Текст книги "Твари, подобные Богу (СИ)"
Автор книги: Мария Спивак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Но это со стороны хорошо к терпению призывать, а когда самого лично касается, дзен-буддизм из организма мигом улетучивается. Если происходит такое, от чего душа стонет и сердце рвется, трудно себя убедить, что так и надо, что «неисповедимы пути». Особенно когда обладаешь возможностью влиять на процесс. Возникает искушение шаманить до победного. Только нам ли не знать, чего рискуешь добиться таким образом…
Александра жила, то преисполняясь уверенности, то обмирая от страха и скатываясь в безнадежность, и каждый день не могла дождаться, когда в Америке наступит утро – чтобы начать ждать звонка. И если он раздавался позже, чем хотелось, или не раздавался вовсе, она моментально делала самые неутешительные выводы и потом, не сдержавшись, горько корила Макса… Он в ответ сто раз повторял: «Нервничаешь, звони сама, что тут такого», но Саня представляла, как Макс, оказавшись в момент звонка не один, а с женой, дочкой или знакомыми, возводит глаза к небу и, пряча раздражение, бубнит в трубку суконным голосом – и рука отказывалась набирать номер… Она не любила навязываться, но слышать Макса хотела постоянно, вот и сидела, сражаясь с тоской, на невидимой привязи у телефона. Мудрено ли, что прибавилось морщин?
Именно поэтому сейчас ей не повредило бы увидеть свое отражение: настроение точно бы улучшилось.
Хотя она и так с самого утра порхала – даже не упомнишь, когда это было в последний раз. Скоро, буквально как допекутся плюшки, к ней придут Умка и Тата, обе вернувшиеся в Москву. Умка уезжала с Хукой не очень надолго, зато в Бразилию, на конференцию селезианских сотрудников – тех, что работают с молодежью. Татка, по обыкновению, пропадала три месяца. Александра предвкушала посиделки, рассказы, обмен новостями, и ей было почти хорошо, почти спокойно. Потрепаться, поесть от души – в одиночестве аппетит совсем пропадает, – это ли не счастье? Кроме того, не терпелось выложить Татке сюрприз. То-то она удивится! Однако всему свое время.
Александра хитро улыбнулась.
Кухня наполнилась ароматами свежеиспеченного теста, корицы. Плюшки готовы, можно вынимать. Она взяла полотенце, потянулась к духовке и вдруг ощутила легкое покалывание в спине и затылке. Ага. Явились не запылились. Сейчас позвонят. Надо скорей доставать противень.
Действительно, секунд через тридцать раздался звонок.
Александра, успев таки мимолетно полюбоваться на себя в зеркале прихожей, радостно распахнула дверь.
* * *
Через пару часов, наевшись-напившись и выложив самые животрепещущие новости – правда, про Америку Саня толком не слушала: ну не любила она сейчас эту страну! – они сидели за кухонным столом и слушали Умку, которая не способна была уняться и все рассказывала и рассказывала про Рио.
– Нет, вы вдумайтесь: Рио-де-Жанейро! Во сне не могло присниться, что я там побываю! Помнишь, Татка, мы с тобой подсели на бразильский сериал? Еще шутили, что хотели бы в нем жить?
– Я и сейчас хочу, – отозвалась Тата. – Картонно, плоско, зато просто и правильно… и отношения между людьми такие… – Она замялась, подыскивая слово.
– Ага! Тоже очень правильные! – сардоническим тоном перебила Александра. – Что ни случись, ты либо «успокойся, не думай об этом», либо, в крайнем случае, «выпей сладкой воды».
Умка прыснула.
– Вы удивитесь, мне это тоже предлагали – когда голова от жары закружилась. Но не в том суть. Понимаете, Бразилия оказалась ровно такая, как в сериалах. Не только природа и статуя Христа, которую я мечтала увидеть, но и народ.
– И какой же он, этот народ? – спросила Тата.
