Текст книги "Семь смертных грехов. Книга первая. Изгнание"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Нет, пока Врангель остается во главе армии, пока эта армия существует и называется врангелевской, военно-политический расклад явно в его пользу. Ведь и Наполеон Бонапарт, пережив полный разгром, нашел в себе силы вновь высадиться на родной земле и смог пройти до Парижа только благодаря своей армии... Врангелю надо и силы собирать: он хоть завтра сможет десантировать в любой точке Черноморского побережья – хоть в Одессе («Рядом, в Польше, полно русских воинские формирования Перемыкина, банды Булак-Балаховича, на худой конец»), хоть в Керчи («Там – рукой подать! – казачьи области. Поднесешь факел, вмиг вспыхнет»), хоть на побережье Грузии («Там не совсем понятно, что и происходит»).

Десант... Десант... Это заманчиво, это черт побери. Врангель досадливо поморщился: выполнение подобной акции целиком зависело от союзников – уголь, суда боеприпасы, пополнение артиллерией и пулеметами амуницией, продовольствием. В конце концов необходимо было просто их разрешение. Их согласие.

Но именно союзники озадачивали Врангеля теперь сильнее всего. Что-то ежедневно менялось в их отношениях. Менялось к худшему. День ото дня Врангель сдавал свои позиции. И то, что еще вчера казалось ему совершенно неприемлемым, сегодня свершалось закономерно, как единственно правильный выход из поле женим, в которое его методично загоняли англичане французы.

Неужели сбывались худшие пророчества Кривошеина?.. Врангель многократно и, как ему казалось, всесторонне оценивал обстановку. По вечерам он доставал свои дневниковые записи, вновь и вновь читал их, думая, где же и когда допустил непростительную ошибку. И не находил ее. Все делалось правильно. И это еще более пугало его, не зная, где ошибся, не можешь ничего поправить, нельзя застраховать себя от повторения ошибки... Когда же, когда? Ведь все шло правильно, по его плану, черт возьми! ..

Походив по палубе. Врангель остановился у борта. Все же следовало признать: этот сразу опостылевший ему Константинополь вечером представлял собой эффектное, феерическое зрелище. Россыпью мерцающих огней разбросался Стамбул, широко поднимались в горы, к самым звездам, многочисленные огни Пера, желтовато-слюдяной полоской поблескивал низкий берег Скутари. После полутемных крымских городов к этому было невозможно привыкнуть, это было прекрасно, черт возьми! Неподалеку от крейсера «Генерал Корнилов», в бухте Мод, сгрудились другие русские военные корабли все, что осталось от блистательного российского Черноморского флота, все, что он, главнокомандующий, смог увести из-под носа большевиков... Теперь флот забирали французы, судьба его была решена. Да, флот он не смог сохранить. Флот у него отнимали без боя, как победители забирают военные трофеи... И опять Врангель подумал о том, что уже привык к этой блиндированной коробке, к своей спальне, к своему кабинету, надежно защищенному броней и мощными орудиями, надежно охраняющими главнокомандующего от всей этой разноплеменной толпы беженцев и армии, которая в последние дни обороны Крыма и эвакуации тоже по существу превратилась в толпу, в которой наверняка имелось значительное количество не только его сторонников, но и противников. Последних даже наверняка больше – как в свое время у Деникина. У командующих армиями, кому изменила фортуна, противников всегда больше, Tausend Teufel!

Врангель достал плоские золотые часы-брегет, нажал на запор. Крышка поднялась с мелодичным звоном: басовито звучащие молоточки отбили часы, другие – тоном повыше, побыстрей – малиновым перезвоном рассыпали четверти. Было без четверти восемь. На двадцать ноль-ноль Врангель вызывал с докладом генерала Климовича. В связи с уходом «Генерала Корнилова» следовало наконец подумать о переезде и о собственной безопасности.

