Текст книги "Гадание на иероглифах"

Автор книги: Мария Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Все эти люди пробирались в Испанию нелегальными путями под вымышленными именами. Многие из них были коммунистами.

Однажды у Берзина вышел интересный разговор с немецким профессором, историком, ярым антифашистом. Профессору оказалось далеко за сорок, но его моложавое лицо, чистые, блестящие глаза и высокая, сильная фигура говорили о жизненной энергии.

– Вероятно, нашему поколению грозит печальная судьба быть свидетелем, а многим и участником второй мировой войны, – сказал он Берзину.

– Почему вы так думаете? – заинтересовался Ян Карлович.

– Потому что ответственные за судьбы народов лица не принимают никаких мер против того, чтобы роковые события не разразились в катастрофу… А катастрофа будет ужасной. Война в Европе более страшна, чем война в других частях света.

– Да, пожалуй, – согласился Берзин.

– В Европе на небольшой сравнительно территории живут сотни миллионов людей, сосредоточены огромные, накопленные веками ценности материальной и духовной культуры. В 1933 году я был уже свидетелем неслыханного варварства, когда в Берлине на площади Оперы нацисты по приказу Гитлера жгли книги. Они свозили их на машинах из частных библиотек и книгохранилищ. Вся площадь была завалена штабелями книг. Повсюду стояли штурмовики. А когда запылал гигантский костер из книг, оркестр заиграл: «Германия, Германия превыше всего…» – Глаза профессора подернулись печальной влагой, в них отражались горечь и боль. – А потом, – продолжал он, – нацисты выбросили из Цвингера в Дрездене полотна «неарийца» Рембрандта, взорвали в Мюнхене памятник Рихарду Вагнеру, а Бизе и Сен-Санса объявили расово неполноценными. Теперь у нас в Германии есть один музей – мюнхенский погребок «Бюргербрейкеллер», колыбель мюнхенского путча.

Берзин помедлил с ответом, как бы подыскивая подходящие слова, потом сказал:

– В данном случае я могу только повторить слова Георгия Димитрова: фашизм – власть свирепая, но непрочная.

– Завидую вашему оптимизму, – усмехнулся профессор. – Вам бы побывать у нас в Германии, она стала совершенно неузнаваемой. В стране царит культ силы. Печально то, что чем больше разгораются военные страсти, тем ожесточеннее становятся люди. Иссякает последняя капля гуманности, начинается торжество неудержимого вандализма. Когда в начале прошлой мировой войны мы читали о том, что разрушен музей в Лувене, или о том, что происходит бомбардировка собора в Реймсе, то это вызывало негодование и ужас. А когда сейчас разрушают исторические ценности в Испании, к этому относятся уже более спокойно.

– Ну, не скажите! – горячо возразил Берзин. – Вот вы, например, почему ринулись защищать Испанскую республику? Ведь вас и убить могут… Но вы, вероятно, об этом и не думали, когда сюда ехали. Вами владел справедливый гнев против вандалов двадцатого века, желание остановить движение темной силы, угрожающей всему человечеству. И так каждый из нас. Именно здесь, в Испании, как никогда в истории, проявилась человеческая солидарность, самопожертвование.

– Да, да! Вы правы. Я буду беспощадно бить эту сволочь! – жестко сказал профессор, и слова ею прозвучали торжественной клятвой. – Война с фашистами – это война не с людьми, а с организованным стадом негодяев…

Разговор с профессором как-то приподнял настроение Берзина. «Вот ведь, – думал он, улыбаясь про себя, – обыкновенный интеллигент и, наверное, в прошлом пацифист, но и его фашисты проняли, заставили драться. Значит, человечество на страже. «Но пасаран!»

Прибыли добровольцы и из Советского Союза. Однажды, к великой радости Берзина, к нему в кабинет ввалилась целая компания соотечественников. Среди них оказались близкие друзья, товарищи по работе: Кароль Сверчевский, Хаджи Мамсуров, Оскар Стигга.

– И вы сюда! – растроганно говорил Берзин, горячо обнимая товарищей.

