Текст книги "Гадание на иероглифах"
Автор книги: Мария Колесникова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)
– Так нельзя, – мягко сказала Анна. – Возьмите себя в руки. Подумайте о Бранко, вы очень осложняете ему жизнь.
– Осложняю? – удивилась Эдит. – Скажете тоже. Вам легко рассуждать… – глаза ее стали сердитыми и утратили пугающую прозрачность. – А мне-то каково? С ребенком? Представьте себе, что нас хватают и бросают в тюрьму, а он, такой маленький, беспомощный, мой Рауль, остается один в этой ужасной, азиатской стране. О-о-о.
Она в отчаянии заломила руки, очевидно поддавшись навязчивому видению.
– Нет, я больше не могу. Уеду к сестре в Австралию. Буду спокойно воспитывать сына, – решительно проговорила она.
Анне и жаль ее было, и в то же время все в ней протестовало против такой откровенной слабости. Вильма была ей понятней, ближе. Ведь она принадлежала к той же породе людей, что и Рихард, Бранко и… и Макс! И вдруг она как-то по-новому увидела Макса, оценила его мужество и, может быть, впервые так ясно поняла всю значимость того дела, которому он служил. С гордостью за него подумала, что постарается быть достойной его помощницей.
– Вам нужно хорошо отдохнуть. Поезжайте куда-нибудь в горы или на побережье. Здесь есть чудесные места, – посоветовала она.
– Нет, нет, это не поможет, – холодно возразила Эдит. Она почувствовала, что Анна ее не поддерживает и не одобряет. – Я нормальная женщина, мать и хочу только счастья своему сыну. Надеюсь, вы знаете, чем они там занимаются? – указала она пальцем на потолок.
– Конечно, – серьезно ответила Анна.
– Та-та, ти-та… А служба пеленгации не дремлет, и полиция может внезапно ворваться в дом. Каждая такая передача – нервный шок для меня.
Когда возвращались домой, Анна сказала Максу:
– Не выполнила я задание Рихарда. Эдит не та женщина, на которую можно как-то повлиять. У нее свои понятия обо всем, свои взгляды на жизнь.
– Ты права, – ответил Макс. – Бранко мне признался, что между ними очень сложные отношения.
По инициативе посольских нацистов и председательницы женского общества фрау Этер в немецком клубе был устроен новогодний костюмированный бал.
Просторный зал клуба, красиво убранный цветами, яркими драпировками и японскими панно, был переполнен нарядной публикой. Всюду висели портреты Гитлера и японского императора Хирохито. По залу группами фланировали японские офицеры, очевидно приглашенные в качестве гостей.
Было много разных киосков: «Цветочный», «Счастливый базар», «Тайный стол», «Военный крюшон» и просто «Крюшон». В киосках торговали дамы из женского общества, одетые в пестрые маскарадные костюмы. Гости охотно покупали цветы, бамбуковые веера, цветные фонарики, жемчужные запонки и ожерелья, маленькие бюстики фюрера.
Анну фрау Этер определила в крюшонный киоск, имеющий вид шатра. Драпировки над входом скреплялись огромной черной свастикой. Председательница похвалила ее за красочный костюм немецкой крестьянки. Сама фрау была одета в какой-то широкий лиловый капот с огромным бутафорским орденом «Дойче муттер» на груди. Ее мощная фигура с головой, похожей на пылающий факел, беспрестанно мелькала по всему залу, появляясь то тут, то там. Она встречала гостей, поддерживала непринужденное веселье, следила за порядком.
Возле «Военного крюшона», который был рядом с киоском Анны, толпились немецкие и японские офицеры. Среди них Анна заметила военного атташе Эйгена Отта, который был довольно редким гостем клуба. Значит, что-то очень важное побудило его прийти сегодня на этот вечер. Эйген Отт был в военной форме с каким-то крестом на груди. Он держал под руку высокую белокурую даму в черном шелковом платье с низким вырезом. Дама была выше его, и напрасно Отт задирал свою длинную арийскую голову – он казался перед ней смешным лилипутом. «Тереза, его жена! – догадалась Анна. – Недаром она бегает за Рихардом!» И тут же увидела Зорге, веселого, элегантного. Он хотел подойти к Оттам, но его опередил какой-то важный японский генерал, который уже раскланивался с ними. Фрау Тереза коротко ответила на поклон японца и устремилась навстречу Рихарду, оставив мужа наедине с генералом.
