Текст книги "Если она полюбит"

Автор книги: Марк Эдвардс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Я сглотнул. Смутное воспоминание о том, как полицейский в другом участке нажимает моими пальцами на чернильную подушечку.

– И на пакете были только ваши отпечатки, Эндрю, – сказал Мозли.

– Я и не отрицаю, что касался его. Вы же знаете, что я сам вручил вам его! И при этом держал в руках. А Чарли, должно быть, надевала перчатки.

Мозли уставился на меня.

– Вот что я думаю. У вас и Карен Джеймсон были разногласия по поводу денег, которые она вам задолжала. Или, возможно, это была ссора любовников. Карен завидовала вашей новой, молодой подруге. И вы убили ее, введя дозу почти чистого героина, пока она спала рядом, а потом запаниковали и придумали эту безумную историю о том, как это сделала ваша девушка.

– Это отвратительно, – заявила Джонс. – Убить одну любовницу и обвинить в этом другую.

– Просто какое-то безумие, – сказал я. – Это была Чарли. Не могу поверить, что вы с ней не разговаривали. Если ее не остановить, я не знаю, что она еще может сделать. Я беспокоюсь, что она может как-то навредить Саше.

Мозли поднял бровь.

– Саша? Кто это?

Мне не понравилось его выражение лица.

– Друг.

Детективы обменялись взглядом.

– Да вы просто Казанова! – Джонс насмешливо скривила губы.

Мне стало ясно, что пора требовать адвоката. Это будет обычный дежурный адвокат, поскольку у меня не хватит денег, чтобы кого-то нанять. Но это будет похоже на признание вины. Все происходящее казалось таким смехотворным, что было невозможно поверить в реальность обвинения.

– Если бы я был виноват, то зачем, черт возьми, пришел сюда и принес героин? Насколько знаю, вы даже не считали смерть Карен подозрительной до вчерашнего дня.

Мозли откинулся назад, и взгляд его был ледяным.

– Но вы ведь уже не первый раз это делаете, не правда ли, Эндрю?

– О чем вы?

– Да ладно. Не делайте невинный вид. Мы просмотрели записи о вас в базе данных.

Дверь открылась, и другой полицейский, одетый в штатское, заглянул и сделал Мозли какой-то знак.

– Простите, – детектив-констебль прервал разговор, и они оба с Джонс вышли из комнаты, оставив меня в полном шоке.

Потому что я вдруг понял, о чем говорил Мозли.

Воспоминание было настолько болезненным, что я его почти вытеснил из памяти, запер где-то в глубине сознания. Иногда оно просачивалось в мои сны, и я просыпался в ужасе и конвульсиях стыда. Но днем воспоминание это оставалось прочно спрятанным.

– Это было так давно, – сказал я тихо, словно обращаясь к пустой комнате.

Сидя в комнате для допросов, в состоянии похмелья, слабый и усталый, я был уже не в силах удерживать это воспоминание под спудом. Крышка потайного ящика открылась, и – как осы из гнезда – образы вылетели оттуда и с гудением заполнили мою голову.

* * *

После смерти родителей, когда мне было шестнадцать, а Тилли – четырнадцать, я жил в Гастингсе у дяди Пита (брата моего отца) и тети Сандры, вместе с их детьми. Их дом стоял в нескольких милях от побережья. Кузина Мишель была моей ровесницей, а ее брату Доминику исполнилось тринадцать. Тилли находилась на лечении в больнице Стоук Мандевиль в отделении для пациентов с травмами позвоночника. Мы посещали ее по выходным и для этого ехали на машине до Эйлсбери. Каждая такая поездка вызывала у меня приступ паники. У меня перехватывало дыхание, когда рядом с машиной оказывался грузовик. Каждый раз мне приходилось буквально тащить самого себя в автомобиль подобно тому, как собаку на поводке тянут к ветеринару. Дядя Пит, деловой лысеющий банковский менеджер, обладал эмоциональностью аквариумной рыбки и твердо верил, что главное – взять себя в руки и преодолеть свой страх. При этом через некоторое время – вероятно, под влиянием тети Сандры – он все же смягчился, и мы стали ездить к Тилли поездом. Но мне приходилось терпеть его нравоучительные замечания по дороге, хотя это было лучше, чем регулярные поездки на машине.

