Текст книги "Гадание на иероглифах"
Автор книги: Мария Колесникова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)
– Осторожнее, Анни! – предупредил ее как-то Макс. – Все до поры до времени, – нарвешься на слишком любопытного полицейского.
– Полицейские ищут тех, кто прячется больше, чем надо, – успокоила она его.
Зорге, узнав о выдумке Анны, весело сказал:
– Женщина, оберегая любимого мужа от его врагов, бывает изобретательна и беспощадна.
Эдит с ребенком уехала-таки к сестре в Австралию. Бранко остался один в большом, осиротевшем доме. Однажды не выдержал, пожаловался Анне:
– Не могу… Все время чудится, что меня зовет Рауль.
Его голос оборвался, и на глазах появились слезы. Иногда среди разговора он вдруг умолкал и при этом останавливал взгляд на какой-нибудь точке. В такие минуты Анна понимала, что мысли его далеко. Она пыталась развлечь его разговором, он ласково улыбался ей, но глаза оставались замкнутыми.
– Нелегко ему, – сочувственно говорила она Максу.
– Да уж, не позавидуешь! – соглашался он.
Последнее время на улицах города Анна наблюдала одну и ту же картину: проводы уходящих на фронт солдат и призывников. Процессии родственников, товарищей по работе, школьников, патриотических организаций сопровождали солдат и призывников от одного синтоистского храма к другому. Боги синто – воинственные, веселые боги. Все радостные события отмечаются в синтоистских храмах. Все печальные – в буддийских. Следовательно, проводы на фронт считались радостным событием. Призывники шли в красных шарфах, с яркими вымпелами в руках. Под хлопанье ладоней и громкие крики «банзай» пели воинственные песни. Провожающие сгибались в низком поклоне перед солдатами.
А жизнь становилась все дороже. Цены росли, как говорится, не по дням, а по часам. Все стало дефицитным. В магазинах исчезли многие импортные товары, а изделия из натуральных материалов заменились эрзацами.
– Думали, закончат войну в Китае инцидентом, да, видимо, подавились! – сказал однажды Зорге. – Япония слишком бедна ресурсами для такой войны…
Рихард все чаще оставался обедать у Клаузенов.
– Моя Онна-сан даже каракатиц перестала варить, говорит, исчезли, а в ресторанах подают такую гадость! – жаловался он, с аппетитом уплетая яичницу с салом.
– А куры-то выручают по всем статьям, – посмеивался Макс.
– Анни – наш добрый гений, – благодарно отзывался Рихард.
Анна с материнским чувством смотрела на этих двух больших мужчин и радовалась тому, что может скрасить им жизнь теплом домашнего очага.
Рихард посоветовал Клаузенам купить дачу где-нибудь за городом, на побережье Тихого океана. Городская духота плохо действовала на Макса – сердечные приступы не прекращались.
Дачу купили в местечке Тигасаки в восточной части побережья. Маленькое бамбуковое бунгало с крошечным садиком, в котором буйно цвели красные азалии и лиловые глицинии.
Деревня Тигасаки раскинулась у подножья нависших зеленых гор. Июньская зелень сверкала своей новизной и, казалось, пламенела в ярких лучах солнца. В тени деревьев скрывались храмы под тяжелыми, ребристыми крышами, напоминавшими доисторических чудовищ. Сумрачные вулканические озера с пугающей мрачностью глядели из густых зарослей трав и цветов. По склонам гор лепилась зеркальная мозаика рисовых полей. Все вокруг было подавляюще красиво и дико. А впереди – беспредельная синь океана, Золотой пляж, сосны на прибрежных скалах.
Мягкий климат побережья благотворно действовал на Макса, сердечные приступы совсем прекратились.
Иногда приезжал Зорге. Ему нравилось все – и деревня, и бунгало Клаузенов. Здесь он становился самим собой, отдыхал от двойной жизни.
«Вот она где, настоящая-то Япония! – восхищался он пейзажем и впадал в лирическое настроение. – Если удастся выбраться отсюда живым, буду считать, что побывал в раю. Трудно представить себе на земле более совершенную красоту!» Но Анна думала по-своему. Она любила степь, горячую, сухую, без конца и края раскинувшуюся в дрожащем, знойном мареве.
