Текст книги "Там тебя никто не ждёт (СИ)"

Автор книги: Мария Сакрытина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

   Что-то тётка шипела, не знаю, не расслышала. Помню только, что флейта вдруг смолкла, эта... толстуха, наконец, отодвинулась, и мне открылся отличный обзор на беседку.

   Эдвард целовался. С какой-то дамочкой. Разодетой в пух и прах. С колпаком, как у фей в сказке про Золушку.

   Бр-р-р!

   Меня толкнули назад, резко повернули, чего-то снова зашипели. Я уловила только последнюю фразу, сказанную чуть громче и понятнее:

   – ... и если ты ещё раз... Поняла?

   – Поняла,– машинально отозвалась я. "Поняла" – самая ходовая фраза на уроках французского. Впрочем, и тут сработало. Тётка отпустила, снова зыркнула и встала живым знаком "проезд запрещён".

   Пришлось вернуться в комнату.

   Но ждала я Эда на этот раз с больши-и-им нетерпением.

   И конечно он пришёл ещё позже, чем обычно – в третьем часу ночи, в эту, которая хвалитны (господи, напридумывали!). Усталый и ещё более задумчивый.

   Не замечая мой нетерпеливый взгляд, прошёл в комнату, стукнул засовом, свалился на кровать и с тяжёлым вздохом закрыл глаза.

   А я впервые решила: хорошо, что стёкол в окнах здесь нет. От Эда стойко и очень странно, точнее непривычно, несло женскими духами. Противный такой аромат розы и чего-то... фрезии? Чего-то резкого.

   Моя аллергия очень "вовремя" решила напомнить о себе.

   Я всхлипнула-хлюпнула, отодвигаясь к окну, к свежему ветерку, со всей силы зажала нос. Эд повернул голову, посмотрел на меня сквозь ресницы.

   – Катрин? – измученный голос. – Как ты?

   Хреново! Особенно сейчас.

   Я отдышалась и с трудом выдавила:

   – Чьи это... духи... запах (в оригинале "тяжёлый аромат" получился)? С кем ты...

   – Графиня де Лиакруа, – пробормотал Эд, не дослушав, и снова обессиленно закрыл глаза.

   Графиня. Угу. Это, конечно, многое объясняет.

   – Ты её любишь? – вспомнилась сцена в саду. – Эту... графиню.

   Я тут же пожалела о вопросе – ну в самом деле, как ревнивая девчонка: "Ты её любишь? А меня?" Бред!

   – Что? – выдохнул Эд, снова открывая глаза и с удивлением смотря на меня. – Конечно, нет!

   Э-э-э... А меня?

   – Но ты с ней целовался! – выпалила я, отодвигаясь ещё дальше к стене.

   – Ты видела? – устало шепнул Эдвард. И замолчал.

   – Ну... я... просто..., – а пусть не думает, что подглядываю! Я не такая! – Ну... А зачем тогда, если ты её не любишь?

   И почему я чувствую себя теперь полной идиоткой?

   Пока Эд молчал, в голове пронеслось сразу много всего: от коварного соблазнения до поругания женской чести.

   Только Эд в роли коварного соблазнителя как-то... не представлялся.

   – Катрин,– глядя в потолок, произнёс, наконец, юноша. – Ты знаешь, где сейчас находишься?

   Ну-у-у... А что?

   Поймав мой взгляд, Эд вздохнул и выдал:

   – В доме терпимости.

   Э-э-э... Это в дурдоме, что ли? Нет, я, конечно, подозревала, что с катушек съехала ещё там, у универа, но... но...

   Зелёные глаза пристально смотрели на меня, не отпуская.

   – В борделе, Катрин.

    Глава 4

   Уф... Не в дурдоме. Уже хорошо. Всего лишь... Где?!

   Эдвард устало закрыл глаза и отвернулся.

   Т-т-то есть к-к-как в борделе? Почему в борделе? В каком... в каком ещё борделе?!

   – Эдвард, – тихо позвала я. – Пожалуйста... скажи, что ты не сутенёр.

   Мне пришлось раза три объяснить значение слова, прежде чем Эдвард понял и, глядя на меня с каким-то болезненным изумлением, рассмеялся – по-моему, истерически.

   – Что?! Ну конечно, нет, Катрин! Что ты... Господи, Катрин, ну ты и придумала!

   А мне вот совсем не весело.

   – В таком случае, – медленно произнесла я, – что ты тогда здесь делаешь?

   Смех резко оборвался.

