Текст книги "Гадание на иероглифах"

Автор книги: Мария Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Иногда Анна наведывалась в порт и подолгу ждала пароход в надежде встретить Макса. На реке, у самого берега, качались на воде сампаны, в которых семьями ютилась китайская беднота. Пьяные американские матросы покупали у родителей несовершеннолетних девочек и с хохотом волокли их на свои корабли. Анна с ненавистью и омерзением провожала глазами этих здоровенных, краснорожих парней, в руках которых бились худенькие, плачущие подростки. Хотелось пристыдить их, закричать: «Что же вы делаете, негодяи?!»

У причалов и складов толпились сотни безработных китайцев. Иногда между ними возникали жестокие, кровавые побоища.

Он приехал совершенно неожиданно. Два коротких знакомых звонка заставили Анну задрожать от радости – так звонил только Макс! Не помнила, как распахнула дверь, даже не спросив кто. В дверях стоял Макс, ее Макс, целый и невредимый, улыбающийся во весь рот.

– Рискованно открываешь, а вдруг злой человек? – шутливо сказал он, роняя на пол чемодан и заключая Анну в крепкие объятия.

Минуту разглядывали друг друга. Он выглядел все таким же сильным и здоровым, но лицо его осунулось и вроде постарело. На висках пробилась легкая седина, а в уголках глаз появились тонкие лучики морщин.

– Соскучилась? – весело спрашивал он.

– Ох, Макс, не то слово… Я просто не жила без тебя…

– Я – тоже…

Анна в счастливом порыве ухитрялась делать все сразу: чистила и убирала вещи Макса в шкаф, искала ему свежее белье, готовила ванну. Мимоходом заглянула в зеркало, подмигнула себе, засмеялась.

– Анни, я приехал за тобой. Теперь мы будем жить в Кантоне, – несколько позже сообщил ей Макс.

– Да?! – удивилась Анна.

– Завтра уезжаем.

– Так скоро? – растерялась она.

– Дела. Сама понимаешь, для коммерсанта время – деньги.

– А как же с работой?

– Ты не ушла из госпиталя, как я тебя просил?

– Нет…

– Разве тебе мало было тех денег, что я присылал?

– Что ты, Макс! Они же все целы!

Анна открыла шкаф.

– Вот они, эти деньги, – показала Максу солидную пачку.

– Майн готт! – воскликнул он. – Зачем же ты их копила? Истратила бы на покупки, тебе давно пора купить себе что-нибудь новенькое. Ты очень скупишься для себя…

– Я подумала… Да мне ничего и не надо, все есть…

– Ты подумала, что если я, паче чаяния, не вернусь, деньги пригодятся на черный день. Так-то ты веришь своему лучшему другу?

– В жизни всякое бывает, Макс, – сказала Анна трезвым голосом.

– Ах ты, мой бедный философ, – улыбнулся он, – нет уж, теперь ты от меня никуда не денешься, я тебя не отпущу…

– До завтра я не успею взять расчет, – сказала Анна жалобно.

– Так и быть – поедем послезавтра, но не позже!

– Мы больше не вернемся в Шанхай? – спросила она.

– Возможно, вернемся, дела покажут.

– А как же квартира? Жаль оставить – так трудно найти, а мы с тобой славно устроились.

– Насчет квартиры не волнуйся, найдем, если понадобится. В Кантоне мы будем жить в огромном, шикарном доме. Скучно тебе не будет, в доме живет еще мой помощник с женой. Очень милая пара. Между прочим, русские.

– Из эмигрантов?

– Да, он белогвардейский офицер, бежал от большевиков в восемнадцатом году. Сильно бедствовал. Ходил по ресторанам, играл на мандолине и пел песни, этим и зарабатывал на жизнь. У него еще старуха мать и сын, они живут здесь, в Шанхае.

– Игрой и пением зарабатывал? Я знавала одного такого, тоже бывший офицер.