– Неужели мы хуже других?! – радостно отвечали они, любовно оглядывая Старика со всех сторон, – изменился, конечно, глаза стали строже, лицо – суше. Государственные заботы!

Они были так непохожи внешне! Высокий, носатый, с лицом, изрытым крупными морщинами, ироничный Кароль Сверчевский, смуглый, черноволосый, крайне сдержанный Хаджи Мамсуров, обстоятельный Оскар Стигга.

– Вас-то мне как раз и не хватало! – возбужденно говорил Берзин, организовывая чай прямо в кабинете.

За чаем он много расспрашивал о делах в управлении, о новом начальнике Урицком.

– Умница, – единодушно ответили друзья. – Очень деловой. Как-то сразу вошел в коллектив.

У Берзина отлегло от сердца – управление в надежных руках. Помнится, на него самого Урицкий произвел очень хорошее впечатление. В нем была та основательность, которая чувствуется при первом же общении.

За чаем друзья выложили кучу новостей – всего-то месяц с лишним, как Берзин в Испании, а ему казалось, что прошла целая вечность! Он с пристрастием расспрашивал обо всем: о московской погоде, о рабочих митингах солидарности Испании, о заводской молодежи, с которой он поддерживал дружбу, и даже о том, что сейчас идет в московских театрах и в кино. Ему казалось, что он слышит гул московских улиц, ощущает знакомые запахи родной столицы…

Но вот Оскар Стигга поднял на Берзина встревоженные глаза и заговорил пониженным глухим голосом:

– Последние сведения. В миланском порту пароходы грузятся огромными ящиками, в которых упакованы отдельные части самолетов. Грузы предназначены для Испании, пароходы пойдут через Португалию…

– Самолеты? Но почему через Португалию? – встревоженно спросил он.

– Видимо, Муссолини решил оказывать помощь испанским фалангистам в обход политики невмешательства, – сделал предположение Сверчевский.

– Да, да, вполне возможно, – задумчиво сказал Берзин и зашагал по кабинету. – Значит, между фашистами существует тайный сговор, – констатировал он. – Скверно, очень скверно. Это уже не гражданская война, а война фашистов против республики. Нужно немедленно предупредить воинские части о возможных налетах авиации.

У нас есть надежные люди. Нужно немедленно с ними связаться. Я поручаю это тебе, Оскар, – обратился Берзин к Стигге. – Они должны следить за всеми пароходами, приходящими в Лиссабон, и сообщать.

– Мятежники хотят использовать Португалию как перевалочный пункт, – заметил Сверчевский.

– Боятся все-таки международного общественного мнения, заметают следы, – угрюмо проговорил Мамсуров.

Берзин рассказал им о встрече с Диасом, о том, как тот одобрил его предложение о создании спецшколы.

– Вот ты и возглавишь эту школу, – обратился он вдруг к Мамсурову.

– Это считать как предложение или как приказ? – лукаво спросил Хаджи.

– Как приказ. – Берзин серьезно посмотрел на Мамсурова.

– Есть, товарищ генерал! – засмеялся тот. – Сразу нашлось мне дело.

Поговорили о Листере, о пятом коммунистическом полке.

– Листер отличный парень! Настоящий пролетарий. Он как снежный ком обрастает регулярными частями, которые формирует на ходу. И помощник у него отличный – Хуан Модесто.

Они еще долго не расходились. Ругали политику невмешательства, Гитлера, Муссолини, скрывая за словами тревогу не только за дела Испанской республики, но и за судьбу своей Родины.

В одно яркое солнечное утро, когда Берзин был занят изучением боевых сводок со всех фронтов, ему доложили, что люди из отряда Мамсурова доставили в штаб пленного мятежника и пакет, который Мамсуров строго наказал передать в руки самого Берзина.

– Введите пленного, – коротко приказал Ян Карлович.