   Какое-то время Эдвард пристально смотрел на меня. Потом спросил:

   – Катрин, сколько тебе лет?

   Я опешила.

   – Восемнадцать.

   Эд кивнул. И невыразительным, тусклым голосом (каким у нас обычно лекции читаются) продолжил, тщательно подбирая слова:

   – В восемнадцать благородные дамы обычно уже давно замужем. Но их мужья часто старше их – намного. И больше увлечены управлением и войнами.

   Да-да, я в курсе, пояса верности и всё такое...

   – Но юным дамам, – продолжил Эд, – необходимо развлечение... и подходящий эскорт...

   – И их мужья не против? – усмехнулась я.

   Эд тоже улыбнулся – как обычно фальшиво.

   – Только за. Такое... общение не приводит к дуэлям и войнам. Они... не чувствуют себя оскорблёнными.

   Мда. Если мой будущий муж будет ходить по проституткам, очень сомневаюсь, что дома его встретит нечто кроме сковородки... или скалки...

   Стоп.

   – То есть ты, – выдавила я. – Ты...

   Я не могла его произнести. Очень французское слово – все слова этой категории насквозь французские.

   Но губы просто не слушались.

   – Ты...

   – Да, – спокойно отозвался Эдвард, отворачиваясь.

   Я стиснула оконную решётку, та, кажется, даже задрожала.

   Нет. Не может быть. Не может... Он же "принц"!

   – Катрин, ложись спать, – минуту спустя позвал Эд. Как ни в чём не бывало.

   Забавно – я машинально послушалась.

   – Эдвард, – он в который раз повернулся ко мне, посмотрел выжидающе. – Скажи, зачем я здесь? Зачем ты меня... забрал?

   "Ты решил и меня сделать...", – не было произнесено, но Эдвард понял.

   Юноша приподнялся на локтях, зелёные глаза глянули в упор... Я оцепенела. Почему никогда раньше я не замечала, какие выразительные у Эдварда глаза? И каким тяжёлым может быть взгляд.

   Я почти ожидала, что он сейчас закричит или ударит.

   Но Эдвард просто лёг и отвернулся.

   Молча.

   ***

   На душе скребли кошки.

   Я промаялась всю ночь, то и дело прислушиваясь к дыханию юноши рядом.

   Стойкое чувство гадливости и отвращения царапало, не давая расслабиться. Я чувствовала себя обманутой, преданной и... бессильной. Снова.

   Мерзкое ощущение.

   "Принц" из борделя... Да что же мне так не везёт-то?

   Я даже всплакнула в подушку, но, против обыкновения, это не очень-то помогло. Под утро, к их первому часу, а нашему – шестому, провалилась в сон, как в омут.

   Слава богу, мне ничего не снилось.

   Зато после пробуждения раскалывалась голова, а стоило подняться – атаковала слабость.

   Чёрт возьми!

   Я буквально вытолкнула себя из постели. Огляделась. Конечно, Эдварда не было. Интересно, он сейчас с кем-нибудь...

   Я поморщилась и мысленно запретила себе об этом думать. Вообще не думать про Эда. Совсем.

   Учитывая головную боль, получалось неплохо.

   У камина стыл обед (судя по солнцу сейчас около полудня), на сене лежала одежда. Всё как обычно.

   Я сжала виски, села, покачиваясь из стороны в сторону. Наконец, придя к выводу, что голая и голодная я нафиг никому не нужна – в том числе и себе, – переоделась и пообедала.

   И кой чёрт меня понёс потом в парк?

   Эдвард методично обрывал с куста светло-розовые и жемчужные хризантемы. Только-только распустившиеся цветы...

   Поди, для очередной... клиентки.

   Я резко развернулась и решительно направилась было в противоположную сторону, но...

   – Катрин?

   Я остановилась. Обернулась.

   Непринуждённо улыбаясь, Эдвард протягивал мне букет.

   – Я всё ждал, когда ты проснёшься, – сверкая, точно солнышко, произнёс он. – Катрин, ты не заболела? С тобой всё хорошо?

   Я внимательно изучала хризантемы, пытаясь сосчитать до десяти.

   Как он может делать вид, что ничего не произошло?!

   В зелёных глазах, там, за налётом спокойствия и уверенности, промелькнула обречённость.

   Я зажмурилась. В конце концов!

   – Катрин?

   – Да, Эдвард, мне восемнадцать. Но я не графиня. И даже не замужем. Так что оставь это, – я кивнула на букет, – для кого-нибудь другого.