– Хороший человек, между прочим, – продолжал рассказывать Макс, – только очень больной. Много лет был офеней – торговал вразнос мелким товаром. Исколесил всю Маньчжурию, Северный и Южный Китай, хорошо знает жизнь страны, говорит по-французски, по-английски, по-китайски и даже по-японски. Представляешь себе? Целыми днями бродил со своим коробом в любую погоду, сильно простудился, заболел. Теперь – чахотка. Мечтает вернуться в Россию, но трусит, боится большевиков. Он хороший помощник, очень честный.

На следующий день Анна взяла расчет. Без сожаления покинула госпиталь, – прощайте ночные горшки, судна, клизмы, страдальческие лица больных, пусть кто-нибудь другой просиживает здесь бессонные ночи. Она достаточно повидала в этих стенах чужих страданий, слез, смертей. Пожалуй, с нее действительно довольно.

Рассчитались и с мадам Буклай. Венгерка лицемерно жалела, что «теряет таких порядочных, уважаемых жильцов».

Путь в Кантон лежал через Гонконг.

– В молодости каждый моряк мечтает увидеть Гонконг, мечтал и я, – рассказывал Макс. – Бывалые моряки восторженно расписывали тамошнюю жизнь, всякие увеселительные места, портовых экзотических красавиц, встречи с моряками всего мира. Я ведь плавал по строго ограниченному маршруту: Гамбург – порты Балтийского моря. Серые, холодные краски, будничная деловая обстановка. А там – океан, пальмы… Одним словом, мечта…

Сказочный остров действительно превзошел все мои ожидания. Ты сама увидишь, только вот насчет веселой жизни… В порту беспрестанные столкновения китайских грузчиков с английскими войсками и полицией, пьяная матросня, проститутки, все та же беднота, живущая в сампанах…

Что такое Гонконг? Английская колония, военно-морская база Британской империи, ворота Англии в Китай. А веселые гонконгские моряки устроили тут в двадцать втором году такую стачку вместе с грузчиками, что и у нас в Европе всех матросов подняли на ноги.

– Ты говоришь словно красный! – изумлялась Анна.

– Да? – спохватывался он. Но ему хотелось рассказать Анне все, что он знал о Гонконге.

– Раньше это был китайский остров Сянган. В девятнадцатом веке в Китай начали проникать иностранцы, главным образом англичане. Они стали ввозить в страну опиум. Китайское правительство распорядилось уничтожить запас опиума английских купцов. Это послужило поводом к войне между китайцами и англичанами, англичане победили и заставили китайцев подписать всякие кабальные договора. Остров Сянган они сделали своей колонией и военно-морской базой, назвали его Гонг-Конг. Позже прихватили еще полуостров Коулун, который отделяется от Гонконга проливом, да полосу материка километров тридцать. В Коулуне нас будут трясти английские таможенники.

Пароход качался на могучих прозрачно-синих волнах беспредельного океана. Было жутко смотреть в эту волнующуюся беспредельность, то неправдоподобно синюю, то изумрудно-зеленую.

– Для Балтийского моря такие волны уже шторм, а для батюшки Тихого океана всего-навсего жалкая рябь! – восхищался Макс.

Когда-то Анна совершила длинное путешествие по Северному морю в Финляндию в обществе другого человека.

Тогда была война, но до нее, семнадцатилетней женщины, как-то не доходила мысль об опасности этого путешествия. Она чувствовала себя счастливой, радовалась тому, что вырвалась от Поповых, что у нее такой солидный муж, ученый человек. Каким нелепым и смешным казалось ей сейчас ее прежнее понятие о счастье.

В сущности, ее никто никогда не любил, всю жизнь окружали постылые люди. Если бы не Макс, она, пожалуй, утратила бы веру в людей.

На подходе к Гонконгу пароход медленно лавировал среди рифов и скал.

– Вот и Гонконг!

Макс указал Анне на огромную скалу-остров. У подножия красных холмов, на выбитых в скале террасах раскинулись белые дома и утопающие в зелени виллы города Виктории. Широкий пролив, отделяющий остров от пирса на материке, был усеян многочисленными судами – пароходами, джонками, иностранными крейсерами. К берегу беспрестанно приставали и отваливали маленькие катера, чисто выскобленные сампаны, совсем не похожие на шанхайские с их «рыбьими глазами».

Пароход остановился, спустили трап, и Анна с Максом сошли на набережную.

