Текст книги "Ночной полдник"
Автор книги: Марта Акоста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Успокойся, querida. [27]27
Дорогая (исп.).
[Закрыть]
Глава четверая
Fiestaconlosvampires [28]28
Праздник с вампирами (исп.).
[Закрыть]
Ребенок был в опасности, поэтому успокоиться я не могла. Я так крутилась и отбивалась, что одна из моих туфель соскочила и отлетела куда-то. Я вонзила зубы в ладонь Иэна и стала пихать его локтями в ребра. Годы, проведенные за работой в саду, сделали меня сильной, однако Иэн не только не ослабил хватку, но даже ни разу не вздрогнул.
У меня создалось ощущение, что ему нравится такой физический контакт.
Только я изготовилась, чтобы, наклонив голову вперед, со всего маха откинуть ее и сломать Иэну нос, как услышала его шепот:
– Младенца никто не обидит, и никто не причинит ему вреда. Я тебе обещаю.
Странно, но я поверила.
Когда я прекратила драться, Иэн объявил:
– А теперь я тебя отпущу.
Он уткнулся в мои волосы, а потом быстро поцеловал меня в шею.
Я вдруг с кристальной ясностью вспомнила наш роман. И подумала: что-то здесь не так. Как меня может возбуждать другой мужчина, если я люблю Освальда? Я прекрасно знала, что пытаться возбудить девушку, состоящую в серьезных отношениях, – со стороны Иэна просто порочно.
Дюшарм отпустил меня. Я не стала терять время на поиски туфли и тут же снова припала к отверстию в заборе. Эдна, откинув с лица капюшон, держала на руках счастливого и невредимого ребенка. Сэм и Уинни, которые тоже откинули капюшоны, стояли возле мраморной чаши. Сайлас передал Сэму нож.
Бедняга Сэм выглядел так, словно его насильно загнали на костюмированную вечеринку. Вытянув вперед левую ладонь, он медленно произнес:
– Этот ребенок – моя кровь и моя жизнь. Я всегда буду любить и защищать этого ребенка.
Поморщившись, он резанул свою ладонь. Однако надрез оказался слишком осторожным, и кожа осталась неповрежденной. Сэм беспомощно взглянул на Уинни, и та забрала у него нож.
Перехватив его взгляд, она успокаивающе улыбнулась, а потом сделала на руке Сэма небольшой надрез. Тут же полоснув собственную ладонь, она проговорила своим приятным, но твердым голосом:
– Этот ребенок – моя кровь и моя жизнь. Я всегда буду любить и защищать этого ребенка.
От такого проявления родительской преданности я прослезилась.
Сэм и Уинни держали руки над чашей, а Уиллем взял со стола хрустальный бокал. Насколько я могла понять, в нем была вода; в нетвердой руке Уиллема жидкость слегка колыхалась. Плеснув водой на руки молодой пары, он снова заговорил на своем непроизносимом языке. Это напоминало дублированный фильм: звуки не совпадали с движениями губ.
– Зас-свидетельс-ствовано, что этот ребенок впредь будет нос-сить имя Элиз-сабет Табита Грант-Хардинг, – объявил Сайлас.
Эдна снова передала Сэму и Уинни извивающееся дитя, и они улыбнулись.
Элизабет!
Я обернулась к Иэну и наступила ему на ногу.
– За что, дорогая? – тихо спросил он, поднимая мою потерявшуюся туфлю и передавая ее мне.
– За то, что мой страх доставляет тебе удовольствие, – прошептала я в ответ.
Иэн по-прежнему обладал обескураживающей способностью заставлять меня думать: секс, секс, секс.
– А-а… Но я так обрадовался твоему присутствию! Ну что же, беги приводить себя в порядок, чтобы Освальд не заподозрил тебя в шпионстве. Поговорим позже.
Радостно посвистывая, Иэн двинулся на территорию бассейна, а я вприпрыжку помчалась через поле. По прибытии в хижину я заметила, что мои аккуратные туфельки запылились, а от платья отлетели верхние пуговицы, обнажив большую часть tetas [29]29
Сисек (СП.).
[Закрыть]в хорошеньком розовом лифчике. Черт бы побрал этого Иэна Дюшарма!
Я скинула туфли и, стянув платье, попыталась оценить нанесенный ущерб. Возможно, все это удастся исправить. Я обыскала ящичек для сигар, в котором лежали булавки, разрозненные пуговицы и несколько катушек с нитками. Однако ни одна пуговица к моему платью не подходила.