В спальном отделении каюты, что уступил командующему командир крейсера, уже находился фон Перлоф. «Личный контрразведчик» Врангеля должен был незримо присутствовать при беседе, чтобы потом дать докладу свой авторитетный комментарий. Существовала, так сказать, и сверхзадача этого присутствия, о которой командующий старался не думать, чтобы не испытывать мучительного стыда перед самим собой. Дело состояло в том, что Евгений Константинович Климович, которого в свое время он сам поставил во главе белой контрразведки, стал внушать ему безотчетный и прямо-таки суеверный страх. Это началось внезапно, ни с чего, еще в Крыму, в относительно спокойное время, и с тех пор не уходило, не отпускало, а росло – смешно сказать...

Бывший директор департамента полиции, мастер провокации и «постановки» политических убийств, начал страшить Врангеля, который считался храбрым человеком, сам имел немало случаев убедиться в этом и убедить других. В списке «боевых» деяний Евгения Константиновича значилось и покровительство «черной сотне», и организация убийства думского депутата Герценштейна, и подготовка взрыва в доме бывшего премьера графа Витте, и организация с помощью провокатора Зинаиды Жученко убийства Рейнбота, московского градоначальника. Климович убивал всех, убивал правых и левых – во имя чего? Во имя интересов императора и государства? Или для того, чтобы укрепить сыск и тем самым утвердить себя, укрепить славу и карьеру, создать миф о своей незаменимости?.. Еще в Крыму, в канун эвакуации, явилась Врангелю мысль о ненадежности Климовича: он мог продать командующего англичанам, французам, Кутепову, герцогам Лейхтенбергским, зеленым, большевикам – кому угодно. Убить его. Или выдать живым. Или обменять на свою жизнь, чтобы добиться собственного процветания. В Константинополе эта задача значительно упрощалась. Поэтому фон Перлофу и было поручено наблюдать за Климовичем, доносить обо всем незамедлительно и лично.

Пока ничего тревожного замечено вроде бы не было. Но кто поручится, что оба генерала от разведки не спелись, не работают уже воедино и не готовят сообща заговор?..

Врангель вернулся в каюту и только сел за стол, раздался смелый и даже слишком требовательный стук в дверь. Появился Климович. Генерал был в визитке и белом жилете с массивной золотой часовой цепью по животу. Шляпу-канотье он держал в левой руке, сафьяновую папку прижимал локтем («Эти сафьяновые папки у всех – бич русской армии, – мелькнула мысль. – Хоть специальным приказом запрещай»). Штатское платье придавало Климовичу легкомысленный вид и делало его похожим на среднего ранга конторщика или банковского чиновника («На пользу, видно, пошла служба в банке у большевичков», – неприязненно подумал Врангель).

Главнокомандующий улыбнулся и сделал приглашающий жест. Климович кивнул, но остался стоять. Умное, но ничем не примечательное, ординарное лицо его оставалось сосредоточенным и замкнутым.

– Доклад целиком написан, – он протянул Врангелю папку, и тот машинально принял ее, но положил на стол, не раскрывая, и настороженно-вопросительно посмотрел на Климовича. – Я позволил себе, – продолжил контрразведчик бесстрастно, – изложить дело с полной откровенностью.

– Хорошо, – кивнул Врангель, и в выпуклых глазах его мелькнуло на миг понимание и презрение. – Я ознакомлюсь. Сегодня же. Однако, полагаю, некоторые основные положения... суммарно... выводы. Откровенная беседа с глазу на глаз. Вы ведь тут давно, больше нашего, и, полагаю, окончательно освоились в Константинополе, разобрались, где наши друзья и где враги? Есть ли реальная опасность – откуда она? Какими способами и методами вы полагаете бороться за русскую армию и спокойствие верховного командования? Садитесь же!

Опытный физиономист и психолог, Климович сразу же почуял изменение отношения к нему Врангеля и терялся в догадках. Доклад был им написан на случай, лишь как подспорье при устном сообщении. Но Врангель после Крыма тяготился его обществом, что-то его явно раздражало, чего-то он боялся даже. Наверняка некто начал «работать» против Климовича. Но кто? Неужели этот остзейский хлыщ, этот жираф Перлоф? И с какой целью?.. Мысли, которые уже не раз возникали при последних встречах с главнокомандующим, вновь пронеслись в голове Климовича, не вызвав, впрочем, ни малейшего отражения на его лице, на котором он старательно удерживал подобие мудрой и смиренной улыбки. Начальник контрразведки армии заговорил, четко произнося слова и фразы, небольшими, но выразительными паузами отделяя одну мысль от другой. Свой обзор Климович начал с левых либеральных группировок, обосновавшихся здесь и в европейских центрах, не имеющих, однако, общей платформы и раздираемых междоусобицами.

