Текст книги "Одной дорогой (СИ)"

Автор книги: Мария Шабанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Где взять, говоришь? Да тут где-то валялся, – сказал Котопупский, махнув рукой на развороченный палисадник под окнами таверны, и, пожав плечами, удалился.

– И что это было? – спросил Лайхал, окончательно уверив Анвила в том, что он не один видел странного человека. – Кстати, мы пришли.

Скучающий трактирщик был рад увидеть посетителей в столь ранний час, когда обычно его заведение пустовало.

– А, заказ на имя алтургера Кеселара? Да, да, я помню. Вот, смотрите не потеряйте, – он протянул ключ Анвилу, но, прежде чем отдать, предупредил: – Девок не водить, особливо замужних. А то надоело мне щеколды чинить и двери на петли наново сажать.

– Обед… – начал Лайхал.

– Знаю, алтургер Кеселар уже распорядился.

– … принести в номер, – с достоинством закончил паж.

Комната Анвила находилась на втором этаже и не отличалась ничем примечательным, разве что на двери действительно красовалась новенькая щеколда на блестящем гвозде. Провернув ее пальцем, сыщик подошел к окну, случайно обратив внимание на маленькое пятнышко крови, плохо замытое служанкой и впитавшееся в деревянный пол. Окно отворилось легко – комната находилась на солнечной стороне и частенько в ней бывало душновато.

– Уборка ни к черту, – буркнул Анвил, стряхивая на улицу маленькие комочки засохшей грязи, прилепившиеся к подоконнику. – Хотя какая разница…

Сыщик расплылся в улыбке, выглянув на улицу – до него только сейчас дошло, что он смотрит на большой, яркий, разноцветный и многогранный мир из окна таверны, а не из далекой тюремной двери или трюма галеры. Его радовал и неухоженный палисадник под самым окном, и столы питейного заведения напротив, и его шумные посетители.

Но абсолютное счастье наступило, только когда хозяин таверны лично принес в комнату две тарелки горячего ароматного супа, который просто вскружил голову Анвилу. Он как мог быстро метнулся к столу и стал за обе щеки уплетать долгожданную еду.

Сидящий напротив Лайхал после непродолжительного молчания заявил:

– Я хочу, чтобы вы поскорее нашли Сигвальда. Что я должен рассказать?

– Работа, – проговорил Анвил с набитым ртом, утирая слезы – суп был очень горячим, но ждать сыщик больше не мог. – Чем он может заниматься в городе?

– Да чем угодно, – чуть поразмыслив, отвечал мальчик. – Он до работы не брезгливый, да к тому же рукастый. Так что работать может везде, лишь бы все по-честному было.

"Да уж, помог так помог", – фыркнул Анвил, по привычке прислушиваясь к громким голосам, доносящимся из того самого питейного заведения. Судя по всему, один пьяный доказывал что-то другому, и с каждой репликой голос его звучал все громче и четче.

– Свинцовый Кулак! – орал он. – Свинцовый Кулак раздолбит морду твоему Беретрайскому Вепрю на второй минуте!

– Да Вепрь на минувшей неделе простоял четыре боя кряду!

– Хорош заливать! Вот посмотришь завтра!

– Спорим?!

"Свинцовый кулак… хм. Странно, очень странно", – думал Анвил, скребя ложкой по дну пустой тарелки в попытке зачерпнуть последние капли супа.

– Так вы найдете его? – с надеждой спросил Лайхал, глядя прямо в глаза задумавшегося сыщика.

– Конечно. Обязательно найду. Знаешь, у меня появилась одна мысль, и я прямо сейчас пойду и проверю… Только… Сейчас, дай мне минуту…

Анвил сидел, подпирая голову руками и речь его становилась все неразборчивее, приятное тепло разливалось по телу, веки тяжелели. Спустя пару минут его руки безвольно упали на стол, уронив голову – сыщик уснул.

Лайхал тряс его за плечо, звал по имени, тыкал пальцем, но Анвил не реагировал ни на какие ухищрения пажа и тому ничего не оставалось, как стащить его со стула и бесцеремонно бросить на кровать – смертельно уставший парень не проснулся даже от этого.