   Почему-то отвернуться и уйти прочь было очень тяжело. Я знала, что всё делаю правильно, надо сразу... обезопасить себя, а не лицемерить. Просто дать понять, что он не сможет мной пользоваться. Никогда. Что между нами... никогда...

   Я всё-таки обернулась, когда дошла до рощицы.

   Цветы валялись на земле – шёрсткой брошенного котёнка трепетали пушистые лепестки.

   Эдвард исчез.

   Я со вздохом повернулась... и с вскриком схватилась за щёку.

   Одна из тех полуголых девиц – высокая, статная, рыжая – размахнулась снова, но, точно передумав, схватила меня за руку. Зашипела рассерженной кошкой:

   – Дура!

   Я дёрнулась – вырваться.

   – Что ты о себе возомнила, принцесска? – тряхнув мной, точно половой тряпкой, выдавила девушка (с переводом тут возникли проблемы, половину слов я ещё не знала, но оставшуюся часть поняла). – Думаешь, чем-то от нас отличаешься? Думаешь, ты лучше нас?

   – Пусти! – пискнула я.

   Щас! Девица только сильнее сжала пальцы. И, дёрнув, зачем-то потащила меня обратно к дому.

   – Хочешь, я докажу, что ты ошибаешься?

   – Пусти! Эд... М-м-м! – девица с силой зажала мне рот, заставив прикусить губу. – М-м-м!

   – Ты имени его произносить не достойна! – с глубоким убеждением прошипела рыжая, втаскивая меня на ступени. – Глупая, высокомерная девка... (дальше мои познания во французском кончились. Но очень сомневаюсь, что мне говорили комплименты).

   Лестница, ещё одна, но прямая, незнакомая – и меня втолкнули в комнату. Мраморный пол, гобелены, громадная роскошная кровать, камин, аж три окна (правда, узеньких, точно бойницы).

   – Видишь? – прошипела девица, хватая меня за подбородок и вынуждая смотреть. – Запомнила? А теперь пошли!

   Уже знакомым манёвром меня втащили на два этажа выше – кажется, под самую крышу. Распахнули низенькую дощатую дверцу.

   – Ну, смотри, – мрачно произнесла девица, стоя позади и крепко держа меня за плечи. – Смотри!

   И я смотрела.

   Больше всего это напоминало казарму – как про неё в газетах и книгах пишут. Маленькая, в сущности, комнатка. И кровати, кровати, кровати. Около тридцати штук. Вполовину не такие большие, как у нас с Эдом, но и не узенькие. В остальном – вылитые больничные койки. Большинство оказались пусты, на остальных по двое лежали встрёпанного, больного вида девушки. Одни переговаривались между собой, другие спали... наверное. На спинках висели эти... их... типа пеньюаров, в общем. На полу, ближе к единственному окошку (расщелине в стене) – тазики с водой. Я даже от двери видела, насколько она мутная и жирная.

   А хуже всего был запах, какой бывает в маленькой аудитории после двух мужских групп и трёх лекций безвылазно. Хотя нет, этот был хуже. В комнате царила невероятная духота, о вентиляции здесь, наверное, отродясь не слыхали. Я задыхалась, даже стоя в дверях.

   – Нравится? – холодно произнесла девица и чуть отодвинулась. – Наш курятник.

   Я вздрогнула, обернулась.

   Девица хмыкнула.

   – Хотела бы здесь жить? Нет? Комната Эдварда лучше, не правда ли?

   – Почему? – выдохнула я, отступая и прижимаясь к стене. Сырой и пахнущей...

   Боже...

   – Почему лучше? – хмыкнула девица. – Посмотри на меня. И на него. Таких, как он очень мало. Хозяйка на него не надышится. Любой каприз исполнить готова. Даже когда он девку притащил, – она сделал паузу, бросив красноречивый взгляд на меня, – смолчала. Но это пока. У тебя, милочка, есть все шансы оказаться здесь же, – девица кивнула на дощатую дверь. – Хозяйка давно к тебе присматривается. Ты молода, невинна и красива. Поначалу будешь стоить дорого.

   – Нет, – прошептала я, цепляясь за каменные выступы.

   Девица фыркнула.

   – Нет? Куда ты денешься! Идти тебе, как я понимаю, некуда. Я же помню, какой ты была – нищенка с улицы! Ты останешься. Как и все мы. Или подохнешь в подворотне. Что, милочка, не думала об этом? Решила, мы все здесь по доброй воле оказались?

