Текст книги "Семь смертных грехов. Книга первая. Изгнание"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

4

Поздний осенний вечер темен – ни зги не видно. Двое верхом, хорошо знающие дорогу, двигались быстро. Первый, помоложе и повыше, в длинной кавалерийской шинели, скакал на полкорпуса коня впереди, словно проводник или человек, отвечающий за жизнь своего спутника. Тот, другой, был в бурке и полковничьей папахе, держался в седле привычно, чуть набок, полые кони спотыкались, из-под копыт летели мелкие камни, галька.

– Сейчас Байдары, – сказал молодой. Одно плечо у него было заметно выше другого.

Дорога сделала петлю, и они услышали море. Оно сильно шумело впереди. Из-за стены разрушенного здания – когда-то здесь была почтовая станция – выдвинулась размытая фигура, послышался хриплый голос:

– Стой! Кто идет? – Раздался лязг затвора.

– Полковник Скандин с адъютантом! – спокойно ответил молодой.

– Пропуск!

– «Керчь!»

– Проезжайте! – Тень исчезла в развалинах.

Проехав еще две версты, всадники повернули направо, на тропу, спускающуюся к морю.

– Имение «Форос», – сказал младший. – Бывшее.

– Знаю, – небрежно отозвался полковник. – Образцовое имение, на весь Крым: триста десятин, богатый дом – картин замечательных уйма, скульптуры. Да... Между прочим, имелась и электрическая станция – качала воду в искусственные пруды и фонтаны.

– Ни черта не осталось! – весело отозвался адъютант. – Немцы, самостийники, татары – кого тут не бывало! Все по кирпичику, по гвоздику. И владельцев не сыщешь.

Некоторое время они спускались молча.

– Хорошо, дождя нет, – снова завел разговор молодой.

– Все хорошо, – отозвался полковник. – И ветра нет, и шторма нет. И то, что Форос – у мыса Сарыч^{[13] самая южная точка. И мы вроде бы не опаздываем, без приключений. Только курнос ты – зело заметно.}

– Сейчас Сарычский маяк помигает.

– А он работает? – В голосе полковника впервые прозвучало беспокойство.

– Как когда.

– Лучше бы не работал Золототканый.

– И это мы можем, и это в нашей власти.

– Без приказа ничего, Иван!

– Слушаюсь, господин полковник!

Всадники спешились и, держа коней в поводу, продолжали тихо спускаться к морю. Оно ощущалось рядом, за последними рядами деревьев – шорохом ленивой волны, волочащей гальку, запахами йода, водорослей и каплями морской воды, которую разносил окрест теплый южный ветер. У границы пляжа полковник сказал:

– Видишь?.. Прибыли вроде.

– Точно. Будто сереет, – согласился молодой. – С парусом, кажется.

– Верно кажется, – подтвердил Скандии. – Обождешь здесь! Давай фонарь.

– Может, здесь запалим? – молодой с готовностью встряхнул спичками.

– «Запалим», – передразнил полковник. – Вы что, в конюшне росли, ротмистр? – Полковник вздохнул и, тяжело ступая, зашагал по пляжу. Мелкая галька и песок дико взвизгивали у него под ногами.

Приблизившись к кромке воды, он постоял, напряженно всматриваясь в тихую прибрежную темень. Сзади, из парка, наплывало холодное туманное облако, расползалось по воде, уходило в темноту. Полковник под буркой зажег свечу, вставил ее в фонарь, осторожно задвинул в окошке красное стеклышко. И посигналил фонарем в море, прикрывая фонарь полой бурки.

Тотчас мигнул неподалеку ответный красный глазок – он словно висел над водой. Вспыхнул два раза и погас. Послышались всплески: кто-то осторожно работал веслами. Из туманного, сырого облака выдвинулся нос лодки, заскрипел по отмели. Проворно выскочил человек в зюйдвестке, брезентовом костюме рыбака и высоких негнущихся резиновых сапогах. Вместе с полковником он легко вытащил лодку на отмель, настороженно спросил, разгибаясь и держа руку в кармане широких штанов:

– Как там «Брат»?