Поскольку Гастингс и Истбурн находятся всего в получасе езды друг от друга, первоначально я собирался вернуться в прежнюю школу, чтобы получить документы A-уровня. Но в первый же день понял, что не смогу выдержать жалостных взглядов и сочувственных слов своих знакомых. Во время обеда я сидел один, тщательно пережевывая пищу, вкус которой не чувствовал, и ощущал невидимое поле вокруг себя. Несколько старших девочек из шестого класса подошли, чтобы побеседовать со мной, как будто я был домашним питомцем, за которым надо ухаживать. Это превращало меня из обычного человека в некое воплощение грустной сиротки. В итоге я тем же вечером объявил Питу и Сандре, что не смогу вернуться в прежнюю школу. Через неделю меня зачислили в колледж Гастингса, где никто не знал моей истории. Я был просто еще одним странным подростком. Я не рассказывал никому из новых друзей о родителях или сестре. Когда они звали меня куда-нибудь в выходные, я придумывал предлог для отказа – например, говорил, что подрабатываю. Я придумал легенду, что раньше учился в частной школе в Лос-Анджелесе, где отец работал в киноиндустрии, а мама была актрисой в не слишком известной «мыльной опере», но меня отправили в Англию, чтобы узнать о Старом Свете. Никому в голову не пришло спросить, откуда у меня сассексский акцент; ведь легко жить во лжи, когда все вокруг вас – неуверенные в себе подростки. Так я обнаружил, что сочинение историй позволяло мне убедить самого себя, что реальная жизнь не так уж и ужасна. Я пристрастился ко лжи. И даже начал верить в свои вымыслы – так легче было жить, не испытывая мучительной боли. Было приятно думать, что мои родители живы и благополучно существуют где-то в Голливуде.

Единственные, кто знал о моем прошлом, были родственники, хотя мне была ненавистна мысль считать их своей «новой семьей». Многое меня просто раздражало. Дядя Пит и его скучные россказни, тетя Сандра и ее кулинария, непохожая на еду, приготовленную мамой (начнем с того, что она брала неправильное мясо для пастушьего пирога), Мишель, которая была намного круче меня и которую взрослый бойфренд, байкер, каждый вечер увозил кататься по набережной. Но главное – Доминик. Именно воспоминания о Доминике заставляли меня стыдиться. Я не видел его более десяти лет. И уверен, что если он встретит меня сегодня на улице, то наверняка спрячется. Однажды, когда Пит или Сандра умрут, нам придется вместе побывать на их похоронах. Перспектива эта спрятана в глубине моего сознания вместе с этими воспоминаниями.

Во многих отношениях Доминик был типичным тринадцатилетним мальчишкой. Прыщи, неуверенность в себе и пристрастие к «плейстейшн». Но еще у него была легкая степень аутизма. Блестящий в математике и шахматах, но хрупкий и мучительно застенчивый, он едва справлялся с социальной жизнью школы. Я не совсем уверен, имел ли он статус ученика с особыми потребностями, и вообще – существовали ли такие вещи в те дни. Я-то был слишком увлечен своими проблемами, не прислушиваясь к разговорам тети и дяди. Все, что я знал: Доминик заставлял меня чувствовать себя неудобно и дискомфортно. Он задавал вопросы, на которые я не хотел отвечать, вопросы об аварии, о том, какой звук слышишь, когда попадаешь под грузовик, знаю ли я скорость автомобиля в момент столкновения, помню ли, как перевернулся наш «нисан» и насколько громко кричала Тилли. Сейчас я думаю, что он пытался построить математическую модель, найти способ понять, как это случилось. Однако эти вопросы, даже спустя несколько месяцев после катастрофы, вызывали у меня жгучее желание ударить его. И я избегал его, как только мог. Ведь я никого не хотел бить и никогда не любил злобы и стремления к насилию. Я никогда не был таким.

