.
В коробке оказался целый арсенал принадлежностей для ухода за собой. Я взяла электрические щипцы и с их помощью завила целую кучу кудряшек, которые потом собрала на макушке. Сунув ноги в высокие босоножки с ремешками, я объявила:
– С этой прической и на таких каблуках я чувствую себя очень высокой. Такой высоченной, что даже могу достать какую-нибудь вещь с самой верхней полки. Как я выгляжу? Очень длинная?
– Хорошо, но ты все равно коротышка. – Мерседес в моде не разбиралась.
Я как раз накладывала второй слой туши, когда приехал Иэн. На нем были один из его великолепных костюмов и белоснежно-белая рубашка. Я не сомневалась, что где-то в подземелье заточен портной, который шьет для него сутки напролет. Иэн поцеловал меня в щеку, и я снова ощутила едва уловимый аромат его пряного лосьона после бритья. Для меня этот запах ассоциировался с заставленной старыми книгами библиотекой, камином, кожаной мебелью и табаком. Я вспомнила те моменты, когда Иэн снимал с меня одежду и гладил мое обнаженное тело.
Представляя Иэна Мерседес, я слегка опасалась, что он склонится над ее рукой и скажет: « Enchante». [44]44
Очарован (фр.).
[Закрыть]Однако он сразу же раскусил мою подругу и просто пожал ей руку.
Болтая с Мерседес, он расспрашивал ее о клубе, со знанием дела интересовался хорватской народной музыкой, кубинским соном и гавайским стилем игры на гитаре.
– Мне очень понравилась твоя подруга, – сообщил Иэн, когда мы вышли из дома. – Она напоминает безупречно взятую ноту, правда?
– Ты крайне проницателен, Иэн Дюшарм.
– Я бы рассказал, насколько ты хороша сегодня, если бы не боялся, что меня уличат во флирте.
Вообще-то я люблю флиртовать. В такие моменты я чувствую себя Барбарой Стэнвик, [45]45
Стенвик, Барбара (урожд. Руби Кэтрин Стивенс) (1905–1990) – звезда американского кино 1930 – 1940-х гг.
[Закрыть]которая в старых черно-белых фильмах то и дело выдавала умные реплики, завлекающие мужчин. Но поскольку мне было ясно, с каким хищником придется иметь дело, сорить репликами я не собиралась.
Гоночный «Ягуар», зеленый и блестящий, стоял на другой стороне улицы. Иэн открыл мне дверцу.
– Иэн, а кто такой Уиллем Данлоп и почему он имеет такое значение для семейства? – спросила я, когда мы тронулись с места.
– Просто отвратительный старикан. – Иэн ловко объезжал загруженные перекрестки. Он вообще всегда вел машину так, будто любая дорога была ему знакома. – Руководит бессмысленными вампирскими обрядами, причем, судя по всему, выгоды от этого больше ему, а не другим. – В отличие от ближайших родственников Эдны Иэн не стеснялся называть себя вампиром.
– Он священник или епископ?
– Дорогая моя, вампиризм – это болезнь, а не религия, – с улыбкой возразил он. – Я бы назвал его историком и любителем обрядов. Семьи Сэма и Уинни уважают Уиллема гораздо больше, чем это необходимо.
– Как ты узнал тогда, что я стояла за оградой?
Иэн хмыкнул.
– Любая умная и любознательная девушка стала бы шпионить, разве не так? Открой бардачок и достань мой портсигар. Там есть кое-что для тебя.
В бардачке обнаружилась тонкая золотая коробочка.
– Я не курю и понятия не имела, что у тебя есть такая привычка.
– Я курю только тогда, когда мне необходим предлог, чтобы удалиться. Никотин не вызывает у меня привыкания.
Что-то подобное я уже слышала. Ослабив зажим, я открыла портсигар и увидела две пуговицы от своего платья.
– Ха, ха, ха, Иэн! – Я опустила пуговицы в свою сумочку и положила золотой портсигар на место, в бардачок. – По мнению Освальда, между мной и тобой что-то есть – он судит по той одежде, в которой я пришла на полночный полдник к Эдне.
– Он чувствует неизбежное. Выходит, у вас была любовная ссора?
– Как ты знаешь, я по-настоящему, безумно и бесконечно влюблена в Освальда. Наверное, я должна была вернуть тебе все подарки. Они прекрасны, спасибо тебе, но…
– Дареное не возвращают. Это ожерелье тебе очень идет. Мне нравится думать, что у тебя под кожей по венам бежит кровь такого же оттенка, как эти камни.
– Моя кровоточащая плоть – чудное зрелище! – поддразнила я. – Знаешь, Иэн, я понять не могу, зачем я тебе нужна.
– Да, знаю.
– Ты можешь найти себе кучу потрясающих или богатых женщин, а можешь – и потрясающих, и богатых.
– Они у меня есть.
