Текст книги "Одной дорогой (СИ)"

Автор книги: Мария Шабанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Как жаль, – Оди улыбнулся уголками губ, поймав на себе удивленный взгляд Сигвальда, не до конца понимавшего, что здесь происходит. – Надо будет нанести ей визит вежливости, посочувствовать ее горю. Она ведь живет все там же?

– Да, улица Вельд дас Арер, седьмой дом.

– Благодарю покорно, – снова поклонился Оди и заставил то же сделать и Сигвальда, после чего они вышли на улицу.

– Визит вежливости, значит, – насмешливо заметил Сигвальд, догадавшись, что речь идет о бывших пассиях инженера.

Они шагали по широкой улице Торгового Квартала, в котором была сосредоточена жизнь мелких купцов и ремесленников, достигших в своем деле неплохого уровня. Улицы были забиты людьми, которые куда-то торопились, что-то несли, катили тележки, воевали с упрямыми ослами и мулами, что-то кричали, присматривали за имуществом и детьми. Отцветающие яблони запорошили лепестками Оди, который жадно смотрел на происходящее. Было видно, как он соскучился по такой жизни, как не хватало ему больших шумных городов, сотен людей вокруг. Замшелые замки демгардов, где он обитал последнее время, выполняя по их заказу разные приспособления и машины, наводили на него тоску. Теперь он хотел наверстать упущенное за несколько лет, и пытался увидеть и услышать все, не пропустить ни одной детали, вдохнуть как можно больше пыльного городского воздуха. Увлеченный этим занятием, он не сразу услышал Сигвальда.

– Да, визит вежливости. Не могу же я быть равнодушным к горю моей старинной знакомой!

– Жеребец ты, – раскатисто засмеялся воин, хлопнув инженера по плечу.

– Зря ты так, Сигвальд. Нельзя быть настолько пошлым и приземленным. Это же моя первая любовь! По крайней мере, в этом городе. Э, да что с тобой разговаривать, ничего ты не понимаешь ни в любви, ни в романтике.

– А как же Асель?

Оди как-то разом помрачнел.

– Асель – это другое. Она из тех, которых можно добиваться годами. Даже не так: ее надо изучать. Долго. Кропотливо. И только потом, может быть… Понимаешь?

– Нет, – честно признался он. – Не понимаю.

– Ничего. Я тоже не понимал.

Сигвальд пожал плечами.

– Слушай, – начал он совершенно другим тоном, внезапно что-то вспомнив. – Там, на заставе… сколько ты заплатил за меня? Не люблю быть должным.

– Если скажу, все равно не поверишь.

– Сколько? – настаивал он.

– Несколько рамеров.

– Оди, сколько?

– Десять. Десять рамеров.

Оди не любил говорить о деньгах, даже если речь шла о его зарплате. Но говорить приходилось, и каждый раз он испытывал неловкость, и каждый раз удивлялся самому себе.

– Ого… да. Не знал бы я тебя – точно не поверил бы. Знаешь, сейчас я вряд ли смогу отдать тебе хотя бы десятую часть этой суммы…

– Нет, не надо последнее отдавать. Мне не горит, жить пока есть на что. Потом когда-нибудь…

– Спасибо, друг.

Дальше шли молча. Оди вскоре забыл о разговоре и снова вернулся в созерцанию окружающего мира и вдыханию ароматов города. Сигвальд пытался придумать, как бы поскорее отдать долг и при этом не умереть с голоду. Внезапно они услышали за спиной незнакомый голос.

– Эй, Сигвальд, ты чего такой серьезный? Неужто задумал разграбить храм Сторхет Сидри?

Сигвальд и Оди остановились как вкопанные. Инженер перебирал в голове всех своих прежних знакомых, но потом понял, что зря, ведь обращались не к нему. Сигвальд в голове ничего не перебирал, его рука инстинктивно потянулась к левому боку, к рукояти тесака.

– Сигвальд, ради всего святого, – тихо произнес Оди. – Не время и не место.

– Ага.