Тут открылась входная дверь, и я выдернула из шкафа первое попавшееся платье – рубиново-красное из облегающего джерси. Я просунула в него голову и быстро натянула на бедра. Если бы такое платье надела Уинни, оно выглядело бы стильно, но в моем случае этот фасон еще больше подчеркивал все изгибы тела. Такое платье следует носить с высокими каблуками, поэтому я впихнула ноги в черные шпильки с открытым мыском. Когда Освальд вошел в спальню, я приглаживала волосы руками.
– О, ты все еще не спишь.
– Конечно, нет. Но я заснула в одежде и… э-э… мне пришлось приводить себя в порядок.
– Ладно, – с некоторым изумлением сказал он. – Если ты, конечно, уверена, что хочешь пойти.
– Я – да. Но если ты, Освальд, не хочешь, чтобы я туда пошла, может, стоит просто сказать мне об этом?
Он не ответил, и я потопала в ванную. Поглядев в зеркало, я увидела, что в результате схватки с Иэном моя помада размазалась по всему лицу. Что касается платья, то, если в нем таскаться по улицам и приставать к мужикам, даже прожженные проститутки посчитают меня шлюхой. Неудивительно, что Освальд колеблется.
Я, конечно, могла переодеться, но потом подумала: эти люди только что ходили в причудливых одеяниях и принимали участие в жутковатой церемонии, так какого черта я должна производить на них впечатление? Я привела в порядок свой макияж, и мы с Освальдом вышли на улицу.
– Ты джемпер не хочешь прихватить? – засомневавшись, поинтересовался Освальд. – На улице холодает.
– Нет, мне и так хорошо. Как прошло мероприятие?
– Длинно и скучно, – ответил он, поднимая на меня глаза. И добавил чуть погодя: – Наконец появился Иэн.
– Э-э… Уинни обрадуется.
По полю мне пришлось идти на мысках, чтобы не топить каблуки в земле. Мерцающие на деревьях огоньки, сверкающие фонарики и веселенькие горшочки с цветами, украшавшие внутренний дворик, делали сцену у бассейна еще более нереальной. В воздухе плыл тонкий аромат белых цветов табака.
– Ветерок поднялся, – заявил Освальд, снова взглянув на мое облегающее красное платье. – Могу сбегать за твоим плащом. Я мигом.
– Спасибо, не надо.
Гости бродили туда-сюда, держа на весу маленькие тарелочки и бокалы с «Кровавой Мэри». Иэн стоял в другом конце дворика, беседуя с родителями Сэма. Он увидел меня, но подходить не стал.
Малышка невинно дремала в своей переносной колыбельке, а Уинни поправляла на ней розовое, обшитое ленточками одеяльце.
– Привет, Уин, – поздоровалась я. – Как дела у малышки Элизабет?
– Ой! Освальд все испортил. Я сама хотела сказать тебе об этом.
Я невинно улыбнулась.
– Мы зовем ее Либби. К нам подошел Гэбриел.
Либби звучит очень старомодно, – заметил он. – Думаю, я буду звать ее За.
Мы с Гэбриелом направились к коктейльному столу.
– Мисс Милагро, я не стану, конечно, выражать недовольство, но что заставило вас надеть это возмутительное платье?
– Простая случайность, однако объяснить сложно.
– Уверен, что дядям это понравится, – сказал Гэбриел, – а вот тетки наверняка выцарапают им глаза, если заметят, как они на тебя глазеют. – Он наполнил два бокала, но поговорить нам так и не удалось.
Гэбриела окружили тетки. Они гладили его по красивым рыжим волосам и восхищались гладкой кожей, словно он был щекастым трехлетним ребенком, а не холеным горожанином.
Ускользнув от этого сборища, я столкнулась с Сайласом.
– Мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, – проговорил он, смакуя каждую «с» в моем имени.
– Гос-сподин Сайлас-с, – мягко отозвалась я, пытаясь вычислить этого парня. Если доверять моему внутреннему радиометру, то по сексуальной шкале он не относился ни к натуралам, ни к голубым. Его глаза не сходили с моего лица.
Он придвинулся ко мне.
