Текст книги "Остров Тамбукту"

Автор книги: Марко Марчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

II

На другой день мы с капитаном решили сойти на берег на разведку. Я спросил Смита, что мы могли бы подарить туземцам.

– Вы что же, подарками хотите их привлечь на свою сторону? – спросил он меня. – Хорошо, я не буду вам мешать. Подожду, пока вы сами убедитесь, что ружье лучшее средство, чем побрякушки.

Он принес из склада яхты десяток ожерелий, столько же маленьких зеркалец, а я взял из кухни несколько пустых консервных банок. На первое время этого было достаточно. Но капитан был другого мнения. Когда я пошел к выходу, он остановил меня и спросил:

– А ружья не возьмете?

– Эти пустые консервные банки стоят больше, чем десять ружей мистера Смита, – возразил я и рассказал ему, как консервные банки обрадовали моих друзей из племени бома.

Но капитан остался при своем мнении. Он взял ружье, положил в резиновый мешочек штук двадцать патронов и хорошенько его завязал, чтоб туда не проникла вода.

– На всякий случай, – улыбнулся он и вспомнил английскую поговорку, которая похожа на нашу: «Береженого и бог бережет».

Я попросил у Смита сигарет и зажигалку, чтобы угостить туземцев.

– Разве дикари курят табак? – удивился он. – Откуда они его взяли? Кто занес его, раз на острове нет европейцев? Родиной табака является американский континент. Он был впервые перенесен в Европу Христофором Колумбом, а после распространился в Азии и на других континентах. Если эти дикари жили до сих пор изолированно от остального мира, откуда они взяли табак и кто их научил его выращивать? Может быть, моряки Магеллана?

– Нет, сэр. Их табак не настоящий. Они курят сухие листья какого-то растения, которое встречается на острове в диком состоянии. Что это за растение, я не знаю. Но хотя их «табак» и не настоящий, туземцы страстные курильщики. Курят даже женщины.

– Раз так, – сказал Смит, – я вам дам мой портсигар и эту зажигалку. Они закрываются герметически и не пропускают воды. Сделаны по специальному заказу.

– Но они вам нужны, сэр...

– О, будьте спокойны, у меня их несколько.

Я искренне поблагодарил его.

– Угостите дикарей, – усмехнулся Смит, – но смотрите, чтобы и они вас не угостили копьем или отравленной стрелой...

– Будьте спокойны, сэр, – откликнулся капитан. – До тех пор пока это ружье в моих руках, мы не дадимся дикарям.

Мы доплыли до берега и пошли к маленькой бухте, туда, где впервые выбрались на остров несколько месяцев тому назад. Мы надеялись найти кого-нибудь у пирог и не ошиблись: трое туземцев поднимали «парус» из рогожи на «мачту» одной пироги. Эта мачта была не чем иным, как длинной бамбуковой жердью. Туземцы были так поглощены работой, что не заметили нас. Стерн остановился на приличном расстоянии от них, а я тихо подошел к пирогам. Первый туземец, который меня увидел, до того испугался, что уронил рогожу и упал на песок. Остальные двое присели в пироге и смотрели на меня дрожа всем телом, как будто перед ними был дикий зверь, готовый их разорвать.

– Тауо-дола, – поздоровался я.

Этот привет – тауо-дола – означает «бог на помощь», но употребляется племенем бома во всех случаях и может означать и «пи пуха ни пера», и «приятного аппетита». Я хотел узнать, говорит ли племя занго на том же языке, что и племя бома. Туземцу, который упал ничком на песок и не смел ни встать, ни взглянуть на меня, я сказал:

– Илан! – Встань!

Он сейчас же встал, продолжая дрожать. И остальные встали в пироге.

– Каа ну! – Иди сюда! – обратился я к туземцу, вставшему с песка.

Он шагнул ко мне и остановился. Я подошел к нему и протянул пустую консервную банку. Он не знал, что с ней делать. Взял ее дрожащими руками, не спуская с меня глаз. Я дал по банке и остальным двум. Повесил им на шеи по ожерелью. Только теперь, кажется, они начали приходить в себя. Упавший на землю ощупывал руками ожерелье и недоверчиво посматривал на меня. Может быть, ему не верилось, что такое «драгоценное» украшение теперь уже принадлежит ему.

– Тацири? – Красиво? – спросил я. Он едва пробормотал под нос:

Тацири...