Дверь кабинета медленно отворилась, и солдат с винтовкой в руках пропустил вперед себя узкоплечего, худощавого человека в пыльной форме легионера. Видимо, пленный не брился несколько дней, и на его загорелом до черноты лице заметно проступала очень светлая щетина, а правую бровь пересекал огромный свежий, захватывающий часть щеки шрам.

Человек пристально посмотрел на Берзина и вдруг интригующе улыбнулся.

– Что, не узнаете? – насмешливо проговорил он на чистейшем русском языке. – А я вас сразу узнал. Приехали коммунизм в Испании строить? Не выйдет! – и он засмеялся неприятным желчным смехом.

– Садитесь, – строго официальным тоном сказал Берзин, принимая из рук бойца письмо, которое оказалось от Мамсурова.

Мамсуров сообщал, что пленный утверждает, будто прилетел на днях из Тетуана вместе с марокканцами на транспортном немецком самолете «Юнкерс-52», и что таких самолетов по этой линии летает множество. Берзин уже знал достоинства самолета «Юнкерс-52»: из транспортного он легко превращался в бомбардировщик. Понимал он и то, что означает появление немецких «юнкерсов» в небе Испании, – фашистскую интервенцию. «Кажется, пророчества немецкого профессора о серьезной войне в Европе начинают сбываться», – тревожно подумал он.

– Ну, рассказывайте, кто вы, откуда и когда явились в Испанию, – обратился он к пленному, пододвигая к нему пачку папирос.

Тот с жадностью затянулся табачным дымом и, сделав вид, что не понимает вопроса, высокомерно переспросил:

– То есть?

– Почему «то есть»? Вы ведь отлично понимаете, о чем вас спрашивают.

Берзин строго посмотрел на пленного и увидел, как дернулась в нервном тике его щека. «Кадет!» – вдруг вспомнил он и с чисто человеческим любопытством стал рассматривать сидящего перед ним человека.

– Узнали? – злобно засмеялся пленный, очевидно уловив в лице Берзина невольное изумление. – Да, да, тот самый кадет… Я ведь тогда ловко сбежал из-под самого носа охранников. Оказывается, и среди ваших есть ротозеи. – Кадет, довольный, нагло похохатывал.

– Докатились до Иностранного легиона? – презрительно сказал Берзин.

– Что значит «докатился»? – каким-то истерическим голосом выкрикнул кадет. – Я добровольно пошел в легион, чтобы хоть здесь, в Испании, набить морду красным!

– Пока вышло наоборот, как я вижу. Республиканцы, что ли, угостили? – в голосе Берзина не было злорадства, скорее в нем звучало сочувствие, и это почему-то вызвало у пленного необыкновенную вспышку злобы. Лицо его исказила ужасная гримаса.

– Ничего, скоро вашей республике крышка. Да и Красной России тоже. Испания это только оселок, на котором Гитлер оттачивает свое оружие. И напрасно вы заигрываете с Францией и Англией – они вас не поддержат…

– Фюрера называют бесноватым. Уж не заразились ли и вы его бесноватостью? – насмешливо спросил Берзин.

– Лучшая часть русской интеллигенции, которая вынуждена была эмигрировать из России, сражается сейчас на стороне франкистов, – не обращая внимания на слова Берзина, запальчиво говорил кадет. – Они преисполнены благородной решимости пресечь распространение большевистской заразы…

– Международный мусор, а не лучшая часть интеллигенции, – спокойно возразил Берзин. – Может быть, и вы интеллигент? Да вы никогда им и не были, а только строили из себя интеллигента. В вас всегда сидел жалкий раб, мелкий хозяйчик. Теперь вы притворяетесь идейным борцом, а на самом деле стали пособником бандитов. Вы врываетесь в испанские деревни, убиваете мирных жителей, насилуете малолетних девочек…

Берзин задыхался от гнева. Перед ним все еще стоял образ Марии, двенадцатилетней испанской девочки, над которой надругались фашисты. Вначале они расстреляли ее отца, мэра деревни, а потом и мать. Над Марией долго издевались. Отрезали ей косы. Затем заткнули ей косами, словно кляпом, рот и изнасиловали. Марию привез в Валенсию Хаджи Мамсуров. Он подобрал ее в опустевшей деревне, куда на короткое время заходил его отряд. Он и рассказал Берзину всю эту ужасную историю.

