Текст книги "Твари, подобные Богу (СИ)"
Автор книги: Мария Спивак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
В баре оказалось не настолько страшно, как она опасалась. Темновато и грязновато, а так нормально. Туалет почему-то при входе. Тата вымыла руки, поглядела на себя в зеркало. Причесалась, напудрилась. Подкрасила губы. Усмехнулась: точно Эллочка-людоедка. Ну да что уж теперь. Неважно.
С гордо поднятой головой она приблизилась к стойке. Бармен, вполне предсказуемо, приклеился глазами к ее вырезу.
– Водки, – неожиданно для себя очень строгим голосом заказала Тата и ужаснулась: «Что я делаю?!» Скрывая смущение, она посмотрела вбок – и встретилась взглядом с молодым человеком лет двадцати семи, который не без робости ей улыбнулся.
Вот и «симпатичный парниша», хмыкнула про себя Тата. Молодой человек счел ее усмешку приглашением к разговору. Вы такая красивая, что за акцент, ах, правда, у вас славянские скулы, откуда вы и т. п.
– Moscow? [5]5
Из Москвы?
[Закрыть]– изумился он так, словно Тата была с Луны.
Тата вообще-то не собиралась никого «снимать», но быстро завяла от мальчишкиной глупости и, со скуки отпустив тормоза, пронзила беднягу роковым взглядом.
– What’s your name? [6]6
Как вас зовут?
[Закрыть]– по инерции, но уже тушуясь, спросил тот.
– Call me Kremlin Vampire, [7]7
Зови меня Кремлевской Вампиршей.
[Закрыть]– Тата, приподняв губу, шутливо куснула воздух. – What’s yours? [8]8
А тебя как зовут?
[Закрыть]
– Dick [9]9
Дик; эвфем. – член
[Закрыть], – начиная потеть, пролепетал «парниша».
– Дик, – повторила Тата. – But of course. [10]10
Ну, естественно.
[Закрыть]– Она смешливо скривила рот. – Come with me, Dick. Time to practise some bites. [11]11
Пойдем со мной, Дик. Покусаемся – самое время.
[Закрыть]
Она бросила на стойку деньги и, как телкá, повела мальчишку на улицу, в темноту, подальше от машин и фонарей.
Учащение пульса. Покраснение кожных покровов. Набухание пещеристых тел. Оргазмическая платформа.
Oh God, oh God… [12]12
О боже, о боже…
[Закрыть]
Взрыв.
* * *
Домой она вернулась под утро. Майк отсутствовал. Тата, как робот, без чувств, мыслей и угрызений совести, приняла душ, переоделась в футболку и джинсы, прилизала «роковую» прическу, побросала в кожаный рюкзак вещи и уехала в аэропорт. Там она взяла билет до Сан-Франциско – ждать оставалось четыре часа, – купила журнал с рекламой собственной книги на обложке и уселась в кафе, где заказала поистине раблезианский завтрак. Перед вылетом она позвонила Митчеллу и оставила на автоответчике сообщение: «Мне надо на пару недель уехать, думаю, тебе ничего не надо объяснять. Для книжки мое присутствие пока не требуется. Если что, пиши по Интернету или звони на сотовый. Не обижайся. До встречи. Пока».
Калифорнийским друзьям звонить было рано. Ладно, разберемся на месте, решила Тата. Смогут меня принять, хорошо, а нет – не пропаду, поживу в гостинице. Я же теперь «эмансипе».
Глава 4
Иван дождался, когда закроются двери лифта, вернулся в квартиру, прошел на кухню, к окну, проводил глазами удаляющуюся фигуру и припал лбом к стеклу. Он не представлял, что так бывает – даже мечтая об этом, не представлял.
Любовь встала на место неожиданно, в одну секунду, так, будто чья-то умелая рука ловко и без колебаний сменила микрочип у него в голове.
Он испугался, когда она позвонила ему на работу. Разволновался, вскочил с кресла. Эмоции били через край, сложные, необъяснимые, мучительные – словно звонила дочь, некогда связанная с ним узами инцеста, сама распутная, сбежавшая из дома, считавшаяся навсегда потерянной.
– Помнишь меня? – вкрадчиво и бархатисто спросила Лео. Она говорила спокойно, даже шутливо, но в каждой нотке ее нового голоса чувствовался надлом, что-то бесконечно взрослое и выстраданное, ставившее их на одну доску.