– Надеюс-сь, вы не с-станете с-судить об Уиллеме по тем мыс-слям, которые он выс-сказал вчера, – проговорил Сайлас, добавляя в слова в два раза больше «с», чем требовалось. – Я с-сажусь рядом с-с ним, чтобы с-смягчить вс-спышки, с-столь нехарактерные для уважаемого и благородного человека, которым он когда-то был. – Сайлас едва заметным жестом поднес кончики пальцев к голове. – Вы меня понимаете?
Неужели у Уиллема ранняя стадия слабоумия?
– Думаю, да.
Сайлас облегченно улыбнулся.
– С-сейчас-с с-спорить с-с ним бес-сполезно. Но мы с-стараемс-ся относ-ситьс-ся к нему с-с уважением, которое он завоевал в течение прошедших дес-сятилетий. Мы отдаем предпочтение терпимос-сти, а не порицанию.
– Насколько я понимаю, он был другим человеком.
– Он был джентльменом и ученым, нас-стоящим с-светилом! – пояснил Сайлас. – У меня с-сердце разрываетс-ся, когда я вижу ухудшение его с-сос-стояния, но для меня большая чес-сть с-служить ему поддержкой на с-склоне лет.
Мне нравилась его церемонная манера изъясняться. Он казался мне человеком, который слишком много времени проводит со старыми документами и слишком мало – с другими людьми. Недостаток сексуальности в нем тоже вызывал любопытство.
– Это очень любезно с вашей стороны.
– Уинни говорила, что вы пис-сательница. Это же, наверное, с-страшно интерес-сно!
Я тут же прониклась к нему.
– Так только кажется. Я просто часами сижу за столом.
– Уверен, вы с-скромничаете. Рас-с-скажите, о чем вы пишете?
Когда я рассказываю о своих политических ужастиках, люди чаще всего реагируют негативно, но Сайласа это, кажется, восхитило. Я поведала ему о своих рассказах, о попытках написать сценарий, о романе и о новеллах «Uno, Dos, Terror!».
– Не с-сомневаюс-сь, что ваш талант с-скоро признают, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с. У вас-с ис-сключительный характер, – заявил он. – Меня также интерес-сует то, как вы выжили. Могу я позвонить вам и приглас-сить на чашку кофе?
– У меня нет собственного телефона, но вы можете позвонить сюда, и мне все передадут.
– Мерзость! – вдруг завопил пожилой подопечный Сайласа.
Услышав из чьих-нибудь уст слово «мерзость», я автоматически принимаю его на свой счет.
Но Уиллем указал на Гэбриела и заявил:
– Гомосексуализм – это мерзость. Твой долг перед родственниками – жениться, продолжить наш род и традиции. Твои родители правильно сделали, что отказались от тебя, ведь ты осрамил всех нас!
Я ждала, что Гэбриел разразится каким-нибудь злобным ответом. Но мой неизменно находчивый друг в ужасе замер; его красивое лицо залилось румянцем.
Окинув взглядом дворик, я увидела потрясенные лица гостей. Вдалеке повизгивало какое-то животное, о стеклянный колпак фонаря бился мотылек, а Сайлас, похоже, был в ужасе.
Плевала я на то, что Уиллем когда-то был приятным человеком. Мне хотелось наброситься на него и до тех пор долбить его яйцеобразной головой о каменные плиты, пока не вытечет мозг, похожий на тухлый желток. Интересно, является ли оправданное раздражение обстоятельством, освобождающим от ответственности за убийство вампира?
И тут возле отвратительного старикашки возник Иэн.
– Данлоп, вы оскорбили всех, кто способен мыслить, – холодно процедил он. – Вы сейчас же уйдете отсюда и вернетесь в свой темный мирок.
Иэн, хоть и отличался добродушием, но фигурой был вполне солидной, поэтому его слова все же проникли сквозь скорлупу головы-яйца.
Старикашка раскрыл рот от изумления и беспомощно посмотрел на своего адъютанта. Сайлас окинул взглядом собравшихся и вежливо произнес:
– Большое с-спас-сибо за ваши щедрос-сть и гос-степриимс-ство. Вы были более чем добры к нам. Нам нужно идти, а вы, пожалуйс-ста, продолжайте вес-селитъс-ся.
Уиллем поковылял в дом, а Сайлас остановился возле Гэбриела и сказал:
– Я очень с-сожалею, что Уиллем так с-себя повел. Пос-следнее время ему с-стало лучше, но путешес-ствие нарушило его режим.