Он медленно обернулся и застыл в изумлении. Взору его предстал мужчина чуть старше среднего возраста, облаченный в весьма странный доспех. Шлемом ему служил прорезанный в соответствующих местах котелок, к стеганке было пришито несколько кусков кольчуги, на грудь крепилась большая крышка от кастрюли, однако наплечники и поножи были вполне настоящими. Из большой сумки, висевшей на плече, любопытно выглядывала огромная толстая крыса.

– А! – воскликнул он, хитро прищурившись. – Это же тайна! Понимаю, понимаю… Никому в жизни не скажу, что Сигвальд идет грабить храм!

– Что? Я… нет. Я не собираюсь…

Сигвальд был в растерянности и не знал, что ему делать. Он посматривал на Оди в надежде, что тот даст ему какие-нибудь пояснения или рекомендации, но тот сам был в шоке и только беспомощно хлопал глазами и неубедительными жестами пытался подтвердить, что Сигвальд "нет" и что он "не собирается".

– Что, ваша светлость алтургер Котопупский снова шалит и пугает прохожих? – со смехом спросил подошедший горожанин у странного человека.

– Да разве таких отважных воинов можно испугать? Нет-нет, боятся только те, у кого совесть нечиста и рыльце в пушку, а у этих благородных мужей помыслы светлы, как первый лед на реке! – сказал его светлость Котопупский, подмигнув Сигвальду с выражением "мы-то знаем, но никому не скажем".

– Приезжие, да? – поинтересовался горожанин у опешивших друзей. – Не обращайте внимания, это наш местный… – он запнулся, чтобы не сказать наиболее подходящее слово. – Светлая голова. Даже слишком светлая. Просветленная, я бы сказал. Он даже мухи не обидит, его весь город знает. Ходит везде, смотрит, детишек забавляет, – горожанин продолжал что-то рассказывать, уже удаляясь от них.

– А, видали как мы его провели? – гордо поднял голову его светлость. – И так будет с каждым.

Сигвальд и Оди все так же ошарашенно смотрели на него. Он, видя, что собеседники из них никакие, решил откланяться.

– Честь имею, господа. Если я вдруг понадоблюсь, вы меня точно найдете в любое время дня и ночи. Я буду везде, не проп устите! – изрек он и с важным видом двинулся по широкому каменному мосту, пересекавшему небольшую речушку.

– Что за черт? – Оди все еще пребывал в недоумении.

– Ох, не нравится мне все это, совсем не нравится.

– Да ладно, мало ли что сумасшедшие болтают, – как-то неуверенно произнес инженер. – О, а вот и баня. А то я уж думал, что здесь все перестроили.

Первым делом в бане Оди несколько раз подряд намылил волосы и смыл с них пену, потом намылился полностью и окатил себя водой из ушата. Теперь он развалился на скамье и блаженствовал в клубах пара. Рядом сидел Сигвальд со взъерошенными волосами. Он не особо любил бани, предпочитая им купание в прохладном ручье.

– Ну, как тебе город? – лениво протянул Оди.

– Мне в этом городе не везет. В прошлый раз не свезло, да и в этот будет не лучше.

– А что было в прошлый раз?

– Война, Оди.

Инженер с открытым ртом слушал, как Сигвальд рассказывал о его любимом городе, охваченном огнем и залитом кровью.

Отряд Кеселара прибыл в Рагет Кувер за несколько дней до решающей битвы для усмирения мародеров, которые хозяйничали в городе, брошенном почти всеми местными. Рагет Кувер был последним пределом, за который никак нельзя было пускать заретардцев, которые лавиной прошлись от Беретрайя почти до норрайской границы, сломив сопротивление в нескольких десятках крупных городов, разбив множество армий.

Когда войска степняков подошли к городу и разбили лагерь, защитники Рагет Кувера почувствовали скорую смерть – против четырех тысяч их воинов теперь стояла целая армия, насчитывающая около двадцати тысяч конных и пеших заретардцев.