– Мы расстались, – коротко ответила она на вопрос о муже, но не захотела ничего объяснять.
«Мы разные люди», – только и добился Иван. Лео так подчеркнула эту фразу, что Иван догадался: слова Антона. «Довела беднягу», – посочувствовал. Шальная девчонка, что еще вытворила?
Лео предложила встретиться, «вспомнить старые добрые времена». И он, не то чтобы против воли, желания или здравого смысла, а как-то разом против всего течения своей нынешней жизни, согласился:
– Отлично, давай посидим в кафе. Куда за тобой подъехать?
Она усмехнулась:
– На встречу в домашних условиях не отважишься?
И опять в этом прозвучало нечто настолько новое, зрелое, женское, что он, разумеется, отважился – в тот же вечер. Что поделаешь? Слаб человек.
Она и правда изменилась, повзрослела – а повзрослев, сильно похорошела, – и, кажется, много пережила. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы понять: ее невозмутимое спокойствие – маска.
Маска древнегреческой трагедии.
В дом к Ивану вошла каменная Ниобея, вытершая каменные слезы – человек по ту сторону горя. «Видно, вытворила не она, а добрый молодец Антон», – подумал Иван и…
Так уж устроено, что молодую красивую девушку, если она грустит, непременно хочется пожалеть, а каменную статую – оживить, тем более, когда сам выпил и оживился. Они по-особому вкусно поужинали, полнейшим экспромтом – Иван давно никому не готовил, от чего получил отдельное удовольствие, – и вино в компании по-особому весело разбегалось по жилам, и текло как вода, а беседа текла как вино, согревая, умиротворяя, разнеживая.
– Что на работе? – лениво поинтересовалась Лео. Иван словно того и ждал: он не только охотно посвятил ее в текущие неурядицы, но даже пожаловался на Протопопова:
– Спит и видит меня свалить.
– А может? – Лео, сегодня – идеальная слушательница, обеспокоилась ровно настолько, насколько требовалось.
– При желании – вполне. Чем я чище других, – ответил Иван и от понимающей усмешки Лео сразу ободрился. В отличие от Таты, эта девочка знала, как делаются дела, и никогда не осуждала его ни за игру по принятым правилам, ни за их нарушение.
Неожиданно заиграла «Пляска Смерти» Сен-Санса. Лео вздрогнула.
– Надо же, клиент к ночи прорезался, – сказал Иван, потянулся за мобильником и через секунду расцвел «деловой» улыбкой: – О-о! Наше вам. Рад слышать. – Он встал, прошел к своему портфелю, достал толстый синий ежедневник и, сев в кресло, начал что-то записывать. – Да… да… естественно… нет, ну, что вы… как договорились… да-да, все в силе…
Потом отложил ежедневник и телефон, посмотрел на Лео и улыбнулся уже «по-домашнему».
– Кто это? – вяло полюбопытствовала Лео.
– Как кто? Будущие денежки, – ответил Иван. – Заказчик. Но это неинтересно, лучше расскажи про себя…
Вместе было уютно, легко. Наговорившись, они затихли, но и молчание было легким, не тягостным. Лишь совсем-совсем изредка в Лео проглядывало нечто темное, грозовое, но от этого она становилась еще притягательней.
– Хорошо сидим, – чуть улыбнулась Лео. Она по-прежнему ни словом не обмолвилась об Антоне, но трагизма в ней больше не ощущалось, а Ивану, правильно оно или нет, стало совершенно наплевать на их личные дела.
– Хорошо, – отозвался он, взглянув на Лео, и смутился, потупился.
– Ты что? – все с той же полуулыбкой спросила она.
– Я… да так, ничего…
– Не понимаешь, чего мы вообще расстались?
Он вскинул глаза:
– Да… то есть… не то чтобы… но… вроде того… как ты догадалась?
– Просто сама думаю о том же.
– Правда?
– Тебя это удивляет?
– Признаться, да.
– А зря.
Она умолкла и замерла, будто над шахматной доской после своего хода. Иван растерялся, впервые за вечер ощутив неловкость, и поспешил спастись привычным е2:е4 – протянул руку через стол и погладил ее наманикюренные ноготки. Лео посмотрела на него в упор, уже без улыбки, сумрачно, с явным презрением к его предсказуемости, но руку не убрала. Все. Больше ничего не потребовалось.
