Текст книги "Ночной полдник"
Автор книги: Марта Акоста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– О чем вы думаете? – поинтересовался он.
Я сказала ему правду:
– Думаю о прошлой жизни, о том времени, когда я ничего не знала о вампирах. Больше всего меня поражает не сам факт вашего существования, а то, что вы так открыто ведете себя в подобных местах.
– Мы прячемс-ся на с-самом виду, – сообщил он. – Мы в безопас-сности, пока знаем о людях больше, чем они о нас-с.
– Знание – сила, – согласилась я. – Вы когда-нибудь злились на людей?
– Разве на вечеринке задают такие вопрос-сы? – поинтересовался Сайлас, а затем добавил более твердым тоном: – Я с детства злился и ненавидел их за то, что они делали с нами несколько веков подряд, за то, что с нами обращались, как с чудовищами. Бездумно истребляли нас, словно хищников. Уиллем открыл мне глаза на новое, светлое будущее на новый рассвет. – Мэдисон улыбался, но, даже несмотря на это, в его голосе слышалась ярость. Свистящие «с» куда-то исчезли, он выпрямился. – Они пытали, вешали, сжигали и топили нас. Они свято верили в то, что имеют право конфисковать наше имущество и лишать нас законного пристанища.
– Отрицая человеческое происхождение своего врага, ты исключаешь необходимость обращаться с ним по-человечески, – проговорила я. – А теперь?
– А теперь наша очередь руководить. – Сайлас схватил мою руку, повергнув меня в кроваво-красный шок. Зал стал красным-красным, по стенам побежали кровавые потоки. Музыка выводила сердечный ритм, и я чувствовала в воздухе зала роскошный медный запах крови. – Пришло время начинать.
– Но ведь Освальд еще не привез нож, – возразила я. Сквозь пульсацию крови в моей голове я с трудом слышала собственный голос. Я попыталась вырвать руку, но Сайлас не выпускал ее.
– Ты скучаешь по нему? – во второй раз за вечер спросил Сайлас, волоча меня через танцпол к двери, которая располагалась за сценой.
– Сайлас, прекрати портить мой костюм!
Мы оказались за сценой. Он отпустил меня. Несколько подсвеченных тусклыми лампами указателей озаряли невысокую лестницу и выходы.
– Куда спешить? – удивилась я.
Я проследила за его взглядом, который был направлен к задней части сцены, отгороженной от танцзала красными занавесями. В центре находился каменный алтарь. На нем стояли серебряные канделябры, керамические кувшины и чаши, а также большой серебряный колокольчик. Рядом с алтарем располагалось витиеватое резное кресло серебристо-черного цвета.
Сайлас наполнил чаши мерзкой травянистой эссенцией и предложил:
– Выпьем за нас, Милагро.
– Замечательная мысль, Сайлас. – Несколько порций этой отравы после мегаводки, – и Сайласа окончательно развезет.
Взяв чашу из его рук, я быстро осушила ее, чтобы не ощущать вкуса. Сайлас понаблюдал за мной, а потом сделал несколько глотков сам. Если Зейв правильно описывал крепость этого пойла, то буквально через несколько минут Сайлас потеряет человеческий облик.
Однако я совершенно не рассчитывала на то, что сначала он отвратительным образом изменится.
Сайлас взглянул на часы и объявил:
– Уже пора.
– Пора – что? Еще не вечер, Сайлас, к тому же Освальд…
– Я дал Освальду бессмысленное поручение, – сообщил он. – Настоящий нож уже у нас, а его машина на обратном пути пострадает от весьма прискорбной поломки.
Я напустила на себя вид алчной сучки, которой Сайлас, в сущности, меня и считал.
– И чем ты все это объяснишь?
– Сегодня состоится наша свадьба, Милагро. Ты ослепительно прекрасная невеста.
Моя прежняя антипатия к замысловатым свадьбам – просто цветочки по сравнению с дрожью отвращения, которую вызвала во мне мысль о бракосочетании с лидером вампирского культа, да еще на светской пьянке.
Великолепное белое платье, чудесные туфельки – если бы я была девушкой вроде Бриттани, я наверняка сразу поняла бы, что мой наряд похож на свадебный.
– Освальд этому не обрадуется.
