Текст книги "Остров Тамбукту"

Автор книги: Марко Марчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

IV

Контр-адмирал потирает ладонью гладко выбритую щеку.

– Значит, предводитель отказался принять мое приглашение?

– Он приглашает вас посетить его, сэр, – ответил я. – Вы находитесь в территориальных водах Тамбукту, и полагается вам первому нанести визит. По протоколу так...

– Я не дипломат, а солдат, – возразил контр-адмирал. – Я прибыл сюда освободить остров от японцев без протокола. Предводителю бы следовало приехать на мое судно высказать мне благодарность – любой на его месте так бы поступил. Но, кажется, он невоспитанный человек и чувство благодарности не является его добродетелью. Все же он должен был бы знать, что победитель имеет важное преимущество: он сильнее побежденного.

Он говорил спокойно, не орал, как капитан Сигемитцу, не подскакивал на месте и не бегал нервно из угла в угол своей каюты. Но в его спокойствии чувствовалось не благородство гуманного человека, а непреклонная воля победителя.

– У предводителя добрые намерения, – сказал я. – Но не надо забывать, что племя первобытно и у него понятия о воспитании и благодарности различны от наших.

– Да, это, конечно, так, – согласился контр-адмирал. – Мистер Смит мне рассказывал о племени. Настоящие дикари, не так ли?

– Не совсем, – осторожно возразил я. – Дикари жили в пещерах и одевались в шкуры, а жители Тамбукту строят себе хижины, изготовляют глиняную посуду, плетут сети и рогожи, имеют домашних животных, обрабатывают землю деревянными кольями, потому что еще не открыли бронзы и железа...

– Значит, они очень отстали от гомеровских греков? – спросил контр-адмирал.

– Да, они более отсталые. Греки во времена Гомера умели писать и читать, имели государство и великих поэтов, обрабатывали железо, а племя занго не знает ни одного из приобретений человеческого прогресса.

– Понимаю, – кивнул головой контр-адмирал. – И только поэтому прощаю их предводителю. Вы передали ему все, что я вам сказал?

– Абсолютно все, сэр.

– И что он сказал?

– Он сказал: «Если предводитель пакеги – хороший человек, пусть освободить мою дочь и оставит остров». Передаю вам точно его слова, сэр.

– Оставить остров, за который я пролил американскую кровь? Этого никогда не будет! Тамбукту важный стратегический пункт. Если я уйду отсюда, японцы на другой же день снова оккупируют остров. Этого предводитель не может понять...

– Да, этого он не может понять, – подтвердил я. – Но с течением времени, когда убедится в ваших добрых намерениях, он, наверно, переменит свое мнение.

– Вы думаете?

– Надеюсь... Особенно, если освободите его дочь...

– Завтра утром он получить свою дочь, – сказал контр-адмирал и, погасив сигарету, встал. – Мой адъютант сделает все, что нужно.

И действительно, на другое утро, чуть свет, молодой флаг-офицер вызвал меня и велел приготовиться в дорогу. На востоке багрово загоралось небо. Океан был спокоен и безбрежен. Солнце еще не показалось, но его лучи заливали горные вершины, и они горели вдали, как охваченные огнем. Остров тонул в тишине и покое. Никаких признаков страшной драмы, разыгравшейся здесь прошлой ночью.

Адъютант вывел Зингу на палубу. Увидев меня, она бросилась ко мне и заплакала.

– О, Андо! Ты жив, Андо! Зинга ужасно боялась за тебя...

Бедная Зинга! За эти несколько дней она пережила много тревог и опасностей, а беспокоилась обо мне!

– Тебе нечего бояться, – успокоил я ее. – Сейчас мы отправляемся к тана Боамбо.

– Правда? – и глаза у нее загорелись.

– Да, сейчас поедем на остров. Вон пакеги спускают пирогу, которая нас отвезет к Скале Ветров. Там ждет нас тана Боамбо.

– Ах, как я рада, Андо!

– Где ты спала?

– Я не спала, Андо!.. Не могла заснуть всю ночь.

– Почему?

– Потому что мне было страшно. Пакеги заперли меня в маленькой хижине. Ах, какие вещи там есть, Андо! Очень мягкое ложе и большое зеркало, мягкая сура и много других вещей... Я легла на землю, но что-то гудело подо мной и стучало, всю ночь не закрыла глаз.