– А! Доктор Зорге! Рада вас видеть, – кокетливо пропела она, протягивая ему руку для поцелуя. – Как вам нравится бал?
– Вы всегда прелестны, фрау Тереза, – целуя ей руку, сказал Рихард. – Бал замечательный, много японских гостей. И портреты Хирохито… Что здесь происходит? Просветите меня, пожалуйста.
– Я? Вас?! Ай-яй-яй, – укоризненно покачала головой Тереза. – Первоклассный журналист-международник – и не знает… Этот бал дан в честь сближения молодого японского офицерства с немецкими национал-социалистами. А тот японец, с которым разговаривает Эйген, их вождь, генерал Араки.
– Ага, вот оно что… – отрывисто произнес Зорге. – Они пришли поблагодарить немецкий вермахт за помощь в военной подготовке их армии… Что ж, Эйген Отт первый достоин такой благодарности.
– Вы несносны, доктор Зорге, – капризно сказала Тереза. – Угостите меня лучше крюшоном.
Они подошли к стойке, и Анна смогла близко рассмотреть фрау Отт. Типичная немка. Волосы очень светлые, а брови темные и глаза темно-голубые. На очень белом холеном лице легкие веснушки. Ничего, красивая женщина, такая может произвести на свет целую роту будущих солдат…
– Добрый вечер, фрау, – вежливо приветствовал Анну Рихард, как совсем незнакомую. – Два крюшона, пожалуйста.
Они тянули холодный крюшон и весело болтали о пустяках. Улучив момент, Рихард лукаво подмигнул Анне.
Мимо киоска меланхолично прошествовал Макс. Ему было явно скучно. Он вообще не любил ходить в клуб, считая, что это сфера Рихарда.
Грянул духовой оркестр. Он исполнил «Германия превыше всего» и «Кими га ё!». После этого фрау Этер по микрофону пригласила всех в зрительный зал на официальное открытие бала. Все ринулись занимать места. Фрау Тереза увлекла Рихарда в веселый поток публики. Женщины-киоскерши, закрыв свои киоски, тоже пошли в зрительный зал. Анна отыскала Макса, и они сели рядом.
В глубине сцены красовались два огромных портрета: Гитлера и Хирохито, осененных знаменами – немецким, со свастикой, и японским, с красным диском посредине.
На сцену бравой, военной походкой поднялся Эйген Отт. В зале воцарилась тишина.
– Дамы и господа! – раскатисто прозвучал по микрофону голос Отта. – Сегодня здесь происходит дружеская встреча представителей двух великих народов, призванных владычествовать над всем миром. Перед народом Ямато стоит та же благородная задача, что и перед Германией, – уничтожить коммунизм. Уничтожением коммунизма в собственной стране фюрер преградил ему путь в Западную Европу, а потому Германия может по праву считаться бастионом Запада против коммунизма. «Путь на север!» – девиз наших друзей японцев. «Дранг нах остен!» – наш девиз.
Отт закончил свою речь под дружные аплодисменты всего зала.
На сцену поднялся генерал Араки, сопровождаемый переводчиком, молодым японским офицером.
– Мина-сан! – начал он слегка визгливым голосом, показывая длинные, выступающие вперед зубы. – Япония всегда стояла за дружбу с тысячелетним германским рейхом. Японская армия слишком многим обязана Германии в военном отношении, и я считаю своим долгом выразить этой великой стране нашу благодарность.
Так же, как и Германия, мы стремимся сегодня к национальному обновлению, а потому многое перенимаем у Германии, изучаем важные принципы ее национального обновления.
У Германии есть гениальный фюрер, у нас – божественный император Хирохито. Большевизм, являясь худшим врагом монархии, является и заклятым врагом нашей системы – системы божественной императорской власти. На кого может опереться император? Только на армию как на наиболее решительный и преданный инструмент его величества.
Эти слова Араки сопроводил весьма энергичными жестами.