– Особенный. Как ты говоришь, простой и правильный. Веселый. Вообще, Рио – не город, а целая философия жизнелюбия. Все постоянно улыбаются. Все патологически вежливы. Только и слышно «обригада, обригада» – «спасибо» – по делу, без дела, тысячу раз в минуту. Они… в массе своей наивные, необразованные и, пожалуй, поверхностные, зато такие… воинствующие оптимисты. У всех все отлично, каждый верит в светлое будущее. Поиски философского камня на кухне, как у нас, там совершенно не реальны. Может, я и не права – что разглядишь за две недели, – но такое создалось впечатление.
– Замечательно: толпа жизнерадостных идиотов, которые непрерывно лыбятся во все стороны. Восторг! – бросила Александра.
– Ну, если ты предпочитаешь морды кирпичом…. – чуть обиженно начала Умка, но Тата остановила ее:
– Никто ничего не предпочитает, рассказывай лучше дальше. Хотя… ты не думаешь, что это просто восторги туристки? Ведь чем хуже понимаешь, что происходит вокруг, тем все кажется радужнее.
– А жизнь всюду не сахар, подводные камни обязательно найдутся. Вот, например, нам с Хукой – точнее, ему, он же у нас знатный исповедник, ему со второй минуты знакомства начинают поверять сокровенное, – местные, с которыми мы общались, дружно жаловались на коррупцию: нигде, мол, такого нет, ужас и кошмар, жить невозможно. Но ведь это везде так. Где человек, там его семья, близкие – и давление с их стороны: денег давай, помоги дяде, тете, брату. Вот вам и коррупция. «Ну как не порадеть родному человечку». У нас то же самое… Нет, все равно, Бразилия – это свет, радость и оптимизм. И в Бога там верится легко. Даже кажется, что Он там добрее… – Умка с комически виноватым видом вжала голову в плечи, глянула на потолок и перекрестилась: – Прости меня, Господи. Кстати, на конференции мы познакомились с неким отцом Винченцо из Италии. Так вот, однажды, когда он у себя в приходе предстоял мессу….
Умка рассказывала с увлечением и явно что-то забавное, но Тата вдруг отключилась, улетела куда-то мыслями. «Как все изменилось», – думала она, глядя на подругу детства. – «Еще недавно я считалась устроенной и суперблагополучной, а Умка была неприкаянная душа. И вот, не успели оглянуться – разворот на сто восемьдесят. Умка замужем за Хуаном Карлосом, счастлива, увлечена его делами, а я…»
Втайне от самой себя она горько переживала разрыв с Майком, а еще больше то, что он ей не звонил, не пытался вернуть. Будто вычеркнул из жизни. Значит, хотел с ней расстаться и только искал повода? Она просыпалась по ночам от обиды.
Но была и вторая причина не спать – страх. Тата никому не рассказывала о своей сделке с дьяволом, но не забывала о ней. Не могла. Хоть и считала – бóльшую часть времени – плодом расстроенного воображения. Уход мужа – колоссальный стресс, любая чушь покажется знаком свыше. Что, в конце концов, сверхъестественного в зимней грозе, пусть и разразившейся в тот миг, когда ты воскликнула про себя: «Пусть мне сам дьявол поможет»? Бывают совпадения похлеще. Да, потом месяца два-три события развивались по ее желанию – опять же, ну и что, итог все равно отрицательный…
Увы, доводы рассудка не действовали, кровавая подпись под договором отказывалась исчезать. Тата недолго чувствовала себя свободной от князя тьмы – кому еще под силу превратить ее жизнь в такой сумбур?