– Война есть война, – с вызовом проговорил кадет.

– Хватит философствовать. Ближе к делу, – оборвал его Берзин.

– Вы меня расстреляете? – после некоторого молчания спросил кадет.

– Все зависит от вас. – Голос Берзина был холоден и ровен.

– Спрашивайте…

Кадет рассказал, что из Тетуана в Кадикс очень часто летают немецкие самолеты «юнкерсы». Каждый самолет совершает 5—6 рейсов в день. Самолет, с которым прибыл он из Африки на испанскую сторону, вез солдат Иностранного легиона. В Хересе очень много марокканцев. Есть слухи, что их перебросят на мадридский фронт.

Все эти сведения подтвердили потом разведчики. Кроме того, они сообщили, что в Севилье свободно разгуливают итальянские и немецкие летчики. А вскоре три итальянских самолета разбились на территории Алжира и Французского Марокко. Прогрессивная печать всего мира возмущенно разоблачала Муссолини как злостного нарушителя международного договора о невмешательстве в испанские дела.

Народ Франции потребовал от своего правительства, во главе которого стоял социалист Блюм, немедленного оказания военной помощи испанским патриотам. Правительства Франции и Англии хранили странное молчание. А через некоторое время разведчики донесли, что в Сеуте бросили якоря германские военные корабли.

Берзин знал, что буквально на второй день гражданской войны республиканское правительство Испании обратилось к Блюму с просьбой отгрузить оружие в их страну. Дело в том, что еще в прошлом году между Испанией и Фрацией был заключен договор о поставке Испании вооружения и боеприпасов на двадцать миллионов фунтов стерлингов. Деньги для оплаты вооружения были переведены в Париж. Блюм торжественно обещал немедленную помощь. Но вскоре он уехал в Лондон с официальным визитом, а по возвращении оттуда до сих пор хранит таинственное молчание.

Берзина не удивляла политика Чемберлена, этого врага коммунизма, но Блюм! Неужели он пошел на поводу Лондона…

Испании могла бы помочь Америка, но ее государственные деятели в печати лицемерно сожалеют об испанской ситуации и тут же выступают за политику невмешательства.

Ни одна страна не хочет продавать оружие республиканской Испании, к СССР испанское правительство, вероятно, не решается обращаться за помощью, правители боятся, как бы их не обвинили в симпатиях к коммунистам. «Испанскую республику предают холодно и безжалостно», – с возмущением думал Берзин.

В довершение всего формирование регулярной армии республиканцев подвигалось очень медленно. Слишком сильно было влияние анархистов, которые не признают ни дисциплины, ни единоначалия. Солдаты предпочитают сами выбирать себе командиров, а командиры – советников.

Однажды Мамсуров, зайдя в кабинет Берзина, с комичной серьезностью доложил:

– Поздравьте меня, я теперь советник анархистской бригады известного Дурутти.

– А как же партизанские отряды? – спросил Берзин.

– По совместительству. Не мог же я отказаться от должности советника при Дурутти!

– Хватишь ты с ними горя, – тяжело вздохнул Ян Карлович.

И действительно хватил. В самый ответственный момент сражения в одной очень важной операции солдаты Дурутти потребовали отдыха. А когда он под влиянием Мамсурова попробовал сопротивляться, солдаты убили его.

Дурутти был одним из главных анархистских лидеров Испании. Он люто ненавидел фашистов и был предан республике, но анархизм погубил его. «Коммунизмо либертарио» – «Свободный коммунизм» – вот лозунг анархистов, а что это такое, они не представляли себе. Анархисты врывались в деревни, насильно сгоняли крестьян в коммуны, обобществляли землю, скот. Этим они отталкивали крестьян от Народного фронта.