День склонялся к вечеру, но было невыносимо душно – здесь чувствовались тропики. Всюду сновали полуголые грузчики и рикши, женщины-кули перетаскивали на коромыслах и на грузовых платформах с колесами разные тяжести. Было шумно и очень людно. С важным видом расхаживали полицейские-индусы и английские военные.

До Кантона можно было ехать пароходом по реке Сицзян или на поезде, что было значительно быстрее.

Поезд на Кантон отправлялся прямо из порта поздно вечером. Из окна вагона виднелось море и огни пароходов. Поезд то и дело нырял в туннели, словно проваливался в преисподнюю, выскакивал и снова бежал по самому берегу моря. Иногда он так изгибался, что Анна видела весь состав, сверкающий огнями окон.

– Мы будем жить на территории английской концессии Шамянь, – сообщил ей Макс. – Это небольшой островок на реке Чжуцзян в самом центре города. Там находятся все консульства, иностранные фирмы, шикарные магазины, так что тебе будет где истратить сбереженные деньги! В общем, район аристократический. Дом очень большой, сама увидишь. Мы сняли его у одной богатой индийской фирмы.

Квартира была подавляюще шикарная. Холл, картины, камин… Анна робко ходила по комнатам, боясь присесть на нарядную мягкую мебель. Осторожно справилась:

– Наверно, очень дорогая квартира?

– Сто семьдесят пять долларов в месяц…

– Сто семьдесят пять долларов! – ахнула Анна.

– Эту нашли с большим трудом, – сказал Макс. – На второй половине дома живут Мишины, так что полная изоляция!

На другой день Макс познакомил ее с Мишиными. Анна глазам своим не поверила, когда в Мишине узнала человека с улочки рю Чу Пао Сан. Это он играл на гитаре и пел романсы! Господи, как же он сделался помощником Макса?

Несколько дней Зина, жена Мишина, знакомила Анну с городом. В отличие от колониального Шанхая, где на каждом шагу маячили английские вывески магазинов, Кантон был чисто китайским торговым городом. Вдоль набережной тянулась главная улица, шумная, оживленная, переполненная народом. Днем и ночью здесь шла бойкая торговля всевозможными товарами, которые лоточники разносили на коромыслах в легких бамбуковых корзинах. В ярко освещенных магазинах всегда толпился народ. Грубо накрашенные проститутки, еле прикрытые цветными тряпками, густо фланировали по набережной. На реке, так же, как и в Шанхае, жили в лодках целые семьи бедноты – речные кули.

Зато на острове Шамянь жизнь протекала тихо и спокойно. Здесь была Европа в миниатюре, представленная главным образом англичанами. Остров Шамянь всей своей обстановкой жизни символизировал господство Англии в Южном Китае.

Через несколько дней Макс с озабоченным видом сказал Анне, что ему очень нужно поговорить с ней. Анна удивилась и встревожилась.

– Что-нибудь случилось, Макс? – испуганно спросила она.

– Нет, нет, успокойся. Просто я должен кое-что рассказать тебе.

Он усадил ее на диван, сам устроился напротив в глубоком кресле.

– Видишь ли, Анни, – начал Макс напряженным голосом, – я работаю нелегально для СССР. В Китай прибыл по особому заданию.

Анна словно онемела от изумления и только смотрела на него широко открытыми глазами. Ее Макс красный! Невероятно…

– А тот, с которым ты познакомил меня в ресторане? – наконец хрипло произнесла она.

– Он – тоже. Рихард со дня на день должен приехать в Кантон.

– Значит, ты тоже хочешь счастья для всех людей? – проговорила она с насмешливой отчужденностью.

– Да, Анни. И прежде всего я не хочу новой мировой войны. Для того я и мои товарищи приехали сюда.

– Только этого мне не хватало! – сказала она разочарованно.

