Текст книги "Остров Тамбукту"
Автор книги: Марко Марчевский
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)
Вечером ренгати позвал меня в свою хижину. Когда мы вошли, он повторил слова, которые уже мне сказал утром и которые все хозяева говорят своим гостям.
– Моя хижина принадлежит тебе, и все в ней твое.
– У меня есть все, что мне нужно, – ответил я гостеприимному хозяину и прибавил то, что все говорят в таких случаях: «Охао калио лао дагота» – птичка счастья поет на моем плече.
Мы поужинали вареной курицей и таро в больших онамах, ели кашу, салат из молодых побегов сахарного тростника в скорлупе кокосовых орехов и запивали малоу. После ужина мы уселись на нарах выкурить по трубке, между тем как молодая хозяйка убирала посуду.
– Много лун назад Ладао стала моей сахе, – сказал ренгати, выпуская дым через нос и мигая от света костра. – Много лун прошло, а детей у нас нет. Горе, большое горе! Два раза я был первым охотником – два раза я больше всех убил кро-кро во время большой охоты. Выбрали меня ренгати. Но Дао наказал меня, и теперь мне все горько: и таро, и бананы, и сладкий тростник... Ладао спрашивает: «Кто виноват? Кого наказал Дао – Ладао или ренгати?» А я не знаю, что ей ответить...
Огонь озарял его грустное лицо, огромная тень его крупной фигуры двигалась по стене, как живая.
– Почему ты думаешь, что Дао тебя наказал? Дао сделан из дерева. Может ли дерево наказывать людей? Может ли делать добро или зло?
– Не знаю, – тяжело вздохнул ренгати. – Наши люди говорят, что Дао наказывает одних, лишая детей, а на других насылает смерть от кадитов. Что мне делать? Люди из моего рода настаивают на том, чтобы Ладао шла в другой род и, когда родит ребенка, тогда вернулась ко мне. Так говорят люди из моего рода, ибо таков обычай. Но я не хочу, чтобы Ладао уходила из моей хижины. Без Ладао она опустеет...
– А Ладао хочет уйти из твоей хижины?
Ренгати промолчал. Ответила Ладао:
– Я должна подчиниться обычаю племени. Я должна идти в другой род. Если откажусь, все меня возненавидят. А над ренгати будут смеяться, – кивнула она головой в сторону мужа, – и люди выберут себе другого ренгати. Таков обычай.
Она ставила на полку из бамбука вымытые онамы и скорлупу кокосовых орехов, из которых мы ели. Потом разгребла головни в костре, и огонь осветил ее стройную фигуру. Смуглая кожа на ее лице выглядела еще темнее в полумраке, белые зубы блестели далеко не веселой улыбкой, а длинные, черные ресницы придавали еще более строгое и скорбное выражение ее лицу.
Когда мы выкурили наши трубки, ренгати встал и опять повторил:
– Моя хижина принадлежит тебе, и все в ней твое. Тауо ала – приятного отдыха.
Он вышел. Ладао стояла около нар и грустно улыбалась. Ее белые зубы сверкали в полумраке хижины. Костер догорал.
– Куда ушел ренгати? – спросил я.
– Спать, – ответила Ладао.
– Почему на дворе?
– Ты не понимаешь? – усмехнулась она и скрестила руки на груди. – Ты наш гость, и все в этой хижине твое. Таков обычай нашего племени.
Я сказал, что уважаю обычаи их племени, но я пакеги, а обычаи пакеги другие.
– Зачем ты говоришь об обычаях пакеги? – упрекнула меня Ладао. – Ты живешь на нашем острове...
– Тут очень душно, – сказал я, – пойду спать в холодок на дворе.
– На дворе? – встрепенулась Ладао. – Ты не желаешь спать в нашей хижине? А что же скажут завтра утром люди? Гость не спал в хижине ренгати. Гость ни капельки не уважает ренгати!
Ладао умолкла. Костер догорал. Слабые золотистые отблески трепетали на ее скорбном лице.