Климович все же явно занижал возможности господ Милюковых, и Врангель, почувствовав это, сразу насторожился, отметив, что именно те, кого тот презрительно называл Милюковыми и родзянками, очень сильны влиянием на союзников, европейскую прессу и на тех, кто располагает достаточными русскими капиталами за границей. «Неужели Климович стал их человеком?» – подумал Врангель с некоторой долей облегчения, ибо это не казалось ему самым страшным предательством: милюковы и родзянки были неспособны к действиям, их всегда отличало словоблудие...

Сообщение Климовича о монархистах было еще более кратким: в их рядах по-прежнему нет единения, группы различного направления разрознены, посему весьма малочисленны и о захвате армии не помышляют: нет в их лидерах сколько-нибудь заметной фигуры, могущей занять место вождя и претендовать в будущем на императорский престол.

Данные контрразведки, полученные из лагерей, где условия существования войск в первые дни были ужасны, пока что не внушали беспокойства, – до поры до времени, конечно. Все генералы в большей или меньшей степени угнетены поражением и эвакуацией, думают лишь об укреплении дисциплины и сохранении армии. При некоторой стабилизации положения усилятся, естественно, самостийные настроения среди казачества. Необходимы превентивные меры. Кутепов, как всегда, глух к политике, к делам, не относящимся к армии, высказывается за полную поддержку командования, однако в одном весьма малочисленном по составу и конфиденциальном разговоре он позволил себе высказать мнение, осуждающее приказы главкома, который-де показал свою слабость союзникам и согласился на рассредоточение русских воинских контингентов.

Озадачивал Климовича лишь генерал Слащев-Крымский, оказавшийся не у дел, ведущий непонятный образ жизни и уже позволяющим себе встречи с сомнительными личностями – не то тайными кемалистами, не то явными большевистскими агентами. Заговорщическая деятельность «генерала Яши», направленная против главнокомандующего («Пугает – зачем?»), прикрывается его шумными заявлениями повсюду – порой в местах немыслимых для подобной цели, – об отходе от всякой общественной деятельности и стремлении заняться частным предпринимательством, организацией фермы по разведению скота, овощей или фруктов. Вероятней всего, именно Слащев и затевает заговор. Однако, ввиду отсутствия средств в его распоряжении и реальных сил, на которые он смог бы опереться, предприятие это заранее обречено на провал. Надо дать заговору созреть и проявиться, тогда и предпринимать какие-либо контрмеры. Наружное наблюдение за Слащевым пока не ведется, но один из нижних чинов, находящийся в услужении генерала и заагентуренный Климовичем, «освещает» деятельность своего хозяина достаточно обстоятельно – («Климович знает больше, чем говорит, – почувствовал Врангель. – От этого ненормального Слащева можно ждать всего, что угодно. Может и убийцу послать, может сам напроситься на аудиенцию, прийти и выстрелить в упор»).

Ощутив неприятный холодок на затылке и на шее, Врангель, однако, вида не подал. Заметив, что Слащев-Крымский должен оставаться под самой пристальной опекой контрразведки, он попросил собеседника перейти к основному разделу доклада о действиях в Константинополе большевистской агентуры, представляющей и наибольшую опасность для главного командования.

Климович сделал было попытку встать, но Врангель, глядя на него светлыми, выпуклыми и немигающими глазами, строгим жестом руки остановил его.

И все же Климович встал, вытянулся по уставной стойке «смирно», начал говорить почему-то с пафосом:

– Вашему высокопревосходительству угодно было послать меня в Константинополь с особой миссией. Ныне, взявши на себя смелость доложить подлинную картину, имею в виду единственно крепость нашего общего дела и личную безопасность вашего превосходительства, ибо именно красные агенты, весьма изощренные в вопросах конспирации еще с дореволюционной поры, обладают реальной и хорошо организованной силой.

