Текст книги "Гадание на иероглифах"

Автор книги: Мария Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

– Нет еще. С вокзала прямо в штаб, чемодан за дверью твоего кабинета.

– Тогда отпускаю тебя, но… только до обеда!

Блюхер посмотрел на часы и поднял телефонную трубку.

– Рафушка, тут у меня один чудак в кабинете сидит, я его пригласил к обеду… Какой чудак? Довольно молодой и очень симпатичный. Из Москвы. Не подкачаешь? Вот умница! Ну целую…

– Зачем это, Василий Константинович, – запротестовал Берзин. – Лишние хлопоты жене. Прекрасно бы пообедал в офицерской столовой.

– Ну нет, голубчик. Сегодня ты мой гость. Кроме того, мне хочется послушать московские новости.

– Слушаю и повинуюсь, – улыбнулся Берзин.

«Апартаментами» оказалась одна довольно обширная комната в комсоставском доме. Вероятно, дом раньше принадлежал какому-нибудь богатому промышленнику или купцу. Все здесь было прочно и основательно. Высокие, метра четыре, потолки, массивная двустворчатая дверь с медной ручкой, внушительная, обитая черной жестью, голландка, огромное сводчатое окно. Комната была обставлена типичной «кэчевской» мебелью: солдатская железная койка, заправленная серо-зеленым байковым одеялом, простые деревянные стулья с прямыми спинками, такой же, далеко не новый, письменный стол. И только большое овальное зеркало в кокетливой ореховой раме на такой же кокетливой подставке вносило неожиданный диссонанс в это суровое, солдатское жилище.

«Вот ты и дома», – мысленно произнес Берзин и тоскливо посмотрел в затянутое мутной пеленой непогоды окно.

В Хабаровском крае была в разгаре весна. Она врывалась в таежный город с шумом ручьев, с треском ломающегося льда на Амуре, с неумолчным гомоном птиц. Небо словно обрушилось на город, затопив его синим туманом.

Хабаровск показался Берзину очень уютным. Город на девяти холмах был в основном пока одноэтажным, но уже всюду поднимались новостройки многоэтажных домов, предприятий. Просторные улицы заросли ольхой и огромными вязами, их кроны казались легкими зелеными облачками в густом весеннем воздухе.

Не успел Берзин отдышаться после дороги, как Блюхер повез его по воинским частям и гарнизонам.

– Отдыхать, голубчик, будем там! – смеялся Василий Константинович, указывая на небо.

Объезжая с Блюхером гарнизоны, Берзин увидел, что работы непочатый край. Не хватало жилищ, и красноармейцы строили для себя казармы. Командиры ютились с семьями в землянках, в «копай-городках». Многие еще не имели возможности забрать свои семьи и писали рапорт за рапортом о переброске в военные округа средней полосы России. Попробуй повоспитывай таких!

– А что делать? – разводил руками Блюхер. – Нюни распускать? Нужно засучить рукава и работать. Новая техника поступает, а некоторые командиры вместо боевой и политической подготовки вынуждены заниматься жилищным строительством. Ведь со времен инцидента на КВЖД Дальневосточная армия возросла в шесть раз. А когда приходилось драться, танков было мало. Запомнил один критический момент во время боя. Надо было как-то воодушевить красноармейцев. Кричу: «Бросайте в атаку танк!» А мне отвечают: «Он неисправен». – «Черт с ним, говорю, надо вытащить – пусть бойцы его хоть увидят, и это будет иметь моральное значение».

Блюхер весело посмеивался.

– А теперь у нас вон какие кони! – он показал Берзину новые танки. – Пожалуй, японские милитаристы не только ноги – головы не унесут. Но чтобы победить врага малой кровью, надо уметь использовать технику, уметь взаимодействовать с ней во время боя.

Берзин технику любил и с удовольствием осматривал танки, пушки, гаубицы, минометы. Его радовало обилие техники, – значит, боеспособность армии выше!