   Я зажмурилась и мотнула головой.

   Неправда. Этого со мной никогда не случится. Никогда. Нет!

   – Катрин? – голос Эдварда раздался громом среди ясного неба. – Что ты здесь делаешь? Катрин!

   Я буквально рухнула ему на плечо, плохо соображая, что вообще происходит. Голова взорвалась, алые всполохи затанцевали перед глазами, постепенно разрастаясь и заполняя собой всё пространство.

   Кажется, Эд, что-то говорил этой... девице. Я слышала голоса, но не понимала, господи, ничего не понимала...

   Потом снова была лестница, знакомая комната и не менее знакомая кровать.

   И красные всполохи отступили перед ароматом глинтвейна. А вкус и тёплая, пряная горечь напитка их добили совершенно.

   После глинтвейна жизнь ощутимо пошла на лад. Но не сильно. Как говорится, не всё сразу.

   Не, ну правда – а то всё пиво, да пиво! Представляете, у них тут пиво – женский напиток! Мужчины его вроде как вообще не пьют.

   Кому скажу – засмеют!

   Эдвард взволнованно смотрел на меня, кажется, что-то спрашивал.

   А я наслаждалась хор-р-рошим чувством экстаза – головная боль постепенно, легонько, постоянно оборачиваясь, – но уходила.

   Итак, проблема: мне некуда идти. Да. Безысходность и бессилие. Угу. Оставаться здесь – тоже нельзя. Рано или поздно райская жизнь с защитником под боком закончится – и вуаля: подворотня или...

   Размышлять об этом спокойно не получалось. Ответ перед глазами не маячил.

   Зато маячил козёл отпущения. Хор-р-роший такой козёл, красивый, с грустными зелёными глазами.

   И нахлынуло!

   – Не трогай меня!

   Эдвард мгновенно выпустил мою руку, отстранился.

   – Катрин?

   Я швырнула кружку с остатками глинтвейна в камин. Кружка железная, ей хоть бы хны. А глинтвейн пламя радостно выпило. И вспыхнуло ярче.

   – Ты! Это всё ты виноват! Ты! Зачем ты вообще меня сюда притащил?! И лгал! Ты! Как же... Как же я тебя... ненавижу!

   На этой ноте меня обычно принимаются утешать все, кто рядом. Правильно, представьте рыдающую блондинку. Жалкое зрелище, от него все сразу хотят избавиться. Вот и...

   Эдвард повёл себя очень странно. Вместо оправданий, злости или того же утешения он... сбежал. Нет, серьёзно. Всё время моего сумбурного, прерывающегося всхлипами монолога отступал к двери, странно глядя на меня этими чёртовыми зелёными глазами.

   И так за дверью и исчез.

   Совсем!

   Я повопила ещё для острастки. И разрыдалась.

   Мда... и за что ему клиентки платят? Нет, я понимаю... но куда же без истерик?

   ***

   Давно пробило повечерие – девять часов.

   Эда не было.

   Он обиделся, что ли?

   Я лежала на кровати, и уже около получаса, наверное, слушала вопли откуда-то снизу. Судя по голосу – толстухи. Я так понимаю, она тут местная хозяйка. Вопит знатно. Кто-то из девиц, кажется, рыдает ей в унисон. Я аж заслушалась и чуть не пропустила момент, когда дверь открылась.

   – Я бы на твоём месте пряталась, – заявила знакомая рыжая девица, стоя на пороге.

   – Почему? – буркнула я, думая: залезть под одеяло и действительно спрятаться или не стоит. Как ещё яснее показать "меня все достали"?

   Рыжая фыркнула – интересно, она что-нибудь другое делать умеет? – и кивнула в сторону окна.

   – Слышишь, Мелисса вопит?

   Да уж. Наслаждаюсь.

   – И что?

   – А то, что её очередь быть девственницей.

   Я минуту обдумывала фразу. Потом повернулась к девице.

   – Это как?

   – Просто, – снова фыркнула та. – Несколько дней воздержания, мазь и уксусная ванна. И всё. Так вот, Мелисса не воздержалась. Поэтому лучше прячься. Или беги – сейчас. Хозяйка герцогу никогда не откажет, девственницу из-под земли достанет, – красноречивый взгляд в мою сторону.

   Я показательно зевнула.

   Угу. Дурочку из меня решили сделать. Девственница, уксусная ванна... Ха-ха. Может, я, конечно, что-то неправильно поняла...