Временами охватывала жуть. Хотелось пойти в церковь и покреститься, но Тата считала, что это возможно лишь в одном случае – если искренне уверовал, иначе нехорошо. Тата отводила глаза от храмов, избегала туда заходить. Раньше в трудные минуты она, неверующая, мысленно обращалась к Богу, а теперь не смела, и ее нравственное одиночество было невыносимо. Она почти физически ощущала на себе злое клеймо, позволявшее бесам водить вокруг нее хоровод…
Тату передернуло: она вспомнила Гешу, мужа подруги, у которой гостила в Сан-Франциско. После эмиграции Геша за оборотистость и деловую хватку получил прозвище Гешефт, намертво к нему приклеевшееся. «Дьяволица!» – шепнул он в тот вечер с интонацией героя-любовника провинциального театра и скользнул по ее губам горячим взглядом. Они сидели на заднем дворе; это было прощальное застолье. Света ушла за чем-то в дом. Впрочем, Гешефт и при Свете истязал Тату комплиментами, якобы шутливыми, ничего не значащими, но оттого особенно дерзкими, и добился-таки своего: Света начала ревновать.
Поначалу Гешефт не видел Тату в упор, но однажды она купила его с потрохами с помощью одного-единственного слова – матерного.
Дело было в кафе у океана. Светка убежала доплачивать за парковку. Гешефт глазел на девушек. Вдруг он перехватил насмешливый Татин взгляд и невозмутимо произнес:
– Осуждаешь? Зря. Жизнь коротка, а х… не вечен.
Милая эмигрантская ease with expletives [13]13
ease with expletives (англ.) – легкость обращения с бранными словами
[Закрыть]давно не коробила Тату, но если бы и так, она ни за что не отказала бы себе в удовольствии столь же невозмутимо ответить:
– В данном случае, похоже, наоборот: жизнь не вечна, а х… короток.
Гешефт, успевший оценить очередные округлости, медленно перевел на Тату глаза. В них зажегся интерес, а потом она почувствовала, как все, обращенное девушкам, единым зарядом переадресовалось ей. И, что называется, понеслось.
Конечно, тем, последним, вечером Гешефт воздал должное продукции калифорнийских виноградников, и все-таки – почему «дьяволица»? Послушать его, она воистину инфернальное существо: «адски притягательное», «бесовски обаятельное», «сатанински опасное»… Гешефтовы ухаживания отдавали буффонадой, почти издевательством, но Свету все равно злили. Тата под благовидным предлогом поменяла билет и уехала в Москву раньше, чем собиралась, а дома обнаружила в электронной почте послание от Гешефта: «Хочу пообщаться, дай, пожалуйста, телефон»… Она не ответила.
Кажется, в ней и правда засел черт, который задался целью испортить ей жизнь. За последние несколько лет Тата обрела уверенность в себе и многому научилась из того, чего не умела при Иване; ей понравилось быть сильной, эффектной, раскованной. Однако не все понимают, что свободное поведение не значит легкое. Стэн, Гешефт, жиголоватые юнцы на улицах… Помнится, один такой во всеуслышанье объявил: «Люблю возрастных женщин». «Чтобы у тебя язык отсох!» – подумала тогда Тата.
Но она действительно немолода, как бы замечательно ни выглядела, и устремления у нее соответствующие: дом, покой, чай под лампой. А что взамен? Одинокие странствия, глупый флирт, случайные амуры. Точнее, один-единственный случайный амур, но и того хватит выше крыши. Тата по сей день заливалась краской при воспоминании о своей эскападе с мальчишкой из бара, но прекрасно понимала, что с точки зрения окружающих это вписывается в ее нынешний имидж. Так, может, продолжать в том же духе, дабы никого не разочаровывать? Нет, к счастью или к несчастью, эпатаж для нее – не вариант. Ведь что бросай вызов обществу, что не бросай, что бейся лбом об икону и проси, умоляй, требуй вернуть прежнюю жизнь, легче не станет. Семья, муж из воздуха не появятся.
Она одна – но не умеет быть одинокой. Вроде бы по всему укладу современной жизни давно пора обрести самодостаточность и возрадоваться. Спрашивается, как? Если главная ценность для тебя – родная душа рядом? «Счастье – это когда тебя понимают» – классика же!
Два года назад она сидела с альбомчиком в Центральном парке и созерцала пасторально-голубые небеса в блаженной уверенности, будто обрела покой. Да, но – с Майком, точнее, в Майке. Отдельно, внутри, в ней самой, никакого покоя нет и не было. Отчего? Из-за убежденности, что при женщине обязателен мужчина? Крамольная мысль, особенно для Америки; выскажи – загрызут. И правильно сделают… Только лучше бы дали рецепт обретения проклятой самости.