– Северный Китай нужен Японии для форсирования войны против Советского Союза и китайских коммунистов!
Араки сделал глубокую паузу, чтобы зал мог подумать и по достоинству оценить это важное заявление. Анна посмотрела на Макса, он сидел хмурый, с плотно сжатыми губами.
– Нам необходима прочная дружба, – начал опять Араки. – От этого зависит дело покорения Европы и Азии. Единство оружия и воли! – вот девиз молодого офицерства.
Этой патетической фразой, провозглашенной на очень высокой ноте, генерал Араки закончил свою речь и под дружные аплодисменты сошел со сцены.
После выступлений Отта и Араки начали показ документальных фильмов.
Под характерную музыку военного марша на экране четко отбивали шаг солдаты рейха. Они шли правильными каре, вызывая ощущение чего-то мощного, непреодолимого. «Ein Reich! Ein Volk! Ein Führer!» – громко скандировали они в такт своим шагам. Сверлящая музыка марша проникала в самое сердце, вселяя чувство тревоги. Анна зябко прижималась к плечу Макса. А ровный, бесстрастный голос диктора уверенно сообщал: «Велико-германский рейх создает твердое как сталь ядро немецкого могущества».
В небе зарокотали мощные немецкие бомбардировщики с черными свастиками на крыльях и фюзеляжах. С пронзительным воем посыпались на раскинувшийся внизу город бомбы. Оглушительные взрывы, и вот уже дымящиеся развалины, разбитые улицы, заваленные обломками зданий.
– Мадрид! – взволнованно прошептал Макс. И в подтверждение его слов голос диктора возвестил: «Над Испанией возникла угроза коммунизма, которая несет смерть западной цивилизации. Уничтожив коммунизм в Испании, мы нанесем поражение мировому коммунизму».
На экране возник толстенький, кургузый человек в военной форме в тесном окружении каких-то штатских лиц.
«Немецкие и итальянские дипломаты приветствуют главу испанского правительства генерала Франко», – сообщил диктор. Анна почувствовала, как напряглись плечо и рука Макса.
Фильм закончился выступлением фюрера перед многотысячной толпой берлинцев. Фюрер был точно такой же, как на портрете. Из-под низко надетой военной фуражки неистово сверкали злобные глаза, глаза фанатика. Лающим голосом, сопровождаемым судорожной жестикуляцией, он вещал: «Нет в мире такой силы, которая могла бы помешать созданию Великогерманской империи! Мы должны настаивать на равноправии с другими народами, чтобы занять принадлежащее нам место в мире».
«Хайль Гитлер!» – ревела толпа на экране.
«Хайль! Хайль! Хайль!» – громко скандировали в зале.
По спине Анны побежали холодные мурашки. Ей стало страшно от такого мощного единодушия.
Молча вышли с Максом из зала, обменялись какими-то незначительными фразами. Анна пошла в свой киоск, а Макс затерялся в веселой, возбужденной толпе. Начался бал.
Оркестр заиграл танцевальные мотивы, и все закружились в радужном вихре.
Когда веселье было в полном разгаре, началась выдача призов за лучшие костюмы. Перед жюри, которое возглавляла фрау Этер, проходили танцующие пары.
Первый приз получило красное чудовище в страшной маске с оскаленными зубами – костюм символизировал мировой коммунизм. Вторую – самурай. Многие получили призы за художественность своего костюма. Все это породило веселый ажиотаж, внесло в общество необыкновенное оживление и непринужденность.
Среди танцующих Анна заметила Рихарда, который был в паре – конечно же! – с фрау Терезой.
В киосках шла бойкая торговля. Кавалеры дарили дамам цветы, разные безделушки, духи.
Разомлевшие от духоты гости поглощали неимоверное количество крюшона. Бал удался на славу, как сказала бы фрау Этер.
Веселье завершилось выступлением хорошеньких японских танцовщиц. В красочных национальных костюмах, с громоздкими, словно лакированными прическами, они исполнили танец с веерами.
Разъезжались поздно ночью. До смерти уставшая Анна буквально висела на руке Макса (весь вечер простояла на ногах за крюшонным столиком!). Макс взял такси, и они доехали до дома в полном молчании. Макс был мрачен и сосредоточен.