   – Ну, как знаешь, – фыркнула рыжая, исчезая за дверью.

   Честно говоря, чуть-чуть я засомневалась. Но ещё честнее – всё это просто не укладывалось в голове. Чтобы вот так... меня... да ну, бред.

   Эх, сейчас бы закрыть глаза – и этот дурдом закончится...

   Я закрыла.

   Дурдом только начался.

   Меня чуть не за волосы (за шиворот, точнее – я слышала, блио порвалось!) вздёрнули вверх.

   Мы с хозяйкой уставились друг на друга.

   Её взгляд мне оч-ч-чень не понравился.

   – Так, личико ничего, – бормотала толстуха, разглядывая меня и так, и эдак. – Волосы – загляденье. Жене! Стяни с неё эти тряпки!

   И, когда из-за спины толстухи выдвинулась чахоточного типа девица, я поняла, что это мне не снится.

   И завизжала.

   ***

   Следующий час я только и делала, что визжала, царапалась, кричала и поливала этих двух... такими словами – в основном на русском.

   Ничего из вышеназванного не помогало. Даже когда я запустила флакон с духами в дохлячку, помощницу толстухи, и они разлились по её рябой физиономии – это нисколько не замедлило приготовления.

   Ванна – впервые за всё то время, что я здесь, – кружева, богатое блио, мягкая нательная рубашка, драгоценности (наверняка фальшивые)... Допотопная косметика.

   Я всё думала: почему они меня не успокаивают, только держат, чтобы совсем уж макияж не размазался да прихотливая причёска не растрепалась.

   Потом дошло: истерика выпила все силы. Вниз, к стоящей неподалёку от парадного (Дождалась! Увидела!) входа карете меня практически несли – я пошевелиться не могла, обвисая на руках у толстухи, точно сломанная кукла.

   Зато в шелках и парче.

   Толстуха давала мне последние наставления, прежде чем запихнуть в карету. А у меня в ушах звенело от ужаса и перед глазами плясали чёрные мушки.

   Потом они увеличились. Десять штук.

   Потом они ещё увеличились.

   И, наконец, превратились в очень знакомых всадников в чёрных плащах.

   Ха, а на последний визг у меня силы-то нашлись!

   ***

   Колоритная, наверное, сцена: бьющаяся в истерика девица на пороге кареты, застывшая не то от ужаса, не то от изумления толстуха и пытающаяся вытереть последние капли духов из глаз чахоточная.

   Всадников она нисколько не удивила. И не остановила – ни на секундочку.

   Они строем спешились и шагнули к входу.

   Толстуха всхлипнула, отмерла и тоже бросилась к двери. Кажется, сейчас повторится подвиг солдата с амбразурой...

   Чахоточная метнулась мимо меня в карету и захлопнула дверцу. Судя по звукам – ещё и забаррикадировалась.

   Кучер, до этого мирно дремлющий и даже временами похрапывающий, спрятался под козлами и не подавал признаков жизни.

   А я что? Я своё уже отбоялась.

   Ну ладно – просто застыла посреди всего этого дурдома... и на-блю-да-ла.

   Эти, в плащах (а что, правда, что ли, мёртвые?), отодвинули – а это силища нужна немалая – толстуху и шагнули внутрь. Очень скоро на улицу посыпались девицы – кто в чём и кто как. Толпиться вокруг здания они не стали, сразу по углам попрятались.

   Откуда-то изнутри донёсся вой толстухи.

   А меня вдруг словно подбросило. Чего я стою?! Бежать отсюда, скорее!

   Скорее не получилось: ноги не слушались. Подобрав подол блио, я медленно, как нашкодивший котёнок, принялась отступать... Легонько, шажочек за шажочком... Доотступалась до моста – совсем рядом, хорошо... Под мост я первым делом и сиганула. А там по бережку, да по камушкам, да вброд кое-где (чёрт его с обувью, выдержит!). А на том берегу уж я припустила!

   Всё время в ушах чудился конский топот.

   Я петляла подстреленным пьяным зайцем, натыкалась на тупики, поворачивала обратно, плутала по переулкам...

   А город словно вымер. И все двери-ставни заперты, ни души... Кладбище, ага.

   Так, невесть каким образом я выбралась на окраину. Дома здесь стали пониже, целиком за оградами прятались. Да и победнее – вон, краска на стенах облупилась. Дорога и вовсе никакая. Я несколько раз падала, вставала, снова падала...