– Хорошо, – сказал я. – Пусть будет так. А сейчас я хочу спать. Я устал. Сегодня было очень жарко...
– Ночь долга, успеешь наспаться, – тихо промолвила Ладао.
Темное пятно ее тени двигалось по стене, как живой призрак. Через дверь струился прохладный ночной воздух, насыщенный ароматами зрелых плодов.
Ладао молча раскурила трубку и подала ее мне. Потом она присела на пары. Костер угас. Ночь хлынула в хижину, и все потонуло в непроглядном мраке. Голос Ладао звенел, как одинокая птичка в лесу:
– Тяжко ренгати, тяжко Ладао. Люди говорят: «Ладао должна идти в другой род». – «Должна», – говорит ренгати. – «Должна», – отвечает Ладао. Но я не хочу уходить в другой род. Что мне делать? Сегодня ренгати мне сказал: «Сейчас придет белый человек. Он будет нашим гостем. Хочу его сделать хе-ноу-ла – что ты скажешь?» – «Нана», – согласилась я. Ты пришел... почему молчишь?
Я посмотрел в темный угол, из которого раздавался скорбный голос Ладао. Мне показалось, что ее тонкая фигура качнулась и направилась ко мне. Я затянулся дымом из трубки, она на секунду вспыхнула и снова угасла.
– Почему молчишь? – повторила Ладао. – Завтра люди спросят: «Стал пакеги хе-ноу-ла ренгати?» – А я скажу: «Нет, пакеги отказался стать хе-ноу-ла ренгати».
Горе и отчаяние звучали в ее голосе.
– Что значит хе-ноу-ла?
– Ты не понимаешь? Хе-ноу-ла значит родственник по жене.
Я вспомнил о случае с капитаном Джонсоном на Соломоновых островах. Может быть, и тот вождь племени желал, чтобы капитан стал ему хе-ноу-ла, но он отказался и тем нанес смертную обиду вождю. Что же, повторить и мне его неблагоразумный поступок?
Неожиданно ренгати запел и прервал мои размышления. Голос звучал тихо и печально. Мне показалось, что он плачет.
– Почему ренгати плачет? – встревоженно спросил я.
– Он не плачет, – тихо ответила Ладао. – Он поет...
– А почему у него печальный голос?
– Ренгати просит Дао подарить нам ребенка...
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Мечты Амбо и интриги главного жреца. Урок по астрономии. Опасная охота. Рыба, испускающая электрический ток. Зинга в гостях на яхте. Что может наделать бутылка коньяку. Угрозы Амбо. «Ты мне не друг!»
IНа другой день, когда мы возвращались в Букту, Амбо сказал мне, что люди в Калио остались довольны мною. Они даже хотели, чтобы я остался в их селении, пока не вылечу всех больных.
– А что скажет Арики? – спросил я.
– О, он лопнет от злости!
Я рассказал Амбо, как меня запугивал Арики, когда позвал к себе, но промолчал о предложении главного жреца сделать меня рапуо и наследником семи поясов мудрости. Вообще я не верил, что Арики всерьез хочет сделать меня его наследником и видел в этом предложении скрытую хитрость. Да и я бы не согласился стать главным жрецом – я, который всегда был против какого бы то ни было религиозного заблуждения. Разве я мог бы сказать туземцам, что Дао – великий благодетель, а рапуо в семь раз мудрее любого человека на острове? Но все же угрозы главного жреца тревожили меня, и я удивился, что Амбо смотрит на них легко. Он считал, что Арики ничего не может мне сделать, но все-таки посоветовал до большого праздника остерегаться его. А на празднике я стану сыном их племени, а Амбо станет даго Канеамеи и возьмет Арики за горло.
– Даго Канеамеи? – изумился я.
– Даго Канеамеи, – подтвердил Амбо, и счастливая улыбка озарила его лицо.
– А она согласна?
– Согласна.
– А Арики?