После аварии мне был назначен консультант-психолог, с волосатыми ноздрями, который хотел, чтобы я поговорил с ним о своих чувствах. Я попробовал. Но только поначалу. Вскоре я перестал быть с ним откровенным и не рассказывал ему о грусти, страхе и гневе, которые нападали внезапно, когда я ждал зеленого света на переходе или когда задевало неуместное слово – нечто вроде вопросов Доминика. Я притворялся, что со мной все в порядке, и пытался убедить его в этом. Лгал ему, рассказывая то, что, по моим представлениям, он хотел услышать. Для этих целей я успешно использовал слова и обороты из документального фильм о посттравматическом синдроме, который увидел по телевизору.

Я был честен только с Тилли в тех редких случаях, когда мы оставались наедине в больнице, а остальная «семья» шла в столовую, и только медсестры иногда заходили, чтобы сделать Тилли укол или провести другую процедуру. Мы говорили о маме и папе, о будущем: Тилли будет поправляться, а я буду присматривать за ней. Она собиралась стать паралимпийским спортсменом. Она держала меня за руку и плакала, а я шептал ей слова утешения, горько жалея, что на ее месте нахожусь не я.

В череде притворной жизни в колледже и лжи, которую я выдавал консультанту, визиты к Тилли были единственным настоящим, краткими моментами реальности, которые позволяли держаться за свое истинное «я».

Приближалось Рождество, и мы договорились о посещении Тилли и о том, что останемся на ночь в Эйлсбери. Я отчаянно и с нетерпением ждал этого события, воспринимая его как поворотный момент в нашей жизни, как день, когда я начну возвращаться к счастью.

Но затем дядя Пит объявил, что поезда в канун Рождества будут «кошмаром» и нам придется ехать на машине. Я умолял его ехать поездом. Поскольку мы давно уже не совершали автомобильные поездки, в моем воображении они приобрели статус чего-то мифически ужасного.

«Поезда будут кошмаром», – повторял Пит, и Сандра согласилась. Они уверяли, что понимают мой страх, но мне не о чем беспокоиться. «Твой дядя будет ехать осторожно, максимум шестьдесят. Не так ли, Пит?» – Сандра попыталась меня успокоить, но я не доверял дяде. Тем более что он сказал «да» не вполне убедительно.

Мне удалось заручиться поддержкой Доминика, который тоже не хотел ехать на машине, потому что ненавидел быть сдавленным на заднем сиденье между Мишель и мной. Он жаловался и стонал, спрашивал, может ли остаться дома один, но это только насмешило дядю Пита, который стал отпускать шуточки, сравнивая его с героем Макколея Калкина. Доминик надулся, заперся в своей комнате, а я только раздражал его, постоянно напоминая, каким ужасом будет это путешествие.

По мере приближения 24 декабря мое волнение стало превращаться в ужас – я начал испытывать настоящую панику. Как остановить эту катастрофу? Очень хотелось увидеть Тилли, но я не мог заставить себя сесть в автомобиль. Нужно было что-то предпринять.

У Пита и Сандры, в отличие от большинства людей в Англии в те дни, был интернет. Выбрав момент, пока никто не видел, я стал искать информацию о работе автомобильного двигателя. Мой план состоял в том, чтобы прокрасться накануне Рождества, повредить что-нибудь в машине, и это заставило бы нас ехать на поезде.

Я нашел решение довольно быстро: насыпать сахар в бензобак. Так просто! Сразу же прокрался вниз, когда все легли спать, схватил мешок с сахарным песком из шкафа вместе с пластиковой воронкой и пошел в гараж. Высыпал в бак фунт сахара и лег спать, уверенный, что мы отправимся на поезде.

Но все сложилось совсем не так. На следующий день с утра я спросил Сандру, где Пит. «Отправился на автозаправку за бензином», – ответила она.

Я вышел и заглянул в гараж. Машины не было. План не сработал. Я начал нервничать. Вдруг в доме зазвонил телефон. Это была полиция. Дядя Пит попал в аварию.