– Одна надежда была на войска западного Артретарда, из тех земель, что лежат за рекой Бринонна. Десятитысячный отряд из тяжело бронированных конных арбалетчиков и тяжелой пехоты мог бы спасти нас. Но их все не было. Когда заретардские осадные башни двинулись к стенам, мы поняли, что это конец. Всей битвы я, разумеется, не видел…

Сигвальд поднял голову. Тяжелое, свинцово-серое небо, сеющее на землю мелкие снежинки, заволакивал черный дым, идущий от больших котлов кипящей смолы на стенах. Он стоял у ворот, чтобы вступить в бой с теми, кто первым ворвется в город. Надежды на то, что позиции удастся удержать, таяли с каждой минутой. Солдаты тащили к воротам рогатки – большие бревна, утыканные острыми кольями – чтобы хоть на несколько минут сдержать конницу. Звенело оружие, раздавались приказы, бойцы проверяли крепление доспехов.

Гремящие и скрежещущие осадные башни зацепились за стены и степняки вступили в бой с защитниками, которые сталкивали их на обе стороны, а на тех, которые были внизу, выливали кипящую смолу. Над полем битвы неслись нечеловеческие крики, приказы, лязг стали, запах смолы неотступно преследовал солдат. Снег становился все гуще.

Из глубины соседней улицы донесся боевой клич норрайцев.

– Что там? – кричал Кеселар, остановив пробегавшего мимо солдата.

– Подкоп! Завалили, мать его так! Всех паршивцев до одного завалили! Будет знать узкоглазая сволочь, как под норрайцев копать! – орал тот, на радостях забыв о субординации.

Солдат нервно улыбался, и белизна зубов резко выделялась на его лице, измазанном пылью, смешанной с потом. Дальше он не побежал, заняв позицию рядом с Кеселаром, взяв на изготовку секиру.

Тяжелый глухой удар сотряс ворота – заретардцы подкатили таран и принялись пробивать себе путь. Удар, еще удар. Ворота трещали, но все еще не поддавались. Лица бойцов застыли в напряжении и ожидании. Со стены во двор полетел вражеский воин – он что-то кричал, дрыгая руками и ногами, и весьма неудачно упал на рогатку, колья которой проткнули его тело в нескольких местах. Подергавшись с минуту, он затих.

– Великий Камтанд, – причитал кто-то рядом с Сигвальдом, – направь клинок мой в грудь врага моего… защити меня от вражеского меча… защити… черт, как же там дальше?.. защити… защити от летящих стрел… ой, страшно-то как, как же помирать не хочется.

Еще один степняк упал на каменные плиты прямо перед Сигвальдом, размозжив голову и забрызгав кровью его сапоги. Боец, только что молившийся духу битвы, попятился и готов был развернуться и бежать, но Сигвальд остановил его грубым окриком:

  – Дас! Дас, арре гла веррде са валли тех саар арлеа ннахра!

25

Приготовившийся к позорному бегству солдат не отреагировал на слова Сигвальда – язык Велетхлау был ему не знаком. Воин резко развернул его за плечо. Из-под открытого шлема, слишком большого для бойца, смотрели до смерти перепуганные глаза молодого парня, почти еще мальчишки. Изо рта вырывались клубы пара. «Ему хоть семнадцать-то есть? – думал Сигвальд, глядя на перекошенное от ужаса лицо. – Тоже мне – ополчение! Они бы еще девочек в платьицах прислали!»

– Ни шагу назад! Дезертира повешу тут же, на своем ремне!

– Мы все умрем! – истерично завопил ополченец срывающимся голосом. – Где тяжелая конница, которую нам обещали?! Где?! Они нас бросили, нас всех убьют!

– Так умри как герой, а не как помоечная крыса! Ну же! Вперед!

Сигвальд орал на него, угрожая мечом, до тех пор, пока не убедил слабонервного бойца, что выжить в битве у него больше шансов, чем если он ослушается приказа.

– Ну ты, Сигвальд, суров, – подошел к нему Кеселар. – Даже я бы тебе поверил.

– Потому что я бы выполнил свое обещание, отступи он еще хоть на шаг. Здесь не место дезертирам.

Ворота дали большую трещину, продержаться они смогли бы еще удара два-три, не больше.

– Да поможет нам Камтанд! – крикнул Кеселар, захлопнув забрало шлема.

Удар.

  – Кирте – натим! Войэр – алэ!

26

– орал кто-то в строю.

  – Кирте – натим! Войэр – алэ!

27

– отозвались солдаты, ударив мечами по щитам.