– И Арики согласен.
Я был удивлен. Не врет ли сын вождя? Я остановился и посмотрел ему прямо в глаза. Нет, он не лжет. Он был счастлив, что станет даго Канеамеи. Может быть, он радовался и семи поясам мудрости, и белым листам, которые унаследует после смерти Арики – не знаю. Но у меня не было причин радоваться. Да ведь Арики и мне обещал и семь поясов мудрости, и белые листы... А теперь то же самое обещал и Амбо. В чем тут дело? «Хочет нас поссорить, – подумал я. – Хочет провалить нашу дружбу с Амбо, сделать нас врагами». Сейчас я ни на минуту не сомневался в намерениях главного жреца. Он хотел сделать Амбо моим врагом. Но тут была замешана и дочь Арики. Почему Канеамея обещала стать его женой, а после то же самое обещала и мне? И почему она меня попросила никому об этом не говорить? Неужели и она участвует в интригах ее отца? Или она его жертва?
Я не хотел делиться мыслями с моим приятелем. Зачем мне его огорчать и унижать Канеамею? К тому же я не был уверен в том, что она виновна. Она просто была принуждена делать то, что ей прикажет отец...
Сейчас же, по возвращении в Букту, я пошел к Боамбо. Хотелось ему рассказать, что я делал в Калио.
Он сидел на нарах перед своей хижиной, заглядевшись в синие воды океана. Волны с оглушительный ревом набегали на скалистый берег, откатывались назад, словно желая набраться сил, и снова, еще яростнее набрасывались на серый гранит. Яркое солнце пекло невыносимо. В чистом голубом небе летали пестрые попугаи и крупные гамраи. Листья на деревьях висели вяло и неподвижно.
– Как тебя приняли в Калио? – спросил меня Боамбо.
Я рассказал ему все. Он выслушал меня молча, а после сказал:
– Нана – очень хорошо. Раз люди довольны, и я доволен.
– А что думает Арики о моем посещении Калио? – спросил я его.
– Не знаю. Арики никогда не говорит, что он думает. Он набил трубку, закурил и снова стал смотреть на волны. В воздухе у берега мелькали мириады брызг и сверкали на солнце, как алмазы. Я снова заговорил о главном жреце. Ведь он опять меня позовет к себе и черт его знает, что мне наговорит. Наверно, ему опять захочется бросить меня в Большую воду за то, что я лечу людей и облегчаю их страдания...
Боамбо с досадой махнул рукой и заговорил о другом.
– Ты как-то мне сказал, что земля похожа на большой кокосовый орех. Это правда? – спросил он.
Я кивнул головой: правда. В данный момент астрономия не была самой подходящей темой для разговора, но Боамбо продолжал:
– Ну, что ж... Налей воды на кокосовый орех, она стечет с него. А вот ты посмотри, что здесь происходит, – и он показал рукой на океан. – Волны набегают на берег, а вода остается на своем месте. Почему?
Как ему объяснить? На языке племени нет нужных слов. Тогда мне пришла мысль произвести перед ним опыт. Я взял пустую половинку скорлупы кокосового ореха, провертел в ней две дырки, всунул в них веревку и связал оба конца. После этого я наполнил скорлупу водой и сильно завертел ее над головой. Скорлупа описывала довольно большой круг, но вода из нее не выливалась.
– Видишь? – сказал я. – Земля вращается очень быстро, как эта скорлупа, и поэтому вода не выливается.
Боамбо был очень удивлен моим опытом, и, кажется, понял меня.
Солнечный луч прокрался через густую листву дерева, бросавшего тень на нары, и обжег спину Боамбо. Он отодвинулся и заговорил о солнце.
– Ты однажды сказал, что земля вращается вокруг солнца. Я не верю. Луна вращается вокруг земли – это каждый видит. А луна – сестра солнца. Они движутся по одному и тому же пути...