Оказалось, что контр-адмирал исполнил обещание. Он дал Зинге отдельную каюту, постланную ковром и с мягкой постелью. Зинга не посмела прикоснуться к кровати и легла на полу, на ковре, но и тут ее тревожил стук машин.

– Когда вернешься к своим, отоспишься, – утешал я ее.

– О, да, Зинга отоспится!.. Постелет суру на мягкой траве на поляне и будет спать, спать... Мать сварит бататы или таро, Зинга хорошо наестся и опять заснет и будет спать...

– Пожалуйте в лодку! – вежливо позвал нас адъютант.

– Мы не подождем контр-адмирала? – спросил я.

– О, нет! Он не поедет. – Почему?

– Мне не полагается его спрашивать, – усмехнулся адъютант, и в его голосе прозвучала ирония.

– Но вчера он мне сказал, что хочет лично говорить с предводителем.

– Да, если бы предводитель приехал на судно. Что же, по-вашему, гора должна прийти к мыши?

– Признаюсь, у вас есть чувство юмора.

– Я из Нового Орлеана, сэр. Вы, наверно, слышали о таком городе?

Я не только слышал, но и читал об этом южноамериканском городе, расположенном у Мексиканского залива, на реке Миссисипи. Еще со времени его основания в 1717 году, он славился как «веселый город» – город торговцев, фабрикантов, шулеров, апашей и всякого рода рецидивистов, собравшихся в нем не только со всех концов Луизианы, но и со всех континентов. Это пестрое сборище людей отразилось на характере города, а также и на характере самих жителей. Например, потомки англичан и янки – люди дела и доллара, а потомки французов, называемые креолами, – беззаботные и веселые люди. Видимо, адъютант был именно потомком креолов, переселившихся из Франции два века назад в Америку, привлеченных «золотой лихорадкой».

Когда мы приблизились к Скале Ветров, от берега отделилась небольшая пирога с тремя туземцами и пошла нам навстречу. Я издали узнал тана Боамбо – он стоял в пироге, а двое других сидя гребли веслами.

– Это и есть предводитель, – спросил меня молодой адъютант. – Довольно внушительная фигура. Он не опасен? Не захочет ли он насадить меня на свое копье?

– Нет, он хороший и миролюбивый человек, – ответил я. – К тому же мы договорились не брать с собой оружия на эту встречу.

Адъютант бросил взгляд на три ружья, лежавших на дне моторной лодки, и усмехнулся. Я ничего ему не сказал.

Лодки встретились и остановились друг против друга. Адъютант отдал честь предводителю. Боамбо слегка кивнул головой.

– Скажите ему, что он производит хорошее впечатление, – обратился ко мне адъютант.

Когда я перевел его слова, предводитель опять кивнул головой.

– Скажите ему, что мы победили его врагов и освободили остров от самураев. Туземцы могут без страха вернуться по домам.

– Нана – очень хорошо, – сказал Боамбо, когда я перевел ему слова адъютанта.

– Скажите ему, что мы освободили из плена его дочь, и сейчас она перейдет в его пирогу.

– Нана, – снова кивнул головой Боамбо.

– Доволен предводитель? – спросил адъютант.

Боамбо сказал:

– Боамбо будет доволен, когда пакеги уйдут в свою землю.

– Что он говорит? – спросил адъютант, видя, что я мешкаю с переводом.

– Говорит, что доволен...

Об уходе пакеги я промолчал, потому что Зинга все еще находилась в моторной лодке американцев.

– Его дочь может перейти в пирогу, – сказал молодой адъютант, и его голос прозвучал как-то торжественно. По всему было видно, что радость Зинги и Боамбо ему была не безразлична.

Я велел Зинге перейти в пирогу отца. Не успел я подать ей руку, чтобы помочь перешагнуть из одной лодки в другую, что было не безопасно, как Зинга, став на борт моторной лодки, ловким прыжком оказалась в утлой пироге отца. Пирога сильно покачнулась и едва не перевернулась.