Гэбриел промолчал, и Сайлас плавной походкой двинулся прочь.
После этого Иэн, взяв Гэбриела под руку, увел его в тень высокого дуба.
Молчание нарушила Эдна. Она повернулась ко мне и заявила:
– Юная леди, а я-то думала, что именно вы выставите себя на посмешище.
– Еще не вечер, Эдна. Подождите немного – возможно, я сделаю это, – пообещала я.
Нервно рассмеявшись, гости снова начали разговаривать.
Освальд отошел от родителей и приблизился ко мне.
– Как думаешь, с Гэбриелом все в порядке? – спросила я.
Посмотрев на своего брата, он ответил:
– Его родичи никак не могут смириться с тем, что он гей.
Интересно, может, мы с Гэбриелом столь прониклись друг к другу еще и по этой причине? Ни он, ни я не были теми, кого хотели видеть наши родители. Своим родителям я вообще не нужна, а его – хотели бы иметь другого ребенка.
– Но он же не может выбирать сексуальную ориентацию, – возразила я.
– Да их волнует не столько ориентация, сколько то, что род вымирает. – Вид у Освальда был напряженный, будто он и так выдал слишком много чужих секретов.
Трудно предположить, что сказал Гэбриелу Иэн, но через несколько минут он уже улыбался, и снова началось веселье.
Размышляя, стоит ли есть крошечные перепелиные яйца, и если да, то как это нужно делать, я вдруг поняла, что эта ужасная сцена заставила меня начисто забыть о жутковатой церемонии. Может, все дело было в водке, которая содержалась в коктейле, но лица окружавших меня людей вдруг начали казаться загадочными – не потому, что они меня привлекали, просто я начала задумываться: что за черти водятся в этом тихом омуте.
Я выросла в ненормальной семье, поэтому никогда не знала, что значит нормальное поведение.
Из самой гущи вечеринки я переместилась на ее окраину и принялась наблюдать и слушать. Разговоры велись самые обычные, но гости то и дело отлучались на конюшню. Направившись туда, я вошла в темное здание. Мне нравятся насыщенные ароматы животных и сена. Из открытых ворот струился свет и доносился смех. Приближаясь к ним и просовывая голову внутрь, я прекрасно знала, что увижу.
Смакуя розоватые коктейли, Освальд и его родители увлеченно о чем-то беседовали. Эрни, здешний работник, смешивал напитки из ключевой воды и экологически чистой крови ягненка, который питался травой. Когда я страдала от инфекции, вид и запах крови возбуждали меня. Всего лишь от одного глотка я испытывала такой приступ блаженства, словно это был наркотик. Но моя иммунная система справилась с заболеванием, и это все уже позади. Я вышла из конюшни и вернулась во дворик.
Ко мне не спеша приблизился Иэн, единственный человек, который не облачался в странноватые одеяния и который открыто высказал Уиллему свое фе.
– Милагро, я так рад снова видеть тебя. – Целуя меня в обе щеки, он добавил вполголоса: – Это платье нравится мне даже больше, чем предыдущее.
– Мне тоже приятно видеть тебя, Иэн. Как поживаешь? – Я осознавала, что Освальда нет поблизости.
– С нежностью вспоминаю о недавнем. Моя сестра передает тебе пламенный привет.
Когда я в последний раз виделась с его сестрой, она исходила ядом из-за того, что я прекратила встречаться с Иэном.
– Передай ей, что скучаю так же, как и она, – слукавила я. – Ты остановился в городке?
– Нынче ночью я еду в город. Хочешь поехать со мной?
– Спасибо, нет. Через несколько дней мне все равно придется туда отправиться, на свадьбу к подруге.
– Ты что-то не очень этому рада.
– Освальд уедет, и я буду выглядеть как жалкая неудачница, одна-одинешенька, – ляпнула я. – Он не пойдет со мной по очень уважительной причине. Он едет на границу, чтобы заняться общественно-полезным трудом и помочь детям, и это прекрасно, но…
– Но? – переспросил Иэн.
– Но мне трудно общаться с друзьями моей подруги. Они меня просто игнорируют.
– Юная леди, никто не станет тебя игнорировать. Если позволишь, я буду сопровождать тебя.
– Правда? – Я быстро взвесила все «за» и «против» этого сценария. Что плохого, если я отправлюсь на массовое мероприятие с Иэном? – Хорошо, но, думаю, Освальду этого говорить не стоит. У него есть некоторые Проблемы, касающиеся нашей… э-э… дружбы.