В Калифорнии Тата много времени проводила одна. Гуляла вдоль океана, рисовала, положив ноги на стол в саду Светкиного дома, с ленивым разочарованием рассматривала колибри: какие-то мухи, а не птицы. Она искренне наслаждалась уединением – и почему-то вторым планом постоянно размышляла о своей неудавшейся личной жизни. Причем Иван и Майк в ее умствованиях проходили как две взаимозаменяемые фигуры. Она одинаково грустила о хорошем и обижалась на плохое, и одинаково прощала, чтобы тут же заново обидеться…
По идее, разных людей и любишь по-разному? Или ее чувства попросту предназначены человеку рядом? Пойти, что ли, к психологу, разобраться? Ведь в любом случае надо учиться довольствоваться собой – дело к старости, а там от одиночества нет спасения.
Как-то она гуляла по Сан-Франциско. Впереди шел смуглый мужчина и все время на нее оглядывался. Она, не выдержав, сказала: «Я тебя не преследую, я сама по себе», а он вдруг заговорил неудержимо, бурно, скомканно… Семьдесят лет, родом из Пакистана, всю жизнь проработал в больнице, сейчас на пенсии, год назад потерял жену, десять лет страдала от рака, очень тяжело было… Слова лились, лились, а в глазах стоял знакомый ужас перед одиночеством. На прощанье пакистанец робко пожал ей запястье и попросил разрешения поцеловать. Она кивнула. Он едва ощутимо ткнулся губами ей в щеку и на мгновенье по-детдомовски прильнул к плечу… Тату пронзила жалость – и страх: неужели ее ждет такое же будущее?
– Ты прямо заразила своей Бразилией! – вдруг ворвался в ее мысли голос Александры. – Нельзя туда как-нибудь перебраться?
– Будешь смеяться, мы узнавали! Из любопытства. Там есть так называемая «пенсионная виза» для иностранцев с незапятнанным прошлым, тремя тысячами долларов ежемесячного дохода за пределами Бразилии и тремястами тысячами долларов на счету в банке. При этом работать нельзя, но открыть свой бизнес, кажется, можно. А что, логично: в местную экономику деньги лей сколько хочешь, но хлеб у коренного населения не отбирай.
– Решено! Дело за малым… сколько там у нас не хватает на счету до трехсот тысяч? – рассмеялась Саня.
– «Для бурных утех втроем в моей постели не хватало всего лишь двух человек». Фраза из книжки, которую я читаю, – поведалаТата.
– Порнографию какую-то ты читаешь, – шутливо отозвалась Умка.
– Сама ты порнография! Нормальный женский роман. Все как положено: любимый красавец муж ушел к лучшей подруге.
– А жена что? – сразу заинтересовались Умка и Александра.
– Что, что… Как в детском стишке: «А жена не умерла, взяла сумку и ушла». Похудела, помолодела и завела роман. Назло врагам.
– Знаем, знаем такие примеры, – почти пропела Саня. – Колись давай: как твой роман и твой красавец муж? Бывший, не бывший? Уж и не знаю, что у вас?
– По всем ощущениям, бывший, хотя официально – нет.
– А хочешь развестись?
– И да, и нет. Побаиваюсь: не повлияло бы на американскую визу. Сейчас мне ее дают без размышлений, а если в анкете данные изменятся, кто знает.
– Чушь какая! Наоборот, выйдешь за своего эмигранта и вообще гражданство получишь.
– Это вряд ли, – вздохнула Тата.
Александра вытаращила на нее глаза.
Тата в ответ скроила гримаску, приблизительно означавшую «не виноватая я».
– Да говори, темнила! Невозможный ты человек.
Тата начала рассказывать. И чем дальше, тем больше понимала, что для подруг, во всяком случае, для Сани, объяснения звучат неубедительно.