Дома Анна спросила:
– Что же происходит, Макс, растолкуй мне, пожалуйста.
– Происходят довольно невеселые дела, – ответил он задумчиво. – Кажется, надвигается вторая мировая война. Видела, какие у вермахта бомбардировщики? Они испытывают их на Испании…
– А в Испании воюет в интернациональной бригаде старший брат Вукелича Славомир, – вспомнила Анна.
– Да?! – удивился Макс.
– Эдит сказала.
– Я бы тоже поехал, – после некоторого молчания отозвался он. – Сегодняшний бал настораживает. Германия склоняет Японию к союзу против СССР. Япония, мол, пойдет на Сибирь, Германия двинет свою армию на Центральную Россию. Хотят взять в клещи, сволочи. Война, по сути, уже началась в Испании.
– Не понимаю, почему немцы хотят воевать? Мало им войны четырнадцатого года? – Анна вопросительно поглядела на Макса.
– Воевать хотят не немцы, а те, у кого в руках все богатства страны, следовательно, и власть. А народ обманывают все так же, как и в четырнадцатом году: «Великая Германия», «Национальное самоопределение», «Единство всех немцев», и так далее. Кроме того, Гитлер разрешил открыто грабить евреев, инакомыслящих, пообещал всем богатые земли на Востоке и рабов, этих «славянских свиней», которые будут работать на них, немцев, представителей высшей расы. То есть развязал все темные инстинкты – грабь, убивай, насилуй, в ответе один я, Гитлер…
Макс умолк и задумался. Он сидел в кресле босой, в пижаме, приготовившись ко сну, и смотрел в одну точку. Казалось, он видит нечто такое, чего не видно ей, Анне.
В эти посленовогодние дни в городе чувствовалось особое оживление. Всюду говорили о войне с Китаем как о деле уже решенном. Многие из гражданского населения подражая военным, были одеты в пиджаки и куртки военного покроя с прикрепленными к лацканам знаками фашистских и националистических организаций. По нескольку раз в день по радио транслировали националистический гимн «Кими га ё!».
Улицы вечернего Токио заливал ослепительный свет реклам. Всюду шла бойкая торговля. Рабочие, служащие, чиновники тратили свои премиальные, которые им выдали в конце года. Бесчисленные японские лавочки соревновались друг с другом в способах зазывания покупателей: били в барабаны, дудели, трещали трещотками, запускали граммофоны с записями американского джаза. Улицы были затоплены огромными толпами народа.
Анну тоже иногда влекло в эту пеструю мешанину людей торгового Токио. Она заходила в лавочки, универмаги, по-женски любопытная ко всякой всячине. Однажды пришла домой усталая и возбужденная, с маленьким смешным щенком на руках.
– Правда, хороший? – спросила она Макса, отпустив щенка на пол. – Эрдельтерьер…
Щенок испуганно дрожал и тоненько поскуливал. Он был светло-коричневый, с уморительной длинной мордой и маленькими светлыми глазками.
– Славный, славный, – ласково проговорил Макс и стал гладить щенка по волнистой шерстке. – Что это за фантазия пришла тебе в голову, Анни?
– Это не фантазия, Макс, – серьезно ответила Анна. – Просто мне с собакой будет удобней наблюдать на улице за домом, когда ты работаешь. С ней я могу гулять где угодно и выбрасывать ненужные тебе детали, когда ты чинишь аппаратуру.
– Ты умница, Анни, – сердечно проговорил Макс, – всегда только обо мне…
Поздно вечером зашел Рихард, чтобы отдать Максу срочное донесение. Это означало, что Макс будет всю ночь вести передачу в Центр.
У Рихарда был довольно утомленный вид, он устало опустился в глубокое кресло, не сразу найдя место своим длинным ногам.
Анна принесла кофе, и все трое уютно устроились за маленьким столиком.
– Видела, видела я вашу пассию, – шутливо сказала Анна Рихарду, намекая на фрау Терезу.