После, лежа рядом с ней и перебирая пальцами ее густые волосы, он удивлялся: они отработали, как механизм, как приведенная в действие музыкальная шкатулка. Открылась крышка, заиграл вальс, сбоку выехала балерина… И пока это длилось, пока не кончился завод, они исполняли положенное так, как раз навсегда задано. Все было – страсть, и упоение, и шепот, «щекотка губ и холодок зубов»… А потом музыка кончилась, крышка захлопнулась, и ничего не осталось. Лишь черная пустота и две точки, одиноко летящие в бесконечность. Тате давным-давно приснился такой кошмар. Она проснулась в слезах и очень долго не могла успокоиться. «Представляешь, все исчезло во Вселенной, кроме этих двух точек… но они мыслящие… их наказали… обрекли вечно лететь в никуда… и каждую секунду сознавать, что… у них больше никогда ничего не будет… одна чернота…» – безутешно всхлипывала Тата. – «Вдруг так и происходит после смерти?»
Действительно, жутковатая перспектива.
Лео скоро заснула на плече у Ивана, а он, лежа на спине, долго смотрел в потолок и «летел в бесконечность», к счастью, ни о чем не думая, но вдруг… вдруг… с ним что-то произошло, и он с мучительным физическим дискомфортом ощутил, что рядом не та – и это очень плохо!
Так, со стыдом измены, к нему вернулась любовь к Тате. Вся, целиком, в полном объеме – от болезненной нежности до бремени штампа в паспорте.
Иван, поерзав, осторожно высвободился от Лео: телесное соприкосновение внезапно стало неловким, почти неприличным.
Господи, откуда это пришло? Вот же только что, сию минуту, он был герой-любовник, волк-одиночка, орел степной, казак лихой – и в мгновение ока опять стал Ваня, муж Таты, выданный ей на небесах. Как могло такое случиться? Непостижимо… и радостно: ведь любить – это… это… так здорово! В миллион раз лучше, чем не любить. Он-то знает.
Значит, прежние чувства только дремали, дожидаясь момента, чтобы проснуться? Мысль, едва оформившись, сразу все объяснила. «Тоже мне эврика», – усмехнулся про себя Иван. Он и не переставал любить Тату, что здесь удивительного? Она – его судьба, половинка, да что там половинка, она – это он сам! Они давно проросли друг в друга корнями. Без нее ему не хватает света и солнца, как он мог так долго этого не понимать? И почему, чтобы понять, снова понадобилась Лео?
Иван покрылся испариной: в страстном помрачении он успел наобещать лишнего. Точнее, наподдакивать, но все равно. Лео что-то шептала ему в ухо, жарко, лихорадочно, прерывисто: мне тебя не хватало, не хватало, давай будем снова вместе, я и ты, и жить вместе, и работать, как раньше, как раньше, как раньше…А он, не желая отвлекаться, закрывал ей рот поцелуями и твердил: да, да, да…
Черт. Вот черт!
Поминая того, кого не следует, Иван заснул – и увидел страшный сон. Он брел по лесу и неожиданно заметил на земле огромный сук – так ему показалось, – споткнулся перед ним, чуть не упал, но все же удержался на ногах. Сук ожил и обернулся змеей, гадюкой, которая, пронзив Ивана пристальным взглядом, медленно произнесла:
– Знаешь, а ведь это я…
Он воззрился на нее в полном недоумении.
– Ну, я укусила Лео. Укусила – и теперь мы одной крови, она и я. Сестры.
Иван растерялся, не находясь с ответом, а гадюка, словно в пояснение сказанного, мотнула головой сначала в одну сторону, потом в другую и показала яркие желтые пятна на «ушах». Помолчала таинственно и кокетливо объявила:
– Понял теперь? Я же неядовитая! Я – уж! Замуж невтерпеж!
И заливисто расхохоталась над своей шуткой.
Иван, со всей алогичной очевидностью сна, сообразил, что желтые пятна – не что иное, как две точки из кошмара Таты, и пришел в ужас. Ему стало ясно, что Тату надо спасать, и срочно, но змея, мурлыкая как кошка, обвилась вокруг его ног и не пускала сделать ни шагу…
Чтобы вырваться от нее, пришлось проснуться.