Сайлас шагнул еще ближе. Его зрачки расширились до такой степени, что теперь аквамариновым был только тоненький ободок, а сами глаза казались черными. Он вспотел, и от него исходил едкий запах.
– Ты слишком хороша для Гранта. Я хочу овладеть тобой всеми теми способами, какие испробовал Дюшарм. Всеми способами, из-за которых он готов пойти на убийство ради тебя.
От вида Сайласа у меня мурашки по спине побежали. Я улыбнулась и ответила:
– Да, я постоянно радовала его. Но давай посмотрим на проблему глобально. Если ты сейчас унизишь Освальда, то потеряешь ценного союзника. А если подождешь, я могу сделать так, чтобы он сам порвал со мной. Это будет просто. Его родители и без того хотят от меня откупиться. Я заставлю их удвоить сумму, а потом уйду к тебе. Это будет абсолютно выгодная ситуация.
– Вот что меня восхищает в тебе, Милагро: мы думаем совершенно одинаково. Но я и так долго ждал и больше ждать не могу.
Он взял в руки серебряный колокольчик и громко зазвонил. Группа внезапно перестала играть, занавеси, закрывавшие танцзал, поднялись, и на меня направили луч прожектора. Выглянув в танцзал, я увидела приближающегося Уиллема в сопровождении неовампов. На нем было то самое черное одеяние, в котором он совершал обряд присвоения имени. Неовампы были пьяны и постоянно наталкивались друг на друга.
Следом за Уиллемом шла певица из вампирского ночного клуба. Она завела какую-то жуткую песню. Стоявшие в сторонке «Дервиши» снова потянулись к своим инструментам и принялись подыгрывать ей. Судя по выражению ее лица, певичка одновременно удивилась и обрадовалась аккомпанементу.
Неовампы помогли Уиллему забраться на сцену и сесть в резное кресло. При этом с его лысой башкенции сполз капюшон. Черепушка Уиллема была полупрозрачной и хрупкой, словно ее изготовили из фарфора. Тут я заметила, что он держит нож, отделанный драгоценными камнями. Бросив на меня сердитый взгляд, Уиллем заявил:
– Она недостойна быть среди нас.
Сайлас посмотрел на Уиллема и тихо прошипел:
– Заткнись, старый дурак, и делай что говорят, иначе я снова запру тебя дома и будешь сидеть там, пока окончательно не сгниешь.
Старик сжался и опустил глаза.
– Сайлас! – воскликнула я.
– Не волнуйся, Милагро. Уиллем знает: если он будет вести себя прилично, я не стану его обижать.
Сайлас взял меня за руку и вывел навстречу гостям. Все, что было перед моими глазами, потонуло в красном потоке. Я почувствовала запах крови. Вообразив ее вкус, я облизала губы.
– Добро пожаловать, друзья! – провозгласил Сайлас. – Спасибо, что пришли разделить с нами это радостное событие. Сегодня в «Парагоне» мы празднуем открытие нового лечебного центра, где вы сможете пройти самые новаторские, самые замечательные процедуры, придуманные для поддержания вашей молодости и красоты.
Я смотрела на гостей, и мне казалось, что на их лицах больше нет кожи, а глазницы заполнены кровью. Они были всего лишь блестящим мясом. Сайлас на мгновение отпустил мою руку, и в этот момент они снова превратились в опьяневших, потакающих своим желаниям гедонистов, каковыми и являлись на самом деле. Я даже удивилась: как можно было бояться людей, которых я до такой степени презираю.
– Выручка от нового центра пойдет на косметологические исследования, а также на финансирование моего проекта по установлению в нашей стране морали, порядка и гармонии. Я называю его «Благотворительное руководство».
Публика встретила его слова радостными аплодисментами и гиканьем. Я заметила, что несколько стульев в зале были уже перевернуты, а скатерти насквозь промокли от разлитых напитков. Кто-то вынул из ваз розы и разбросал их по полу.
– Этот вечер замечателен еще и тем, что все вы – гости на моей свадьбе, на моем бракосочетании с единственной женщиной на свете, уникальным созданием, моей редкой птицей – так я ее называю – Милагро Де Лос Сантос.