Я вздохнул с облегчением. Наконец-то! Пришел конец горьким унижениям и страданиям Зинги. Она была на свободе. Контр-адмирал сдержал слово и вернул ее отцу. Через несколько часов она увидит в стане свою мать. Как обрадуется старая Дугао. Вон и Боамбо радуется – это видно по глазам, в которых светится теплая влага отцовской любви. Но лицо его сурово, как и раньше.

– Спросите его, согласен ли он стать нашим союзником?

Боамбо резко отказался. Он снова заявил, что желает только одного: чтобы пакеги как можно скорее ушли с острова.

– Моя миссия закончена, – сказал адъютант. – Если вам нечего сказать предводителю, мы можем возвращаться.

Что мне ему говорить? Мы сказали друг другу все что было нужно еще вчера. Тогда Зинга была пленницей белого предводителя – Боамбо это прекрасно знал и хотя рисковал никогда больше не увидеть дочери, все же не поколебался заявить, что американцы должны покинуть остров. Сейчас, когда Зинга сидела в его пироге, у него не было причин менять свое решение. Это было совершенно ясно.

– Андо с нами поедет, или вернется к пакеги? – спросил меня Боамбо, когда его гребцы уже взялись за весла, чтобы грести к берегу.

– Вернусь к пакеги, – ответил я.

– Едем с нами, Андо! – тихо взмолилась Зинга.

В ее голосе звучали и просьба, и страх.

– Я позже приеду, – обещал я.

– Андо уедет с пакеги, – сказал Боамбо. – Он вернется в свою страну.

Я объяснил ему, что эти пакеги не из моей страны и не знаю, согласятся ли взять меня на свои большие пироги.

– А ты вернись в селение, тана Боамбо, – посоветовал ему я. – Пусть все вернутся. Сделайте себе новые хижины. Я попрошу предводителя пакеги помочь вам. Надеюсь, что он согласится.

– Я подумаю. Великий Совет решит, – ответил Боамбо.

Я попрощался с Боамбо и Зингой, адъютант отдал честь, и моторная лодка тронулась в обратный путь.

Солнце только что взошло, а над притихшей водной ширью уже стояла страшная жара. Между судами и берегом сновали лодки, доверху нагруженные снаряжением. Было ясно, что американцы укрепляются на берегу. Они торопились докончить укрепления, начатые японцами, но сейчас на строительстве не было видно ни одного туземца: во время короткого, но ожесточенного артиллерийского поединка между американскими военными кораблями и японскими подводными лодками, японцам было не до туземцев, и те бежали к своим в джунгли. Сейчас японцы продолжали строить укрепления, но не для себя, а для американцев. И я задавал себе вопрос: как контр-адмирал убедит туземцев в том, что эти укрепления взводятся для их пользы? Правда, контр-адмирал хочет играть роль освободителя. Он освободил Зингу из плена, освободил племя от японцев и снисходительно предлагает Боамбо договор о защите и помощи. Но это ничего не означает. Как раз при помощи таких договоров в прошлом Англия, Франция и Бельгия захватили половину африканского континента, а Америка много островов в Тихом океане. Завоеватели начинали с заключения договоров «о защите и помощи» с предводителями отдельных племен, потом раздували вражду и раздоры между этим племенами и в конце концов покоряли их под видом защиты. Так что этот способ порабощения не был изобретением американского контр-адмирала. Он практиковался еще во времена Колумба и Магеллана Карлом V Испанским и Мануэлом Португальским, когда они посылали боевые корабли до самой Америки и Индии. Гитлер поступил таким же образом, но нужно признаться, что он был скромнее: он претендовал только на Европу и часть Африки, а всю Азию предоставил Японии. И вот горсточка самураев – самое большее в тысячу человек – решила покорить чуть ли не половину всего человечества и втянула восьмидесятимиллионный японский народ в жестокую, бессмысленную войну. После вторжения в Китай и Корею с их шестисотмиллионным населением японцы направили свой флот к островам в Индийском и Тихом океанах. Города и деревни превратили в черные пепелища. Миллионы людей погибли и продолжали погибать. Смерть и разорение царили на земле. Наконец пришел черед и острову Тамбукту. Две японских подводных лодки превратили в пожарища несколько селений туземцев. После них пришли американцы. Что они хотели? Во имя чего воевали? Контр-адмирал сказал, что на его знамени начертано два слова: свобода и демократия. Красивые слова! И я спрашивал себя: «Свобода, но для кого? Демократия, но какая?» Контр-адмирал довольно гордо заявил, что освободил остров от японцев, а после этого сказал, что туземцы могут вернуться по домам и заняться мирным трудом, но тотчас поставил условие: Боамбо должен заключить с ним договор о защите и помощи. Он хотел быть покровителем туземцев, а те хотели только одного: как можно скорее избавиться от покровителя.