Рихард приезжал с новостями. Эйген Отт стал германским послом в Токио вместо Дирксена, который сменил Риббентропа в Англии. Отт предложил Зорге должность пресс-атташе посольства с окладом в пятьсот иен, но Рихард отказался.
– Почему? – изумился Макс. – Такие возможности…
– Возможности – да. Но я опасался излишней проверки – где-нибудь в архивах гестапо хранится-таки дело Рихарда Зорге.
– Да, это опасно, – согласился Макс.
– Я пообещал Отту неофициально занимать эту должность, без оклада. Мол, не хочу терять драгоценную свободу журналиста. Он согласился. Так что можешь поздравить меня, я теперь внештатный сотрудник посольства и тайный советник посла Отта! – Рихард от души расхохотался.
– Здорово! – восхищенно сказал Макс.
Зорге диктовал Максу тексты радиограмм.
– Передавай не спеша, кое-что можешь пока отложить. Главное – не переутомляйся, – советовал он.
Но однажды приехал взволнованный – японцы собираются напасть на советское Приморье в районе озера Хасан. Нужно немедленно сообщить в Центр.
– Хотят затеять войну с СССР? – спросил Макс, бледнея.
– Прежде всего хотят сорвать военную помощь СССР Китаю и поднять свой пошатнувшийся международный авторитет, – ответил Зорге.
Эта весть взволновала и Анну, – война может затянуть их пребывание в Японии, а ей так хотелось поскорее домой!
– Как ты думаешь, Рихард, это надолго? – спросил Макс.
– Думаю, нет, – уверенно ответил Зорге.
– Тогда давай работать!
Запершись в рабочей комнате, они долго готовили телеграмму, а ночью Макс передавал ее в Центр. Мешал внезапно разразившийся тайфун. На улице лил дождь, ветки деревьев хлестали по окнам, и бамбуковый домик раскачивался от ветра. Макс промучился всю ночь, по нескольку раз передавая одно и то же. А утром свалился с жесточайшим сердечным приступом. Испуганная Анна побежала на станцию и позвонила лечащему врачу. Врач приехал очень быстро со своим чемоданчиком.
– Странно, странно… – бормотал он про себя, тщательно выслушивая больного. – Эти резкие ухудшения… Непонятно. У вас неприятности? – как бы между прочим спросил он Анну.
– Почему вы так подумали? – удивилась она.
– Только от чрезмерного нервного напряжения могут быть такие перепады.
Анна, пряча глаза от всевидящего взора врача, уверила, что все в порядке.
И снова лед, постельный режим, полный покой.
В конце июля японцы действительно совершили нападение на советских пограничников, но были разгромлены советскими войсками.
Зорге ликовал:
– И мы с тобой, Макс, кое-чего стоим! Но каков подлец Чан Кайши! Отблагодарил, что называется, Советский Союз за помощь. Как только японцы перешли советскую границу, он немедленно предложил им заключить мир, чтобы вместе бить русских!
В конце лета снова назрела необходимость ехать в Шанхай на связь с курьером. Кроме Анны, ехать было некому.
– Не волнуйся, у меня уже есть кое-какой опыт, – утешала она расстроенного Макса. Он проводил ее в порт и долго прощался, глядя на нее затуманенными тревогой глазами. У Анны тоскливо заныло сердце – увидятся ли вновь?
Пароход был японский, но это вовсе не исключало опасности. Анна знала, что опасность для нее существует все время, пока она не сойдет с парохода в Шанхае.
На пароходе собралась самая разнообразная публика: англичане в белых шортах и пробковых шлемах, молчаливые и важные китайские купцы в кремовых чесучовых пиджаках и белых панамах, малайцы, похожие на маслины, японские офицеры при всей амуниции, несмотря на жару.
Англичане держались обособленно, с независимостью хозяев. Их элегантные дамы в легких полотняных платьях целыми днями просиживали в шезлонгах под зонтиками, вытянув длинные ноги.
Нижняя палуба кишела японской солдатней. Оттуда слышался непрерывный гомон и смех.