Я дала Иэну телефон моей подруги Мерседес, чтобы мы могли связаться, когда я окажусь в городе.
Позже, уже в Хижине любви, лежа в постели, я наблюдала за тем, как Освальд собирает чемодан. Утром, после завтрака, он должен был ехать в аэропорт.
– Как думаешь, Гэбриел в порядке? – поинтересовалась я.
Освальд нахмурился.
– Он парень жизнерадостный. Ничего с ним не будет.
– Ну, во всяком случае, Иэн его защитил.
Освальд смерил меня сердитым взглядом.
– Ты обрадовалась встрече с ним?
– Да, обрадовалась. Он передал мне пламенный привет от своей сестры. Я велела передать ей такой же. – Поскольку Освальд и Корнелия раньше дружили, я спросила: – Мне всегда казалось, что Корнелия к тебе неровно дышит. Я даже слышала однажды, как она говорила, что ты с ней «делился любовницами».
– Не любовницами, а всякой дичью. Как-то, путешествуя, мы зашли в охотничий ресторан и хорошо там полакомились.
– И я должна в это поверить?
– Да, а я тогда поверю, что Иэн на тебя не зарился.
Такой уговор показался мне вполне резонным.
– А напиток тебе доставят, верно? – уточнила я.
Освальд может достаточно долго не пить крови, но без нее он чувствует себя хуже.
– Биофирма доставит его послезавтра. – Он вынул из своего портфеля какую-то папку и принялся разглядывать бумажки. – Вот расписание моих передвижений. Возможно, мне не удастся позвонить, но ты обязательно оставь сообщение, если произойдет что-нибудь важное. Или если не произойдет.
– Вряд ли у меня что-нибудь случится. Не беспокойся обо мне. – Я выбралась из постели и обвила его шею руками. – Ты прекрасен и великолепен, я уверена, что все будет отлично.
К сожалению, дар предвидения не входит в число моих талантов.
Глава пятая
Беда не приходит одна
Меня разбудил легкий толчок. Я протянула руку к Освальду и наткнулась на что-то мохнатое. Дейзи стояла возле кровати, положив голову на мою подушку. Еще немного, и она уткнулась бы носом мне в лицо. Ее янтарные глаза мрачно глядели на меня. Увидев, что я проснулась, она принялась крутиться и подпрыгивать от радости, цокая коготками по паркетному полу.
Я взглянула на часы и поняла, что проспала. Выпрыгнув из постели, я помчалась на кухню и насыпала сухой корм в миску Дейзи. Потом, натянув джинсы и легкий джемпер, собрала волосы в хвостик. Затем почистила зубы и, нанеся немного туши на ресницы и блеска на губы, понеслась в Большой дом.
Освальд и его отец сидели на улице и пили кофе. Я обвила шею Освальда руками и поцеловала его.
– Доброе утро.
– Доброе утро, детка. Я решил, что ты должна поспать подольше. В кофейнике свежий кофе.
Я вошла в дом и наполнила свою кружку.
– А где Гэбриел? – спросила я у Эдны.
– Ему пришлось кое-чем заняться, – ответила она.
Родственники обсуждали план осмотра местных достопримечательностей. Поскольку они собирались прихватить с собой и Либби, я взяла ее из рук Уинни и понесла в кабинет, чтобы провести немного времени наедине с малышкой. Мы устроились в офисном кресле, при этом я положила ноги на стол. Либби одарила меня беззубой улыбкой и попыталась схватить за волосы.
Глядя в ее огромные карие глаза, я видела всего-навсего свою любимую малышку.
– Ты обычная девочка, – сказала ей я. – Хоть и особенная, но обычная.
– Нет, не обычная.
Мама Освальда, Эвелина, зашла в кабинет и закрыла за собой дверь.
Я убрала ноги со стола и выпрямилась.
– Она необычный ребенок, и жизнь ее обычной тоже не будет. – Госпожа Грант села на диван.
У меня все опустилось; так чувствуешь себя после фразы типа: «Мисс Де Лос Сантос, с вами хочет побеседовать декан».
– У нее всего лишь генетическое заболевание, – возразила я. – Многие страдают от подобных болезней.