Еще один удар – доски треснули и прогнулись.

  – Лема ре вихенд!

28

– надрывался тот же голос, выкрикивая боевой клич.

– Лема ре вихенд! – повторяли бойцы, и жажда крови и битвы закипала в их крови.

От последнего удара от одной створки массивных дубовых ворот откололся большой кусок, в который бурным потоком хлынули степняки в своих сияющих ламеллярных доспехах, с конскими хвостами, развевающимися на островерхих шлемах. Первая волна конников захлебнулась собственной кровью, напоровшись на рогатки. В это время рухнула вторая створка ворот, и в город ворвался огромный отряд пехоты, часть из которых сошлась в схватке с защитниками Рагет Кувера, другая оттаскивала рогатки, которые ломались под тяжестью нанизанных на них тел лошадей и воинов.

Сигвальд рубился не на жизнь, а на смерть, тяжелыми ударами меча пробивая доспехи, наталкивая степняков на рогатки, используя их как живые щиты, стаскивая конных на землю. Но заретардцев было слишком много, они теснили осажденных к центру города. Кроме того, на стенах не осталось защитников и их место заняли заретардские лучники, осыпающие градом стрел соединенные силы норрайских и артретарских войск.

Он отступал назад, прикрываясь деревянным щитом, который был как еж утыкан стрелами. Споткнувшись обо что-то, он бросил беглый взгляд вниз и увидел распростертое на тонком снежном ковре тело молодого ополченца, которого только что наставлял на путь истинный. Из горла и груди у него торчали несколько стрел, в глазах застыл страх. Судорожно сжатыми пальцами он сжимал свой меч, еще даже не окрашенный вражеской кровью, как последнюю надежду на жизнь. "Героическая смерть, – думал Сигвальд, отбиваясь от заретардца и переступая через мертвое тело. – Теперь он знает, что это такое".

Сражаться становилось все тяжелее – щит Сигвальда давно раскололся, но теперь от стрел его защищали стены домов, ибо немногочисленные защитники отступали все ближе к центру города. Стряхнув очередного степняка с меча, Сигвальд услышал что-то, похожее на протяжный стон, но не обратил на это особого внимания.

Через несколько минут звук повторился. Теперь все норрайцы узнали в нем звук рогов артретардской подмоги. "Тяжелая конница! Слава Камтанду! Только бы продержаться!"

  – И да антапер! – кричал Сигвальд, поднимая боевой дух тех, кто еще не понял, что идет подмога. – И да антапер! Ге артретардет энхевроу!

29

– Лема ре вихенд! – боевым кличем отзывались измученные бойцы, у которых открылось второе дыхание.

Артретардская тяжелая конница ударила в тыл заретардцам, всадив им в спины стальные арбалетные болты и нанизав на копья. Всадникам удалось разбить изрядно потрепанные войска на несколько групп и уничтожить их, окружив на месте. Однако, пока бой шел под стенами, а на улицах города норрайская армия погибала, стоя по колено в крови.

– Итантард и да вэла-та саостет! – клич артретарских арбалетчиков ясно доносился до слуха защитников.

"Ну же, скорее! Долго нам не простоять!" – подумал Сигвальд, оглянувшись туда, откуда он ожидал прихода союзных войск. Внезапно он почувствовал сильный удар в затылок. В глазах резко потемнело, и он тяжело осел на ступени чьего-то крыльца. Клич артретарских арбалетчиков был последним, что слышал Сигвальд.

– Помощь подоспела как раз вовремя, – продолжал он, вытирая пот со лба и обмахиваясь веником. – Заретардцы были разбиты, половина из выживших бежала, половина попала в плен. Меня нашли конные арбалетчики, когда местные крысы, которым не хватило духу пойти в ополчение, пытались разобрать мой доспех на части. Их, ясное дело, нашинковали – не дело ведь раздевать павшего воина. Хорошо, что арбалетчики вовремя заметили, что не такой уж я и павший, а то, чего доброго, похоронили бы с почестями.

– Да-а… – задумчиво произнес Оди.

Теперь он сидел на скамье прямо, ибо ему казалось неуместным развалиться в столь вальяжной позе перед героем, каковым он теперь безоговорочно считал Сигвальда.