Растянувшись на свежих простынях, Анвил спал как убитый, и на лице его сияла блаженная улыбка.

–

ГЛАВА 13

ЧЕРТОПОЛОХ У ДОРОГИ

– Хватит! – прохрипел Сигвальд из последних сил.

Он бессильно лежал на полу бойцовской клетки в таверне "Добрый арбалет", скорчившись под тяжелыми ударами артретардца, который почему-то решил называться Беретрайским Вепрем. Сигвальд уже плохо понимал, куда именно его бьют и что вообще происходит, он видел только толстые ржавые прутья где-то рядом и слышал невнятный гул публики. Закрывая руками голову, он продолжал повторять:

– Хватит, хватит, я сдаюсь…

Наконец его противника оттащили, как пару дней назад оттаскивали самого Сигвальда, вошедшего в раж. Северянин даже не попытался встать – все тело так болело и ныло, что он не был уверен, выдержит ли его организм такое небрежное обращение.

"Не надо, – думал он, с трудом собрав мысли. – Не надо было соглашаться на этот бой. Пожадничал…"

– Победил Беретрайский Вепрь! – объявил судья.

"Так говорит, будто можно подумать что-то другое", – Сигвальд закрыл глаза, проводя языком по зубам, которые снова каким-то чудом остались целы. Солоновато-металлический привкус крови во рту стал привычным за последнюю неделю.

Он слышал, как Беретрайский Вепрь согласился на второй бой, как радостно загудела толпа и бросилась к столу букмекера, как скрипнул засов и скрежетнули петли решетчатой двери. Сигвальд все еще лежал, подтянув колени к груди и не отнимая рук от головы – подошедший человек потянул его за плечо, перевернув на спину. Из-под полуприкрытых век северянин увидел лицо слуги, который обычно занимался выносом проигравших из клетки. Как Сигвальд ни старался, он не мог вспомнить его имени.

– Ты хоть живой? – спросил слуга, с интересом разглядывая проигравшего.

Сигвальд закашлялся – кровь из разбитого носа попала в горло, и слуга поспешил повернуть его голову на бок.

– Давай-ка вставать, – говорил он, пытаясь поднять северянина, который не мог сделать этого сам. – Негоже клетку занимать.

Слуга выволок его в общий зал, по пути рассказывая северянину о том, как он подвел его, проиграв этот бой.

"Спасибо тебе, добрый человек, – думал Сигвальд, уставившись в пол. – Другой мне за это под шумок еще и под дых врезал бы". Краем глаза он заметил копну светлых кудряшек и бледно-голубое платье, подошедшее к нему и остановившее слугу.

– О небо! – воскликнула подружка Сигвальда, прикасаясь своей маленькой ладошкой к его щеке. Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки вышел болезненный оскал. – Дерег, отведи его в мою комнату, я приду сразу, как смогу.

"Дерег, точно. Постоянно забываю", – размышлял Сигвальд, пока они проходили по залу. Он пытался не обращать внимания на нелестные эпитеты, которыми награждали его те, кто ставил на его победу.

Дерег ввел, а точнее втащил почти бесчувственного Сигвальда в тесную каморку, уставленную швабрами, вениками и совками, которая заодно служила и спальней для его подружки. Усадив его на кровать и прислонив к беленой стенке, слуга снова критически осмотрел северянина.

– Помирать не будешь? – серьезно спросил он, видимо решив, что выглядит боец совсем плохо.

– Не дождетесь, – с тем же болезненным оскалом произнес Сигвальд.

– Ты не думай, я ничего плохого, просто были уже случаи – хотелось бы заранее знать. А то потом бывают неприятные неожиданности. Ну, нет – и слава духам. Сиди.

И Сигвальд сидел, но его подруга все не приходила – очевидно, было много работы и хозяин таверны ее не отпускал. Воин постепенно приходил в себя и благодарил высшие силы, которые он не особо-то чтил, за то, что они позволили родиться ему чистокровным северянином и унаследовать от предков крепкие кости и железное здоровье.