Сайлас снова взял меня за руку. Толпа зашлась в безумных одобрительных криках. Я изо всех сил пыталась делать свои дыхательные упражнения, а потом вдруг решила: нет, нет и нет. Резко освободившись от Сайласа, я выхватила нож из руки Уиллема и, крикнув: «Нет, нет, нет!», прижала Мэдисона к алтарю.
«Дервиши» заиграли громкую, сумасшедшую музыку, которая стала фонограммой безумия. Публика отреагировала на произошедшее смехом и ревом, а я поднесла нож к горлу Сайласа. Недавно Катбертсон мечтал ощутить, как нож пройдет сквозь мою плоть, теперь же я сама смаковала мгновение восторга, перед тем как провести лезвием по бледной-пребледной коже Сайласа.
До меня донесся чей-то крик:
– Милагро, не надо!
Но я уже была не Милагро. Я превратилась в существо, которое нуждалось, страстно желало, алкало и заслуживало чужой крови.
– Ты великолепна, – с трудом выговорил Сайлас.
Он положил свою ладонь на мою руку и принялся поглаживать; это поразило и отвлекло меня настолько, что я не сразу заметила, когда он попытался отвести мою руку.
Перед моими глазами поплыли темно-красные образы. Он был силен, но и я чувствовала силу. Люди орали что-то, однако их крики сливались с оглушающим шумом взбесившейся вечеринки.
Я вонзила зубы в руку Сайласа, стремясь, словно зверь, искромсать и разодрать его плоть, и он простонал:
– О, детка, да, до самой кости! – Но, к моему разочарованию, в рот мне попала только ткань его костюма.
В схватке мы упали на пол. Я оказалась сверху, держа нож над Мэдисоном и решая, куда будет приятней его вонзить – в горло или в сердце.
На сцену выскочили шестерки Сайласа, но некоторые из них были уже настолько пьяны, что сразу попадали на помост.
– Не подходите, иначе он умрет! – крикнула я. – Умрет быстрее, чем вы думаете!
Мое предвкушение было сродни прелюдии к сексу. Оно все нарастало и нарастало.
– Милагро! – крикнул все тот же надоедливый голос.
Неподалеку от меня стоял Гэбриел.
– Милагро, убери нож, – велел он.
Жажда крови на мгновенье уступила место злости.
– Иди отсюда!
– Милагро, отпусти его. Ты все испортишь! – Гэбриел двинулся ко мне, но я поднесла нож к горлу Сайласа.
Тогда Гэбриел невозмутимо провозгласил:
– Сайлас Мэдисон, от имени Высшего совета я заключаю вас под стражу за измену, преступное нападение на обычного человека, попытку нападения на члена совета, злоупотребление имуществом совета, жестокое обращение с престарелыми и незаконную кражу крови.
Видимо, старинный напиток наконец подействовал, потому что Сайлас начал безудержно хохотать. Трепет его горла, подрагивавшего от смеха, только усиливал мое предвкушение. Вот оно, горло! Сейчас я разрежу его!
Наслаждаясь своей кровавой страстью, я вдруг заметила, что передо мной стоит Освальд.
– Освальд! Мы будем пить вместе! – закричала я, перекрывая музыку.
До моего слуха донеслись звук разбитого стекла и посуды и чей-то визг.
– Милагро, убери нож, – спокойно попросил Освальд. – Пожалуйста, убери нож.
Возможно, нож – не самый лучший вариант. Возможно, стоит долбануть Сайласа головой о каменный алтарь и полюбоваться на то, как кровь хлынет из его ушей и носа. Мне хотелось оторвать ему руки, услышать хруст костей и искупаться в его горячей, густой, липкой крови.
Увидев выражение моего лица, Сайлас простонал:
– Кровь – это река. Кровь – это жизнь. Кровь будет взята, и кровь будет отдана.
– Милагро! – Освальд потянулся ко мне.
Я резко отпрянула, оттащив Сайласа на несколько сантиметров. Я никогда еще не чувствовала в себе такой силы.
– Освальд, это он виноват в том, что я больше не могу до тебя дотронуться! Он ворует кровь у местных жителей. Он жесток и отвратителен, и он хочет поработить людей!
– Тогда убей меня, – пробормотал Сайлас. – Возьми мою кровь. Ты та самая, тебя предсказали. – Он откинул голову, обнажая шею.