Вскоре Берзин убедился, что милейший Василий Константинович, так и не окончивший ни одной академии, был высокообразованным военачальником, досконально знающим военную историю, глубоко изучившим природу и законы революционных войн.

Он удивил Яна Карловича своей богатой эрудицией в вопросах военной педагогики.

– Политико-воспитательная работа – дело тонкое, деликатное, – говорил он Берзину. – Здесь нужно быть не только талантливым педагогом, хорошим психологом, но и обладать некоторым артистизмом поведения, умением осуществлять индивидуальный подход в воспитании. А знаешь, какая сейчас господствует теория в буржуазной военной психологии?

– Нет, – откровенно признался Берзин.

– Бихевиоризм, что значит поведение. Если мы стараемся воспитать в бойце самостоятельность личности, высокую политическую сознательность и коммунистическую убежденность, то бихевиоризм основан на голой муштре, натаскивании, на автоматическом воспитании определенных привычек. А все, в конечном счете, сводится к подавлению личности, беспрекословному повиновению. Вся наша система направлена на воспитание человека коллектива, у них же, наоборот, поощряется индивидуализм, чтобы, значит, не объединялись против правящих классов.

– Все эти буржуазные теории ты, Василий Константинович, как мне известно, на собственной спине испытал, когда служил в царской армии. Потому легко и запоминаешь мудреные словечки, наподобие этого самого бихевиоризма, – рассмеялся Берзин.

– Так-то оно так, а командиру не вредно и теории знать, чтобы по-научному воспитывать молодых командиров, – серьезно сказал Блюхер.

Берзин начал свою деятельность с проверки политического аппарата армии, с анализа его работы, с проверки его классового состава – не затесались ли в политический аппарат чуждые классовые элементы. Обновил политсостав частей и подразделений, выдвигая наиболее инициативных и политически зрелых, отстраняя белоручек и людей, не понимающих своих задач на современном этапе развития армии.

Почти не бывая на своей хабаровской квартире, он все дни проводил в политотделах, в штабах, в частях, создавая комиссии по проверке и анализу работы.

Главное внимание его было направлено на воспитание бойцов и командиров.

Он требовал от низовых работников досконального знания своих людей. Обращал их внимание на боеготовность частей, дисциплину, учил практическому проведению занятий по боевой и политической подготовке.

Однажды политработник, получивший от Берзина нагоняй за несвоевременно представленный план работы, обиженно сказал: «Надоело. С тридцать второго года твердим: напряженное, напряженное положение, а войны все нет и нет! Сколько времени это напряженное положение будет продолжаться?»

– Значит, вы считаете, что ваши труды пропадают даром? – иронически спросил его Берзин.

– Да нет, – растерялся политработник.

Берзин рассказал об этом случае Блюхеру, и они от души посмеялись. Потом Блюхер тяжело вздохнул и серьезно произнес:

– Все это отголоски партизанщины, непонимание конечного результата своей работы. Мол, зачем вся эта учеба, учения всякие… Придет время воевать – будем воевать.

Ян Карлович был постоянным гостем у Блюхеров то на городской квартире, то на даче под Хабаровском. Он любил этот гостеприимный дом, где жена Блюхера Глафира Лукинична относилась к нему как к родному.

С Лизой у них жизнь не сложилась – он понял это окончательно только здесь. Бывает так, сойдутся два хороших человека и всю жизнь ищут путь один к другому. Иногда находят, а иногда так и расходятся в разные стороны, не открыв друг друга… Так случилось и у них с Лизой.

Он жестоко тосковал о сыне, вспоминал его вытянувшуюся мальчишескую фигуру, тоненькую, голенастую, его трогательный ребячий затылок, пахнущий перьями неведомой птицы. В своем бумажнике он постоянно носил несколько любительских фотографий, на которых был запечатлен вместе с Андрейкой: он помогает сыну решить задачу, он обучает его стрельбе, а вот они с Андрейкой в лодке на прогулке в Парке культуры и отдыха имени Горького.