Бесцельно проводя глазами по каморке, Сигвальд случайно заметил свое отражение в овальном зеркальце, прикрепленном к маленькому умывальничку – предмету гордости и обожания юной служанки. Подойдя к нему, воин наклонился к зеркалу, висящему для него слишком низко.

"Ну и рожа", – хмыкнул он, поднимая веко подбитого лесниками глаза. Да и в целом картинка вырисовывалась не очень привлекательная: большой лиловый синяк под глазом, покрытая коркой ссадина на скуле, рассеченная бровь и разбитый нос, заливший кровью пол лица. Сейчас он напоминал себе персонажа из сказки "О преданном брате", которую в далеком детстве рассказывала ему мать.

– …и встал преданный брат из могилы, и пошел он в свой бывший дом, и…

– О небо! – воскликнула внезапно вошедшая служанка. – Ты напугал меня своим загробным голосом и… – она не закончила фразу.

– Видом?

Девушка только вздохнула и, нежно проведя рукой по спине Сигвальда, щедро исполосованной плетью, полила ему на руки из расписного глиняного кувшинчика, помогая умыться. Она печально смотрела на разбавленную водой кровь, которая стекала с лица воина.

– Тебе сегодня крепко досталось, – снова вздохнула она, убирая мокрую короткую прядь волос, прилипшую ко лбу Сигвальда, и зачесывая ее назад, как он любил.

– Я в порядке.

– Ты не можешь быть в порядке…

– Если я порчу все, к чему прикасаюсь? – он отвел от себя ее руку.

– Что? Ты о чем?

Сигвальд покачал головой – она ничего не знала ни о его прошлой жизни, ни о большей части настоящей. "Конечно, случайность. А я, как последний дурак, лезу в раны грязными пальцами".

– Ничего. Забудь.

Он снова сел на кровать, и его подружка не поняла ровным счетом ничего. Она лишь поглаживала его руку с разбитыми костяшками, о чем-то задумавшись.

– Я видела много хороших бойцов, которых до смерти забили в этой клетке, – произнесла она, не глядя на Сигвальда. – И я не хочу, чтобы с тобой случилось то же. Так нельзя продолжать.

– Я и не буду, – спокойно ответил он.

– Правда?

Девушка была удивлена столь легкой победой – она уже приготовилась к тому, что Сигвальд будет упорствовать, и для этого случая даже приготовила несколько убедительных доводов и страшных историй о неудачливых бойцах.

– Правда. Я решил уйти на войну.

Такого удара она не ожидала.

– На какую войну? – ошарашенно спрашивала она, все еще надеясь, что Сигвальд просто глупо и неудачно пошутил.

– С Заретардом, разумеется, других пока нет.

– Ты что, издеваешься? – девушка взорвалась эмоциями. – Я тут тебе толкую о том, как опасно драться в клетке, а ты хочешь взять меч и пойти на войну, где тебя могут убить еще скорее?

По истеричным ноткам в голосе служанки Сигвальд понял, что лучше ему помолчать и не спорить.

– Я же совсем не то имела в виду! Я думала, ты найдешь спокойную работу и останешься здесь, а ты хочешь меня бросить? – она хотела ударить его кулачком в грудь, но остановилась, решив, что ему и без нее досталось порядком.

– Не хочу. Но я должен.

– Кому ты должен? Тебя даже насильно забрать в армию не могут – ты вообще не местный!

– Ас гле хилле сваар харл. Харл алл ост мадра, алре свар лааг, – сказал Сигвальд, глядя в светло-карие глаза подруги.

– Что? – снова не поняла она. Ее вообще раздражало, когда Сигвальд вдруг начинал говорить на языке Велетхлау.

– Моя жизнь – это битва. А битву закончит смерть, все остальное лишь перерыв, – перевел он. – Это мудрость и закон моего народа.

– Это не честно, – всхлипнула девушка.

Сигвальд отлично знал, что это не честно – приводить безаппеляционный довод, в основе которого лежат нерушимые принципы народа, воинская традиция которого насчитывает много столетий.

– Милая, поверь, я не могу иначе, – он попытался обнять ее, но девушка вырвалась из его объятий.

– Да, конечно! Ты северянин, твоя жизнь это битва… На что я тебе сдалась? Ты же вольная птица – куда хочу, туда лечу!.. Хорошо тебе!