Уиллем заговорил на старинном языке, и теперь, когда я ощущала жажду крови, он казался мне музыкой.
– Как и было предсказано, – сказал Уиллем по-английски, – та, что выживет, умертвит своих самцов и, восходя к власти, вкусит их крови.
Я вцепилась в Сайласа, мои мысли начали путаться. Перед моим внутренним взором поплыли поляны с алыми цветами, картины того, как я росла, как жила. Я швырнула нож на пол и откатилась от Сайласа. А потом легла на спину, пристально вглядываясь в яркие огни сцены. Вечеринка продолжала бушевать. Я закрыла глаза и услышала вопль Сайласа:
– Пустите меня!
Знай мы все это наперед – ни за что не стали бы говорить байкерам, что выпивка будет очень крепкая. Если бы они не воровали напитки всю ночь, от них как от охранников наверняка было бы больше пользы, да и вели бы они себя не столь агрессивно.
На сцене что-то затумкало, как тот самый труп в сушке: «тум… тум… тум…» Крики Сайласа постепенно стихли.
Опустившись на колени рядом со мной, Освальд проговорил:
– Все хорошо. Я уже здесь.
Мне хотелось оказаться в его объятиях, прижаться к нему и успокоиться, но я не могла.
Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой, такой рассерженной. И я завопила. Я вопила и вопила не переставая.
Я слышала, как Освальд убежал, а потом вернулся, таща за собой Томаса.
– Помоги ей! – велел Освальд.
Томас приблизился ко мне. Взяв за руку, он заставил меня посмотреть на него. Его дыхание пахло весной.
– Ты в безопасности, – сказал он. – Засыпай, Милагро.
И я заснула.
Глава двадцать четвертая
Новый ykyc любви
Проснувшись на следующее утро, я увидела Освальда, который дремал в кресле возле моей постели. На мгновение я растерялась, но потом на меня, словно лопата на голову, обрушились воспоминания прошедшей ночи.
– Освальд! – позвала я, и он тут же открыл глаза.
Освальд улыбнулся ровно и сдержанно; эта улыбка была не похожа на ту беззаботную, кособокую.
– Привет, малышка, – мягко проговорил он. – Как ты себя чувствуешь?
– Что было потом?
Протянув руку, Освальд смахнул волосы с моего лица. На нем были хирургические перчатки, и я почувствовала себя так, словно была каким-то заразным, ненавистным, неприкосновенным существом.
– У всех были свои планы, – сообщил он. – Гэбриел проник в их группировку по заданию совета. Он все еще собирал доказательства, но тут появилась ты и изменила график Сайласа.
Вот он, единственный яркий стежок на мрачном гобелене моей жизни.
– Я знала, что это неправда и он вряд ли женится на омерзительном розовом существе в оборочках.
Освальд улыбнулся.
– Гэбриел уже повез Сайласа в аэропорт. Он представит совету обвинения в его адрес. А видеозапись прошлого вечера поможет ему.
– Где проходят собрания совета?
– Даже я этого не знаю, – ответил Освальд. – В отличие от Гэбриела у меня нет допуска такого уровня.
– Я должна была доверять ему! – принялась сокрушаться я.
Чувство вины от того, что я плохо обращалась с Гэбриелом, было чем-то вроде мелко нарубленного кориандра в сальсе моих дурных ощущений – пусть не главная составляющая, но все равно важный ингредиент.
– Ему как раз и нужно было, чтобы мы ему не доверяли.
– А мы все равно должны были доверять, – настаивала я. – Как же ты успел вернуться? По словам Сайласа, они что-то нахимичили с твоей машиной.
– Так оно и было. А когда еще и телефон отказал, совпадений стало слишком много. Я думал, что ночью никто не подберет меня, но какая-то симпатичная хиппи все же остановилась и привезла сюда.
– Ее звали Тривени?
– Откуда ты знаешь? – удивился Освальд.
– Она работает в лечебном центре. Тривени просто замечательная!
Я села на постели. На мне была длинная ночная рубашка, которую купил Освальд.
Знаешь, Освальд, эта рубашка все время закручивается и задирается, и мне кажется, это что-то символизирует – может, то, что вещи, которые кажутся привлекательными, часто бывают совсем непрактичными в жизни.