– Пойми, я не мог признаться тебе сразу, не имел права…

– Ну да, ты изучал меня, словно подопытную крысу. Теперь я понимаю, почему ты женился на мне, – из-за квартиры! Тебе нужен был чердак для нелегальной работы. – Анна чувствовала себя глубоко несчастной – опять обман…

– Ты не права, Анни. Я бесконечно счастлив, что встретил тебя. Мне показалось, что я нашел именно то, чего до сих пор искал, – верную подругу жизни, готовую разделить со мной нашу общую судьбу… Если я ошибся – прости…

– Не знаю, Макс, – в растерянности пролепетала Анна. Господи боже мой, только бы он действительно любил ее… – И ты был в СССР? – уже с любопытством спросила она, внимательно разглядывая его, будто впервые видя.

– Не только был, но и жил там некоторое время.

– Расскажи мне все по порядку, Макс, – попросила она.

– Война всему причиной. Началось еще там, на фронте. После одной жестокой атаки, когда почти весь наш батальон полег за какую-то высоту, я вдруг задумался: за что мы воюем? Ради чего месяцами гнием в мокрых земляных пещерах? Отец писал о повальном голоде там, в тылу, о болезнях, которые косят ослабевших людей, о том, что сутками простаивает за скудными продуктами, а я воюю за какие-то колонии для богачей, за рынки сбыта, чтобы всякие Круппы еще больше разбогатели, за чужие земли для помещиков. И я сделал открытие для себя: нас просто надули! Купили высокими словами: «нация», «отечество», «Германия превыше всего»!

И когда в России произошла революция, мне стало ясно, за какое отечество нужно драться: за свое, трудовое, а не за кайзеровское и крупповское. Но не только я один оказался таким догадливым. Возмущение бессмысленной бойней уже охватило всю армию. Дисциплина полетела к черту. Солдаты разоружали офицеров, срывали с них погоны. В городах бастовали рабочие. А в ноябре восемнадцатого года разразилась революция. Мы еще воевали, когда до нас дошла весть о победе рабочих, о том, что кайзер удрал за границу. Солдаты ликовали: конец войне! Вся власть рабочим и солдатским Советам! Но оказалось, ликовать было рано, – нашлись влиятельные предатели, которые передали власть буржуазии, восстание берлинских рабочих было подавлено. Коммунистическая партия только еще организовывалась и не смогла возглавить революцию.

Мы были разбиты Антантой. Война завершилась, я наконец вернулся домой. Отец совсем разорился, обветшал, впал в уныние. Да и как было не впасть – в стране черт знает что творилось: голод, безработица, бесконечные забастовки, полная неразбериха во всем. Никто не знал, что делать. Вся молодежь в нашем округе полегла на войне, а кто и вернулся, так калекой. Пришлось мне стать во главе семьи. Пошел опять к кузнецу, – возьми, мол, в помощники. Взял, хотя сам кое-как перебивался. «Перекуем мечи на плуги?» – пошутил я. «Да нет, говорит, пока еще рано. Тебе, говорит, Макс, нужно в город подаваться, чего тут сидеть? Ты молодой, сильный. Найдешь там себе хороших друзей, которые научат тебя, где приложить свои силы». И я уехал в Гамбург.

Мне посчастливилось устроиться механиком на торговое судно. Я вступил в Союз германских моряков, участвовал в забастовках механиков. Отсидел за это три месяца в тюрьме, а потом опять за свое… Предатели уговаривали: «Хотите американского сала, тушенки, папирос – кончайте с беспорядками». Но мы не продавались! Нам нужна была вся наша Германия. Наша! – понимаешь, Анни?

Макс перевел дух, жадно затянулся сигаретой и продолжал, то расхаживая по комнате, то садясь в кресло напротив Анны.

– Ты спрашиваешь, как я попал в Советский Союз? Конечно, не без помощи своих друзей. Меня взяли механиком на шхуну, которую нужно было перегнать в Мурманский порт. Эту шхуну Советский Союз купил у Германии для своего промыслового флота. Представляешь, Анни, мою радость, мое волнение, когда я узнал, что еду «туда», увижу все собственными глазами…