Он сидел в постели, тяжело дыша, давясь собственным сердцем, бессмысленно таращился на противоположную стену и сам себе напоминал вампира, восставшего из гроба по зову луны.
Лео, примостившись на краю кровати, расчесывала волосы. Ее голое тело под его расстегнутой домашней рубашкой поблескивало россыпью крошечных стразов – она уже успела принять душ. «Какая стала красивая», – вновь поразился Иван. – «А ведь еще только входит в силу». Он немного расслабился, обмяк телом, вытер рукой потный лоб.
– Ты чего, Ванюша? Что-то приснилось? – ласково спросила Лео и провела ладонью по его щеке.
Он молчал, не двигался.
– Вставай, я завтрак приготовила… или еще полежим? – Она нежно толкнула его на подушки, наклонилась и, помотав головой, игриво пощекотала ему грудь своими волосами. Это движение напомнило Ивану змею из сна, и он содрогнулся.
– Ваня, ну что ты как мешок? Давай просыпайся! – Ее пальцы побежали вниз по его животу. – Скажи хоть слово!
Он хрипло откашлялся, промычал невнятное, потом решился:
– Знаешь…
– Пока нет. – У нее явно было хорошее настроение, и она говорила как женщина, полностью уверенная в себе и своей власти над ним.
– Все, что я вчера наговорил… я… ну… в общем, ничего не получится… понимаешь, я… жену люблю.
Выдавив эти жалкие слова, он внутренне скривился: ну и текстик. Что за пошлость? Что за убогая банальщина? «Жену люблю»! Сказал бы еще: «супругу»! Почему не «Тату»? Да и какая она ему теперь жена?
– Какую еще жену? – Лео словно прочла его мысли. Ее голос мигом потерял бархатистость, зазвучал визгливо, истерично. – Ты с ней развелся!
– Мы не разводились.
– Какая разница, сто лет не живете! Или я чего-то не знаю?
– Нет, все правильно. Она вообще в Америке.
– Тогда о чем разговор?
Он погладил ее по руке, надеясь успокоить – чтобы услышала, поняла, не обижалась.
– Ты очень красивая, и с тобой хорошо… но, понимаешь… ночью я лежал, думал и вдруг понял, что всегда любил одну Тату… потому у нас с тобой ничего и не вышло…
– Всегда любил? – вскинулась Лео. Поглаживания не помогли. – Что ж ты от нее ко мне сбежал? Забыл, что ли, как по мне с ума сходил?
– Нет, конечно. Но так бывает с людьми. За двадцать пять лет наступает… усталость металла. Все надоедает: жена, семья, дом. Работа, кстати, тоже, чего бы там ни добился. Хочется перемен. Безумно. И если в этот момент приходит дьявол…
– Это я, что ли?
– В некотором роде.
– Вот уж, кажется, не похожа!
– Ну, черти с рогами и хвостами являются алкашам… а для подобных случаев у князя тьмы иное обличье. Знаешь, что говорит мой ученый папа?
– Откуда? Что-нибудь опупенно заумное.
– Он говорит, что, с определенной точки зрения, не бог создает человека, а человек – бога. Равно как и дьявола. Каждый на свой лад, по своему образу и подобию. Вот и получается, что «всякому по вере его».
– Я же сказала, заумное. Твоему папочке лишь бы все вверх ногами перевернуть.
– Почему, мысль совсем простая: каждый сам проводит для себя границу между добром и злом. И, следовательно, знает, когда продает душу. К расплате, правда, почти никто не готов – по себе знаю.
– Значит, ты за меня душу продал? Приятно.
– Без души – не очень, поверь на слово.
– Ой, не дави на жалость! Не проймет – я же дьявол.
– Перестань, не цепляйся к словам. И вообще, хватит поминать кого не нужно. Я, собственно, о другом хотел… О том, что когда все надоедает и хочется чего-нибудь новенького, а тебе его на блюдечке преподносят, ты просто не в силах удержаться и напихиваешь этого самого новенького полный рот, обеими руками хватаешь и хватаешь… И пока не нажрешься до отвала, не поймешь, что недаром столько лет жевал старенькое – значит, нравилось очень. К обмену веществ подходило. И вот без него-то, без старенького, тебе никак невозможно.