Я не знал тогда, что автомобиль с сахаром в бензобаке может начать движение и даже проехать некоторое расстояние. Пит как раз ехал в плотном потоке рождественского трафика между самыми оживленными перекрестками в городе, когда его машина внезапно заглохла. Другой автомобиль ударил его сзади, в него влетел третий, потом четвертый… Дядя Пит отделался незначительными ушибами и вмятинами на кузове машины, а вот женщина в одном из авто оказалась менее удачливой: она ударилась о руль и получила сотрясение мозга, а также сломала скулу.

Когда подключились полиция и страховые компании, они быстро обнаружили сахар в баке. Увидев полицейских на пороге, я решил, что смогу сделать только одно.

Глава тридцать седьмая

– Вы заявили полиции, что видели, как ваш аутичный кузен насыпал сахар в бензобак, – сказал Мозли; они с Джонс выходили минут на десять, а когда вернулись, выражение их лиц показалось мне еще серьезней и строже. – То есть свалили вину на Доминика. Похоже, что это ваш способ решать проблемы?

– Но в конце концов я все же сознался, – возразил я.

– Почему бы это?

Я опустил глаза.

– Дядя Пит просмотрел историю поисковых запросов на моем компьютере. – Я тогда еще не знал, что ее можно удалить.

– Значит, на самом деле вы ни в чем не признались, а просто попались. Сколько времени прошло после аварии?

У меня было ощущение, что инспектор знает ответ.

– Около недели.

– И на это время вы превратили жизнь вашего бедного кузена в настоящий ад.

– Доминик все отрицал и уверял, что это я испортил машину. Полицейские не могли понять, кому из нас верить. Пока не нашли доказательства.

Оба детектива посмотрели на меня так, словно я был убийцей котенка и самым низким подонком на свете, и едва ли не одновременно покачали головами.

– Тогда это был совершенно другой человек! Это был ребенок, только что потерявший родителей! – воскликнул я, ударив кулаком по столу. – В тот момент я был сломан, растерян и был не в силах преодолеть ужас перед поездками на автомобиле.

– Понимаю, Эндрю, – ответил Мозли; он был на несколько лет моложе меня, но при этом говорил со мной, как с лживым шестнадцатилетним юнцом. – Но догадайтесь, что мы чаще всего наблюдаем в нашей работе? Шаблоны поведения. Преступники делают одни и те же вещи, повторяют одни и те же ошибки, снова и снова. Такова ваша природа. Вы вляпываетесь и обвиняете кого-то другого. Знаете, что я думаю, почему вы пришли к нам? Вы просто хотите избавиться от своей подружки, Шарлотты, но боитесь действовать по-мужски. Поэтому вместо того, чтобы сказать ей, что все кончено, решили подставить ее и сдать под арест.

– Нет.

– Такой способ убить двух зайцев одним выстрелом, – он улыбнулся своей шутке.

– Мне нужен адвокат, – сказал я.

– Да неужели? Отлично. Дежурный адвокат, или есть собственный?

– Дежурный, – тихо ответил я.

– Отлично. Мы уладим этот вопрос.

Инспектор постучал в дверь, и в комнату вошел полицейский в форме.

– Проводите мистера Самнера в камеру для задержанных, – приказал Мозли. – Мы продолжим беседу с ним позже.

– Можно позвонить? – спросил я.

Он закатил глаза.

– Это мы тоже устроим.

– Послушайте, – сказал я, прежде чем выйти из комнаты. – Вы говорили с Гарольдом, стариком, который живет на первом этаже в доме Карен? Он может подтвердить мои слова. Он расскажет, в каком шоке я был, когда услышал, что Карен мертва. Вы должны были пойти туда.

– Мы это сделали, – ровным голосом произнес Мозли.

– И что он сказал?

– Ничего, – заявила Джонс; я обернулся к ней и подумал, что ее взгляд может превратить человека в камень. – Он умер.

Я уставился на нее.

– Гарольд?

– Пытаетесь сделать вид, что ничего не знаете?

Я развернулся лицом к Мозли.

– Должно быть, это Чарли. Она сделала это, чтобы заставить его замолчать. Возможно, старик видел ее. Когда вы его нашли? Как давно он умер? Боже мой!

Бедный старый мистик… Темный дух, о котором он меня предупреждал, теперь посетил и его. И это моя вина.

– Мы думали, что вы нам это сообщите, – заявил Мозли.