Всю свою нежность он изливал на детей Блюхера: Всеволода и крошку Ваиру. Дети платили ему искренней привязанностью. Блюхер знал о его любви к сыну, о молчаливой размолвке с женой и однажды затеял странный разговор на эту тему.

– Личная жизнь военного очень сложная штука, – начал он слегка шутливым тоном. – Мы, военные, требуем подчас от своих жен настоящего самоотречения. И до того привыкаем к этому их самоотречению, что начинаем принимать его как должное. А ведь рядом с тобой шагает какая-то индивидуальность, у которой свои запросы, свои интересы, свое понятие обо всем…

И Блюхер рассказал Берзину о своей размолвке с первой женой Галиной Павловной. После довольно продолжительного молчания закончил:

– Что делать… Военная служба тяжелая. Вся жизнь в дороге, в походах. И все-таки надо брать себя в руки и работать.

Да уж в трудолюбии Блюхеру нельзя было отказать. Каждую свободную минуту он отдавал учебе и военно-научной работе. «Нужно учиться командовать современной армией, оснащенной первоклассной техникой», – говорил он.

Кроме своих прямых обязанностей, Блюхер много внимания уделял освоению края: занимался переселенцами, принимал участие в жилищном и коммунально-бытовом строительстве, разрабатывал способы снабжения края собственным продовольствием и фуражом.

«Мы не только охраняем Дальний Восток, но меняем его лицо, превращаем его из края каторги и несчастья в край большой индустрии, край, насыщенный техникой», – писал он в одной из своих статей.

Берзин всегда изумлялся, как его хватало на все! И он еще находил время поохотиться!

Летом Ян Карлович побывал на маневрах. Они проходили в условиях, близких к боевой обстановке, – таежная чаща, крутые сопки, полное бездорожье. Бойцы взбирались по крутым тропинкам на гребни сопок, поросших дубняком и орешником. Иногда хребет тянулся версты четыре и вдруг оканчивался крутым ребристым склоном, и только узенькая звериная тропа сбегала по нему вниз. Иногда между сопками извивалась маленькая речка и на влажной земле можно было увидеть кабаньи следы. А вокруг – первобытные дебри, фантастически яркие цветы: огненные лилии, темно-синие и пурпурные ирисы, розовые и темно-красные пионы величиной с добрую чашку, лиловые цветы орхидей…

Ночевали в лесу или в сопках, разводя костры.

Берзин все больше убеждался в хорошей боевой выучке красноармейцев и командиров, которые в таких сложных условиях показали высокую способность вести бой.

В армии полюбили Берзина, он стал своим человеком не только среди командиров, но и среди красноармейцев. Он особое внимание уделял младшим командирам, часто бывая в ротах, интересовался досугом бойцов, их бытом, присутствовал на политзанятиях.

Вместо пустых развлекательных фильмов с участием Дугласа Фербенкса и Гарольда Ллойда, в частях появились новые советские фильмы, библиотеки пополнились томами классиков, лучшими произведениями современных писателей.

Берзин неустанно контролировал работу младших политработников, оказывал им помощь по конкретным вопросам.

Как-то Блюхер сказал ему:

– Вижу, нарком не зря хвалил тебя в приказе.

– Разве хвалил? – удивился Ян Карлович.

– Вот возьми, почитай. Надеюсь, тебе не безынтересно мнение наркома о твоей особе?

Берзин взял текст приказа и быстро пробежал его глазами. «Преданный большевик-ленинец, на редкость скромный, глубоко уважаемый и любимый и своими подчиненными и всеми, кто с ним соприкасался по работе, тов. Берзин все свое время, все свои силы и весь свой богатый революционный опыт отдавал труднейшему и ответственнейшему делу, ему порученному. За долголетнюю упорную работу, давшую очень много ценного делу укрепления Рабоче-Крестьянской Красной Армии и обороны Советского Союза, объявляю тов. Берзину Яну Карловичу благодарность, уверен, что и в будущей своей работе тов. Берзин вполне оправдает свой заслуженный авторитет одного из лучших людей Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

В конце ноября 1935 года Блюхеру одному из первых присвоили высшее воинское звание – Маршала Советского Союза.