– А я, стало быть, не подходила?
– Подходила, но…
– Как всегда: Тата.
– Да.
– Но если бы ее не было, у нас могло бы получится?
– Она есть, вот в чем загвоздка. Ее не вычеркнешь.
– Даже физическое устранение не поможет?
– Плохая шутка. К тому же… действительно не поможет.
– Короче, ты меня пожевал и выплюнул.
– Лео, прости, но, ты, похоже, забыла, что сама от меня ушла.
– Да, а почему? Думаешь, легко было с тобой жить и смотреть, как ты по своей старой жвачке вздыхаешь?
– Мне казалось, что ты попросту влюбилась.
– И влюбилась! Раз ты меня в упор не замечал.
– Лео, не переписывай историю. Все было не так, но это уже неважно. Главное, что все в прошлом.
– Никакого будущего?
– Нет.
– Что же ты станешь делать?
– Попробую вернуть Тату.
– А если твоя Тата знать тебя не захочет?
– Буду стараться.
– А если все равно не получится?
– Останусь один.
– Что же ты мне вчера голову морочил? Столько наобещал?
– Лео, ты взрослая, знаешь, как это бывает. Я только потом, ночью, все понял. И я не обещал, а всего лишь тебе поддакивал. Не станем же мы портить себе жизнь из-за пустых слов, которые ничего не значили…
Лео от возмущения потеряла дар речи, но, чуть поостыв, процедила сквозь зубы:
– Ну да: «мало ли что я на вас обещал»… песня известная.
– Послушай, – холодно сказал Иван, – по-моему, учитывая обстоятельства, у тебя нет права чего-то от меня требовать.
Лео подумала над его словами и с тихой угрозой ответила:
– Может, и нет. А может, и есть – как посмотреть.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что вы мной классно попользовались, Иван Ефимович. На свеженькое потянуло – вы ко мне, целый год жевали, не подавились. Сейчас заскучали – тоже не вопрос: бултых со мной в койку! О чем вчера-то думал, а, Ваня? Где твоя философия-психология была? На одном месте вертелась?
– Лео!..
– Что «Лео»? Некрасивое говорю? А ты некрасивое делаешь! Думать надо было вовремя! Обещал – выполняй. Я тебе не «Орбит», меня просто так не выплюнешь.
– Чего ты хочешь? Чтобы я тебя полюбил? Это по заказу не делается.
– Сдалась мне твоя любовь! Я хочу, во-первых, работу. А во-вторых… жить мне сейчас негде, с квартиры хозяин выгнал, поэтому придется тебе меня тут потерпеть. А там стерпится – слюбится.
Последнее Лео брякнула со злости, чтобы поиздеваться над Иваном, окончательно вывести из себя, и добилась своего: он прямо-таки побелел.
– Ты… с ума сошла?
– Ничего подобного. По договору хочу получить. Сам говорил: душу за удовольствие продавать все мастера, а расплачиваться никто не любит. Но придется, Ванюша.
Иван молча спустил ноги с кровати. Посмотрел на пол, нашел глазами трусы, поднял, надел. Встал, прошелся по комнате. Постоял у окна, повернулся к Лео, сел на подоконник.
– Да-а… – протянул. – Такого я даже от тебя не ожидал. И вот что скажу, милая: ни на какую работу я тебя не возьму и жить ты у меня не будешь ни одного дня. Ясно?
Лео не ожидала от мягкотелого Ивана такого отпора и стушевалась, однако не подала вида. Изначально она и не думала ничего требовать, хотела лишь попросить помощи с работой и, может быть, возродить былые отношения – если склеится, не пропадать же теперь, – но, услышав после сегодняшней ночи про «любовь» к Тате, от которой вечно спасу не было, так взбеленилась, что потеряла над собой контроль. А когда поняла, что Иван всерьез считает ее способной на любую подлость, то и вовсе сорвалась с цепи.
– Ничего мне не ясно! Я от тебя просто так не отстану! Ты у меня попляшешь!
– Что же ты мне сделаешь?
– Всю жизнь испорчу, не только тебе, но и твоей дуре Тате, если вернется…
– Значит, так, – перебил вконец рассвирепевший Иван, – сейчас ты успокоишься, оденешься, соберешь манатки и покинешь мою квартиру навсегда.