– Но не от таких, как у нас, – продолжила Эвелина и, вздохнув, добавила: – Думаю, мой сын считает, что любит вас, Милагро, но вы-то любите его или вас привлекают деньги и положение в обществе?
– Госпожа Грант, я влюбилась в Освальда, считая его безработным бездельником. На богача я не охотилась.
– Ну, скажем, вы любите его. А если вы не сможете иметь общих детей, вы все равно останетесь с ним?
Это еще неизвестно. – Мы с Освальдом ни разу не касались вопроса женитьбы.
Эвелина повторила все то, что я уже слышала от Уинни: на протяжении нескольких столетий умерло много детей, рожденных от смешанных браков.
– Вы сможете пережить смерть своего ребенка? – поинтересовалась она. – А Освальд сможет? Долго ли вы протянете без взаимных обвинений и ненависти?
В моих глазах стояли слезы; я снова наклонилась к малышке.
– Дайте ему уйти, Милагро. Позвольте ему иметь собственную семью.
«А моя семья – это он, – хотелось сказать мне. – Моя семья здесь». Но это не соответствовало действительности. Они по-прежнему многое скрывали от меня и не считались со мной.
– Мы счастливы вместе, – выговорила я хрипло.
– Не будьте эгоисткой. Если вы любите его, вы сделаете так, чтобы ему было хорошо. Вы молоды и, насколько я могу судить, вполне привлекательны. Вы выйдете замуж, нарожаете детей и позабудете об Освальде.
– Мы можем усыновить ребенка, – не унималась я. – Или найти донора спермы.
«Зачем я вообще это с ней обсуждаю?» – мелькнуло у меня в голове.
– Мы можем взять ребенка, брошенного где-нибудь в торговом центре.
Через год после смерти бабушки моя мать Регина забыла меня в торговом центре. Я сидела на скамейке, окрыленная безумной надеждой, что какая-нибудь хорошая семья заберет меня к себе. Нашедшая меня уборщица не поверила, что я сирота.
– Вы, конечно, стали любимицей мамы Эдны, но я вовсе не считаю вас забавной, – призналась Эвелина. – Когда с Освальдом была Уинни, он знал, что его будущая жена умеет вести себя в обществе. А потом вы с вашим отвратным поведением украли его у Уинни.
– Освальд никогда не любил Уинни. Он любит меня. Вы это знаете, а если нет, спросите у него.
Эвелина взглянула мне прямо в глаза.
– Конечно же, я говорила с ним, Милагро. Я посоветовала ему дать вам денег, чтобы вы могли снять себе где-нибудь квартиру, и покрывать все ваши расходы, пока вы не найдете нормальную работу. Надеюсь, он подумает об этом, когда будет в отъезде. Так лучше для всех, даже для вас. – Эвелина встала. – Не сомневайтесь, я пойду на все, чтобы мой сын был счастлив. – Она вышла из кабинета, хлопнув дверью.
Мне было тяжело сдержаться, когда я отдавала Либби ее маме, и возвращаться в хижину так, чтобы меня никто не видел.
Освальд как раз забирал из спальни свои чемодан и портфель.
– Мне пора, – сказал он, а потом увидел мое лицо. – Милагро! Что-то не так?
Мое лицо вспыхнуло, а на глаза навернулись слезы.
– Что-то не так? Да все не так! – прокричала я. – Твоя мама ненавидит меня, хочет, чтобы ты дал мне денег и я уехала. Ты пригласил сюда какого-то фанатика и по-прежнему что-то скрываешь от меня.
Освальд покачал головой.
– У меня сейчас нет на это времени.
– У тебя было полно времени, чтобы рассказать мне обо всем этом раньше. Но вместо этого ты говорил, что я понравлюсь твоей маме, и изо всех сил старался удержать меня в хижине, подальше от своих высокопоставленных друзей и родственников.
– Уиллем Данлоп никакой мне не друг. Я терплю его здесь только потому, что это важно для Уинни и родителей Сэма. Что касается моей мамы, то я взрослый мужчина и способен сам принимать решения.
– А как насчет тайн, о которых ты мне даже не обмолвился? Как так получилось, что ты никогда, по сути, не рассказал мне о жизни своих собратьев?
– Просто я не могу рассчитывать на то, что ты проявишь такт, – злобно пояснил он. – Быть вежливой по отношению к моим родителям, всего несколько часов, – ты даже на это неспособна! Нет, на винодельне ты поперлась тусоваться с компанией каких-то придурков в пляжных прикидах!