– Ты ничего не знаешь! Я не свободен и мне не хорошо. Моя жизнь сломана, я потерял все, что имел и чем дорожил. И чтобы вернуть то, что еще можно вернуть, я должен…

"Ну как она не может понять, что бить морды по тавернам на потеху пьяному сброду – это занятие, недостойное воина, что мое место не здесь, не в каком-нибудь цеху и не в хижине дровосека или камнетеса? Что единственное место, которое у меня было, теперь не вернуть?"

Сигвальд снова попытался обнять ее, но девушка только била его по рукам, когда он к ней прикасался.

– Мне уйти? – спросил воин.

Девушка подняла на него глаза, которые были на мокром месте, и укоризненный взгляд пронзил Сигвальда.

– Если тебе так жизненно важно умереть молодым – уходи.

Он не знал что ответить: "пока" – слишком глупо, "прощай" – слишком торжественно, "до свидания" – слишком неправда. Так и не сумев выбрать подходящего слова, он просто молча ушел, на прощание поцеловав свою подружку в лоб и тихонько притворив за собой дверь. И все равно чувствовал, что получилось совсем не так, как он бы хотел, а еще более глупо, чем "пока", и еще более торжественно, чем "прощай".

"Похоже, Асель была права, – думал он, медленно идя по темным улицам домой и по привычке оглядываясь, чтобы проверить, не следит ли кто за ним. – Я порчу всё и делаю несчастными людей, которые с дурного ума подпускают меня слишком близко".

Асель нервничала – сумерки слишком быстро спускались на город, а она все бродила закоулками Бедняцкого квартала, где-то у самых городских стен. Она понимала, что это не лучшее место и время для одинокой, пусть и вооруженной, девушки с толстым кошельком, но отступать она уже не хотела, и только ускоряла шаг, на ходу натягивая купленный заранее капюшон, который хорошо скрывал ее лицо.

Всю ночь после неудавшегося ограбления и половину следующего дня Асель провела в полной прострации у себя в комнате, в той же таверне, куда они с Сигвальдом поселились в первый день. Все это время она лежала на кровати и пыталась осознать, что произошло с ее жизнью, но даже после долгих раздумий ей по-прежнему казалось, что жизнь катится ко всем чертям. Полежав еще немного, степнячка поняла, что теперь у нее есть только два выхода – либо и дальше покрываться плесенью в этой вшивой таверне, либо встать и вернуться к прежним занятиям – с флейтой или без нее. Возможность перекроить свою судьбу она даже не рассматривала – браконьерская жизнь в лесу назло всем была ей по душе.

За время, прошедшее с Ночи Пылающего Очага, в карманах степнячки осело немалое количество денег, основную часть которых составляла выручка за породистую лошадь демгарда Бериара и залог за ее собственную голову, которую она нашла на теле мертвого командира первого отряда охотников за головами. На эти деньги она могла бы жить в городе пару месяцев, не делая абсолютно ничего.

Но Асель всеми фибрами души ненавидела Рагет Кувер и все с ним связанное, как и сам факт бездеятельности. Между тем, она привыкла жить широко и тратить все, что имела, не откладывая на потом, ибо "потом" может и не быть – истина, которой ее научил старый друг и подельник Виммаш. Потому, недолго думая, она собрала все свои сбережения и решила исполнить свою давнюю мечту.

Клинок из алруана – загадочного и чудесного металла из пустыни Оркен уже долгое время занимал ее мысли. Степнячка не могла толком объяснить, зачем он ей нужен, да ее никто и не спросил.

"Черт возьми, где же эта улица? Место здесь что-ли заколдованное? Уже третий раз тут прохожу", – с раздражением думала она, оглядываясь по сторонам в поисках "неприметного дома с маленькими окнами и разваленным крыльцом, а на крыше еще и флюгер, как кошка", в котором, по словам знающих людей, можно было прикупить всяких диковинок (часто не вполне законных) или же продать что-нибудь необычное.

