Текст книги "Летопись Третьего мира. Ч.2 Южная Грань (СИ)"

Автор книги: Мария Версон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Признал, брат? – Маретти громко срыгнул и провел рукой по губам. – Наш виноград. Наш! Последний собранный урожай. Эх! Ему бы стоять и стоять, крепнуть и крепнуть, но каков соблазн!

– Тебя как звать то? – Его брат говорил нечетко, но слова можно было разобрать.

– Стижиан. – Улыбнулся тот.

– Стижиан, да? Припоминаю-припоминаю...

– А я припоминаю умника одного, сынишку Ветру, тоже Стижианом звали! Силён, помню, вроде так. – Маретти попытался изобразить задумчивость, но расслабленное лицо не желало этого. – Был при защите Монтеры-то?

– Защите? – Брови Стижиана поднялись вверх, а в левую руку хозяин заведения вложил огромную бутыль с какой-то желтой жижицей, убрав от него вино. – Нет... Впервые слышу.

– Ну да, да. Не все там собрались, не все знали, а клятые церковники замяли событие как смогли.

– Трудно им, наверное, было! – Милф загоготал, застучал ногами по полу, так что дамочка на его коленках начала подпрыгивать. – Как вспомню!..

– Расскажи, расскажи! – Запищали девочки, Стижиан кивком их поддержал.

– Ну а что рассказывать? Стражи города да мы. Правда, оружие и доспехи стражей заколдо... что я как недоучка! Зачарованные были, да! Магичка заговорила. Ледовичка. Амитре.. Амельте..

– Или Амельнта? – Брат тоже пытался вспомнить.

– Амельера?! – В вопросительной интонации подсказал им монах, и к его задранным бровям прибавились выпученные глаза, что, правда, со стороны заметить было трудно – просто черноты в глаза стало больше, а белые колечки чуть сузились.

– Да, точно! Амульера! Аруинэт! – Маретти засунул в рот приличный кусок копченки и по-прежнему пытался что-то говорить. – И близнецы огневики, оранские выскочки! Как она их!

– Амельера одолела братьев Амеверо?! Сама?! Они же вроде бы...

– Ну да, да, сама! Как же! Девочка с ней была какая-то, и Млинес! С её слов мы все знаем, потому что эти два олуха оранских использовали запретное заклинание, такой удар, что и до Ормарты дойти могло, и дальше пойти. Но ледовичка им показала, какие у монтерцев друзья. Поговаривают, один из этих близнецов лишился силы, перестал быть магом и покончил собой. Но не знаю, правда ли то! Эх, если ты тот Стижиан, то тебе бы там понравилось! Какие она заклинания творила!

– А какие у неё ноги! – Подхватил Милф, гогоча.

– Тощие! – Прыснул Маретти, и девочки засмеялись.

Амельера...

– Два месяца всего прошло. – На пару минут голос Милфа поутих. – Но вот! Приз! Её величество вернула нам нашу честь! Мы снова делаем свое дело, но уже не как враги и предатели!

Стижиан улыбнулся, взялся за кружку, но рука обнаружила её неприлично легкой – пустой. Рядом засуетился хозяин, и её тут же наполнили вновь.

– А что за праздник сегодня? Зачем пожаловали в Ньебель?

– Ой, да это целая история! – Маретти хрюкнул, щелкнул пальцем, и ему принесли ещё выпивки – куда уж больше пить то? У него уже и глаза покосились! У монаха! – Давеча, приехали мы по приказу, мол, замечены здесь церковные подстрекатели, мол, собираются горожан против правительства поднимать, против королевы настраивать.

– Чей приказ?

– Ну мы приехали, – он проигнорировал, или же не услышал вопроса, – и что вы думаете? Целый отряд молодых и старых послушников... Не инквизиторов, послушников! Богиня, ниспошли кару на их головы! И чем, думаешь ты, они ту занимались? Готовили восстание? Да какое там! Девочек обижали!

– Да-да! Говорят – нечестивые, грязные, противные Богине женщины, вы должны покаяться!.. И покаяния послушнички требовали бесплатного! И ясное дело их с их угрозами девочки отправили ведомо куда! Ха-ха. Ну и тогда, святые наши слуги Богини, взяли в руки молоты и факелы, и пошли сжигать бордели, а тут уже и мы приехали!