Чем больше я думал, тем больше убеждался, что мое посредничество между контр-адмиралом и Боамбо не принесет ничего путного туземцам. И все же я хотел достичь соглашения между ними. Я прекрасно знал, что слова «демократия» и «свобода», так торжественно произносимые контр-адмиралом, равно как и портреты Линкольна, Джефферсона и Рузвельта, висящие на стенах его салона, были пустой болтовней для декорации. И все же я считал, что изгнание японцев и захват острова американцами полезен для победы над фашизмом. Американские конвои перевозили оружие для Советского Союза, а немецкие подводные лодки из Ангра-Пекена и японские – с Явы и Суматры старались отрезать им путь и остановить этот смертоносный для них поток. Так как страдали интересы Советского Союза, я считал себя обязанным помогать американцам. Моя роль посредника между контр-адмиралом и Боамбо находила свое оправдание. Человек из двух зол должен всегда выбирать меньшее.

ГЛАВА ПЯТАЯ
В погоревшем селении. Встреча с Гахаром. Снова переговоры. Планы контр-адмирала. Договор о «защите и помощи» заключен. Прибытие товарного парохода. Смит снова ограблен! Тревога на «Линкольне». Остров Тамбукту в огне.

I

Я ничего не понимаю в военных кораблях и не могу сказать, был ли корабль контр-адмирала линейным, броненосцем или крейсером. Я не знал и его тоннажа, но это было большое судно с орудиями различных калибров по обоим бортам. Благодаря длинным дулам, судно походило на ощетинившегося ежа – «ежа», который почувствовал опасность и приготовился встретить ее своими иглами. Я спал в кубрике на скамейке. Матросы дали мне подушку и одеяло. Электричество горело всю ночь, и для чтения света было достаточно, но я читал редко, потому что на всем судне не нашел ни одной интересной книги, кроме нескольких криминальных романов. Но они меня не интересовали. Я с удовольствием прочел бы на английском языке Марка Твена, Джека Лондона или Теодора Драйзера и спросил адъютанта, не может ли он мне найти книгу одного из этих американских писателей.

– Что вы говорите! – воскликнул удивленный адъютант. – Морякам запрещено читать такие книги.

– Почему?

– Потому что они опасны. Драйзер – коммунист, Джек Лондон – социалист, а Марк Твен, хотя и не был ни коммунистом, ни социалистом, но еще опаснее первых двух.

Не имея возможности читать, я приходил в кубрик только к полуночи, ложился на мою скамейку и сейчас же засыпал, а рано утром поднимался на палубу к матросам. В этот ранний час они обыкновенно драили и мыли палубу, а так как офицеры еще спали, позволяли себе вольности и шутки. Это были молодые, веселые, жизнерадостные ребята, мои сверстники, и я находил с ними общий язык.

Однажды утром ко мне подошел адъютант и сказал, что патруль заметил в селении человек десять туземцев, у погоревших хижин. Когда матросы попытались к ним приблизиться, они бросились врассыпную и скрылись в лесу. Это стало известно контр-адмиралу, и он велел мне отправиться на берег, посоветовать туземцам без страха возвратиться в селение и заниматься своими делами. Никто им не причинит никакого вреда. Наоборот, им будет выдано все необходимое для того, чтобы они могли вновь отстроить свои хижины. Контр-адмирал даже хотел послать к ним на помощь нескольких японцев. Если туземцы не хотят иметь дело с японцами, контр-адмирал готов дать им американских матросов и двух плотников. Вообще он был готов сделать все возможное, чтобы облегчить положение туземцев и исправить зло, причиненное японцами.

– «Старик» требует от нас хорошего отношения к дикарям, – сказал в заключение адъютант.

Контр-адмиралу было лет пятьдесят пять, а потомок креолов называл его стариком. И я подумал: «Да, детям родители всегда кажутся старыми».