На пароходе было жарко, как в печке, и все толпились на палубе, ловя прохладный морской ветерок.
Анна вела себя просто и свободно – не пряталась по своему обыкновению, раскланивалась с соседями по каютам. С боем разговаривала только по-немецки, так же и с теми, кто к ней обращался.
Море было на редкость тихим. Жаркие дни сменялись прохладными вечерами с луной, такой необыкновенной над морем. Все путешествие проходило благополучно, если не считать японские сторожевые корабли, встреча с которыми бросала Анну и в жар и в холод. Их пароход могли в любой момент остановить, а пассажиров обыскать. На этот раз Анна везла на себе много фотопленок, спрятанных под платьем. Но патрульные свой пароход на задерживали, на это и рассчитывал Макс, заказывая ей билет на японский пароход.
То, чего она так боялась, случилось перед самым Шанхаем. По радио всех пассажиров попросили собраться в салон первого класса. «Вот оно!» – вся похолодев, подумала Анна.
В дверях салона стали два контролера-японца. Начали обыскивать мужчин. Их ощупывали, выворачивали им карманы. Особенно придирались к китайцам, которых заставляли вспарывать подкладку одежды и обуви.
Когда пропустили всех мужчин, пришли четыре японки и стали ощупывать женщин. Анна медленно, словно загипнотизированная, подвигалась к выходу. Старалась быть спокойной, но ноги в коленках дрожали, лицо горело так, словно горели волосы. Она всецело была занята мыслью, как спастись, – ведь трудность положения не исключала какого-нибудь выхода… Но мысли скакали вразнобой, и невозможно было сосредоточиться. Ее охватил невыразимый ужас. Все погибло! Макс. Рихард. Организация. Что делать?! Что?! И вдруг с ясной решимостью подумала: «Не даться в руки живой. Прыгнуть за борт в море». Сразу стало как-то легче, хотя внутри все дрожало.
Вот уже пропустили почти всех женщин. Осталось четверо – три англичанки и она, Анна. Англичанки громко роптали, и японки замешкались, не решаясь их обыскивать. Но главный контролер кивнул, и женщин стали ощупывать – бока, живот… Анна продвинулась поближе к выходу. Она вся напряглась, готовая к активному сопротивлению. Англичанок пропустили. Осталась одна она… В это время весь контроль двинулся внутрь салона. Японец, карауливший у выхода, крикнул что-то и указал на Анну. Но главный контролер махнул рукой: мол, пропусти. Японец поклонился ей и ушел. Анна чуть не задохнулись от радости, не знала, верить ей в такое чудо или нет. Через минуту охватила слабость. Она чувствовала себя так, словно из нее вытряхнули душу. По лицу ручьями лил пот, приходилось то и дело утираться платочком. На ослабевших ногах еле дотащилась до своей каюты и рухнула на койку.
Наконец пароход, продираясь между военных кораблей английского и американского флота, вошел в желтые воды реки Хуанпу. Анна благополучно сошла на берег и, очутившись на набережной, почувствовала себя в полной безопасности.
Кучимова встретила ее тревожным возгласом:
– Как?! Вы осмеливаетесь путешествовать в такое время? Опять срочные дела фирмы? Что там себе думает ваш муж! Ах, мужчины, мужчины – легкомысленный народ…
«Интересно, что бы ты сказала, если бы знала, что я пережила?» – с внутренней усмешкой подумала Анна, сердечно целуя приятельницу. Она вручила ей японские подарки, передала тысячу приветов от Макса.
– Ну, задам же я ему перцу! – продолжала возмущаться Кучимова. – Пусть только заявится, я ему все выскажу, какой он эгоист…
– К чему, к чему, а к войне привыкнуть невозможно, – жаловалась позже Кучимова. – Мне кажется, война физически давит мне на плечи. Не живешь, а перемогаешься. Не поймешь, кто здесь против кого воюет. Недавно японцы разбомбили с самолета американский военный корабль. Вот шуму было в газетах! Англичан начали преследовать – избивают, бросают в тюрьмы. По-моему, все хотят нагреть руки в Китае, а Япония больше всех, вот и грызутся, как собаки из-за лакомого куска. Несчастная страна! Уехать бы куда… Но куда? Всюду жизнь одинаково трудна, а здесь вроде работа есть.