– Да, правда эти недоноски подожгли ещё и пару жилых домов, несколько магазинов... Да какой несколько, когда мы приехали добрая треть города горела! И подоспели мы как раз к тому ключевому моменту, когда эти олухи несли масло и факелы к этому трактирчику! Ну не гады, а?

Стижиан хотел было как-то это прокомментировать, но не смог слова выговорить внятно – язык заплетался, так что он продолжал по-глупому улыбаться и налегать уже и на вино – пьяному все равно.

– Ах вот почему вас так любезно принял хозяин заведения! – Девочки повернулись к нему и почти синхронно послали пять воздушных поцелуев.

Один из близнецов, Стижиан никогда не умел их различать, гаркнул что-то о том, что хорошему монаху все трактиры открыты, хозяин на это ответил чем-то о покорном слуге и неумело, но попытался театрально поклониться. Девочки смеялись, а напитки становились всё крепче. Стижиан совершенно забыл об утреннем корабле, а потом какая-то легкая фея потащила его за руку в комнату наверху, он отлично помнил, что ступеньки там были крепкие, но почему-то шатались как по волнам, и когда с него уже стянули новенький плащ и принялись расстегивать ремень, монах упал на кровать и крепко уснул.

– Так... – Почти шепотом протянул Милф.

– Я против. – Ответил Маретти.

– Почему? – Он вскинул брови.

– А что бы сделал ты, если бы проснулся от того, что два мужика нашего сложения кидаются тебя обнимать и хлопать по плечу? И не забывай, что если это – действительно он, то реакция будет на две проломленные стены.

– Твоя правда. А что делать то?

– Ждать пока проснется.

И они, сидя на полу рядом с кроватью, где дрых полуголый Стижиан, подперли головы левыми руками и уставились на дивное диво.

Они не видели Ветру одиннадцать лет. Так? Так. Семь с лишним лет назад его сожгли. Так? Так. О... Та истерика мастера Тео Ветру должна войти в историю, потому что в зале, где монахи обедали, в тот день стало одной колонной меньше. Они были на пепелище Ринеля, своими глазами видели что осталось от города, и помнят отлично, что Млинес, медиум, пыталась услышать голос духа Стижиана, но по её лицу потекли слёзы, и она молча зашаркала в обратную сторону от пепелища.

Он совершенно точно умер сель лет назад. Но...

– Это он. – Заключил Милф. – Посмотри на него. Он не выглядит на тридцать лет. На двадцать – да, ему как раз было где-то столько, когда он приехал в Ринель.

– Ага, а если смотреть с этого ракурса, то он просто вылитый Тео. Нет, правда! Сам взгляни!

– Тише, тише! Разбудишь ненароком! Я конечно никогда не видел его с похмелья, но кто знает!..

Тельце на кровати шевельнулось и снова замерло. Стижиан поелозил носом по желтоватой мятой простыне и приоткрыл один глаз, окинув взглядом трескающиеся от счастья лица братьев:

– С добрым утром! – Одним потоком прогремели голоса обоих.

Сын Тео сощурился, скривил морду, и глаза его снова закрылись. Он уснул.

Опохмеляться Стижиан отказался наотрез, и близнецы, как бы в поддержку своего авторитета перед только очухавшимися девочками, тоже решили бороться с головной болью самостоятельно, и вместо чего-то крепкого яростно налегали на крепкий черный чай и горячую выпечку, которую принесли в двух корзинах другие дамы. Все-таки проститутки как никто другой умеют быть благодарными.

Девочки не торопились уходить, особенно когда трое монахов, немного сонные, но все же бодренькие, сели за тот же стол и принялись разговаривать. Естественно, Милф и Маретти игнорировали все вопросы Стижиана, заставляя его рассказывать о том, что с ним случилось, что вообще произошло и было в Ринеле. Все присутствующие затаив дыхание слушали.