Я постарался ему объяснить, что это не так, но мне это не удалось, потому что я не мог проделать такого опыта, который мог бы наглядно показать, как земля вращается вокруг солнца, а луна – вокруг земли. Потом я опять заговорил об Арики. Боамбо заснул и захрапел или притворился, что заснул. Он слышать не хотел о главном жреце.
IIПрибежал туземец и взволнованно сообщил Боамбо о том, что в заливе появился скат – большая и опасная рыба. Люди не решались на нее напасть и ждали на помощь вождя.
Боамбо взглянул на охотничье ружье, которое я поставил около нар, и сказал мне:
– Идем. Ты убьешь рыбу громом.
Ружье было заряжено мелкой дробью на дичь. А скат – довольно большая рыба, ее можно убить только крупной дробью, и то если попасть в голову. Мелкой дробью можно ее ранить, но не убить. Мне это было известно, но как объяснить Боамбо? Он, как и все остальные туземцы, считал, что «громы» моего ружья большая сила и могут уничтожить чуть ли не целое селение. Как объяснить Боамбо, что я не смогу убить ската? Он мне не поверит.
На берегу собралось порядочно туземцев, молчаливо уставившихся в широкую синеватую спину рыбы, подававшуюся из воды. Это был мраморный скат – очень опасная рыба, испускающая электрический ток, который при соприкосновении может изувечить человека. Рыба была круглая, как колесо, около полутора метров в диаметре, со сплюснутым телом.
Боамбо объявил людям, что пакеги убьет опасную рыбу своей стрелой. Он предупредил, что сейчас прогремит сильный гром, который потрясет землю, как арамру, но они не должны пугаться. Вообще вождь наговорил им столько страшных вещей, что вместо того, чтобы ободрить, он их напугал, и все в один голос начали меня умолять не «производить» громов, а то они убегут в селение. Я обещал, и все успокоились.
Тогда Боамбо велел людям сесть в пироги и преградить скату дорогу со стороны океана. На берегу осталось человек десять туземцев с копьями. Их задача была самая трудная: приблизиться к опасной рыбе и копьями нанести ей смертельные удары, в то время как другие на пирогах погонят ее к берегу.
Пироги построились полукругом и отправились к скату. Он еще не замечал опасности и спокойно лежал, покачиваясь на волнах. Боамбо подал знак, и люди приготовились: одни натянули луки, другие подняли свои длинные копья. К наконечникам копий были привязаны рыбьи пузыри, наполненные воздухом. Благодаря этому копье отлетает дальше и вернее попадает в цель. Рука вождя опустилась вниз, и с десяток стрел полетели в ската. Некоторые из них впились в его синеватую спину. Он перевернулся и ударил хвостом по воде. Пошли большие круги, но туземцы не испугались а, как по команде, начали орать во все горло и бить веслами по воде. Скат быстро поплыл к берегу. Именно этого и хотели туземцы. Они стремились не допустить рыбу уйти в глубокое место, а подогнать ее к берегу, где ее ждали охотники с длинными копьями. Скат подплыл к отмели, но как только он коснулся животом дна, сейчас же вернулся к пирогам. Туземцы встретили его градом стрел и еще более пронзительными криками. Началось опасная борьба, которая наводила ужас не только на рыбу, но и на охотников. Скат снова приблизился к берегу, бросаясь в разные стороны. Несколько стрел уже торчало у него в спине, но раны, не обессиливая, только разъярили его. Как только он вновь подплыл к мели, люди на берегу бросились к скату и начали наносить ему тяжелые удары копьями. Вода кругом кипела. Борьба продолжалась всего минут десять, но была ожесточенной.
Наконец рыба была мертва. Туземцы вытащили ее на берег, подстелили под нее листья различных деревьев и начали потрошить своими ножами из тростника и раковин. Они старательно собирали длинные кости рыбы, из которых после сделают наконечники для стрел и иглы для шитья. Мясо отнесли в селение. Сегодня вечером они будут есть жареную рыбу и плясать у костров до полуночи.