– Вам предстоят новые хлопоты, – улыбнулся адъютант. – «Старик» посылает вас со специальной миссией.

Он умолк, ожидая, вероятно, с моей стороны какого-нибудь вопроса в связи с миссией, но я промолчал.

– Может быть, вы не хотите? – выжидательно посмотрел он на меня.

– Почему? Я говорил контр-адмиралу, что всегда рад быть ему полезен.

– Когда вы собираетесь сойти на берег?

– Если нужно, хоть сейчас.

– Хорошо, я доложу «старику».

Он ушел докладывать «старику», а я остался на палубе. Человек десять матросов с засученными штанами, голые до пояса, с шумом начали мыть палубу. Один поливал из брандспойта, а другие орудовали швабрами. Их мокрые загоревшие спины лоснились на солнце. Все были здоровые парни, ловкие и веселые. Тот, который держал брандспойт, «случайно» упустил его так, что он описав дугу, окатил холодной водой голые спины товарищей. Поднялся шум; крики и смех огласили палубу.

– Не хитри, без уловок, Тод! – крикнул долговязый, тощий матрос с веснушчатым лицом, расставив длинные ноги и, в то время как другие спасались от душа, он словно прирос к месту. – Валяй, не стесняйся, Тод! – снова крикнул он матросу «упустившему» брандспойт. – Если ты меня свалишь с ног, получишь бутылку рома.

– Ладно, патагонец! – ответил Тод. – Сейчас ты у меня растянешься, а я выпью твой ром.

И он действительно готовился направить на долговязого брандспойт, но «патагонец» его остановил.

– Стой, Тод! Уговор. Если мы меня свалишь, получаешь бутылку рома. Но если не свалишь, ты ставишь бутылку, а я выпью ее за твое здоровье. Идет?

– Идет, патагонец.

– Целую бутылку, Тод! Подумай!

– Подумал, патагонец. Целую бутылку! В первом же порту, где есть ром, ты ее купишь, и я выпью к твоему неудовольствию. Ну что ж, угощу и тебя одним стаканчиком, так и быть! Обещаю!

Пари было заключено при общем одобрении остальных матросов, и сильная струя воды захлестала в спину «патагонца», прозванного так, вероятно, за его длинные ноги. Он слегка наклонился вперед, с широко расставленными ногами, и не шелохнулся, несмотря на сильный напор воды. Тод закусил губы, надул щеки, даже жилы на его шее выступили от напряжения, словно он хотел этим усилить струю, но «патагонец» не пошевелился. Матросы ревели от восторга:

– Держись, патагонец!

– Шпарь, Тод!

– Ниже, ниже!

На палубе показался адъютант и, увидев чем занимаются матросы, остановился, улыбаясь.

– Твоя взяла, патагонец, – в отчаянии произнес наконец Тод и отвел в сторону брандспойт.

Палуба огласилась новым взрывом смеха и шуток. Все окружили «патагонца», хлопали по спине, пожимали руку, будто он выиграл первую награду на Олимпийских играх.

Подошел адъютант и сказал:

– Будьте осторожны, ребята! «Старик» уже на ногах!.. Матросы снова принялись за работу, а мы с адъютантом сели в моторную лодку и отправились на остров.

Мы пошли по тропинке к моей хижине. Мне хотелось посмотреть, что с ней случилось. Да, она была невредима. Скрытая в лесу, в стороне от селения, она осталась незадетой снарядами. Заглянув в дверь, я увидел несколько солдатских ранцев, развешанных по стенам, Нары были застланы солдатскими одеялами. В одном углу стоял кувшин для воды, а в другом – ржавое ведро, вроде тех, которые имеются во всех тюремных камерах. Тут поселились человек десять японских пленных. Ночь они проводили в хижине, охраняемые американскими матросами, а днем работали на укреплениях.

– Эта хижина была моим домом, – сказал я адъютанту. – Тут я пережил много радостей и скорбей. Спал на этих нарах один, никем не тревожимый. На них сидели предводитель племени, его дочь Зинга, сын Амбо и старик Гахар. Он сейчас главный жрец племени. Они все были моими друзьями.

– Неужели вы сожалеете об этой трущобе? – удивился адъютант.