Он рассказал всё, и о том, как синеволосая суккуба околдовала его, и о встрече со светловолосым медиумом, и о героическом (относительно) спасении Эйры, и о младшем брате. Близнецы его практически не перебивали, только проскальзывали фразы вроде "Да как ж ты проглядел суккубу то!", "Да ты мог их раскидать, они б и понять ничего не успели!", "А медиум то наш силён, это да!".

Стижиан умолчал о Храме Северной Звезды. Визы всегда говорила, что этот Храм – великая тайна, и что знать о нём должны только те, в чьей верности можно быть уверенным. Они – не Амит, хотя вспоминая о кознях, которые тот ему устраивал ещё будучи учеником, назвать его верным другом можно с большой натяжкой, но Стижиан в нем не сомневался, нутром чуял, что он – человек, который никогда не предаст.

Выслушав россказни обо всём том "веселье", что пережил сильнейший в истории монах, близнецы ненадолго задумались, и принялись было рассказывать о своих делах, но предпочли подождать, пока девочки разойдутся, а хозяин скроется на кухне:

– С твоей силой феникса мы тебе помочь ничем не можем. Прости уж, ума не хватает, но я думаю, в оранских архивах ты найдешь нужные тебе знания. – Маретти пододвинулся ближе к столу и заговорил потише. – Поскольку ты жив... точнее, воскрес, или... а неважно. В общем, ты все тот же монтерский монах, каким был всю жизнь, а значит, тебе нужно ехать к ней на присягу.

– Что? – Стижиан поперхнулся. – К кому?

– Защита Монтеры была показательным боем, чтобы выманить из столицы основную часть войска и лучей. В бою принимали участия все ученики, получившие звание монаха, так же ещё не закончившие монастырь, и еще Млинес призвала тех, кто путешествовал неподалеку. Все приехали, в том числе и мы. Город эвакуировали, но не стражи. Этим занимались Млинес и некая Ора Тоурен, я видел её лишь мельком. Суть в том, что к моменту начала штурма, в городе не было никого, кроме нас, стражей и инквизиторов. Хитро, правда?

– А куда же увезли жителей? Такой приток людей не мог быть незамеченным.

– Я не знаю. Но думаю, если уж этим занималась Млинес, то все в порядке.

– И какой тогда был смысл в этом показательном бое? Монашеская гордость?

– И это тоже, – в разговор вступил Милф, молчавший до этого момента, – но, как он уже говорил, главной целью было выманить лучей из столицы. Хочешь спросить для чего? – Монах набрал полную грудь воздуха. – Чтобы она без лишнего шума смогла попасть в Орану.

– Да кто – она? Почему вы двое говорите о ней с таким благоговением?! – Стижиан искренне не понимал о чем они, да и головная боль мешала.

– Королева, Ветру. На "месте встречи" нас ждала Синента Дива, наследница оранского престола, потомок Сфириты Дивы. Тихо-тихо, не поднимай брови так высоко, это ещё не самое страшное...

– Синента Дива? Дива? Подожди, это же древнейший род, это же...

– Род королей, который якобы исчез несколько веков назад, когда пропала Сфирита. Я знаю историю. Слушай дальше.

– Она встретила нас, всех монахов, что были там, и сказала, что в скором времени всё изменится, и Монтера возродится, и...

– И тут выступила Млинес. – Маретти перебил брата. – Она сказала нечто такое, о чем мы и подумать никогда не могли: монтера была построена по приказу королевы, Сфириты, а первым мастером, положившим начало всему нашему учению, был приближенный к ней человек, имени я не знаю.

– Стоп. – Стижиан впечатал кружку в стол, та чуть не треснула. – Это выходит, что наш монастырь всегда был под защитой королевского рода? Поэтому с такой легкостью смогли выйти из состава инквизиторских школ?

– Верно, но и это не всё. – Почти в один голос, глядя в разные стороны, пробубнили братья.

– Что ещё?

– Мы ей присягнули.

Стижиан медленно моргнул.

– Все мы, в том числе и Тео, и Млинес, и Риотта. Но, – Маретти прыснул в руку, – она...

– И у вас не было сомнений в ней? Никаких?

– Ты её не видел, Стижиан, не слышал её голос. Более того, ты знаешь как обычно проходит присяга?