Я опустился на свое место. Потрясение было слишком велико, для того чтобы я мог внятно отвечать. Когда и зачем Чарли это сделала? Решила, что Гарольд ее заметил и может опознать? Она, должно быть, отправилась туда сегодня утром, после нашего разговора, пока меня терзали здесь идиотскими вопросами. Теперь я понял, почему два детектива покинули комнату на середине допроса. Если раньше у меня еще оставались какие-то последние сомнения в отношении Чарли, теперь они исчезли. Это была моя ошибка. Я солгал ей, сказав, что Гарольд определенно видел ее. Его смерть была на моей совести.

– Если он умер этим утром, пока я был здесь, – сказал я, – откуда мне знать, что с ним случилось?

Я понимал, что смерть Гарольда осложнила Мозли расследование. Вероятно, в полиции ждали, пока коронер сообщит им о времени смерти. Они пытались разобраться, как я могу быть с этим связан, и не собирались отпускать меня до тех пор, пока не решат эту головоломку. Главное безумие заключалось в том, что я знал все ответы и рассказал им, а они мне не поверили.

– Пожалуйста, скажите, что с ним произошло?

Детективы обменялись взглядом, и на этот раз ответила Джонс.

– Мы еще не знаем точной причины смерти, мистер Самнер. Но, похоже, он упал и ударился головой о камин. Упал сам или его толкнули, еще неизвестно. К сожалению, место инцидента, тело, было… несколько испорчено его собакой.

Пока она говорила, Мозли изучал мое лицо, вероятно, пытаясь понять реакцию на эту ужасную новость. Затем он кивнул, и меня вывели из комнаты. Мои ноги были так слабы, что я едва мог идти.

* * *

Камера была маленькой, в ней стояла застоявшаяся вонь от пота. Я сидел на скамейке, которую, казалось, сделали специально для того, чтобы как можно быстрее повредить ягодицы, и тупо смотрел на стену, пытаясь собраться с мыслями.

В свое время я загнал воспоминания о той давней истории с Питом, Сандрой и Домиником в самый дальний уголок сознания, но теперь заставил себя вспомнить все подробности, чтобы взглянуть правде в лицо и изгнать кошмары раз и навсегда. Я решил, что необходимо перейти к следующему эпизоду.

Когда правда вышла наружу, Доминик перестал со мной разговаривать, а дядя Пит общался только в случае необходимости. Он хотел, чтобы меня обвинили в вандализме, безответственном причинении вреда и уже не помню, в чем еще, но тетя Сандра умоляла его не преследовать меня, и он уступил ее просьбам. Из-за того, что женщина во втором автомобиле получила травмы, и из-за вмешательства страховых компаний утрясти ситуацию было непросто. Возникли претензии по уплате ущерба, потребовались усилия для внесудебного урегулирования, которое в конечном счете было достигнуто. В конце концов против меня не выдвинули уголовных обвинений, учитывая последствия перенесенной мной травмы.

Но история о том, что произошло – в черно-белом, лишенном подробностей варианте, – очевидно, осталась где-то в полицейских архивах.

Хуже всего было то, что я разрушил отношения с уцелевшей частью своей семьи и чувствовал ужасную вину перед ними. В то же время и сам мой проступок, и тот взрыв страха и сожаления, который за ним последовал, помогли мне. Это был короткий сильный шок, который, как говорят, может радикально изменить состояние психики, и в моем случае это сработало. Я вырвался из кокона фантазий и лжи, в котором провел несколько последних месяцев, и принял скорбную реальность как должное. Наконец доверился тому психологу-консультанту и после этого делал все что мог, чтобы в течение следующих двух лет быть образцовым племянником.

К тому времени, когда уехал из Гастингса и поступил в университет, я чувствовал себя уже другим человеком. Возможно, я повзрослел, но это не значит, что у меня в душе не осталось демонов. Их было больше, чем я готов был признать вслух, и я все еще не мог шагать в ногу с миром. Мне было легче в уединении, чем находиться среди людей. Именно это намеренное одиночество сделало меня столь уязвимым и открытым, и я все еще пребывал в отчаянии, когда Чарли появилась в моей жизни и пообещала сделать меня целым.