Но зато партизанские отряды распространились. Берзин с самого начала сумел оценить обстановку, угадал наиболее приемлемую на первых порах форму организованной борьбы с фашистами. Теперь было много регулярных частей, интернациональных бригад, которыми командуют такие опытные командиры, как Энрике Листер, генерал Лукач (Матэ Залка), генерал Вальтер (Кароль Сверчевский) и многие другие, а отряды продолжают свое существование внутри армии. Они успешно действуют по тылам противника на всех фронтах, до самой Португалии. Взрывают мосты, эшелоны с войсками, уничтожают боевую технику, делают налеты на аэродромы.

Над городами Испании появились немецкие и итальянские самолеты. Они сыпали свой смертоносный груз, оставляя после себя развалины. Сильно пострадала Малага. Разрушены и разграблены фашистами ее прекрасные древние храмы: церковь Сан-Хозе, Кафедральный собор, церковь Сан-Хуана, дворец маркиза де Лариос и другие старинные дворцы, хранившие в себе бесценные произведения искусства.

– Целые улицы Севильи превращены в руины, – жаловался Диас.

Он с восторгом и болью рассказывал Берзину о своем родном городе, где прошло его детство и юность. О кафедральном соборе, о прилепившейся к нему древней башне Хиральде, оставшейся от арабской мечети, о доме Пилата, о площади Испании, о том, как они, босоногие ребятишки рабочих кварталов, любили играть под стенами Золотой башни на берегу Гвадалквивира.

Берзин знал, что Севилью называют самым изумительным и самым оригинальным из городов Европы, где причудливо переплетались между собой Восток и Запад.

И вот теперь Франко на городах своей страны позволяет фашистским интервентам испытывать оружие, превращает эти города в военные полигоны. Нет, к этому никогда не будешь равнодушным. Эта война не оправдана ни высокими целями, ни идеалами. Она жестока и бессмысленна. Именно здесь, в Испании, перед Берзиным встал зверский лик современной тотальной войны во всей ее ужасной неприглядности. Танки, авиация, тяжелая артиллерия… Он увидел, что современная война ставит задачей военных сил не только уничтожение армии противника, но и разрушение источников его материального снабжения, и дезорганизацию тыла. Поселить ужас среди мирного населения, расстроить его работу.

Уже первые недели фашистской интервенции показали, какое значение придает Германия своей авиации и какое она в действительности имеет значение.

«Вероятно, Гитлер возлагает на авиацию исключительные надежды в будущей войне с СССР», – думал Берзин. Благодаря разведчикам и специалистам он уже знал, какими типами самолетов обладают Германия и Италия и насколько они сильны.

Из «юнкерсов» сильной машиной был тяжелый трехмоторный бомбовоз «Юнкерс-53». Очень силен также бомбовоз Хейнкеля с одним мотором «Хе-70». Над Теруэлем недавно сбит «Хе-111» с двумя моторами. Из истребителей хорош аппарат «мессершмитт» —«Ме-109». Долгое время«Ме-109» был загадкой для специалистов: сбитый артиллерией или истребителем, он неизменно взрывался в воздухе, и на землю падали только обломки, не позволяющие установить характерные черты его конструкции.

Лишь недавно тяжело раненный летчик совершил на«Ме-109» посадку в районе Мадрида и на допросе рассказал, что Геринг издал суровый приказ, по которому подбитый на «Ме-109» летчик не должен выбрасываться на парашюте до того, пока не приведет в действие прибора, взрывающего самолет, если даже промедление с прыжком на парашюте грозит летчику неминуемой гибелью. Но на этот раз летчик был тяжело ранен и не нашел в себе силы ни выпрыгнуть, ни выполнить бесчеловечный приказ фашистского маршала – взорваться вместе с самолетом.

Франция наконец ответила Испании, что не может в данный момент выполнить договор о поставке вооружения, так как не располагает достаточным арсеналом и, следовательно, не имеет права ослабить обороноспособность своей страны.