– Выписан.

– Я так и не понял, куда он был ранен?

– В левую. Все в порядке. Привезли что-нибудь?

– Инструкции для «Баязета».

– Как? – воскликнул Скандии. – Это же нарушение!.. Это невозможно!

– Нет времени. Обстановка крайне напряженная. Сегодня завтра начнется штурм Крыма. Центр распорядился: вам, не мешкая, выходить прямо на «Баязета». Другого случая у нас не будет. Если завтра вы, как обычно, не встретите «Брата» – послезавтра в Севастополе. Десять утра. Гостиница Киста, номер тридцать семь. Стучите четыре раза. Входите, извиняетесь, спрашиваете: «Не здесь ли проживает генерал Каровский?» Ответ: «А чем знаменит Каровский?» Говорите: «Он мой брат». Ответ: «Я прекрасно знаком с ним».

– Послезавтра в десять утра. Гостиница Киста, тридцать семь. Стучать четыре раза, – заучивая, повторил полковник. – Генерал Каровский. А дальше?

– Хозяин номера должен быть один. Передадите пакет. Там новые шифры, инструкции.

– А если он будет не один?

– Дождетесь, пока освободится, – недовольно сморщился приезжий. – Это не ваша забота. Ну, попросите, чтоб он проводил вас. Придумайте там что-нибудь.

– Ясно. Есть ли что передать на словах?

– «Баязсту» приказано эвакуироваться на первых кораблях, пока не началась паника. В Константинополе ему номер в отеле «Пера Палас». Там его найдут. Пароль прежний. Если понадобится срочная встреча – «Жокей-клуб», спросить Мориса Пера, коммерсанта.

– «Жокей-клуб», Морис Пера, коммерсант, – повторил полковник.

– Найдете «Брата», передайте ему тоже эвакуироваться в Константинополь.

– Больше ничего?

– Больше ничего. Я ухожу.

– Счастливо.

– На днях и вы получите инструкции. Ну, привет товарищам, Мокроусову. Успехов вам всем.

– Спасибо, – сказал Скандии, помогая сдвинуть лодку.

Чиркнув по отмели, как по наждаку, лодочка скользнула в воду, и туманная мгла поглотила ее.

(обратно)

5

– Здесь у аппарата Врангель.

– У аппарата генерал Витковский. Здравствуйте, господин главнокомандующий.

– Слушаю вас.

– Сегодня с утра я подвергся яростным атакам Шестой армии противника. Особо сильный удар был нанесен на участке Натальино – Черная Долина. Ввел в бой сто тридцать третий и сто тридцать четвертый резервные полки, которые фактически уничтожены. Вынужден отступать по Перекопскому тракту, имея на плечах конницу красных. Существует реальная угроза прорыва противника в Крым. Прошу указаний.

– Не жался лошадей, сдерживая противника арьергардными боями, отходите форсированным маршем в Крым.

– В случае придания подкреплений я постараюсь задержать красных у города Перекоп. Прошу поддержки артиллерией с Турецкого вала.

– Вы стали разговаривать, как Родзянко, генерал. Подкреплений не будет. Обороняйтесь силами собственного корпуса. Чаще контратакуйте.

– Я опасаюсь окружающих действий Первой Конной армии, господин главнокомандующий. Боюсь быть отрезанным от Крыма.

– Вы суеверны, как василеостровский мещанин, генерал Витковский. Приказ вам ясен? Разговор окончен.

Врангель отошел от аппарата и испытующе посмотрел на Шатилова. Начштабглав успокаивающе кивнул: знаю. И, взяв под руку, повел Врангеля в соседнюю комнату, к оперативной карте. Вооружившись указкой, начал показывать места дислокации красных частей – 1-й, .2-й Конных армий, 4-й, 6-й и 13-й общевойсковых. Сказал бесстрастно:

– Общая численность – более ста тридцати тысяч человек. У нас сорок.

– Но у нас артиллерия, – сказал Врангель. – Перекоп и Юшуньские укрепления.