Старательно скрывая беспокойство и озабоченность, родившиеся раньше, но получившие точное подтверждение сегодня, Климович начал бесстрастно излагать разведданные, касающиеся большевистской агентуры в Константинополе.

– Что же вы предлагаете, Евгений Константинович? Что подсказывает вам ваш огромный опыт?

– Взяв на себя смелость столь долго задерживать внимание вашего высокопревосходительства, позволяю себе отметить: наша цель может быть достигнута лишь с помощью строгой и централизованной разведывательной организации.

– Не понял, – с полной наивностью перебил его Врангель. – О чем вы?

– Я имею в виду группу генерала фон Перлофа.

– Это сугубо военная разведка, подчиненная штабу, – отрезал Врангель и добавил строго и безапелляционно: – У нее особые цели.

– Я никогда не дерзнул бы полемизировать... Однако объединение наших сил... Интересы, – Климович упорно продолжал свою игру.

– Оставим, генерал. Говорите о своем деле.

«Вот он, мой первый противник, – подумал Климович с долей удовлетворения от своей прозорливости, которую невольно подтвердил только что сам Врангель. – Что ж, потягаемся, фон Перлоф! Не так страшен черт, как его малюют. Главное – знать, кто черт».

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство... – Климович вновь изобразил полное смирение. – Полагаю настало время приступить к некоторой реорганизации контрразведывательных органов. – Получив отказ в нейтрализации деятельности врангелевских преторианцев, Климович не показал, что обижен, и заговорил прежним бесстрастным, профессорским тоном: – Полагаю, необходимо организовать в нашей контрразведывательной комиссии следующие...

«Слово-то какое нашел: «комиссия», – не без удовольствия подумал Врангель, наслаждаясь видимой ему обидой подчиненного. – От растерянности он, что ли. Называл бы лучше по-прежнему «охранка»...»

– ... следующие отделы: административный, оперативный, разведывательный и агитационный. Благоволите выслушать пояснения, ваше превосходительство. Административный отдел призван руководить работой в целом и кадрами, создавать инструкции, добывать средства и поддерживать связи с другими отделами штаба командования. Оперативный – следить за использованием инструкций, организовывать разведцентры, готовить почву в местах нашей деятельности, где это окажется необходимым. Разведотдел, как и прежде, получает сведения от агентов касательно настроения умов и положения дел во вражеском лагере. Все сведения подвергаются самой строгой систематизации, дабы служить достаточным материалом для выработки планов нашей деятельности.

– Так, так... Ну, а агитационный отдел? Это что-то новое, по-моему. Кого же вы собираетесь агитировать, генерал? Контрразведчиков противника?

– Смею заметить, подобные отделы обязательны в соответствующих аппаратах и комиссиях Англии, Франции, Германии и других держав. И весьма деятельны. На них лежит формирование и привлечение общественного мнения на нашу сторону, дезинформация противника, организация выгодных нам широких газетных кампаний, дискредитация определенных лидеров и общественных деятелей... Весьма многообразная и полезная деятельность, смею заверить.

– Уговорили! – хохотнул коротко Врангель и тут же вновь посуровел: – Главное, чтоб эта многообразная деятельность не затмевала основного – посылки наших агентов во вражеский лагерь и полной нейтрализации его агентов.

– Разве у вашего высокопревосходительства есть в чем упрекнуть меня?

– Помилуйте, генерал! – недовольно воскликнул Врангель. – Просто я старый противник частых организаций и реорганизаций: они и погубили Россию. Но!.. Бог с вами! Что же вам потребуется?

– Люди, ваше высокопревосходительство. И деньги, чтобы купить этих людей, разумеется.

– Исключается, – поспешно сказал Врангель. – Денег нет. Пока нет!

– Виноват, прошу пояснить, ваше высокопревосходительство.

– Давайте, генерал, вспомним вместе прошлое Заграничного бюро русской охранки.