Но Берзину недолго пришлось быть заместителем маршала: летом 1936 года его отозвали в Москву. Отозвали срочно.

– В Испанию поедете? – без всяких предисловий спросил его Ворошилов.

– Поеду, – твердо ответил Берзин.

Уж кто-кто, а он-то понимал, чем грозят миру испанские события, – фашизмом в Европе и второй мировой войной.

– Ваш ответ мне нравится, – улыбнулся маршал. – Социалист Ларго Кабальеро, который сейчас возглавляет испанское правительство, согласился включить в состав парламента коммунистов. Правительство обратилось к нашей стране с просьбой прислать республике военных советников. Вы проявили незаурядные организаторские способности в Дальневосточной армии, поэтому решили послать в Испанию вас. Нужно помочь республике сформировать регулярную армию.

Берзин внимательно следил за событиями в Испании. С тех пор, как в апреле 1931 года в стране была провозглашена республика, кто только не возглавлял испанское правительство! Перекрашенные в республиканцев монархисты, политические авантюристы, умеренные буржуазные республиканцы, социалисты… И только коммунистов не допускали в парламент. Премьер-министры менялись с калейдоскопической быстротой. И когда фашистские мятежники начали с юга наступление на Мадрид, возникла необходимость единого фронта борьбы. На пост премьер-министра Народный фронт выдвинул главу социалистической партии Ларго Кабальеро, так как эта партия имела наибольшее влияние в народе.

Дома восприняли известие по-разному: жена коротко спросила, устраивает ли его новое назначение? Получив утвердительный ответ, она со стоическим спокойствием стала собирать его в дальнюю дорогу. И только глаза выдавали ее внутреннюю тревогу. Он был благодарен ей за сдержанность и немногословие – качества, которые он ценил в ней всегда.

Андрей искренне позавидовал отцу – Испания! Вот это здорово! В газетах сейчас только и пишут об Испании. «Но пасаран!» Он смотрел на отца с восторгом и уважением, как на героя. Четырнадцать лет – самый романтический возраст…

– На этот раз я уж точно привезу тебе настоящий пистолет! – пошутил Берзин и тихо, почти на ухо, прибавил: – Только ты будь умницей, береги маму, хорошо учись, ладно?

– Будь спокоен, – ломающимся, петушиным голосом ответил сын.

Он проводил отца на Курский вокзал, откуда поезд должен был увезти Берзина в Севастополь. Долго махал рукой вслед уходящему поезду. «Едва свиделись, и снова разлука», – расстроенно думал Берзин, далеко высунувшись в окно и ответно махая рукой. «Ничего, мой мальчик, ты у меня настоящий мужчина, и я могу на тебя положиться».

Как человек, разбирающийся во всех тонкостях международной политики, он понимал всю ответственность возложенной на него миссии. Первый советский военный советник Испанской республики! Он был горд таким доверием своего правительства и в то же время испытывал тревожное волнение. Что ожидает его в неведомой Испании и как справится он с таким ответственным заданием?

В порту Картахены Берзина встретил представитель советского посольства. После долгой изнурительной качки на пароходе земля уходила из-под ног, на голову обрушилось беспощадное южное солнце.

Короткая передышка, и с утренним поездом в Мадрид!

Не отрываясь от окна, Берзин всматривался в приплывающий пейзаж. Вот она какая, Испания! Похожа на южный Крым. Сухая земля, ярко-красные маки по обочинам дороги, лохматые кусты тамариска, высокие тонкие стволы агав, поднимающиеся из мясистых, колючих листьев. На горизонте розовеют горы. Все четко высвечено горячим солнцем, небо голубое, без единого облачка. Серебрятся на ветру листья приземистых маслин. На память пришли стихи Лорки:

 
Испания.
В матовом небе
Светло и пустынно.
Усталые реки,
Сухая и звонкая глина.
 