Это была довольно грубая увертка. Все же французский министр авиации Пьер Кот, горячо сочувствовавший Испанской республике, распорядился начать поставки самолетов Испании. Но что это были за самолеты! Против сверхсовременных немецких бомбардировщиков в воздух поднялись старые «калоши» времен 1914—1918 годов, летчики называли их «телятами на пяти ногах». А вскоре Комиссия по иностранным делам запретила и эти поставки.

Некоторые республиканские части имели самое минимальное количество оружия – два-три пулемета, несколько винтовок, тем не менее республиканцы держались своим энтузиазмом и даже отбивали атаки противника. Германская артиллерия полностью моторизована. Их гаубицы делают один выстрел в минуту, а снаряды поднимаются в высоту до двух миль и оттуда падают в обстреливаемое место, находящееся в 3—4 милях, почти отвесно, разрываясь при падении со страшной силой.

Даже Ватикан, этот оплот всего католичества, выступает против Испанской республики и защищает фашистов! В мировую печать просачиваются сведения о том, что Ватикан щедро финансирует мятежников.

Одному иностранному журналисту довелось побывать в Ватикане, и он с восторгом рассказал Берзину о его сокровищах.

Ватикан – это целый город с роскошными дворцами, прекрасными садами. Есть даже своя, так называемая швейцарская, гвардия, одетая в красочную средневековую одежду и вооруженная алебардами.

– Так живет папа, наместник бога на земле, духовный апостол церкви, о котором пишут, что он равнодушен к жизненным интересам и удобствам! – закончил свой рассказ журналист.

Армия мятежников усиливалась за счет хорошо обученных немецких и итальянских регулярных частей. Германия и Италия продолжали поставлять вооружение испанским мятежникам, совершенно игнорируя договор о невмешательстве.

В октябре правительство СССР сделало официальное заявление в Комитет по невмешательству о несправедливой дискриминации Испанской республики, о том, что не будет считать себя связанным соглашением о невмешательстве в большей степени, чем другие его участники.

Правительство Испании обратилось к Советскому Союзу с просьбой продать Испанской республике вооружение и направить в Испанию советских летчиков, танкистов, артиллеристов и военных советников.

Стоял октябрь. Жестко шелестели пальмовые листья, с апельсиновых деревьев прямо на тротуары сыпались оранжевые плоды. «Вот так сыплются теперь последние листья с деревьев в московских парках», – грустно думал Берзин, стоя у окна своего кабинета в Валенсии. И вспомнился ему какой-то далекий счастливый день. Они идут с Лизой по мокрому осеннему парку. Небо тяжелое, хмурое, все в тучах. Иногда лишь на самое короткое мгновение вдруг откроется в нем крошечное, ослепительно лазурное окно и тут же исчезнет.

Ветер густо устилает землю солнечно-желтой листвой, и от этого, несмотря на хмурое небо, кругом светло. Свет идет снизу, от земли, и кажется мягким, таинственным. Он не помнит, о чем они тогда говорили. Помнит только удивительное ощущение необыкновенного счастья и радости бытия. «Стареешь, брат. Опять же одиночество заедает», – подумал он про себя. Вспомнился последний их с Лизой конфликт, когда она высказала все, что о нем думала. И он понял тогда, что разрыв неминуем.

Однажды он засиделся в своем кабинете, были какие-то неотложные дела. Только на пороге своей квартиры вспомнил, что жена просила прийти пораньше, – она предупредила его, что они приглашены в гости.

Лиза сиротливо сидела на диване в одном из своих лучших платьев, которое ей было очень к лицу.

– Я опоздал, – робко, как бы извиняясь, сказал он, целуя жену и втайне любуясь ею.

– Да, – как-то вяло, почти равнодушно ответила она и взглянула на золотые часики на своей руке.

– Ну ничего, – сказал он бодрым голосом. – Еще не все потеряно, пойдем в следующий раз.

– Ян, я давно хотела тебе сказать, что так жить больше нельзя, – бледные щеки Лизы слегка порозовели.

Его охватило раздражение.

– Я так дьявольски устал, у меня разыгралась моя невралгия. Честное слово, будь милосердна.

– Нет, Ян, нет. Дело ведь не в твоем опоздании…

– А в чем?