Асель завернула в очередной узкий переулок – окна в домах не светились, ни крылец, ни флюгеров не было даже в помине. Мысленно выругавшись, степнячка хотела было выйти на другую улицу, но остановилась – в темноте она разглядела фигуру мужчины, быстро идущего ей навстречу. Она понятия не имела, кто это, но решила не рисковать и поскорее ретироваться из неприветливого переулка.

Но за своей спиной Асель уже слышала шаги, которые по началу не смогла отличить от собственных – кто-то шел за ней след в след. У степнячки не было никаких иллюзий на счет сценария развития событий – классическое ограбление в темном переулке.

Единственный выход – быстро забраться на крышу невысокого здания с отлично приспособленными для этого стенами, которое как раз было рядом, и скрыться в неизвестном направлении, пока сильные, но неуклюжие грабители будут пытаться повторить ее акробатический номер. Асель уже запрыгнула на подоконник, уцепившись за наглухо закрытые ставни, но не успела сделать следующего шага – тот, кто шел позади нее, схватился за шиворот степнячки и сдернул ее на землю.

В следующий миг ее подняли с земли и заломали руки за спину так, что захрустели суставы и в глазах возникла вспышка белого света. Асель прекрасно понимала, что сопротивление бесполезно, и уже попрощалась со своими деньгами и некупленным алруановым клинком и теперь только гадала, удастся ли выйти из этого переулка живой.

– Ну что, коза, допрыгалась? – сказал второй грабитель, подходя к ней с ножом в руке.

Тонкий нюх Асель уловил легкий, едва различимый запах свежескошенной травы, но сенокосов поблизости, естественно, не было. "Эллекринщики, – подумала она с некоторым облегчением. – Эти, как правило, не убивают. Как правило".

Тем временем грабитель с ножом проверял ее карманы, не преминув заодно пошарить и за пазухой. Сейчас Асель было плевать на чужие прикосновения, которые обычно выводили ее из себя и провоцировали на грубость и драку, она желала только, чтобы ее отпустили живую и, по возможности, целую.

– Молчишь? – полушепотом спрашивал степнячку тот, что держал ее руки. Он низко наклонился над ее ухом и Асель с отвращением чувствовала его горячее дыхание. – Правильно, здоровее будешь.

Наконец-то второй нашел ее кошелек.

– Ну? – первый выказывал волнение и нетерпение узнать размер добычи.

Распотрошив кожаный мешочек, грабитель пересчитывал монеты, которые он высыпал себе на ладонь. Когда он поднял голову, оказалось, что он побледнел так, что это было видно даже в темноте.

– Здесь серебром и золотом арума на четыре, не меньше…

После этого открытия Асель ожидала всплеска радости или по меньше мере слов одобрения, но вместо этого видела все еще продолжающую бледнеть физиономию одного грабителя и слышала, как нервно сглатывает слюну второй.

"Да вы что, эллекрина со спиртом намешали? Радоваться надо!" – думала она.

– Да дышлом тебе поперек хребта! – бросил человек с ножом своему подельнику. – Говорил я тебе…

"Что происходит?.."

– Ты кто такая? – первый подлетел к Асель и приставил лезвие ножа к ее горлу. – Ну! Отвечай!

– Никто я! Я простая браконьерка!

Мысли путались в голове Асель. Нервный эллекринщик с дрожащими руками, при том угрожающий ножом – плохая примета, которая становилась еще хуже от того, что он не выдвигал никаких требований, которые можно было бы удовлетворить в обмен на жизнь.

– Черт, говорил я тебе – вляпаемся! Она ж небось на Доброго Фермера работает! На него? Признавайся! – грабитель размахивал ножом перед лицом степнячки.

– На какого фермера? Я не знаю никакого фермера! Я ни на кого не работаю! – Асель в панике пыталась понять, что за ересь несут эллекринщики.

– Ну точно, на него, – сказал тот, что держал ее за руки. – Теперь он нас найдет и скормит своим чудищам, как пить дать скормит! Надо порешить ее и сбежать, пока она не успела настучать Фермеру!

– Его ищейки найдут нас хоть у самого Фосгарда в гостях!

– И что предлагаешь? Вернуть деньги и извиниться? Он нас все равно найдет, а так хоть будет шанс… и время. Хватит болтать!