Он опять остался собой недоволен: ну что это – «манатки» и «покинешь квартиру»? Какое-то плохое кино.
Иван крепко сжал зубы, пытаясь возродить угасающую ярость. А Лео, которая в свое время многого от него добивалась скандалами, поняла, что надо срочно менять тактику. Шантажировать ведь нечем. Пока.
– Ваня… – всхлипнула она. – Не злись. Меня, как всегда, занесло. Обиделась очень. Наговорила чего не думала. – Стремительно подлетела к нему, повисла на шее и разрыдалась.
Обескураженный Иван сначала стоял как дерево, потом начал похлопывать ее по спине, а когда его руки сами собой поползли ниже, понял, что ситуация в бог знает какой раз за последние сутки – совершенно против его воли! – поворачивается абсолютно не в том направлении. Совершив некоторое насилие над собственной физиологией, он мягко отстранил Лео, посмотрел ей в глаза и сказал:
– Пожалуйста, давай расстанемся по-хорошему. С квартирой я помогу, найду, даже заплачу за пару месяцев, и с работой постараюсь что-то придумать. Но только не у нас в компании. Обо мне и так сплетни ходят.
Они постояли без слов, глядя в разные стороны.
– Ладно, – по-детски шмыгнув носом, ответила после долгой паузы Лео. – Считай, отделался.
С паршивой овцы хоть шерсти клок, рассудила она. Для начала. А там посмотрим. Что бы он себе ни напридумывал про жену и любовь, все равно меня хочет. Жена далеко, я рядом. Вот и угадайте, чья возьмет. Но сейчас проверять ничего не будем. Сейчас надо собраться и послушно уйти, и едва она окажется за порогом, Иван враз пожалеет, что ее выгнал. Мужик, он как лягушка: ловит что движется. А Тата для него, слава тебе господи, неподвижная звезда в небе; сколько телескоп ни наводи, сыт не будешь.
К тому же, по-честному, они ей оба до лампочки. Пусть хоть облюбятся друг друга, лишь бы ее планам не мешали. От Вани ей нужно одно: свое назад получить, то, что уже в кармане лежало и от чего она из-за Антона отказалась. Дура. Антон ее все равно за последнюю тварь держит. «Вот я ею и буду, последней тварью», – мрачно подумала Лео. – «Ну, а кто не спрятался – я не виновата».
* * *
Лео ошибалась насчет Ивана. Когда он обнимал ее, в нем действительно шевельнулось подобие желания – впрочем, какое «подобие», если уж шевельнулось, – но он, как человек достаточно взрослый, если не пожилой, умел не наделять дополнительным смыслом простые животные реакции. Он жалел не об уходе, а скорее, о появлении Лео и о том, чем оно обернулось. Проводив ее взглядом и сев с чашкой кофе за кухонный стол, он устало подпер кулаком свою пятидесятилетнюю голову и мрачно задумался.
Он больше не радовался новообретенным чувствам, наоборот, недоумевал, зачем они на него навалились и куда их теперь девать. Старой жизни нет, в нее не вернешься, щелкнув переключателем. Любовь? Это, конечно, прекрасно, но нужна ли она Тате? Вряд ли. Они почти год не общались. Тата сидит в Америке со своим распрекрасным Майком – чтоб его! – и у нее, отец говорил, выходит вторая книга. С какой стати ей возвращаться к нему и вообще сюда?
Ведь в той, полузабытой, реальности он был для нее тем, кто никогда не обидит и не предаст, не бросит и всегда защитит. Кто любит ее всякую, с кем ей не нужна карьера, кому она может быть просто женой. Такого доверия не вернуть, нечего и надеяться.
Иван вдруг отчетливо вспомнил, как подошел со спины к Тате, любовно выписывавшей акварелью каких-то медвежат для очередной детской книжки, умилился, поцеловал в макушку и сказал:
– Тусенька, ты у меня такая талантливая! Жалко, что про это мало кто знает.
А она обернулась через плечо, посмотрела серьезно и ответила:
– Мне столько дано в любви, должна же я чем-то расплатиться.
И тотчас скроила хитрую мордочку: шучу-шучу. Сбила патетику.