– Ох, и балда ты, Татуська! – не выдержала, наконец, Александра. – Ну, приревновал мужик, ну, нажрался, наговорил гадостей, ну, к девке приклеился на твоей презентации, опозорил… и что? Эти козлики все одинаковые! С ума сошла, внимание обращать и дверью хлопать? Что у тебя, из мужиков очередь? Хотя при твоей карте, может, и… А то бы не разбрасывалась… Признавайся, кто на примете?
– Никого! Одна как перст! Честно! – панически замахала руками Тата. Ее удивило, что этот смиренно принятый ею факт у кого-то вызывает сомнения.
– Ага, «честно»! Так тебе и поверили, – буркнула Саня и немедленно предложила: – Хочешь рунку на мужиков? Или на восстановление семьи?
– Надо подумать, – уклончиво ответила Тата, а сама с изумлением поняла, что да, хочет, и очень сильно. Только неясно, чего именно, мужиков или восстановления.
– Ну, думай, думай… А вообще, что с тобой разговаривать, врешь ты все! Транзиты не подходящие для одиночества. Вот я сейчас карты раскину, расспрошу, что в твоей личной жизни творится. Таро болтливые, все по пунктикам распишут.
– Саня! Я тебя умоляю! – закричала Тата, но сопротивление было бесполезно.
Александра разложила на столе все положенное для гадания: красную ткань, кусок горного хрусталя, зажгла свечу, достала из специальной антикварной коробочки – «старинные вещи моя слабость» – заслуженную колоду карт. Потасовала, попросила Тату снять и разложила большой цыганский расклад, свой самый любимый.
Как всегда, посидела минутку, отрешившись, настроилась, незаметно преобразилась и начала раскрывать карты.
– Ой… Татка…. – заговорила, изображая смущение, Саня, – одинокая ты наша… скромница… а у самой гарем, иначе не скажешь. Четыре мужика вокруг!
– Какие еще четыре мужика? – устало вздохнула Тата.
– Какие, какие… Вот, в прошлом, муж – ну, тут все ясно. Кстати, карты говорят, что у вас с ним не все кончено, будет продолженьице… ладно, после уточним… Лучше объясните, это вот кто? – Александра уже никого не видела и абсолютно всерьез разговаривала с картами, как с живыми существами. – Король Жезлов. Человек выше по положению… состоятельный… для Татки обычный ход… Начальник какой-то… А! Туська! Издатель твой, что ли, американский? Слушай, а сильно ты его зацепила, смотри! – Саня показала «туз жезлов». – Надеюсь, помнишь, что это значит?
– По форме нетрудно догадаться, – проворчала Тата, покосившись на фаллический жезл. Шутки шутками, а проклятущие карты кое-что «видели», отчего ей, уже постановившей для себя, что «все ересь и мракобесие», стало неуютно. Не хотелось снова зависеть от колдовства.
– А ты чего?
– Да ничего. Такая… м-м… карта для мужчин не редкость. Что же им, цветы за это преподносить?
– На вас, барышня, не угодишь. – Александра укоряюще посмотрела на Тату. – Гляди, надоест судьбе с тобой возиться, останешься одна. Уж больно на это нарываешься.
– «Ты лучше голодай, чем что попало ешь, ты лучше будь один, чем вместе с кем попало», – торжественно продекламировала Тата и умолкла, весьма достоверно изобразив рвотное отвращение.
– Кто сказал? – так, как обычно спрашивают «почем?», осведомилась Александра.
– Омар Хайям. Кажется.
– Нашла кого слушать! В наше время да в нашем климате он бы не то запел! Поэтому нечего воротить рыльце от ценных товарищей… дай-ка уточню про твоего издателя… – Александра выложила поверх карты Митчелла дважды по три карты и, закусив губу, призадумалась. – Так… так… ага… знаешь, Татка, он гордый… чувства при себе держит… все от тебя зависит: хочешь – бери, не хочешь, отношения останутся деловыми, и он особо не обидится. Но если решишься… – Саня выложила еще несколько карт, помолчала и вынесла вердикт: – хватай не раздумывая! На руках носить будет.