Советские моряки встретили нас как друзей. По нашей просьбе показали нам порт, подробно рассказали об условиях труда. Нас поразила величина порта и хорошая оснащенность. На рейде стояло много судов с разными грузами. А как они гордились своим портом, своими успехами! Все ведь было разрушено войной. Четыре года войны да три года внутренней междоусобицы, интервенция. Рассказывали, какие трудности пришлось переживать. Голод, нехватка всего. А теперь, мол, прочно стоим на ногах! Пригласили нас в клуб моряков. Музыка, танцы, веселье… Люди хорошо одеты, шутят, смеются. Совсем другая, чем у нас, атмосфера, атмосфера свободы. А главное – всеобщий энтузиазм: на себя работают, на свое государство! Очень меня вдохновила эта поездка, словно глотнул свежего воздуха в ясный морозный день. Я понял тогда, что только такая система может восстановить Германию, обеспечить мир. Через год у меня появилась возможность поехать в Москву. Это соответствовало моему давнему желанию. В Москве поступил на курсы радистов. А когда на КВЖД возник инцидент, я согласился стать советским военным разведчиком и поехал в Китай.

Анна сидела, опустив голову на руки, и молча слушала. Она вдруг с ясной определенностью поняла, что перед ней человек трудной судьбы и жизнь с ним будет нелегкой.

– Как все это неожиданно, Макс! – задумчиво сказала она, поднимая на него глаза. – Не ошибся ли ты, выбрав именно меня в свои подруги?

– Думаю, что нет, Анни! – горячо возразил он. – Я верю в тебя, верю в то, что ты можешь стать моим истинным другом на всю жизнь.

– Спасибо, Макс. Я тоже верю в тебя, верю, что ты не поведешь меня по плохому пути. Я всегда с тобой…

– Спасибо, Анни. С тобой я чувствую себя вдвое сильней…

Он ушел. Анна подошла к окну, раздвинула занавески. Над крышами домов чуть-чуть оранжевел закат. Под окнами шелестели листья платанов. Она чувствовала себя безумно усталой. Ее жизнь… Какая она запутанная! Все эти годы она словно блуждала в тумане. Только сейчас вдруг осознала оторванность и бедность своей человеческой судьбы. Но теперь у нее есть Макс, и она пойдет за ним до конца…

Ночью долго не могла уснуть. Лежа неподвижно с закрытыми глазами, обдумывала все рассказанное Максом. Как-то сразу, совершенно неожиданно вспомнились Поповы, их жестокость по отношению к ней, бедному приемышу, вспомнила компанию «бывших» у Дашковых и то, как они жалели о своей прошлой жизни, вспомнила желчного, злобного генерала Черновского, с его ненавистью к большевикам, к Советской России, и насмешливо-презрительные слова Полянской насчет какого-то сапожника, который стал «первым человеком». Мучительный жизненный опыт давно подсказывал ей, что в мире не все справедливо. Но она считала, что, очевидно, так уж устроена жизнь и с этим ничего не поделаешь. А Макс вдруг распахнул перед ней двери в какой-то сказочный мир справедливости. И этим миром оказалась ее родина, ее страна. А такие, как Макс, Рихард, оберегали этот мир от войны, от врагов. А они ведь иностранцы, так неужели она, русская, останется в стороне?

Когда-то в поисках истины и справедливости она пришла в христианскую секту евангелистов. По их вероучению человека спасает только бог. Всякие жизненные переживания, как и сам человек, имеют временный, преходящий характер, а потому нужно переносить все страдания безропотно и покорно. Но вся ее жизнь опровергла это вероучение.

В Кантон приехал Рихард, но к Клаузенам не зашел, Анна поняла – конспирация. Япония, пользуясь тем, что в Китае сложная политическая обстановка, стремилась расчленить Китай на отдельные автономные провинции и поставить во главе таких провинций подкупленных ею китайских генералов-марионеток. Англия намеренно не препятствовала Японии в военных приготовлениях.

– Хотят подсунуть СССР опасного соседа, а потом спровоцировать войну с Советским Союзом, – говорил Макс. – Провокация на КВЖД не удалась, так они делают ставку на японских милитаристов.

Кантон бурлил забастовками и демонстрациями. Улицы были наводнены полицией, которая не стеснялась в расправах. Слышались частая перестрелка, рокот мотоциклов и вой сирен. Здесь еще жила память о трагических событиях кантонской коммуны, когда восставших рабочих вешали на деревьях, сотнями расстреливали на улицах города. У Макса сохранились фотографии, на которых были видны повешенные.