– А!.. – махнул рукой Зорге. – Она мне до смерти надоела. Вы представить себе не можете, Анни, как я страдаю от одиночества. Теперь бы в Москву, к моей Катюше… Она получила комнату в новом доме. Я пытаюсь представить себе все это, но это не так-то легко…
По тону Рихарда больше, чем по его словам, Анна поняла, что он очень устал.
– Мне кажется, жизнь течет страшно медленно, – прихлебывая кофе, говорил Рихард. – Все-таки здесь очень трудно, да еще в одиночестве. Ведь когда все перевиваешь вдвоем, как вы с Максом, все получается иначе.
– Как ты думаешь, Рихард, когда нам разрешат уехать отсюда? – спросил Макс.
– Не знаю, – честно ответил Зорге. – Дело в том, что никто не может нас здесь заменить, а международная обстановка настолько сложна, что наше присутствие здесь просто необходимо.
Он на минуту задумался. А когда заговорил снова, в его голосе уже не чувствовалось никакой расслабленности, в нем была холодная деловая решимость:
– Нам во чтобы то ни стало нужно узнать планы фашистской Германии о выступлении против Советского Союза.
Нет, Рихард был не прав, когда сказал, что жизнь течет страшно медленно. Просто он тосковал по своей Кате. Для Анны события развивались с катастрофической быстротой. Информация нарастала. Антикоминтерновский пакт. Парламентские выборы, на которых фашисты потерпели поражение. Путч молодых офицеров, пытавшихся произвести государственный переворот. Мятежники убили министра финансов и ряд других влиятельных деятелей. Мятеж был подавлен, и к власти пришло новое, близкое к фашистам, правительство Хироты. Макс беспрестанно радировал в Центр. Анна охраняла его. Время от времени она выходила на улицу как будто бы гулять с собакой и осматривала все подозрительные места, где могли укрыться полицейские. Щенок подрос и превратился в солидного, добродушного пса. Его назвали Джеком. «Ну, Джек, пошли погуляем», – ласково говорила Анна, и пес начинал радостно лаять и визжать от восторга.
Иногда Максу приходилось работать целыми ночами. От нагрузки свет в комнате начинал мигать, и Анна завешивала окна плотными шторами. В комнате становилось так душно, что Макс вынужден был снимать с себя всю одежду и в таком виде работать. Анна предусмотрительно запасала в большом количестве холодное пиво.
Опасность пеленгации заставляла Макса вести передачи из разных квартир: из квартиры Бранко, Рихарда. Иногда он садился в машину и ехал далеко за город, чтобы оттуда вести передачу.
Эдит еще не уехала в Австралию, – в Мельбурне, где жила ее сестра, был период депрессии, и надежда на какую-нибудь работу там лопнула. С Бранко они жили как чужие, Макса Эдит встречала каждый раз с молчаливой ненавистью, и он чувствовал себя в ее присутствии каким-то преступником.
Однажды глухой ночью, когда Макс работал у Бранко, Анна проснулась от страшного грохота и звона разбитых стекол. Ей показалось, что дом рушится. «Землетрясение!» – с ужасом подумала она и кинулась к окнам. На улице творилось что-то невообразимое: ураганный ветер валил деревья, гремел сорванными с домов крышами. А потом начался ливень, и в квартире случилось настоящее наводнение – вода лила с потолка, мутными потоками стекала по стенам. Анна в панике бегала по квартире, спасая вещи, за ней с лаем носился испуганный Джек. Потом погас свет, и квартира погрузилась в густую темноту. Было холодно и жутко. Нашлись какие-то старые огарки свечей, и при их трепетном свете Анна собрала вещи в чемоданы. Утром, когда пролетел тайфун, выяснилось, что с дома снесло часть крыши.
Наконец пришел Макс. Он рассказал о такой же катастрофе в доме Бранко. С Эдит случилась истерика – насилу успокоили, а потом начали вставлять стекла и наводить в доме порядок. Связь с Центром так и не состоялась.
Осмотрев квартиру, Макс решил, что придется искать другую.
– Нет худа без добра, – сказал он, – наконец-то мы избавимся от соседства с гвардейским полком!
Уставшая, измученная Анна улыбнулась ему сонной улыбкой.