Ожерелья действительно им правились, это было видно по их загоревшимся от восторга глазам. И как они могли им не нравиться? До сих пор они носили только ожерелья из раковин или зубов животных и никогда в жизни не видели стеклянных бус таких ярких цветов – синие, зеленые, желтые, красные... Но я приберегал самый большой сюрприз к концу, когда туземцы нарадуются пустым банкам и ожерельям.

Капитан стоял шагах в десяти и взял «на всякий случай» ружье на изготовку.

– Дело, кажется, идет? – промолвил он.

– Отлично, – ответил я. – Можете к нам подойти... Как бы только... я боюсь, чтобы они не испугались ружья и не убежали.

– Ружье вряд ли выстрелит, – сказал капитан.

– Почему?

– Патроны мокрые.

Я не знаю, подошел ли бы я так смело к туземцам, если бы знал, что патроны мокрые. Ведь Лахо и Габон мне наговорили столько плохого об этих людях... Да мы к тому же уже раз пострадали от них... Но сейчас у нас не было основания опасаться. Трое дикарей с молчаливым восторгом рассматривали ожерелья и совсем не походили на опасных людоедов.

– Как тебя зовут? – спросил я туземца, упавшего на песок.

Это был пожилой человек, с морщинистым лицом, с седыми слежавшимися волосами, с косичками, свисавшими на уши. На правой руке, выше локтя, у него была довольно глубокая рана от копья или какого-нибудь другого острого предмета.

– Гахар, – ответил он.

– А тебя? – обратился я ко второму туземцу.

Это был молодой человек с пышными черными курчавыми волосами, лоснившимися на солнце, как намазанные дегтем. Огромный бамбуковый гребень, воткнутый в его волосы над лбом, походил на козырек.

– Таной, – ответил юноша.

Третьего – низкого роста, худого, с сухим лицом звали Индалом.

Гахар значит птица, Таной – дерево, а Индал – попугай. Я уже заметил и в племени бома, что имена как женщин, так и мужчин обыкновенно означают названия животных или растений.

Я вытащил серебряный портсигар плантатора, вынул сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил.

Трое дикарей смотрели на меня, вытаращив глаза. Они впервые видели зажигалку и никогда не допускали, что можно так легко высечь огонь. Для них это было настоящим чудом, громом среди ясного неба.

Я потушил зажигалку и протянул портсигар Гахару, но он отступил назад и не рискнул коснуться его. Тогда я сам дал ему сигарету, и он взял. Но не успел я щелкнуть зажигалкой, как он опять отскочил назад.

У пироги дымилось несколько головешек. Гахар прикурил от них. Индал и Таной также взяли по сигарете и прикурили от головней.

Я опустился на песок и велел туземцам сесть против меня. Они боязливо подчинились. Более пожилые – Гахар и Индал – сели, скрестив ноги, а юноша стал на колени в стороне от них.

– Каа ну, – сказал я, и он сейчас же присоединился к двум другим.

Их язык был почти таким же, как язык племени бома. Правда, в самом начале я заметил известное различие в отдельных словах, но это не помешало нам понимать друг друга.

Оставался последний сюрприз. Я протянул Гахару зеркальце. Увидев в нем свое лицо, он отшатнулся, скорее от удивления, чем от испуга. Он, наверно, рассматривал себя в стоячей воде, но никогда не видал там ясно своего отражения. Зеркальца произвели на туземцев большее впечатление, чем пустые банки, ожерелья, сигареты и зажигалка, а все сюрпризы и «чудеса» взятые вместе, гак их ошеломили, что они просто не знали, что сказать.

Я попросил их дать мне пирогу. Гахар предложил выбрать, какая мне нравится.

Я осмотрел пироги. Как я заметил еще при первом нашем появлении на острове, они были выдолблены из толстых колод. У некоторых были «мачты» – жердь, прикрепленная в середине пироги, а на ней рогожа вместо паруса. Нос и корма пироги были заострены и загнуты, как полозья саней. К бортам больших пирог лианами были прикреплены расколотые пополам длинные стволы деревьев, которые не позволяли пироге перевернуться на волнах. Мой выбор остановился на одной более продолговатой пироге. Гахар, Индал и Таной сейчас же потащили ее по песку и спустили в воду. Она не была так удобна и быстроходна, как наши лодки, но старый морской волк моментально освоился с ней. Как только мы отчалили, туземцы поспешили в селение, наверно горя от нетерпения рассказать своим о встрече с «белыми людьми с луны» и похвастаться «драгоценными» подарками.