– Да, – согласился Шатилов. – Пока их тяжелая артиллерия не вся еще подошла. Но наше уязвимое место – Литовский полуостров.

– Воды Сиваша достаточно прикрывают его.

– А западные ветры? Вспомним историю государства Российского, походы Миниха.

– Такое случается не чаще, чем раз в сто лет.

– Фрунзе по указанию Ленина отдал директиву об общем наступлении: ворваться в Крым любой ценой, зимней кампании не допускать. Надо оставлять Мелитополь: его нам не удержать.

– Так. – Врангель склонился над картой. – Будем отводить войска двумя группами. Через Чонгарский перешеек и Арабатскую стрелку. Подготовь приказ. Чем больше сил мы укроем в Крыму, тем дольше сможем удержать его. Попробуем отсидеться на укрепленных позициях. Они, кажется, неплохи.

– Пожалуй. Но Литовский полуостров остается нашей ахиллесовой пятой. Есть еще сообщение. Генерал Климович через фон Перлофа доносит, что Махно будет сражаться на стороне большевиков.

– А они?

– Приняли предложение, чтобы обезопасить свой тыл. Махно они, видимо, решили уничтожить потом.

– Нелегко.

– Пожалуй, труднее, чем когда мы начинали. Следует принять надлежащие меры, дабы не повторился Новороссийск.

– Даже так?.. Что ж... Как только «крымская бутылка» закупорится, будем готовить приказ об эвакуации. Возлагаю это на тебя, друг мой. В грозный для России час у меня нет человека более надежного и верного.

– Благодарю за доверие, Петр Николаевич, – дрогнувшим голосом проговорил генерал Шатилов, почтительно вытянувшись перед главнокомандующим.

– Я немедля еду в район Перекопа инспектировать укрепления, – глядя куда-то вдаль, поверх его головы, сказал Врангель. – Вернусь завтра. Я хотел бы...

– Наметки плана эвакуации будут готовы, Петр Николаевич, – начальник штаба своими ответами как всегда предвосхищал вопросы главнокомандующего.

– И прошу, – заметил Врангель: – Строгая тайна, полная секретность.

– Естественно, Петр Николаевич. Желаю успешной поездки на фронт.

– Благодарю. До встречи. – Врангель милостиво кивнул и вышел. Его окружили верховые конвойцы. Подъехал автомобиль с дежурным генералом. Врангель, приняв привычную величественную позу, занял переднее место, откозырял охране. Автомобиль двинулся.

Врангель еще надеялся на что-то, на свою звезду, на чудо в конце концов, черт возьми! Зрела мысль: в чужих землях лучше появиться командующим, нежели неизвестным генералом несуществующего войска или штатским господином, хозяином несуществующих земель. Как азартный и опытный игрок, Врангель хотел верить, что сможет еще отыграться, но как человек военный и достаточно опытный понимал: это начало конца, пройдет сколько-то дней, и большевики сбросят его в море...

Информация пятая. ИЗ ДЖАНКОЯ В ЦЕНТР

«Оборона Крыма возложена на Кутепова.

Представителям прессы, созванным Врангелем, положение охарактеризовано как не внушающее опасений. Одновременно имеется сообщение штаба главкома № 661, где говорится об отводе войск на укрепленную Сиваш-Перекопскую позицию. Объявлено осадное положение. 26-го после заседания правительства состоялся секретный разговор Врангеля, Шатилова с Кедровым. Адмирал заявил, что имеющиеся в портах суда могут принять в случае эвакуации лишь 70 – 75 тысяч человек. Приказано: мобилизовать все, что держится на воде, вызнать, что можно, из Константинополя, задержать в крымских портах суда, в том числе и иностранные, закупить в Константинополе дополнительные запасы угля и масла. Кривошеину поручено успокоить членов правительства.

27-го Врангель прибыл в Джанкой. Кутепову дана директива – держаться, контратаковать, выиграть пять-шесть дней для обеспечения эвакуации. В штабе Кутепова запрещено произносить слово «эвакуация».