– Ну как, – он поднял глаза к потолку, – опускаешься на колени, слушаешь бредовую речь на возвышенных тонах, потом говоришь "клянусь в том-то и том-то" и вроде как всё.

– Ну, в большинстве случаев именно так, а вот она... Понятия не имею, откуда ей известно это, но у нас, у монтерцев, не принято опускаться на колени. Максимум – склонить голову, легкий поклон.

– И клятву монах в своей жизни дает только одну – "не убий". – Закончил Милф. – И по окончании монастыря никому более не подчиняется, кроме себя и своей совести.

– Ну и?

– Она не приказывала, она попросила помочь ей. Она почти ничего не говорила, только сказала о том, что если есть в мире сила, способная остановить самоуправство и беспредел, учиненный инквизицией вкупе с отдельными магами, то это монтерские монахи. И мы склонили перед ней головы.

– И... – начал говорить Стижиан, несколько минут помолчав, – что от вас, – он помотал головой из стороны в сторону, – от нас требуется? Чем мы можем помочь?

– Вот для этого и нужно ехать в Орану. Там, под Монтерой, она чуть ли не каждому отдельно, или группами, парами, сказала кому и когда надо будет ехать в такой-то город. Она словно знала в какие города и когда будут высланы инквизиторы.

– Меня очень удивило, – говорил Милф, – что она никого не отправила в Кайлинн: вроде крупный богатый город, знатный, церковь наверняка бы выслала кого-то туда.

– Она и выслала. – Ухмыльнулся Стижиан. – Трех старших лучей и отряд стрелков. Мы были там: я, Амит и Дримен, мой брат. Поэтому-то эта ваша королева никого туда и не отправила.

– Не нужно говорить о ней так. Монахи разъехались по всей республике, и как мы, они отлавливают святош и отправляют их в тюрьмы. Не дай она нам таких указаний, полились бы реки крови.

Стижиан задумался.

– Ветру. – Обратился к нему Милф. – Я знаю, тебе сейчас очень несладко – мать чуть не убили, брат появился...

– Ты воскрес, – вставил слово Маретти.

– ... Но если что-то не предпринять, может начаться гражданская война. И без того во многих городах вспыхивают стычки между сторонниками королевы и церкви, поскольку последние свято верят, что её величество собирается разрушить церковь на корню.

– Ты, с твоей-то силой и славой, можешь помочь спасти страну!

– Милф...

– Ты только подумай что станет, когда на весь мир прогремит известие о том, что легендарный Стижиан Ветру спасся!...

– Ми-илф...

– Тебя же нарекут посланником Богини и за тобой потянутся!

– Милф! – Гаркнул Стижиан, и только тогда тот замолк. – Я не спасся, и тем более, я не собираюсь становиться святым, спасителем или кем-то там ещё в глазах народа. Перестань нести чушь и посмотри мне в глаза. Видишь эту черноту?

Милф с Маретти замерли, неотрывно смотря на бездонные черные глаза, серебряные кольца которых сузились, став сверхтонкими, едва видимыми, и то только благодаря яркому контрасту с черным фоном. Эта чернота казалось неосязаемой, черной дырой, за которой скрывалось некое пространство, может, другой мир, иное измерение, что угодно.

– Ты думаешь, что человек с такими глазами может стать спасителем? Мне стоит радоваться, что плащ монтерца затмевает мой сумасшедший взгляд, да и к тому же людям не всегда хватает храбрости поднять глаза выше моего плеча. – Его голос начал немного подскакивать, в венах, по непонятной окружающим причине, стала закипать кровь, зрачки с каждым мгновением становились всё уже и уже.

Он прикрыл глаза и молчал несколько минут, делая глубокие вдохи и выдохи. Близнецы в недоумении смотрели на него, не понимая причины его негодования. Конечно, ведь они никогда не были на его месте, и дело тут даже не в тех последних событиях его жизни, а в его детстве и юности, в тех годах, когда он уже был монтерским монахом, и ещё не был стражем Храма Северной Звезды.