"Нет-нет-нет! Нет! Этого не может быть! – Асель с ужасом чувствовала холодную сталь ножа на своем горле. – Я не хочу подыхать как собака! Я вообще не хочу подыхать!"

– Стой! – шикнул один из грабителей на того, который готовился нанести смертельный удар.

Он моментально зажал Асель рот своей волосатой ручищей и вместе с ней прижался к стене.

– Тихо, – прошептал он. – Я слышал стражу. Нельзя, чтобы они нашли здесь труп, а то…

– Так что делать-то?

План действий грабителей Асель узнала только когда очнулась в какой-то канаве с дикой головной болью и едва сдерживаемой тошнотой. Единственное, что Асель видела – огромный лист лопуха, склонившийся над ней, да далекое звездное небо сквозь дырочку, проеденную гусеницей в листе. "Мать моя родная… Повезло же нарваться на этих уродов. О, моя голова… Ну хоть живая. Да, живая, без денег, в канаве и не могу встать. Оказывается, окончательный бесповоротный чертов конец был не вчера".

Асель лежала на земле, пытаясь вспомнить детали происшествия, но все равно оно выглядело форменным идиотизмом – какой-то фермер, ищейки, чудовища… Кусочки мозаики никак не складывались, а только вызывали еще более сильную головную боль.

Полежав еще немного, степнячка попробовала встать, но безрезультатно – после нескольких неудачных попыток она снова упала на примятые листья лопуха.

"В сапоге, кажется, осталась еще пара рамеров – несколько дней протяну. Если встану, конечно. И дойду домой. Без приключений. Черт, как было бы неплохо, если бы рядом был кто-нибудь такой… да черт возьми, хоть кто-нибудь".

За годы жизни в лесах в полном одиночестве степнячка научилась не страдать от него или, по крайней мере, не признаваться себе в этом. Философия волка-одиночки, не нуждающегося ни в ком, устраивала ее, пока она была сильна или способна хотя бы передвигаться без посторонней помощи. Но сейчас, на дне придорожной канавы ненавистного города, Асель была буквально уничтожена осознанием своей беспомощности и ненужности. Слезы отчаяния и обиды на весь мир снова выступили на ее глазах.

"Нет! Не сметь раскисать, как сопли по осени! – приказала она себе. – Мне никто ничего не должен, и я никому ничего не должна. Встать! Только бы встать…"

До боли закусив губу и превозмогая головокружение, Асель выбралась на дорогу. Ощутив под ногами утоптанный грунт, она поняла, что победила. Вот только радости от этой победы почему-то не было.

– Ой батюшки! Что ж это делается?! – кудахтали горожанки, боязливо держась за спинами мужчин.

– Где это видано! Возмутительно! Просто возмутительно! – негодовал почтенный нотариус.

На площади Келлара Великого собралась немалая толпа зевак, привлеченных звоном клинков и звуками драки. Открыв рты, они наблюдали за схваткой двух северян, которые, видимо, решили выяснить свои отношения прямо здесь, ничуть не смущаясь любопытных глаз. Остальные их братья по оружию наблюдали за действом так спокойно, будто смертоубийство на улицах было нормой жизни.

– Да разнимите ж вы их! Они же сейчас поубивают друг друга! – надрывался кто-то из толпы.

– А и шут с ними! Хоть бы и поубивались – нам меньше мороки.

– А я не самогубец, чтоб в драку этих психов полоумных лезть – зашибут ведь и не заметят.

По толпе прошел гул – один из соперников упал навзничь, перед этим лишившись своего оружия. Какая-то женщина пронзительно закричала.

– Не кричать, не кричать! Мы не убивать! Мы и он друзья! – с обезоруживающей улыбкой вещал один из воинов Велетхлау на ломаном итантале.

В знак дружественности поединка победитель подал руку своему оппоненту, помогая ему подняться с земли, после чего вручил ему выбитый ранее тесак.

– Мы и он друзья! Никто не убивать! Ничего больше смотреть! – продолжал он, мирно разгоняя толпу.