– Если вашему высокопревосходительству благоугодно будет, пожалуйста. Однако я не совсем понимаю, – произнес без интереса Климович. – Прошлое? Что именно?.. Я слушаю вас со вниманием.

– Нет, вы и начинайте. Насколько я осведомлен, вы имели к этому прошлому самое непосредственное отношение. Именно в обращении к прошлому часто находятся ответы и на актуальные проблемы нашего бытия, не правда ли?

– Совершенно справедливо, ваше высокопревосходительство. О, были великие времена и великие люди! Ими может гордиться русская история, как именами крупных военачальников. Но их имена – увы! – никому не известны, хотя они выиграли не одно сражение, сорвали не одну акцию врагов России. Петр Иванович Рачковский, Леонид Александрович Ратаев, Александр Александрович Красильников – гиганты сыска! Гроза для революционеров! Надежная опора трона! – Климович непроизвольно начинал увлекаться: – Залог их успеха – в сочетании деятельности широкой сети наружного, филерского наблюдения за объектами и внедрения во враждебную нам среду секретных агентов. Точная, перекрестная, многократно проверяемая информация позволяла департаменту полиции, коему подчинялось Заграничное бюро, не только знать все о революционерах и «вести» их, но, порой, руководить бунтовщиками.

– Кхм... – неопределенно отозвался Врангель.

– Отделения бюро существовали в Париже. Берлине и Лондоне, в Швейцарии и на Балканском полуострове. К сожалению, еще февральская революция и деятельность пресловутого Временного правительства, назначившего специальную комиссию, которой удалось захватить архивы политической полиции, разметали и уничтожили нашу агентуру. Многие ценнейшие сотрудники были раскрыты, им пришлось бежать, оставить свою деятельность. Другие эмигрировали за океан. Третьи перешли к иным хозяевам. Подозреваю, нашлись и такие, которые продались большевикам, —они наиболее опасны, ибо располагают знанием всех наших методов.

– Но ведь и господа революционеры, насколько известно, были не профаны и не сплели сложа руки. Один террорист Савинков чего стоил!

– Именно, ваше высокопревосходительство! Тут уж кто кого! Мы внедряемся в их организации, вовлекаем их в создание типографий, бомбомастерских, в теракты,..

– Браво! – Врангель, вяло растянув в улыбке рот, сделал вид, что беззвучно аплодирует. – Замечательно! Оригинально, генерал! Насколько я понимаю, главным ваш полицейский метод – провокация?

– Засылка разведчика в лагерь противника выдумана задолго до нас ваше высокопревосходительство. Если верить Библии, господь бог приступил к организации разведки сразу после того, как создал небо и земно и человека по образу своему. Простите мне великодушно сие сравнение, если оно покажется вам святотатством. В оправдание сошлюсь на библейскую Книгу Чисел, на главу тринадцатую, где прямо указывается: руководство шпионажем поручено пророку Моисею. О разведке говорят также папирусы египетских фараонов, хроники Александра Македонского и... Да мало ли! Вспомните, ваше высокопревосходительство, троянского коня!

Врангель вдруг вновь почувствовал неуверенность: этот полицейский несомненно обладал еще вполне реальной силой и был намного опасней, чем хотел казаться, притворись тихой овечкой. Только что он шутя дал это понять главнокомандующему, и с этим следовало считаться. Необходимо было считаться.

– Говорите, генерал, у нас есть еще время.

– Итак, вы смогли убедиться, основа нашей работы – наличие своих людей в стане врагов, внедрение их во все партии и группировки, к союзникам и – простите – даже к друзьям. Внедрение и еще раз внедрение, ваше высокопревосходительство! Инфильтрация.

– Что ж... действуйте, генерал. Благодарю вас за весьма содержательный разговор.

– Однако позволю себе заметить, что наш разговор которым вы меня удостоили, имеет, так сказать, «подкладку», о которой я осмеливаюсь вновь напомнить вашему высокопревосходительству. Наличие высоких профессионалов требует...

– Понимаю. У вас будут деньги. Евгений Константинович. Мы сумеем изыскать их для ваших людей.