28-го, вернувшись в Севастополь, Врангель распорядился занять войсками почту, телеграф, главные учреждения , выставить усиленные караулы на вокзале и пристанях. В полдень принимал представителей иностранных миссий (просил корабли), затем вновь представителей прессы (говорил о героях, защищающих европейскую цивилизацию от большевизма: «Я вправе надеяться, что те государства, за общее дело которых сражалась моя армия, окажут гостеприимство несчастным изгнанникам»). 31-го им дан приказ об общем отходе войск через Чонгарский перешеек и взрыве за собой мостов.

Из Константинополя прибыл французский крейсер «Вальдек-Руссо» в сопровождении миноносца под флагом адмирала Дюмениля, командующего средиземноморской эскадрой. «Чарующий Дюмениль» сказал Врангелю: «Полагая положение на фронте безнадежным, я не вижу иного исхода, как эвакуацию гражданского населения, желающего избежать расправы большевиков, вместе с остатками белой армии». Врангель, заметив, что эвакуация не может быть осуществлена без прикрытия французских кораблей, сказал: «В случае, если Франция не обеспечит перевозку армии на соединение с русской армией польского фронта (подчеркнуто), – в каком случае моя армия готова продолжать борьбу на этом театре, – полагаете ли вы, что и ваши войска прекратят играть роль воинской силы, помогающей правительству Юга России?» Адмирал ответил уклончиво. Врангель требует гарантий со стороны французов, указывая, что продовольствия, взятого с собой из Крыма, хватит лишь на десяток дней, что армия и беженцы окажутся без средств к существованию. Дюмениль так сформулировал точку зрения Франции: «Актив Крымского правительства, могущий быть употребленным на расходы по эвакуации армии и беженцев, их временное содержание и последующее устройство, составляет боевая эскадра и коммерческий флот русских. На них не лежит никаких обязательств финансового характера, и господин главнокомандующий распоряжается о немедленной передаче их Франции в залог». Врангель поставлен перед проблемой: как отдать в залог то, что уже продавалось? Известно ли французам о манипуляциях Кривошеина? Думаю, нет, – совпадение. Необходимо проверить.

Эвакуация армии планируется начштабглавом Шатиловым из всех портов Крыма: Севастополя, Ялты (предположительно части кавкорпуса Барбовича), Евпатории, Феодосии (части генерала Фостикова и кубанцы) и Керчи (терцы, донцы). Местные газеты полны дезинформации, печатают интервью, onрометчивые заявления генералов, называющих Перекоп «вторым Верденом», «Гибралтаром на суше» и т, п.

Еще более подскочили цены, усилились грабеж и бандитизм. В штабах – хаос, растерянность, обреченность. Железнодорожные пути забиты составами. Вновь получили широкое распространение разговоры о предательстве высшего командного состава, который головами рядового офицерства хочет купить себе спасение. Усилилось дезертирство с фронта. Недавно два батальона Дроздовской дивизии сдались в плен. Начальник дивизии генерал Туркул заболел нервным расстройством, передал командование и отправился в тыл. Объявляя осадное положение, Врангель предупредил своих противников, чтоб они не рассчитывали на снисхождение. Князья Долгоруков и Оболенский, Бурцев и ряд членов правительства после недолгого совещания постановили: обратиться к странам Европы и Америке с просьбой о помощи Врангелю. Телеграммы посланы в Париж, Лондон, Нью-Йорк: «Ключ спасения от большевиков в Крыму».

Задание на переезд понял. В связи с отдаленностью и незнакомыми условиями работы в Константинополе прошу представить дополнительные каналы связи. «Приятель» прибыл, однако считаю, необходимо минимум полгода для привлечения его к работе.

Вновь появился фон Перлоф, безуспешно закончивший миссию по вербовке Махно.

Баязет».

Примечание на информации: «Передано через Мокроусова».