IIIЗинга подбежала к обрыву, и через секунду ее стройное темно-шоколадное тело полетело как стрела вниз. Вода вспенилась и поглотила ее. Тысячи водных брызг, пронизанных солнечным светом, разлетелись в стороны. Скоро Зинга показалась на поверхности и замахала мне рукой:
– Прыгай! Вниз головой!
Выкупавшись, мы набрали бананов и сели в тени на берегу бухты.
Ночью шел дождь – проливной тропический дождь с ветром, но на утро перестал и, когда взошло солнце, небо уже было ясное и чистое, как начищенный металл. В теплом воздухе над островом плавала тонкая прозрачная дымка от испарений, которая быстро таяла. Ветер стих. Наступал один из не очень жарких дней, напоенный густой влагой и ярким солнцем.
Мы ели сочные бананы, только что сорванные с дерева. Зинга расспрашивала меня о стране, в которой я родился и вырос. И все, что я рассказывал, казалось ей сказкой о далеком, фантастическом мире, которого она не могла себе представить. Но зато уж я очень хорошо знал этот мир: он прочно засел в моей памяти, в крови, в каждой клетке моего тела и не давал мне покоя.
Моя мать – мудрая, тихая, трудолюбивая крестьянка – часто называла меня неспокойной душой потому, что я никогда не был доволен тем, чего добивался, и всегда создавал себе заботы, которые меня тревожили и отравляли радость достигнутого успеха. Вот и теперь, вместо того, чтобы радоваться красивой природе, тишине, спокойной жизни среди этих первобытных, добрых людей, я беспокоился о Смите. Арики и слышать не хотел об его появлении на острове, и плантатор сидел взаперти на яхте, как в клетке. Хотелось ему помочь, но как? Все зависело от Арики, а он не позволял заикнуться о «третьем пакеги».
Я подумал и о Канеамее. У дочери главного жреца было доброе сердце. Чтобы спасти меня от угроз отца, она заявила ему, что хочет стать моей сахе. Она опасалась за мою жизнь, тревожилась за мое спокойствие. Она не была такой злой, завистливой и мстительной, как ее отец. Если я ее попрошу, может быть она согласится помочь Смиту. Разумеется, она не согласится сказать отцу, что готова стать сахе плантатора, Смит был пожилым человеком. Но она могла бы попросить безжалостного главного жреца не преследовать его. А для того, чтобы это сделать, она должна увидеть плантатора. Но где она его увидит? Плантатор никогда в жизни не решится встретиться с кем бы то ни было из туземцев на берегу, да и Канеамея не решилась бы ходить на тайные свидания с незнакомым пакеги. Но согласится ли она поехать на яхту, в то время как ни один туземец не смеет приблизиться к ней? Все считали яхту чем-то особенно опасным и, когда отправлялись на рыбную ловлю на своих пирогах, держались как можно дальше от нее. Нет, Канеамея не решится поехать на яхту. По крайней мере, не дерзнет поехать одна...
Тогда мне пришла другая мысль. Отвезти на яхту прежде всего Зингу, а потом Зингу и Канеамею.
Приближался полдень. Зинга встала и сказала, что должна уходить: мать ее куда-то ушла и поручила ей приготовить обед. Я ее не задерживал. Только попросил перед заходом солнца покататься со мной на пироге по заливу.
– Встретим луну, – сказал я. – Хочешь?
Она согласилась и мы расстались.
Солнце спускалось к горизонту. Легкий вечерний ветерок тихо шелестел в густой листве деревьев. Жара спадала. Небольшие волны, бороздившие безбрежную ширь океана, слабо покачивали нашу пирогу. Зинга гребла, как опытный лодочник. Высокие холмы купались в солнечных лучах, долины тонули в фиолетово-темных тенях, водопады по возвышениям гор горели, как реки золота, а в джунглях сгущался чернильный полумрак. Пирога легко скользила к надводным скалам, которые одиноко возвышались, как нарочно высеченные каменные столбы. Скоро мы приблизились к двум скалам между которыми засела яхта.