Они наняли квартиру в другом районе, неподалеку от парка Уэно. Квартира мало чем отличалась от старой, а близость парка очень устраивала Анну.
На новой квартире к ним пожаловал полицейский, низенький плосконосый тип с узкими подозрительными глазами. Звали его Аояма. Он сразу же справился, есть ли у них прислуга? Узнав, что нет, вежливо, но настойчиво предложил взять ее и сам «любезно» потом прислал крепкую, молодую девицу, как видно, из крестьян. Анна объяснила ей, что свободной комнаты для нее у них нет, поэтому вечером она должна уходить домой.
Обычно Анна выпроваживала Хамако (так звали прислугу) пораньше, чтобы обеспечить Максу свободу действий.
Рихард все чаще заходил к ним, чтобы передать Максу тексты телеграмм. Макс по ночам вел передачи. Радиограммы становились все длиннее. Однажды в телеграмме содержалось до двух тысяч слов. Макс передал сначала одну половину, а на следующий день – другую. Нагрузка была колоссальная, да еще приходилось уделять время делам «Инженерной компании Ф. и К.», поддерживать связи с шанхайской фирмой, пост являющей мотоциклы «Цундап».
Материалу накопилось столько, что пора было отправить его в Шанхай к курьеру Центра. И тут встал вопрос: кто же поедет?
– Я поеду, – решительно заявила Анна.
– Пожалуй, Анни права, – после некоторых колебаний сказал Зорге.
– Но там война! – заволновался Макс, и по страдальческому выражению его лица Анна увидела, как трудно ему согласиться с таким решением.
– Ничего, Макс, не волнуйся, – мягко сказала она, – я ловкая и сильная…
Зорге улыбнулся и дружески обнял Анну за плечи.
– Хотел бы я, чтобы меня любила такая женщина, как вы, Анни, – растроганно сказал он.
Для Анны составили вымышленную биографию: Юхлина Анна Георгиевна, дочь купца, имеет родственников в Шанхае, едет к ним в гости.
Анна зашила в тонкую тряпку фотопленки и повязала на животе под платьем. Ехала на японском пароходе. Все обошлось благополучно, женщин не обыскивали, только спрашивали, не везет ли кто запрещенных вещей, и осматривали багаж.
В Шанхае была в полном разгаре война. Японцы бомбили город с воздуха, обстреливали из орудий. В захваченных районах происходили грабежи, творились неслыханные зверства и насилия. С большим трудом, опасаясь быть убитой или ограбленной, Анна добралась до квартиры Кучимовых. Они рассказывали, как японцы состязаются в зверствах над мирным населением.
В тот же день Анна встретилась с курьером, сдала пленки. В Токио вернулась немецким пароходом.
На набережной перед ней остановился грохочущий и трясущийся как в лихорадке мотоцикл. На нем – Макс.
– Дня три уже встречаю, – крикнул он ей, устремляясь навстречу. – Из конторы прямо сюда! А сегодня немного замешкался…
– Все в порядке, Макс! – поспешила она успокоить его.
– Ты-то как? Я страшно волновался за тебя…
– Ну и напрасно! – несколько бравируя, сказала Анна.
Наконец Клаузен нашел для себя подходящее дело, которое позволяло ему свободно распоряжаться временем. Он случайно познакомился с одним немецким коммивояжером, который имел мастерскую по копированию с помощью светящихся красок. Он спрыскивал стеклянные пластинки разного формата этими красками и затем копировал книги. Макс пригласил его к себе и хорошо угостил. Они подружились, и коммивояжер открыл секрет своего производства, продав Максу краску по очень дорогой цене.
Вскоре коммивояжер надумал уехать в Германию, и Макс купил у него мастерскую, забрав свой вклад у Фёрстера. Ему удалось заинтересовать этим делом одного японца по имени Сиока-сан, связанного с книжным делом. Сиока-сан демонстрировал пластинки перед профессорами в университетах, показывал, как с их помощью копировать старые книги. Начали поступать заказы, и Макс организовал фирму «М. Клаузен – Сиока» с конторой в одном из билдингов в центре города. Фирма изготовляла и продавала прессы для печатания фотокопий на синьку, а также флюоресцентные пластинки. Макс связался с берлинской фирмой «Шеринг», которая стала поставлять ему краску по более дешевой цене.