– А в Советский Союз не хотите? – шутливо спросила Анна.
– В Советский Союз? Да хоть сейчас! Но кто нас туда пустит…
На следующий день Анна встретилась в условленном месте со связным. В тот же вечер передала материалы.
Возвращалась домой на японском же пароходе без всяких приключений. Ей уже не страшны были ни сторожевые японские суда в море, ни контролеры. Она сделала свое дело. Максу решила не рассказывать о своем приключении, чтобы не переживал в следующую ее поездку. Прошлый раз он злился неизвестно на кого. Пусть будет спокоен. Она давно, вполне сознательно, считает себя полноправным членом организации, следовательно, должна делать свою долю работы. И если раньше она делала ее больше из-за любви к Максу, то теперь старается ради самого дела. Все-таки жизнь не обделила ее! Она вернула ей родину и подарила настоящую любовь. Теперь она не понимала, как могут жить на свете женщины, не зная, что такое любовь, дружеское товарищество с любимым человеком.
Не успела Анна опомниться от поездки в Шанхай, как ей позвонила фрау Этер.
– Фрау Клаузен, вы так давно не были в клубе, – послышался ее укоризненный голос. – Вы здоровы?
– Да, да, конечно. Спасибо, – поспешно ответила Анна. – У меня был муж сильно болен.
– Очень сочувствую. А у нас большие новости: наш клуб теперь называется клубом японо-германской дружбы. Много работы. Так что приходите, мы вас ценим за активность.
– Непременно приду, фрау Этер, – как можно любезнее ответила Анна. – Признаться, я порядком соскучилась по немецкому клубу.
А про себя подумала: «Провалиться бы ему вместе с тобой», у Макса спросила:
– Что там за японо-германская дружба в немецком клубе?
– А! Да, да, Рихард говорил, – живо отозвался Макс. – Он там теперь завсегдатай. Собираются немецкие и японские фашисты, пьют пиво и сакэ, играют в скат и в открытую говорят о войне.
– Они давно говорят, – скептически усмехнулась Анна.
– Дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь, – возразил ей Макс. – Пахнет военным союзом. К власти пришел барон Хиранума, ярый противник СССР. Помнишь мистера Кросби, который говорил про «тиски»? Мол, Япония с востока, а Германия с запада? Хиранума тоже думает о «тисках».
– Мистер Кросби еще спохватится! – снова усмехнулась Анна. – В Шанхае японцы уже нападают на англичан – мол, вон из Китая, избивают их, бросают в тюрьмы.
– Это интересно! Рихарду расскажи поподробней.
В первый же клубный день Анна действительно увидела Зорге в кругу японских журналистов.
Фрау Этер буквально набросилась на нее с кучей всяких поручений по организации очередного бала.
– Кому же, как не вам, дорогая, принимать деятельное участие? У всех дети…
И Анна принимала: выколачивала иены из расчетливых немок то на покупку подарков для японских солдат, то на цветы, бегала по магазинам, закупала всякую всячину для лотерейного киоска. Фрау Этер была неистощима в своих выдумках. Один за другим следовали балы, вечера дружбы с выступлениями самых известных гейш Токио, которые развлекали публику пением и танцами.
В клубе царил культ Японии. Многие немки приходили в изящных кимоно, некоторые пытались вместо туфель носить гэта – деревянные скамеечки, но вскоре бросили эту затею – портится походка. Зато вошел в моду макияж «под японку» – черным карандашом удлиняли разрез глаз, красили волосы в черный цвет, мода есть мода, дай только повод.
Большой зал клуба убирали в японском стиле, чайные и закусочные буфета изобиловали японскими закусками: ломтиками сырой рыбы в сахаре, рисовыми колобками, скияки – жареным мясом.
В общем-то балы как две капли воды походили друг на друга: танцы, ларьки, крюшоны, лотереи, шумные сборища немецких и японских офицеров. Но за всем этим крылась определенная политика: воспитывать немецкую колонию в Токио в духе дружбы к Японии как к будущему союзнику Германии в войне против СССР.