Поля раскроены на мелкие аккуратные клочки. У каждого такого клочка свой хозяин. Редко разбросаны крестьянские усадьбы, похожие на маленькие крепости. Каждый дом обнесен высокой каменной стеной. Внутри – дворик с обязательной пальмой и садиком. Сидит в этой маленькой крепости хозяин с семьей, отторгнутый от всего мира, отстреливается от бандитов. В его доме-крепости есть все необходимое для жизни, и он редко прибегает к общению с другими людьми. Единственный интерес – клочок земли, который он яростно защищает от всяких посягательств. «Вот он откуда, анархизм-то, – думал про себя Берзин. – Мелкие хозяйчики, разобщенность. Поди внуши такому идеи солидарности».

Помещичьи усадьбы-гасиенды имели веселый, привлекательный вид. Их окружали пышные сады, оливковые рощи, которые иногда тянулись на многие километры. Словно миражи возникали на пригорках ослепительно белые поселки – пуэбло – с небольшими островерхими церквушками.

– Обратите внимание на стада бычков, – сказал сопровождающий Берзина консульский работник. – Их выращивают здесь для корриды. Это специальные хозяйства. Как ни странно – молочных коров в Испании мало, и у населения плохо с молочными продуктами.

– А почему так много необработанной земли? – поинтересовался Берзин. Он давно приметил огромные пустующие пространства, заросшие жесткой травой.

– Это помещичьи земли, – пояснил сопровождающий. – Помещики уехали куда-нибудь в города или другие страны, а земля осталась. А так как она является их собственностью, никто не имеет права к ней прикасаться. Здесь капиталистический мир, где собственность охраняется законом. Земля пустует, а крестьяне вынуждены голодать, наниматься в батраки.

Поезд медленно тащился от станции к станции. На перронах обычная станционная сутолока, куда-то бегут, что-то выкрикивают.

В Мадриде на привокзальной площади уже ждала посольская машина. Вежливый сотрудник советского посольства передал Берзину извинение посла, который не мог встретить его лично, и приказал шоферу ехать на улицу Короля Альфонса XI в английский отель «Гейлорд».

В отеле ему отвели шикарные апартаменты. Нарядная гостиная со старинной мебелью, роскошная спальня, ванная комната. Ну что же! Вполне приличное жилье для главного советника республики! Он с улыбкой вспомнил свою скромную комнату в Хабаровске, офицерские «копай-городки», заливаемые во время дождя водой.

Как ни устал Берзин с дороги, как ни манила его постель с белоснежным бельем, он все же решил посмотреть город. Гостиница находилась в самом центре на тихой, спокойной улочке рядом с огромным городским парком Ретеро. По ней можно было выйти на площадь Пуэрто-дель-Соль с фонтаном, увенчанным бронзовой скульптурой Сивиллы, едущей в коляске на львах, и на шумную, фешенебельную улицу Алькала. Тут же рядом был музей Прадо, старинный монастырь святого Иеронима, огромное здание кортесов – испанского парламента – с массивными белыми колоннами. Завтра ему предстоит побывать в этом здании, где заседает правительство.

Он любовался многолюдной Алькала, ее пышными дворцами, старинными зданиями, фонтанами, уникальными памятниками скульптуры и изумлялся красоте города, четкости его планировки. Чувствовалось, что это город древней культуры, неповторимо своеобразной. Город жил так, как будто не было войны, и это очень удивляло Берзина. Кафе были переполнены, бойко торговали магазины, огромное круглое здание цирка «Плато де торос», где проходила коррида, осаждали толпы народа. А ведь всего две недели тому назад в городе происходили жестокие бои с мятежниками, которые рассчитывали на молниеносную победу. Но народ дружно вышел на защиту своей столицы. Вместе с отрядами милиции рабочие дружины выбросили мятежников с высот Гвадаррамы. Это были успехи, нашумевшие на весь мир. А на юге бушует война. Фашисты расстреливают мирное население. Под Гранадой расстрелян Гарсиа Лорка. Он приехал на лето к родителям в деревушку Фуенто Вакерос, близ Гранады. Когда Гранаду захватили фашисты, Лорка решил спрятаться в доме брата своего школьного товарища Росалеса. Он знал, что фашисты не пощадят его, свободолюбивого поэта, ненавидящего всякий деспотизм, воспевающего любовь к людям и ненависть к поработителям. По-видимому, его предали. Он был арестован и в кандалах отправлен в городок Иснар, где его допрашивал губернатор. В ту же ночь Лорку расстреляли в овраге. Ему было всего тридцать восемь лет.