Дело начинало приносить хороший доход. Фирма получала заказы от таких солидных японских фирм, как «Мицубиси», «Мицуи», «Накадзаки» и «Хитачи». Клаузен предложил Зорге отказаться от денег Центра.
– Организация может обходиться своими средствами, – сказал он Рихарду. – Каждый из нас имеет свой заработок на жизнь, а фирма обеспечит все расходы организации.
Зорге вполне с ним согласился. С чисто немецкой скрупулезностью Макс определил бюджет своей семьи на месяц.
– Вот, Анни, наш лимит, посмотри, – передал он счет своему домашнему «казначею».
Анна серьезно его изучила: 175 иен за квартиру, 80 – на такси, 60 иен прислуге, 250 иен на питание и 370 – на одежду.
– Да мы с тобой капиталисты, Макс! – восторженно сказала она. – Куплю себе котиковое манто и кольцо с бирюзой.
Макс дико посмотрел на нее, закинул голову и расхохотался. Он смеялся до тех пор, пока она тоже не засмеялась. Потом лицо ее сделалось серьезным.
– Напрасно смеешься, Макс, мы теперь люди состоятельные и должны хорошо одеваться, ведь это тоже своего рода конспирация.
– Ты бесподобна, Анни! – продолжая смеяться, ответил Макс.
Солидная фирма давала Клаузену очень надежное прикрытие, и они с Анной были вне всяких подозрений. Фабрика находилась рядом с домом Клаузенов. Чтобы не выдать секрета, Макс опрыскивал красками пластинки сам. Он занимался этим один раз в две недели, и у него оставалось много свободного времени на организацию.
Международная обстановка становилась все напряженнее. Под видом антикоминтерновского пакта образовался Тройственный союз: «Берлин – Рим – Токио». Пакт давал возможность этим странам вмешиваться в дела других стран, якобы для оказания помощи в борьбе с коммунизмом. Германия открыто бомбила города Испании. Были варварски разрушены Герника и Альмерия. О жестокости этих разрушений трубила прогрессивная печать всего мира.
В немецком клубе открыто пропагандировали войну и прославляли Гитлера как величайшего вождя, которого когда-либо имели немцы. Говорили о «Срединной империи», которая объединит все страны Европы под главенством Германии. Фрау Этер внушала своим подопечным: «Женщина вообще – хранительница очага. Немецкая женщина – верная подруга воина».
Зорге все чаще забегал к Клаузенам с текстами радиограмм для Центра. Они с Максом подолгу обсуждали положение дел на Дальнем Востоке. Японские газеты трубили о том, что безопасность японской островной империи обеспечивается присоединением новых территорий.
Радиограммы становились все длинней, и однажды от переутомления Макс свалился от сердечного припадка. Перепуганная Анна пригласила врача, пожилого, ироничного немца.
– Как давно у вас такое состояние сердца? – спросил он у Макса.
– Что вы хотите сказать? – насторожился Макс.
– Как давно вас осматривал какой-либо доктор?
– Лет десять тому назад.
– А-а! – Доктор покачал головой. – Ну, герр Клаузен, единственная вещь, которая может помочь вам, это – отдых и полный покой.
Он порылся в своем врачебном чемоданчике, вынул оттуда шприц, приготовил его и набрал в него какой-то жидкости из склянки.
– Давайте вашу руку, я сделаю вам укол.
Закатав рукав сорочки Макса, доктор сделал ему укол.
– Покой, только покой, и лед на сердце, если будет хуже, – строго сказал он Анне, складывая в чемодан все принадлежности. – Я поищу вам сиделку.
– Нет, нет, – бурно запротестовал Макс, – не выношу никаких сиделок, они мне действуют на нервы, заранее чувствуешь себя покойником.
– Но вам необходима сиделка, – настаивал врач.
– Не беспокойтесь, доктор, – вмешалась Анна, – я тоже сиделка, много лет проработала в госпитале, так что справлюсь сама.
– Тем лучше, – решил доктор. Уходя, он пообещал регулярно навещать больного.
Макс попросил не говорить Зорге о его болезни.