С тринадцати лет, как он стал выполнять поручения Тео, малыш Стижиан спасал людей, невинных или негодяев, это не важно, но они были напуганы, загнаны, и видели спасение только в юноше, на плечах которого лежал черный плащ с белой полосой и четырнадцатигранной звездой. Близнецы видели похожие вещи: и страх, и мольбу, но их никогда не отправляли в далекие, забытые даже вездесущими инквизиторами города, где царствовал и негатив, и сила пострашнее его, бывшая словно бы живым воплощением боли:

– Если Млинес призвала нас поддержать королеву – я готов прислушаться и даже поехать из-за этих слов в столицу, склонить перед этой женщиной голову, но становиться символом надежды, и уж тем более – символом надежды на спасение я не намерен.

– Но... – Заговорил было Милф.

– Моя жизнь, не смотря на её небольшую продолжительность, показала мне множество интересный вещей, я повидал немало событий...

Перед его глазами всплыла толпа на площади Дакара, свистящая, орущая, рукоплещущая и ревущая, а следом за этим вспомнилось столпотворение в порту Кайлинна – люди, согласные с мнением меньшинства, диктующего абсурдные правила, люди, неспособные что-то сделать:

– Я хочу помогать людям, но видеть, что все твои силы уходят впустую, что если всегда протягивать им руку, то они никогда не смогут подняться сами.

– Ты дал клятву, Стижиан, она была короткой, всего два слова, но отказываясь помочь человеку, ты обрекаешь его на смерть.

– Разве я клялся защищать человека от другого человека? Нет. Я – монах. Мое дело – рассеивать негатив и все, что он поднимает – нежить, любого уровня силы. Помогая королеве бороться с инквизицией, я действительно рискую нарушить свою клятву, ведь если мы отловим всех лучей и инквизиторов, посадим их в тюрьмы, лишим их власти, где гарантия того, что в рядах стражников или кого ещё не найдется фанатик, который даст им ключи от камеры? Тогда все приложенные мною усилия уйдут впустую.

– Ты говоришь точь-в-точь как её Величество. – Усмехнулся Маретти, и они с братом переглянулись.

Стижиан открыл глаза и посмотрел на братьев:

– Если это так, то наши с ней дальнейшие мысли сойдутся. – Он взял в руки почти пустую кружку с чаем, отпил последний глоток и подождал, пока последние две-три капли сползут по стенкам и капнут на губы. – Уговорили! – Кружка снова с силой ударилась о стол. – Я поеду в Орану. Когда следующий корабль?

– Завтра утром. – Ответил Милф, замявшись. В услышанных словах его многое смущало и беспокоило. Как и то, что Стижиан жив, как и то, что он якобы феникс (он все ещё не верил в это), и то, что его глаза стали походить на демонические.

– Стижиан, а ты не в обиде за тот случай? – Внезапно, очень внезапно спросил Маретти.

– За какой случай? – У того аж глаза округлились.

– За твою спину. – Промямлил он, словно маленький мальчик, признающийся маме, что именно он испортил её любимый парфюм. – Пятьдесят ударов...

– Ах, это... – Промычал он сначала, но потом рассмеялся во весь голос. – Ты что, нет конечно! Я тогда не имел к тебе претензий, а сейчас я и вовсе не вспоминаю о том случае!

Маретти тоже засмеялся, тряся плечами, так быстро и высоко, что, казалось, может помять даже плотную кожу монашеского плаща. Стижиан встал из-за стола:

– Я пойду прогуляюсь, – и очень быстро вышел вон.

День оказался спокойным и солнечным, дул попутный ветер, галдели чайки, небо – чистое, без единой мелкой тучки.

Стижиан умиротворенно взирал на спокойную гладь моря стоя на носу корабля: ему нравилось наблюдать за тем, как расходятся в разные стороны волны. Корабль вошел в зону черных вод – самую глубокую зону, где, вопреки всяческим предрассудкам, не потонуло ни одного корабля.

Монаху, с его точки зрения, снова не повезло, потому что он попал на очень большой и богатый корабль, на котором, помимо пары торговцев и их семей, плыло порядка сотни богатеев, которые после длительного отдыха решили, наконец, вернуться в столицу или её область, чтобы заняться своими делами. Шум на корабле стоят невыносимый.