Иван с коротким стоном вскочил и, словно пытаясь убежать от себя самого, зашагал по кухне. Он неожиданно понял: вот чего никогда не простит Тата! Что из-за него она чуть не погубила свой талант, а жертва была бы абсолютно бессмысленна: он того не стоил. Он мошенничал, представлялся, носил личину; ее любовь предназначалась не ему. Вот почему теперь ему так тяжело с ней. Как ни тянет, все равно тяжело: кажется, будто Тата постоянно его проверяет, ждет, когда он проявит истинную сущность… Или он сам этого ждет?
Да, видно, ничего у них не получится. Иван вздохнул, сел обратно за стол, горестно отхлебнул кофе и принялся водить пальцем по рисунку на сахарнице. Ему тоже нужна прежняя Тата. Наивная, открытая, доверчивая. Безыскусная.
Нынешняя же рафинированно холодна, цинична и жестоко, отталкивающе привлекательна. Она знает себе цену и, похоже, научилась ни в ком не нуждаться. Когда Иван прочитал ее первую книгу – увидел у отца и сразу схватил, – то тем же вечером, не удержавшись, позвонил Тате в Нью-Йорк. Тем более что по времени риск напороться на Майка был невелик. Тата обрадовалась, с удовольствием приняла поздравления, сказала: «Как хорошо, что тебе понравилось». Они поболтали о книжке, о сыне и почти уже попрощались, но Ивана под конец прорвало – захотелось объяснить, почему позвонил. Он перед разговором выпил для храбрости.
– Знаешь, Туся, твоя книжка замечательная, но мне было очень трудно ее читать. Или смотреть? Не поймешь. Неважно. Но она такая… проникновенная, что мне все время хотелось плакать, – Иван расчувствовался, и его голос, правда, дрожал. – Там везде наша с тобой прошлая жизнь, в каждом рисунке… такая любовь… и страдание…
Он умолк, застыдившись высоких слов, его бросило в краску.
Тата на другом конце провода усмехнулась.
– Тебе так показалось? Замечательно. А мне неловко: я будто обманываю читателей. Они ведь, как ты, принимают все за чистую монету. Тоже считают, что книга про любовь.
– Разве нет?
– Конечно нет.
– А про что же тогда?
– Ты действительно хочешь знать?
– Иначе не спрашивал бы.
– Она про измену, предательство и неизбывное одиночество. В любовь, Ваня, я больше не верю, к собственной вящей радости. Человек один в мире, и чем раньше он это поймет, тем лучше. Все союзы случайны, временны, основаны на преходящем влечении, поэтому надо научиться легко отпускать своих спутников, а не ждать, что они будут с тобой «в богатстве и бедности, здравии и болезни»…
– Тата, это позерство! Ты не можешь так думать, просто хочешь сделать мне больно.
– Наверное, не без этого, но все-таки – думаю.
– Почему же столько людей живут парами, семьями?
– Придумали институт семьи, чтобы не вымереть от венерических болезней, а теперь для его поддержки вынуждены соблюдать правила игры, вечно притворяться, твердить о любви и верности. Думаю, в наше медицински просвещенное время это делается по инерции. Потому что на самом деле современная семья похожа на башню из кубиков, которую строил Карлсон: разваливается от лишней тефтельки. Как и любовь.
– Господи, ну что ты говоришь!..
– Всего лишь правду. Любовь – надувательство вселенского масштаба. Ее нет, а на ней все держится. Вон я сколько денег за нее получила! Почему-то, невзирая ни на что, в любовь хотят верить. Как ни странно, не одни только женщины. Люди безнадежны: упорно возводят башни на зыбучем песке…
Они кое-как закончили малоприятный для Ивана разговор, и он поспешил выкинуть Татины разглагольствования из головы: слишком ему не понравилось, показалось наигранным ее вселенское разочарование. Но сейчас еще один горький пассаж всплыл в памяти. «Знаешь, Ваня», – жестковато ответила на какое-то его робкое высказывание Тата, – «последнее время я часто слышу – что характерно, от женщин моего возраста и старше – различные сентенции о мужчинах, общий смысл которых сводится к постулату «они так устроены». Природа другая. В том плане, что раз есть тычинки, то надо же ими куда-то тыкать. Так вот, крохотная часть меня до сих пор не готова принять подобную ботаническую концепцию. Ей, этой глупой части, по-прежнему хочется верить в идеалы, любовь, верность, родство душ. Зато все прочее сгорает со стыда, что я столько лет не желала признавать очевидного. И очень много на том потеряла».