– Заменить меня все равно некому, – рассуждал он, – а события таковы, что отлеживаться некогда.
– Ну как же, Макс, – заплакала Анна, – ты так болен!
– Ничего! – как говорят русские, – отшучивался он.
– Разреши мне носить аппаратуру в условленное место, – попросила Анна.
Макс помолчал, обдумывая ее предложение, потом сказал одобрительно:
– Пожалуй, это ты хорошо придумала, дружище, спасибо тебе… Черт знает, свалишься где-нибудь с аппаратом на улице…
В течение трех месяцев врач не разрешал вставать Максу с постели, регулярно делая ему уколы. Зорге, конечно, узнал о его болезни и был страшно огорчен. Предлагал Максу поехать в горный санаторий, но тот наотрез отказался.
– Нужно работать, Рихард, без меня организация безгласна, а времена такие, что нужно быть начеку.
– Это само собой, – согласился Зорге, – но лучше бы отдохнуть.
Чтобы работать в кровати, Клаузен заказал в своей мастерской специальную полку. Анна научилась собирать и устанавливать передатчик, антенну. Лежа в постели, Макс готовил на этой полке радиопередачу. Затем Анна устанавливала возле кровати на двух стульях передатчик и приемник. Начиналась передача.
Зорге в это время приносил только самые важные сообщения. А после болезни все-таки настоял на том, чтобы Макс уехал на несколько недель в Арконе, на горячие воды в горах. Два раза в неделю Клаузен приезжал в Токио для работы.
Анна знала, что японская полиция следит за каждым шагом любого иностранца почти в открытую. Она долго думала, как сделать свои походы с аппаратурой в разные районы города вполне естественными и безопасными. Наконец придумала. Пошла на рынок, где продавали всякую живность, и купила полдюжины кур и петуха. Все это хозяйство она принесла домой в большой круглой плетушке с крышкой.
– Вначале пес, теперь куры, – озадаченно проговорил Макс. – Не думаешь ли ты завести и корову, Анни?
– Понадобится – заведу и корову, – с нарочитой бравадой ответила Анна, но тут же расхохоталась над его обескураженным видом.
Джек с любопытством обнюхал плетушку и улегся на безопасном расстоянии – мало ли что можно ожидать от этого загадочного вторжения.
– Ты только взгляни, какие куры, Макс.
Анна слегка приоткрыла крышку. Притихшие в темноте куры заволновались, Джек навострил уши.
– Куры что надо, – согласился Макс. – Жаркое будет отличное!
– Обжора, – рассердилась Анна.
С кухни прибежала прислуга и с чисто крестьянской деловитостью одобрила покупку.
Вечером, когда прислуга ушла домой, Анна объяснила Максу, зачем нужны куры.
– Для кур нужен корм, так?
– Так.
– Я беру чемоданчик с блоками радиостанции, сверху ставлю корзиночку, завязываю все это в платок-фуросики и еду искать корм для кур. – Анна победоносно посмотрела на Макса.
– Обратно возвращаешься с кормом! – докончил Макс. – Ну, Анни, поистине твоей изобретательности нет предела.
В Токио куры не редкость, они водились во многих японских домах. По утрам их выпускали на улицы как санитаров – они склевывали всякие отбросы. Поэтому куры Анны никакого недоумения у местных полицейских не вызвали. Полицейские иногда останавливались у дома Клаузенов, смотрели на породистых кур и восхищенно цокали языками. Польщенная хозяйка озабоченно справлялась у них, где бы ей купить корм для своих несушек. Полицейские давали адреса магазинов, с готовностью объясняли, как туда доехать или дойти. Анна горячо благодарила, а потом ехала с узелком в назначенное Максом место. Подобный узелок ни у кого не вызывал подозрений, так как японцы имеют обыкновение носить все в таких узелках. Постепенно местные полицейские привыкли, что Анна часто ходит с узелком, и перестали обращать на нее внимание. Они знали, что госпожа носит корм для своих кур. Возвращаясь домой, Анна заходила в лавочки, чтобы купить продукты, опускала узел с чемоданчиком на пол, на него сверху клала покупки, в общем, держалась так, будто ничего не опасалась.