– Поняла, учту, – сдерживая скептическую улыбку, сказала Тата.
Александра одарила ее взглядом, в котором ясно читалось: «Как же вы меня, девушка, утомили».
– Смотри, тебе жить. Дальше-то рассказывать или от всех будешь отрекаться?
– Не обижайся и рассказывай, конечно!
Упрашивать долго не пришлось. Александра, потерев руки, с аппетитом приступила к третьему «козлику», попереговаривалась с Таро и воззрилась на Тату.
– Что? – не выдержала та.
– Вот как хочешь, а роман назревает. Мужик по уши в чуйствах, так к тебе и рвется. Может, прямо сегодня приедет или позвонит, не знаю. Видишь: контакт. И разговоры, разговоры… шестерка кубков, это любовь, плюс двойка кубков, плюс еще шестой аркан – «Влюбленные»… Но учти, товарищ болтать мастер. Голову заморочит, а толку… – Она последовательно выложила еще четыре карты и победно воскликнула: – Естественно! Ноль. Короче, не попадись на крючок.
– Хорошо, только я даже не знаю, о ком речь, – растерянно отозвалась Тата. Гешефт? Ерунда какая-то… И вообще, это всего лишь карты.
Александра между тем продолжала:
– Если вдруг узнаешь, я предупредила… Та-а-ак… Ну что, уточним напоследок, как поживает наш муж?
– Уточним, – согласно кивнула Тата. Все равно Сашку не остановить: пока всласть не нагадается, о нормальном человеческом не поговоришь.
Александра, войдя в азарт (или какой-то особо плотный контакт с астралом), торопливо потерла руки, выложила, что-то шепча, три раза по три карты поверх карты Ивана – и застыла.
– Чего там? – полюбопытствовала, устав ждать, Умка, которая до сих пор молчала. Ей, верующей, принимать участие в подобных развлечениях не полагалось, и она старательно «притворялась мебелью». – Тоже сплошной гарем? Не удивлюсь.
– Гарем? – машинально повторила Саня, продолжая изучать расклад и сильно кусая губы. – Если бы так… – Она подняла голову и очень серьезно посмотрела Тате в глаза. – Какие-то жуткие неприятности. Видишь, Падающая Башня: опасность, угроза бизнесу, большие денежные потери. А если так и будет, то потом… – На стол легли новые карты. – Депрессия вплоть до самоубийства. Видишь, Луна, Дьявол и карта Смерти?
– Вижу, верю, но… помнишь, вскоре после его ухода ты то же самое предсказывала? А Иван по сей день жив-здоров. За него не бойся: у него есть кривая, которая его отовсюду вывозит.
– Тут неизвестно, вывезет ли… может, скажешь ему? Пускай приедет, защитку сделаю.
– Да ты что! Он про такие вещи слушать не захочет.
– Хозяин барин, но… ситуация серьезная, – покачала головой Александра. – Смотри, Татка, все-таки он твой муж. Попробуй повлиять.
– И не подумаю. Во-первых, все равно не послушает, а во-вторых, у него давно своя дорога. Сам выбрал.
– Тоже верно. Жаль, – вздохнула Саня. – Хоть и козлик, а жаль.
– Что поделаешь, – холодно отозвалась Тата. Но, как всегда при напоминании о том, что у них с Иваном теперь разные судьбы, острый гвоздь больно царапнул по сердцу.
Александра огорченно щелкнула языком, но не стала настаивать. Как ни крути, спасение утопающих… Наше дело – предложить помощь. И вдруг она всплеснула руками:
– Ой! Чуть не забыла самое главное! Татусь, ты не поверишь…
Она вскочила и бросилась к огромному резному буфету, занимавшему немалую часть кухни. Тата следила за ней удивленно округлившимися глазами, не понимая, чего ждать. Саня быстро извлекла из ящика фотографию и протянула Тате:
– Глянь, кого мне на днях заказали!