Когда я отправился в полицию, чтобы изложить свои подозрения о Чарли и передать героин, мне и в голову не приходили все эти истории из прошлого. Если бы я вспомнил о прежнем столкновении с законом, то дважды бы подумал, стоит или нет идти в полицию, хотя обстоятельства были совершенно разными.

Мои мысли вернулись к настоящему. Где теперь Чарли? Что она делает? Я предполагал, что она сбежит и исчезнет. Но может быть, она убила Гарольда и решила, что теперь ей все сойдет с рук, что полиция обвинит меня, а не ее? Хотя она ведь не знает, что в это время я уже был в полицейском участке и что тем самым она создает мне отменное алиби. Может, Чарли собиралась пойти в мою квартиру и подкинуть что-то из вещей Гарольда, некую поддельную улику? И как она убила старика? Напугала до смерти? Я снова вспомнил о темном духе и порадовался, что не суеверен, оценив иронию ситуации.

Затем постучал в дверь камеры. Через некоторое время подошел полицейский в форме.

– Желаете обслуживание в номерах? – насмешливо спросил он.

– Мне надо поговорить с детективом-констеблем Мозли или детективом-инспектором Джонс.

– Придется подождать, – ответил он. – Наслаждайтесь предоставленным сервисом.

– Но Чарли сбежит. Или подбросит мне что-нибудь в квартиру…

Полицейский хохотнул.

– Я передам ему о вашей озабоченности.

– А как насчет телефонного звонка? Я хочу позвонить сестре. И где адвокат? Вы не можете держать меня здесь просто так.

– Терпение есть истинная добродетель, – ответил он и захлопнул дверь у меня перед носом.

Минут пятнадцать спустя дверь снова открылась. Я встал, ожидая, что сейчас уж мне наконец предоставят возможность позвонить или пообщаться с адвокатом, но ошибся. Полицейский завел в камеру другого задержанного: высокого человека средних лет, лысеющего, но подтянутого. Вероятно, я отчетливо ахнул, увидев его, потому что мужчина с кислым видом покосился на мою физиономию, сел на скамью подальше и закрыл лицо ладонями. Несколько мгновений спустя он распрямился, встал и начал нервно вышагивать по камере, что-то бормоча под нос.

– На что вы смотрите? – спросил он нервно.

У мужчины был характерный выговор представителя среднего класса, получившего образование в частной школе. Я заметил на его руке дорогие часы, да и костюм такого ценового уровня я себе не смог бы позволить.

Проблема была в том, что я с первого взгляда узнал этого человека, потому что видел его портрет на веб-сайте компании «Вауком».

Это был Лэнс.

Глава тридцать восьмая

Я оказался в крошечной камере рядом с человеком, который запугивал моего лучшего друга. Мы никогда прежде не встречались: хоть я и делал работу для его фирмы, он понятия не имел, кто я такой. Вероятно, полиция хотела поговорить с ним в связи с жалобой Саши, сделанной по моему настоянию этим утром.

Можно было промолчать. Но я был так взволнован, что был не в силах сдержаться.

– Я знаю, кто вы! – выдал я.

Лэнс остановился.

– Вы Лэнс Хендрикс, из «Ваукома».

Он настороженно посмотрел на меня. Вероятно, подумал, что я видел его профиль в сети или в воскресной газете и теперь собираюсь предложить бизнес-идею или заявку на инвестиции. Или, что более вероятно, он беспокоился, что, когда я выйду из этой камеры, то поделюсь с прессой новостями о его аресте. Наверняка у него был личный адвокат, соответствующий дорогим часам и костюму, и этот адвокат поможет ему сохранить лицо.

– Вы заслуживаете того, что получаете, – добавил я.

Мне хотелось сфотографировать его в этот момент: рот открылся, взгляд ошарашенный. Потом я мог бы послать такое фото Саше.

– О чем, черт возьми, вы говорите? – сказал он, когда очнулся.

Я сделал пару шагов к нему.

– Я говорю о том, что ты сделал с Сашей.

Он отступил.

– Ты знаешь эту сучку?