– Как же тебе на все это хватает сил? – в искреннем недоумении поинтересовался инженер.

Сигвальд не ответил.

– А ну-ка, поди сюда!

Асель обернулась, вопросительно посмотрев на двух патрульных стражников, которые сами торопливо приближались к ней.

– Да-да, ты, заретардское отродье. Кто такая, что здесь делаешь? – один из них хотел было схватить ее за плечо, но степнячка ловко увернулась – ее раздражали чужие прикосновения.

У Асель не было никакого настроения разговаривать с солдатами, которые выглядели так, будто вот-вот совершат подвиг, поймав вражеского шпиона. "Ну конечно, – думала она. – Узкие глаза – шпионка, баба с луком – шпионка… Да они вообще шпионов-то хоть раз видели?"

С раздражением Асель засунула руку во внутренний карман куртки и, видимо, сделала это настолько резко, что солдаты так же резко потянулись к своим мечам, а когда девушка протянула им слегка измятый листок бумаги, патрульные сделали вид, будто совсем не занервничали. "Остолопы. Удивляюсь, как с такой стражей по городу еще не бродят орды разведчиков Мар Занн Аши". Асель со скучающим видом смотрела на солдат, которые пытались разобрать каракули капитана заставы.

– Так, значится, Асель, дочь сапожника? – с недоверием произнес один из них. Она кивнула.

– Охотница?

Асель кивнула снова, мысленно посылая обоих стражей туда, куда их, возможно, еще не посылали.

– А чего-й то ты все молчишь, а? Может ты таки шпионка и итантале не знаешь, а? – допытывался солдат, которому очень хотелось получить прибавку к жалованию за поимку врага.

Асель очень хотелось для подтверждения уровня знания итантале озвучить парочку труднопереводимых выражений, истинный смысл которых чужеземцу понять было бы весьма затруднительно. Однако выражения эти имели нелестный смысл и непечатную форму, а ссориться со стражей в первый же день в планы степнячки не входило. Потому она пробурчала на чистейшем итантале что-то менее экспрессивное. Солдат все равно остался недоволен и хотел было продолжить допрос, но его остановил напарник:

– Ну что ты к девке прилепился, как банный лист к заднице? У нее с документами все в порядке, а у меня сейчас на солнце голова в шлеме сварится. Тебе этого надо?

Солдат с некоторым разочарованием прекратил дознание и поплелся на поиски новых приключений, а Асель, не сдержавшись, все же прошипела ему в след то, что думала о нем и его работе.

Степнячку в этом городе раздражало абсолютно все. Сотни людей, которые сновали вокруг, занятые какими-то странными делами, орущие торговки, орущие дети, скрипящие повозки и кричащие ослы лавиной обрушились на Асель, которая привыкла к тишине и спокойствию леса. Ее раздражало обилие запахов, которое особенно усилилось, когда она проходила по базару – жутко воняющая рыба, которая вот-вот протухнет на солнце, мясо, засиженное мухами, лошадиный пот и навоз, запахи готовящейся еды, которые исходили из открытых окон домов – все вместе они образовывали такой непередаваемый аромат, что у Асель ком подступал к горлу.

Когда она наконец-то выбралась из бесконечных рядов рынка, ей захотелось снова вернуться в баню и вымыться там еще раз, чтоб избавиться от всех этих запахов. Сейчас ее не радовали ни новая рубашка, ни повязка на голову, ни даже плотный горячий обед, о котором она так долго мечтала.

– Сладости! Сладости! Леденцы на палочке! – выкрики толстой торговки в цветастом фартуке смягчили сердце Асель.

– Сколько? – спросила она, ткнув пальцем в леденец, по форме напоминавший птичку.

– Один хетег, милая, всего один хетег! – так же громко нараспев орала тетка, хоть и было видно, что слово "милая" она выдавливала из себя через силу, с неприязнью глядя на степнячку.

Асель это совершенно не волновало – к косым взглядам она привыкла еще с детства. Потому, бросив на прилавок начищенный медяк, она с удовольствием засунула конфету за щеку, предварительно отгрызнув все неудобно выступающие части.