– Смотри! Смотри! – крикнула Зинга и дернула меня за руку.
Она увидела яхту.
– Поедем на нее, – предложил я.
– Нет, нет! Не хочу!
– Почему?
– Опасно!
– Не бойся, – успокоил я ее. – Ничего опасного нет. Ведь я с тобой...
Пирога легко ударилась о борт яхты. Я ступил на трап и подал руку Зинге. Она нерешительно поднялась за мной на палубу. После этого, мы спустились по лестнице в кают-компанию. Зинга, вцепившись в мою руку, шла за мной покорно и робко.
Смит и Стерн были в каюте плантатора. Мы появились неожиданно, незамеченные ими.
– Это Зинга, дочь вождя Боамбо, – сказал я, вводя Зингу в каюту.
Смит стал с канапе.
– Дочь вождя? – удивился он. – Значит, принцесса острова?
– Пусть будет принцесса, если вам это нравится...
– Почему нет? – сказал Смит, поклонившись Зинге. – Вождь любого племени является маленьким королем. Я очень польщен, мисс...
Он подал руку девушке, готовый поцеловать ее руку, но она отвернула от него голову и смущенно посмотрела на меня, словно хотела сказать: «Почему так смешно юлит этот пакеги?»
– Ведь это она присутствовала на нашей казни, не так ли? – спросил меня капитан.
– Она самая, – подтвердил я и, указав Зинге мягкое кресло, усадил ее.
Зинга неуверенно села. Все, что она видела в каюте, было ново для нее. Она робко оглядывалась с детским восторгом, и все ее поражало. Увидев свое отражение в большом зеркале, она отпрянула от неожиданности и восхищения. Она приблизилась к зеркалу, всмотрелась в отражение стройной фигуры, смуглого лица, белых зубов, черных волос, а когда встретила собственный взгляд, прищурила от удовольствия свои черные глаза. Она впервые видела себя в большом зеркале и, судя по всему, осталась довольна собой.
Смит заметил, что зеркало ей понравилось больше всего другого, и попросил меня сказать, что дарит ей его.
– Мисс Зинга, – торжественно начал плантатор, – я англичанин. Несчастный случай привел меня на остров высочайшего вашего родителя. Я надеюсь, что он окажет гостеприимство человеку, потерпевшему кораблекрушение.
– Что он говорит? – спросила меня Зинга.
Вкратце я объяснил ей, в чем состоит просьба Смита.
– Мой отец, ты его знаешь, но Арики не согласен, – сказала Зинга.
– Что она сказала? – спросил Смит.
– Принцесса острова Тамбукту приглашает вас завтра на обед во дворец ее отца, – пошутил я.
Коньяк, которым нас угостил Смит, еще больше развеселил всех. Даже Зинга выпила, морщась, несколько глотков. Но шоколад больше ей понравился. Смит поднес ей целую коробку шоколада и бутылку коньяку для отца – «короля» Тамбукту.
Лучи заходящего солнца проникли через иллюминаторы и загорелись в зеркале. Скоро наступят сумерки. Пора было нам отправляться в обратный путь. Смит в последний раз расшаркался перед Зингой и еще раз засвидетельствовал почтение ее «высочайшему» отцу. Когда наша пирога отчалила от яхты и направилась к берегу, я спросил Зингу, понравилась ли ей большая пирога.
– Понравилась, – ответила она.
– А пакеги – плохие люди?
– Нет, не плохие. Но почему тот все время вертелся как обезьяна?
Она не понимала, что поклоны Смита означали уважение к ней. Когда я ей сказал, что в своей стране плантатор был «калиман биля» – большой и сильный человек, она удивилась. Как может такой сухой, слабый человек быть сильным? По ее мнению я был гораздо сильнее Смита потому, что мои мускулы были здоровее. Она видела силу человека в его физической силе, а не в его богатстве.