Когда мы поднялись на яхту, капитан попробовал мокрые патроны – ружье не выстрелило.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Мой друг Гахар. «Нанай кобрай». Напрасный страх Стерна. На охоте за дичью. Почему не появляется Лахо? Охота на черепах.

I

Между мною и Гахаром завязалась настоящая дружба. Уже на другой день, после первой нашей встречи, он привел к маленькой бухте человек десять туземцев, вооруженных копьями и стрелами. Они остановились у опушки леса и не решались приблизиться к пироге, в которой находились мы с капитаном. Гахар первым собрался с духом, бросил копье и подошел к нам. В награду я дал ему узкий кусок пестрого ситцу. Он повязал им голову и сейчас же отошел к своим товарищам, чтобы показать «драгоценный» подарок. Тогда и они, соблазненные цветистым ситцем, оставив копья в лесу, нерешительно, шаг за шагом, приблизились ко мне. Я дал им по куску ситца. Как они радовались, как щупали пальцами пестрый ситец! И как блестели их глаза!

Гахар несколько раз им повторил:

– Андо – нанай биля (Андо – хороший человек).

Гахар запомнил мое имя. Он попросил у меня папиросу и сказал, чтобы я «сделал огонь». Когда я щелкнул зажигалкой, он с торжеством вскричал:

– Смотрите, Андо делает огонь без дерева! Я ведь вам говорил!..

Но он не посмел прикурить от зажигалки, а предпочел головешку, которую носил с собой. Я дал по папиросе и остальным туземцам. Они столпились у огня, чтобы прикурить.

Мистер Смит купил в Александрии докторскую сумку. Сейчас я ее взял с собой, в надежде подлечить рану Гахара. Я показал ему бутылочку с янтарно-желтым риванолом и объяснил, что это «нанай кобрай» – хорошее лекарство. Если он согласится, чтобы я перевязал ему рану на руке, она быстро заживет. К моей радости, Гахар согласился. Я промыл рану риванолом и перевязал. Велел ему утром опять прийти на новую перевязку. У другого туземца была гнойная рана на ноге, которую разъела соленая морская вода, но он решительно отказался от моего лечения.

– Почему? – спросил я его.

– Кобрай уин – лекарство нехорошее, – ответил он.

– Ты откуда знаешь, что нехорошее?

Он промолчал. Гахар, озабоченный, спросил меня, не умрет ли он от моего лекарства. Я уверил его, что он выздоровеет, но мои слова вряд ли его успокоили. Мне показалось, что какая-то тревога продолжала его угнетать.

Я всем роздал по куску ситца. Дикари сразу повязали его кто на голову, кто на руку и ушли в лес, в котором они оставили свое оружие. Капитан, все это время сидевший в пироге и не выпускавший ружья из рук, крикнул:

– Берегитесь, они пошли за своими копьями! В лесу скрываются вооруженные дикари!

– Вы уверены? – спросил я, всматриваясь в лес.

– Я видел! Пока вы разговаривали с этими тут, другие наблюдали за нами, прячась за деревьями. Сейчас они, наверно, нападут на нас. Полезайте скорее в пирогу, и не мешкая, отваливайте.

Но я не послушал капитана и остался на берегу, наблюдая за туземцами. Вскоре они вернулись. У каждого из них под мышкой было по кокосовому ореху и дыне.

– Возьми, – подошел ко мне первым Гахар и протянул крупный кокосовый орех.

Я поблагодарил его от всего сердца и положил орех на песок. Остальные туземцы, один за другим поднесли мне свои подарки, а потом помогли перенести их в пирогу. После этого я простился с ними, сказав, что завтра опять приеду.

– Приезжай, приезжай! – закричали все. – Мы будем тебя ждать.

Когда паша пирога отделилась от берега, по крайней мере пятьдесят вооруженных туземцев вышли из лесу и окружили Гахара и других.

– Вот они! – воскликнул капитан. – Ведь я говорил вам, что в лесу прячутся дикари!..

Почему бы и нет? Они делают то же, что делаете и вы.

– А что я делаю? – удивился капитан.

– Сидите в пироге с ружьем в руках и охраняете меня от них, а они скрываются в лесу, готовые помочь своим, если мы на них нападем.

Плантатор ожидал нас на палубе. Увидев дыни и кокосовые орехи, он воскликнул:

– О, торговля идет хорошо! За метр ситцу – пять кокосовых орехов и столько же дынь. Отлично! – И, иронически усмехаясь, он добавил: – Из вас выйдет хороший торговец, сэр! На Кокосовых островах я продаю ситец в два раза дешевле.