– В том, что мы стали совсем чужими…

Он сделал протестующий жест, но она настойчиво продолжала каким-то пониженным глухим голосом:

– Каждый из нас живет какой-то своей отдельной жизнью. Да и вообще, если быть честными, мы с тобой очень разные люди. Ты хороший, ты даже слишком хороший, но ты хороший до автоматизма…

– Ну, это уж совсем чепуха какая-то… Что же ты хочешь, чтобы я был плохим?

– Да нет, – сказала она, досадливо махнув рукой. – Не то, совсем не то…

– Ты просто раздражена, тебе надо успокоиться, – мягко сказал он.

– Вот-вот, – отозвалась она с горькой усмешкой.

Они тогда помирились, но он понял, что Лиза никогда не будет ему другом, товарищем, а он, вечно занятый, отдающий себя на разрыв, очень нуждался в этом.

Мысли о родине возникли, по-видимому, в связи с ожиданием первого советского теплохода, который доставит в Испанию самолеты.

В штабе армии волновались – дойдет ли? В водах Средиземного моря начали разбойничать немецкие подводные лодки.

На мадридском фронте очень напряженное положение. Фашисты рвутся к Мадриду. Над городом сыплются листовки, в которых генерал Мола похваляется въехать в Мадрид 7 ноября и угостить там друзей в кафе на Гран Виа – центральной улице столицы.

В конце октября было получено сообщение, что теплоход благополучно пришвартовался в Аликанте.

Берзин и начальник авиации республики Игнасио Идальго де Сиснерос поехали в Аликанте встречать новоприбывших добровольцев – советских летчиков.

При виде советского теплохода Берзина охватило необыкновенное волнение – это была частица родины.

Он горячо обнимался и с летчиками, и с командой экипажа, поздравлял с благополучным прибытием.

Среди летчиков были Рычагов, Хользунов, Баланов, Десницкий, Минаев и другие.

На душе сразу стало легче.

Теплоход встречали рабочие, республиканская милиция, революционные бойцы, женщины, дети. Все радостно кричали:

– Вива Русиа, вива!

Враг уже стоял в предместьях Мадрида, когда над городом взлетели советские истребители «И-15», «И-16» (испанцы прозвали их «чатос» – курносые, и «моска» – мошка) и двухмоторные бомбардировщики «СБ», получившие прозвища «катюши», со скоростью 424 километра в час.

Следующим пароходом, пришвартовавшимся в Картахене, был «Туркестан». Он привез танки «БТ-5» и «Т-26».

Снова на Берзина навалилась огромная ответственность как на главного военного советника. Нужно было разрабатывать оперативные планы ведения боевых действий с использованием танков и авиации.

Современная война требовала новой техники. Военачальники республиканской армии никакого опыта в ведении такой войны не имели, бойцы не знали оружия и не умели грамотно применять его на поле боя. Приходилось все тактические задачи решать советским военным советникам по разным родам войск. А отвечал за все Берзин.

29 октября под Мадридом, у деревни Сесеньи, впервые принимали участие в боях советские добровольцы на танках «Т-26».

Взяв Толедо, Франко организовал там свой штаб. Фашисты быстро продвигались четырьмя колоннами к Мадриду. Они открыто похвалялись, что рассчитывают не только на свои силы, но и на «пятую колонну» в самом Мадриде.

В городе было полно предателей. Иностранные посольства укрывали у себя сотни фалангистов. Особенно отличалось чилийское посольство.

В начале ноября Рохо сообщил Берзину о решении правительства переехать из Мадрида в Валенсию.

– Покинуть в такой ответственный момент Мадрид? – возмутился Берзин. – Это похоже на бегство.

– Город бомбят, правительство не может работать в таких условиях, – резонно возразил Рохо. – Нам с вами тоже приказано эвакуироваться.

– Но кто же будет руководить обороной Мадрида? – спросил Берзин.

– Генерал Миаха, – иронически усмехнулся Рохо. – Сам Кабальеро передал ему приказ о назначении его главой Хунты обороны столицы.