Вечером Зинга рассказала своим родителям о том, что она видела на большой пироге пакеги. Они ее слушали затаив дух и с удивлением. Зинга дала им по кусочку шоколада. Он всем понравился, а старая Дугао с добродушной улыбкой спросила, не растет ли шоколад на деревьях. Боамбо хлебнул коньяку. Его глаза загорелись.
– Тацири! – облизал он губы.
Коньяк понравился и Амбо. После нескольких глотков он развеселился и заметил, что если пакеги дадут Арики побольше этого питья, то он согласится на все.
– Амбо прав, – сказал Боамбо. – Если у пакеги есть много этого питья, Арики не бросит их в Большую воду.
– Найдется, – кивнул я головой. – У нас его столько, что Арики не сможет выпить за три луны. Пакеги дадут Арики много подарков.
– Я поговорю с Арики, – обещал Боамбо. – И отнесу ему немного этого напитка. – И выпив еще глоток коньяку, он зацокал языком: – Тацири! Хе-хо! Пакеги – умные люди...
Коньяк слегка затуманил ему голову.
Стало уже поздно. Я распрощался с семьей вождя и отправился домой. Ночь была темная. Ветер, насыщенный влагой, шелестел листвой деревьев. Приближаясь к моей хижине, я услышал шаги и остановился под большим деревом, ветки которого спускались почти до земли. Из мрака выплыла фигура человека. Он прошел мимо, не замечая меня, в сторону моей хижины. Это был Амбо, сын вождя. Он вошел в хижину и, не найдя меня, сел перед открытой дверью и запел:
Голос его звучал тихо и печально, полный горя и томления. Я подошел и положил ему руку на плечо, решив поговорить с ним откровенно. Я сказал ему, что отлично понимаю его горе и знаю все...
– Что ты знаешь? – отступил он от меня.
– Знаю то, что должен знать. Если ты думаешь, что я виноват, скажи прямо.
– Нет, нет, ты не виноват. Один Арики виновен – и никто другой.
Он тряхнул головой, словно приняв какое-то решение, подошел ко мне и взволнованно спросил:
– Ты мне друг или нет?
– Ты сомневаешься в этом?
– Нет! Приятельство не похоже на ветер, который часто меняет направление. Слушай... Имеются ли в пироге пакеги много уди, которые испускают гром?
– Найдется.
– Ты мне дашь одну?
– Конечно!
– Нана – хорошо! Не забывай обещания.
– Если хочешь, я научу тебя стрелять, – сказал я равнодушно, как будто мне это было безразлично.
Он молча пожал мне руку.
Сев на пороге у открытой двери в мою хижину, скрытые во мраке непроглядной тропической ночи, мы походили на заговорщиков... И тогда я понял, что Амбо хочет убить Арики. Хочет убить его из ружья, которое я должен ему дать и научить его стрелять. А это значило стать его соучастником в убийстве. Я сказал ему:
– Слушай... Я знаю, что ты хочешь делать...
– Молчи! – прошептал Амбо.
– Это очень плохо, понимаешь? Очень плохо...
– Молчи! – повторил он.
– Нет, не буду молчать! Ты хочешь убить Арики!
Амбо огляделся вокруг и тихо произнес, стиснув зубы:
– Я убью его! Непременно его убью!
Нет, нет, он не должен стать убийцей. Хуже всего, когда человек становится убийцей. Люди увидят, что Арики убит из ружья и подумают, что я его убил.
– Трус! – разозлился Амбо и встал.
Нет, это не было трусостью. Совсем не требуется много храбрости, чтобы совершить преступление. Это следовало ему объяснить.
– Войди в хижину, тут кто-нибудь может нас услышать, – сказал я ему.
– Не хочу! – резко отрезал Амбо. – Ты мне скажи, дашь ружье или нет?
– Нет, не дам!
– Ну хорошо! Ты мне не друг! – крикнул он в бешенстве и бросился бежать по тропинке в селение.