– Это не торговля, – возразил я.

– А что же?

– Обмен подарками.

– Ерунда! – рассмеялся плантатор. Потом, подумав, более мягко прибавил: – Не сердитесь, сэр, я совсем не хочу вас обижать. Торговля повсюду остается торговлей. Но что мы будем делать, когда у нас выйдут весь ситец и ожерелья?

– Будем есть дыни, которые мы сами вырастим, – ответил я.

II

Целую неделю я не видел туземцев из племени бома. Я соскучился по Лахо, по старому Габону. Они, наверно, каждый день ждут меня в устье реки, а может быть, уже решили, что я останусь у их врагов. Нужно пойти повидать их. Ведь я же обещал вернуться к ним...

Однажды утром мы приготовились с капитаном на обычную вылазку. Услышав, что мы пойдем в лес, далеко от залива, Смит заявил:

– И я поеду с вами, сэр. Но с одним условием: я возьму с собой охотничье ружье.

– Возьмите, – согласился я. – Там вы можете стрелять, сколько вашей душе угодно, если моих темнокожих приятелей нет. Но если они там – ни в коем случае.

– Если они там, я не сойду на берег, – прервал меня Смит.

– Почему вы не сойдете? Они не опасны, уверяю вас. Только не стреляйте в их присутствии, потому что они убегут и никогда больше не вернутся. А этого не должно случиться. Может быть, нам придется жить с ними...

– В горах? Я не согласен, – возразил Смит. – Нам не следует оставлять этот залив. Может быть, случайно здесь пройдет какой-нибудь пароход и увезет нас с этого дьявольского острова.

– И я не согласен менять залив и яхту на джунгли, – заявил капитан. – Это будет равносильно погребению.

Смит и Стерн были правы. Племя бома жило далеко от океана. Там не всегда имелась соленая морская вода, и приходилось есть ямс и таро бессольными. Не было и места где купаться: река, протекавшая вблизи селения, была маленькая, в ней нельзя было плавать. Океан – это другое дело. Кроме того, в один прекрасный день, мимо острова и вправду мог пройти пароход и отвезти нас в ближайший порт...

Лахо и его людей не было в устье реки, но кокосовые орехи были в условленном месте. Это обстоятельство мне показало, что они все еще надеются на мое возвращение к ним.

Смит зарядил ружье и пошел в лес. Скоро послышался выстрел, а немного позже – и другой. Смит вернулся торжествующий. Он убил двух птиц – гамрая и банкивскую курицу. Гамрай – очень крупная птица с черными и белыми перьями, а дикая курица, наоборот, меньше наших домашних кур, но очень красивая, с пестрым оперением.

– На этом острове можно жить, сэр, – сказал плантатор, обрадованный успехом, – лес кишит дичью. Очевидно, дикари не ходят на охоту.

– Ходят, – возразил я, – но копьями и стрелами трудно что-нибудь убить.

– Верно, – согласился плантатор. – Эта дикая курица живет в чаще и исчезает при малейшем шуме.

– Это все, что вам известно о ней? – спросил я.

– Нет, не все, – усмехнулся Смит.

– А что вы еще знаете?

– Знаю, что ее мясо очень вкусно, и вы сегодня в этом убедитесь. Разумеется, если Стерн согласится ее приготовить...

– И ничего больше?

– А что еще следует мне знать, сэр? – удивился Смит.

– Например, что она является прабабушкой наших кур, что сначала ее приручили в Индии за несколько тысяч лет до нашей эры и оттуда она распространилась по всему миру...

– А кто занес ее сюда, раз на остров не ступала нога белого человека? – спросил Смит. – Может быть, моряки Магеллана?

– Не думаю. Моряки Магеллана не занимались птицеводством. Предполагаю, что банкивская курица так же, как и много других животных и птиц, водится здесь еще с тех времен, когда этот остров был соединен с Африкой и Индией.

– С Африкой и Индией? – изумился плантатор. – Разве эти два континента некогда были соединены?

– Да, – подтвердил я. – Африка была соединена не только с Индией, но и с Америкой. Но в течение миллионов лет волны сделали свою разрушительную работу, постепенно размыли часть суши, а другая ее часть потонула в море. Вы ничего не слышали об Атлантиде?

– Слышал, – сказал Смит, – но что именно, не помню.