– Имей в виду, мне хватает уверенности в себе, – заметила я. – Мне приятно считать, что я обладаю целым рядом поразительных качеств, а моя девичья наивность наверняка прельщает такого распутника, как ты.
– Ты говоришь так, будто я мечтаю похитить тебя из женской школы при монастыре. – Иэн расплылся в озорной улыбке. – Я же сказал, почему ты меня восхищаешь. Уже не помнишь?
Конечно же, помню. Он сказал, что мой вкус – это как жить, умереть и опять ожить; его определение кажется мне одновременно зловещим и загадочным.
– С трудом припоминаю ту извращенскую чепуху, которую ты выдал однажды.
Он рассмеялся, а потом вполне серьезно заявил:
– Милагро, я прекрасно знаю, кто ты есть на самом деле, а другие пусть строят догадки.
Мы подъезжали к церкви. Некоторые гости уже заходили внутрь через резные двери; вновь прибывающих на тротуаре поджидали парковщики.
– Для меня это звучит слишком фаталистично. Я верю в самоопределение.
– В таком случае – как ты оказалась среди нас?
– По простой случайности.
Он затормозил возле тротуара и вышел из машины. Парковщик сначала открыл мою дверь и помог мне выйти, а потом повернулся к Иэну. Тот, сложив ладонь чашечкой, отдал ему ключи и сказал:
– Спасибо тебе, дружище.
Я знала, что в руке он прячет щедрые чаевые для парковщика. Иэн ни для кого не жалел чаевых; это одна из причин, почему с ним так здорово куда-нибудь ходить.
Вампирам надо отдать должное – они умеют правильно распоряжаться наличностью.
В абсолютно современной церкви мы расположились с той стороны, где сидели гости невесты. В проходе уже стояли подружки невесты, большинство из которых оказались выпускницами ПУ. Они были в бледно-розовых платьях, шею каждой обхватывала нитка жемчуга, кожу украшал идеальный загap, а лица – аккуратненькие носики, и даже сотенок волос считался частью униформы – все девушки были медовыми блондинками. Когда Нэнси этого по-настоящему хотела, она могла идеально соблюсти каждую деталь.
Она шла к алтарю с очень серьезным выражением лица. Ее волосы были на тон золотистей, чем у подружек невесты, а платье – на тон бледнее. В своем платье из блестящей ткани с облегающим лифом и расшитой мелким жемчугом пышной юбкой Нэнси была похожа на сказочную принцессу.
Ее жених Тодд, который закончил ПУ на два года раньше нас, с чопорным видом стоял у алтаря. Он выглядел так, будто выполнял некую повинность – наверное, с таким лицом подают налоговые декларации или приходят на осмотр к проктологу. Я никогда не понимала, как Нэнси может испытывать страсть к человеку совершенно бесстрастному.
Надо отдать Нэнси должное: церемония была и не слишком насыщенной и не чрезмерно растянутой, так что в сон никого не клонило. В какой-то момент я даже чуть было не расплакалась, но потом вспомнила, что Нэнси выходит замуж за роботоида, который с трудом терпит мое присутствие.
После венчания мы с Иэном наблюдали из толпы за тем, как новобрачные и другие участники церемонии позируют фотографам. Я пыталась поймать взгляд Нэнси, но она оказалась недосягаемой.
– Я представлю тебя на приеме, – пообещала я Иэну.
Я разглядела нескольких знакомых мне юных светских львиц, но они были так заняты своими разговорами, что даже не заметили меня. Зато поглядывали в сторону Иэна.
Прием проходил в доме одной зрелой светской львицы, крестной матери Нэнси. Моя подруга изо всех сил завоевывала покровительство Жижи Бартон, наследницы состояния, заработанного на туалетной бумаге и бумажных носовых платках («Не стоит и чихать, если под рукой нет "Бартона"!»), и теперь получала вознаграждение за уйму потраченного времени и бесконечное подхалимство.
Мне доводилось бывать в нескольких зажиточных домах этого города, однако владения Бартон не подпадали ни под какие стандарты. Впечатление у меня сложилось примерно такое: на полы ушла целая мраморная каменоломня, на отделку стен – не один лес, а на стенные украшения – несколько тысяч квадратных метров восточных ковров и коллекция искусства, которой хватило бы на пару-тройку музеев.
Почти все родные и друзья Нэнси были светлыми. Я старалась не быть слишком уж щепетильной в том, что касается расы, но все равно, как обычно, обратила на это внимание. Большинство людей – и семья Освальда в этом плане не исключение – уютней чувствуют себя среди своих. Я улыбнулась одной из коллег Нэнси по университетскому женскому клубу, а та нахмурила брови, словно пытаясь припомнить, кто же я такая.