   Остановилась только, когда замаячила городская стена и открытые – господи, спасибо! – ворота. Ха, ворота! Калитка, а не ворота, но стражи рядом не оказалось. А, наверное, должна быть.

   Я уже примеривалась подойти и воочию убедиться, как...

   Всё-таки стук копыт мне не мерещился.

   А уж это "хлюп-хлюп" я везде узнаю.

   Чёрная тень со стороны переулка приближалась.

   А я замерла пойманной птичкой, пригвождённая вновь проснувшимся страхом.

   Хлюп-хлюп.

   Да что же такое! Вот же, калитка эта чёртова! Да там лес, поди, меня и не найдёт никто. Ну же, всего шаг... и ещё...

   Хлюп.

   У меня и один-то не получился.

   Хлюп-хлюп.

   Мне казалось, я уже слышу дыхание лошади. И уж точно вижу очертания всадника...

   Хлюп...

   Ну всё.

   Примерно в этот момент меня дёрнули за руку. И, слава богу, что закрыли рот – я бы завопила. Думала, голос от страха кончился – щас! Когда надо – найдётся.

   Я сдавленно мычала в чью-то руку, а меня уже тащили в какой-то закуток и с силой усаживали на колени в грязь.

   Почему-то сейчас вдруг стало жалко платье. То есть блио.

   Всадник остановился совсем рядом. Покрутился.

   Я чётко слышала чужое дыхание в ухо – и от этого становилось ещё страшнее, чем от...

   Мамочки!

   Подъехав совсем близко, всадник... э-э-э... выпрямился, что ли? В общем, капюшон упал, и в красивом лунном свете матово блеснул череп.

   Колоритный такой череп. Что там – мясо, сухожилия, сосуды – на нём остались. И от костей это отлипало очень живописно...

   Господи, меня сейчас вывернет.

   Ходячее пособие для медиков, блин. Реквизит фильма ужасов...

   А глаза сияют голубыми яркими звёздами. Холодными. Можно сказать, ледяными. Колючими.

   Я всхлипнула, отводя взгляд.

   Всадник проехал почти вплотную.

   Так вот он какой, трупный запах! О-о-о, лучше б не нюхала.

   Всадник пошёл на второй заход.

   Что он ищет? Не меня же, нет? Нет? Нет?!

   Третий круг... Я почти ожидала, что сейчас он взовьётся на дыбы, как в каком-то фильме, и мелодично завопит.

   Нет, он просто уехал.

   Медленно, постоянно поворачивая лошадь. Лошадь, у которой в глазницах вились черви!

   Меня отпустили, стоило чёрной тени скрыться из виду.

   Та-а-ак. Теперь упасть вперёд на руки – корсет тоже жалко. А так хоть перчатки пострадают.

   Обернуться.

   – Эдвард?! – выдохнула я.

   Не глядя на меня, юноша встал, закинул за плечи нечто вроде походного мешка (или котомки?) и... прошёл мимо.

   – Эдвард! – неверяще прохрипела я ему вслед.

   Он что, сейчас уйдёт?

   И оставит меня? Одну?!

   – Эдвард! – вот теперь голос не слушался. Чёрт!

   Подхватив подол, я бросилась вслед за идущим к воротам-калитке юношей.

   Он соизволил отреагировать, только когда я схватила его за плечо – уже за стенами.

   – Что?!

   – Ты... уходишь? – выдавила я.

   Юноша сбросил мою руку, окатил хмурым взглядом и отвернулся.

   – Не оставляй меня!

   Эдвард обернулся.

   – Мне казалось, ты теперь вовсе не рада меня видеть, – ледяным голосом произнёс он. И снова отвернулся.

   Сейчас он уйдёт, а я... а я...

   А я куда пойду?! Да он же здесь единственный, кого я знаю. Единственный... э-э-э... нормальный!

   – Эдвард, я не смогу без тебя! – вырвалось отчаянное.

   Юноша замер. Снова обернулся. И, тяжело дыша, показал на калитку.

   – Там – Тёмные Посланцы. Они ищут... меня. Рано или поздно найдут. Так что возвращайся, Катрин... Так тебе безопаснее.

   Я вспомнила толстуху и будни в подворотне. И содрогнулась.

   Да какие, к чёрту, посланцы! Были и нет. А подворотня – она, вот она. И этот... любвеобильный герцог.

   – Эдвард.

   Юноша посмотрел на меня в упор.

   – Пожалуйста. Возьми меня с собой, – тише и как можно спокойнее произнесла я.