Они плыли третий день, и все это время было лишь два, может три часа, когда не играла музыка, не звенели разбивающиеся о мачту бокалы, не раздавался мужской басовый гогот и девчачий высокий смех. Следовательно, поспать никак не представлялось возможности, оставалась только медитация, но ею, ввиду серьезных изменений в силе монаха, заниматься было бы небезопасно: Стижиан живо представлял себе, как после пары часов в глубоком трансе, огненная пташка внутри него пробудится и сожжет пусть и крепкий, но все же деревянный корабль.

Красота... Монах поймал себя на том, что он уже очень давно не плавал, ни на корабле, ни так. Тот случай в Храме Северной Звезды, когда он упал в пещерное озеро, полное воды от растаявшего снега и кусочков льда, не в счет.

Стижиан прикрыл глаза и решительно начал растворяться в шуршащем хлюпанье волн о борт, как началось это.

Что – "это" объяснить более чем трудно, потому что ветер не поднялся, небо было все таким же чистым, вдали уже виднелись берега, но море начало сходить сума. Казалось, будто их корабль очутился в банке наполовину заполненной водой, и её начали яростно трясти. Волны поднимались и опускались, швыряя судно то вправо, то влево. Команда корабля с круглыми с выпученными глазами заметалась по палубе, затягивая канаты, убирая паруса, но что бы они не делали, все было тщетно – не ветер швырял корабль, а само море.

Стижиан, стоявший на носу корабля, не успел ничего понять, и даже его рефлексы, спасавшие его жизнь не раз, не помогли ему ухватиться за что-нибудь, и его вышвырнуло за борт первым же ударом волны. Очутившись в воде, монах, из-за постигнувшего его шока, чуть было не забыл как нужно плавать, но плащ сильно сковывал его движения. Плавание, пожалуй, единственное, в чем эта полезная вещица может по-настоящему мешаться. Монаху повезло, что его не кинуло под корабль, а куда-то вбок. По-возможности быстро стянув плащ, он начал грести руками, но одна за другой, волны швыряли его обратно, к трескающемуся по швам кораблю.

Снова гогот чаек, только теперь не такой отдаленный, даже было слышно, как птицы наступают на раскаленные под солнцем гальки. Первым, что почувствовал Стижиан, была чудовищная боль в горле, которая разгоралась с новой силой при каждом вдохе. Кажется очень забавным лежать в паре метров от моря и умирать от жажды. После этого чувство пришло ещё одно – зуд, начавшийся резко и внезапно: вся вода высохла, и на теле осталась только соль, въедающаяся всё глубже и глубже.

Монах лежал на боку, в одном ботинке, по пояс голый и с прилипшими к спине и животу, впутавшимися в волосы водорослями, слегка пожелтевшими и тоже покрытыми солью. С трудом открыв один глаз, Стижиан перевернулся на спину и привстал, опираясь на локти. О чудо! Он действительно был жив, поскольку узнавал огромных, размером с годовалого ребенка, чисто белых, кроме клюва и лап, чаек, обитающих исключительно на восточном побережье моря Сайланте.

"Странно, а почему это море, единственное на всю страну, назвали именно Сайланте? Ни я, ни тем более Стижиан, хотя он тоже сведущ в истории, не встречали человека, город, да хотя бы что-нибудь, носящее подобное имя..."

Одной Богине известно почему Стижиан приходил в себя с этими мыслями в голове, но стоило ему приподняться, как пересохшая кожа начала растягиваться и тело атаковал чудовищный зуд. Монах вскочил на ноги и молнией рванул в воду, что помогло, но не сразу. Позже, уже выбравшись на берег, Стижиан стянул с себя оставшийся ботинок, попытался выпутать из скомканных волос водоросли, но зеленые, пованивающие куски все равно кое-где да остались. Он повращал головой, чтобы размять окаменевшую шею, и понял, что ничего не может понять.

Стараясь даже не думать о произошедшем, о корабле, о людях, о необъяснимом безумии морском, монах поднялся на ноги и пошел в сторону единственного холмика, из-за которого поднимался дым. Это оказалась небольшая деревня, со старыми, уходящими под землю домиками, маленькими окнами и дверцами, и широкими трубами, откуда валил черным дым, а так же со всего одной обветшалой таверной и невероятным количеством людей на широкой, две телеги проедет, улице.