Когда зеваки разошлись, а проигравший чуть отдышался, победитель обратился к нему на родном языке:

– Что с тобой не так, Сигвальд? Так ведь тебя зовут?

– Я говорил, что сейчас я не в лучшей форме, – произнес Сигвальд, отряхиваясь от пыли и сора.

– Да по тебе видно – честно сказать, ты похож на бродягу. Если б не дублет – мы бы так и подумали.

– Мне нужно несколько дней отдыха – это пройдет.

– Это-то пройдет, да только я вовсе не об этом, – задумчиво сказал командир отряда воинов-северян, приехавших в Рагет Кувер в поисках работы. – У тебя странный стиль фехтования. Ты намешал в нем и приемы Велетхлау, и какие-то местные удары…

– Разве важен стиль, а не результат? Хоть я и проиграл сегодня, но…

– Да вижу я, что ты хорош, и до стиля мне бы дела не было. Но вот в чем беда – не знаю, чем ты занимался раньше, но ты привык работать один или с кем-нибудь, кто знает все твои финты. Но мы, понимаешь, работаем все вместе, и для своих ты должен быть предсказуем. А пока мы поймем, что у тебя на уме – нас перебьют всех к чертовой матери. Так что прости, брат. Я как командир этого отряда несу ответственность за их жизни и не могу допустить такого.

– Я понял, – угрюмо отвечал Сигвальд, собравшись уходить.

– Ну ты еще поспрашивай в других отрядах, может им как раз такие нужны, – крикнул ему вслед командир.

"А как же, нужны. Это уже четвертый отряд за сегодня, и всех что-то во мне не устраивает", – разочарованно думал воин, шагая по площади.

Сегодня рухнули все надежды Сигвальда вновь влиться в нормальную жизнь, которую мог бы обеспечить хороший военный поход со своими земляками. На Итантарде он частенько чувствовал себя чужаком, а с тех пор, как он перестал служить Кеселару, это чувство усилилось и стало постоянным. До этого утра воин надеялся, что если он пойдет на войну с другими северянами, то это принесет ему то, чего он лишился: славу, почет, уважение. Самоуважение. Однако после четырех отказов в найме он с ужасом осознал, что стал ненужным ни своим, ни чужим.

– Вступайте в Артретардские Добровольные Отряды! – не жалея глотки, орал глашатай прямо на ухо Сигвальду.

Он стоял под артретардским зеленым знаменем, жалко повисшем на шесте в полном безветрии, и интенсивно размахивал листовками. Но, несмотря на все его старания, никто не горел желанием записаться добровольцем. Тогда глашатай решил повысить эффективность своей работы и схватил за руку проходящего мимо Сигвальда.

– Защити жен и детей! Запишись в Добровольный Отряд!

Воин поморщился от голоса зазывалы, который все еще орал так, будто его потенциальный клиент находился на другом конце площади.

– У меня нет жен, – отвечал Сигвальд, пытаясь вырвать руку из цепких лап глашатая, но тот вцепился в нее, как охотничий пес в добычу.

– А дети? – с надеждой спросил зазывала.

– И детей у меня нет. По крайней мере, мне так кажется.

– Ну тогда защити свою старую мать от заретардской сволочи! – глашатай говорил таким тоном, что всякий, посмевший отказаться защищать старую мать, был бы приравнен к трусу, подлецу и врагу народа.

– Сэкономлю тебе время – у меня никого нет, – раздраженно бросил Сигвальд порядком надоевшему глашатаю.

Лицо глашатая мгновенно переменилось, едва он услышал эту весть. Отбросив трагические нотки, он начал обрабатывать северянина заново:

– У тебя никого нет? Ты одинок? Или тебя выгнали с работы? Вступай в Артретардский Добровольный Отряд! Здесь тебя ждут дружная команда сослуживцев, отличное питание, медицинское обслуживание! Путешествия по всему Итантарду! Найди друзей, посмотри мир!..

– Да пошел ты! – Сигвальд с раздражением вырвал наконец свою руку из цепких пальцев глашатая.