Внезапно меня охватило ощущение неприкаянности, но тут Иэн взял меня за руку и повел к хозяевам торжества. Родители Нэнси – папа и раскрасневшаяся от радости мама – стояли впереди всех. Мы поздоровались, а потом мама Нэнси сказала:
– Ты следующая, Милагро. А это твой близкий друг?
– Хочется надеяться, что да, – учтиво произнес Иэн. – Иэн Дюшарм.
Когда Иэн пожимал ей руку, я заметила, что на его золотых запонках выгравирован какой-то герб. Мне стало любопытно: а есть ли на нем летучая мышь?
Мама Нэнси захихикала, как двенадцатилетняя девочка, а папа снова взглянул на Иэна. Дело было не в том, что сказал Иэн, а в том, как он это сказал – создавалось такое впечатление, будто он знаком со многими замечательными людьми этого мира, но самым замечательным считает именно вас.
Когда мы добрались до Нэнси, она издала необычайно женственный вопль и проговорила:
– Привет, дорогая, ты супер-пупер– uber-счастлива за меня?
– Я совершенно супер-пупер– uber-счастлива за тебя, – подтвердила я. – Это Иэн Дюшарм. Иэн, познакомься с Нэнсюхой, отныне госпожой Нэнсюхой.
Нэнси хитро улыбнулась и обняла меня.
– Очень интересно! – прошептала она. – Заранее прошу прощения за стол.
Тодд встретил меня кратким и неубедительным:
– Здравствуй, рад тебя видеть.
Я посмотрела на своего спутника – кажется, он находил это забавным.
Иэн повел меня в толпу гостей, которые сбились в тесные группки и расступались, только когда мимо проходил официант с шампанским и закусками. Я осматривала собравшихся в поисках дружелюбных лиц, и тут послышался чей-то грубоватый голос:
– Ба! Будь я проклята, если это не Иэн Дюшарм!
К Иэну приближалась Жижи Бартон. Это лицо было знакомо каждому – ее фотографии десятки раз появлялись в колонках светской хроники. Бывшая модель неопределенного возраста с искусственными ресницами, голубыми тенями и копной светлых волос явно гордилась своим вычурным нарядом – дизайнерским платьем с безумным люминесцентным рисунком. Неотъемлемой частью ее фирменного стиля было огромное количество совершенно не подходящих друг к другу искусственных украшений, навешанных на длинную шею и тонкие запястья. Она была знаменита своей фразой о том, что лучше уж вкладывать деньги в ценные бумажки, чем в драгоценные блестяшки.
Жижи выразила свои эмоции по поводу выходных в шале Иэна и катания на лыжах, поинтересовалась, как поживает его красавица сестра, упомянула лодочную прогулку по Эгейскому морю и поклялась в вечной любви «теперь, когда мы снова встретились». Обняв меня как свою новую закадычную подругу, она призналась, что, поскольку мы здесь, она больше не будет расстраиваться из-за всей этой свадебной суеты.
Внезапно мы оказались в кольце официантов. Другие гости тоже поддались гравитационному притяжению нашего обаяния и вышли на орбиту.
Когда все было готово к обеду, Жижи сказала:
– Где бы мне разместить вас? Давайте сядем все вместе.
Именно тогда я узнала, почему Нэнси извинилась насчет стола. Маленькая карточка, на которой каллиграфическим почерком вывели мое имя, стояла на столе возле двери, ведущей в кухню, откуда и куда постоянно сновали официанты.
– Экая неприятность, – расстроилась Жижи, поглядев на стол. – Так дело не пойдет.
– Дорогая, пожалуйста, не беспокойся, – проговорил Иэн. – Мы с радостью сядем там, где есть место.
– Лорд Иэн, в моем доме вы возле кухни сидеть не будете, – заявила Жижи.
Она направилась к столу на подмостках, за которым сидели все главные действующие лица свадьбы, и схватила карточку со своим именем. Потом начала говорить с Нэнси и ее мамой. Если судить по испуганному выражению лиц и воздеванию рук, беседа вышла оживленная.
Затем, покачиваясь на шпильках, Жижи вернулась к нам.
– Через минуту мы все уладим.
Стоило ей взмахнуть рукой, как главный официант уже был тут как тут. Жижи что-то сказала ему, и официанты бросились открывать потайные раздвижные двери, за которыми оказалась небольшая, но очень красивая комнатка. Всех, кто сидел за нашим столом, пересадили туда. Официант убрал приборы Жижи с главного стола и переместил на наш. Лицо Нэнси на минуту омрачилось, но потом радость снова озарила ее черты. Тодд сердито посмотрел в нашу сторону.
В столовую неуверенно вошли пожилой мужчина в плохо сидевшем темно-синем костюме, его жена в блескучем полиэстеровом платье в цветочек, а также их дети с супругами.
– Я родственница невесты, тетя Крошка, – представилась женщина. – Полагаю, сейчас мы должны быть здесь, – добавила она с таким видом, будто не могла решить, награда это или наказание.