   Лицо Эдварда исказилось. И я поняла: на самом деле он очень хочет мне уступить. Потому что...

   Почему?

   Я вздохнула и... та-дам – заключительное:

   – Прошу тебя.

   – Ты сама же пожалеешь, – выдохнул Эд после паузы. – Глупая. – И, отвернувшись, добавил. – Идём.

    Глава 5

   Путешествовать по тёмному лесу – то ещё удовольствие. Ничерта не видно. Совсем. Какая там луна – под эти деревья солнце-то хоть проникает?

   А ещё – я как-то больше к парку привыкла. Дорожки асфальтированные, там, скамейки, лотки с мороженым... Ну, или хотя бы тропинки! Здесь же – ну никакого удобства. Зато море листвы. Судя по ощущениям – по колено.

   А вот интересно, змеи ночью спят?

   А пауки?

   Здесь же не водятся гигантские пауки, как... э-э-э... в каком-то фильме? Нет? Точно?

   И гробовая тишина ночной чащи... господи, как представлю, что сейчас... кто-то... тот же мёртвый всадник... подкрадывается... сзади...

   – Мамочки!

   – Тише! – прошипел идущий впереди Эд. – Прекрати. Немедленно!

   – Что прекратить? – всхлипнула я.

   – Разговаривать!

   Я честно замолчала... и через секунду очень красноречиво хрустнула веткой.

   Что?! Я не вижу ничего в этом мраке!

   – И это тоже! – потребовал Эд.

   Я надулась и снова хрустнула веткой.

   – Извини. Оно само.

   – Твоё счастье, что Посланцы не слышат, – выдохнул Эд какое-то время спустя.

   Тогда чего ты ко мне пристал?!

   – Совсем не слышат? – пискнула я.

   – Совсем! – прошипел Эд. И, чуть тише добавил. – Они же трупы.

   Угу. Заметила. Чего ж тогда они на лошадях разъезжают? И вообще, почему им в могиле не лежится?!

   – Ну а как же мистическое колдовство, всякие там заклятья? – не выдержала я.

   – Я же сказал – тише! – трагичным шёпотом простонал Эд, оглядываясь (его силуэт на фоне деревьев я ещё худо-бедно различала. И деревья, к несчастью, тоже – пугали они меня изрядно. О-о-о, блин, ёжик в тумане!). – Катрин, ты будто вчера родилась!

   Следующие... м-м-м... очень долгое время мы молчали. Эдвард крался впереди, невесть как находя дорогу (или без дороги, уж не знаю), а я во всей полноте ощущала прелесть хождения по лесу в платье.

   Ладно... Будем надеяться, что у змей и пауков чуткий сон и достаточно ума, чтобы уйти с дороги махины вроде меня... Потому как перевес в росте – это всё, что у меня против них есть.

   Ещё спустя очень долгое время мы выбрались на узкий пятачок нелесного пространства. Точнее – обрыва. Внизу – далеко-о-о внизу – шумела речка. Нашу прогалинку со всех сторон обступили деревья, точно в плен нас брать собирались.

   Эд остановился, осмотрелся и скомандовал:

   – Отдыхаем.

   Я скептично глянула на обрыв. Далековато лететь...

   – А может, всё-таки, в лесу? А то вдруг дождь?

   И на меня та-а-ак посмотрели...

   Кому там сыра земля пухом? Мёртвым? К тому времени, как небо над головой посветлело, я им уже завидовала. Холодно, выданный Эдом плащ ничерта не греет, с обрыва туман ползёт (явно неестественного происхождения!), мокро, твёрдо. И грязно.

   А Эд спокойно дрых, положив руку под голову вместо подушки.

   Ему я тоже завидовала. И чему нас в универе учат? Вот это я понимаю – навык! Мне, несмотря на всю усталость и сонливое состояние, никак не удавалось даже задремать. Эх, а на лекция так хорошо обычно получается! Правда, там леса нет.

   И кто нашёл шелест листвы романтичным? Или пение птиц? Жаворонка? Птичка-невеличка – а как грянула утром, я чуть в обрыв не свалилась. Будильник в кастрюле отдыхает!

   А Эдвард спокойно спал себе до полудня, завернувшись в плащ (накидку?) и то и дело подкатываясь ко мне.

   А потом мы снова шли – и снова молча. И, несмотря на то, что был день, дорогу я видела, а лес, живой и громкий, просто лез в глаза, наслаждаться какими-то там красотами дикой природы просто не получалось. Безумно хотелось спать.