Но однажды Анна вернулась из клуба в полном недоумении.
– Что случилось? – обратилась она к Максу. – В клубе ни одного японца, и фрау Этер хвалит советские колхозы! Прямо светопреставление какое-то…
– О, тут такие дела… – многозначительно проговорил Макс. – Советский Союз заключил с Германией договор о ненападении. Японцам это не понравилось. Они считают Гитлера предателем, мол, в самый трудный момент для Японии Германия вонзила ей нож в спину.
– Но ведь это здорово! – радостно воскликнула Анна.
– Что «здорово»?
– Войны с Германией не будет?!
– Как сказать… – неопределенно ответил Макс. Прошелся по комнате, остановился перед портретом Гитлера и снова задумчиво повторил: – Как сказать…
Зашел Зорге.
Весь вечер они с Максом говорили о том, что срок их пребывания в Токио кончается и хоть сейчас можно складывать чемоданы. Но обстановка такова, что уезжать никак нельзя – заменить их некому. Следовательно, они должны остаться в Японии еще на неопределенное время.
– Как вы, Анни? Не возражаете? – Рихард посмотрел на нее очень серьезно. Она, не задумываясь, ответила:
– Как Макс, так и я.
Зорге молча поцеловал ей руку.
В ту же ночь Макс передал в Центр:
«Пока не беспокойтесь о нас здесь. Хоть нам здешние края крайне надоели, хотя мы устали и измождены, мы все же остаемся все теми же упорными и решительными парнями, как и раньше, полные твердой решимости выполнить те задачи, которые на нас возложены великим делом».
В связи с событиями в МНР на реке Халхин-Гол Анна снова собиралась в Шанхай. Нужно было везти документы и фотопленки. Пленки она, как обычно, зашила в тонкую тряпку и спрятала на себе под платье. Предстояло выполнить ряд поручений товарищей: Бранко попросил ее купить в Шанхае фотоаппарат «Лейку» – его фотоаппарат пришел в негодность, а в Японию, в числе других импортных товаров, перестали ввозить фотоаппаратуру. Кроме того, в Шанхае нужно было приобрести части к передатчику.
Пароходы в Шанхай стали ходить нерегулярно, и Анну решили отправить на самолете.
Фирма «Клаузен – Сиока» выполняла кое-какие заказы для военного ведомства, и билет на самолет Макс достал без особого труда через это ведомство.
Было раннее утро, когда Макс и Анна прибыли на аэродром. При расставании они внимательно посмотрели друг на друга. Глаза Макса были затуманены тревогой.
– Смотри там, будь умницей…. – тихо проговорил он.
– Не беспокойся, – бодро ответила Анна. – Не впервой… все сделаю как надо.
– Подальше прячь детали к передатчику.
Она кивнула с молчаливой улыбкой.
Пассажирами были почти одни военные – японские генералы, офицеры. Место Анне досталось у самого иллюминатора. Забросив на сетку свое пальто и ручной саквояж, она решила спокойно вздремнуть в дороге. Но ее внимание остановил толстый, коренастый генерал, который навис над ней, усаживаясь на соседнее место.
Увидя молодую даму, генерал учтиво поклонился, с шипением втягивая в себя воздух.
«Какое знакомое лицо… – подумала Анна. – Где я его видела? Эти кустистые брови, раскосые глаза…» Она заволновалась, ей почему-то обязательно нужно было вспомнить, при каких обстоятельствах произошла когда-то встреча с этим человеком. С ним была связана какая-то опасность. И не могла заставить себя быть спокойной и безразличной, пока наконец не вспомнила… Дайрен. Русское кладбище, где покоится прах героев Порт-Артура. Возглас Макса: «Смотри, это генерал Доихара! – глава японской разведки. Запомни его!» Сердце сразу провалилось куда-то вниз: конечно же это Доихара!
Самолет поднялся в воздух. Стюардесса, очень милая японская девушка, начала разносить завтрак. Генерал любезно, все с тем же шипением, помог Анне поставить на откидной столик поднос с завтраком.