 
Ветром крик повторился.
Эхо – тень кипариса.
(Оставьте меня в этом поле
плакать.)
 
 
Рухнуло все, и хлынули волны
безмолвья.
(Оставьте меня в этом поле плакать.)
 

Лорку называли душой Испании, ее ароматом. Берзин знал и любил его стихи.

Мадридцы беспечно упиваются своей победой. Но Берзин знал, что опасность не миновала. Германия и Италия тайно вооружают мятежников.

Ларго Кабальеро возглавлял не только правительство, но и военное министерство. Навстречу Берзину поднялся господин с холеным аристократическим лицом и любопытно-внимательным взглядом. Берзин по привычке мысленно делал быстрые выводы. Самоуверен. С повадками диктатора. Сквозь любопытство проглядывает снисходительное высокомерие – а ну, мол, что за птица этот «красный» советник? После краткого официального приветствия премьер-министр неестественно громко и безапелляционно заявил, что республика многого ждет от советского военного советника.

Берзин попытался выяснить, есть ли у правительства какая-нибудь определенная программа борьбы с фалангистами. Но получил довольно туманный ответ: мол, правительство будет вести борьбу до тех пор, пока в его руках останется хотя бы пядь земли. Ответ не удовлетворил Берзина. Он почувствовал внутреннее раздражение и разочарование – вместо серьезного разговора напыщенные фразы!

Зато он как-то сразу сошелся с начальником генерального штаба подполковником Висенте Рохо. Крепко скроенный, с умным «профессорским» лицом, он просто и дружелюбно воспринял знакомство с Берзиным. Берзин владел немецким, Рохо – тоже, и они сразу же разговорились о положении на фронтах. Рохо действительно оказался профессором Военной академии в Толедо, читал историю военного искусства. До войны служил в ударной бригаде в Марокко. С началом мятежа тут же перешел на сторону республиканцев. Его рабочий кабинет был обставлен с предельной простотой: большой стол с набором телефонных аппаратов, два кресла, обитых коричневой кожей. На стене рельефная карта Мадрида.

С первых же дней Берзин убедился в том, что никакой армии пока не существует и надо начинать все, как говорится, с нуля. С чего же начинать? Как из этих стихийных отрядов, состоявших из самых разных по своим политическим взглядам и убеждениям людей, организовать крепкую, боеспособную армию?

Он собрал в памяти весь известный ему опыт гражданской войны. Партизанские отряды Блюхера, политические комиссары у Чапаева… Да и сам он был у Блюхера на Дальнем Востоке заместителем. «Нужно начать именно с этого – ввести в отрядах институт политических комиссаров, которые будут правильно ориентировать людей в данной обстановке, приучать их к строгой дисциплине».

Берзин доложил о своем плане подполковнику Рохо. Тот одобрил такое начинание, но сказал, что это предложение должен утвердить Кабальеро.

Шли дни, а военный министр не говорил ни «да», ни «нет». Рохо пожимал плечами: мол, Кабальеро окружил себя офицерами и генералами бывшей королевской армии, которые явно мешают созданию армии народной. Сам военный министр очень самолюбив и ревниво относится ко всяким предложениям.

Рохо явно осуждал Кабальеро. Офицер старой армии, он был за республику и охотно сотрудничал с коммунистами. Но ему, военному теоретику, не хватало практического опыта.