Через несколько минут Асель дошла до набережной, возле которой, как она узнала у местных, стоит мужская баня, где она должна была встретиться со своими спутниками. Ни Сигвальда, ни Оди в поле зрения не было, потому она уселась, скрестив ноги, на широкий парапет, отгораживающий набережную от реки, и принялась наблюдать за городом. "Яблони цветут… красиво. В лесу такого нет. Хотя есть, конечно, дички, но они совсем не такие. И речка красивая, только зря они ее камнем огородили…"

Цветущие яблони были по сердцу Асель, и она была в шаге от того, чтобы согласиться с Оди в плане его восхищений красотами города, как ее мечтательный настрой прервали.

– Эй, красотка, – кто-то тронул ее за локоть.

– Фто? – она обернулась, не вынимая леденца из-за щеки.

Перед ней стоял мужчина средних лет и ниже средней (по эстетическим признакам) наружности. Неопрятная одежда свисала мешком с тощих плечей, впалые щеки поросли неравномерным слоем щетины, на щеках играл нездоровый румянец, белки широко открытых глаз покрывала густая сеть сосудиков. "Эллекринщик, причем уже давно" – Асель поставила безошибочный диагноз.

– Пойдем со мной, малышка, – он снова протянул к ней руку.

– Пшел вон, – недвусмысленно выразилась Асель. – И убери свои клешни от меня.

– О, да ты, детка, с огоньком! Как я люблю… надо обучить тебя хорошим манерам… Обучить, да. Пошли, я научу тебя такому, что ты еще не умеешь! Тебе понравится!

Эллекринщик схватил Асель за руку и стащил с парапета прежде, чем она успела вытащить свой кинжал. Степнячка пыталась вырваться из цепких рук незавидного кавалера, но все же была намного слабее его, и получалось разве что беспомощно дергаться. Мимо сновали десятки горожан, но помощи от них ждать не приходилось – никто не хотел затевать ссору с невменяемым наркоманом.

Однако, один парнишка, которого Асель заприметила еще давно, словно набравшись решимости, хлопнул по плечу эллекринщика:

– Убери свои лапы от девушки! – решительно произнес он, хотя голос его слегка дрожал, судя по всему, от волнения.

Наркоман обернулся и смерил его уничтожающим взглядом – парень был ничем не примечателен и из всей толпы выделялся разве что глазами, в которых пылал огонь праведного негодования.

– Чё? – таким же уничтожающим, как и взгляд, тоном спросил эллекринщик.

– Лапы убери, – повторил парниша уже с меньшей решительностью.

– А то что?

Незнакомец замялся, было видно, что он сам не знает, что будет, если противник не уберет руки. Нахально ухмыльнувшись, наркоман снова повернулся к Асель и попытался потащить ее куда-то, продолжая нести всякую чушь.

– Отстань от девушки! – крикнул парень, кидаясь с кулаками на обидчика прекрасной незнакомки.

Но наркоман, находившийся под действием эллекрина, оказался не по силам худенькому пареньку, и после первого же полученного удара он сбил с ног защитника Асель, подставив ногу и с силой толкнув его в грудь. Растянувшись на мостовой, парень молча сносил побои накинувшегося на него эллекринщика, не умея даже закрыться от ударов.

Асель уже схватилась за рукоять кинжала, но тут же бросила ее, увидев проходящих невдалеке стражников, которые, впрочем, не обратили никакого внимания на драку посреди улицы. Степнячка металась, не зная что делать: с одной стороны в ней бурлила злоба на своего обидчика, с другой – ее терзали опасения за свою безопасность, которая может оказаться под угрозой в случае победы наркомана, которая уже сейчас казалась неизбежной.

– Куда девке в мужскую драку? – остановила ее здоровая тетка с ведрами на коромысле, когда Асель уже готова была вмешаться.

– Да где ж тут драка? – выпалила Асель. – Он же ему сейчас мозги отшибет и поминай как звали.

– Эх, молодежь, – покачала головой женщина.

Поставив ведра на землю, сердобольная тетушка покрепче схватила коромысло и, хорошенько замахнувшись, огрела им наркомана по спине.