– Ты слишком много пережила, Милагро. Мы позавтракаем и поедем домой.
– Я не могу вернуться домой, Оз.
Он улыбнулся, однако на этот раз улыбка показалась мне нервной.
– Ты устала. Тебе необходимо время для отдыха и выздоровления. На ранчо мы как следует позаботимся о тебе. Бабушка поможет собрать здесь твои вещи.
Я дернула Освальда за перчатку.
– И вот в этом ты собираешься жить? Ты думаешь, у нас могут быть нормальные отношения, пока я в таком состоянии?
– Но ведь ты не всегда будешь такой.
Я заглянула в его ясные, серые, честные глаза.
– Этого мы не знаем.
– Я люблю тебя, Милагро Де Лос Сантос. И хочу всегда быть с тобой.
– Я тоже хочу быть с тобой, Освальд. – Я покачала головой. – Но только не сейчас.
– Я думал, ты меня любишь.
– Люблю, Освальд, люблю больше всего на свете.
– Тогда назови мне хоть одну причину, по которой ты не можешь вернуться. Только не говори, будто это из-за того, что мы не можем заниматься сексом, – я ведь могу и подождать.
Я прекрасно знала, что ощущаю, но в тот момент мне было стыдно рассказывать об этом Освальду.
– Потому что я боюсь кого-нибудь убить. Боюсь причинить вред ребенку.
– Бессмыслица какая-то! Ну хорошо, ты потеряла власть над собой в случае с Сайласом, и он это заслужил… Любой на твоем месте захотел бы сделать ему больно, но…
– Освальд, дело не в том, что я хотела причинить ему боль. Меня возбуждала сама мысль о том, что я могу его убить. – Я вгляделась в лицо Освальда, желая убедиться, что он действительно понял смысл моих слов. – Я чувствовала вовсе не злобу. Желание убить доставляло мне удовольствие. Эротическое удовольствие. То, что со мной творилось, было… потрясающе.
– Это на тебя не похоже.
– Раньше я не была такой. Зато теперь я такая. Ты пустил на ранчо Сайласа и Уиллема из уважения к другим. Ты готов рискнуть и снова поселить меня туда? А вот я не готова подвергать опасности тех, кого люблю. Я ведь могу кого-нибудь травмировать.
Поднявшись, Освальд сердито посмотрел на меня.
– Ты ведь будешь с Томасом, верно? Или с Иэном?
– Я буду сама с собой. Я должна либо победить это, либо самостоятельно научиться жить с этим.
Поскольку Освальд не смог переубедить меня, в комнату зашла Эдна и попросила его уйти.
– Юная леди, мой внук говорит, что в вашу глупую головку втемяшилась нелепая идея, будто вы представляете угрозу для общества, и из-за этого вы не хотите возвращаться на ранчо вместе с нами.
– Эдна, ваш внук верно изложил суть вопроса.
Она выразительно вздохнула и возвела очи горе.
– Юная леди, вы не подготовлены к тому, чтобы вас отпускали одну в этот мир, особенно если учесть вашу неестественную предрасположенность к притяжению экстремистов и всяческих подстрекателей. Даже не буду говорить о том, какую неудачную одежду вы выбираете.
Ого! Что, вспомним недавние деньки, когда мы с Эдной могли весело оскорблять друг друга? Нет, они остались позади. Я серьезно посмотрела на нее и честно призналась:
– Теперь, Эдна, я знаю один из побочных эффектов заражения кровью Иэна. Если я физически контактирую с кем-то, меня возбуждает мысль о том, что я могу изувечить этого человека.
Немного подумав, она сказала:
– Ну уж никого из нас вы точно не хотите изувечить.
– Я вообще не хочу причинять боль кому бы то ни было. Особенно ребенку.
– Юная леди, вы хорошо подумали?
Когда я кивнула, Эдна поинтересовалась:
– А где вы будете жить? Чем будете заниматься?
– У меня есть деньги, которые я получила за работу над сценарием, и та сумма, которую Сайлас положил на мой счет. Так что все хорошо.
– Когда вы поправитесь, вы вернетесь домой.
Только Мерседес одобрила мою идею остаться наедине с собой.
– Не надо рассматривать это время как период одиночества. Считай, что просто уделяешь время самой себе, – сказала она.