Мишин очень страдал от влажной кантонской жары. Он таял на глазах, и его жена была в постоянной тревоге. Зина, как видно, не очень одобряла деятельность своего мужа, но он добросовестно помогал Максу и настойчиво овладевал радиоделом.

– Мишин красный? – спросила Анна у Макса.

– Патриот, так сказать. Верю, мол, в свою Россию, в свой русский народ. Одним словом, романтик со здравым смыслом… Хороший мужик.

И действительно, однажды в разговоре Мишин так высказался: «Только дураки думают, что Россия пропадет. Гадают, гадают, какова же ее будущность. Всюду печатают свои прогнозы, мечтают о возврате к старому… Нет, господа, народ, вкусивший свободы, обратно ее не отдаст. А Россия вечна».

Связь с Центром из Кантона была очень плохой, удавалось связаться лишь поздно ночью, и все же очень трудно было безошибочно передать радиограмму. Иногда приходилось передавать большую часть текста по два-три раза. В такие ночи не спала и Анна – она приносила в комнату холодные напитки, пиво, что-нибудь из еды.

А вскоре Макс получил приказ покинуть Кантон и вернуться в Шанхай…

Прежде всего нужно было незаметно провезти аппаратуру через английские таможни. Это больше всего волновало Макса.

– Может, ее легче уничтожить, а в Шанхае приобрести новую? – предложила Анна.

– Для того чтобы приобрести другую аппаратуру, потребуется масса времени, – наставительно заметил Макс.

– Почему? – удивилась Анна.

Макс терпеливо объяснил:

– Потому что я не могу сразу в одном магазине закупить все детали – это вызовет подозрение, значит, в Шанхае мне придется ходить по всем магазинам и покупать по одной детали. А Центр ждать не может.

– Поняла, – коротко сказала Анна.

– А не могла бы ты, Анни, провезти часть аппаратуры? – Макс испытующе поглядел на нее.

– Надо, так провезу… – просто ответила она.

– Надо, Анни, ох как надо… – обрадовался он. – В данном случае твоя помощь просто необходима.

Стали думать, куда спрятать детали аппаратуры. Макс и Мишин предлагали всякие сложные варианты.

– Нужно проще, – решительно сказала Анна. – Я повезу в двух ящиках посуду, туда и упакуем детали. Не будут же контролеры перекладывать все кастрюли и тарелки?

– Верно! – одобрил Мишин. – Женщины страшно изобретательный народ.

Так все и сделали. Анна ловко упаковала посуду, спрятав между тарелками и кастрюлями детали аппаратуры.

Первыми уехали Мишин с Зиной. Макс должен был на некоторое время задержаться в Кантоне, чтобы ликвидировать кое-какие дела и сдать дом. Он посадил Анну на английский пароход, отплывающий в Шанхай. По реке Жемчужной пароход спустился в порт Коулун, где была английская таможня.

Анна наблюдала за контролерами, которые проверяли багажи пассажиров. Они неумолимо продвигались к ее ящикам. Она ждала их и старалась овладеть собой. Сердце ее колотилось, руки стали влажными.

– Что в ящиках? – строгим, служебным голосом спросил долговязый, рыжий контролер, бегло взглянув на Анну.

– Посуда, – как можно безразличней ответила она и стала медленно перечислять по памяти, старательно выговаривая английские слова: – Плейтз, сосез, фраин-пенс…

– Придется открыть, – нетерпеливо перебил ее контролер. Он позвал матроса и велел ему принести инструменты. Тот со всех ног кинулся выполнять приказание.

«Спокойно!» – строго сказала себе Анна, подавляя волнение.

Ящики вскрыли. Наверху лежали тарелки, блюдца, чайные чашки. Контролер начал перебирать мелочи. Лицо Анны выразило озабоченность, мол, не побейте посуду. Контролер взглянул на ее озабоченное лицо, спросил:

– Скажите правду, что лежит в ящиках?

– Кроме посуды – ничего! – заверила Анна.