   Я шла, спотыкалась, может, даже падала (точно – пару раз) и снова шла за маячащей впереди спиной Эдварда.

   И думала, как юноша, ещё пару дней назад такой заботливый, мог оказаться таким угрюмым, бесчеловечным, равнодушным незнакомцем.

   Солнце стало катиться к горизонту, и Эд вдруг остановился.

   Кажется, там же я и упала.

   И земля действительно показалась пухом... Наконец-то.

   ***

   – Катрин?

   Не-а. Я сплю. Отстаньте.

   – Катрин!

   Тс-с-с! Мне безумно нравится лежать на этом... м-м-м... сене и смотреть сквозь ресницы на всполохи огня...

   Так что отстаньте.

   – Котёнок.

   – Почему "котёнок"? – удивилась я.

   В ответ раздался смех.

   – Ты похожа на брошенного котёнка, – успокоившись, произнёс Эд. – Такая же беспомощная.

   – Ну, спасибо, – фыркнула я, приподнимаясь и оглядывая... пещеру? – Это мы где?

   Сидящий у небольшого костерка Эд пожал плечами.

   – Ты упала в обморок, когда мы не прошли ещё и половину пути. Пришлось искать укрытие на ночь.

   Половину пути?

   – А куда мы идём? – промычала я, потирая глаза. Мда, голова тяжёлая, а выгляжу я сейчас, наверное... А пахну...

   Долгий, пристальный взгляд.

   – Марцеис, – отозвался Эд, наконец. – Но ведь это тебе ни о чём не говорит?

   Я помотала головой и выдавила:

   – Чудесно. А вода у нас есть?

   Эд, изумлённо вскинув брови, подал мне кружку с кипятком.

   – Да не! – я снова потёрла глаза. – Умыться.

   Снова долгий взгляд.

   – Здесь неподалёку озеро. Если выйдешь и сразу повернёшь налево, а потом всё время прямо – не заблудишься.

   Я скатилась с сена (стогом не назовёшь, маловато... подстилка?), ко всему прочему оказавшемуся еловыми (или сосновыми?) лапами. И, шатаясь, побрела к выходу.

   Брошенный Эдом мне вслед взгляд был очень удивлённым.

   Та-а-ак, налево, говорите?

   Деревья здесь росли пореже, лунный свет проникал практически свободно. В общем, озеро я нашла. Действительно неподалёку. Лягушки, опять же, очень громко квакали – иди на звук и не заблудишься.

   Я замерла на берегу. Вода, конечно, не ледяная, но... Но и не Красное море в бархатный сезон.

   Ещё какое-то время я решала: а там внизу, на дне, если я на кого наступлю, оно меня не цапнет?

   Гигиена победила. Когда ещё помыться получится? Такими темпами по мне скоро блохи поскачут.

   Поколебавшись, я забралась по грудь. Ещё чуть-чуть подумав, окунулась с головой.

   Эх, завтра ил из волос не выскребу...

   Привыкнув к температуре, улеглась на спину и лениво побарахталась – пресная вода плохо "держит", не то, что солёная. Но плавать я всё-таки умею, вот!

   Громко хрустнула ветка.

   – Катрин, ты забыла одежду, – раздался с берега совершенно спокойный голос.

   Я повернула голову, размышляя, неприлично или всё-таки сойдёт плавать нагишом перед... хм... проституткой.

   В конце концов, чего он там не видел?

   Но всё равно – извращенец.

   – Ты же не собираешься ходить в этих обносках? – добавил сидящий на берегу Эд, так и не дождавшись ответа.

   Я нырнула и встала, осторожно переступая по дну (коряги тут никто не отменял).

   – Чем тебе не нравится лучшее блио госпожи хозяйки борделя?

   – Лучшее? – Эд скептично глянул на остатки парчи.

   – Ну, она уверяла: для герцога – самое лучшее.

   – Герцога? – удивился Эд, морщась и отводя взгляд. – Извини.

   "Извини" – это всё, что ты можешь мне сказать?!

   – Знакомы? – хмыкнула я, выходя из воды и стараясь хоть немножко стать похожей на Венеру. – Эдвард, отвернись немедленно.

   Забавно, но он послушался – именно что немедленно.

   – Нет, но наслышан. Послушай, Катрин, я не хотел...

   – Угу, – буркнула я. – Не хотел... Это ты что тут положил вместо... вместо моего блио? Что это за тряпка? Я из неё что, тунику должна скрутить?!