Что мог сделать в таких условиях Берзин? Положение советника было очень щекотливым, он не имел права настаивать. Он мог лишь очень деликатно советовать.

В Испанию из всех стран Европы прибывали добровольцы. Им было разрешено собираться в старинном городке Альбасэте неподалеку от Валенсии. Они рвались в бой, но Кабальеро не разрешал им создавать бригады и участвовать в событиях, считая, что все они коммунисты и это даст повод Франко открыто использовать помощь Германии и Италии.

Берзин побывал в отрядах так называемой народной армии и поразился полной неразберихе. Отряды были организованы по принципу партийной и профсоюзной принадлежности. Отряды коммунистов, республиканцев, анархистов. Каждый отряд подчинялся лишь приказам своего командира. Только пятый полк, которым командовал коммунист Энрике Листер, был образцом организованности и дисциплины. Сюда принимали всех, кто хотел сражаться с фашистами. Молодой, плечистый, с черными атласными бровями и живым, лукавым взглядом прищуренных глаз, Энрике пользовался всеобщей любовью и уважением. Очень доступный, любящий шутку и в то же время умеющий быть официальным, он совмещал в себе и командира, и политического комиссара. Энрике хорошо говорил по-русски. В одну из рекогносцировочных поездок он кратко рассказал Берзину о себе.

Сын каменотеса и сам каменотес. Изъездил полсвета в поисках работы. Участвовал в астурийском восстании в 1934 году. А перед этим отсидел четыре года в тюрьме за революционную деятельность. После расстрела астурийского восстания рабочих убежал от жандармов в Советский Союз. Был проходчиком на строительстве московского метро. В клубе Осовиахима обучался военному делу. «Счастливое было время!» – закончил он со вздохом.

Они ездили тогда в Толедо. Разведчики его полка донесли, что фашисты окопались по реке Тахо со стороны Португалии, вероятно, метят захватить Толедо и оттуда двинуть на Мадрид. От Толедо до Мадрида всего 70 километров по ровной местности.

Их машина, словно стрела, со свистом мчалась по асфальтированному шоссе. Дорога делила надвое широкую, плоскую долину с редкими поселками. На западе лиловели Толедские горы и хребты Сьерры-де-Гредос.

– Обратите внимание на местность – зацепиться не за что. Если фашисты прорвутся к Толедо, им рукой подать до Мадрида, – говорил Энрике Берзину, и в его голосе была неподдельная тревога.

– Почему мадридцы так беспечно относятся к событиям? – поинтересовался Берзин.

– Наверное, потому, что испанцы по-настоящему никогда не воевали, если не считать народной войны 1808 года против Наполеона. Народ собирался в стихийные дружины и с остатками разбитой королевской армии гнал врага. Это народное движение получило название «герильи». Анархисты и сейчас ратуют за такие вольные дружины, а регулярная армия, мол, буржуазный пережиток. Дисциплина ограничивает мужество и чувства революционера.

Листер помолчал, потом задумчиво продолжал:

– В правительстве много предательства, а наша интеллигенция слишком тугодумна. Она любит все обсуждать, упиваясь собственным красноречием, но совершенно неспособна возглавить серьезную борьбу в решительные моменты истории.

Толедо был вознесен над долиной, как на пьедестал, на крутой каменистый холм. По древнему каменному виадуку, построенному еще римлянами, переехали реку Тахо, глубоко зажатую в узком ущелье, и через массивные ворота, оставшиеся от арабских завоевателей, въехали в город.

Берзин почувствовал себя так, будто машина времени забросила его в глубокое средневековье. Узкие улочки, выстеленные звонкой, отполированной до блеска, синеватой брусчаткой, низкие каменные дома в арабском стиле, крошечные площади, на которых рядом с машинами мирно дремали пузатенькие ослики…

Одна к одной тесно лепились лавочки, создавая длинные торговые ряды. В них продавалось одно и то же: замысловатая керамика, инкрустированные золотом женские украшения из толедской стали, серебро, шпаги, пистолеты, изделия из кожи.