Контролер распорядился забить ящики. Поставил печать. Все! Пронесло…

Через лабиринт маленьких коридоров Анна пробралась на верхнюю палубу. Узкая полоса воды уже отделяла пароход от берега. По палубе прогуливалась богатая китайская публика, одетая по-европейски: элегантные мужчины, нарядные женщины, сильно накрашенные, причесанные по последней моде. С берега доносилась музыка, Гонконг провожал пароход песнями: «Типперэри» и «Rule, Britannia». Прощай, беспокойный, бурный Кантон! Прощай, Гонконг! На душе у Анны было легко и весело.

В Шанхае встретил Мишин и отвез на заранее приготовленную квартиру во французском секторе.

Через несколько дней приехал Макс. Он сказал Анне, чтобы она пока не распаковывала багаж, так как, возможно, им придется срочно ехать в Маньчжурию.

– Но там японцы! – испугалась Анна.

– Ну и что же? Немецкому коммерсанту это только на руку, – насмешливо ответил Макс. – У меня хороший контакт с немецкой фирмой «Мельхерс и К°» здесь, в Шанхае. Поеду как представитель от этой фирмы.

Макс явно устал. Полтора года напряженной работы в Кантоне в тяжелых климатических условиях не прошли даром. Он стал нервным, быстро утомлялся, иногда жаловался па сердце. Анна старалась помогать ему – закупала в магазинах нужные для работы мелочи, охраняла их с Мишиным, прогуливаясь возле дома, когда они вели радиопередачи. Ходила на связь с курьером. Она чувствовала себя нужной в большом ответственном деле, и сознание этого наполняло ее гордостью, делало жизнь богаче, целеустремленней.

– Как легко и удобно мне с тобой работать, Анни! – благодарно говорил Макс. – Ты незаменимый помощник и самый верный друг…

– Ну, ну! – смущалась польщенная Анна. – Что я такого делаю…

Среди своих знакомых в доме она рассказывала, что муж ее техник, очень способный человек, имеет связь с немецкой фирмой, хорошо зарабатывает на мотоциклетном деле. Они выглядели солидной немецкой четой и ни у кого не возбуждали подозрений.

Неожиданно к ним приехал Рихард. Анна сразу узнала его, хоть и видела всего однажды.

– Мне необходимо исчезнуть дня на три, – сказал он Максу. – Придется у вас пожить, не возражаете?

С Анной он как-то сразу нашел общий язык. Предложил ей говорить только по-русски, и она забавлялась его неправильным произношением.

– Читать читаю, а произношение подкачало, хотя наполовину русский, – признался он.

– То есть как русский?! – изумилась Анна. Макс никогда ничего не рассказывал ей о Рихарде, а она не расспрашивала.

– Моя мать, Нина Семеновна Кобелева, русская, а отец – немец. Родился я в России, в Азербайджане. Но когда мне исполнилось три года, родители уехали в Германию. Все же я от матери научился говорить по-русски. Отец мой был техник-нефтяник. Разбогател в Азербайджане. Его первая жена умерла там, в России, от холеры, и он женился на совсем простой девушке, дочери железнодорожного рабочего Нине Кобелевой.

Все это для Анны явилось чистейшим откровением. В чем-то их судьбы схожи: у нее отец русский, мать финка. Но Рихард по воспитанию все же немец, а она – чистейшая русская. Может быть, это и привлекало к ней Рихарда, делало его таким откровенным с ней. Он считал Россию своей родиной.

За те три дня, которые он у них скрывался, они очень подружились. Вспоминали первую встречу в ресторане, шутили, смеялись.

– Это были смотрины, Анни. Не могу, говорит, без нее, женюсь.

– Смотрины были что надо! – посмеивался Макс. – А ты завидовал мне, старый холостяк…

– Завидовал, честное слово, завидовал, прямо-таки черной завистью… – смеялся и Рихард. – Завидовал и в то же время радовался за тебя, Макс, мол, хоть один прибьется к тихой гавани, и нам будет где голову иногда приклонить…

Все три дня Рихард что-то писал, закрывшись в рабочей комнате Макса. А когда собрался уходить, попросил Анну выйти на улицу, посмотреть, не крутятся ли возле дома подозрительные типы или полицейские.