– Мерседес, я знаю, что такое жить в одиночестве.
– Нет, не знаешь. Ты имеешь представление о самостоятельной жизни – о жизни, когда ты надеешься встретить человека, который станет твоим партнером. Но жить одной – совсем другое дело. Такая жизнь может быть очень спокойной.
– Ага, спокойной – до тех пор пока к тебе не ворвется кто-нибудь из друзей со своими безумными проблемами.
Мерседес потрепала один из своих дредов.
– Если большая часть времени проходит в покое, то периодически я и впрямь могу заниматься проблемами какой-нибудь loca, [105]105
Сумасшедшей (исп.).
[Закрыть]возникшей на моем пороге.
Мои друзья нашли массу причин, чтобы отсрочить свой отъезд, и постоянно куда-то звонили.
Гэбриел позвонил Освальду и рассказал, что Иэна освободили из-под ареста, а вместо него посадят Сайласа.
Передавая мне трубку, Освальд пояснил:
– Гэбриел хочет поговорить с тобой.
– Здравствуйте, мисс Штучка! – радостно проговорил он.
– Гэбриел! Я так рада, что ты снова стал собой.
Он рассмеялся.
– Ты даже не представляешь, как грузит жизнь натурала. Прости за эту ужасную неразбериху, но я ведь все время пытался сделать так, чтобы ты уехала. Как твои дела?
– Ну…
На заднем плане слышались какие-то объявления и шум голосов.
– Мне нужно идти, юная леди, – сообщил Гэбриел. – Это наш самолет. Увидимся дома!
Я отдала трубку Освальду.
– Он разве не знает, что я не еду домой? – удивилась я.
– Знает. Он просто надеется, что ты изменишь свое решение. Мы все на это надеемся.
В конце концов я вынудила их уехать. На то, как от меня уходил Освальд, смотреть было невыносимо. Я тихонько заползла в постель и плакала, плакала без конца. У меня ушло несколько коробок носовых платков от Бартона.
Потом мне звонили Освальд, Мерседес и другие. Мне было тяжело разговаривать с ними, и я перестала подходить к телефону. Вскоре новый парагонский консьерж сообщил, что суммы, которую внесла компания Скипа, хватит лишь еще на одну ночь.
Я начала бродить по домику, собирая свои вещички, и вдруг обнаружила в самом дальнем углу стенного шкафа белое вампирское платье. Сначала я хотела выбросить его, а потом засомневалась: наверняка горничные посчитают девушку, которая выкидывает красивую одежду, слишком избалованной. Аккуратно сложив платье, я оставила его на кресле.
И тут позвонили в дверь. Потом раздался стук. Я не стала открывать. Тогда Берни прокричал:
– Милагро, я знаю, что ты здесь!
Я открыла, и он неуклюже проследовал в дом.
– Ты ужасно выглядишь, – сообщил он.
– Спасибо за откровенность. Завтра я отсюда съезжаю. Я добралась до финала.
– Едешь домой? Или в Лос-Анджелес?
– Еще не знаю, куда. Это не имеет значения.
– Фолкнер как-то сказал: «Если выбирать между горем и ничем, я выбираю горе».
– Мне постоянно кого-то цитируют, – апатично заметила я. – «Когда закрывается одна дверь, открывается другая». Знаешь, кто это сказал?
– Боб Марли?
– Хорошее предположение. Александер Грейам Белл.
– Твоя подруга Мерседес захапала все пленки с записью вчерашней ночи, но там работала и моя личная камера.
– О! – Я вспомнила о просьбе Томаса. – Томас хочет, чтобы ты отослал ему какие-нибудь хорошие фотографии для размещения в колонках светской хроники.
– А другие я и не стану публиковать, Милагро. Я пять лет освещал жизнь Голливуда, так что видывал кое-что и похлеще.
– Спасибо, – безразличным тоном поблагодарила я.
Берни вздохнул.
– Хочешь пожить у меня? Я на некоторое время обоснуюсь в «люксе» у Жижи, а потом она хочет, чтобы я промотался с ней все лето. Я оплатил аренду до конца года.
В тот момент Ла-Басура подходила мне так же, как любое другое место. Я согласилась.
Выписавшись из «Парагона», я столкнулась в вестибюле с Томасом.