Глава четырнадцатая. «КРЫМСКАЯ БУТЫЛКА». (Окончание)

1

По плану М. В. Фрунзе главный удар фронта возлагался на 6-ю армию. Она должна была переправиться через Сиваш и ударить в тыл врангелевцам. Ее поддерживали 2-я Конная армия и отряды Махно, которым следовало развивать наступление в Крыму в сторону Севастополя. 4-я армия наступала на Чонгарском направлении. Ее должна была усиливать Азовская флотилия, но ранние и сильные морозы сковали Таганрогский залив и лишили маневра корабли. Турецкий вал предстояло атаковать в лоб. 1-я Конная армия получила приказ переправиться через Сиваш вслед за 4-й армией...

Случилось то, что предвидел Фрунзе: западные ветры обмелили залив, погнав его воды на восток. Проводники из местных жителей повели 25 октября через броды, под ураганным огнем, пехоту, конницу, артиллерию. А к утру 26-го 15-я и 52-я стрелковые дивизии после ожесточенного боя, опрокинув группу Фостикова, заняли почти весь Литовский полуостров и вышли на Перекопский перешеек. В это же время 51-я Московская дивизия Блюхера штурмовала Турецкий вал. Атаки захлебывались. Дивизионы тяжелой артиллерии застряли в Кременчуге. Остановилось наступление и на Арабатской стрелке: изменился ветер, и вода в Сиваше начала быстро прибывать. Появились обмороженные. С моря полз густой туман. Врангелевцы атаковали ударную группу 6-й армии на Литовском полуострове, стремясь отрезать ее от основных сил. Связь с ударной группой прервалась. Наступила кульминация борьбы за Крым.

Прибыв в штаб 15-й дивизии, Фрунзе отдаст приказ: 51-я дивизия Блюхера вновь немедленно атакует Турецкий вал; 7-я кавдивизия и отряды Махно переправляются через Сиваш для усиления частей, сражающихся на Литовском полуострове.

27 октября, в 3 часа 30 минут ночи, опрокинув дроздовцев и сводный гвардейский полк, 51-я Московская овладела Турецким валом и, развивая наступление, двинулась на штурм Юшуньских укреплений. Получив донесение, Фрунзе сказал члену Реввоенсовета Бела Куну: «Самое главное сделано. Неприступный Перекоп пал. Теперь можно не опасаться за судьбу дивизий, отрезанных Сивашем. Обстановка изменилась в нашу пользу».

В ночь на 29 октября начался штурм трех линий Чонгарских укреплений. Одна за другой прорывались Юшуньские позиции.

Кутепов предпринимает последнюю отчаянную попытку изменить ход боев на Литовском полуострове. Объединив силы армейского и конного корпусов, поддержав их огнем кораблей, бронепоездов и танков, он бросил их против наступающих. Разгорелись тяжелые бои. Особо трудная обстановка возникла на участках 15-й и 52-й стрелковых дивизий. Обе стороны несли громадные потери. Но вот врангелевцы останавливаются и бегут, бросая артиллерию, пулеметы, раненых. В 12 часов занята станция Юшунь. Красные войска вступают в Крым... От имени командования Южного фронта Михаил Васильевич Фрунзе телеграфирует Врангелю: «Ввиду явной бесполезности дальнейшего сопротивления ваших войск, грозящего лишь бессмысленным пролитием новых потоков крови, предлагаю вам немедленно прекратить борьбу и положить оружие... В случае принятия вами означенного предложения, Революционный Военный совет армий Южного фронта, на основании предоставленных ему полномочий, гарантирует вам и всем кладущим оружие полное прощение по всем проступкам, связанным с гражданской борьбой. Всем не желающим работать в Советской России будет обеспечена возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа под честное слово от всякого участия в дальнейшей борьбе против Советской России. Ответ по радио ожидается не позднее 24-х часов 1 ноября сего года командующим Южного фронта. Михаил Фрунзе».

В ответ Врангель приказывает закрыть все крымские радиостанции, за исключением одной, которую обслуживают офицеры. Он решил продолжать бессмысленное сопротивление, хотя приказ об эвакуации уже отдан: «... В сознании лежащей на мне ответственности, я обязан заблаговременно предвидеть все случайности. По моему приказанию уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделил с армией ее крестный путь... Армия прикроет посадку… Для выполнения долга... сделаю все, что в пределах сил человеческих. Да ниспошлет господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье...»