– Все равно никто из вас не обращал на меня внимания. Я даже на канатке не прокатилась!
– Тебе что, двенадцать лет? – холодно осведомился он. – Все это устраивалось не для тебя, а для моих родителей. А тебе все время надо, чтобы кто-то обращал на тебя внимание. Ты поэтому надела вчера такое платье? Для Иэна? А потом ты говоришь, что между вами ничего нет!
– Освальд, это платье купил мне именно ты. Как и всю остальную развратную одежду. Впрочем, видимо, такой ты меня и считаешь – своей сексуальной игрушкой! – Выйдя за пределы обиды, я впала в откровенную ярость.
– Прекрати говорить глупости. Если бы ты была мне нужна только для секса, я нашел бы кого-нибудь попроще, без твоих закидонов. Моя жизнь гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить. Я вынужден разрешать конфликты, удерживать на плаву свой бизнес, ежедневно решать вопросы жизни и смерти, а потом возвращаться домой, к нуждам своих родственников и твоим запросам. А еще я постоянно – постоянно! – должен думать о безопасности семьи.
Мы уже не раз ссорились, но так резко он со мной еще не разговаривал.
– Прощу прощения, доктор Грант, что меня угораздило быть такой требовательной. Простите, я ошибочно полагала, что не напрасно трачу ваше время. – Во всяком случае я пыталась сказать именно это – моя речь искажалась всхлипыванием. – По крайней мере, по моей вине вы никогда не оказывались на пороге смерти. – Как только эти слова сорвались с языка, мне захотелось забрать их назад, вместе с прерывавшими их рыданиями.
– Я знал, что когда-нибудь ты бросишь мне это в лицо. Милагро, это вышло случайно, я очень сожалею. Я всегда буду сожалеть об этом. – Он был побежден, но такая победа меня не радовала.
– Может, ты сожалеешь, что встретил меня?
– Мы поговорим об этом, когда я вернусь. На кухонном столе я оставил кое-какие деньги – на случай, если понадобятся продукты или еще чего.
Освальд вышел из комнаты. Я побежала на кухню и схватила деньги. Когда он открывал входную дверь, я запустила их ему в спину и закричала:
– Не нужны мне твои деньги! Мне от тебя вообще ничего не нужно!
Одарив меня долгим яростным взглядом, он вышел из дома и направился к стоянке. Я захлопнула дверь, плюхнулась на диван и пролила море слез.
Дорыдавшись до обезвоживания, я с трудом поднялась с дивана и выпила целую бутылку воды. Отчаяние приводит к отчаянным мерам. Укрыться в тени персональной духовной скалы было мне просто необходимо. Я хотела переночевать у своей подруги Мерседес после свадьбы, но была уверена, что она обрадуется, если я приеду на день раньше.
Первым делом я отнесла Петунию на конюшню, чтобы Эрни присмотрел за ней, пока она будет жить в курятнике. Я сообщила, что Дейзи остается на его попечение и ему придется выгуливать ее вместе с другими собаками. Вновь оказавшись возле Хижины любви, я осмотрела автомобильную стоянку. Родственники уже уехали на экскурсию по окрестностям.
Я вяло собрала одежду, а потом вспомнила, что мне понадобятся украшения. Открыв шкаф, я заползла под полки и вешалки и отыскала шкатулку, в которую прятала все подарки от Иэна. Там лежали перьевая ручка, отделанная перламутром и золотой филигранью, нарядные ожерелье и серьги из темно-красных камней, браслеты, которые наверняка нежно позвякивали бы на руке, маленький медальон с портретом, вырезанные из обсидиана фигурки животных и прочие безделушки.
Каждая была по-своему прекрасна.
Я положила в сумку серьги и ожерелье, а также зверушек из обсидиана, которые наверняка понравятся Мерседес. Чтобы снять красноту, я закапала в глаза капли, а круги под глазами замазала тональным кремом. Потом загрузила вещи в свой пикап и отправилась в Большой дом, чтобы отыскать Эдну.
– Я уезжаю, чтобы побыть у Мерседес подольше, – с фальшивой жизнерадостностью объявила я. – Спасибо, что надоумили Освальда насчет одежды.
Ее брови поползли вверх.
– Я ни за что не стала бы этого делать, если бы знала, что вместо нормального платья он купит ту жалкую тряпицу, которую вы надевали вчера.