– Когда ты вернешься к Эдне, я приеду вас навестить, – пообещал он.
– Не знаю, вернусь ли я туда.
– Конечно, вернешься. На своем веку я повидал и плохие финалы, и хорошие, но ты больше тянешь на хороший.
– Ты ведь говоришь о фильмах, а не о реальной жизни.
– Без разницы, – возразил он.
Он крепко обнял меня, и я простилась с единственным человеком, к которому могла прикоснуться безболезненно.
Я переехала в дом Берни, и чудовищность моего положения, а также возможный разрыв с Освальдом довели меня до того, что я была не в состоянии чем-либо заниматься. Я знала, когда Освальда обычно не бывает дома, поэтому позвонила на ранчо именно в это время и сообщила Эдне, где я живу. Чтобы она не успела задать вопросы, я тут же повесила трубку, но на следующий день мне пришла посылка, доставленная курьерской почтой. В ней лежали два мешочка телячьей крови.
И все же моим поминкам по прошлой жизни кое-что мешало: всякий раз, выглядывая в кухонное окно, я видела голый двор. В конце концов я решила добавить к этому пейзажу несколько суровых растений с серыми листьями, чтобы ничто не отвлекало меня от мрачного настроения. Что ж, таков был план, но ведь даже самые серьезные схемы, тщательно продуманные девушками и вампирами, иногда могут меняться.
В темном углу я разместила паркинсонию, а небольшой участок земли засадила суккулентами. Кадку с саговой пальмой я украсила голубой ковровой плиткой. Возле двери повесила кашпо с очитком Моргана, или «ослиным хвостом», а абрикосового цвета бругмансию расположила так, чтобы из окна первым делом видеть именно ее. Я так и не смогла решить, какую бугенвиллею выбрать – красную или багровую, поэтому посадила обе, да так, чтобы они переплелись, напоминая густую, темную кровь.
Освальд звонил ежедневно. К телефону я не подходила, но слушала его сообщения по нескольку раз подряд.
– Я тоскую по тебе, Милагро. Может, ты больше не скучаешь по мне, но зато я по тебе скучаю. Дейзи скучает по тебе. Нам всем тебя не хватает. И Либби по тебе скучает. Я учу ее говорить «юная леди». Петуния тоже тоскует. У нее потускнели перышки.
Гэбриел оставил сообщение, что Сайласа изгнали с нашего континента и он вместе с «Дервишами» отправился в турне по Азии. Сэм передал в совет петицию с требованием считать меня полноправным членом рода. Иэн поддержал это требование. Малышка поживает замечательно, а Уинни связалась с учеными-исследователями, входящими в семью, и хочет получить образец моей крови, чтобы подобрать подходящее лечение.
Впрочем, мне очень не хотелось услышать, что против моего заболевания никакое лечение не поможет.
В один прекрасный день ко мне заглянул Берни с целой сумкой сочинений для проверки. Когда мы оба принялись за работу, он сказал:
– Один из наших учителей заболел, и я хочу, чтобы ты его заменила.
– Я понятия не имею, как нужно учить подростков.
– Если ты смогла усмирить мужчину с ножом, то с подростками точно справишься.
Я покраснела от стыда.
– Я ведь могу кого-нибудь травмировать.
– Да никого ты не травмируешь, – спокойно возразил он. – Поработай несколько дней, иначе запись, изображающая твоих друзей, получит распространение.
– Ты меня шантажируешь?
– Я тебя убеждаю.
Боязнь среагировать на физический контакт была сильнее, чем страх перед учениками. Они читали «Гекльберри Финна» и жутко раздражали меня своими жалобами и на диалектную речь, и на само содержание романа. Один мальчик, сидевший в задней части класса, сполз на своем стуле и заявил:
– А ты конкретно скучная сучка!
Я замерла. Весь класс смолк в ожидании. Однако, не ощутив желания запустить руки мальчику в живот и вынуть оттуда теплые, влажные кишки, я поняла, что, возможно, и вправду смогу преподавать.
– Заткнись! – радостно ответила я, поглядев на него так пристально и долго, что он в конце концов отвел глаза и еще больше съехал со стула.