Правительство Юга России выступает также с сообщением: «Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала еще своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем...»

30 октября, проведя завершающее заседание правительства, его глава Кривошеин отбыл в Константинополь на борту английского крейсера «Центавр». Врангель поручил своему ближайшему гражданскому помощнику принять надлежащие меры по прибытии русских судов с беженцами в Босфор – организовать помощь эмигрантам и армии путем привлечения американского Красного Креста и иностранных общественных организаций.

Наступал последний акт трагедии русских людей, насильственно отрываемых от родины, увлеченных водоворотом событий, потерявших способность трезво оценить обстановку и мыслить самостоятельно.

2

Главнокомандующий с трудом удерживал власть, все трещало и разваливалось к чертовой матери. Он знал: чуть-чуть ослабить вожжи – начнется непоправимое, все побегут – армия, тыл. Крым охватит паника. Ему, последнему руководителю белого движения, никто и никогда не простит этого. Можно было, конечно, выхватив шашку, развернуть в лаву дивизию и красиво погибнуть во главе своих конвойцев. Но кто по достоинству оценит его подвиг? Потомки – забудут. Союзники – посмеются. Крым проигран. Ничто не могло остановить большевистского вала, катившегося по степям к морю. Он это понимал. Но, как человек практический и дальновидный, Врангель понимал и другое: вывезя из Крыма пятидесятитысячную армию, преданную ему, он оставался фигурой политической – крупной, необходимой союзникам, которые никогда не примирятся с фактом существования большевизма в России. Врангель будет им нужен, они призовут его, когда настанет время посадить на русский трон какого-нибудь великого князя Николая Николаевича, Кирилла Владимировича или их близких. Да, придут и поклонятся: «Пожалуйте, генерал, без ваших штыков мы не обойдемся». А ведь и по-другому может случиться, подбадривал он себя: у него не меньше прав, чем у дальних царских родственников, не участвовавших в белой борьбе и палец о палец не ударивших для того, чтобы вернуть романовский трон. Большевики – дальновидные политики: расстреляв Николая Второго и его семейство, они на века запутали вопрос о престолонаследии, породили смуту среди всевозможных претендентов, лишившую белое движение единого знамени на все годы борьбы. Поэтому погиб Колчак, не дошел до Москвы Деникин, не взял Петрограда Юденич. Поэтому и он, Врангель, терпит сокрушительное поражение в Крыму...

Подобные мысли успокаивали. Положение не казалось совершенно безнадежным. Врангель даже посмеялся уже над своим желанием поскакать навстречу смерти в лаве с обнаженной шашкой. Армии, которую он обязан был спасти, нужны были его разум и воля. Он заставлял себя твердо верить, что ему суждено привести ее обратно. Он – вождь армии и в дни побед, и в дни лихолетья. Массы верят ему, готовы, не раздумывая, идти за ним. Врангель вновь почувствовал себя уверенно. Он повел плечами, разминаясь, словно растягивая тесную шинель, и. упруго поднимая ноги, зашагал к автомобилю.

Дежурный адъютант – ротмистр, еще мальчишка, – увидев его, поспешно сунул за спину номер «Севастопольского курьера», но, смешавшись и покраснев, протянул главнокомандующему газету: Врангель, скосив глаз, прочел: «Тревоги не должно быть». И сказал весело:

– А что? Правильно! Потрясающе! – и полез, сломавшись, на сиденье.

Вокруг Большого дворца, где размещалась Ставка, было многолюдно и не по-военному суматошно. Бегали посыльные, скакали конные порученцы, сновали автомобили. Офицерская рота спешно размещалась в обоих этажах здания. Конвой главкома тоже переводили во дворец. Из чинов штаба и управления генерал-квартирмейстера Коновалова, генкварма, как его называли, формировались команды, которым тут же выдавали винтовки и гранаты. Часовые, окаменевшие в безразличии к мирским делам и заботам, сдерживали толпу пестро одетых людей, желающих получить пропуска на пароходы. Мороз как будто спадал. На море царил штиль. По Нахимовскому проспекту и Екатерининской улице тянулись обозы и фуры с ранеными. Два нелепых солдата, в не по росту больших шинелях с подвернутыми рукавами, неся ведра и малярные кисти, расклеивали очередное официальное сообщение: «По всем вопросам относительно отъезда обращаться к командующему войсками армейского тылового района генерала Скалону». Врангель с радостью отмстил: паники пока нет, но город охвачен предгрозовым ожиданием...