«Я сам сделал ее такой», – думал Иван, вставая из-за стола и направляясь в ванную; пора было собираться на работу. – «Но, может, я же сумею помочь ей стать прежней? Видно, не все у них хорошо с Майком, иначе откуда бы столько нигилизма?»
Пока он стоял под душем, его мысли приняли иное направление: он задумался о Лео и сегодняшнем сне. «Змея в руку», – перефразировал поговорку Иван и невесело ухмыльнулся: «Здравствуй, старичок Фрейд».
Зря он ее позвал, не следовало связываться. Почему вовремя не заиграла зловещая музыка? Вляпается теперь по самые уши, Лео на дурные дела мастерица. Да уже вляпался: обещал квартиру, работу. Не было печали! К тому же дурацкий сон… Когда-то давно, лет десять назад, Тата прочла в журнале про святочные гадания.
– Если в ближайшие несколько дней я увижу во сне змею, значит, у меня есть соперница! – сообщила она, на мгновение оторвавшись от статьи. – Берегись, Ванька!
Иван тогда немного напрягся: соперница не соперница, но кое-какие грешки за ним водились. Ну, как Тата правда увидит змею? Он отринул трусливую мысль – глупость и суеверие, – но в ту же ночь ему самому приснилась змея. Точнее, что-то вроде аксолотля, но все-таки. Утром он вышел к завтраку и, грозно полыхнув на Тату глазами, объявил:
– Мне все известно! Трепещи, несчастная, – после чего рассказал про уродливое личиночное земноводное.
Отец, тоже сидевший за столом, не сразу понял, в чем дело, но, узнав и отсмеявшись, сказал:
– Знаешь, Ваня, я бы на твоем месте призадумался. Видишь ли, сны – не такая простая и безобидная вещь, как кажется. У сна есть разные фазы – медленная, когда деятельность мозга глубоко заторможена, и парадоксальная, когда мозг интенсивно работает и анализирует все, что происходит с его «хозяином». Причем во сне мозг не зашорен стандартными представлениями о реальности, может себе позволить определенное вольнодумство, поэтому широко оперирует самыми причудливыми образами и понятиями. А поскольку главная задача мозга – обеспечить собственную безопасность, то он, в первую очередь, исследует, не грозит ли «хозяину» что-нибудь, не наделал ли тот глупостей. С этой точки зрения все сны – вещие, и в наших же интересах к ним прислушиваться. Фрейд утверждал, что человек всегда знает, о чем его сон, и должен лишь уметь его разгадать. Правда, есть загвоздка: свои предостережения мозг часто выдает в архетипических образах, которые не сразу вычислишь, но в твоем случае все более чем тривиально: змея – классический символ опасности, хитрости и коварства.
– Кругом враги, – почти пропел Иван, по обыкновению плохо слушая отца и не в силах дождаться, когда тот перестанет «вещать». Но, самое смешное, буквально два дня спустя он из-за козней одного мелкого пакостника действительно поимел крупные неприятности на работе…
В то давнее утро Иван под благовидным предлогом удрал из-за стола и лишь время от времени, проходя мимо, прислушивался – если откровенно, не без любопытства – к обрывкам разговора отца и Таты.
Очень часто вещие сны предсказывают катастрофы… история знает множество примеров… незадолго до гибели «Титаника» сотни людей видели крушение во сне, о чем рассказывали знакомым еще до несчастья… Джон Дунн увидел во сне газетный заголовок, сообщавший об извержении вулкана на Дальнем Востоке и четырех тысячах жертв… Реальное извержение случилось через неделю, только унесло жизни не четырех, а сорока тысяч человек…
Иван словно услышал голос и интонацию отца:
– Знаешь, Таточка, то, что пророческие сновидения существуют, практически неоспоримо. И, если признать правомерность концепции нелинейного времени, тут нет ничего странного. Говорил же Эйнштейн, что различия между прошлым, настоящим и будущим – не более чем иллюзия. Он, конечно, знатный парадоксалист, но, согласись, к его мнению стоит прислушаться. А в таком случае нужно ли удивляться, что наш мозг, выпущенный сном на свободу, получает возможность заглянуть в будущее?