Тата послушно глянула – и застыла, оказавшись лицом к лицу с бывшим любовником. Протопопов смотрел на нее с прищуром и саркастичной ухмылкой и словно говорил: «Ну, здравствуй».
Умка из-за ее плеча протянула:
– Ни фига ж себе… какие люди.
– Что значит «заказали»? – сдержанно, но как-то начальственно осведомилась Тата.
– Приворожить, – коротко пояснила Александра.
– Кто? Или секрет? – спросила Умка, которой не нужно было скрывать ни изумления, ни любопытства.
– От вас – нет. На той неделе приходила девица. Лет двадцать с небольшим. Высокая, фигуристая, вся из себя такая… светящаяся. Волосы роскошные – обалдеть. Заранее записалась на прием, причем нашла меня через Интернет. Вы, говорит, рунами занимаетесь, а я читала, что это очень сильная магия. Да, отвечаю, сильная, но без насилия над волей человека – за что и люблю. А можно, спрашивает, ею приворожить? Можно, говорю, если нет противопоказаний. Каких? Например, семьи, говорю, а сама улыбаюсь: все они на женатых колдуют. Девка головой мотает: семьи нет. Соглашаюсь: ладно, называй имена, завтра вечером амулет сделаю, послезавтра заберешь. А когда она за амулетом приехала, вдруг спросила: «Может, все-таки лучше с фотографией?» – и достала из сумочки. Я глянула из любопытства. Ну, и чуть в обморок не грохнулась. Правда, в руки себя взяла и ясновидящую изобразила: точно, спрашиваю, не женат? Мне все как врачу надо рассказывать. Она засмущалась, замямлила: жена, дескать, есть, но… условная. В одной квартире живут, как соседи. Я ее отругала, хотела амулет отобрать. Но потом – вы же знаете, я азартная – подумала: раз так вышло, значит, наверху не сопротивлялись. Заслужил незабвенный друг приключеньице. И решила эксперимент поставить. Девку, правда, предупредила: расплатиться можешь самым что ни на есть дорогим. Но она только волосами тряхнула.
– Да ты что?! – ахнула Умка. – Разве так можно?
– Нет, но… насчет его жены не мне вам рассказывать. Почему не поверить девушке? Соседи – и славно. Может, так и есть. А Протопопову давно пора счет выставить. Как он с Таткой обошелся? Привороты на пустом месте не заказывают – стало быть, вляпался.
– Сама говорила: такие вещи наказуемы! – Умка разволновалась. – Не боишься?
– Немножко. Но я рисковая. Мне интересно, как подействует. Если что, я девицу напугаю, амулет отберу и уничтожу.
– Ну, ты даешь, Саня… – в смятении протянула Умка.
Тата молчала. Рассказ ее ошарашил, и она не понимала, что испытывает. Массу самых противоречивых чувств – и жажду мести, увы, в том числе. Девушка по описанию походила на Лео из ее снов – в реальности Тата свою соперницу никогда не видела, – и в этом виделся одновременно перст божий и зловещее предзнаменование, но… Не моя забота, решила, наконец, Тата.
Саня в странном возбуждении продолжала болтать:
– Между прочим, в тот же день с утра приходила богатая баба, тоже через Интернет и тоже за рунами. Муж ее застукал с любовником. Уйти не ушел, но вот они точно стали жить как соседи – почему, кстати, я девчонке поверила: жизненная ситуация. Так вот, баба сначала сомневалась насчет своего олигарха, какие-то у них там давние счеты, но потом решила семью сохранить, вот и попросила амулет на воссоединение. Я ее понимаю – знаете на каком роскошном БМВ прикатила? Кабриолет, сочно-красный – картинка! Ваш, спрашиваю? Нет, говорит, его игрушка; мою машину пришлось срочно в ремонт отправить, а на своей он в аэропорт уехал, вот и взяла эту. Надеюсь, муж в своем Париже не узнает – не то взбесится. Ну, и посудите: охота бабе столько добра терять?
– Так ты сделала амулет?