В вестибюле было сравнительно пусто. Одиноко застыли конвойцы с обнаженными шашками. Главком легко взбежал на второй этаж, прошел в приемную. И здесь оказалось до удивления пусто. Лишь ординарец с помощью двух солдат жег в камине какие-то бумаги, дела, карты, старые телеграммы. Врангель хотел было поинтересоваться, кто приказал жечь, кто посмел и нет ли там ценных и нужных бумаг, но раздумал и, скроив на лице улыбку, сказал в совсем не свойственной ему манере:

– Сидите, сидите, братцы... Что, холодно стало, камин затопили? – И, не слыша громоподобного хорового ответа, прошел в кабинет и устало опустился в кресло.

Шатилова не было. Начальник штаба почему-то задерживался. Ощущение пустоты и полное отсутствие звуков действовали на главнокомандующего раздражающе. Куда они подевались в самом деле – все эти штабисты, связные, охранники? Почему оставили его одного? Любой террорист, большевик или зеленый может влезть в окно и убить его. Голову потеряли, безобразие! Да и эти двое, в приемной? Лица их совершенно незнакомы ему. Где Климович и его люди? Ни к чертовой матери!..

Врангель посмотрел на оперативную карту. Большие синие концентрированные стрелы были направлены, казалось, прямо в него. Он снял трубку телефона – и там была пустота. Решив, что и связи нет, Врангель, словно обжегшись, кинул трубку и еще глубже вжался в кресло, остро почувствовав себя одиноким и никому не нужным. Это напоминало уже приближение тифозного обморока, который он переживал дважды, – ощущение дикой тоски, слабости и головокружения, затем падение в колодец без дна и забытье.

Врангель молил, чтоб открылась дверь и кто-нибудь вошел. И повторял, повторял: «Mein Gott, mein Gott!..», начиная вроде бы и молиться по-немецки. И чудо случилось: когда главнокомандующий открыл глаза, он увидел перед собой фон Перлофа, глядевшего на него совиными глазами почтительно и сострадательно. Как он оказался здесь? Кто привел его? Врангель заставил себя встать, подошел к разведчику на несгибающихся окаменевших ногах и протянул ему вялую руку. Пожав ее, фон Перлоф склонился подобострастно. Его пробор, как всегда, выглядел безукоризненно, точно отглаженный. Врангель, стараясь скрыть растерянность, сказал холодно, глядя поверх его головы:

– Приказ о производстве вас в генералы мною подписан. Поздравляю, фон Перлоф. Вы очень помогли мне: Деникин, Слащев, Махно. Я помощи не забываю, Перлоф.

– Благодарю вас. Моя жизнь принадлежит вашему высокопревосходительству, вы знаете! – Перлоф звякнул шпорой.

– У вас есть сообщения?

– Я хотел бы кое-что обсудить накануне своего отъезда. – Нога новопроизведенного генерала дернулась.

– Вы меня бросаете? – вырвалось у Врангеля.

– Считаю целесообразным. Для пользы дела, ваше высокопревосходительство.

– Говорите, фон Перлоф. – В голосе главнокомандующего прозвучал металл. Он обиделся на своего «звенящего офицера» и не скрывал этого, давая понять, что ему-де известны подлинные мотивы, страх за свою жизнь, заставляющий опытного контрразведчика удирать, пока все спокойно и не началась еще эвакуационная паника. – Говорите, я слушаю.