– Чья бы корова мычала, – возразила я несколько резче, чем хотела. – Я хочу сказать, вы сами тоже наверняка носили шокирующие наряды.
Она поняла – что-то не так, а потому не ответила.
– Эдна, пожалуйста, попрощайтесь от меня со всеми и обязательно передайте, что я надеюсь на новую встречу, когда они приедут в следующий раз.
– Юная леди, должна ли я за вас волноваться?
– Вы ведь меня знаете, – ответила я с улыбкой. – Я в состоянии сама о себе позаботиться.
– Они скоро уедут, и все вернется на круги своя, – пообещала Эдна. – Ах да, утром для вас принесли посылку.
Я быстро обняла ее, опасаясь, что более основательные объятия снова вызовут у меня слезы.
– До встречи, Эдна. Я скоро вернусь.
Выходя, я прихватила картонную коробку. Наклейка с обратным адресом свидетельствовала, что посылка пришла из какой-то телекоммуникационной компании, поэтому, заинтересовавшись, я распаковала ее, как только оказалась в машине.
Внутри лежал маленький стильный телефончик, завернутый в упаковочную бумагу, и карточка типа «подарок от…», на которой было написано следующее:
«Дорогая мисс Де Лос Сантос!
Спасибо за отзывчивость, которую Вы проявили во время нашего знакомства. Этим маленьким подарком я хотел бы ознаменовать начало нашей дружбы.
Искренне Ваш, Сайлас Мэдисон.
P.S. Я позаботился обо всех платежах и взносах на один год».
Его забота очень тронула меня, особенно в тот момент, когда я чувствовала себя такой восприимчивой и уязвимой.
Я отправилась в город, а по пути остановилась в своей любимой закусочной, где пообедала и рассмотрела новый телефон.
Первый звонок я адресовала Мерседес. Она еще не ушла в «Мой подвальчик» – так называется принадлежащий ей клуб.
– Алё, – выпалила она.
– Ноlа [30]30
Привет (исп.).
[Закрыть]сеньорита Очоа-Макферсон!
Мама Мерседес – кубинская эмигрантка, а папа – шотландец.
– Привет, Мил, давай поговорим завтра, а? Я уже выхожу.
– Тебе счастья привалило. Я буду у тебя примерно через час.
Она коротко выругалась по-испански и по-английски.
– Я буду в клубе. У тебя остался запасной ключ от моей квартиры?
– Остался. Я приду в твой дом, пока тебя не будет, все там переставлю, и ты сойдешь с ума, как в том фильме, «Газовый свет».
– Милагро, – отозвалась она, – чтобы я сошла с ума, тебе достаточно просто появиться.
– Я тебя тоже люблю. Ты поздно придешь?
– No se. [31]31
Не знаю (исп.).
[Закрыть]У нас сегодня закрытая корпоративная вечеринка, поэтому они могут и в десять уйти, а могут и допоздна задержаться, – пояснила Мерседес. – Заходи, если хочешь. Я внесу тебя в список.
– Ха, ха, ха! Будто мне нужен какой-то список, когда на дверях дежурит Денни!
– Я запишу тебе только один бесплатный напиток. Не забудь оставить чаевые.
– Я всегда их оставляю. До встречи, mi amor. [32]32
Здесь: дорогая моя (исп.).
[Закрыть]
В то время как весь остальной мир наслаждался теплом, город был обернут саваном тумана. Рассеянный свет скрадывал очертания домов – создавалось впечатление, будто смотришь на них сквозь измазанные гелем очки. Пусть расцвет его юности миновал, старина город был еще очень даже ничего.
Двухэтажный домик, в котором живет Мерседес, самый симпатичный в квартале. Впрочем, соседи тоже потихоньку начали приводить в порядок свои викторианские и эдвардианские постройки. Эркеры уже успели отремонтировать, фасады – заново выкрасить, а причудливую орнаментальную отделку – восстановить.
Мерседес старше меня всего на несколько лет, но за эти годы она успела сделать многое: например, бросить колледж и найти работу, связанную с компьютерами. Потом на распродаже заложенного имущества она купила обветшавший ночной клуб и этот дом, находившийся тогда, мягко говоря, в жутком состоянии. С помощью жильцов, занимающих первый этаж, Мерседес выплачивает ипотечный залог за дом, а в клубе дела идут хорошо.