Кусок не лез ей в горло, хотя всеми силами старалась держаться как можно непринужденнее. Про себя думала: «Судьба смеется надо мной, подсовывая такие сюрпризы».
Когда завтрак кончился и подносы были убраны, генерал достал из портфеля журнал с красочными обложками и протянул Анне:
– Дозоо (пожалуйста).
– О, данке шён, данке шён, – дрожащим голосом пролепетала Анна.
Это был иллюстрированный журнал с видами Японии. Анна листала его, закрыв им лицо, чтобы генерал не заметил ее волнения. Мысль, что рядом с ней сидит глава японской разведки, парализовала ее, повергала в ужас. А минутами ей становилось смешно. Надо же, какое стечение обстоятельств! Нарочно не придумаешь. Рихард с Максом не поверят.
Решив, что она немка, Доихара удвоил к ней свое внимание. Когда самолет приземлился на шанхайском аэродроме, он предупредительно достал с сетки ее саквояжик и пальто, любезно помог одеться. На прощанье раскланялся, сказал по-немецки:
– Спасибо за приятное общество.
Анна постаралась ответить ему самой очаровательной улыбкой.
Шанхай был полностью оккупирован японцами, в городе установилась относительная тишина. Анна благополучно встретилась с курьером, купила все, что требовалось, даже радиодетали. Фотоаппарат для Бранко она передала, как было условлено, во французское посольство по данному ей адресу.
Старший сын Кучимовой купил ей билет на японский пароход, проводил ее. Не знала она тогда, что виделась со своими друзьями последний раз.
Радиодетали спрятала в банку с печеньем и оставила ее открытой на столе каюты парохода. Несколько таких же банок с печеньем она положила закрытыми в общий багаж. Закрытые банки привлекли внимание контролера, он спросил, что в них находится. Анна спокойно кивнула на открытую банку, из которой только что взяла печенье, и сказала, что в остальных банках то же самое. Ее оставили в покое.
Лето сорок первого года выдалось необычайно ранним и жарким. Беспрестанно лили дожди, и в Токио нечем было дышать. Сердечные приступы у Макса участились. Анна умоляла его уехать в Тигасаки, он сопротивлялся, ссылаясь на срочность работы. С началом второй мировой войны в Европе количество информации резко возросло, и Максу приходилось целыми ночами вести длиннейшие передачи. Опасаясь пеленгации, он переходил с квартиры на квартиру, Анна переносила радиоаппаратуру. Радиограммы были такими длинными, что Максу приходилось передавать их в два, три приема.
С некоторых пор в дом Клаузенов повадился ходить районный полицейский Аояма. Он приходил обычно в то время, когда Макса не было дома, снимал у порога свои башмаки, уютно и надолго устраивался в кресле и заводил с Анной разговор о всякой всячине. Нудно, словно жуя солому, рассказывал какую-нибудь историю или расспрашивал Анну о незначительных пустяках. Анна для виду поддерживала разговор, а сама потихоньку наблюдала за полицейским, за его бегающим по комнате взглядом: что ему надо? Зачем он приходит к ней чуть ли не каждый день и часами разглагольствует, не считаясь с ее временем?
Однажды за обедом сообщила об этом Максу и Рихарду. Рихард слегка нахмурился, быстро взглянул на Макса, сказал беспечным голосом:
– Не обращайте внимания, Анни, этот полицейский просто дурак. Ему скучно торчать на посту, жарко, а тут он отдыхает в прохладе. Как говорит русская пословица: солдат спит – служба идет.
Рихард произнес пословицу по-русски, и Анна невольно рассмеялась. Однако от ее внимания не ускользнул ни его быстрый взгляд, которым он перекинулся с Максом, ни нарочито беспечный тон. Она затаила тревогу. Уж не следят ли за их квартирой? Не засекла ли их служба пеленгации? От таких мыслей холодело в груди.
Они по-прежнему вели передачи из разных мест. Анна ехала в назначенное место с узелком-фуросики, в котором была спрятана аппаратура, а через некоторое время вслед за ней приезжал Макс.