Завидев всю эту картину издалека, монах догадался, что он не единственный кто выжил после кораблекрушения: вдоль домов, под навесами и без них, лежали лоскуты тканей, соломенные подстилки, на которых лежали израненные, бледные, измученные люди, и над ними по очереди колдовала единственная знахарка в деревне. Когда монах подошел ближе, старуха встрепенулась, завертела головой в разные стороны, а затем трясущимися пальцами ткнула в сторону Стижиана:

– Ты кто такой будешь? – Раздался её звонкий, скрипящий голосок, услышав который, все находящиеся в поле зрения жители города незамедлительно повернули свои головы в сторону монаха.

Стижиан хотел было ответить, но у него так сильно пересохло в горле, что он и звука выжать из себя не смог, и только когда девчонка, лет пяти, с большими карими глазами и жиденькими светлыми волосами принесла ему небольшую чашу с водой, он наконец смог проговорить:

– Да, я плыл на том корабле. Это выжившие? ...

Старуха не стала его слушать, но резво подошла почти вплотную, осмотрела его грудь, руки, обошла со спины и убедилась, что на нем нет серьезных повреждений:

– Здоров, значит. Будешь тогда помогать! – Рявкнула она, с сильным привкусом раздраженности. – А то нашли мы вас всех, а тут нати, ни в себя не приходят, а если приходят, то начинаются капризы. Выпроводить бы вас поскорее, да нельзя – много тяжело раненых! Хвала Сайлантам, никто хоть не помер!

– Не помер? А скольких спасли?

– Да под сотню. – Крякнула знахарка, стоя по-прежнему вплотную, пытаясь заглянуть в глаза монаху, но он их прикрыл и опустил в пол. Подул ветер, но его почувствовал только Стижиан – ни одна прядь не шелохнулась на голове старухи. – Ты чего морду морщишь? Помогать будешь, коль выжил и цел. Думается мне, прочих путешественников раскидало по другим берегам, по соседним поселениям. – Она снова крякнула и убрала руку за пазуху, откуда вытащила длинную тонкую трубку, похожую на флейту, где вместо отверстий белели камни, и приложила кончик к губам. Когда старуха затянулась, камушки загорелись красным, а с другого конца повалил синеватый дым. – Тут над бы...

– У вас никаких проблем нет? Ну не считая кораблекрушения...

– Крупные корабли ещё никогда не топило, но мелкие суденышки – это да, частенько. Мы потом находим этих горе-моряков на берегу. Сайланте гневается! Поднимает волны!

– Сайланте? – В полуулыбке поинтересовался монах, но решил, что ему не следует окунаться в безумный водоворот мифологии и суеверий мелких приморских деревень. – Я говорю о чем-то не столь обычном. Ничего не случалось? Может, эпидемия, исчезновения людей?

Старуха впилась остатками зубов в трубку и выдохнула синий дым прямо Стижиану в лицо:

– А если и да, то что? Я, знахарка в пятнадцатом поколении!.. – Начала она разглагольствовать, но он её не слышал, а снова окинул взглядом деревеньку, жители которой выхаживали потерпевших бедствие. – И не тебе, дитятко, спрашивать меня о!.. – Негативом веяло с юго-запада, очаг чувствовался совсем недалеко отсюда. – Ты меня слушаешь?!

– Я спрошу прямо – нет ли рядом с деревней беспокойного кладбища? Или склепа, или чего-то, откуда могут выбираться живые мертвецы?

Люди вокруг тихо охнули, а старуха на полминуты онемела, но лишь на полминуты. Её зубы отпустили трубку, она отошла от Стижиана на пару шагов и жестами велела окружающим заняться своими делами:

– Ты кто такой будешь? – Зарявкала она, едва люди разошлись, но все равно краем уха слушали разговор. – Инквизитор, что ли? Прослышал о старухе Иоко и решил убить меня, да? Сжечь?!

– Тихо-тихо. – Стижиан сделал шаг назад. – Живи я лет четыреста назад, может и был бы инквизитором. Я монах, меня зовут Стижиан Ве...