Не был бы он в таком паршивом расположении духа, его бы рассмешили красивые слова и заманчивые предложения, за которыми скрывались бесконечные пешие переходы по бездорожью по колено в грязи в качестве увлекательных путешествий, неизменная каша непонятно из чего и сухари с водой, перевязка отрубленной руки сикось накось грязной тряпкой как верх врачевательского искусства.

"Нашел, кому лапшу на уши вешать. Не видно, что ли, что видал я все его путешествия как они есть?.. Хотя, если подумать, то в самом деле не видно, – Сигвальд остановился напротив витрины какого-то магазина, внимательно изучая свое отражение. – Морда битая, дублет старый, тесак тоже не весть какой. Бродяга и есть".

Внезапно воин поймал себя на мысли, что уже несколько минут разглядывает не свое отражение, а еду, лежащую за стеклом – он не ел со вчерашнего вечера и теперь, когда день уже клонился к закату, он почувствовал сильный голод. Сигвальд пересчитал мелочь, бренчащую в тощем кошельке – ее оставалось совсем мало, так что его выбор пал на простой хлеб, ничем не сдобренный.

Отойдя немного от площади, он уселся на низенькую каменную ограду, отделявшую дорогу от какого-то заведения, которое, судя по давно не обновлявшейся вывеске и проломанной ступени в крыльце, переживало не лучшие времена.

Сигвальд жевал сухой хлеб, не особенно задумываясь о его вкусе. Он бесцельно глядел на траву у обочины – практически вся она была вытоптана, и только одинокий чертополох возвышался над ней. Вид этой неказистой колючки навевал на воина тоску и отчего-то напоминал о бериаровом турнире.

Бездомный старый пес подошел к Сигвальду и стал внимательно наблюдать за северянином, а в особенности за хлебом, который тот ел.

– Эй, бродяга, голоден? – воин бросил псу кусок хлеба, который тот поймал на лету и проглотил, даже не жуя. – Держи еще.

Съев еще несколько кусков, пес с опаской подошел к Сигвальду и осторожно положил ему голову на колени, продолжая следить за руками человека. Сигвальд погладил его по голове, почесал за ухом.

– Что, не будешь меня кусать? Вот и молодец, не то что я. Я вот, знаешь, однажды укусил кормящую руку. И не хотел вроде, а искусал всех по самое не балуйся. А потом сбежал, чтоб не пристрелили, как бешеного.

Сигвальд чувствовал себя немного странно, разговаривая с собакой, но от этого ему становилось если не легче, то хотя бы менее одиноко. Ему даже казалось, что пес внимательно его слушает и понимает сказанное, и даже сочувствует.

– Чем-то мы с тобой похожи – оба бездомные и никому не нужные. У тебя, вон, тоже морда разодрана – наверно, кто-то взял тебя в подвале крыс погонять? А когда крысы закончились – пинком под зад и за дверь? И до чего жизни сходятся… Я не жалуюсь, ты не подумай. Знаю, что сам дурак и что сам все угробил. Только вот не знаю, что теперь. Не в бродяги же мне в самом деле податься. Придется согласиться на уговоры этого кретина горластого и записаться в Добровольный Отряд и воевать за "спасибо, что не бьете". Наверное, таким как мы, там самое и место. Да, дружище?

Сигвальд гладил пса, который смотрел на него глазами, полными такой же неизбывной тоски, как и глаза самого Сигвальда в этот день. Пес тихонько жалобно заскулил – видимо печаль нового друга передалась и ему. Сигвальд едва себя сдержал, чтобы от досады и обиды на самого себя не завыть вместе с ним.

Асель сидела на скамье под окнами какого-то дома в Торговом Квартале на улице Вельд дас Арер и внимательно наблюдала за входными дверями дома напротив. Она прятала лицо под капюшоном, без которого теперь не выходила на улицу – близость войны обостряла враждебность итантардцев. Кроме того, под ним она пряталась от яркого солнца, раздражавшего глаза.

Ее голова все еще раскалывалась, степнячку до сих пор слегка тошнило, но, несмотря на это, она все же употребила этот день на поиски Оди, который был ей нужен для корыстных целей. Два рамера, случайно оставшиеся при ней, иссякали с ужасающей скоростью, а о том, чтобы снова вернуться к своему старому промыслу, пока и речи не могло быть.