В середине мая, после очередного сердечного приступа у Макса, Анна все же уговорила его уехать в Тигасаки. Но это не избавляло Макса от напряженной работы.
Однажды Зорге пришел со станции сильно запыхавшийся, и наметанный глаз Анны сразу заметил, что что-то произошло. Рихард выглядел очень встревоженным, и голос его слегка охрип от быстрой ходьбы. Он не шутил, как обычно при встрече с Анной, а сразу прошел с Максом в его рабочую комнату. Позже отказался даже от обеда и очень быстро уехал.
Анна долго ждала Макса в столовой, не дождавшись, заглянула к нему в комнату. Он сидел на стуле, уставившись в одну точку.
– Что случилось, Макс? – тревожно спросила ока.
– Плохие дела, Анни… – тихо ответил он, поднимая на нее какие-то больные глаза.
А жизнь продолжалась. Год тому назад Бранко Вукелич женился на японской девушке, журналистке Иосико Ямасаки. У них родился сын Хироси. Бранко был счастлив. Несмотря на тревожное время, он весь так и светился счастьем. И может быть, Анна лучше других понимала его, пройдя через собственный опыт неудачной жизни с Валениусом.
Рихард писал книгу о Японии. Недостаточно хорошо владея японским, он взял себе в помощницы молодую секретаршу Исии Ханако, владеющую английским. Исии переводила для него нужные материалы. С какой-то безнадежной тоской и отчаянием Рихард иногда говорил с Анной о своей Кате.
– Прошлый год осенью мы собирались поехать с ней в отпуск вместе. Куда-нибудь на юг, к морю… – мечтательно говорил он. И, словно оправдываясь перед самим собой, перед Анной, жаловался: – Не мог я сдержать своего обещания, не мог… Но я верю, что скоро мы с ней увидимся, если, конечно, она захочет меня видеть после стольких лет разлуки…
Что могла сказать ему Анна? Какие слова утешения? И вообще, вырвутся ли они когда-нибудь отсюда? Во всяком случае, мало верилось в скорую встречу Рихарда с его Катей.
В немецком клубе вновь возобновилась дружба между японской и немецкой военщиной. Но фрау Этер больше не произносила горячих речей в защиту войны, не прославляла обожаемого фюрера, – в Польше погибли оба ее сына. Она по-прежнему активно участвовала во всех мероприятиях, носила какие-то необыкновенные вещи, которые прислали ей сыновья в качестве трофеев с фронта, но во всем ее облике чувствовалась глубокая, трагическая усталость, будто из нее выпустили воздух. Однажды призналась Анне:
– Лучше уж не иметь детей, как вы, чем терять их…
«А как же насчет их счастливого будущего?» – чуть не спросила Анна, но смолчала, щадя поверженного врага. Только посмотрев на бриллианты, сверкавшие в ушах фрау (подарок сыновей с фронта!), подумала о возмездии.
В клубе царило заметное оживление. Горячо обсуждались дела третьего рейха, и говорили о возможности войны с Советским Союзом.
Каждый день Анна трепетной рукой отрывала очередной листок календаря.
А 22 июня все вечерние газеты – «Асахи», «Майнити» и другие – на первых полосах извещали о войне. «Германо-советская война!» – кричали огромные, черные иероглифы заголовков. Токийское радио каждые пять минут вперемежку с маршевой музыкой сообщало о наступлении немецких войск, о налетах авиации на советские города.
– Ух, как жаль, что я не могу сейчас быть там, на фронте, чтобы своими руками… – Макс в бессильной ярости сжимал кулаки.
– Я не верю в победу фашистов! – убежденно говорил Рихард. – Историю нельзя повернуть вспять.
Но все сознавали, что Советский Союз в опасности, и мучились от бессилия чем-нибудь помочь.
В немецком клубе было сплошное ликование, все точно с ума посходили – обнимались, целовались, поздравляли друг друга с успешным наступлением немецких войск на советские территории. Немки вихрем налетали на Анну, тискали в жарких, потных объятиях, захлебывались словами радости и восторга. Анну била нервная дрожь от этих бурных излияний, к горлу подступал истерический крик. Но приходилось улыбаться, хотя ее улыбку искажала гримаса плача.