– Мне плевать на твое имя! Нечего церковникам здесь делать! Одна беда от вас! Убирайся из деревни! – Старуха Иоко начала размахивать трубкой, мелкими шажками двигаясь вперед.

– Я не церковник, а храмовник, раз уж на то пошло, а вообще-то я – монах, монтерский монах! – Последние два слово он произнес едва ли не фальцетом, потому что пятка наступила на мелкий острый камушек. – Простите. – Он согнул правую ногу в колене, приподнял её и, стоя на прямой левой, вытащил камень.

– Ха! – Крякнула Иоко, внезапно успокоившись. – Ха! А где же плащ?

– Меня за борт выбросило, пришлось его снять чтобы не пойти ко дну... По-вашему что, монтерец без плаща – не монтерец? А ладно, сейчас это не важно. Я чувствую негатив, не сильный, но может доставить проблем.

– Знамо дело! – Старуха снова вгрызлась зубами в трубку, повалил густой, почти черный дым, лишь слегка отдающий синевой. – Монах, как же! Ха! – С каждым кряканьем, монаха это все сильнее забавляло. – Кладбище наше чисто, мы проводим все обряды, омываем, отпеваем, засыпаем цветами вперемежку с землей, как всегда было, так что кладбище нашей скромной деревеньки чисто. Думается мне, ты чувствуешь храм Го.

– Ха! – Тут уж крякнул Стижиан, максимально точно спародировав голос Иоко, за что получил легкий удар вбок. – А что это?

– Богиня знает! Никому неизвестно! Но туда уже отправлялись пяток инквизиторов, а не каких-нибудь послушников, и не один не вернулся.

– Удобный способ избавления от них... Так что там?

– Не знаю, не была там, но, видать, есть чего опасаться. Но беда не идет к нам в деревню, так что меня это не касается. – Они подошли к широкой кривой лавке, и старуха упала на неё, так что та заскрипела.

– Правда? А урожай у вас не гибнет? Дети рождаются здоровые? Не появляются странные, неизлечимые болезни? – Старуха снова кинула на него косой взгляд.

– Всё ты знаешь... – Пробурчала она, выпустив клубок синего дыма.

– Знаю, это всё же моя профессия. Давайте так... – снова подул ветер негатива, – я разберусь с источником, а вы поможете мне добраться до Ораны.

– Ха! – Воскликнула Иоко, но уже не так весело. – Говорю же – погибали все, кто туда лез. Иди, если хочешь, я согласна с твоим предложением, только вот ты не дойдешь дотуда, а если и дойдешь, то помрешь. Ха! Глупость какая: пережить гнев Сайланте и все равно рваться в пекло.

– Мне не помешает сейчас столкнуться с чем-нибудь запредельно сильным. – Пробурчал монах и опустил голову, чтобы взглянуть на свои босые ноги. – Только... А ладно, буду закаляться.

Стижиан выклянчил у Иоко только расческу, потому что скомканные волосы, с впутанными в них кусками морских водорослей, раздражали его гораздо больше, чем босые ноги и мелкие камушки, так и норовящие проникнуть под кожу.

Монах шел по заваленной сухими ветками тропинке, которая должна была вывести его на ещё какую-то дорогу, на который он должен был повернуть налево, дойти до большего красного дуба, там повернуть уже направо и оттуда уже недалеко до храма Го. Вместо того чтобы запоминать инструкции, Стижиан решил прислушиваться к внутреннему голосу и ориентироваться относительно потока негатива. Таким образом, идя по бездорожью, он вышел к красному дубу уже минут через двадцать, правда, ноги украсили мелкие тонкие царапинки, оставленные почти всем, на что он наступал. Правда, заживали они чрезвычайно быстро, так что монах не успевал их замечать.

Щуря глаза, Стижиан прошел шагов двести от дуба. С каждым шагом, он чувствовал негатив все четче и ярче, словно бы вокруг него толпились несколько десятков древних, почти опустошенных скелетов, в которых от нежити могло остаться только лишь название. Ощущение было столь сильным, что он даже решил осмотреться по сторонам и, повернув голову вправо, замер.