– Ах ты сволота проклятая! Клейма ставить негде! Ребенка избивать вздумал!

Эллекринщик, почувствовав на себе неслабые удары коромысла, немедленно бросил парня и, опасаясь спорить с раскрасневшейся и решительно настроенной женщиной, поспешил скрыться, смешавшись с толпой.

– Ну вы это видели? – продолжала вещать тетка обществу, уперев руки в бока. – Пьянь окаянная! Нализался с утра пораньше…

Видя, что никто ее не слушает, почтенная женщина удалилась, напоследок посоветовав молодежи быть поосторожнее и не связываться с "пьяными лосями".

– Ты цел? – спросила Асель незнакомца, все еще лежащего на земле, протянув ему руку.

– Прошу, прости меня, я не смог тебя защитить, – сказал он, вставая и отряхиваясь от дорожной пыли.

Асель только махнула рукой, не зная, что нужно говорить в таких случаях.

– Дай осмотреть твою руку, – сказал он, пытаясь поймать ладонь степнячки.

– Чего-о? Сейчас так осмотришь – на всю жизнь запомниться, – злобно прошипела она, заподозрив его в недобрых помыслах, от которых только что пострадал эллекринщик.

– Нет, ты не так меня поняла! Я лекарь! Ну… будущий лекарь. Я студент в храме Ринкоанда, здесь недалеко…

– И зачем тебе моя рука? – недоверчиво спросила Асель.

– Он схватил тебя и мог ее повредить.

– Рука в порядке, – заупрямилась Асель, хоть и чувствовала, что к вечеру на запястье проявятся синяки.

– Не буду настаивать, раз ты так уверена, – улыбнулся студент-медик. – Фимал Понн Леге, – представился он.

– Асель, – неохотно протянула степнячка. Впрочем, она могла бы и промолчать, но ее забавляло общество этого парня.

Фимал был героем,

Он непобедим!

Но злой наркоман

Возник вдруг пред ним!

– Что за ерунда? – степнячка оглянулась в поисках певца, исполнявшего странную песню.

Фимал был силен,

Отважен и смел,

Но сволочного гада

Побить он не сумел!

Вот тетка с коромыслом

Пришла из-за угла,

Прогнала паразита!

Такие вот дела!

Продолжал распевать голос на героический мотив. Фимал слегка покраснел, узнав себя в одном из героев баллады.

– Его светлость Доувлон Котопупский, рыцарь-менестрель и последний романтик Итантарда, – склонившись в почтительном поклоне, он указал рукой на исполнителя. – Этот ославит любого на весь Рагет Кувер.

Асель с удивлением глядела на последнего романтика в шлеме-котелке, который как раз исполнял последние строки только что рожденной баллады, причем пел он так отвратно и так громко, что у степнячки сводило зубы от таких песен.

– Ну вот, теперь мне из дому можно не выходить неделю, пока эта песня ему не наскучит, – полушепотом сказал студент, присаживаясь рядом с Асель, которая снова забралась на парапет и продолжила наблюдать за происходящим. – Так ты недавно в этом городе? А хочешь, я проведу тебе персональную экскурсию по лучшим местам?

– Что? – не поняла Асель.

– Ну, покажу достопримечательности всякие… Если интересуешься архитектурой – Деловой квартал это то, что надо. Там много причудливых зданий Третьей Эпохи, все дома утыканы разными инженерными приспособлениями. Сейчас, правда, никто не знает, зачем они нужны, но говорят, что раньше… ладно, вижу тебе это не очень интересно, – вздохнул Фимал, видя скучающую физиономию Асель, которая не прогнала его только потому, что ей было невыносимо скучно ждать в одиночестве. – Так… что же еще есть?.. Храм Сторхет Сидри! Он такой красивый, ты ведь там не была? О, да скоро еще и праздник… Великое Древо будет цвести, тебе ни за что нельзя это пропускать!

– Сторхет Сидри? – переспросила внезапно оживившаяся Асель на радость студенту. – И что, часто ты там бываешь?