– Благодарю, наше высокопревосходительство. Другого ответа я и не ждал. Честь имею!..

Как только начальник контрразведки удалился, из спальной появился фон Перлоф. Врангель посмотрел на него с напряженным любопытством.

– Что скажете. Христиан Иванович? – спросил Врангель, не в силах совладать с собой и выдерживать долее паузу, – Каков?

– Генерал Климович достаточно утомил вас. Я буду чрезвычайно краток. Первое – о советских агентах. Мне удалось установить: Прокулиш, он же Серебровский. Михаил, он же Борис Петрович. Роста среднего, коренаст, при ходьбе чуть приволакивает левую ногу. Лицо темное, овальное, лоб высокий, выпуклый, глаза внимательные, карие. Уши небольшие, прижатые. Нос прямой, длинный. Брови треугольные, подбородок маленький, чуть выдается вперед, с ямочкой. Шатен. Негустые волосы зачесывает назад. Ездит на ярко-зеленом моторе с алюминиевой покрышкой радиатора. Номер тридцать семь тире тридцать пять. Но он не разведчик.

– Ого! О-ооо! – сказал завороженно Врангель и тут же оборвал себя, рассердившись на столь часто проявляемую в сегодняшний вечер несдержанность: – Продолжайте, продолжайте, Христиан Иванович. Прошу прощения, что перебил вас. Ну, вы ни в чем не хотите отстать от Климовича!

– Принцип перепроверки – закон, ваше высокопревосходительство. В этой связи хочу ознакомить вас с организацией новой, глубоко законспирированной «внутренней линии» – так сказать, вашей личной разведки, вся деятельность которой будет в первую очередь направлена на личную безопасность вашего высокопревосходительства. Учреждение ее...

– Учреждайте, учреждайте! Деньги дам! Я не возражаю! – поспешней, чем следовало бы, проговорил Врангель. – Мы, русские, здесь как на острове, окруженном врагами.

– Уже, ваше высокопревосходительство, – учреждение состоялось.

– Прекрасно, генерал! Хвалю за оперативность. Познакомьте меня, в самых общих чертах.

– Залог успеха, соблюдения строжайшей тайны и конспирации – в малочисленности «внутренней линии». Четыре сотрудника, я – руководитель и отлично налаженное делопроизводство с тремя опытными в таких делах канцеляристами. Вот и все! Ну и, конечно, широкая сеть завербованной агентуры, ваше высокопревосходительство. Мои люди должны быть повсюду.

– И даже возле Климовича? – с тайной надеждой спросил Врангель.

– Возле досточтимого Евгения Константиновича – в первую очередь. – Перлоф ответил серьезно, предвкушая эффект, который он сейчас произведет, – Вот два документа, ваше превосходительство. – И начал читать:

– От начальника Екатеринославского охранного отделения ротмистра Прутенского департаменту полиции 26 августа 1908 года... Текст: «Известный мне, Одессе, Екатеринославлю сотрудник «Александров», «Шарль», находящийся сейчас за границей, предлагает выдать все адреса всех городов Европы, по коим рассылается «Буревестник», обещая потом дать те же сведения, касающиеся России, просит за все четыреста рублей – двести сейчас, двести потом за отчислением аванса... Стеснен в деньгах, срочно телеграфируйте, можно ли дать. Могу дать из суммы отделения условии возвращения департаментом к двадцатому сентября. Перед отъездом «Александрова» за границу предлагал связать Гартингом, категорически отказался». Номер сорок тире семьдесят два. Ротмистр, подпись.

На лице Врангеля было плохо сдерживаемое нетерпение.

Фон Перлоф заторопился.

– Имеется ответ заведующего Особым отделом департамента полиции, – поспешно проговорил он. – Текст: «Заграничные адреса представляют мало интереса, за русские стоит уплатить двести рублей, которые возвращу». – Перлоф склонил голову.

– Ничего не понимаю! – сощурился Врангель.

– Подпись, господин главнокомандующий. Телеграмма подписана Евгением Константиновичем Климовичем, – закончил он с ударением и снял очки.