Я велела им закрыть учебники и рассказала, за что люблю Марка Твена. Он потерял своего любимого брата, дочь, а затем и жену, но навсегда сохранил способность чутко и горячо проникаться человеческими проблемами. А потом мы поговорили о потере, надежде, свободе и гуманности.
Пусть они не станут вспоминать это мгновение как особый момент, когда пылинки кружились в проникавшем с улицы солнечном свете, а все ученики сидели с вдохновенными лицами и даже один двоечник прозрел и решил идти в Гарвард. Однако примерно на пять минут они перестали драться и издавать непристойные звуки.
Заглянув по дороге домой в продуктовый магазин, я взяла несколько упаковок йогурта и хлопья для завтрака – то, чем можно питаться, не напрягаясь.
– Как продвигаются ваши кулинарные опыты? – поинтересовалась кассирша, презрительно оглядев мои покупки.
– Кулинарные опыты?
– Вы же говорили, что пробуете все рецепты Джулии Чайлд.
– А, это… Ради себя одной не хочется возиться.
– Ты могла бы пригласить на ужин меня, – сказал кто-то за моей спиной.
Повернувшись, я увидела свою бывшую массажистку в длинной хипповой юбке. Тривени отпустила волосы, и они красивыми волнами ниспадали на плечи.
– Тривени, как дела?
– Все хорошо. Я ведь больше не работаю в «Парагоне».
– Что случилось?
Она подняла руки, и ее цветные стеклянные браслеты тихо звякнули.
– У них там началась большая перетряска, и все, кто хотел уйти, получили компенсацию. Я открыла массажный кабинет у себя дома.
– Значит, все получилось?
– Конечно. А как ты?
Вместо ответа я предложила:
– Приходи ко мне на ужин. У меня есть клубничный йогурт.
– Я тебя умоляю!
Мы приготовили пасту со свежими помидорами и зеленью. В дальнем углу холодильника я обнаружила бутылку вина из «Клуба Левака». Мы расположились на заднем дворике.
– Здесь забойная безмятежность, – заявила Тривени. – Я чувствую дух сада. Вероятно, он поможет твоей сердечной чакре.
– Скажу честно, Тривени, я не очень-то верю во все эти нью-эйджевские штучки.
– Нью-эйджевские? Да эти штучки существовали всегда, – возразила она. – Знаешь, я когда-то хотела стать полицейской. Но я всегда ощущала связь тела и разума, а кроме того, мне не нравилась мысль о том, что я должна буду арестовывать своих друзей.
– Да, это было бы западло, – согласилась я.
– Точно, – поддержала она. – Тебе нужно чаще разговаривать с бабушкой.
– Моя бабушка умерла.
– Более ограниченного человека, чем ты, я еще не встречала!
Я решила, что она с приветом, но потом вдруг поняла: со дня похорон я ни разу не навещала могилу своей abuelita. Чтобы добраться до кладбища, мне пришлось проехать несколько сотен километров. Отыскав могилу бабушки, я с удивлением обнаружила возле надгробия яркий, чистый букетик искусственных цветов и задумалась о том, кто мог его принести. Потом положила рядом свои цветы и долго сидела, вспоминая ее любовь и доброту.
Однажды душным вечером я прихватила мешок льда для самодельного лимонада и отправилась к Тривени.
– Слишком жарко, и ничего, кроме льда, не хочется, – пояснила я. – Я так вспотела, что наверняка захлюпаю и соскользну со стула.
Рассмеявшись, Тривени положила руку на мое оголенное предплечье. Я ощутила приятную дрожь. Ощущение было ясным, теплым и радостным.
Поскольку раньше я уже ошибалась, считая, что выздоровела, я очень боялась возвращения своих видений. Но они не вернулись. В последний учебный день я даже смогла обнять на прощание своих учеников. Я испытала от этого гораздо большую гордость, чем в тот день, когда получала диплом ПУ, и домой возвращалась практически вприпрыжку.
Возле моего дома стоял серый «Порше», а на крыльце, подпирая дверь, ждал какой-то мужчина.
Подойдя ближе, я сказала:
– Здравствуй, Иэн.
– Моя дорогая девочка, – отозвался он. А потом поцеловал меня в обе щеки, и я почувствовала прилив восторга. – Ты прекрасно выглядишь.
– Ты тоже. Как и всегда. Зайдешь ко мне?