– Она мой лучший друг. И она рассказала мне все – всю твою грязную историю, то, что ты сделал с ней в гостиничном номере, про послания с угрозами, и как ты натравил на нее свою жену. Всё.

В ответ он ухмыльнулся, смерил меня с ног до головы презрительным взглядом, хотя его лицо при этом побледнело.

– А ты что здесь делаешь? Может, она наплела полицейским разной грязной лжи и о тебе тоже?

– Что? Нет. Но я знаю…

Лэнс ткнул пальцем в мою сторону.

– Кем бы ты ни был, у меня ни малейшего желания объяснять, что произошло на самом деле. Но эта девушка врет. У меня никогда не было с ней никаких отношений. На самом деле, если хочешь знать, я никогда не изменял жене. Да я и пальцем не трогал эту глупую курицу. – Он скривился и злобно добавил: – И вообще едва знал о ее существовании, пока сегодня утром в моем офисе не появилась полиция.

– Ах ты дерьмо! – возмутился я. – Как можно такое говорить? Она же работает на тебя.

– На меня работают сотни людей. И ты думаешь, что я их всех знаю лично?

Я проигнорировал эти слова.

– Я в курсе, что у вас был роман. Саша рассказывала мне о нем, а еще говорила о твоих странных… наклонностях.

– О чем?

– Она рассказала, что тебе нравится делать в постели.

Лэнс уставился на меня, а затем рассмеялся.

– В самом деле? – казалось, он искренне удивлен. – Скажи-ка, может, у твоей подруги проблемы с психическим здоровьем? Обычно мы таких проверяем, но не всегда заключению психологов можно доверять. К сожалению, психометрические тесты не слишком надежны.

Теперь была моя очередь оскорбиться.

– И это будет твоя защита в суде?

Он опустился на скамью, внезапно успокоился и собрался.

– Это дело никогда не дойдет до суда. Сара, или Саша, или как там ее зовут – лжет. Это ее фантазии. Она придумала все это.

– Я тебе не верю, – сказал я.

Он пожал плечами.

– Знаешь что? Мне все равно.

Прежде чем я успел что-то ответить, дверь открылась, и полицейский, с которым я прежде разговаривал, подозвал меня.

– Теперь можете позвонить. – Он указал на таксофон на стене напротив.

Я не пользовался таксофоном уже много лет и даже не подозревал, что они все еще существуют. Когда я поднял трубку, то с удивлением вспомнил, что мне придется заплатить за звонок. Я пошарил в карманах, обнаружил две двадцатипенсовые монеты, засунул одну в прорезь и набрал номер мобильника Тилли. Это был один из тех немногих номеров, которые я знал наизусть.

Она сняла трубку после четырех гудков, но все, что я мог расслышать в ответ, это лишь громкий гул и грохот. Словно она стояла в центре урагана или на линии были сильные помехи.

– Привет! – я старался говорить громче, но помехи только усиливались. Я отодвинул трубку от уха, казалось, что я пытаюсь вызвать кого-то из ада.

– Тилли, меня слышно?

– Привет, Эндрю! – голос звучал слабо, но это была, безусловно, моя сестра.

– Ты меня слышишь?

– Да. Извини, здесь очень ветрено, – она рассмеялась. – Похоже на начало «Волшебника из страны Оз».

Теперь ее голос был немного яснее, хотя пришлось вдавить трубку прямо в ухо. Помимо ее голоса и рева ветра я расслышал слабый крик чаек вдалеке.

– Где ты? – спросил я, с трудом удерживая неудобную тяжелую трубку таксофона.

– В Бичи-Хед.

– Что, черт возьми, ты там делаешь?

Бичи-Хед – известная меловая скала на окраине Истбурна, популярная среди самоубийц. Я вспомнил, что читал о ней. Слава у этого местечка, без сомнения, весьма скандальная: около двадцати человек ежегодно бросаются здесь с утеса. Общество самаритян установило там огромный рекламный щит, призывающий потенциальных самоубийц звонить на горячую линию психологической помощи. Но, несмотря на кровавую репутацию, Бичи-Хед – все же очень красивое место: изумительные виды на волны Ла-Манша, маяк в красную и белую полоску, тонкая линия земли на горизонте.