– И что? – От своей непонятливости Врангель начинал не на шутку сердиться: черт бы побрал этих разведчиков со всеми их «подходами». – Нельзя ли короче?

– С большим трудом удалось «засветить» этого «Шарля», ваше высокопревосходительство. – В голосе фон Псрлофа прозвучало нескрываемое торжество. Видно, дело оказалось действительно трудным и он гордился сделанным. – Я нашел агента Климовича. Им оказался некий Далин, волынский мещанин, старый сотрудник департамента полиции, на счету которого множество противуреволюционных акций и «освещений» активных партийных функционеров. В течение месяца я искал Далина и, найдя в Париже, заагентурил и привез сюда. Это не представляло собой трудного предприятия: Далин по-прежнему часто позволяет себе всевозможные излишества, пристрастен к азартным играм, постоянно нуждается в средствах, которые господин Климович не в силах ему предоставить... Я сделал так, что «Шарля» «случайно нашел» и генерал Климович. Он очень обрадовался старому сотруднику. Отныне «Шарль» будет нам «освещать» каждый вздох уважаемого Евгения Константиновича .

– Gott sei dank!^{[17] – обрадовался Врангель. – Поздравляю вас, генерал. Благодарю. Уверен, плоды деятельности вашей «внутренней линии» не замедлят сказаться. Но лицо у вас озабоченное. Вам что-то нужно?}

– Создание агентуры требует дополнительных усилий, – Перлоф несколько замялся, но взгляда не отвел: – Мне, как и Климовичу, нужны деньги, ваше высокопревосходительство. И немалые: каждый заагентуренный требует капиталовложений, как изволят выражаться господа марксисты.

– Для вас у меня деньги всегда найдутся, Христиан Иванович! Надеюсь, они окупятся?

– Не сомневаюсь, ваше высокопревосходительство!

– Кстати, Христиан Иванович, пока не забыл. Что дала ваша проверка господина Венделовского?

– Абсолютно ничего. Пока.

– Значит, он чист перед богом и людьми?

– И это, признаюсь, меня больше всего пугает.

– Не все же вокруг нас профессионалы, милейший Христиан Иванович. И ведет он себя безупречно: ничего не просит, ни на что не претендует.

И прекрасно. Пусть побудет в резерве штаба. Надеюсь, он не выдержит безделья и в конце концов вынужден будет что-то предпринять.

– Вы неисправимы, генерал. Он же друг сына моей сестры и предоставил неопровержимые доказательства.

– И все же, ваше высокопревосходительство, не назначайте его пока на должность, имеющую доступ к нашим оперативным планам. Умоляю. Продлим еще немного его карантин. Хотя бы на месяц.

– Как вам будет угодно, генерал, – равнодушно пожал плечами Врангель.

Был серый туманный рассвет. Солнце еще не поднялось над низким берегом Скутари, но сотни разных лодок, фелюг, шхун, катеров и пароходиков-шеркетов сновали по ровной глади Золотого Рога и Босфора.

Поодаль серели внушительные громады английских и французских дредноутов. Их вид внушал почтение.

На «Генерале Корнилове» пробили склянки.

Врангель решительно отбросил одеяло и встал. Он так и не смог уснуть в эту ночь. Допоздна принимал старших начальников с докладами о размещении частей, потом долго беседовал с Шатиловым («Павлуша» несколько сдал после Крыма и нуждался в доброй, дружеской накачке. Они чуть не поссорились.,.), затем Врангель пытался привести в необходимую систему разрозненные впечатления прожитого дня и записать их я дневнике. Лег он в начале третьего пополуночи, долго ворочался.

И тут внезапно снова нахлынули мысли определенного свойства, завладели сознанием и точно парализовали волю. Ничего подобного с ним не случалось. Никогда... С чего бы это? Когда началось? С чего? С кого?