– Я жалею туземцев. Японцы сожгли хижины и прогнали их в джунгли. Сейчас они спят под открытым небом или в шалашах из ветвей и листьев. У них нет достаточно посуды, чтобы сварить пишу, и они едят жареный ямс и таро...

– Именно поэтому они должны вернуться и построить новые хижины.

– Да, но потом? Что с ними будет? Каковы намерения контр-адмирала?

– О, у него самые хорошие намерения!..

– ...Которые могут дать печальные результаты, – перебил я.

– Почему?

– Потому что его хорошие намерения не совпадают с желаниями туземцев.

– Почему вы так думаете? «Старик» – хороший человек. Он искренне хочет помочь дикарям. Сейчас они будут жить с большей уверенностью за свою жизнь, чем раньше. До тех пор, пока остров в наших руках, ни одна страна не посмеет на него напасть. Старик вызвал подкрепление – военные корабли и авиаматку. Впрочем, вы сами видели, что стало с японцами.

– Видел. Но я знаю также, что потом произойдет.

– Что?

– То, что произошло с японцами.

– Как? Вы думаете, что мы будем биты, как они? Но кем? Кто посмеет напасть на нас? Уж не японцы ли?

– Нет, туземцы. Племя не успокоится до тех пор, пока вы не покинете остров. Предводитель сказал это позавчера и не переменит своего решения.

– Так ведь мы именно для того и приехали, чтобы говорить с ним. «Старик» просит вас внушить предводителю, что не в его интересах противиться нашим намерениям.

– А каковы в сущности ваши намерения, если можно полюбопытствовать?

– Построить тут сильную крепость. Остров Тамбукту будет превращен в важную военно-морскую базу.

– Но именно этого-то и не желают туземцы!

– А чего они желают?

– Они хотят жить так, как они жили раньше: без белых и желтых господ.

– Но это невозможно! – воскликнул адъютант.

– Именно потому конфликт неизбежен.

– Пусть посмеют, – пригрозил адъютант, – мы их уничтожим и сотрем в порошок их остров.

– Раз так, – заметил я, – нет смысла вести переговоры с предводителем.

Но адъютант был другого мнения. Он считал, что предводитель согласится на все, если я хорошо ему растолкую, что его ждет в случае неподчинения.

– Но пойдем в село, – предложил он. – Ведь мы приехали вести переговоры.

В той части селения, где жил Боамбо, не было живой души. Все хижины сгорели. На площадке зияла огромная воронка от снаряда, а кругом виднелись кучи пепла и закопченные, обугленные балки. Всюду витала смерть, и нам ничего было тут делать. На других улицах хижины тоже сгорели, и на той, на которой жил Арики. Повсюду одна и та же картина: кучи пепла и обугленные балки, глубокие воронки от снарядов, вокруг поваленные и обгоревшие деревья... Нигде ни живой души. Пустота и разорение царили там, где еще недавно кипела жизнь...

Мы было уже тронулись, когда кто-то неожиданно позвал меня по имени. Я обернулся и увидел Гахара. Он стоял на тропинке на опушке леса и вопросительно смотрел на меня. Он появился внезапно, так, как только туземцы умеют появляться. Он, наверно, наблюдал за нами из леса и, видя, что мы уходим, решил окликнуть меня. Я не сомневался, что в лесу находятся и другие туземцы, вооруженные стрелами и копьями, готовые прийти на помощь своему товарищу в случае опасности. Сам Гахар был безоружен.

– Иди сюда, Гахар, – позвал я его. – Иди сюда, поговорим.

Он осторожно сделал несколько шагов в нашу сторону и остановился. Как он похудел! В его глубоко ввалившихся, больших черных глазах застыла тяжкая скорбь, продолговатое темное лицо высохло, как у мумии. Дней десять страданий состарили его лет на десять. Смерть жены нанесла ему большой и неожиданный удар, потом последовало нашествие японцев, варварские бомбардировки и пожары, бегство в джунгли, а теперь новая беда угрожала племени – американский флот. События следовали одно за другим с головокружительной быстротой. Людям, всю жизнь жившим тихо и мирно со своими мелкими заботами, было не по силам перенести все эти несчастья.