– Будьте осторожней, Анни. Берегите себя и Макса, – сказал он ей на прощание.

В начале сентября Макс получил приказ срочно выехать в Циндао. Он поручил Анне покончить со всеми делами в Шанхае, затем приехать к нему в Циндао, где предполагался для них трехнедельный отпуск.

На английском пароходе Анна добралась до Циндао. Город встретил их ароматом белых акаций, которыми было обсажено прекрасно вымощенное шоссе. Улицы утопали в зелени, повсюду росли высокие зонтичные сосны. Аккуратные дома в готическом стиле под ярко-красными черепичными крышами напоминали Максу Германию.

Макс снял комнату на вилле богатой немецкой четы. Комната Анне очень понравилась. Она была обставлена чисто по-немецки: все удобно, практично, солидно. Огромная кровать с горой подушек и перинами, мягкое кресло, дубовый столик, шкаф с зеркалом, резные стулья. В прогалины между деревьями мелькало море.

– Полный пансион! – похвастался Макс. – Утром кофе, молоко, масло.

Достали купальные вещи и сразу побежали на пляж.

Золотым потоком заливало солнце голубое море, белые скалы. Выбрали укромное местечко и с наслаждением бросились в прозрачную, зеленую воду. Хорошо качаться на тяжелой, густой волне, ни о чем не думать, не тревожиться. Впервые за много месяцев они наслаждались жизнью. Как все отдыхающие, посещали фешенебельное «Циндао-кафе», пляж Странд-бич, Яхт-клуб. До войны китайская провинция Шаньдун была немецкой колонией, и в Циндао осталось много немецких колонистов. Макс заходил в немецкие бары выпить настоящего немецкого пива и поболтать с барменом на родном диалекте. Анна понимала, что он тоскует о родине.

По ночам, сидя на веранде, любовались огромной, красной луной, висящей над морем. Древняя луна, ночное море, отливающее сталью, навевали чувство глубокого покоя. Не верилось, что впереди снова напряженная, полная опасности жизнь.

Но всему приходит конец, настал конец и их чудесному отпуску.

Япония оккупировала Маньчжурию, за двенадцать часов заняла все главные города: Мукден, Харбин, Чанчунь, Цицикар…

Макс получил указание поехать в Харбин, выяснить обстановку и наладить в новых условиях радиосвязь с Центром. Анна последовала за ним.

Харбин напоминал Новониколаевск: русские православные церкви, деревянные дома, русские вывески магазинов, русские названия улиц и в толпе русский говор. Анне стало даже не по себе – вот сейчас выйдет из магазина ее названый отец Георгий Аркадьевич Попов и строго скажет: «Явилась, пропащая душа! Уж я тебя…» И действительно, из магазина под вывеской «Чурин. Меха, меховые вещи» выскочил молодой приказчик в плисовой жилетке, похожий на всех приказчиков сразу, постоял в дверях, поскреб пятерней русый чуб и снова скрылся. Приказчик чем-то напомнил Анне Мишку Афанасьева, ее сердце вдруг тоскливо сжалось. Видно, прошлое не уходит бесследно. Где-то теперь Поповы, может быть, здесь, в Харбине, может, удрали в Монголию. Этот жох, Георгий Аркадьевич, не стал бы ждать, когда разворошат его гнездышко. Несколько дней она колесила по городу, опасливо вглядываясь в лица прохожих. Улицы: Гоголевская, Сквозная, Участковая, Новоторговая, Большой проспект, Биржевая… Вдоль улиц деревянные и каменные двухэтажные дома, совсем как в Новониколаевске. Святой Николаевский собор с резным, деревянным входом… Русские ребятишки играют в лапту. У заборов, на вкопанных в землю скамейках, сидят взрослые и с интересом наблюдают за игрой.

Среди русских явное оживление. По улицам ватагами расхаживали пьяные казаки в полной амуниции, при саблях, громко орали «Банзай!», «Смерть большевизму!».

– Обрадовались, сволочи, – ругался Макс, – рассчитывают на новую интервенцию. Появилась, видишь ли, «российская фашистская партия», а попросту – семеновские бандиты, шпионский резерв для засылки шпионов и диверсантов на советскую сторону.