Ее ответ заглушил ветер, и я переспросил:

– Что?

Раздался звуковой сигнал таксофона, и на дисплее высветилось: «Вставьте еще одну монету». Боже! Я засунул в прорезь второй – и последний – двадцатипенсовик.

– Прости, Эндрю, – сказала она. – Может, я перезвоню тебе, когда буду в помещении? Кажется, мы едем в паб.

Голос у нее был счастливый, и я подумал, что она на свидании. Может быть, вернулась Рэйчел? Но мне нужно было рассказать сестре о том, в какое затруднительное положение я попал, – важно, чтобы она узнала, что я под арестом, и поэтому я не стал выяснять подробности.

– Слушай, я должен тебе кое-что сказать…

Она не слушала, а вместо этого сообщила кому-то:

– Это Эндрю.

– Тилли!

– Да что случилось? Чего ты волнуешься? Только не говори, что ты боишься, как бы я не спрыгнула со скалы?

– Нет, Тилли…

– Я думала об этом в начале года, но даже тогда все было не слишком серьезно. Теперь я в порядке, правда. Сколько раз надо повторять? Я в порядке.

Я слышал, как она говорит еще с кем-то неподалеку. Затем Тилли вновь обратилась ко мне:

– Кажется, мне лучше перезвонить. Или хочешь сначала с ней поговорить?

Маленькие дрожащие щупальца страха протянулись ко мне.

– Тилли, – спросил я, – с кем ты?

– С Чарли.

Словно штормовые волны, пробивавшиеся сквозь таксофон, устремились по проводам и отбросили меня назад, ледяной холод пронзил все тело. Полицейский, который проводил меня до таксофона, нахмурился, когда я пошатнулся, схватившись за стену свободной рукой, и едва не упал. Я слышал голос Чарли всего несколько часов назад: «Ты поклялся своей жизнью. Ты поклялся жизнью своей сестры».

Я отчаянно пытался что-то понять. Откуда она там взялась? Может, Чарли посетила Гарольда в Северном Лондоне, а затем успела в Истбурн, пока я сидел здесь? Это вполне реально, прошло уже много времени…

– Да, она пришла ко мне, – говорила Тилли. – Предложила вытащить меня на прогулку и развеяться. Подожди, она хочет поговорить с тобой.

Прежде чем я смог выкрикнуть предупреждение Тилли, Чарли взяла у нее мобильник.

– Привет, Эндрю.

Голос был спокойным и ровным. Когда она говорила, ветер, казалось, стихал, и ревущий шум становился похож на мягкое шипение прибоя.

– Чарли, независимо от того, что ты надумала, пожалуйста, остановись. Тилли не сделала тебе ничего плохого.

Она засмеялась. Это был самый холодный смех, который я когда-либо слышал.

– Мы прекрасно проводим время, – сообщила она. – Трудно поверить, что так много людей сводят счеты с жизнью каждый год в таком красивом месте.

– Чарли!

Повисла пауза в несколько секунд, и я подумал, что Чарли делает несколько шагов в сторону, чтобы сестра не слышала нас.

– Я не сказала Тилли, как ты со мной поступил, – сказала она.

– Я знаю, – выпалил я. – Она невинна. Чарли, я всё сделаю, скажу что угодно. Просто прошу, не надо…

Полицейский теперь пристально следил за мной.

– Я тебя не слышу, – сказала Чарли. – Помехи. Слишком много помех на линии. Это, наверное, наш последний разговор, – она вздохнула, и в ее голосе прозвучала грусть. – Я любила тебя, Эндрю.

– Чарли, я тоже тебя любил, – мой голос задрожал. – Может быть, мы сможем…

– Заткнись! – прошипела она. – Ты предал меня. Ты действительно думаешь, что я могу простить?

– Чарли…

Телефон снова запищал. «Вставьте еще одну монету». У меня не было больше монет.

– Я, пожалуй, пойду, Эндрю. Прощай. Сейчас передам телефон Тилли.

– Пожалуйста.

– Попрощайся со своей сестрой, – сказала Чарли, и связь оборвалась.

Глава тридцать девятая