Хотя и очень похудевший, хотя и убитый горем, Гахар был представительный старик – высокий, с благородной осанкой и медленными движениями, а семь поясов мудрости, опоясывавших его бедра, придавали ему еще больше внушительности.

– Тана Боамбо здесь? – спросил я его.

– Нет его.

– А Амбо?

– Нет его, – покрутил головой Гахар.

Адъютант рассматривал его с величайшим любопытством.

– Это не предводитель? – спросил он меня.

– Нет, это главный жрец. Он пользуется большим влиянием среди туземцев.

– Значит, мы можем вести с ним переговоры?

– Разумеется.

Я спросил Гахара, пришел ли он один или с ним есть еще кто-нибудь?

– Есть и другие, – последовал ответ.

– А где они?

– Тут, – неопределенно сказал Гахар.

Значит, я не ошибся: Гахар был не один. Я велел ему позвать и других, но он сделал вид, что не слышит, и спросил, показывая на адъютанта:

– Это и есть вождь пакеги с больших пирог?

– Нет, Гахар. Этот белый человек – калиман биля, важное лицо, но не тана пакеги. Он хочет говорить с тобой...

– Нет! – отрезал Гахар.

Его отказ привел меня в изумление.

– Почему, Гахар? Он нанай биля – хороший человек. Наш приятель.

– Приятель? – посмотрел на меня с недоверием Гахар. – Андо, не верю. Только ты наш приятель. Вот я пришел без копья, а этот пакеги взял с собой стрелу, которая пускает молнии. Зачем?

Действительно, на поясе у адъютанта висел довольно большой револьвер. Я знал, что не следовало идти к туземцам вооруженными, и еще на судне хотел посоветовать адъютанту не брать с собой револьвера, но не решился. Боялся, чтобы он чего не подумал. Адъютант заметил недружелюбный взгляд Гахара и спросил меня в чем дело.

– Главный жрец не желает говорить с вами...

– Почему? – удивился адъютант.

– Когда два враждующих племени решают вести переговоры, – объяснил я, – они собираются в определенном месте без оружия. А вы явились вооруженный револьвером. Главный жрец истолковывает это как враждебный акт по отношению к племени и не желает вести переговоров.

– Что я должен сделать? – спросил меня адъютант.

– Оставьте револьвер на опушке леса и вернитесь без него.

– О, я не могу этого сделать! Устав запрещает!

– Хорошо, тогда дайте мне револьвер.

Адъютант отстегнул револьвер и передал его мне.

– Теперь мы можем разговаривать? – обратился он к Гахару.

– Сейчас мы можем разговаривать, – сказал он и подошел еще ближе к нам.

«Переговоры» начались. Гахар объявил, что Великий Совет решил, чтобы жители возвратились в селения и построили себе новые хижины, если пакеги обещают не беспокоить их своими посещениями. Они не хотят от пакеги никакой помощи и не желают встречаться с ними. Когда я ему сказал, что пакеги помогут построить хижины, Гахар замахал руками:

– Нет и нет! Не нужна нам их помощь. Мы сами построим хижины. Обещает ли белый человек, что ни один пакеги не ступит в наше селение?

Я перевел его слова адъютанту. Немного подумав, он сказал:

– Ничего я не могу обещать. Доложу «старику».

Он не имел права давать какие бы то ни было обещания. Контр-адмирал послал его вести переговоры, но не предоставил ему никаких прав. Это показывало, что «старик» недооценивал туземцев.

А Гахар ждал ответу. Нужно было найти какой-то выход из смешного положения, в которое мы попали – стоять перед Гахаром как дураки и не иметь возможности сказать ни «да», ни «нет».

– Гахар, – обратился я к моему старому другу. – Я говорил тебе, что этот пакеги – нанай биля, но он не тана пакеги. Предводитель пакеги находится на большой пироге. Сейчас мы отправимся к нему и расскажем все, о чем мы говорили с тобой. Завтра в тот же час я приеду и дам тебе ответ.

– Нана – очень хорошо, – кивнул головой Гахар. – Завтра в это же время я буду тебя здесь ждать. А этот пакеги тоже приедет с тобой?

– Вероятно, приедет.

– Хорошо! Скажи ему, чтобы не брал с собой своей стрелы. Анге бу!