Город был похож на единый каменный монолит с прорубленными в нем ходами-улочками. Над всем главенствовал древний кафедральный собор XV века.

Почти на въезде в город одиноко возвышался старинный дворец-крепость Алькасар, в котором с 1882 года размещалась военная академия. Дворец был сильно разрушен артиллерией.

В первые же дни мятежа слушатели военной академии примкнули к фалангистам и подняли восстание. Но подоспевшие из Мадрида отряды милиции и рабочие дружины вместе с толедцами осадили крепость, где в подземных убежищах укрывались около двух тысяч мятежников и их семьи. Город взяли, но крепость не сдавалась. Перебежчики сообщили, что в крепости умирали от жажды и голода, гниющие трупы отравляли воздух, но фашисты не позволяли никому сдаваться, угрожая расстрелом.

Зашли в сводный штаб формирований, разместившийся в одной из гостиниц города. Все радостно приветствовали командира прославленного пятого полка Листера. Берзин был представлен как советник. К посланцам СССР могло быть разное отношение: отряды состояли из людей различных убеждений, здесь, в Толедо, главенствовали анархисты. Их представителем был знаменитый Дурутти.

Жалобы были одни: мало оружия. Не хватает винтовок, не говоря уже о пулеметах и артиллерии. Жаловались на анархистов, которые совершенно не признают дисциплины, уходят с постов, когда им вздумается, и вообще требуют восьмичасового рабочего дня. Это звучало так нелепо, что Берзин даже растерялся.

– Вот так и воюем, – горько усмехнулся Листер.

За штабным столом долго изучали карту. Пришли к общему выводу: если поставить крепкий заслон у входа в долину реки Тахо, фашисты не пройдут. Вход с обеих сторон окаймляли горные хребты: Толедо и Сьерра-де-Гредос. Берзин видел, что закрыть этот вход можно было даже малыми силами.

– Конечно, здесь нужна хорошая организация, единое командование и твердая дисциплина, – говорил потом Берзин Листеру. – Вот когда нужны политические комиссары!

– А мы не будем ждать разрешения министра, а начнем действовать по своему усмотрению, – лукаво подмигнул Энрике и признался: – В моем полку давно уж действуют такие комиссары, все коммунисты. Хосе Диас помог мне подобрать людей.

Хосе Диас… Берзин еще не встречался с ним. Как главный военный советник правительства Кабальеро он пока воздерживался от встречи с генеральным секретарем ЦК КПИ.

– Он очень болен, – сообщил Энрике. – В тюрьмах нажил язву желудка. Ему бы серьезно лечиться, а он работает из последних сил. Только благодаря его энергии и был создан пятый полк. Он сделал все возможное, чтобы сплотить воедино представителей различных рабочих партий. Долорес – его верный помощник. Она тоже из рабочей семьи. Отец ее горняк из Астурии.

Они зашли в кафедральный собор. Листеру хотелось посмотреть, какие там разрушения.

– Мы стараемся щадить уникальные памятники культуры, – говорил он. – Но что поделаешь? Война есть война. Вон фашисты побили ценные витражи прямой наводкой. Четырнадцатый век! Таких уже не будет…

Собор был колоссальный. Мощные колонны поддерживали готические своды. Многочисленные часовни сияли позолотой.

В часовне Христа висели картины Эль Греко: огромное полотно «Поругание Христа» и портреты двенадцати апостолов. Выразительные лица, отмеченные духовными страданиями. Холодные сине-зеленые, лилово-розовые тона, тона Эль Греко. Только Христос одет в пурпурную тогу.

В часовне были картины знаменитых мастеров итальянского Возрождения, но после Эль Греко они почему-то не смотрелись.

– Нужно бы вывезти куда-нибудь в надежное место, – посоветовал Берзин. Было страшно за бесценные сокровища, которые могут разграбить или уничтожить фашисты.