– Естественно! А она денег отвалила в два раза больше, чем положено. Я говорю, много, а она – берите, берите! Ну, мне чего, я взяла…
У Таты в мозгах что-то мучительно зазудело, как бывает, когда решение задачи близко, но никак не находится. «От этого колдовства голова кругом», – сердито подумала она и засобиралась домой.
Они с Умкой позвонили и вызвали такси.
– Как говорят в Америке, я воспользуюсь вашей ванной? – Тата улыбнулась и вышла.
Александра с горячностью зашептала Умке:
– Я при Татке больше не хотела говорить, она упертая, слушать не станет, но ты учти: с Иваном все очень серьезно! Попробуй что-нибудь сделать, ладно? Жалко ведь мужика! Сама ему позвони, что ли. Или папашу его предупреди – умный вроде дедушка, не станет фыркать.
– Хорошо, хорошо, – ответила Умка, но смущенно отвела глаза. Не божеское это дело! Однако обещание есть обещание. Ивану она звонить не станет, но Ефима Борисовича предупредит.
* * *
Тата еще поворачивала в замке ключ, когда по дому начали разливаться громкие телефонные трели. Сердце заколотилось: что стряслось? Она схватила трубку и услышала рокочущее:
– Привет. Соскучилась?
Гешефт. Прямо по Сашкиному гаданию. Впрочем, если откровенно, Тата ждала звонка – человек с таким прозвищем не может не переть напролом, – и заранее приготовила отповедь, но сейчас растерялась и пролепетала:
– Привет.
Да еще вся покрылась липким потом, дурища.
– Видишь, порылся в Светкиной записной книжке и нашел твой телефон. Ничего, не возражаешь? Только давай без банальностей. Да, я женат на твоей подруге, и да, я смог. Посмел. Как? Вот так. Очень просто. Я все понимаю, но… привык с тобой трепаться и не хочу отвыкать… тем более, привычка хорошая, никому никакого вреда, кроме пользы…
Он молол всякую ерунду, но Тате казалось, что она тонет – не в словах, а в звуках его красивого, уверенного, очень мужского голоса. Впрочем, через пару минут она взяла себя в руки и тихо, отчетливо произнесла:
– Георгий, раз ты все понимаешь, то… просто не звони больше, хорошо?
Он хмыкнул.
– Завтра же не позвоню, – пообещал и нахально добавил: – Целую. Всячески. – После чего спокойно повесил трубку.
Тата оцепенело слушала короткие гудки. Она почти не злилась на скучающего Гешефта: с адюльтером в Америке не забалуешь, и кто-то вроде нее, Таты, – практически единственный шанс безопасно развлечься. В болоте эмигрантской рутины подстрелишь любую лягушку. Тем более что такого чудовищного возрастного ценза, как в России, в Штатах нет, и женщины за сорок там вполне котируются. В любом случае, Гешефт уголовный кодекс не нарушает. Но она сама, это ведь ужас какой-то! Как двадцатилетняя дура, тает от пустомельства! Почему??? Потому что в ее «пожилом» советском сознании возрастной ценз есть и любое мужское внимание воспринимается ею как подарок?
Удивительно: времена изменились, женщины, спасибо всяким притиркам и ботоксам, стали выглядеть намного моложе, но в умах – наверняка не у одной только Таты, – прочно засела «старушка сорока двух лет» из девятнадцатого века, которая не дает морального права вести себя так, как вполне позволяют и внешность, и самоощущение, и прочая психофизика…
«Нет, – твердо сказала себе Тата, – я не сдамся в утиль раньше времени. Как бы я отнеслась к Гешефту в молодости? Без вопросов: послала бы подальше. Всерьез бы уж точно не приняла. Вот и сейчас так надо».
Она долго и старательно вправляла себе мозги, но обрывки гешефтовых глупостей заняли в голове столько места, что далеко не сразу меж ними прокралась мысль: «Если сбылось одно предсказание, значит, остальные тоже могут? Насчет Ивана?».
По спине липким ручейком побежал страх.