– Не очень часто, конечно, но я могу рассказать о нем много интересного! Например, ты знаешь, что Рагет Кувер был основан и разрастался вокруг этого дерева, и что самый старый квартал – Храмовый, и что он состоит всего из одной улицы, которая заключает в кольцо большой парк, вернее кусочек леса, сохранившийся еще с Первой эпохи?

Асель уже начинала жалеть, что вовремя не отправила этого не в меру разговорчивого и сверх меры осведомленного парня по прямому курсу – от его болтовни у нее уже начинала болеть голова.

– Наконец-то, – отрешенно произнесла она.

– Что "наконец-то"? – внезапной фразой она выбила Фимала из колеи.

– Наконец-то я их дождалась.

Студент проследил за направлением взгляда своей новой знакомой и к своему огорчению увидел Оди и Сигвальда, выходящих из бани, причем больше всего он огорчился именно появлению Сигвальда. Даже издалека было видно, что воин и выше его на голову, и в плечах шире, и в целом выглядит солиднее, потому Фимал решил не дожидаться, пока друзья Асель подойдут на достаточно близкое расстояние.

– Послушай, мне пора. Прости, что покидаю тебя так скоро… Я живу на улице Васта ре Гард, дом десятый… ну, если ты захочешь посмотреть город, или тебе просто станет скучно. Еще меня почти всегда можно найти в госпитале Ринкоанда, я там учусь и работаю…

– Угу, – безучастно кивнула Асель, к разочарованию бедного студента, который надеялся, что она проявит к нему хоть немного больше интереса.

"Ничего мне не светит, – с сожалением подумал он, глядя как закатное солнце мягко ложится на смуглую кожу степнячки. – Прямо ничегошеньки. Зато поговорил с настоящей заретардкой и остался жив. А это значит, что все рассказы об их суровости и кровожадности – враки. Ну, или мне просто повезло", – он вспомнил незадачливого эллекринщика и двинулся по направлению к своему привычному месту обитания.

—

ГЛАВА 10

НЕ СМЫКАЯ ГЛАЗ

Оди уже пол часа слонялся по улице Вельд дас Арер, не решаясь постучать в дверь дома под номером семь. Букет цветов, который он теребил в руках, уже начал увядать, бутылка дорогого вина, купленная на жалкие остатки платы за злосчастный котел, пыталась выскользнуть из вспотевшей ладони.

– Все, хватит, – произнес он тихо. – Попытка не пытка. Если что, мне больше достанется, – он любовно погладил блестящий бок бутылки. – Надеюсь, я еще не разучился уворачиваться от летающих цветочных горшков.

Гулкие шаги инженера были отчетливо слышны в тишине безлюдной улицы, на которую медленно опускался вечер. Подойдя к заветной двери, он прислонил к ней ухо и прислушался, не раздаются ли внутри мужские голоса. К счастью, он не услышал ничего подобного, потому, набрав воздуха в грудь и собравшись с силами, постучал медным кольцом, изображавшим волка с открытой пастью. За дверью возникло какое-то движение, но ответа не последовало. Только он собрался постучать снова, как дверь тихонько приотворилась и из нее выглянула старуха в чепце.

– Ой! – вскрикнула она, схватившись одной рукой за сердце, другой за дверной косяк.

– Тише, ради всего святого, тише! – шикнул на нее Оди.

Он узнал благообразную старушку – то была кормилица, и по совместительству, экономка Амалы, которая в свое время сыграла значительную роль в развитии отношений "непутевого инженера и своей дитятки". Нельзя сказать, что она питала особое расположение к Оди, скорее она воспринимала его как единственный способ успокоить слезы и истерики Амалы, когда та рыдала о своем одиночестве и большой любви. Впрочем, Оди, как знаток сердец не только молоденьких красоток, но и всех женщин, сумел в скором времени расположить к себе престарелую кормилицу и сделать ее своим верным союзником.

– Чур меня! Чур! – отмахивалась она от ничего не понимающего Оди, как от ночного кошмара.

– Да что с тобой, Йарха? Неужто ты меня забыла? – он по старой привычке и установившемуся между ними негласному правилу называл ее на "ты", как и она его когда-то.

– Ой, чур, чур, чур меня! Ты ж шесть лет как помер!

Оди замер в удивлении – известие о собственной смерти стало для него неожиданностью.