– Миаха? – удивился Берзин.

Он знал, что генерал Миаха не пользовался уважением ни в армии, ни в правительстве. Его называли генералом-неудачником. В начале мятежа он был назначен военным министром, но пробыл на этом посту всего несколько часов. Миаху просто игнорировали, и он в тот же день подал в отставку. Кабальеро назначил его начальником мадридского гарнизона. Миаха по-испански «крошка». Он действительно был маленький, невзрачный, но очень самолюбивый, старался поднять свой авторитет пышными выездами по гарнизону.

– Да вы не расстраивайтесь, – поспешно сказал Рохо, видя, как хмурится Берзин. – Вряд ли мы будем отсиживаться в Валенсии.

Через несколько дней они действительно вернулись в Мадрид, в свое старое убежище в подвале министерства финансов в самом центре города.

Германская авиация сильно покалечила город. Много старинных зданий было разрушено, улицы завалены грудами кирпича и камня. А совсем недавно этот прекрасный город пленил Берзина своим особым величием. «Война безобразна, как смерть», – подумал он.

Энрике Листер рассказал, что после бегства правительства в штаб Народного фронта заявился генерал Миаха. Он был в полной растерянности. Передал в штаб конверт с приказом Кабальеро, в котором Миахе поручалось возглавить Хунту по обороне Мадрида и отстаивать от фашистов столицу любой ценой.

– Никакой Хунты я не обнаружил, – лепетал Миаха. – Ее просто не существует… Это что же, насмешка?

На конверте было написано: «Не вскрывать до шести часов, утра 7 ноября 1936 года».

– А генерал Мола по радио похвалялся взять столицу именно 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции! – возмущался Листер. Начальник штаба глубокомысленно отмалчивался.

Бегство правительства развязало руки коммунистам. По инициативе Центрального Комитета партии во главе с Хосе Диасом и Долорес Ибаррури срочно была создана Хунта (Комитет) обороны из представителей всех партий. Комитет возглавил Висенте Рохо. Был издан приказ о всеобщей мобилизации.

По распоряжению Энрике Листера была организована комиссия, которая занялась эвакуацией из Мадрида художественных ценностей. Советы Берзина не пропали даром.

Вокруг Мадрида возвели три пояса обороны. Центральный фронт по совету Берзина был укреплен лучшими силами интернациональных бригад. И хотя они насчитывали всего три с половиной тысячи человек (тогда как в одном соединении Листера было семьдесят тысяч), эти бригады активизировали не только фронт, но и возбудили мировое общественное мнение.

Гостиница «Гейлорд» была разрушена, и Берзину пришлось переселиться в свой кабинет в штабе. Там уже давно жили русские советники по разным родам войск.

В полночь с шестого на седьмое ноября фашисты начали жестокий артиллерийский обстрел города со стороны загородного парка Касо де Кампа, где они окопались.

Земля сотрясалась от грохота канонады, и в подвале это особенно ощущалось. Мелко дрожали стаканы на столе, подпрыгивали коробки телефонов. Рохо то и дело хватался за трубку, слушая донесения.

Ни седьмого, ни двенадцатого, ни двадцать пятого ноября, как планировали мятежники, Мадрид не был взят фашистами.

В середине декабря армия республиканцев во взаимодействии с интернациональными бригадами при поддержке авиации и танков прорвали фронт противника под Толедо и начали контрнаступление.

В начале ноября в Лиссабоне был потоплен большой немецкий пароход «Кап-Анкония» с военными грузами для фашистов.

Всю зиму 1937 года шли ожесточенные бои за Мадрид, мятежники отступали. Война обещала быть долгой…

В конце мая 1937 года Берзина отозвали в Москву. Ему на смену посылали другого советника. Он свою задачу выполнил блестяще, подготовив основательный фундамент для работы последующих советников.

Республиканская армия стала обстрелянной, дисциплинированной, подлинно регулярной армией с такими прославленными, талантливыми полководцами, как генералы Энрике Листер и Хуан Модесто.