– Атлантида простиралась в Атлантическом океане от двенадцатого до сорокового градуса северной широты. Древний философ Платон пишет, что на этой обширной земле жил воинственный и храбрый народ – атланты. Они воевали с древними эллинами и доходили до самого Египта. Но однажды наступило бедствие – страшное землетрясение и наводнения уничтожили Атлантиду за один день и одну ночь. Над водой сейчас возвышаются только самые высокие ее вершины – нынешние Азорские и Каролинские острова, Мадейра и Зеленый мыс. Ученые как Ориген, Порфир, Ямблик, Гумбольдт и другие отрицают существование Атлантиды, но Плиний, Атлан, Эпгель, Турнафор, Бюффон признают его. И если мы примем, что Платон и другие правы, мы должны согласиться с тем, что потонувшая Атлантида некогда связывала Африку с Америкой. Предполагают, что существовала суша, связывавшая в древности Южную Африку с Индией и потонувшая, как и Атлантида. Может быть, наш остров является частью этой потонувшей суши.

– Мы очень далеко забрались, – снисходительно усмехнулся Смит. – От обыкновенной курицы к потонувшему континенту. Относительно Атлантиды – это что, сказка или наука?

– Предположения пауки, сэр.

– Я верю в науку, – заявил Смит, – но не в ее предположения. А это что за птица?

– Это гамрай, из породы птиц носорогов, – ответил я. – Вы видите ее крепкий крючковатый клюв? Гамрай может им убить человека, если клюнет его в голову.

– Опасная птица! – воскликнул капитан. – А чем она питается? Надеюсь, не человеческим мясом?

– Разумеется, нет. Она не очень разборчива, питается плодами и мелкими животными. Но знаете, что самое интересное? Она похожа на старых феодалов, которые запирали своих жен в замках, огороженных крепостными стенами.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами капитан.

– А вот я вам объясню, – обернулся я к Стерну, так как Смит меня не слушал. Он присел на корточки около гамрая и рассматривал его оперение. – Самка находит удобное жилище в дупле какого-нибудь высохшего дерева, выщипывает собственные мягкие перья и пух и делает из них гнездо, сносит пять-шесть яиц и садится их высиживать, а самец замуровывает ее глиной, оставляя только маленькое отверстие, через которое он ее кормит.

– Неужели? – удивился капитан. – А почему же он ее замуровывает? Полагаю, не из ревности, подобно феодалам?

– Чтобы предохранить ее от врагов. Самка остается замурованной, пока птенцы не вылупятся и покроются пухом. После этого самец выковыривает клювом глину и прогуливает свою семью по деревьям.

– Но, должен признать, – вмешался Смит, – что мясо птиц носорогов немного жилистое. Прежде чем его жарить, его нужно завернуть в листья дынного дерева.

До полудня никто из племени бома не появился. Мы выкупались, наелись и улеглись в тени. Смит и Стерн сейчас же заснули, а мне что-то не спалось. Я пошел на берег, сел в тени одного дерева и задумался. И в самом деле, странная штука жизнь! Играет мной, как волны играют лодкой без гребца. Я сам себе не господин, не могу делать, что хочу и жить так, как мне нравится. Я принужден скитаться по свету, искать работу за тысячи километров от родных краев, в чужих неведомых странах, вдали от родных и близких. Где я был год тому назад? Или месяц назад? Есть люди, которые путешествуют по свету с чековой книжкой в кармане, получают деньги из банков и живут в свое удовольствие. И все же их жизнь не усеяна розами. Они пресыщены и скучают. Они напоминают пекаря, который каждый день печет сотни хлебов, хотя для утоления голода ему достаточно одного, или повара, который приготовляет целые котлы пищи и поэтому насилу съедает свою порцию. А голодному все вкусно. Наевшись сегодня, он начинает думать о завтрашнем дне...

Туземцы не пришли и во второй половине дня. Я решил оставить для них три пустых консервных банки и принесенный мною для них ситец и развесил их на дереве рядом с кокосовыми орехами.

– Давайте возьмем орехи, – предложил Смит.

– Не надо, – возразил я. – На яхте их достаточно.

– Торговля есть торговля, сэр, – настаивал Смит.

Но я решительно воспротивился.

– Эти люди кормили меня шесть месяцев, сэр, – сказал я. – Они безусловно заслуживают кусок ситца и несколько пустых консервных банок.

Я ожидал, что Смит скажет: «Устраивает поминки на чужой счет!», но он ничего не сказал.