– Вы, конечно, можете распорядиться, ваше высокопревосходительство. Одно слово – и я остаюсь. Однако именно соображения вашей безопасности заставляют меня... – Голова фон Перлофа вновь упала на грудь, тонкая нога дернулась, шпора дзинькнула. – Заставляют меня безотлагательно ехать в Константинополь. – Фон Перлоф с явным усилием подобрался, видимо преодолевая боль и некоторое смущение. – В Константинополе скрестились интересы Германии, Турции и стран Антанты. Вспомните убийство генерала Романовского, ваше высокопревосходительство. Кто был тот непойманный, неопознанный офицер, что поднял руку на генерала? Мы не знаем. Вы – знамя белой гвардии, белой эмиграции. Уверен, как только вы окажетесь вне пределов России, на вас начнется охота. Мы должны полностью обезопасить вас, господин главнокомандующий. Здесь вам ничто не грозит. В Севастополе вы в безопасности, под защитой моих людей. Константинополь же для нас – неоткрытая земля. Предстоит ее изучать. Осваиваться, находить людей и внедрять их в стан врагов. Необходимо уже сейчас организовывать внутреннюю контрразведку, она гарантирует нас от случайностей.

– Хорошо, фон Перлоф. Поезжайте, осваивайте Константинополь. Я вам верю. – Врангель сухо кивнул, давая понять, что разговор окончен: и так он многое, слишком многое разрешал этому выскочке. И тут же, усомнившись в правильности своего тона, поспешил милостиво сунуть ему руку и закончил вполне доброжелательно: – Значит, до встречи, генерал?

– Смею заметить, имеется еще одно пустяковое дельце. Встречи с вами упорно ищет молодой человек по фамилии Венделовский Альберт Николаевич.

– Венделовский? – досадливо задумался Врангель. – Нет. Не знаю. Кто он?

– Он привез вам рекомендательное письмо от княгини Татьяны Георгиевны Куракиной.

– О! – сказал удивленно Врангель. – О! Где письмо, где человек? Татьяна – замечательная! Наши отцы были братья, фон Перлоф.

– Письмо со мной, господин главнокомандующий.

Врангель достал из переданного ему конверта голубой листочек, пробежал, проборматывая текст:

«Дорогой Пипер... Рекомендую тебе товарища сына... Ты же знаешь, я никогда не рекомендовала тебе неподходящего человека...» И ни слова о себе, конечно. Где он?

– У Климовича.

– Что такое? Почему, Перлоф? Кто распорядился?..

– Простите, господин главнокомандующий, обыкновенная проверка... Разрешите задать вам вопрос? У вас нет сомнения, что это почерк вашей кузины?

– Ни малейшего! А что смущает вас?

– Пока только время появления этого Венделовского: очень трудна перепроверка его. Почти невозможна.

– А на что претендует Венделовский? Он офицер? Возраст? Звание?

– Он будто бы начинал на дипломатической службе. Ему около тридцати, был арестован в Киеве, бежал, вновь был арестован. С трудом пробрался в Крым.

– Хотел бороться за царский трон?

– Утверждает, что белое движение дискредитировало себя в России. Необходима эвакуация, мобилизация сил, хорошо подготовленный десант.

– Видите! Не наш человек не посмел бы так говорить!.. Впрочем, пусть его трижды перепроверят, Перлоф. Вы свободны.

Новоиспеченный генерал поклонился и вышел.

Осудив себя за малодушие – не приказал тотчас позвать этого Венделовского, чтобы узнать о Татьяне и ее семье, испугался большевистского террориста, – Врангель вызвал казаков-конвойцев. Они вошли в кабинет впятером, тихо ответили на приветствие, столпились у двери. Врангель, весь во власти охватившего его сентиментального, даже элегического чувства, сменившего боязнь и как-то успокоившего, умиротворившего его, обратился к казакам дружески-покровительственно:

– Подойдите, молодцы. Ближе, ближе. – Он подошел к громадной рельефной карте Перекопско-Сивашских позиций. – Видите надпись? «Нашему вождю от защитников Крыма». Руками казаков-умельцев сделана. От чистого сердца. Красива, велика! Поэтому и взять с собой не смогу. Жаль! Разрубите и сожгите ее – хоть погреет она нас напоследок. Берите!