С Климовича и чувства боязни, возникшего после раздумий? Нет! Несомненно, началось все позднее, во время беседы с Перлофом, в самом конце ее, когда он спросил разведчика, как идет расследование убийства генерала Романовского, а тот ответил, что следы приводят его к некоей монархической организации, группирующейся вокруг посольских кругов в Константинополе. О большом заговоре против Романовского знали очень многие. «Верны ли ваши сведения, Христиан Иванович? – спросил Врангель. – Зачем монархистам убивать монархиста?» – «Увы, наше высокопревосходительство. – уныло и безразлично ответил фон Перлоф. – Монархисты всегда упрекали генерала Деникина в отходе от их принципов, приведшем к разгрому группы Май-Маевского и к новороссийской катастрофе. Виной всему они считали масона Романовского». – «Так ли это было?» – «Исключается, ваше высокопревос ходительство» – «А кто же убил его?» – с Неизвестный поручик, бывший сотрудник ОСВАГа Подлинную фамилию его пока установить не удалось, но это не имеет, поверьте, большого значении: он являлся простым и, как мне представляется, случайным исполнителем убийства». – «Какой ужас! Ни за что убили боевого заслуженного генерала!» – воскликнул Врангель, забыв в тот момент. что очень не любил. Романовского и достаточно натерпелся от него «уколов» во времена своей борьбы с Деникиным. Дальнейший обмен убедил Врангеля, что и это «дело» закрыто. Закрыто окончательно…

Врангель встал, походил по спальной каюте, потер виски тигровой малью, привезенной в свес время из Маньчжурии и отлично снимающей головную боль, и, поняв, что сон ушел окончательно, накинул шелковый с драконами японский халат и сел к прикованному столику, где лежал раскрытый с вечера дневник. Полистав его, Врангель остался недоволен записями: суета, все мелкие какие-то дела, мелкие мысли – ничего достойного главнокомандующего и вождя.

Сидя за столом, Врангель с трудом дожидался рассвета. Его обступали мертвецы – его знакомые, его начальники и подчиненные. Одни молча проходили через каюту, другие останавливались, присаживались в кресло рядом, вступали в беседу, возражали, спорили. У каждого была своя, удобная ему правда, незыблемая позиция, помогающая каждому объяснить поражение от большевиков – раздорами и интригами в своей среде, слабой помощью союзников, бездарностью исполнителей, случайными военными ошибками, морозами и жарой, бездорожьем, небывалой снежной метелью, плохим исполнением приказов, пьянками, да бог знает еще и чем! – только не самым главным, не самым основным, не тем, что, как ни крути, а белым армиям приходилось воевать со всем русским народом. Да, да, с народом!.. Народ можно было презирать. Им можно было командовать, управлять. Воевать со всем народом было невозможно, немыслимо. Такая война заранее обрекалась на поражение... Мысль эта, как озарение, пришла наконец, но Врангель тут же попытался прогнать ее, «забить», уничтожить... «Что же такое народ? – старался он успокоить себя. – Сумма людей, населяющих определенную территорию?.. Я вот рассуждаю о русском народе. А ведь в России живут и малороссияне, и чухонцы, мордва, чукчи и всякие прочие инородцы. Их очень много, у каждого свои национальные интересы, стремление жить отдельно, по-своему, вероятно. Когда же они все вместе становятся Россией? Да только тогда, когда появляется настоящий вождь и объединяет их словом или железом... Александр Невский и Иван Грозный, Петр и Екатерина, Николай Первый и Александр Первый – победитель Наполеона... А Пугачев?.. А Ленин?.. Ленин – вождь? Он ведь объединил русский народ – как и чем, неважно – и бросил его против Керенского, затем против Корнилова, Каледина, Колчака, Деникина, против меня. Я схожу с ума, – встревожился Врангель. – Провозглашаю большевика вождем?.. Еще немного, и я начну оправдывать и превозносить его!.. Позор! Разбередил себя, размечтался об абстракциях, точно институтка, – генерал, не раз стоявший под вражескими пулями, командующий, одного слова которого ждет армия верящих и преданных мне людей... Да, да! Верящих и преданных! Армия в массе своей такова. Тысячи и тысячи людей добровольно пошли за мной из Крыма – в неизвестность, в изгнание, прочь от своих домов, от родных сел и городов...»