– Что с вами, фрау Анни? – недоуменно спрашивали немецкие «муттер».
– Это от радости… – смахивая невольную слезу, отвечала Анна.
Они вернулись в Токио. Зорге сказал, что в такое тревожное время лучше быть всем в сборе. Боялись нападения Японии на Советский Союз. По циркулировавшим слухам, вся Квантунская армия приведена в боевую готовность и ждет сигнала, чтобы ринуться «на север». На площадях города в открытую происходили учения. Новобранцы учились поражать штыками соломенные чучела, на груди которых были прикреплены красные звездочки. Они с ревом кидались на чучела, стараясь точно в звездочку поразить цель. Анну пугала их воинственная ненависть к мнимым красноармейцам, их готовность умереть за своего божественного императора.
А полицейский Аояма по-прежнему продолжал заходить к ней в отсутствие Макса. И если раньше он вел себя с некоторой долей нахальства, то теперь был иезуитски вежлив, долго кланялся, шипел, растягивая в улыбке толстые губы.
– Гитлер – великий человек! Большевикам теперь капут, – говорил он, и его хитрые, узкие глазки вонзались в Анну, как два блестящих отточенных лезвия.
Анне хотелось закричать, затопать на него ногами, но она вынуждена была поддакивать ему и улыбаться. «Издевается? Или хочет мне, как немецкой гражданке, сделать приятное? – думала, холодея от страха. – Хоть бы уехать куда… Чего они медлят?»
Однажды невольно подслушала разговор между Максом и Рихардом. Вернее, конец какого-то разговора. Говорил Рихард:
– Ты знаешь, Макс, нам отсюда уже не выбраться… Теперь остается только успешно работать до конца, если не произойдут какие-нибудь решающие изменения, для того чтобы мы все-таки победили!
Потом отрывочная фраза:
– …и ты поговоришь с Анни…
Анна на цыпочках прошла мимо двери кабинета в свою спальню. Тихо присела на кровать. «Не выбраться? Что Рихард имел в виду? – мучилась она догадкой. – Переждать войну в Японии? И о чем со мной нужно поговорить?»
За обедом обсуждали все тот же вопрос: нападет Япония на СССР или нет? Если нападет, то когда это может случиться?
– Нужно спросить микадо, – пошутил Макс.
– Спросим и у микадо! – браво ответил Зорге. – За нами не заржавеет! Правильно я говорю по-русски, Анни?
– Совершенно правильно, – без тени улыбки ответила она, накладывая на большее блюдо пирожки.
– А наша хозяйка сегодня что-то невеселая, – заметил Зорге. – Опять приходил полицейский?
– Приходил… – нехотя сказала Анна.
– Хочешь избавиться от этого типа? – обратился к ней Макс.
– Конечно, хочу! Но как?!
– Уезжай в Шанхай. Я приеду несколько позже.
– Да, Анни, – подхватил беспечным тоном Зорге, – почему бы вам не уехать в Шанхай? У вас, кажется, есть там друзья…
Анна смотрела на них во все глаза: чего удумали, а?! Чтобы она в такое время бросила Макса одного, а сама спасала свою шкуру?
– Нет! – решительно заявила она.
– Все же будет лучше, если вы уедете, Анни, – мягко, но настойчиво повторил Рихард. – Вы считаете себя членом организации?
– Да, конечно! Добровольным, не забывайте…
– Все равно вы должны подчиняться приказу.
– Делайте со мной, что хотите, но этот приказ я выполнять не буду… – Помолчала секунду, усмехнулась: – Чепуха какая-то… – Голос ее оборвался, на глазах выступили слезы.
Мужчины растерялись.
– Ну хорошо, хорошо, – поспешно ретировался Рихард. – Поступайте, как знаете, в конце концов! – В его голосе звучало недовольство. Но губы тут же дрогнули улыбкой. – Этого и следовало ожидать!
Все облегченно засмеялись. Рихард принялся за пирожки.
– О, русские пиро́ги! – смешно делая ударение на «о», воскликнул он по-русски. – Русские пиро́ги – это вещь!